Повелители бури (джен)

Глава 6.

Ребёнок

Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять. Андрей морщится, пробегая пальцами по вытянутому отпечатку: тот огибает рёбра и подныривает к едва заросшей ране на животе. Пластырь уже давно был снят и отброшен, всё равно только мешал нормально наклоняться и сгибаться. Бывшая синева теперь отливает желтизной. Края фиолетовые и набухшие, как смешавшаяся с грязью акварель. Нездоровый оттенок, а всё же намекает на будущее исчезновение. Этот синяк, хоть и унылого вида, далеко не самый плохой из тех, что врезались в тело, да и движения особо не сковывает. Когда онемело и перестало вращаться запястье, было гораздо хуже. Да и кровоподтёки на шее не радовали: толком голову не повернёшь.

— У вас слишком радикальные методы для добрых улыбчивых наставников, — жалуется Андрей. Скорее для виду, чем из настоящего недовольства. Он не ребёнок, не подросток и понимает, что и для чего нужно. Тем более, сам напросился.

Марк сидит на вытянутом кофейном столе, согнув одну ногу и вытянув вторую. Армейского вида чёрные брюки на коленях протёрты и чуть мешковаты. Заправленная в них чёрная футболка открывает шею до медленного перехода в ключицы. Вся фигура — подкачанность и крепкая сила; не столько мускулистый, сколько литой, Марк немного выше Андрея и шире в плечах. Цепкий взгляд мрачный, серьёзный, и с ним не пошутить. Киллеры такие киллеры, конечно.

— Меня учили обороняться, бросив к стае диких собак, — сообщает он невозмутимо.

Андрей присвистывает.

— И что, всех уложил?

— Да, — уголок рта беззлобно дёргается. — После того, как они уложили меня. Дрессированные звери. Их натаскивали ненавидеть.

Андрей рассматривает свои синяки и решает, что, по крайней мере, это не собачьи укусы — значит, переживёт. Да и вряд ли Марк, подписавшись обучать, реально доведёт подопечного до смерти; методы методами, а коли так Андрей научится быстрее — ладно, потерпеть можно. Вздохнув скорее для вида, Вознесенский тянется к сложенной на табурете рубашке, надевает, стараясь не слишком двигать отёкшими ноющими мышцами. Движения глухо ворчат болью, в костях эхом отдаётся неприязнь. Пуговицы шершавят кончики пальцев. Как объяснял Марк, Оружие не может навредить собственному Хозяину, потому мозолей на руках от использования не предвидится; и славно, потому что учитывая количество часов тренировок, на ладонях Андрея места живого не осталось бы. Нику он призывал чаще, чем видел небо, а размахивать ей достойно едва-едва научился.

Львиную долю их атак всё-таки выполняла Ника. Так как Андрей с детства ничего подобного мечу не держал в руках, кроме всяких палок деревянных да ручки швабры, его представление о владении длинным холодным оружием более чем посредственное. Если защищаться через пень-колоду он научился, то с атакой было труднее. До сих пор его выручает всего два фактора: буйная фантазёрка-катана, которую хлебом не корми дай самой поиграться, и потрясающая везучесть. Марк однажды назвал это природным талантом. Но подкрепил упрёком: «Любой талант ничего не стоит, если его не оттачивать. Так что вставай на ноги и нападай. Вероника, не помогай ему. Сейчас — только он». И вот на следующий день Андрей наклониться не может без дикой боли в отбитых частях тела.

Лерайе появляется вместе с Никой. Девчонка тащит в запачканных грязью руках охапку какой-то травы, в которой смутно угадываются то ли запоздавшие цветочки, то ли прочие сорняки; старшее Оружие на полном серьёзе объясняет, как нужно сажать растения, чтобы те не погибли от недостатка солнечного света. Ника даже слушает, хотя в общем течении вычленяет что-то своё. Как она вообще информацию воспринимает, Андрею неведомо; порой он говорит с ней, но в его словах Ника слышит не то, что слышал бы обычный ребёнок. На что она обращает внимание, как строит мысленные образы, что запоминает из услышанного. Ничего понятного.

— Андрей! — Ника подбегает и протягивает ему траву. Настойчивостью горят золотисто-сиреневые глаза, ротик приоткрыт, как застыла мордашка в ожидании. Требовательно и уверенно, что её примут. Андрей со смешливым вздохом принимает подношение, разглядывает.

— И чего ради ты пачкалась? — интересуется он, перебирая в пальцах травинки.

— Мы пытались понять, какая у меня способность, — сообщает девочка. — На этой траве!

— Ты что, лупила по ней? — старается представить Андрей. Представляется более чем легко: Ника и так все углы тут попинала, колотить по траве для неё вполне нормально. Как дворовые мальчишки, бьющие крапиву палками.

— Конечно! — Нику даже удивляет, что он задаёт такие глупые вопросы. — А как ещё проверить?

«Если Оружие принимает облик, который ему ближе всего, стоит смириться — она просто десятилетний детёныш, — проговаривает себе Андрей. — Ну и что, что в меч превращается и людей убивает? Все мы не без причуд».

— Нашли что-нибудь? — терпеливо спрашивает он вслух. Ника удручённо качает головой, но Лерайе задумчиво поводит плечом.

— Ты не безымянная, — протягивает она. — Иначе бы твоя логика не была такой вёрткой. Безымянные всего лишь копируют повадки других, как зеркало, но у тебя своя манера общения. Оригинальность. Осталось понять…

Она встречается взглядами с Марком и замолкает. Эта пауза секундная, но Андрею совершенно не нравится. Догадки наставники держат при себе, не торопясь делиться, но ведь это касается Ники — как-никак, Оружия Андрея. Его мелкой, вредной, но нуждающейся в защите напарницы. Что ж, на такое недоверие отвечать разве что своей открытостью. Андрей знает, что он солнце. Он притягивает людей. Сколько бы карт он ни раскрыл, его не обыграют, особенно во всём, касающемся взаимодействия с обществом.

— Кстати, я так и не рассказал, с чего всё началось. А мне очень не помешал бы совет. — Он присаживается в одно из кресел и скрещивает ноги. Джинсы рваные на коленях, кеды завязаны целиком. Ника, точно цыплёнок на жёрдочке, опускается на соседнюю тумбочку, опираясь в её край ладошками; блестит любопытством, как рассыпавшаяся нефритовая крошка. Она наверняка видела в его воспоминаниях и недавние моменты, но энтузиазмом всё равно плещет; что ж, смертью её не напугаешь, так что Андрей не особо беспокоится. — Моего приятеля убили.

— Кто-то из Хозяев? — сразу спрашивает Лерайе.

— Наверняка да. Причём… — Андрей поднимает на неё пристальный взгляд. — Всё в его квартире обновлено. Старое замещено совершенно идентичным новым. Его смерть выдана за самоубийство, но он был не из тех, кто без причины вскрывает вены, да и ванна отполирована до блеска. В квартире я нашёл обломки, и они очень похожи на обломки безымянных.

Лерайе склоняет голову набок. Марк сидит в той же полузакрытой-полуатакующей позе, но не двигается; свинцовыми тучами в нём зреют мысли, которые практически можно пощупать руками. Ника покачивает ногами, недостающими до пола; она в той же одежде, в какую была одета несколько дней назад, и Андрей размышляет, что стоило бы провести её по магазинам. Приодеть по-человечески, она всё-таки девочка. Девочки, по его воздушному холостяцкому представлению, любят разную одежду.

— Будь это «Аид», они бы разворошили всё и оставили бардак, — бормочет Лерайе, обращаясь скорее к партнёру, чем к ученикам.

— Или смотря кто из «Аида», — Марк щурит и без того узкие чёрные глаза.

— Да зачем этим-то? Но ведь…

— Мы не знаем всего. — Марк поворачивается к Андрею и с видимой неохотой произносит: — Всё же лучше обратиться к Кругу Мечей. Все следователи по делам Оружий работают на них.

— Прямо так и обратиться? Как запрос послать?

— Да. Единственно — надо остерегаться. В Круге есть свои крысы, и никому из них нельзя доверять.

Мрачный, как непогода. Что же за отношения у этих двоих с Кругом, что они признают его силу, но терпеть не могут даже её вспоминать? «Тоталитаризм», как они сказали. И что Марк был кем-то вроде носителя справедливости. Он работал на Круг? Но потом ушёл и теперь явно с ним не в ладах? Головоломка щёлкает цветастыми гранями, поворачиваясь то под одним углом, то под другим. Единственное, что точно знает Вознесенский — на его стороне Ника, а больше никто. Если ситуация обернётся в другую сторону, Марк и Лерайе вполне могут оказаться врагами, а раз так, нужно быть осторожными со всем. Даже с тем, что поначалу выглядит безопасно.

— Разве вы не пойдёте с нами? — удивляется Ника.

— Не в этот раз, — у Лерайе приподняты уголки рта, но теплоты и отдалённо нет в изгибе шеи и мерцании бликов на ресницах. — Если мы появимся в Круге, нас убьют без колебаний.

Но свои слова она вовсе не торопилась пояснять, а другие не настаивали. «Мы знаем лишь поверхность», — мелькнуло в голове, — Но кто знает, какова истинная глубина?»

К двум часам дня они собираются в торговый центр. Как выражается Марк, охота ещё не закончена, но волков бояться — в лес не ходить, да и сидеть вечно в четырёх стенах, выбираясь только на полигон для тренировок, уже чересчур. Андрей полностью с ним солидарен: за неделю интенсивных боёв и постоянного взаимодействия с тремя разумными существами, двое которых были ему непонятны, а один ещё и вызывал смесь опасения с доверием, он успел соскучиться по людным местам. Натура экстраверта требует выхода, размаха, аж понятно становится, чего Андрей так в юношестве обожал массовые мероприятия. Талант дипломата требует выхода. Андрею не хватает шума толпы вокруг, не хватает её ритмичного сердцебиения — одного на всех.

Все эти дни одежду ему приносила Лерайе, как и вещи первой необходимости. В ангаре есть всё необходимое для приготовления еды, но никакой техники для связи, Интернет и телевидение обрублены. Без связи с внешним миром Андрей уже чахнет, а Нике не терпится посмотреть на «человеческие соты», как она называет торговые центры из воспоминаний Хозяина.

— Это ты ещё многоэтажные офисы не видела, — веселится Андрей.

— Там ещё больше вещей? — глаза девочки округляются: воображение рисует потрясающие картины, и даже страшновато думать, что она напредставляла.

— Скорее сот. Там уж точно как в пчелином улье. Ты разве не видела их в моей памяти?

— Да у тебя воспоминаний океан и больше! Фиг найдёшь нужное!

— Вероника, следи за речью!

— Это из той же памяти словечко, Вознесенский, так что это ты ругаться научил!

Марк оглядывается на них через плечо с лёгким недоумением на обычно невозмутимом лице. Он вообще относится к Нике с осторожностью человека, явно не ладившего в прошлом с детьми; в том, что он видит в Нике ребёнка, сомневаться не приходится. Так старый мудрый волк смотрит на безалаберного щенка, прыгающего в лужи вместо того, чтобы охотиться. Но в общение учеников Марк всё же не вмешивается, решив, видимо, что укрепление их отношений будет полезнее, чем содержание в жёстких условиях и разговоры исключительно по делу.

Налаживать контакт с Никой действительно просто: Андрею не надо прилагать никаких усилий, чтобы о чём-то поболтать или узнать её мнение. Мнением своим Ника делится направо и налево, активно комментируя всё, что видит. На каждую поднимаемую тему реагирует открыто, наделяя собственной оценкой, зачастую странно аргументированной. Например, она охарактеризовала автобусы как «паузы», а на вопрос отозвалась, что люди в них точно перестают существовать — выпадают из реальности, покинув одну точку и пока не приехав в другую. Толком ничего не делают, просто смотрят сквозь расстояние и ждут. Ну и чем не пауза?

— Я думаю, что ты весьма невоспитанный ребёнок.

— Я думаю, что ты сноб, который пытается косить под взрослого! — Ника показывает ему язык и смешно кривляется, копирует издевательски: — Я тако-ой серьёзный и страшный, мне сорок четыре, и я рассыпаюсь после каждой трениро-овки!

— Мне двадцать четыре, — возмущённо поправляет Андрей.

— Да разница!

— Большая! Это как ты при рождении и ты сейчас!

Ника хмурится, пришибленная объяснением, и замолкает — видимо, вертит в голове схему своего взросления и сравнивает себя с собой же. Впрочем, надолго тишина не затягивается, и уже через пару минут девочка вновь щебечет ни о чём, делясь впечатлениями о любой мелочи. Под её болтовню Марк заводит автомобиль: чёрный, лакированный джип, взятый в прокат — как поясняет Лерайе, покупать постоянную машину нет смысла, слишком легко выследят. А раздобыть временный проще простого. У Андрея возникает вопрос, точно ли хозяин авто в курсе, что его красавца вернут на место, но решает не задавать — и так ведь понятно, что одними законными действиями парочка киллеров не ограничивается.

Лерайе вещает с переднего сидения. Она разговорчивее Марка; если тот отделывается короткими фразами по делу, то Лерайе свободно и легко разглагольствует. Андрею приходится напомнить себе, что она Оружие, причём умелое и опасное, а не только длинноволосая симпатичная девушка. С особами такого характера ему доводилось общаться в универе, и обычно отношения были приятными и лёгкими, без малейшего намёка на романтику. С Лерайе также было просто поладить, только, в отличие от одногруппниц, она была убийцей. Андрей не колеблется: знает, что за приветливыми манерами и совершенно искренним дружелюбием скрывается и иная сторона. Лера — жертва «Аида». Чего она насмотрелась в мафии, можно только догадываться. Она точно не так проста, как внешне кажется.

— Так что, наши дражайшие друзья нас всё равно выследят? — любопытствует Андрей. Страха как такового он не ощущает, скорее волнующее покалывание в кончиках пальцев. Врасплох не застанут, да и за неделю с горем пополам получилось совладать с основами боя. Ника подстрахует в случае чего; она малышка вредная, но смышлёная, и нападать умеет с блеском. Ещё б заботилась немного о сохранности Хозяина… Вот так ломанётся в бой, а потом оглянется и обнаружит, что он покрошен в винегрет. Хотя тут Андрей перегибает: он сам не такой слабак, чтобы взваливать всю ответственность на едва привыкшую к нему девчонку.

— Выследят, — невозмутимо соглашается Марк.

— И что делать? Вступать в бой?

— Вступать в бой.

— Вот так сразу?

От дороги наставник не отвлекается. С места Андрея видно половину его лица; твёрдые, каменные черты, грубо отёсанные, но не лишённые правильности. От дороги Марк не отвлекается, машину ведёт непринуждённо и умело, будто за рулём родился. Почему-то кажется, что с подобным стотонным спокойствием он будет управлять и самолётом, и танком, и всем, чем человек в теории может управлять — просто потому что это Марк. Видимо, его ауру тихой свирепости чувствовали не только люди, но и механизмы. Где искать изъяны, если они хорошо замаскированы? В быту? Ну, Марк не умеет готовить. Не слишком большой грех по мнению Андрея, тем более, кухней заправляла Лерайе.

— Если они нападут в людном месте, привлекут ненужное внимание, — певуче сообщает Лера, разворачиваясь на переднем сидении. В прорези между спинкой и подголовником мерцают сполохом золота её глаза. — Ты, наверно, уже догадался: когда ты призываешь Оружие, вы становитесь неразличимы для обычных людей. Не «невидимы», а именно «неразличимы». На вас попросту перестают обращать внимание. Но если «Аид» нападёт в известном месте, он будет замечен кое-чем повыше, чем обычной полицией.

— То есть необычной полицией, — хмыкнул Андрей, непроизвольно напрягая плечи. — Вы это начинаете, чтобы приманить Круг Мечей?

— Нет, — снова отзывается Марк. — Чтобы купить одежду. Но так и так с Кругом придётся контактировать. Если через их канцелярию, ответа не дождётесь никогда.

— Так что нужна чрезвычайная ситуация! — подхватывает Лера, словно делая логичный вывод. — Не бойтесь, ребятишки, всё будет окей! Мы вас страхуем. «Аид» наверняка попадётся на глаза, значит, заметит и Круг Мечей. В лучшем случае до бойни не дойдёт.

— А в худшем? — Андрей мотает головой, обрывая сам себя: — Впрочем, плевать. И так справимся.

— Это уже славный настрой! — смеётся девушка, откидываясь назад.

Ника целиком поглощена занятием: то опускает, то поднимает оконное стекло. Андрей от столь увлекательного дела её не отрывает. Думает, что зря столько напрягается из-за деталей; какая уже разница, если всё равно придётся ориентироваться по ситуации? Да и так, если честно, куда интереснее. Скучная предсказуемая жизнь осталась позади. Впереди — неизведанное опасное нечто, с которым руки чешутся скорее пересечься.

Торговый центр, который наметили, в самом центре. Действуя назло «Аиду», Андрей даже чувствует прилив энтузиазма. Сколько он себя помнил, всегда рвался на передовую: там хоть отдача от поступков была, полноценное существование вкупе с новыми впечатлениями. Нередко из-за этого неуёмного желания участвовать во всём подряд Вознесенский огребал. В подростковом возрасте ввязывался в драки, настоящие войны между районами, хотя мог ходить по головам гопников и среди них выделялся крайней степенью интеллигенции. В студенческие годы развлекал себя потасовками коллективов, а также общественной деятельностью всякого рода; за участие и организацию мероприятий, волонтёрство и достижения на научном поприще до сих пор где-то в оставленной квартире валялись грамоты.

Награда Андрея не интересовала. Ему нужен был сам процесс — что угодно, лишь бы не стабильность. Стабильность его обычно была слишком пуста и равнодушна. Что со стороны взрослых, что со стороны отсутствия семьи как таковой. Но учителям было достаточно в лицо отшучиваться и говорить, что всё нормально — это даже ложью не было. Дома всё было нормально. Просто там в основном Андрей был один. А если выйти за пределы — тут уж можно развернуться, занятие найти рукам и голове!

Но, в конце концов, так ничто толком и не прижилось в сердце. Вознесенский ни к чему конкретному не стремился, а короны буквально коллекционировал, презирая собственную коллекцию; везде успешный, везде сплошь скука. Вот сейчас он, умница такой, нырнул в незнакомую прорубь — может, хоть здесь ему предназначена роль? Или будет шанс самому её создать.

Андрей косо посматривает на Нику: девочка уткнулась в окно и едва ли не язык высовывает на встречный ветер. Она полная ему противоположность — Андрей мог идти куда угодно, Ника же всегда была заперта. Однако в одном они схожи: ни его, ни её никто не ждал с той сердечной радостью, к какой хочется возвращаться. Андрей приходил обратно, потому что так гласили законы общества. Ника никуда не вырывалась, потому что снаружи, как и внутри, не было никого ей важного.

— Опять загнался, бесполезный Хозяин, — ворчит катана, точно почуяв его мысли. Оглядывается вопросительно; несмотря на язвительный тон, вопрос в её глазах вполне ясный и отчётливый. Серьёзнее, чем она себя ведёт. Вряд ли Ника так оформлено формулирует то, что думает, скорее воспринимает всё образно, однако её эмоции говорят сами за себя. Мышление острое и глубинное. Долго ли в ней смогут сочетаться ребячество и эта вдумчивая, цепкая внимательность? Будь она человеком, с такой чуткостью повзрослела бы слишком быстро. Но она Оружие. Как работает психика Оружия, Андрей не понимает — отсюда и трепещущий интерес.

— А ты-то полна пользы, — беззлобно усмехается он. — И что ты считаешь «загнанностью»? Лучше скажи мне, какова вероятность, что тебя может призвать на поле боя какой-нибудь левый хрен. Не хочу сюрпризы посреди сражения.

— С чего он сможет-то? — девочка озадаченно пожёвывает нижнюю губу, вертит головой, хмурится. Хозяин терпеливо ждёт, пока завершится мыслительный процесс, а сам прикидывает, как будет неловко, если он вдруг окажется среди врагов без верного меча в руке. — Да не должен. У нас же с тобой, э, полноценный Договор. Мы связаны.

— Вообще такое возможно, — подаёт голос Лерайе спереди, — но в довольно специфических обстоятельствах. Например, важны потенциал Оружия и Хозяина, да и согласие тоже нужно. Короче, не о чем волноваться. Без твоего ведома малышку-Нику никто не уведёт.

— Я сама не уведусь! — гордо вскидывает подбородок девочка.

Люди, которые не смогли её подчинить, умирали. Разумеется, на рожон никто не полезет, и всё-таки Андрей доволен, что уточнил. Нюансы Договора, как и вообще любого взаимодействия с Оружиями, по-прежнему сокрыты для него тайной, а занавес лишь едва-едва приподнялся. Браться за него обеими руками опасно — упустит детали; рвать на куски — не собрать вовек. Информацию надо принимать постоянно. Он учтёт.

Так или иначе, но они всё-таки приехали. Пора отправляться в самое сердце засады!

Ника никогда не была в таких местах. Вполне обоснованно: два месяца своего бодрствования она провела в изоляции бесконечных стеклянных стен, а ещё неделю — чередуя ангар с мебелью и полигон с пожухлой короткой травой. В городе всего раз появилась, когда спасалась от погони, и толком ничего не увидела. Конечно, девочка почерпнула многие образы из воспоминаний Андрея, но то плохо выручает: во-первых, даже дополненные эмоциями и тактильными ощущениями картинки не заменят собственное впечатление, а во-вторых… Андрей помнит слишком много. Каждый раз копаться в полученном опыте, чтобы достать из него что-то определённое — это как разбирать огроменный архив ради одного огрызка бумаги. Или пересматривать тысячесерийный сериал ради одной секунды. Что такое «сериал», Ника случайно обнаружила, даже глазами Андрея перед сном посмотрела пару эпизодов какого-то захватывающего детектива, но так как Андрея-из-прошлого сериал интересовал меньше, чем переживания насчёт оценок, удовольствия Ника особого не получила.

Смотреть через призму восприятия другого — не то же самое, что попробовать самому.

Вот и сейчас Ника заворожено вскидывает голову, прекрасно понимая, что из чего вокруг создано, но не переставая дивиться. Всё кажется ей необыкновенным и потрясающим: многие этажи, стеклом отражающие тускловатый весенний полдень, простор вокруг — площадь, к которой выводит станция метро, шагающие туда-сюда люди. В такой толпе Ника не была, и ей инстинктивно становится боязно; не робкого десятка, но сбитая с толку, она льнёт ближе к Хозяину и машинально хватается за подол его пальто.

Пальто приятное на ощупь, явно дорогое. Вещей у Андрея мало, но все — хорошего качества. От хороших известных авторов. Точно на кого-то постоянно производить впечатление собрался. Это непонятно и забавно, потому что, оглядываясь в его память, Ника замечает: никого конкретного привлекать Андрей никогда не желал; внимание разных персон он получал сполна, когда хотел, будь то доброе отношение преподавателя или влюблённость симпатичной девушки. Понтоваться тоже не любил, не мерился ни с кем статусом, выделялся за счёт природной ауры, а не вещей. Видимо, его приучили хорошо одеваться, и то была просто сила воспитания. А кто воспитывал?

В этом Ника ещё не разобралась. Когда она погружалась глубже (Оружию всё-таки не нужно спать, и она могла по ночам проглядывать воспоминания без опасения отвлечься), то неизменно натыкалась на нечто колючее. Или нет, колкое. Как будто сначала всё шло гладко и ровно — это недавние воспоминания, та же учёба в универе, — но чем дальше в прошлое, тем больнее впиваются в кожу иглы. Занозы или выставленные штыки. Ничего особо криминального в истории Андрея Ника не видит, но невольно перехватывает кипучую смесь более ярких чувств, чем все его сейчас. Сейчас Андрей изысканный, элегантный молодой мужчина, с энтузиазмом подхватывающий любое дело, азартный и с искренним любопытством старающийся всё постичь и всему научиться. А раньше он словно был соткан из бурь. Вихри искрили и разражались грозами, которые он только запирал в себе, учась улыбаться вопреки внутренним беспокойствам.

Не похоже, чтобы он когда-либо был счастлив.

— Держись рядом, — мягко произносит Хозяин и берёт её за руку. Фальшь Ника бы раскусила, так что он никогда ей не лжёт. Ни мыслью, ни жестом. Он и впрямь относится к ней с теплотой, которую сам не понимает; это желание защитить — такое, что Ника не видит ему аналогов в прошлом. Нынешние слова звучат совсем не как приказ. Ладонь Андрея тёплая и держит бережно, спокойно. С человеческой точки зрения он, наверно, был бы хорошим старшим. Ника всё ещё немного путается в понятиях, так что аналога не находит.

До того одежду приносила Лерайе, и Нику она нарядила в футболку и свободные брючки — не было времени париться с размером. Теперь они, по выражению Андрея, адекватно возьмутся за её внешний вид; Ника с трудом представляет значение такого заявления, но не перечит. Интересно ведь! Образов людей в воспоминаниях Вознесенского завались и больше, но делать Нику подобием кого-то Хозяин не стремится. Как там сказала Лера? Оригинальность. Вот что ключевое в именном Оружии.

Марк бросает Андрею какой-то поблёскивающий чёрный предмет, и тот разом ловит. Смартфон в аккуратном прозрачном чехле, взятый из старой квартиры. Плюсом ко всему наставник диктует комбинацию цифр, и Ника с любопытством наблюдает, как её Хозяин набирает одну за другой на светящемся плоском экране; цвета там неестественно-яркие, но оформленные под природу. Всплывает слово «тема». Тема заставки — это зелёные листья папоротников. Красиво.

— Мне казалось, раз всё отслеживается, симки тоже опасны, — хмыкает Андрей, убирая телефон в карман джинсов.

— Опасны, — ничуть не отрицает Марк, но добавляет: — Только смотря как шифровать. Никто не знает, что это мой номер, а звонить и писать — только через мессенджер. Твоя сим-карта тоже заменена. Номера я перенёс.

— Кла-асс, — протягивает Вознесенский, хмуря брови и рассматривая наставника так, словно тот сделал подозрительный кульбит. — Личная жизнь коту под хвост.

— У тебя же нет личной жизни, — вклинилась фырканьем Ника и увернулась от лёгкого подзатыльника. Андрей явно придерживался мнения, что бить детей полезно для воспитания. С другой стороны, Ника не совсем ребёнок, точнее, совсем не человеческий ребёнок, так что обижаться и не задумывается.

Лерайе берёт Марка под локоть — движение абсолютно естественное. Хотя все четверо входят в торговый центр вместе (Ника шарахается от движущихся дверей, но влекомая Андреем таки преодолевает дикарскую настороженность), уже в холле расходятся в разные стороны. Наставники ныряют куда-то в сторону кофейни, предварительно сказав держать связь, а Андрей шагает к эскалатору. Двигающиеся лестницы кажутся Нике каким-то безумием. Зачем нужны ступени, если они не стоят на месте? На прямой вопрос Андрей указывает на лифты, но отказывается в них ехать. Нике, так-то, тоже не особо хочется. Эти капсулы похожи на темницы, а в темницах она добротно насиделась.

Помещение поражает размерами. Целая галерея, а не какие-то магазины! До потолков и удар Лериным кнутом не дотянется, полы — широкие плиты, начищенные и отполированные до ненормального блеска. Величественные нагромождения этажей бросаются в глаза многообразием витрин, на которых выставлено всё на свете — от обуви на высоченных иглах («шпильки», это называется «шпильки»), кто вообще такие носить станет, до сумок из кожи диковинных ящеров. Сначала Ника решает, что динозавров, затем вспоминает, что динозавры вымерли. Или живы, но в музеях.

— Что такое музей? — спрашивает она, дёргая Хозяина за рукав другой рукой.

— Место захоронения истории, — с промедлением, явно злорадствуя над её невежеством сообщает Андрей. И добавляет уже проще: — Вроде такого центра, но где только смотрят. Всякие старые вещи, подарки наших предков.

— А динозавры там есть? — искать в его прошлом слишком муторно, особенно на ходу.

— Есть. Но тоже мёртвые. Одни кости остались.

— А-а! — Ника дёргает его за рукав активнее. — Андрей, Андрей, я хочу посмотреть на динозавров! Покажешь динозавров?

Вознесенский посмеивается, уголки его губ приподнимаются в нешироком, но сердечном мгновении:

— Как-нибудь — обязательно. Если тебе так торговый центр понравился, музей тоже зайдёт.

—…куда зайдёт?

— Это слэнг. Привыкай.

Ника смеётся; ей хорошо и всё видится радужным, как в лучшем спектре. Много незнакомых вещей, она старается пощупать каждого; продавцы с лёгким напряжением косятся поначалу на маленькую дикарку, восторженно щупающую товары один за другим, но затем недоверие пропадает — Ника им мерещится непоседливым любознательным ребёнком, а сопровождающий её Андрей — интеллигентным то ли старшим братом, то ли молодым отцом. Только родственник столь терпеливо будет объяснять элементарные вещи, присматривать чтобы ненароком малютка ничего не сбила, и за руку буквально уводить.

Вроде и на виду, но никто не оглядывается. Ника не чувствует слежку, озадаченно вертит головой: она полагала, что «Аид» таки нагрянет. Но, видимо, без специальных датчиков человека не отличишь от Оружия, а потому она не вызывает подозрений. Разве что уши… это не спрятать. Лерайе уже объясняла: для тех людей, что не Хозяева, любое Оружие будет выглядеть обычно. Никто не удивится сиренево-золотистым глазам или длинным розовым локонам. Но Хозяева увидят и то, и то, и в придачу неестественную заострённость ушей. Ну хоть след не почувствуют. Оружие ведь никак не пахнет, даже то, что купалось в крови.

Они проводят в торговом центре всего с час, но этого достаточно, чтобы Андрей, грубым языком говоря, заколебался. Энергия Ники не иссякает, а вот Хозяин носится с ней из магазина в магазин уже не так воодушевлённо, хотя добросовестно продолжает дело — подбор вещей одну за другой. Успевают купить лёгкую пижаму словно из плюшевого материала — футболочку с капюшоном и шорты; бельё, колготки, гольфы. Малиновый джинсовый комбинезон, несколько однотонных футболок и маек, джинсы, рваные на коленях, и объёмное жёлтое худи с нарисованным жирафом на стороне сердца. Андрей становится похож на вешалку — сплошь какие-то пакеты. Он силой заталкивает пижаму в новый рюкзачок Ники, несмотря на ругательства последней. Такой красивый рюкзачок, голубой с заячьими ушками, а в него что-то уже суют!

Обувь — вообще отдельный поход. Они успевают сходить до машины, закинуть пакеты и вернуться, чтобы совершить самый трудный рейд — на обувные магазины; Ника никогда не догадалась бы, что это так сложно — подобрать детскую обувь. Даже при условии, что тело Оружия не такое постоянное, чтобы не менять размер по необходимости, она всё-таки не сразу отыскала нужные параметры, солнечного оттенка кеды. Андрей уже совсем выдохся и похож на сжавшийся от времени фрукт; Ника вертится юлой и не даётся в руки.

— Ты будто сразу гардероб собрать решил! — хохочет она.

— Так и есть, — ворчит Вознесенский, буквально бросая в неё цветастой весенней курточкой. — У тебя ничего вообще нет, а ходить в одном и том же ты не можешь.

— Оружие не потеет!

— Поверь, рано или поздно тебе это понадобится, — он закатывает глаза, — и лучше, чтобы к тому моменту не могло быть предъяв.

Видимо, это какая-то часть человеческой психологии, к которой внешне десятилетняя Ника ещё не готова.

— Извините, вы отец этой девочки? — приближается украдкой консультант. Ника вертит в руках цветные заколки и резинки — полный набор.

— Опекун, — поворачивается к нему Андрей.

— Эти украшения запрещено вынимать из обёртки и примерять, — тот старается улыбнуться, но осторожно поглядывает на Нику: как бы не своровала невзначай. Пай-девочкой она совершенно не выглядит.

— Ничего, мы это покупаем, — Вознесенский понимающе кивает и, кладя руку на плечо малышки, подталкивает её к кассе. — Пошли, обделённое создание.

Деньги — это ресурс, необходимый для выживания. Ну, и для красивых заколочек; Андрей доводит маленькую подопечную, как её воспринимают посторонние, до фудкорта, усаживает на стул и принимается за головушку её бедовую. Тщательно расчёсывает, большую часть волос оставляет распущенной, частично собирая в два хвостика по бокам. Резинки чёрные, блестящие. Ника довольно морщится: приятно, когда так прихорашивают.

На самом деле ей безумно повезло. Сбежав из клетки, она не разбирала дороги и просто неслась в единственном желании — спастись. Ни в коем случае не оказаться снова там, больше не быть той заключённой полуцветной фигуркой среди одинаковых людей, которые всё равно полягут её жертвами. Однотонный силуэт среди стеклянных перегородок лабиринта. Потенциальные Хозяева, слишком слабые для неё, умирали, ломаясь изнутри. Падали прохрустевшими костями или выхаркивали внутренности. Их кровью девочка-катана писала на стекле немыслимые послания своим надзирателям, ещё не зная, как писать, но каждым словом крича: «Выпустите меня отсюда». Два месяца. Она отмечала их полосками. Чем больше проходило времени, тем меньше чистого стекла оставалось в лабиринте, тем больше становилось красного.

Почему она сбежала именно тогда? И почему пробудилась два месяца назад? Ника касается невольно виска; знания Оружия о нём самом — это естественные знания, врождённые. Она должна понимать, почему и как всё происходит. Но в архиве Ники словно отсутствует значимая часть; мало того, что не хватает имени, будто проглоченного крокодилом из стихотворения, нет понимания собственной способности и прошлом, так ещё и не помнит причину, по которой пробудилась.

— Так на что похоже это ваше существование «до»? — интересуется Андрей. Вот дотошный.

— Да ни на что, — девочка пожимает плечами. — Как будто спишь. Без снов. И времени не чувствуешь.

— Но в какой-то момент просыпаешься?

— Ага. В какой-то момент просыпаешься, — она пожёвывает край трубочки. Кола шипучая и прикольная, но лишённая должной натуральности вкуса. — Как толчок; открываешь глаза — а ты уже в форме человека.

— То есть вы спите в форме оружия?

— Ага. Когда ты спишь — ты клинок, а когда не спишь — человек. Принять вид оружия, когда ты не спишь, можно только по приказу Хозяина, — Ника вздыхает: ей трудно выражаться так серьёзно, но почему-то хочется объяснить правильно. Чтобы Андрей понял. — Но для нас обе формы равноценны. Быть только клинком или только человеком — это грустно! Какое-то, знаешь, чувство… что так не должно быть.

— Неполноценность, — тихо подсказывает Вознесенский. Глаза у него ярко-зелёные, как летняя листва, умытая дождём.

—…да. Ты ведь и сам видел: мы по-другому воспринимаем мир. А когда ты не связан с Хозяином, всё немного… не такое, но в плохом смысле. — Катана мученически хмурится, пытаясь передать словами то, что интуитивно лишь замечается: — Ну, как если бы ты видел, но в 2D формате, например, фильмы же такие есть. Чего-то не хватает — объёма, запахов. Всё плоское и однотипное. Жить можно, но скучаешь по полноценности.

— А теперь ты видишь всё как надо?

— Теперь — да. Почти что твоими глазами смотрю.

Андрей кивает, словно бы понял. Надо отдать ему должное — он всё-таки слушает, причём слушает внимательно, относится серьёзно к вещам, о которых Ника рассказывает. Даже если она комментирует дурацкое сочетание одежды на манекене, мимо которого они прошли. Это забавно, но льстит. Вокруг цветастые люди со своими тенями, и мало чем отличаются парень и ребёнок среди общей пёстрой волны; чёрные резинки, гольфы полосатые, пышная юбочка и задорный взгляд; светлое пальто, аккуратно зачёсанные золотистые волосы, лукавая улыбка краем рта. Они гармоничны, и чувства притупляются, сдаваясь перед раскрепощённостью. Нике нравится среди людей. Она начинает привыкать жить не сама с собой.

И как раз тут Андрей вдруг напрягается, и дрожь сводит тело Ники тоже — от запястий до щиколоток. Пересекаются взгляды.

— Что-то не так, — одними губами произносит Вознесенский, но девочка поняла это и сама.

Они больше не в безопасности.