Порочный круг (джен)

Через час отдыха Бренн уже хотя бы мог самостоятельно передвигаться. И не кашлял с такой силой, будто пытался выблевать легкие. Потому, не желая терять больше времени, перешел к делу.

Наспех созданный им магический портал казался грубым подобием того портала, что остался в вынужденно-брошенном бывшем донжоне. Подобно тому, как придворные шуты нарочито огрубляли поведение знатных особ, подражая им в своих выходках.

Вместо творения мастера картографии в распоряжении мастера Бренна был лишь наспех намалеванный чернилами рисунок. И нацарапанный углем на стене прямоугольный силуэт двери вместо арки.

Однако главное было при чародее. Руна «Райдо». И дело она свое сделала.

Освальда вынесло на край ближайшего леса. Не из-за недостатка точности, на который сетовал мастер Бренн. Но для пущей скрытности. Ведь ничто так не насторожило и не привлекло бы внимание одербуржцев, как светящийся проем, прямо в воздухе открывшийся у них на глазах посреди лагеря. Или просто на открытой местности, заметный глазу хотя бы часовых.

Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы предвидеть, как воспримут это явление герцогские вояки. Так же, как и большинство людей — колдовство, мол. А значит, опасность. Тем более что перенос Освальда к западным рубежам Нордфалии и был колдовством. И действительно не сулил ничего хорошего… кое-кому из присутствовавших в лагере.

Лес — другое дело. Открытие портала в лесу одербуржцы заметили бы разве что в ночной темноте. А не при свете дня. Даром, что тускловатом из-за пелены.

Так что перенос Освальда в это дикое и почти безлюдное место прошел незаметно. Зато ему самому из-за леса стоянка герцогских воинов была видна отчетливо.

Шатры — уже расставленные. Множество дымных столбов от походных костров — войско Карла Дерзкого подкреплялось. Кое-где расседланные лошади… немного. Ну и, разумеется, часовые. С копьями в руках они неспешно прохаживались вокруг лагеря.

С полчаса Освальд просто наблюдал за этими бдительными ходоками. Прикидывая, сколько времени проходит между их появлениями. И, соответственно, сколько вышеназванного времени есть у него, чтобы выйти из укрытия да прошмыгнуть в лагерь.

Выходило, что не слишком много. Тем более, если часовой не успеет слишком отдалиться, он сможет заметить шныряющего поблизости чужака.

Подозрительного чужака. Ибо на войне любой чужак вызывает в лучшем случае подозрения.

Потому, решил Освальд, на пути между лесной опушкой и лагерем ему будет не обойтись без промежуточных укрытий. В качестве таковых его зоркий глаз приметил сначала кусты, затем одиноко стоящий валун почти в рост человека.

«Я собираюсь прирезать бабу, — в ожидании удобного момента и вынужденного бездействия вора легонько кольнула собственная совесть, — беззащитную женщину».

Не был, конечно, Освальд образцом добродетели. Более того, добродетели, внушенные ему в детстве, считал ярмом на человеческой шее. Будь это не так, стезю вора он не выбрал бы точно. Да и убивать Освальду приходилось.

Другое дело, что убивал он почти всегда, защищаясь. Ну, или хотя бы упреждая возможную для себя угрозу. Либо из мести, наконец. Здесь же вору велели убить человека… женщину, не только лично для него опасности не представлявшую, но и вообще не сделавшую ему ничего плохого. Вроде как не за что убивать.

Пришлось мысленно обругать себя, назвать размазней, строго велеть собраться. Ну и напомнить самому себе, что это убийство жизненно необходимо его соратникам. Да и ему самому — если он не хочет снова бродяжить и испытывать удачу.

Опять же Нора эта помогала завоевать родной край Освальда. Что тоже должно было разжечь ненависть к ней.

Должно… но разожгло как-то слабенько.

Зато какую именно особу женского пола надлежало заколоть, Освальд более-менее представлял. Помогло описание, данное Дедулей-Бренном. А также уверения того же Дедули, что других женщин в войске не было.

«При встрече узнаю», — заключил вор.

Следующие минуты превратились для него в череду коротких перебежек к заранее примеченным укрытиям.

Часовой скрылся из виду — и Освальд, выскользнув из леса, метнулся к ближайшим кустам. Где подождал, пока еще один несущий стражу одербуржец не появится в поле зрения и, пройдя вдоль границы лагеря, опять-таки не уберется подальше.

Дождался. И по-пластунски выбравшись из-за кустов, укрытый высокой травой, вор почти мгновенным рывком добрался до валуна.

Оказался этот камешек, кстати, не слишком велик. Укрыться за ним можно было только, присев и скрючившись. Не то либо голова замаячит над верхушкой валуна — хотя бы макушка. Либо покажется ступня или даже полноги в башмаке.

Поневоле вспомнились Освальду слова из проповеди деревенского священника, слышанной в детстве. «И не скроет его в тот день даже камень». Речь в ней шла, кстати, о Судном дне.

Снова ожидание — куда как в менее удобных условиях. Но терпение Освальда вскоре было вознаграждено. Очередной часовой прошагал по краешку лагеря и наконец, убрался. На этом участке границы ничего подозрительного не обнаружив.

Следующий рывок. И теперь укрытием Освальду служил уже один из крайних шатров одербуржцев. На миг вор выглянул из-за его покатой стены.

Неподалеку перед дымящимся котлом сидели полукругом несколько воинов и лениво переговаривались. Кто-то поругивал вредину-командира, то ли излишне требовательного, то ли просто самодура. Кто-то пытался шутить. Хотя не очень-то преуспел, потому что Освальд, например, наблюдая за честной компанией, ни смешинки не услышал.

Радовало, что до чужака, пробравшегося в лагерь, этим воякам не было дела. Одербуржцы банально расслабились, дождавшись долгожданного привала. Ставшего для них теперь, что родник в жаркую погоду. Пить из которого — наслаждение, из тех, которые никогда не надоедают. Но, напротив, их всегда мало.

Вот и наслаждались воины. Служебными обязанностями своими только что открыто не пренебрегая.

Внезапно полог шатра отодвинулся. Освальд с шустростью таракана, застигнутого среди ночи на кухне, обогнул шатер, стараясь и от входа в него отдалиться, и остаться при этом незамеченным.

Но тревога оказалась напрасной. Из шатра просто выбрался еще один вояка. Что примечательно — даже без кольчуги. И, почесывая живот, подошел к сидевшим у костра товарищам.

«Отдыхайте, отдыхайте, ребятки, — мысленно пожелал одербуржцам вор, — а главное, ни о чем не волнуйтесь. Никаких лазутчиков в вашем лагере нет и быть не может. Безлюдная местность».

Почти прижимаясь к земле и стараясь находиться подальше от группы отдыхающих бойцов, он переполз-перебрался к следующему шатру. Услышал изнутри храп под стать могучему Сиградду.

Обогнул шатер, следующего достиг. Заглянув внутрь и обнаружив его пустым, прошмыгнул внутрь. Где тише воды ниже травы переждал трех проходивших мимо воинов. Вид у них был куда более деловитый и сосредоточенный, не в пример давешним сослуживцам, сидевшим у котла. Эти, чего доброго, могли и тревогу поднять, и даже зарубить без лишних разговоров.

Так Освальд и перемещался по лагерю — от шатра к шатру. Используя каждый из них в качестве укрытия и успешно избегая недоброжелательных взглядов.

При всей своей временности стоянка одербургского войска ничем принципиально не отличалась от любого крупного человеческого поселения. Такой же лабиринт, в котором нетрудно укрыться тому, кому есть, от кого прятаться, и кого есть, за что преследовать. Были здесь и свои улицы, и переулочки, и укромные места. Которые просто надо было найти и ими воспользоваться.

А уж в этом-то Освальд успел поднатореть. Удирать и прятаться ему было не впервой. Хоть идя на дело, хоть дело свое темное успешно провернув.

Причем перемещался вор по лагерю не бесцельно. Не стремился обойти его весь в надежде на случайную встречу с побочной королевской дочкой. Но при всех зигзагах, совершаемых на пути, держал курс поближе к центру стоянки одербужского войска. Рассудив, что именно там, в глубине лабиринта из шатров должны находиться и герцог, и Нора.

Потому что… ну ведь не с краю же им размещаться. Военный лагерь есть военный лагерь, обитатели его просто обязаны ожидать нападения. А при атаке именно крайние шатры в первую очередь попадут под раздачу.

И наоборот, чем дальше от края, тем безопаснее.