Волчья тень (гет)

.

После того, как с вручением даров было улажено, прошло три дня. И женитьба Ричарда стала неизбежной, как метель в разгар зимы.

За ужином перед началом обрядов Анна избегала смотреть на Ричарда и Катриону. Будто их счастливые улыбки горячим паром жгли глаза. Она понимала: стоит ей только встретиться с взглядом синих... или голубых глаз, то от равновесия, за которое она старалась держаться изо всех сил, не останется и следа. Только кровь бешено пульсировала в висках, отдавалась легким покалыванием в кончиках пальцев рук и ног, а в желудке словно ледяной змей свивал кольца.

Если бы она могла, она встала бы и сказала прямо в лицо Ричарду — остановись, я люблю тебя... Я. Люблю. Тебя. Ты нужен мне, я не могу дышать без тебя, даже сейчас, когда ты так близко, будто какая-то тяжелая рука сжала горло и не пускала воздух. Ты нужен мне, ты был рядом столько лет, и вот пришла другая и отнимает тебя — так просто? Ты нужен мне, я люблю тебя...

Но она уже говорила ему — когда-то. Она как наяву увидела его улыбку:

— Я тоже люблю тебя... Как сестру.

“Что же я тогда сказала, — думала Анна. — Что же я тогда…”

Жених и невеста, коротко поклонившись друг другу, в окружении свиты разошлись каждый в свою часть замка.

Теперь, даже если Анна и захотела, она не смогла бы взглянуть в его лицо.

В отчаянии она осушила кубок и почти сразу же ощутила, как вино начинает мягко кружить голову. Становилось немного легче, и она хотела было подозвать чашника, но не успела.

Почувствовав прикосновение к локтю, она обернулась как ужаленная. Перед нею, отдуваясь, стоял сэр Файст, некогда считавшийся прекраснейшим из рыцарей Терравирис. В детстве он был кумиром Ричарда, и принц то и дело принимался рассказывать всем и каждому, как хочет быть на него похожим.

Впрочем, время не пощадило благородного рыцаря, и ныне вряд ли кто-то захотел бы стать его отражением: полноватый, круглощекий, с редкими островками пуха на блестящей лысине.

Сэр Файст был прискорбно стар, но и его не обошла новая придворная блажь. Не прошло и дня после возвращения Ричарда, как мужчины, молодые и старые, ринулись сбривать бороды. Что за мелкое низкопоклонство перед южанами? Впрочем, цирюльники Рейнхилла наверняка не жаловались.

— Что вам нужно, сэр? — спросила Анна холодно, с усилием отводя взгляд от непривычного лица сэра Файста. Смотреть на обвислый подбородок было невыносимо.

— У меня важное поручение! — сообщил ей рыцарь, натягивая на лицо любезную улыбку.

Анна взглянула на него с плохо скрытым презрением.

— Весьма за вас рада.

То ли не поняв, то ли растерявшись от внезапного выпада, Файст растерянно потер голый подбородок и выжидающе уставился на Анну.

— Вы не очень-то спешите.

Она нахмурилась:

— Я вас не понимаю, сэр. Куда я должна...

— Нет времени, моя дорогая, — перебил ее сэр Файст. — Вы должны следовать за мной!

Для человека с телом, похожим на оплывшую сальную свечку, он двигался на удивление изящно.

Дар речи к Анне вернулся только на середине винтовой лестницы, ведущей в главную башню Белого Меча.

— Да подождите же вы, наконец, — выдохнула она, выдирая ладонь из потной руки рыцаря. — Милорд, объясните же наконец, куда вы меня тащите? Что вам нужно?

— Не мне нужно, а королю! — улыбнулся Файст. — Он ждет. Он ищет вас, моя дорогая леди.

Что? Не может быть!

Сердце подскочило куда-то в горло, в ушах вновь зашумело. Бежать! К нему! Неужели ей это не приснилось? Неужели Ричард правда послал за ней?

Она застыла. Не может все быть так просто. Не сейчас, когда Фернеолы здесь.

Но нет. Она нужна Ричарду. Нужна!

Может быть... Не все еще потеряно. Может, Ричард...

Мелькали, проносясь мимо, факелы — ее будто тянуло на невидимой упругой нити. Все вокруг расплывалось И она сама не заметила, как оказалась в одиночестве на пороге покоев короля.

Постучать Анна не успела. Двери распахнулись, и пара рук легко втянула ее внутрь.

Мужские голоса, смех, много света — все это на мгновение совершенно ее оглушило.

А затем она все поняла.

Плотные занавеси на окнах были сдвинуты, но десятки, сотни свечей освещали покои Ричарда так ярко, что казалось, будто начался пожар.

— Куда же вы, миледи? Вы-то нам и нужны, — прозвучал издевательский голос.

— Нет...

За ее спиной скрежетнул засов, отрезая путь к отступлению.

Нет!

Как много вокруг безжалостных улыбок. Словно загнанный зверь, Анна попятилась, скованная внезапным ужасом.

Выставила руки вперед в беспомощной попытке защититься. И тут же их опустила — видит Мудрая, она не хотела выдать себя случайной магией.

— Вы-то нам и нужны, миледи, — почти нежно пропел один из приближённых короля.

— Не надо, — взмолилась она, сама себя презирая. Но ее уже крепко схватили за запястья и — распятую, бессильную им помешать, понесли.

Только бы пламя не сорвалось с кончиков пальцев. Что бы ни было дальше, что бы ей ни пришлось вынести, она хотела одного — жить, а не захлебнуться в отчаянном крике под волнами Латы.

Закрыв глаза, она думала, что однажды отомстит.

Шаг, другой, третий.

— Сжечь! Сжечь! Сжечь! — молотом ударил по ушам нестройный хор голосов. Анна упорно не открывала глаз, как будто надеялась, что темнота ее защитит. И все исчезнет.

Но кошмар продолжался.

Довольно грубо, ухватив под локти, ее поставили на ноги.

— Анна, — позвал ее Ричард мягко. Она зажмурилась еще крепче и почувствовала, как хватка на запястьях ослабела. — Анна, посмотри на меня.

Первое, что она увидела — это отблески свечей, игравшие на его обнаженных плечах. Мягкие тени в ямочках над ключицами. Она почувствовала пламя — но не в руках, а на щеках.

— Сжечь, сжечь, сжечь! Пусть горит огнем все старое!

Вперед выступил незнакомец в цветах Фернеолов. Серые глаза его смеялись, на губах играла широкая, лукавая улыбка.

— Вы, должно быть, удивлены, сеньора? Редко даме так везет!

Она смотрела на него, оледенев, чувствуя взгляды своих мучителей.

— Так уж вышло, что мы видели вас в очень интересном плаще, как будто вы муж, собирающийся на битву, — продолжал он.

— Я...

Но незнакомец поднял руку, останавливая ее.

— Раз уж вы так хотите быть мужчиной, стоит исполнить ваше маленькое желание.

Да это же принц... Фернеол. Младший.

Анна почувствовала, как губы ее начинают дрожать, и сжала их в тонкую линию. Никто не увидит ее слабости. Не сейчас. Пусть ей и хочется скорчиться и выть, как раненому животному.

Вот Ричард... Ричард за нее вступится, и все будет хорошо. Одна секунда, две, три... ну же... Скажи им, пожалуйста…

Синклит за такое оскорбление потребовал бы бросить вызов южанам.

— Бертран, достаточно, — сказал еще один незнакомый голос.

“Не Ричард”, — с тоской подумала Анна. И искоса взглянула на его лицо.

Король так крепко сжал челюсти, что на них вздулись желваки. Понятно. Конечно же, он не станет ссориться из-за нее с Фернеолами. Она ничего не значит. Чужаки поиграют и перестанут. Совершенно незачем волноваться, горько подумала Анна.

Что же, видимо, придется выпить чашу унижения до дна. Но неужели он не скажет ни слова?

— Миледи, прошу прощения от лица моего брата. Это было неуместно, — голос был полон сочувствия, но это не был голос Ричарда.

— Вы... — Анна встретилась взглядом с серыми, холодными глазами. Еще одними. — Вы не должны за меня заступаться.

— Но я волен это сделать, — его лицо, в отличие от брата, казалось более тонким, резким. И глаза были полны сочувствия.

Кажется, он хотел сказать что-то, но не успел.

— Я не просил за меня извиняться, Эдвард, — перебил его принц Бертран.

— Будь добр заткнуться, — сквозь зубы велел ему старший брат. — Еще не наигрался?

Его лицо в этот миг исказилось так, что было страшно смотреть.

— ПРЕКРАТИТЕ!

Ох, оказывается, Ричард не вполне потерял дар речи. Не стоило ей вообще разговаривать с чужаками.

— Если леди Анна захочет, она может уйти.

“Я пожалею об этом“, — с тоской подумала Анна и эхом откликнулась:

— Если его величество пожелал, чтобы я была здесь, я буду.

И, взяв себя в руки, с непроницаемым лицом еще раз взглянула на Ричарда. “Как бы я хотела, чтобы ты и правда желал меня видеть”, — в отчаянии подумала она. И — о чудо — он едва заметно кивнул.

— Сжечь, сжечь, сжечь! — вновь и, кажется, с заметным облегчением грянул хор, по цепочке передавая снятые с жениха старые одежды, которым предстояло отправиться на костер.

В руки Анне будто из ниоткуда опустилась белая ткань.

— Чего застыла? — хохотнул Брэндон. — Одевай жениха... воительница.

“Я буду сильной, — подумала Анна под всеобщий оглушающий смех. — Я буду сильной. Они ни за что не увидят моих слез”.

И, решившись, шагнула вперед.

Белая, как саван, длинная шелковая рубашка скользнула по плечам Ричарда — и Анна встретила его тревожный синий взгляд.

“Я люблю его“, — безнадежно подумала она.

Не удержавшись, она осторожным, ласковым движением, будто расправляя складки, провела по его плечу. И плавно, точно в танце, отступила на шаг.

Занятые церемонией, мужчины больше не обращали на нее никакого внимания.

“Прочь... мне нужно бежать“, — решила она, делая шаг к выходу.

— Вы хорошо справились, — сказал принц Эдвард, вырастая перед ней как из-под земли. — Не каждая женщина выдержит подобную жестокую шутку.

Она не могла подобрать слов. Ни любезных, ни бранных. Только молча смотрела в лицо Фернеолу.

Но он, кажется, принял ее молчание за испуг.

— Не бойтесь, миледи, я всего лишь хотел попросить прощения за моего брата. Он часто бывает... несдержан.

— Так это он все придумал? — ахнула Анна. — То есть... Я хотела сказать… — она осеклась и пристыженно замолчала.

Наверное, она выглядела смешно.

— Мой брат — идиот. И мне очень жаль, что вам пришлось все это вытерпеть, — сказал принц Эдвард с улыбкой, не то извиняющейся, не то насмешливой. — А теперь, если хотите, я провожу вас в ваши покои.

— Благодарю, ваше высочество, — откликнулась Анна бесцветным тоном.

Принц Эдвард смотрел на нее, как будто чего-то ждал, улыбка его погасла. Что ей, на колени перед ним упасть, рассыпаясь в благодарностях? Но... Справедливости ради, кажется, ему одному сегодня было не плевать на её чувства. Что ж, если Ричард был так лоялен к Фернеолам, она тоже могла попробовать.

— Вашу руку, миледи?

Но она не успела ничего ответить.

— Наша звездочка хочет сбежать, — завопил уже изрядно захмелевший Брэндон. — А ну держи ее!

— Если вы приблизитесь хоть на шаг, — ледяным тоном бросил принц, резко развернувшись, — я достану меч.

Анна с тоской взглянула на двери. Выхода не было.

— Это необязательно, ваше высочество, — вздохнула она. — Не нужно крови. Я останусь.

* * *

Пышно разодетая процессия с женихом во главе пролилась из распахнутых ворот замка, как вино проливается из разбитого кувшина. Невесты не было видно: она и все дамы Белого Меча, исключая Анну, покинули замок раньше и, тихо пройдя вдоль городской стены, незаметно спустились в Рейнхилл около главного Храма Владыки.

Мужчинам же предстояло более длинное путешествие. С песнями и шутками, освещая себе путь факелами, они должны были пересечь город насквозь, по центральной широкой улице, мощеной белым булыжником. Горожане высовывались из окон, рискуя упасть на мостовую, а мальчишки выбегали на улицу и присоединялись к шествию. Их не гнали, и они, весьма довольные собой, расправляли плечи и приподнимались на цыпочки, стараясь рассмотреть короля — ну хотя бы его макушку.

Анна шла по левую руку от Ричарда, и ей, в отличие от детей, прекрасно было видно его лицо, в свете факелов казавшееся странно мрачным и напряженным. Украдкой она нашла его пальцы и тихонько, ободряюще пожала. Ричард никак не отреагировал — но и руки не отнял.

Так, рука об руку, они и дошли до храма Владыки.

Ворота распахнулись. Вышел жрец в ало-золотом облачении, неся в руках уже зажженную священную чашу. Вышел — и отступил.

С высоких ступеней хлынуло пламя. Женщины, держа в руках маленькие чаши со священным огнём, медленно и величаво выступили навстречу процессии жениха. Отсветы пламени плясали на их бледных, сосредоточенных лицах.

Впереди шла принцесса. Она была невысокой и белокожей — тонкой и мимолетной, точно призрак. Голубые, очень яркие глаза на тонкоскулом лице смотрели на людей так отстраненно, точно она и впрямь, как отлетевшая душа, была где-то не здесь. Легкое облако бледно-золотых волос локонами осеняло ее лоб и окутывало принцессу, спускаясь до талии.

Ступала она медленно и чуть неуклюже, опираясь на руку королевы Маргариты. Ей было тяжело в белой меховой накидке, скрывающей такое же тонкое полотно рубашки, как и у Ричарда. Но даже несмотря на накидку, ее трясло.

Белый, похожий на погребальный, наряд удивительно не шел ей: она сливалась с ним, как серо-пыльный ночной мотылек, и это казалось единственным изъяном в безупречной фарфоровой кукле. Хрупкий фарфор так не подходил к каменному, суровому великолепию старого Рейнхилла. Но, прекраснее любой северянки, Катриона была такой, как любил Ричард: светловолосой и яркоглазой.

Жених и невеста выступили вперед — они единственные в руках держали незажженные факелы — и поклонились чаше, полной огня, бросавшего золотисто-оранжевые отсветы на склоненные лица... Впервые так близко друг к другу. Пламя поползло по промасленной тряпице вверх. Пока они зажгли каждый свой факел — но уже от одного пламени.

— Все, что мое — твое, — сказал Ричард и протянул девушке лук. Принцесса замешкалась, и на мгновение их пальцы соприкоснулись. — Клянусь защищать тебя до последней капли крови.

Как сильно она покраснела, было видно даже в тусклых отсветах священной чаши.

С поклоном лук у нее забрали, и теперь наступила ее очередь.

— Все, что мое — твое, — громко, но чуть запнувшись, произнесла Катриона. Дрожащими руками она приняла из рук какой-то девушки большую чашу и протянула ее Ричарду. — Клянусь, что твой род не угаснет.

Тот подступил на шаг ближе к принцессе, обогнув разделяющий их огонь, и, склонив голову, сделал ритуальный глоток.

Катриона несмело улыбнулась.

— Все, что мое — твое, — эхом откликнулся Ричард и высыпал золотые монеты в чашу. Судя по звуку, она была почти пуста. — Клянусь разделить с тобой удачу и невзгоды, а сердцу найти исцеление.

Снова поклон — она отступила на шаг, изящно, как в танце, отдала чашу, приняла книгу.

— Все, что мое — твое, — звонко произнесла Катриона, и улыбка ее просияла ярче всех огней. — Клянусь стать защитой твоего очага. Клянусь быть мудрой женой.

Ричард поспешно и, пожалуй, слегка брезгливо, едва касаясь, взял дар — и торопливо избавился от него. Чтобы скверна Мудрой не коснулась его рук.

Он несколько мгновений, не отрываясь, смотрел в глаза Катрионы, будто зачарованный, и наконец поднял руки — медленно, как в полусне, чтобы снять серебряный венец.

— Клянусь быть тебе добрым владыкой.

* * *

Поздней ночью после вручения даров Анне не спалось. Полная луна, заглядывающая в окна, странно тревожила. Серебряный свет, касаясь зрачков, колол их, точно иглами, и сколько она ни пыталась зажмуриться, легче не становилось.

Лунный свет... Какая глупость. Не стоило рыдать, глаза были бы целы. Да и если бы слезы могли помочь...

Анна отвернулась от окна. Но теперь казалось, что чьи-то невидимые холодные ладони касаются спины.

Сегодня ночь Матери и Мудрой, ночь полной Луны, ночь силы, когда Темный заперт на ключ и вновь на земле царит мир. Почему же ей так холодно? Так больно?

Утро после полнолуния, после ночи силы, идеально для королевской свадьбы. Но Фернеолы считали иначе. Свадьба в декаду Темного не сулила ничего хорошего.

Конечно, Ричарда не интересовали чужие суеверия и чужие боги. Он хотел поскорее взять в жены принцессу.

Не в силах уснуть, не в силах больше думать об этом, Анна, не зашнуровывая, набросила на себя верхнее платье и отправилась к Вильгельмине. За спасением ли, утешением, подсказкой — она и сама не знала. Да, она не доверяла ей, но больше Анне было не к кому пойти.

Наставница не спала. Сидела в кресле, положив напряженные, точно сведенные судорогой руки на резные подлокотники, и тоже неотрывно смотрела на лунный диск.

В синеве ее глаз дрожало серебро напополам с пламенем свечи.

— Антарес? — на неподвижном лице шевельнулись только губы.

— Ваше величество.

Отчего-то луна странно искажала знакомые черты: на секунду Анна подумала, будто лицо Вильгельмины — вовсе не лицо, а маска... Но спустя мгновение наваждение исчезло. Перед ней была все та же королева, которую она знала много лет.

Будто читая ее мысли, Вильгельмина спросила:

— Ты всегда приходишь сюда, когда ищешь защиты. А помнишь, когда это случилось впервые?

Не отвечая, Анна подошла к окну и коснулась ладонью холодного стекла.

С высоты Рейнхилл был виден так далеко... Сотни огней... Город не спал в ожидании свадьбы.

— Свечи горят, — сказала она тихо. — Все молятся Владыке.

— Ты не ответила.

— Мне было пятнадцать.

Сцены из памяти вставали перед ней будто против воли. Как видение, сон, облитый серебряной глазурью лунного света.

Королева Элеонора была так настойчива.

— Теперь ты будешь приближенной королевы-матери, Анна, — сказала она тоном, не терпящим возражений, как обычно. И хотя она нежным материнским жестом взяла ее под руку, Анну это не обмануло. Под бархатным голосом королевы Элеоноры скрывались острые лезвия.

Конечно же, ей уготовали честь — честь, на которую ни одна придворная дама не соглашалась. Прислуживать ведьме? В Терравирис? После того, как главный королевский охотник лично отправил в Лату пару служанок Вильгельмины, на это никто не соглашался.

Анна провинилась перед королевой, и та захотела от нее избавиться? Смотрит так исподлобья, а глаза холодно блестят.

"Если я сейчас откажусь, — подумала Анна, — меня немедленно отправят в Утонувшую Звезду. И я никогда... Никогда больше не увижу Ричарда".

Сердце замерло.

— Благодарю вас, — выдавила она, низко кланяясь. — Я рада повиноваться вашему величеству.

Королева Элеонора удовлетворенно улыбнулась.

— Ты весьма разумная девушка, Анна.

Она уныло кивнула. Рука королевы на её локте сжалась крепко, как тиски.

День, тот самый, последний день тянулся почти бесконечно. Её сундуки и шкатулки переносили с места на место — королева все никак не могла решить, куда ей поселить Анну. Придворные же смотрели на нее кто с откровенным любопытством, а кто и с жалостью. Как будто ее и впрямь отправляли в ссылку.

И если утром она поклялась себе сколь угодно долго оттягивать момент, когда ей все-таки придется идти в башню к ведьме, то уже после полудня Башня Королевы казалась ей не самым плохим местом в Белом Мече. Там, по крайней мере, не будет этих взглядов и перешептываний.

Путь по крутой винтовой лестнице показался ей тогда странно знакомым — темнота была манящей, как полное звезд небо, которое вот-вот опрокинется и утащит в бесконечную глубину. Ее будто тянуло туда невидимой нитью — все быстрее, быстрее и быстрее, так что, переступив последнюю ступеньку, Анна едва не врезалась лбом в закрытую дверь. Страшный ключ от которой — клыкастая морда, буква В — лежал в ее мигом вспотевшей ладони.

— Все это ради Ричарда, — шепнула она себе под нос. — Ради Ричарда.

Было так темно.

Близилась ночь Темного, ночь новолуния.

Анна приоткрыла дверь и замерла на пороге, даже не успев открыть рот и толком осмотреться.

— Здравствуй, Анна Эстер, — прозвучал тихий, властный голос.

Королева была странно маленькой и хрупкой. Как серый, пыльный ночной мотылек, прилетающий вечером на пламя свечей. Но в ней было нечто царственное: в идеально прямой спине и наклоне, вероятно, когда-то изящнейшей шеи, в короне седых волос, венчающей голову… В ярких, синих, как у Ричарда, глазах. Почему-то видеть знакомые глаза на чужом лице было жутко.

Вся заготовленная любезная речь мигом вылетела из головы.

— Ваше величество, я… я буду служить вам, — пробормотала она, запинаясь.

Королева Вильгельмина рассмеялась, и смех ее не походил на старческий.

— Знаю. Это я тебя выбрала, — сказала она просто, как будто беседовала со старым другом, но от этой простоты Анна вздрогнула. — Не пугайся, — продолжила Вильгельмина и повела рукой в приглашающем жесте.

На деревянных, негнущихся ногах Анна шагнула из мягкой обволакивающей тьмы к золотому пламени свечей — и не сумела сдержать пораженный вздох: сколько книг и старинных свитков! Какие большие окна! А одну из стен целиком занимали склянки. В них, точно вмороженные в кристаллы льда, застыли цветы и травы. Золотистые, пурпурные, прозрачно-голубые лепестки... Кружевная зелень трав — среди зимы! Откуда же это?..

— Если хочешь, можешь подойти ближе, — тихо вымолвила Вильгельмина. — Кто знает, может быть, из тебя выйдет толк.

— Благодарю, — отозвалась Анна завороженно. Сделав несколько шагов, она коснулась гладкого стекла.

— Смелее, — кивнула королева.

Вытряхнув содержимое одной из склянок на ладонь, Анна коснулась лепестка, казавшегося таким свежим. Он тут же рассыпался пылью под пальцами. В воздухе разлился странный, ни на что не похожий аромат — цветочный и одновременно похожий на запах старых книг, сладковатый и пыльный.

— Они же сухие, — ахнула Анна.

И снова этот режущий слух, почти девичий смех.

— Не травница... Не зельевар... И что мать в тебе нашла?

— Мать Ричарда? — удивилась Анна. — Её величество... Она была добра ко мне.

Улыбка Вильгельмины стала похожей на оскал.

— Так добра, что отправила ко мне... Что ж, ничего не поделаешь. Посмотри мне в глаза, Анна Эстер, я приказываю, — голос ее стал вкрадчивым, властным, ему невозможно было сопротивляться.

Анна послушно подняла взгляд.

Синие глаза королевы смотрели пронизывающе и холодно, но она вдруг ощутила непонятное единство. На секунду Анна точно сама стала Вильгельминой, одинокой, всеми покинутой королевой, запертой в одиночестве... Навсегда.

Ричард. Ей никогда не увидеть Ричарда... А ведь она его так любит... Так... Любит... Ричарда...

Это была ее мысль или Вильгельмины, тоскующей по внуку?

Анне почудилось, будто с нее сорвали платье, сняли кожу, обнажили череп — прозрачный, как склянки с цветами, и изнутри пыльными мотыльками бьются все-все мысли и самые потаенные желания.

Возьми их. Забери их. Они твои.

Через миг наваждение рассеялось. Анна потрясла головой, смаргивая подступившие слезы. Здесь, наверное, слишком жарко. Нужно попросить слуг не так усердно топить камин... Она слишком устала. Слишком...

— Ты же меня не покинешь, девочка? — мягко спросила Вильгельмина.

— Не покину, — как в полусне, повторила Анна. — Не покину, — повторила она почти беззвучно. — Но я не понимаю, зачем я вам.

— Затем, что ты станешь королевой. Если ты этого захочешь.

* * *

— Ты всегда была предназначена мне... Это решилось еще тогда. Моя ученица, моя дочь... Мое продолжение, — в голосе ее зазвенел металл. — Я чувствую твои мысли. Ты помнишь, что я обещала тебе Ричарда и трон Терравирис?

Помедлив, Анна кивнула. Как будто она могла об этом забыть.

— Вы сказали тогда, что я стану королевой.

Смех Вильгельмины был старческим, дрожащим, как и ее руки. Однако за эти десять лет она каким-то образом сумела пережить и своего сына, короля Герарда, и его жену Элеонору.

— И теперь ты думаешь, что я тебя обманула?

— Утром он женится, — слова звучали хрипло, царапали горло. — Если вы знаете способ, как обернуть время вспять, я с радостью выслушаю вас... Ваше величество.

Вильгельмина покачала головой.

— Я дала тебе силы. Я дала тебе новое имя. Все, что могла, и все, что имела, без остатка. Неблагодарное дитя.

Анна выпрямилась и пару секунд неверяще смотрела в сморщенное лицо.

— Что толку от этих сил? Что они мне дали? Ричард ненавидит ведьм! И женится сейчас не на одной из нас! — выкрикнула она.

— Но ты ведьма. Так используй это.

— Мне пойти и утопиться? — горько усмехнулась Анна.

— Вы, Эстеры, этим славитесь, — ехидно отозвалась Вильгельмина, — но попробуй хоть однажды подумать, что ты можешь СДЕЛАТЬ САМА, чем попусту обвинять меня.

— Что я могу сделать? Он любит ее. Зелья, способного это исправить, нет. Все бессмысленно!

— Помнишь сказку о Мудрой, что я тебе рассказывала? Так вот... Однажды мой муженек Конрад точно так же, как принц из сказки, решил, что он хочет себе заморскую девицу, которую, представь себе, милая Анна, он видел только на портрете.

Голос Вильгельмины сделался сладким, как молоко с медом.

— Он нашел себе любовницу за Солнечным морем? — нахмурилась Анна. Это было так странно, но по застывшей улыбке Вильгельмины она поняла, что ответа не получит. — И что же вы сделали?

— Зелье. Всего лишь зелье, которое меняет облик. И глупец даже не заметил разницы.

Голос ее был тихим и убаюкивающим. Веки Анны отяжелели — но она усилием воли сбросила наваждение.

— Тогда это бессмысленно. Вы же знаете, что зелья мне не даются.

В ней затеплилась надежда.

— Но если бы вы могли... Сварить его для меня...

Вильгельмина, кажется, откровенно веселилась.

— О, неужели я слышу умоляющий голос? Брось, Антарес, ты же знаешь, что я не могу колдовать. Слишком стара. Все, что у меня осталось — старые запасы зелий, да пара полезных вещиц.

— Тогда зачем это все?! — Анна вскочила со скамейки. — Зачем ты снова морочишь мне голову, Вильгельмина?!

— Затем, — сказала старуха тихо, — что тебе пришло время найти ученицу.

Анна замерла.

— Ушам своим не верю.

— Да, ты глупая гусыня и бездарь, — поморщилась Вильгельмина, — но кое-чему и ты способна научить. Время пришло.

— Но я не понимаю...

— Потому что дура. Возьми с полки деревянный кубок... И пей, что ли, поскорее, надоело слушать твое нытье.

Кубок оказался странно тяжелым, напоминающим скорее чашу. Анне пришлось снимать его, держа обеими руками. Когда она заглянула внутрь, то увидела мутноватую янтарную жидкость. На маслянистой поверхности дрожало ее собственное отражение.

— Что это?

— Пей! — выкрикнула Вильгельмина, и Анна вновь не могла не послушаться.

Липкая, приторно-сладкая жижа пролилась в горло.

— Зелье приведет ее к тебе, — шепнула Вильгельмина. — Очень скоро.

— Сюда, в замок? Где столько охотников? А это не…

Вильгельмина подняла голову и шумно втянула воздух.

— Не опасно ли это? Ты и не представляешь, близко. Я чую ее.

Но вместо воодушевления Анна ощутила только поднимающуюся из желудка дурноту.

* * *

На рассвете Рейнхилл вновь озарился огнями.

Бледную и дрожащую Катриону, всю в белом, точно дух зимы, окутанную вуалью, женщины вывели из замка, заботливо держа под руки. Она вцепилась в лук так сильно, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

Монеты, не менее крепко сжатые в другой руке, казалось, вот-вот брызнут на мощеную камнем землю.

Принцесса шагала будто в полусне. Будто не видя одетых в темное жрецов Владыки, торжественно несущих чаши с зажженным пламенем. Будто не слыша торжественных гимнов. Она шла, спотыкаясь, навстречу Ричарду — только отчаянно цеплялась за руку матери, как испуганное дитя.

И вот наконец они застыли друг напротив друга — на границе круга из двух сотен зажженных свечей.

Далеко. Пока еще слишком далеко.

Вперед выступил жрец в праздничных, черных с золотом, одеждах.

— Добром проси у матери!

Ричард глубоко вздохнул и шагнул навстречу королеве Маргарите, сделавшей шаг из толпы вместе с дочерью.

Уже ближе.

Лица ее, скрытого покровом, было не разглядеть — только такого же оттенка косы, как у дочери. Король поклонился — склонилась и королева Маргарита.

Толпа отозвалась приветственным гулом.

Мать выпустила левую руку Катрионы — та бросила на нее испуганный, беспомощный взгляд. Когда королева Маргарита сняла с нее корону, она побелела еще больше, до смертной прозрачности.

Ближе.

— Золотом бесценным брату уплати!

Из толпы, подбоченясь, вышел принц Бертран. Глаза его озорно сияли.

Золото из помертвевших пальцев Катрионы пролилось в его заботливо подставленные ладони. Кажется, он успел поцеловать ей руку и шепнуть что-то ободряющее — по крайней мере, на бескровном лице принцессы мелькнуло слабое подобие улыбки.

Бертран обернулся к Ричарду, подбрасывая в воздух монеты. Те кратко вспыхнули в рассветных лучах розовато-оранжевыми искрами — и погасли, падая на землю.

— Украдешь или выкупишь? — ухмыльнулся Бертран.

Ричард нахмурился и положил ладонь на рукоять меча.

Неправильное. Что-то в этом было неправильное. Слишком тревожным выглядел король.

Бертран пожал плечами и тоже извлек клинок из ножен. “Если вы так хотите...“ — читалось на его ехидном лисьем лице.

Послышался звон — клинки скрестились в кратком стальном поцелуе — и разомкнулись… И все было кончено. С крайне независимым видом принц Бертран бросил меч на землю. Вся его поза говорила — если бы я мог, я бы победил.

Снова гул толпы.

Вторая женщина выпустила правую руку невесты и отошла.

Толпа расступилась, давая путь. Ложный выбор. Как будто она могла сбежать, отказаться от нежеланного брака. Чтобы конь унес ее прочь, далеко-далеко.

Катриона покорно, как дитя или слепая, шагала, цепляясь за руку последней своей защитницы, последнего проводника.

Третья женщина отвела ее в сторону, туда, где ждало последнее испытание, конь Воина. Жрец провозгласил визгливо, и крик его когтями впился в уши:

— Добудь силой жену себе!

Как ветер пронеслась невеста на белом коне. Вуаль летела за ней, тонкая, прозрачная, точно легкие белые крылья бабочки.

Она оглянулась, но вороной конь жениха был уже близко. Он мчался во весь опор — и ее руки казались ослабевшими, ватными, едва державшими повод. Вот он поравнялся… еще мгновение — кони замерли как вкопанные, и невеста выпустила поводья.

Вороной конь возвращался медленно, плавно. Величаво он нес на себе двух седоков. Мужа и жену.

Муж спешился первым, бережно, как хрупкую игрушку, подхватил жену, сжав на миг в объятиях и осторожно поставил на землю. С улыбкой он положил свой меч к ее ногам.

— Мой меч — твоя защита, — сказал он, поклонившись.

Не отрывая взгляд от его лица, жена взяла протянутый слугой лук и молча перерезала тетиву кинжалом. Бесполезное оружие полетело на землю, и толпа торжествующе взвыла: королева приникла к королю поцелуем.

Они — вместе, отныне и навеки!

Они…

Они…

И тут Анна очнулась от наваждения и заплакала — а может, это упали первые капли дождя, откликнувшегося на зов ведьмы Антарес.

Дождь в разгаре зимы. В декаду Темного. Кто угодно заподозрил бы неладное, если бы она оказалась единственной ведьмой в толпе, а вокруг не было столько людей Фернеолов. Любая служанка в черно-золотом платье могла наколдовать этот дождь.

Ее не заподозрят, даже если увидят в этом дожде магию.

Впрочем, Анне уже было все равно.

* * *

Дождь хлынул внезапно, сплошной мутноватой стеной. Небо лопнуло, как стенка кувшина, облитого лазурью, и из него хлынула вода.

В разрывы облаков проникали тонкие солнечные лучики: ломко светясь, они повисали паутинкой сквозь дождевую завесу и наконец истаивали. Деревья, угольно-черные, узловато-согбенные, дрожащие до последней веточки, жалобно протягивали искривленные старческие пальцы к небу.

А оно кипело, вздрагивало и пульсировало водой, будто где-то там, в мешанине облаков, билось огромное небесное сердце, натягивая временами сквозь разрывы туч блестящие солнечные струны.

Волосы неприятно липли к спине и щекам, ладони мгновенно застыли от холода, и Анна попыталась поплотнее закутаться в теплый плащ. Но бессмысленно — она вымокла до нитки и дрожала.

Не успела она сделать и шага в сторону, как ее подхватила шумная, растревоженная внезапным ливнем толпа и куда-то потащила — оставалось только вовремя делать шаг. Куда идти, Анна не решала, просто двигалась в торопливом, вымокшем потоке людей, хлынувшем в замковые двери.

В замке было тепло. Расторопные слуги успели разжечь камин в главном пиршественном зале, и взбудораженные люди двинулись туда в надежде хоть немного согреться.

Свадьба продолжалась.

Анна мельком успела поймать испуганный взгляд Катрионы — в своем насквозь вымокшем платье и с потемневшими от воды золотыми волосами она казалась умирающей, как выброшенная на берег бледная рыба.

Анна каким-то чудом выскользнула из толпы и, надеясь хоть немного прийти в себя, торопливо поднялась в свои покои. Ей нужно хотя бы полчаса... Чтобы не думать о том, что произошло. И о странно встревоженном Ричарде. И о новой королеве. А может быть, она вовсе не станет спускаться — ее отсутствия, пожалуй, никто не заметит.

Точно не Ричард — не сегодня. И никогда больше. Они чужие на веки вечные. Желудок скрутило мучительно, как будто ее пнули в живот. Уж не отравила ли ее Вильгельмина прошлой ночью, мелькнула безумная мысль.

* * *

В дверь уже настойчиво барабанили. Или, может быть, так громко и невыносимо стучала кровь в висках — Анна не знала.

Застыв перед большим зеркалом в кованой раме, она смотрела в его мутную глубину, в которой таяли огоньки свечей — и собственное бледное, вытянутое лицо казалось ей погруженным в воду.

Она захлебывалась и тонула. Покойница. Утопленница. Звезда, которая утонула.

“И во тьме видим свет” — девиз Эстеров. Вот только в этом беспросветном мраке не было ни искры надежды.

Скривив рот в горькой усмешке, она отвернулась от собственного отражения. Что толку смотреть? Ведь в зеркале никогда не отразится лицо Катрионы Фернеол. Или...

Да нет, невозможно. Найти ученицу, которая сможет сварить зелье... И при этом не будет посвященной? Тут никакие зелья не помогут. Вильгельмина точно ее обманула.

Сквозь нарастающий звон в ушах она расслышала:

— Миледи Анна! Миледи!

А, так значит, стук ей не почудился.

Анна вздохнула и, быстро утерев слезы тыльной стороной ладони, повернула ключ.

— Вам давно пора спускаться, миледи, — заохала ее старая камеристка, широким, почти мужским шагом пересекая покои. — Где ходит эта растяпа Грейс? О госпоже совсем некому позаботиться, — бормотала старуха себе под нос, роясь в сундуке.

Анна отстраненно подумала, что ей сейчас следовало бы кричать. Топать ногами. Чувствовать силу, истекающую из кончиков пальцев. Но гнев не приходил. Она была будто погасшая свеча, опущенная в воду. Утонувшая звезда.

Она позволила пришнуровать к платью широкие, точно крылья, рукава темно-синего бархата. Безропотно разрешила убрать волосы под серебряную сетку.

— А вот эти башмачки — просто созданы для танцев!

“Владыка, — подумала Анна, — пусть все они провалятся в преисподнюю и танцуют там сколько угодно”.

Но вместо благородного лика Владыки перед глазами вставало лицо Ричарда. И невольно, беззвучно, губы твердили совсем другую молитву.

Ричард.

Ричард.

О, Ричард, пожалуйста.

* * *

Хвала богам, среди суеты свадебного пира ее посадили довольно далеко от помоста, где восседали жених и невеста. Тут явно не обошлось без умной, как военачальник, леди Берты.

Вот они восседают рядом — два королевских семейства, так неожиданно породнившихся. Этого никто не мог представить. С тех пор, как магию запретили в Терравирис. От самого великого исхода. Никогда.

Анна не отрывала взгляд от тонкого вышитого полотна скатерти.

Дело сделано. Они муж и жена. От одной мысли об этом дыхание перехватывало, а по спине вниз сползали ледяные змейки ужаса.

Нет, это неправда. Не может быть. Этого не происходит на самом деле. Думать о том, что Вильгельмина ее обманула и предала, правда, было ещё страшнее.

“Однажды ты сполна заплатишь за эту силу“ — не раз говорила Вильгельмина. Почему же она не слушала?

Неужели остаться совсем одной — и есть ее наказание? Пережить двойное предательство и, точно раненое животное, уползти в свою нору зализывать раны? На миг ей этого почти захотелось. Вернуться в замок Утонувшей Звезды, где так много света и плеска волн. Где никто больше не потревожит ее покой...

Нет. Ещё рано сдаваться.

Она, будто против воли, подняла взгляд на королевский помост. И внезапно встретилась взглядом не с Ричардом, а с серыми глазами принца Эдварда Фернеола. На миг ей показалось, что он смотрит прямо на нее — едва ли не с жалостью.

Что за глупость.

Музыканты терзали лютни, волынки и ещё боги знают что. Анна то и дело морщилась от резких жалобных всхлипов музыкальных инструментов. Катриона и Ричард танцевали в первой паре, и она старательно избегала малейшего взгляда на них, отступив в тень, в самый неприметный угол.

Больно. Это было слишком больно.

Проще и безопаснее было изучать кончики собственных башмаков.

— Ваша милость... Ваша милость, — пролетел шепоток по толпе придворных пугающе близко от нее.

Что? Неужели танец закончился и Ричард отыскал ее, всеми позабытую, как находил всегда?

Он вспомнил о ней. Пусть на собственной свадьбе, пусть в момент, когда уже ничего нельзя изменить, но…

В это мгновение Анна была готова простить ему все на свете. Она обернулась с сияющей улыбкой, протягивая обе руки… И вновь вместо родных синих глаз она увидела чужие серые. Против нее с вежливой улыбкой застыл принц Эдвард.

— Однако как вы рады нашей новой встрече, миледи Анна, — сказал он.

Анна в смятении опустила руки.

Владыка, как же стыдно. Он не только пришел ей на помощь в той безобразной сцене проводов жениха, но и она была настолько жалкой, что принц даже имя ее не забыл. Как глупо. И как мерзко.

От этой мысли ей стало дурно, а может, это было виновато проклятое зелье Вильгельмины.

— Миледи?

Моргнув, она уставилась на протянутую руку принца, не в силах уразуметь, что это значит. Ее хотят куда-то отвести? К Ричарду... Хотя это почти невероятно. Нет, какая же она глупая.

— Ваше высочество? — только и смогла выдавить она. — Как я могу служить вам?

Эдвард Фернеол смерил ее недоуменным взглядом:

— Вашу руку?

— Зачем? — растерялась Анна. Взгляды придворных, будто иглы, кололи кожу.

— Да давайте уже вашу руку! — он что, закатил глаза? — Видит Владыка, ни одна дама так долго не раздумывала над моим приглашением потанцевать!

А вот этого она совершенно не ожидала. Ей? Танцевать? Зачем?

— Но я... Я не...

Не слушая ее возражений, принц крепко, будто клещами, ухватил ее за локоть и потащил в центр зала.

Ощущая себя тряпичной куклой в руках кукловода, Анна только и могла, что торопливо перебирать ногами, стараясь успеть следом за широким шагом его высочества. Придворные торопливо расступались перед ними.

Тоскливо, точно мыши под пытками, взвыли скрипки.

“Все равно”, — подумала Анна обреченно. Уже ничего не имело значения. Ее рука в чужой руке... И серые глаза Эдварда Фернеола казались до боли серьёзными. И холодными. А пальцы, наоборот, были теплые... Так странно.

Шаг-другой-поворот. Вот и первая фигура танца. По коже будто влажные холодные змеи поползли.

Шаг... Еще шаг... Успеть, не сбиться с ровного ритма скрипок. Тело двигалось, точно чужое. В глазах все плыло, и единственной ниточкой, не дававшей сознанию раствориться, была рука Фернеола, крепко державшая ее собственную.

Шаг-другой-поворот. Раз-два-три. Вильгельмина точно ее отравила. Впрочем, не все ли равно? Раз-два-три.

Анна считала шаги и собственные вдохи, отчаянно сопротивляясь нарастающему шуму крови в ушах.

— Вы кажетесь опечаленной, — шепнул принц Эдвард ей на ухо.

Южане все такие прямолинейные?

Не успела Анна придумать достойный ответ, как вдруг звон в ушах стал совсем невыносимым. Она споткнулась. Чтобы не упасть, она крепче ухватилась за руку принца. Стены завертелись, скрипки торжествующе взвыли, и она оказалась в чужих объятьях.

Непозволительно близко. На расстоянии выдоха. Анна слышала быстрый стук его сердца.

— Прошу простить мне вольность, ваше высочество, — выдавила она, поспешно отстраняясь.

Ответа принца Эдварда Фернеола она уже не услышала. Потому что внезапно Анна наткнулась на полный ярости взгляд Ричарда.

Не нужно было слов, чтобы понять эту ненависть. “Ты моя, Анна Эстер, моя, и никто не имеет права к тебе прикасаться!“ — говорили эти глаза.

Значит, Вильгельмина была права? Значит, все не напрасно? Значит, если она вдруг станет... Станет ею... Если настоящая Катриона исчезнет... О боги...

По одному взгляду Анна поняла — Ричард не был потерян для нее навсегда. Ричарду не было все равно. А значит, ее действительно направляла Мудрая. Она спасет его от нелюбимой королевы. Спасет и себя.

Не успев сделать ещё один вдох, она почувствовала головокружительную слабость, желудок немедленно подскочил к горлу, будто она падала, падала, падала с огромной высоты.

Рывком освободив пальцы из ладони его высочества, Анна побелевшими губами прошептала какое-то подобие извинений и, подхватив юбки, ринулась к выходу.

Часы на башне пробили полночь.