Беги, Тони, беги! (джен)

Через пару часов после своего бегства от лукошкинской милиции, Бабы Яги, кочевников и заодно от Тони Льюиса гоблин Сморщенное Лицо понял две вещи. Первая — в лесной чащобе, куда его занесло, его ни за что не найдет ни старая ведьма, ни царские стрельцы, ни степняки. Вторая — он сам ни за что не найдет выход отсюда и будет до скончания века шататься под еловыми ветвями на диете из мелких лягушек и залетных грибников. Если его не слопает еще что-нибудь зубастое.

А шансы были. То и дело гоблин натыкался в своих блужданиях по чащобе на подозрительно человекообразные кости в подлеске, на целый череп в проржавевшем шлеме-шишаке, оплетенный древесными корнями, или на деревянного идола с длинноусым и клыкастым лицом, чьи губы были обмазаны свежей кровью. На ветвях деревьев ухали филины, за деревьями выли волки, а один раз Сморщенное Лицо увидел в кустах три фосфоресцирующих зеленых глаза и услышал такой стон, что понял — отсюда надо сваливать сейчас же.

Деревья стали редеть, и гоблин было обрадовался, что вылезает из чащобы, но запах сырости и хлюпанье под ногами быстро заставили его разочароваться — он попал в трясину. С каждым шагом несчастный подельник Тони все сильней увязал в болоте, и на него безучастно смотрела луна, желтая, как старые кости жертвы этого мрачного леса.

Но когда Сморщенное Лицо увяз уже по грудь, он услышал голос, которому, казалось, был бы рад меньше всего на свете:

— Ага, явился наконец в болото наше, изменщик окаянный?! Ты что говорил, сволочь?! Ты какие клятвы давал?!

В лунном свете перед ним, уперев руки в боки, стояла давно покинутая кикимора.

— Я все глазыньки выплакала, тебя, подлеца, дожидаючись! У меня в болоте от солености повышенной чуть лягушки не передохли! Так что либо женись как следовает, гоблинюка заморская, либо погибай в зыбели смертью безвременной!

Сморщенное Лицо понял, что ему дали шанс, и отдадим смекалистому гоблину должное — сделал все, чтобы им воспользоваться.

— Дорогая... — Говорил гоблин с трудом — болотная жижа давила на грудь. — Солнышко... Кроме тебя, у меня никого не было. Я должен был привести в порядок свои дела в Четвертом королевстве и, как видишь, с первой оказией вернулся к тебе. Другой такой зеленой и склизкой мне нигде не найти!

— Э-эх, и за что мы вас, паразитов, только прощаем, — кикимора протянула Сморщенному Лицу руку, и топь перед ними обоими расступилась.

Судя по тому, что больше в Девяти Королевствах и Тридевятом Царстве никто и никогда не слышал о гоблине Сморщенное Лицо, они со своей кикиморой жили в трясине долго и счастливо.

Последний разговор Тони с сыскным воеводой Ивашовым состоялся холодным сентябрьским утром перед тем, как люди графа Рейнеке явились, чтобы депортировать мистера Льюиса в Четвертое королевство.

Энтони боялся, что его упрячут в зловещие царские темницы с их великолепно оснащенными камерами пыток, откуда он выйдет через тридцать лет старой ослепшей развалиной. Но в порубе местной полиции с ним обращались сносно, еда с милицейского стола была, пожалуй, повкусней американской баланды, грозившей Льюису на родине. На допросах Энтони, осознав, что проиграл, сотрудничал со следствием охотно, в разговорах с Ивашовым напирая на общее происхождение из реального мира и на «мы, нормальные, должны помогать друг другу».

Но судьба Тони решалась совсем в иных сферах. И вот через пару недель он узнал, что царь Горох указал и бояре приговорили — татя и лиходея заморского Энтони Льюиса выдать головой графу Рейнеке.

— Мистер Никита, может быть, можно подать еще какую-нибудь апелляцию? Может быть, заявление на гражданство? Я всего лишь затерявшийся в параллельных мирах, затравленный американец, которого преследуют везде. В Нью-Йорке меня необоснованно подозревают в ограблении, в Четвертом королевстве кредиторы житья не дают... Я надеялся, что найду хотя бы здесь тихую гавань, мы сможем стать друзьями... — юлил Энтони, уже достойно освоивший русский язык.

— Это могло бы произойти, гражданин Льюис, — грустно сказал Никита Иванович. — Но вы совершили критическую ошибку. Вы злоупотребили не только моим доверием — но доверием начальника нашей экспертной службы, а заодно доверием младшего сотрудника Лобова, который за Ягу голову хоть с Кощея снимет. Так что великий государь постановил депортировать вас, и вскоре люди из службы безопасности посла будут здесь.

— Но вы ведь знаете, что главный ублюдок в этом деле — не я, офицер! Это все Моргана Ле Фэй со своими интригами! Я знаю, где прячется эта старая паскуда! Я могу...

— Должен вас разочаровать, гражданку Ле Фэй мы арестовали и без вас. Правосудию вы помогли уже достаточно, и в своем отчете государю по делу я отдельно указал, чтобы власти Четвертого королевства приняли это в расчет... Но решать будет уже суд короля Венделла, а не мы.

В этот момент на милицейском подворье послышался цокот копыт и грохот ворот. К отделению подъехали четверо офицеров в раззолоченных аксельбантах и треуголках — охрана посла Рейнеке. Молодые дворяне явно рады были оттянуться на разбогатевшем выскочке из ниоткуда, и когда стрельцы сдали Энтони на руки людям графа, он понял — пора готовиться к худшему.

Льюис проделал путь до новой родины в своем экипаже, но в кандалах и под вооруженным конвоем, который изредка приносил ему поесть какую-нибудь бурду, которую не доели слуги дипломатов Венделла. Офицеры то и дело отпускали шпильки по его адресу, а выходить Тони разрешали только по нужде и только тогда, когда все четверо присутствовали вместе.

При таком приеме хозяин «Сказочного парка Тони» ждал, что поездочка закончится в незабываемой мемориальной тюрьме Белоснежки. Но в один прекрасный день он увидел, что карета с конвоем мчит по парковым дорожкам загородного дворца Венделла Уинстона Уолтера белоснежного. Перед черным входом во дворец экипаж остановился, и один из адъютантов Рейнеке сказал:

— Арестованный Льюис, следуйте за мной! Его величество желает допросить вас лично!

Венделл, сердито кусая губу, ожидал Энтони Льюиса в Зеркальном зале. Едва увидев арестованного спасителя и наперсника, он скомандовал:

— На колени!

И добавил неожиданно:

— Лейтенант Флорин, ключ!

— Но сир, это опаснейший пре...

— Это приказ вашего короля!

Получив ключ, Венделл велел лейтенанту ждать дальнейших распоряжений в приемной, и они с Энтони, освобожденным от цепей, остались наедине. Мистер Льюис с тревогой смотрел на своего сюзерена: щенок уже вырос в настоящего вожака стаи, и теперь точно не будет руководствоваться сантиментами и воспоминаниями.

— Ты разочаровал меня, Энтони, — грустно сказал король. — Ты не просто по горло вывалялся в грязи, ты заляпал ей мою мантию! Только чудом граф Рейнеке сумел уговорить царя Гороха подписать договор о беспошлинной торговле и отправке к царскому двору наших офицеров и мастеров!

— Но Венделл, ты же знаешь, что я без злого умысла... Если бы чертова ведьма ничего не заметила, то все прошло бы отлично, я сколотил бы капитал, катая детей на избушке, покрыл бы долги перед акционерами в три дня, и ты бы, кстати, не возражал! — отчаянно отмазывался Тони.

— Кстати, у меня на руках все доказательства твоих махинаций с доходами «Сказочного парка Тони» и дивидендами акционерам товарищества. Мануфактуристы требуют твоей крови, Тони. Я помню, чем обязан тебе, но кодекс Белоснежки мы должны чтить. Тебе полагается от шестидесяти до ста пяти лет каторжных работ строгого режима. И есть все законные основания приблизиться к максимальной цифре. Я не знаю, что могу сделать...

Венделл еле заметно подмигнул Тони и кивнул в сторону зеркала. Стоп... Зеркало путешествий все еще здесь? Не забыл все-таки король добра, молодец!

Но что, если в Нью-Йорке еще не истек срок давности за то волшебное ограбление? Что, если спасаясь от тюрьмы Белоснежки, он попадет в тюрьму штата? А черт с ним — в конце концов, Вирджиния и Волк, если что, не дадут ему пропасть. Возможно, он даже увидит внуков...

— Подумай, можешь ли ты смотреть на себя в зеркало без содрогания, Энтони, — демонстративно отвернулся Венделл.

— Понял. Спасибо. При случае загляну, ретривер ты коронованный! — попрощался Тони со своим бывшим питомцем, активировал Зеркало путешествий и прыгнул в расступившееся стекло, за которым манила его зелень Центрального парка. Прыгнул, уже услышав за спиной:

— Лейтенант, ко мне! Арестант пытается бежать!

Тони с наслаждением впитывал отдаленный шум Пятой Авеню, прикидывая, как из этого глухого уголка парка добраться до родного дома и живет ли там еще Вирджиния. Он брел к выходу, пока внимание его не привлек ресторанчик с вывеской:

СТЕЙК-ХАУС

ГОЛОДНЫЙ ВОЛК

и с портретом мужика с серым хвостом. Портрет казался очень знакомым...

— О йес, йес, йес!!! — запрыгал Льюис от радости на одной ножке.

С тех пор Энтони жил с дочерью, зятем и да, с внуками долго и счастливо — пока очередной трындец не вынудил их возвратиться в королевство. Но это уже другая история.

— Не вели казнить, батюшка-воевода! — оторвал меня от зарядки Митяй, пафосно бухаясь об пол и целуя воображаемую пыль моих сапог. — Гонец из Марфо-Мариинской обители пришел! Беда там неминучая!

— Митя, хватит пресмыкаться, здесь тебе не опера «Борис Годунов», — ответил я, надеясь вернуться к приседаниям. — Что у них случилось? Моргана Ле Фэй сбежала, что ли?

Судя по тому, как нелепо замялся и замычал младший сотрудник, я попал в точку.

Гонец подтвердил печальную правду: Моргана вырвалась из заточения. Подвалы Марфо-Мариинской обители для предварительного заключения гражданки Ле Фэй предложил Горох — как крайне намоленное место, которое даже ведьма такой мощи просто так преодолеть не в силах. Здесь она и должна была дожидаться в серебряных кандалах возвращения гонца из своего родного Пятого королевства, который привез бы послание от ее величества Спящей Красавицы, как быть с рыжеволосой авантюристкой.

На допросах, которые проводить приходилось там же, Моргана в отрицаловку не уходила, а напротив, нагло и лихо выкладывала свои коварные планы. Стандартный набор злодейки из кино: захватить Пятое королевство, захватить мир, половину замочить, половину поработить... Но уж очень отчаянно она делала это, будто рассчитывала, что вскоре окажется на воле...

Когда стрелец доложил мне подробности побега, мое внимание привлекла одна деталь:

— Помогли ей явно, воевода-батюшка! Подкоп рыли, снаружи, из лесу! И не киркой да лопатой, а заклинанием додревним, жутким — по сей час стены аки гнилушки светятся!

— Опять, что ли, Кощей куролесит? Ясненько... Митя, через полчаса собираемся в горнице, у нас новое дело!

Но это уже совсем другая и даже третья история.

КОНЕЦ