Киберпанк для Учихи. Перезапуск (гет)

В этот раз синхронизировались почти сразу, и Наама показала собственные воспоминания из детства, когда ходила в младшую гимназию и начинала заниматься танцами. Но она решила показать это не просто так. Тогда они с родителями жили на Ниесте. Эта планета уже пару столетий считалась одной из самых технически отсталых в Альянсе, но самой мирной. Статистика преступлений на ней за год была меньше, чем на любой другой планете за месяц.

Наама показала Итачи, как она с друзьями гуляла без присмотра, как они терялись в большом городе и как им помогали найти дорогу домой совершенно посторонние люди. И такое поведение считалось нормальным. Их не искали родители, не ругали, и никому не приходила в голову идея пугать детей страшилками о маньяках и убийцах. В городе, где гуляла несмышленая Наама, дети не могли попасть на автотрассы или в хоть сколько-нибудь опасные места. Весь город на первом уровне был в их полном распоряжении. Планета, где превыше всего стояло воспитание здоровых, интеллектуально развитых детей. Многие люди со всех планет Альянса предпочитали давать начальное образование и воспитывать детей там, вкладывая огромные деньги в инфраструктуру Ниесты.

— Это похоже на сказку. — Итачи лежал на полу, и Наама не видела его выражения лица, но по голосу чувствовала — он улыбается. — Теперь я понимаю, почему ты такая беспечная.

— Припоминаешь поход в нижние кварталы? — хмыкнула Наама.

— А ты все еще считаешь это разумным?

— Итачи, ты же не знаешь здешних правил, — возразила Наама. — Граждан верхних уровней не трогают. Правительство и без того недовольно тем, что происходит в нижних кварталах. Никто из тамошних дельцов не хочет еще больше проблем.

— Ты сама говорила, как ужасно это место и что, спустившись туда, можно не вернуться, — стоял на своем Итачи. — Получается, врала? Опасности на самом деле нет?

Наама вздохнула.

— Какая хорошая память. Ну, конечно, случаи бывают. И мне правда страшновато там находиться, поэтому я надеваю плащ с символом нашей планеты на спине. Это значит, что я гражданин. Пока мне это помогало. Один раз только пришлось заплатить двойную пошлину, чтобы выйти на поверхность.

— Наама, — голос Итачи понизился. — Я расскажу твоим родителям, что ты ходишь одна по подозрительным местам.

— Что? — Она села и с недоумением уставилась на соседа. Он лежал на боку спиной к ней, подложив руку под голову, а его черные волосы в хвосте разметались по подушке. — Ты серьезно?

— Нет, — ответил он, не поворачиваясь. — Но ты можешь пообещать, что больше не пойдешь туда?

Наама удивилась. Почему он так говорит? Правда беспокоится? Она почти не замечала с его стороны внимания к себе. Пусть они сейчас общались как настоящие приятели, но, исключая первую медитацию, он вел себя довольно отстраненно. Сегодняшний день тоже не в счет. Она полностью взяла инициативу на себя. Если бы не приобняла его пару раз на виду у родителей, вряд ли бы Итачи сам сделал что-либо подобное. Почему-то захотелось улыбнуться.

— Не пойду, — произнесла она и улеглась на подушку. — Больше мне незачем идти туда. Да и сектантам после всего лучше не попадаться.

— И, пожалуйста, запасись лекарствами, — добавил он неожиданно тихим голосом. — На случай, если связь вновь даст о себе знать.

— Лекарствами? — Наама едва сдержала себя, чтобы не перекатиться к краю кровати. — Но ты же здоров. Модуль вылечил тебя.

Итачи молчал, наверное, с минуту, а потом со вздохом произнес:

— Пожалуйста, сделай, как я прошу. Это очень важно.

Наама сжала губы. Как же так? Она была уверена — Итачи хотел умереть из-за своего ужасно болезненного состояния, и раны, что получил в последнем бою, тоже были связаны с болезнью. Он не мог в должной мере защитить себя. Неужели дело в чем-то другом?

Пока Наама раздумывала, не сразу заметила, что перед глазами мелькают картинки, какие бывают во снах. А когда наконец обратила внимание, то поняла, что забыла прервать связь, — Итачи уснул, и теперь она видит его сны.

Любопытство редко доводило ее до добра. Но как противостоять ему? Наама сосредоточилась. Если сделать все аккуратно, он не проснется. Зачем ей прошлое Итачи, она не знала и даже не пыталась ответить на этот вопрос. Затаив дыхание, она задала модулятору отыскать особо стойкие нейронные связи, которые характеризовали бы самые сильные воспоминания.

Картинки яркие и четкие ворвались в сознание Наамы спустя пару минут. Она увидела глазами ребенка поле, усеянное изуродованными трупами, услышала его ушами стоны умирающих и вместе с ним возненавидела мир, в котором люди убивают друг друга без остановки. Дети, не успевшие вырасти и окрепнуть, идут на войну наравне со взрослыми. Выживают или самые удачливые, или самые талантливые. Талантливые в способности убивать.

Синхронизация окрепла, и Наама увидела, услышала и почувствовала давно произошедшие события из жизни другого человека, будто они происходили с ней сейчас.

Маленький Итачи смотрит на младенца, лежащего на руках матери, и в душе зарождается нежность, любовь и желание защитить новую жизнь…

А вот малыш плачет на руках ночью, когда вокруг все рушится то ли из-за стихийного бедствия, то ли из-за нападения врага. Итачи бежит через обломки, сквозь ураганные порывы ветра и крики со всех сторон, держа на руках завернутого в пеленки кроху…

Сидит на берегу реки с девочкой, смотрит на блестящую синюю гладь и лакомится сладостями…

Изнурительные тренировки день ото дня, жгучее желание стать сильнее, чтобы защитить то, что дорого, и избавить мир от войн. Первые задания, первые настоящие сражения, смерть друга. Боль потери и обида на холодное равнодушие отца, поздравившего с обретением какой-то силы. Настоящие битвы, в которых мальчишка в своих маленьких детских руках держит окровавленное оружие…

Итачи смотрит на свое отражение в зеркале дверного шкафчика и надевает белую маску…

Он стоит в темном помещении в окружении взрослых людей, от него требуют преданности и ожидают, что он будет шпионить для них. Собственные родственники заставляют рисковать жизнью, выполнять ужасные поручения и все для того, чтобы получать полезную информацию…

Уже подросший Итачи видит назревающее недовольство со стороны «клана», слышит, как отец говорит о перевороте, чувствует смятение, страх и гнев. Он докладывает руководству о готовящейся революции, надеясь что-то изменить, но слышит, что его родной клан подлежит уничтожению и нет никакой надежды на мир…

Лучший друг с кровавыми ранами на лице просит во что бы то ни стало сберечь честь клана и падает с обрыва в бурлящую реку, а в груди опять боль и тоска…

Отчаяние и смятение одолевают Итачи — он боится, что начнется настоящая война, которая повторит события его детства, боится смерти брата. И, словно чувствуя его страх, один из руководителей деревни тайно предлагает ему лично уничтожить свой клан в обмен на жизнь любимого брата. Он говорит, что тогда удастся избежать массовых беспорядков и позора клана, восставшего против родной деревни. Тогда соседние страны не воспользуются ослабевшей Конохой и не нападут. Если уничтожить недовольный клан по-тихому, новой мировой войны шиноби удастся избежать. Итачи, преисполненный обиды и гнева на родных, страха за собственную деревню и младшего брата, решается…

Он убивает людей среди ночи — одного за другим, не взирая на возраст и пол, и по его щекам текут слезы, когда руки с мечом дрожат над головами родителей. Они не винят его, говорят, что гордятся, несмотря на решение, которое он принял, и просят позаботиться о своем младшем брате…

В комнату вбегает черноволосый мальчишка, а сердце Итачи рвется на части от боли и ненависти к самому себе. Итачи говорит мальчику ужасные слова и покидает родную деревню…

В подземных катакомбах один из вождей благодарит за помощь в урегулировании конфликта и говорит, что теперь благодаря ему клан Учиха будет считаться в деревне мучениками, пострадавшими от «сумасшедшего убийцы», а не предателями и бунтарями. И начальник великодушно соглашается не менять ключи к барьеру, чтобы Итачи мог хоть иногда поглядеть со стороны, как растет его младший брат. И в груди Итачи теплится благодарность за этот жест доброй воли…

Плащ с багровыми облаками, черный узор на красных глазах в отражении зеркала и перечеркнутый символ на протекторе банданы, символ деревни, ради которой он пожертвовал собственным будущим и невинными жизнями; кровавые битвы и стойкое желание вырастить из младшего брата палача для убийцы родного клана. Так подросток, юноша, мужчина мечтает восстановить честь клана и отомстить самому себе…

Наама отключила связь. Ее душили слезы и, чтобы не разбудить спящего мирным сном Итачи, выскочила из комнаты и убежала на лоджию. Она забилась там в угол под окном и рыдала в голос, обнимая себя руками и уткнувшись лбом в мягкую траву. Душу разрывала боль, ярость, обида, почти ненависть к миру, из которого свалился на ее голову Итачи, к взрослым людям, что без зазрения совести посылают детей на смерть, к правителям, которые возлагают на плечи неопытных подростков неподъемную ношу.

Наама плакала так, как никогда в жизни. Она теперь всецело понимала стремление Итачи к смерти, понимала его ненависть к самому себе. Он не смог спасти кого-то из близких — так думала она раньше, рассуждая над его чувством вины. Нет, он собственными руками убил всех своих родных кроме одного, самого дорогого человека, но и жизнь последнего превратил в кошмар. Итачи жил в настоящем аду с тринадцати лет, если не с раннего детства. Но непонятно было только одно — почему он верен месту, руководство которого довело его до такого?

Наама немного успокоилась только к рассвету. Она сидела в углу, вытирала слезы и думала, как теперь быть. Надо бы вернуться в комнату, но сможет ли она смотреть на Итачи, как прежде? Он детище ужасного режима, в котором человеческая жизнь — ничто. Он привык убивать, потому что в том мире ты убиваешь, или убивают тебя. Теперь была понятна его молчаливая отстраненность и нежелание веселиться. Иногда, моментами, в его взгляде проскальзывал огонек любопытства, но в основном его глаза были пусты.

Наама так и сидела в углу, когда дверь на лоджию открылась. «Нет-нет-нет! — мысленно взмолилась Наама. — Ну зачем ты проснулся так рано?» Она была не готова встретиться с ним лицом к лицу так быстро.

— Наама? — Итачи выглядел удивленным. — Что ты тут делаешь?

Его лицо выражало недоумение и даже беспокойство. Наама не смогла вынести его взгляд, не смогла ответить, слезы хлынули из глаз сами собой, хоть и казалось, что их не осталось.

Итачи быстро подошел и присел рядом.

— Наама?

— Кошмар, — всхлипнув, прошептала она. — Кошмар приснился.

Итачи приподнял ее за плечи.

— И давно ты тут сидишь? Замерзла наверное…

Наама, не отдавая отчет своим действиям, подалась вперед, прижалась к груди Итачи, обняла. Она хотела бы залечить все его раны, но понимала — такое ни одному модулю не под силу.

— Наама? — Удивленный и растерянный он слегка отшатнулся, вновь схватил за плечи, попытался отстранить, но Наама крепко прижималась к нему, боясь отпустить.

Казалось, что пока держит его, пока не смотрит ему в глаза, она относительно себя контролирует.

— Так сильно напугалась? — его мягкий тихий голос резал слух, потому что она до сих пор слышала совсем другие слова, произнесенные им. Жестокие слова, преисполненные ненависти:

Маленький глупый брат, если хочешь убить меня, то ненавидь меня, останови меня, прокляни меня и выживи любой ценой. Беги, беги и цепляйся за свою жалкую жизнь. А когда у тебя будут такие же глаза, как у меня, приходи и сразись со мной.

Нааму трясло, и она все сильнее вжималась заплаканным лицом в грудь Итачи.

— Да что же такое? Я разбужу твоих родителей, пошли.

— Стой! — Наама прохрипела, стиснув пижаму на его спине.

Изо всех сил она старалась восстановить душевное равновесие. Вдох-выдох. Вдох-выдох, как на медитации. Эмоции прочь, прочь боль и отчаяние, прочь все земное и сущее. Люди — ничтожные микробы в колесе мироздания. И они живут краткий миг на фоне Бессмертной Вселенной…

Трясущимися руками Наама цеплялась за ткань, до боли сжимая пальцы.

— Наама…

— Помоги дойти до комнаты, — прошептала она.

* * *

Итачи не понимал, что с Наамой. Впервые он видел ее в таком отчаянии. Что за сон мог присниться, чтобы выгнать в пижаме почти на улицу и заставить рыдать, забившись в угол? Итачи довел едва переставляющую ноги Нааму до кровати. Закрыв дверь в комнату, он помог ей улечься, потому что сама она пребывала в ступоре. Укрыл покрывалом и вышел на лоджию, где собирался размяться, пока все спят. Но тренировка не задалась. Из головы не выходило отчаяние, с которым Наама плакала. Почему-то создавалось ощущение, будто это он виноват в ее слезах. Странная эгоцентричная человеческая черта. Неужели кроме него у Наамы не может быть проблем?

Когда проснулись родители, Наама еще спала. Ее мать готовила на кухне, а отец пытался привить Итачи любовь к какой-то спортивной игре по голографическому экрану. Но Итачи даже не старался вникать в мельтешащие и кричащие фигуры, которые гонялись по большому полю за летающим продолговатым предметом. Он ждал, когда Наама выйдет из комнаты.

И дождался. Та выскочила с испуганным видом.

— Ох, я боялась, что вы уехали! — воскликнула она.

От недавней истерики не осталось и следа. Она опять была весела и непосредственна. Всего на одно мгновение их взгляды пересеклись, и ему показалось, что Наама вздрогнула. Но та быстро отвернулась и убежала на кухню.

Позавтракали в непринужденной обстановке, а потом мать Наамы звала в гости, «можно вместе с парнем». Мол, у них большой дом и всем хватит места. Но Итачи понимал — таким образом она хочет не выпускать дочь из поля зрения. Наама категорично отказывалась, прикрываясь тем, что Итачи вот-вот уезжать и она хочет побыть с ним последние дни. Когда он вернется — неизвестно.

— Ах! — Мать тревожно всплеснула руками. В ее глазах читалась чуть ли не паника.

— Наама со мной не поедет, — постарался как можно мягче сказать Итачи. — Ваша дочь прекрасно танцует, ей нельзя губить свой талант на моей планете.

— Вот-вот! — ему на помощь пришла сама Наама. — Да я только на работу пошла! Сегодня мне надо на репетицию! Я приеду к вам, как появится окошко. Да и как вы себе представляете меня с Танцем на Ангоаре? Я никогда не буду жить в этом отсталом месте. Извини, Итачи…

— Ничего, — миролюбиво кивнул тот.

Отец ободряюще улыбнулся и погладил жену по плечу — нежно и ласково, почти интимно. Итачи опустил взгляд. Не привык он все-таки к открытым проявлениям нежностей. Хоть и отрицать не мог, что ему было приятно видеть такие знаки внимания.

— Ну что ж, мы поживем в отеле несколько периодов, — выдохнула Саима. — Вы же составите нам компанию сегодня вечером на прогулке?

Наама поперхнулась напитком, но тут же взяла себя в руки.

— Как насчет совместной медитации в парке?

— А я хотела посетить радужный лабиринт. — Саима изобразила разочарование на лице.

— Ну дорогая, Нааме тяжело сейчас, давай поддержим ее. А в радужный лабиринт мы сходим и вдвоем.

— Ну пусть так, — вздохнула Саима. — Тогда до вечера. Пришли позже координаты встречи.

Наама лучезарно улыбнулась и кивнула. Итачи подумал, что теперь поиски кристалла все равно затянутся. Плохо, это очень плохо.

Проводив родителей, Наама засобиралась. Она избегала смотреть на Итачи, что укрепляло в мысли, будто причина ее утренней истерики действительно в нем. Может быть, Нааме приснилось, как он пытается ее убить? И сон был настолько реалистичным, что она по-настоящему испугалась? Возможно. И он никак не может повлиять на ее страхи, ведь на самом деле угрожал в самом начале. Но он скоро уйдет, и потихоньку Наама восстановится.

— Я вернусь к вечеру, — заявила Наама перед выходом. — Если хочешь, сходи к космопорту и попробуй помедитировать. Ключ — вот, а то обратно не попадешь, — она положила на тумбочку прямоугольный вытянутый предмет. — Сегодня должны прислать видео, будем искать храмы сектантов. И… изучи, пожалуйста, основы танца, я открыла тебе доступ. Через пару дней я подготовлю историю, которая точно не оставит тебя равнодушным.

Она так решительно взглянула, будто собиралась, как минимум, мир спасать. Она не забыла? На полном серьезе хочет приобщить его к искусству?

— Наама, я верю тебе, не нужно ничего доказывать, — произнес он, но та лишь нахмурилась и принялась обуваться.

— Теперь нам придется отложить поиски кристаллов? — спросил он, прежде чем Наама вышла в коридор. — Сколько мы потеряем времени?

— Не волнуйся. — Она слегка улыбнулась. — Я кое-что придумала. Папа тоже любитель помедитировать, они не будут помехой. Просто я не скажу им об истинной цели своей медитации.

Вечером они встретились с родителями в Центральном парке. Наама нарядилась в свободную яркую юбку и футболку с висящими разноцветными лоскутками. Она выглядела в этом наряде совсем как девочка — легкомысленная и беспечная, полная противоположность ее матери в элегантном вечернем наряде.

Полчаса они просто прогуливались под сенью раскидистых крон оранжевых деревьев, слушали пение птиц и разговаривали. А потом, выбрав место на большой поляне, расстелили мягкий коврик, и все втроем уселись на него медитировать. Все, кроме Итачи. Он чувствовал себя лишним в этой компании. Его терзали сомнения, и настроения на медитацию совсем не было. Непонятно, как Наама собирается «искать» кристалл, находясь так далеко от предполагаемых источников. Сам он едва улавливал кристаллы космических кораблей, находясь за пределами космодрома. А тут расстояние гораздо больше.

Но он тоже сел рядом, не стоять же столбом в конце концов. Удивительно, но они не единственные устроились на поляне. То там, то тут под деревом или кустарником сидели на ковриках люди, скрестив ноги и закрыв глаза. Кажется, подобные действия в мире Наамы вполне обычное дело.

Итачи уже начал настраиваться на медитацию — интересно, какой эмоциональный окрас несет чакра собравшихся людей? Но отвлекся на Нааму. Ее тело вновь покрылось тонким слоем фиолетовой чакры. Она медленно обволакивала тело и светилась. Ну точно, как покров джинчуурики, только спокойная и мягкая.

— Удивительно, правда? — раздался голос Коринора. Оказывается, тот тоже не медитировал. — Отойдем? Не будем им мешать.

Итачи поднялся и вместе с отцом Наамы прошел к ближайшей беседке.

— Наама всегда была способной девочкой, и я предполагал, что ей захочется развить способности, — заговорил Коринор, взглянув на дочь печальным взглядом. — Я даже думал, что она поступит в летную академию, но она увлеклась танцем. Вот только тяга к Джи никуда не делась. Когда Гионис, друг Наамы, сообщил о том, что она чудом выжила после ритуала сектантов и попала в госпиталь, мы думали, это конец…

— Вы видели ее после ритуала?

— Да, мы прилетали, пока она лежала там, выбили ей медицинский модуль. Бедняжка очень тяжело переживала разрыв с кристаллом. Говорила, ее мучают кошмары.

Итачи сжал губы. Он знал, какие именно кошмары ее мучали, знал, чья боль терзала ее тело и душу.

— Теперь я боюсь за Нааму еще сильнее. Мы подали заявление на перевод, чтобы быть рядом и присматривать за ней, но это займет какое-то время.

— Вот как…

— Итачи, сколько ты еще планируешь оставаться тут?

— Несколько планетарных периодов, — честно ответил он.

Коринор вздохнул.

— Жаль… Если бы ты мог задержаться подольше, мы бы меньше волновались. Но ничего. — Он посмотрел на него и улыбнулся. — Я попрошу Гиониса приглядеть за Наамой.

Итачи почему-то стало неприятно это слышать. Что этот Гионис с блестками на щеках сможет сделать в случае опасности? Расплакаться?

— Ты убивал людей? — задал неожиданный вопрос Коринор.

Итачи не смог вынести его испытующего взгляда и отвернулся.

— Убивал, — ответил он. Врать не было никакого смысла.

— Да, я слышал, на Ангоаре сейчас беспорядки. Пожалуйста, помни, ты обещал не забирать Нааму, — стальные нотки слышались в его голосе.

Итачи вздохнул и поднял голову к небу, полному огней летающих машин в вышине.

— Мне недолго осталось, — признался он. — Я не настолько эгоистичный, чтобы ради нескольких дней рядом с девушкой, оторвать ее от семьи.

— Недолго? А Наама знает?

Итачи мотнул головой.

— Правильно, правильно… — Коринор вздохнул. — Не говори ей. Она и так сейчас в смятении, к тому же эти новые способности… Кто знает, чем все обернется, а еще такое известие… Но я рад, что ты появился в ее жизни, хоть и ненадолго. Она сейчас встрепенулась.

* * *

За два дня они отыскали три храма сектантов и определили, в какое место привезут кристалл. И все благодаря новообретенной чувствительности Наамы. Она ощущала кристаллы теперь на большом расстоянии. Итачи удивлялся ее способностям, ведь сам едва мог «поймать» кристаллы за пределами космопорта. В моменты поиска Наама каждый раз покрывалась тонким слоем чакры, а отметина на ее груди буквально светилась.

Ее родители составили им компанию еще пару раз и улетели. Саима плакала, когда прощалась с дочерью и грозила, что достанет Итачи из-под земли, если он посмеет причинить боль Нааме. Коринор извинялся за излишнюю эмоциональность жены, успокаивал ее, крепко обнимая и обещая, что они скоро вернутся. Наама сама успокаивала мать изо всех сил и клялась, что с Итачи у них «не настолько» глубокие отношения, чтобы она бросилась за ним в чужой для нее мир.

Следующие пару дней они с Наамой почти не виделись. В свободное время она пропадала на «репетициях», а Итачи — за медитацией в парке у космопорта, стараясь как следует прочувствовать природную энергию. Он слышал, что шиноби, впитавшие в себя слишком много природной энергии, лишались человеческого облика, и потому был очень осторожным. Однако то ли он очень плохо собирал природную энергию, то ли она не давалась чужаку, но запас чакры в такой тренировке увеличивался совсем немного, никак не влияя на внешний облик. Дома на лоджии он тренировал собственные техники, которые наконец начали получаться, хоть все еще не в полной мере.

Итачи все-таки изучил материал по танцу, и это даже показалось довольно любопытным. Истории, которые чаще всего исполняли в танце, были о чувствах. О любви, дружбе, преданности, чести и тому подобному. Оказывается, и мужчины танцевали. Реже чем женщины, но все же.

В день, когда Наама решила станцевать, Итачи чувствовал себя странно с самого утра. Какое-то болезненное предвкушение терзало разум и наполняло сердце тревогой. Определенно, это была плохая идея. Ладно бы, он отправился на общее представление, но тут, когда они будут одни…

Он несколько раз говорил Нааме, что все понял и не нуждается в «доказательствах», ведь не даром же пересмотрел кучу учебного материала. Но не помогало. Она загорелась, глупая. Будто не понимала, чем все может закончиться. Для нее в, первую очередь. Итачи, конечно, был уверен в собственном самообладании. Он не позволит самому себе и пальцем ее коснуться. Вот только… Она ведь начнет спрашивать. И как поведет себя потом, услышав, что в ее исполнении танец, кроме информации, несет в себе и соблазны? Зачем эти сложности? Они ведь должны держать дистанцию… Итачи старался выглядеть как можно спокойнее, хотя ему попросту хотелось сбежать, лишь бы не видеть того, что увидит. Казалось, что после ее танца легкость и свобода в общении с ней исчезнет. Он не хотел причинять ей боль, не хотел, чтобы она привязывалась к такому как он. Все должно закончиться его путешествием назад.

Итачи приготовил ужин к приходу Наамы и делал вид, что усердно занят изучением материала в сети. Вот только она не забыла.

— Итачи, я — гримироваться, а ты убери все лишнее в гостиной. Мне потребуется много свободного места.

— Наама, не стоит, правда, — вновь попытался Итачи. — Я помню твой танец и, пожалуй, могу рассказать, о чем была история. К тому же посмотрел все стандартные сюжеты. И ты могла бы взять меня с собой на представление в следующий раз…

— Итачи! — она перебила, вид у нее был решительный. — Я приготовила эту историю специально для тебя. Никому другому я ее показывать не собираюсь.

— Зачем? — Итачи обреченно вздохнул. — Я мало проблем тебе доставил?

Наама улыбнулась, но Итачи успел заметить в ее глазах залегшие глубокие тени, будто что-то ее тяготило. Или кто-то. Итачи не раз хотел покинуть жилище Наамы, чтобы та смогла спокойно вернуться к обычной жизни. Но не делал этого по той причине, что без ее помощи возвращение в родной мир сильно бы затянулось.

Наама скрылась в комнате, а Итачи ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться словам хозяйки. И пока он освобождал место, поймал себя на мысли, что не только Наама виновата во всем этом безобразии. Если бы он был благоразумен, просто молча бы отправился в комнату, закрыл дверь и не стал бы даже спорить. Нет, значит нет. Но он сам играл с Наамой и с самим собой, в первую очередь. Где он одновременно и кошка, и мышь, загнанная в угол.

Глянув на прикрытую дверь в свою комнату, он подумал, что не сбежит. И не просто потому, что не хочет обижать Нааму, а из-за своего же любопытства. Что придумала Наама? Наравне с дискомфортом от возникшей ситуации, было приятно. Еще никто и никогда не делал что-то вот так для него, просто потому что они дружат. Возможно, в детстве… А было ли оно у него, это детство? Итачи ясно помнил себя еще совсем маленьким на поле боя. Помнил, как пытался дать напиться раненому солдату из другой деревни, а тот чуть не убил его.

Нет, детства у него не было. Итачи вздохнул и сел на диван в ожидании. В этом мире времени на рассуждения было больше, он часто размышлял о прошлом, думал о том, что могло быть, если бы не… Прокручивал в голове иные варианты, кроме как подчинение приказам. Хотя что мог придумать шиноби, поклявшийся служить главе Корня и разделяющий радикальные взгляды на мир во всем мире? Но все не так просто, теперь он понимал это. Вот только поздно, слишком поздно…

Наама вышла из комнаты в двух повязках — на груди и на бедрах. А ее тело было расписано причудливыми черно-красными узорами. На запястьях красовались тонкие браслеты с блестящими подвесками, на щиколотках — ярко-красные ленточки с маленькими бубенчиками. Волосы собраны в высокий хвост с вплетенными черными лентами.

Итачи замер, разглядывая узоры на теле. Невероятное и удивительное мастерство, каждый изгиб, каждая выпуклость были выделены рисунком. Неожиданно захотелось проверить, легко ли стирается краска, провести по обнаженной коже спины, обхватить руками упругие ягодицы…

Итачи прикрыл глаза в попытке очистить разум. Он принял решение солгать. Что бы ни почувствовал, он не скажет правду. Возможно, мужчины этого мира действительно иначе смотрят на такие вещи. Ему не следует вмешиваться. Вот только…

Зазвучала тихая тревожная мелодия, Наама начала танцевать. Удивительно, но знакомые жесты тут же начали складываться в историю с первого мгновения. Более того, почему-то эта история напоминала собственную жизнь. Движения Наама специально выполняла в медленном темпе, чтобы упростить понимание, — он мог поклясться в этом. Ее пальцы, руки, ноги, все тело казалось чем-то невесомым и сказочным. Музыка пронизывала насквозь, погружала в транс. Вновь он переживал службу в АНБУ, страх за родную деревню и клан, отчаяние от известия о планируемом восстании, смирение, боль утраты, ненависть, одиночество и смерть души…

Наама замерла на полу, уткнувшись лбом в колени и раскинув руки в стороны. Душа Итачи была словно вывернута наизнанку. Он никогда не позволял себе забывать хоть на минуточку то, что сделал, но сейчас… Воспоминания пронеслись в голове так явно, будто все свершилось вчера. Но как Наама сумела передать именно эту историю? Музыка стихла в момент, когда Наама обняла себя за спину, мазнув руками по красному узору на спине и… узор превратился в красное облако Акацки на черном фоне. Итачи подскочил, не в силах держать себя в руках.

— Откуда? — прохрипел он, сжав кулаки.

Наама села. С печальным виноватым лицом она накинула на плечи халат и поднялась.

— Прости, я не хотела причинить тебе боль. Но я думаю, вот что…

— Откуда ты знаешь? — Итачи сделал к ней шаг.

Если бы все это случилось в его мире, пришлось бы жестко допросить Нааму и убить. К счастью, тут в этом не было нужды. С трудом Итачи разжал кулаки.

— Откуда тебе все известно? — с нажимом повторил он.

— Прости. — Наама нахмурилась и чуть опустила голову. — Когда ты уснул у меня в комнате, мы забыли отключить синхронизацию… И я в общем подсмотрела… Извини, не смогла удержаться. Это моя дурацкая черта… Я подумала, что если узнаю тебя лучше, то…

Так вот почему она рыдала тем утром. Итачи чувствовал себя странно. Мысль, что в этом мире не нужно убивать любого свидетеля, рождала новые чувства. Стыд, горечь, раскаяние, уверенность в том, что сделал все правильно и… облегчение. Облегчение от того, что можно доверить кому-то свою страшную тайну.

— Прости. — Наама выглядела виноватой. — Я показала это не для того, чтобы напомнить. Я хотела сказать — тебе незачем туда возвращаться. Зачем идти туда, где кроме ненависти и смерти ничего не ждет? Итачи… Останься тут. Мы подыщем тебе работу, ты со временем сможешь приобрести собственное жилье, начнешь новую жизнь. Постепенно тебе полегчает. Если не простишь себя, тут уж, конечно, ничего не поможет, но смиришься и будешь жить дальше. А я буду помогать, чем смогу.

— Это невозможно, — тихо проговорил Итачи. Он не верил в то, что услышал. Его — кланоубийцу, пожалела девушка? Она предлагает искупление, новую жизнь? Она смотрит на него полным печали и надежды взглядом. Ей не все равно? И Итачи не мог понять, почему. Он пытался всмотреться в ее глаза, точно шаринганом. Неужели она могла влюбиться? Какой вздор! Если Наама знает, что он сделал, почему не возненавидела? — Невозможно.

— Почему? Итачи, ты сделал все, что мог, для своей родины, даже больше, чем все. Ты не обязан…

— Еще не все. Осталось последнее.

— Умереть от рук брата? Может быть, он уже думает, что ты мертв? Зачем снова переживать этот ужасный бой?

— Я не успел передать ему кое-что и освободить от прóклятой печати. Если не сделаю этого…

— Не надо! — Наама рассердилась. — Ты перенесся в этот мир не случайно! Здесь ты не скован никаким долгом, отпусти прошлое и живи! Мы рождаемся, чтобы жить, понимаешь? Душа должна познать и боль, и печаль, но больше всего она должна познать умиротворение и радость! Тебе судьба дала шанс...

Итачи смотрел на искренние, блестящие от слез, сиреневые глаза и тонул в тепле и нежности, с которыми они на него смотрели. На мгновение, всего на одно единственное мгновение, он представил себя жителем этого мира. Не Учиха. Просто Итачи, беспризорник с нижних кварталов. Он стал наемником не от хорошей жизни, убивал за деньги, но эта девушка впустила в свой дом, позволила спать на мягкой кровати и есть за одним столом. И теперь он жизнь отдаст за то, чтобы беречь ее сон, хранить улыбку на ее лице. И не за то, что обогрела у очага, а за то, что вот так смотрит — с печалью и надеждой.

Тряхнув головой, Итачи отвернулся. Хорошее было мгновение. Пожалуй, одно из лучших в жизни. Но он Учиха Итачи, отступник деревни Скрытого Листа, обладатель мангекё шарингана, кланоубийца.

— Спасибо, Наама, но я не могу. — Итачи развернулся и пошел на лоджию.