Идущая в тени (гет)

Тысяча других парней никогда бы не смогли до тебя дотянуться. Как я мог стать тем единственным?

— Goo Goo Dolls, «Black Balloon»

Яркие полосатые зонтики, защищающие столики на открытом воздухе от палящего солнца, не соответствовали настроению Гермионы. «Может быть, если бы они были цвета оружейной стали, — размышляла она, — или какого-нибудь болезненно-мутного зелёного». Она надёжнее закрепила ремешок сумочки на плече, пробираясь между белыми столиками, забитыми маглами, обедающими и наслаждающимися прекрасной погодой.

Сквозь солнцезащитные очки она оглядывала разбросанных поодиночке сидящих людей. Раз, два, три... всё это время сохраняя непринуждённость движений, стараясь быть всего лишь одной из толпы, неприметной молодой англичанкой, ищущей, где бы присесть.

После четвёртого раза она подошла к скамейке, её походка была плавной и беззаботной, хотя внутри всё сжималось в узлы. Гермиона развернула случайную газету — она купила её в киоске двумя кварталами ранее, даже не взглянув на заголовок, — и притворилась, что читает. Буквы, слова, предложения, абзацы — всё плыло перед непонимающими глазами. Она расставила ноги, затем снова скрестила их по-другому.

Она просидела там почти час, прежде чем заставила себя признать, что Луна не пришла.

Они тайно встречались уже больше года: даты, время и места менялись по системе, которую они вдвоём постепенно разработали. Они не всегда разговаривали, а несколько раз даже не видели друг друга... но контакт всегда устанавливался. Однажды Луна оставила своё сообщение в выброшенном, наполовину разгаданном кроссворде. В другой раз Гермиона уронила своё в сумку Луны, когда они столкнулись. «О, извините. Мне ужасно жаль». Они продолжили путь в противоположных направлениях.

Они всегда встречались в магловском Лондоне, и, если возникала необходимость, Гермиона иногда пробиралась в Министерство — используя щиты Луны — для небольшой тайной слежки. Луна никогда не говорила об охраннике, дежурившем у камеры Джинни, но случайные замечания заставляли Гермиону думать, что она продолжает подобные действия на ещё более высоких, более влиятельных уровнях. Когда Гермиона с беспокойством посмотрела на неё, Луна пожала плечами: «Мы все приносим свои жертвы, Гермиона». Её информация помогала Гермионе заполнять её подпольный бюллетень, и пару раз они использовали это, чтобы сорвать встречу или публичный митинг, заставив пропагандистские машины Люциуса Малфоя отменить собрания.

Луна никогда раньше не пропускала встречу. Прошло уже пара недель с тех пор, как Гермиона вообще что-либо от неё слышала, хотя до сегодняшнего дня никаких контактов не планировалось.

Это было необычно. А необычно означало тревожно.

Гермиона вздохнула. Не было смысла продолжать сидеть здесь, когда было очевидно, что Луна не придёт. Возможно, она пришлёт весточку позже. Она сложила газету и тут же забыла о ней, оглядывая счастливые толпы людей, вставая.

Солнце грело ей макушку, и она смотрела на всех них — маглов — болтающих с друзьями, разговаривающих по телефонам, едящих мороженое, и почувствовала внезапное всепоглощающее желание принадлежать к ним. Одиночество было настолько глубоким, холодным и полным, что ей казалось, будто она наблюдает за толпами с какой-то высокой и ледяной башни, а не стоит среди них. Вечно присутствующие осколки горя и боли кололи её, когда она плавно и незаметно двигалась к уединённой нише и аппарировала обратно в Годрикову Лощину.

* * *

Неделю спустя она всё ещё испытывала смутное чувство страха, гадая, что случилось с Луной. Её сердце не лежало к работе, когда она набрасывала свои мысли о последних указах Малфоя против маглорождённых. Её колени были сведены под шатким столом, и она повернулась на стуле, чтобы выпрямить ноги и вытянуть носки.

Её взгляд скользнул по крошечной, тайной подвальной комнате, отмечая провисший диван, обитый неопределённым синевато-серым материалом, который она Расширяла и спала на нём по ночам, два книжных шкафа, забитых до отказа, безупречную маленькую лабораторию для зелий в одном углу и печальную кухоньку, находившуюся прямо за её локтем. Ни окон, ни человеческого общения, ни чувства принадлежности... это было... это было просто место для ночлега, подумала она, что-то, что защищало от дождя, холода и плохих людей. Это не был дом, и она начинала верить, что навсегда потеряла это место.

Рассеянно она взяла перо и начала рисовать на полях своего пергамента, всякое реальное желание закончить записку было безвозвратно утеряно. «Какой вообще в этом смысл?» — уныло подумала она. «Я преступница, маглорождённая террористка, и все, кто когда-либо меня по-настоящему знал, исчезли. Есть сочувствующие делу, но так мало тех, кто не боится выступить. На данный момент я не уверена, что хватило бы и батальона, но я знаю, что не смогу сделать это в одиночку».

Прошло довольно много времени с тех пор, как она отважилась пойти на кладбище навестить Гарри. Она была почти уверена, что за ним наблюдают. Люциус пару раз посылал приспешников Министерства обыскать Годрикову Лощину, но безрезультатно — они не только не получили никаких веских доказательств её присутствия там, но она была почти уверена, что один из волшебников всё ещё находится в больнице Святого Мунго, пытаясь заново научиться завязывать шнурки.

Представители Министерства больше не возвращались. Гермиона вздохнула, не чувствуя облегчения. Люциус Малфой был терпелив; она была одна; он, вероятно, думал, что сможет её переждать. У неё было ощущение, будто она барахтается в воде, зная, что ей следует либо плыть к берегу, либо позволить себе утонуть... но почему-то она не могла заставить себя сделать ни то, ни другое. Это означало бы подвести Гарри, предать его, бросить его, и поэтому она бесцельно и ритмично махала руками, пытаясь удержать голову над водой.

Тихий звук прервал её меланхоличные размышления, и взгляд быстро метнулся к карте из пергамента, прикреплённой к противоположной стене. Это был план дома, каждая комната была начерчена в масштабе, а расположение защитных чар тщательно отмечено.

Одно из защитных заклинаний было прорвано.

Её взгляд метнулся к сумке для побега, но она не двинулась, чтобы начать её собирать. Гермиона должна была получить какое-то предупреждение, когда живое существо ступило на территорию участка. Тревога должна была сработать, когда открылись какие-либо двери или окна. Словно незваный гость аппарировал прямо на кухню, но это не должно было быть возможно. Человек был один и не делал никаких попыток скрыть своё присутствие. Гермиона не приписывала Министерству особой склонности к тонкостям, но они, очевидно, пробовали какие-то новые тактики.

Это не имело значения, решила она. Она справится с одним-единственным прихвостнем Министерства, даже если ей свяжут руки за спиной, а он пробыл там уже достаточно долго.

Бесшумно она прокралась по сломанной лестнице и проскользнула в гостиную, благодарная себе за то, что так хорошо смазывала дверь в подвал. Она пригнулась к полу в дальнем углу и напрягла зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то, кроме кромешной тьмы. В доме было темно и совершенно тихо; тишина, казалось, дышала, ждала... и тут она услышала? — почувствовала? — как что-то двинулось из кухни, может быть, едва уловимый шёпот, шорох ткани о край дверного косяка.

Не позволяя себе колебаться, она выпустила Оглушающее заклинание в направлении этого крошечного звука. Из кухонной двери вылетели щепки, и она услышала удивленное шипение. Гермиона балансировала на носках, готовая двинуться при малейшей провокации, и позволила лёгкой улыбке скользнуть по губам. Он сейчас будет двигаться, знала она, к ней или к ближайшему выходу из парадной двери? Она рискнула и выпустила заклинание снова, надеясь что-нибудь разглядеть во вспышке света, но заклинание слишком быстро поглотила бездонная тьма.

Её глаза начинали привыкать, и она должна была бы по крайней мере видеть движение, но не было ничего, кроме слабого серого света, идущего из окон. Затем она услышала шёпотом произнесённое слово, слишком тихое, чтобы она его разобрала. Она приготовилась к натиску, но вместо этого обнаружила, что задыхается в облаке ядовитого дыма. Её нарушитель направлялся к парадной двери и пытался замаскировать свой побег. Гермиона предположила, что могла бы просто отпустить его, но ей нужны были ответы. Ей нужно было знать, как он прорвал её защитные чары, как ему удалось проникнуть внутрь, а она и не заметила.

Когда она услышала внезапный треск электрического тока и поняла, что он коснулся заряженной ручки входной двери, желание кашлять стало слишком сильным, чтобы его подавить.

— Вен... тосус... — ей удалось прокашляться, и заклинание ветра пронеслось по комнате, развеивая дым. Надеясь, что его нервные окончания были достаточно шокированы, чтобы замедлить его отступление, она нацелила «Экспеллиармус» и заклинание, связывающее ноги, на то место, где, как она знала, он должен был стоять. В награду Гермиона услышала глухой деревянный стук его катящейся палочки, и более тяжелый, значительный звук падения тела на пол. Тихонько она подкралась к нему.

— Какого чёрта, кто ты такой и что здесь делаешь? — В её голосе звучал тихий гнев.

— О Боже. — Голос был хриплым; его сбило с ног, когда он упал. Её сердце подпрыгнуло к горлу, когда она его услышала, и она невольно пискнула. Даже когда её разум твердил, что это никак не может быть он, неудержимая надежда хлынула внутри, горячая и нетерпеливая. «Нет, это просто кто-то, кто немного похож на него, и ты наконец-то окончательно сходишь с ума».

— Люмос! — резко прошептала Гермиона, опуская палочку так, что он был почти ослеплён ярким светом. Он рефлекторно прищурился. Она почти дрожала от желания увидеть, кто обладал голосом Мальчика, Которого Она Любила, увидеть, какими ещё изощрёнными способами Судьба может её пытать. Она увидела тёмную прядь волос, блеск металлической оправы на его лице, твёрдый овал его челюсти и стройный силуэт его тела.

Дикий трепет надежды был погашен приливной волной гнева. Он действительно был похож на него, но не мог быть им. Следовательно, кто-то её обманывал, чтобы заманить в ловушку, и кто-то безошибочно нащупал самый жестокий способ это сделать.

Гермиона ткнула ему палочкой между рёбер несколько сильнее, чем это было строго необходимо.

— Кто тебя сюда послал? Кто ты? — Она была так зла, что едва могла говорить. «Гарри!»

— Это я — это Гарри, — выдохнул он, отстраняясь от настойчивого кончика её палочки. Затем он посмотрел на неё, и ей с трудом удалось сдержать нахлынувшие эмоции. Его глаза — выражение — он даже выглядел как Гарри. Он смотрел на неё так, как посмотрел бы на неё Гарри. Слёзы навернулись ей на глаза, и она сдержала их с праведной яростью.

— Кто тебя сюда послал? — Ей хотелось убить его, причинить ему боль за то, что он причинил боль ей, за то, что осмелился осквернить драгоценный образ Гарри Поттера, когда он не был достоин даже шнуровать ботинки Гарри.

— Никто меня не посылал. — Он говорил быстро, очевидно, заметив её стремительно иссякающее терпение. — Я пришёл сюда сам. Я был...

— Гарри мёртв. — О, как всё ещё больно было произносить эти слова. — Я спрошу в последний раз: кто ты?

— Я Гарри Поттер, как я и сказал. — Он поднял руки, словно отстраняя её. Его глаза умоляли её. Эти зелёные глаза... она с трудом сглотнула. — Я просто не из этой вселенной.

Гермиона издала горький полусмешок. Неужели он считал её полной дурой? Она закатила глаза и не опустила палочку.

— Это по крайней мере оригинально. Министерство тебя сюда послало? — Гермиона стиснула зубы, чтобы челюсть не дрожала.

— Министерство? Нет! Я говорю тебе правду. Я из другой вселенной. — Он определённо выглядел искренним. Его актёрские способности были поистине поразительны. — Я ищу... тебя... — Его голос звучал тоскливо, с надеждой, с тоской. Что-то неприятное заворочалось у неё в животе. «Уловка, всё это тщательно продуманная уловка».

— Меня? — Она снова ткнула его палочкой, надеясь, что сможет звучать достаточно скептически, пока впитывала его вид.

— Я был в... мы сражались в Финальной Битве... против... Волдеморта? — Он произнёс это имя неуверенно, ожидая её подтверждения. Против своей воли она кивнула. — Тебя взяли в заложники, отправили в другую вселенную, оставили там. Пять лет все думали, что ты мертва. Я искал тебя — то есть, мою... тебя из моей вселенной. — Его лицо сморщилось, словно он понял, как нелепо он звучит. — Это... это хоть немного знакомо?

— Думаю, я бы запомнила, если бы меня против моей воли перенесли в другую реальность. Я действительно сражалась в Финальной Битве два года назад. Ты... Гарри... — она быстро поймала себя. «Это не Гарри!» — ...победил Волдеморта, но при этом погиб. Почти все... — «Гарри, Мама, Папа, Чарли, Невилл, Рон, Джинни, Лаванда... Луна?» — С тех пор я живу в аду, но, полагаю, это тот ад, которого я заслуживаю. — Она отбросила воспоминания и попыталась сосредоточиться на стоящей перед ней задаче. — Сомневаюсь, что ты сможешь мне что-либо из этого доказать. Почему я должна тебе верить?

И тут он сказал то единственное, что могло её сразить.

— Разве Гарри когда-нибудь лгал тебе... делал что-нибудь, чтобы причинить тебе боль? — Она застыла от силы его взгляда, словно он знал, о чём она думает. «Конечно, нет. Он скорее умрёт, чем причинит мне боль каким-либо образом». Надежда снова зажгла свой маленький огонёк у неё в груди, и она почти улыбнулась.

— Нет, — вздохнула она. — Он бы не стал.

Она совершенно не была уверена, где правда, но больше не верила по-настоящему, что он намеревался причинить ей вред.

— Фините... — она сняла с него проклятие Обезноживания и приказала ему встать. — Мы уже слишком долго здесь наверху.

Гермиона забрала его палочку и ткнула его в спину, направляя перед собой к двери подвала. Она шла тихо, всё ещё опасаясь любых внезапных или неожиданных движений.

— Ты... здесь живёшь? — спросил он, его голос звучал странно бестелесно в темноте.

Одинокое отчаяние снова вырвалось на передний план её мыслей, когда она подумала о своём уединённом существовании в своей крошечной келье-убежище без окон.

— Я нигде не живу. — Она практически чувствовала горечь этих слов на языке. Она чуть не врезалась ему в спину, когда он замешкался, и почти хихикнула, поняв, что он не решается взяться за дверную ручку.

— Только входная дверь заминирована. Маленькая идея, которую я позаимствовала у близнецов Уизли. Полагаю, ты их знаешь.

— Конечно, я знаю Фреда и Джорджа... — Готовность в его голосе, лёгкость, с которой он произнёс имена близнецов, кольнули её. Очевидно, он хорошо их знал и видел недавно. Само её существование, казалось, издевалось над ней, смеясь над тем, как она цеплялась за разорванные фрагменты того, что осталось от её жизни.

Гермиона подтолкнула его вниз по лестнице, и услышала неуверенность в его шагах, осторожность, с которой он ставил каждую ногу, спускаясь в ещё более полную темноту. Она подумала: «Боже мой, лестница!» почти в тот же самый момент, когда почувствовала, как он пошатнулся, и схватила его за воротник рубашки, чтобы он не рухнул на пол подвала. Она совсем забыла про отсутствующие ступеньки.

— Нижние четыре ступеньки отсутствуют. Извини. — Она поморщилась от того, как безапелляционно прозвучали слова, но она держалась за свой эмоциональный контроль из последних сил. Было просто слишком тяжело, что он здесь. Она прошла мимо него в темноте, пытаясь игнорировать то, каково это — быть так близко к нему, чувствовать его дыхание, чувствовать его тепло. — Я оставила это так, потому что это заставляет людей думать, что здесь веками никого не было.

Гермиона спрыгнула с последней ступеньки, и её ботинки зашуршали по грязному полу подвала. Она подошла к стене со скрытой дверью и начала выстукивать кодовый узор на кирпичах. Она делала вид, что ей всё равно, последует за ней Гарри или нет, но всё равно почувствовала, как её сердце учащённо забилось, когда он легко приземлился внизу лестницы.

Кирпичи сложились в небольшой арочный дверной проём, и она коротко оглянулась на него, кивнув головой в сторону маленькой квартиры, не решаясь заговорить. Он дважды моргнул, когда потайная дверь снова исчезла после того, как они вошли, и она увидела вспышку беспокойства в его глазах, когда он осматривал её унылое маленькое жилище. Казалось, он долго осматривался, и она почувствовала, как её защитные механизмы сработали при мысли, что он может её осуждать, жалеть.

— Одобряешь? — спросила она, в её тоне звучал едкий сарказм. Он, должно быть, был за тысячу километров, потому что он вздрогнул от её голоса.

— Гермиона, почему? — Она ощетинилась от самонадеянности в его голосе. «Ты меня не знаешь, и я тебя не знаю». Но её внутренняя боль опровергала её смелый вид. Её взгляд упал на маленькую лабораторию зелий, и она целенаправленно двинулась к ней. По крайней мере, это она могла определить. Она провела пальцем по своему алфавитному стеллажу с зельями и достала маленький флакон с прозрачной жидкостью.

— Выпей это.

Гарри выглядел почти оскорблённым, когда его взгляд метался между её лицом и флаконом, который она держала.

— Ты заставляешь меня пить Веритасерум?

— Если тебе нечего скрывать, то это не будет иметь значения, не так ли? — Передавая ему зелье, она просканировала его своей палочкой, осторожно положив его собственную палочку на спинку дивана. — Никаких следов Оборотного зелья или недавней активности Империуса.

Гарри действительно почти обиделся на её явное недоверие, но без дальнейших протестов вылил содержимое флакона себе в горло. Гермиона увидела, как он слегка расслабился, когда Веритасерум начал действовать в его организме.

Она начала забрасывать его вопросами в быстрой последовательности: сначала, чтобы удовлетворить своё любопытство, затем, чтобы сбить его с толку, а потом просто потому, что хотела слышать его голос. Ибо это был он, она больше не могла этого отрицать. Интонации, жесты, язык тела — всё было Гарриным. Она была довольна, слушая его, наслаждаясь его присутствием, надеясь, что это не слишком очевидно.

Ей казалось, что у неё всё получается довольно хорошо, пока он не упомянул, что живёт с Роном и Луной. Один лишь изгиб его губ, когда он произнёс это односложное имя их лучшего друга, был достаточен, чтобы пронзить её болью, как электрическим током.

— Они... они знают, что ты... — её голос сорвался, когда слова застряли у неё в горле. Она с силой сглотнула, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. — Чёрт возьми.

— Что случилось? — его голос был тёплым и низким от беспокойства, беспокойства за неё.

— Просто... просто прошло много времени с тех пор, как я слышала, чтобы кто-то произносил имя Рона. И... и Луна... — Она снова шмыгнула носом, смахивая слёзы, и постаралась звучать более собранно. — В последний раз я видела Луну три недели назад. На прошлой неделе её не было на нашем обычном месте встречи. — «Она, наверное, тоже мертва. Как и все остальные». Гермиона не могла изменить мрачное направление своих мыслей. Она подумала, что, возможно, понимает, откуда взялась паранойя Гарри: «Все, кто меня любит, умирают».

— Так... так Рон... они... ушли... здесь...? — Она наблюдала, как печаль мелькнула на лице Гарри, когда он обдумывал мысль о смерти Рона.

Гермиона кивнула, раздражённая своей плаксивостью, и её разум лихорадочно искал другой вопрос, любую безобидную вещь, которую она могла бы у него спросить.

Гарри, очевидно, читал её как открытую книгу.

— Ты всё ещё мне не веришь?

— Ты пришёл... ты проделал весь этот путь, чтобы найти... Г... Гермиону? — Рот запнулся на слогах её собственного имени. Казалось таким странным говорить о себе в третьем лице.

— Да. — Ответ был коротким; его взгляд опустился на его руки, беспокойно теребившие что-то на коленях.

— Почему?

Она знала ответ ещё до того, как спросила, знала его так же, как знала бы, каким был бы её ответ, если бы ситуация была обратной. И это всё равно потрясло её до глубины души, когда он поднял глаза, чтобы встретиться с её. Яркий зелёный цвет буквально пылал от силы его чувств к его Гермионе. Его взгляд скользнул по её лицу, и она почувствовала жар этого взгляда, как почувствовала бы его прикосновение. Гермиона почувствовала, как её лицо покраснело, а колени задрожали. Не отрывая от него взгляда, она нащупала спинку стула, чтобы удержаться.

— А ты как думаешь? — спросил он, несколько излишне на данный момент. Она вцепилась руками в спинку стула, чувствуя, как ногти впиваются в лакированное дерево, в попытке удержаться от того, чтобы пересечь небольшое пространство и броситься ему в объятия. Бесстрастно она отметила странность ревности к самой себе.

— Ну, ей очень повезло. — Её голос был лёгким и искусственным, и что-то мелькнуло на лице Гарри. Она отвернулась от него, чувствуя почему-то, что обидела его, что принизила то, что он чувствовал к этой женщине, хотя это было ничуть не слабее того, что она чувствовала к нему. Он, должно быть, увидел какие-то следы её любви на её лице, потому что выпалил:

— Подожди! Вы... вы с Гарри?.. — он неловко запнулся и замолчал, ожидая, по-видимому, надеясь, что она поняла то, чего он не сказал.

«Обещай мне…» — сказал Гарри, шепча почти ей в губы, его губы едва касались её, всё ещё балансируя на этой тонкой грани — двое друзей шепчутся, просто двое друзей шепчутся вместе.

…его глаза были отсутствующими, стеклянными, не реагирующими.

Когтистые руки раздирали ей грудь. Её лицо было липким, из носа текло, и всё же она жадно смотрела на его лицо. «Будь Мальчиком, Который Выжил, пожалуйста, Гарри».

Ещё один вдох, более поверхностный и медленный, шумный, но неэффективный. Его губы приобрели синеватый оттенок.

Она всё ещё чувствовала прикосновение его губ к её щеке, уху, рту, всё ещё чувствовала забавный скачок в животе, когда их руки соприкасались.

Гермиона, казалось, очнулась откуда-то издалека, покачав головой этому незваному гостю, этому Другому Гарри.

— Нет, — сказала она, снова осознавая, насколько это печально верно. У них не было ничего, кроме надежды, ничего, кроме обещания когда-нибудь, которое оказалось действительно пустым обещанием. Она повторила это снова. — Нет, мы... мы никогда... я... я иногда надеялась, что... но времени не было, и он... ты... он... потом он...

— Потом он умер, — мягко вмешался Гарри, когда она явно боролась с собой. Она закрыла глаза и кивнула, чувствуя, как старая боль снова нахлынула на неё, её знакомость была почти как у давно потерянного друга. — Волдеморт убил его?

Она рассказала ему, что случилось, деревянным голосом, ломким и непреклонным вокруг слов, которые изваяли её агонию, построили ей замок, в котором можно страдать. Она никогда никому не рассказывала свою версию истории, и обнаружила, что сбивчиво изливает всю эту печальную повесть, говоря так, словно говорит со своим Гарри, а не с этим двойником, который смотрел на неё так, словно чувствовал её боль.

— ...ты не знаешь, каково это — снова тебя видеть...

Глаза Гарри вспыхнули, и она подумала, что он может протянуть руку и коснуться её.

— Я понимаю, больше, чем ты думаешь. — Они на мгновение посмотрели друг на друга, и она вспомнила причину, по которой он был здесь, что он искал Гермиону. Она ясно прочла его потерю на его лице и поняла, что он действительно понимает.

А потом он задавал вопросы о подвальной комнате, о последствиях войны, и какая-то часть её наслаждалась недоверчивым ужасом на его лице; какая-то часть её испытала облегчение от того, что он всё ещё видит вещи так же, что она не единственная, кто знает, что порядок вещей неправильный. Почему-то это заставило её почувствовать себя ближе к этому Гарри, заставило почувствовать себя намного менее одинокой. «Гарри, если бы только ты был здесь».

— Почему ты не уезжаешь?

Мышцы её шеи напряглись, когда она резко подняла на него взгляд. Может быть, она ошиблась; может быть, он вообще ничего не понял.

— Уехать?

— Уехать! — повторил он, словно она плохо говорила по-английски или что-то в этом роде. Гарри в отчаянии развёл руками, охватывая её убежище. Она видела, как в нём нарастает защитный инстинкт, и жаждала спрятаться под этой защитой. — Убирайся отсюда. Поезжай в Америку, поезжай куда угодно — куда угодно, только не сюда.

Гермиона вздохнула и села, вся её поза говорила о поражении. Он не говорил ничего такого, чего она уже не говорила себе, о чём уже бесконечно не спорила сама с собой.

— Здесь я чувствую себя ближе к нему.

— Его нет, Гермиона. — Голос был таким нежным, но Гермиона вздрогнула, словно он её ударил. Она не могла заставить себя посмотреть на нежность, которую, как она знала, увидит в его глазах. — Его нет, и он не вернётся. Он бы не хотел видеть тебя такой. Мне... мне больно видеть тебя такой. Если действительно никого не осталось, ничего больше нельзя сделать, тебе следует умыть руки от этого дела и жить своей жизнью, а не... не оплакивать призраков.

Его голос снова разжёг её гнев, и она выпрямилась, смерив его царственно-свирепым взглядом. «Как он смеет читать мне лекции о том, чтобы двигаться дальше?»

— Как ты и поступил? — Гермиона скептически подняла одну бровь. — Ты выдал себя тем, чего не сказал. Тебя разрывало на части, когда она исчезла, не так ли? Ты пять лет плыл по течению, притворяясь, что живёшь, даже зная, что она предпочла бы умереть в тот день, чем видеть тебя таким. — Гарри побледнел под её натиском, но она не дрогнула. — А теперь ты цепляешься за самые слабые ниточки надежды, в этой бессмысленной погоне, чтобы найти её! У тебя вообще есть план? У тебя есть хотя бы намёк на стратегию? Или ты собираешься до конца жизни слоняться по разным вселенным, надеясь случайно наткнуться на неё?

Она выпалила всё это на него, основываясь на своих знаниях о своём Гарри, и когда увидела, как гневный румянец залил его щёки, поняла, что угадала верно.

— Между прочим, у меня есть план, — сообщил он ей, звуча обиженно и раздражённо. Гермиона наклонилась вперёд, подперев подбородок руками, и выжидающе посмотрела на него. «Ладно, давай послушаем», — говорила её поза.

— В последней вселенной, где я был, я видел сэра Николаса...