Эффект Лавгуд (джен)

Фраза, нацарапанная на полях «Придиры», была не просто предупреждением. Она была ключом. «Они не любят, когда на них смотрят». Эта простая мысль перевернула всё с ног на голову. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни искали следы, улики, доказательства. Они действовали как авроры, идущие по пятам тёмного мага. Но что, если их враг не был магом? Что, если он был чем-то вроде… идеи? Хищной концепции, которая существует в слепых зонах восприятия и слабеет, когда на неё направлен свет внимания?

Эта мысль прочно засела в голове Гарри. Она резонировала с его собственным опытом, с его интуицией, которая всегда была сильнее логики. Он вспомнил слова Джинни, пересказывавшей детские откровения Луны: «видеть то, что прячется на виду». Это была не метафора. Это была инструкция по выживанию.

Пока Гермиона с лихорадочной энергией пыталась найти в книгах Блэков хоть какое-то упоминание о «концептуальных паразитах» или «мнемонических хищниках», а Рон с Джинни укрепляли дом защитными чарами (хотя никто не был уверен, что они сработают против такого), Гарри делал нечто иное. Он учился смотреть заново.

Гарри вышел из душного дома на площадь Гриммо и просто сел на ступеньки, наблюдая за миром. Но он смотрел не на людей, спешащих по своим делам, не на старые кирпичные фасады домов. Он пытался смотреть между ними. Он фокусировал взгляд на негативном пространстве — на клочке неба между двумя крышами, на тени, которую отбрасывал фонарный столб, на отражении в луже, оставшейся после утреннего дождя.

Сначала не происходило ничего. Мир оставался прежним, твёрдым и надёжным. Гарри чувствовал себя глупо, словно играет в детскую игру. Но он упорно продолжал, вспоминая спокойное, сосредоточенное лицо Луны. Она не была сумасшедшей. Она просто видела мир в более высоком разрешении, замечая помехи и сбои в системе, которые остальные игнорировали.

И вот тогда он начал замечать.

Первый «глюк» был едва уловим. Тень от пролетавшего голубя на мгновение замерла на мостовой, отстав от своего хозяина на долю секунды, а затем рывком догнала его. Гарри моргнул. Наверное, показалось. Игра света. Усталость.

Но через несколько минут он увидел снова. Две пожилые леди остановились поболтать на углу. Их отражение в витрине ближайшей лавки было точным… почти. На какое-то мгновение рука одной из женщин в отражении сделала жест, который сама женщина не совершала, — быстрый, резкий, словно отгоняя невидимую муху. Затем отражение снова синхронизировалось с реальностью.

Гарри почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий отношения к погоде. Он не сходил с ума. Мир вокруг него действительно «глючил». Это были крошечные, почти незаметные сбои в матрице реальности, которые легко было списать на обман зрения. Но теперь, когда он знал, что искать, он видел их повсюду. Угол дома, который на долю секунды показался менее острым, чем должен быть. Узор на чугунной ограде, который на миг пошёл рябью, как поверхность воды.

Гарри понял, что происходит. Оно заметило их. Существо, которое они пытались выследить, почувствовало их взгляд. И теперь оно нервничало. Эти сбои были как дрожь в руках у карточного шулера, который боится, что его вот-вот разоблачат. Оно пыталось удержать иллюзию целостности мира, но под их пристальным вниманием его маскировка начала давать трещины.

Вечером они отправились в «Дырявый котёл». Им нужно было сменить обстановку, оказаться среди людей, чтобы не сойти с ума в четырёх стенах дома Блэков. Паб гудел, как улей. Волшебники и волшебницы обсуждали последние новости, пили сливочное пиво и громко смеялись. Этот островок шумной, весёлой жизни должен был успокаивать. Но для Гарри он превратился в новое поле для наблюдений.

Он сидел за столиком с друзьями, делая вид, что слушает их разговор, но сам сканировал пространство. Он смотрел на отражения в мутных зеркалах за барной стойкой, на тени, пляшущие на стенах от света свечей, на пар, поднимающийся от кружек.

И он увидел это снова. В большом, покрытом патиной зеркале отражалась их компания. Вот Рон, который что-то увлечённо рассказывает, жестикулируя. Вот Гермиона, которая его поправляет. Вот Джинни, которая смеётся. А вот он сам. Но его отражение… на долю секунды оно отстало. Когда Гарри повернул голову, чтобы посмотреть на бармена, его двойник в зеркале всё ещё смотрел на Рона. Задержка была минимальной, не больше мгновения, но в этой асинхронности было нечто глубоко неправильное, противоестественное.

— Гарри, ты нас слушаешь? — голос Джинни вырвал его из транса.

— Да, прости, — он тряхнул головой. — Задумался.

Но он видел, что Гермиона тоже это заметила. Она бросила быстрый, тревожный взгляд на то же зеркало, её губы были плотно сжаты. Они больше не были просто жертвами или следователями. Они стали раздражителем. Их знание, их память о Луне была как песчинка в идеально отлаженном механизме этого существа, заставляя его сбоить.

И существо решило, что пора убрать раздражитель.

Ночью Гарри приснился кошмар. Но это был не один из его привычных кошмаров — не зелёная вспышка, не кладбище в Литтл-Хэнглтоне, не длинный коридор, ведущий в Отдел Тайн.

Он оказался в пустоте.

Белая, бесконечная, безграничная пустота. Не было ни верха, ни низа, ни стен, ни горизонта. Просто белизна, которая давила на глаза и уши. Здесь не было звуков, кроме биения его собственного сердца. Он был абсолютно один.

А потом он услышал шёпот.

Он исходил не из какого-то конкретного места. Он был везде и нигде одновременно, рождаясь прямо в его сознании. Это не был человеческий голос. Это был шёпот самой тишины.

«Её никогда не было, Гарри Поттер».

Гарри попытался закричать, но у него не вышло. В этой пустоте не было воздуха для крика.

«Ты придумал её. Ты был так одинок после войны. Тебе нужен был кто-то, кто понимал бы тебя без слов. Кто-то такой же странный, как ты сам. И твой уставший разум создал её».

Шёпот был вкрадчивым, убедительным. Он не угрожал. Он сочувствовал. Он был как голос самого коварного психотерапевта, который с нежностью разбирает твою душу на части.

— Нет… — мысленно прохрипел Гарри. — Она реальна. Джинни её помнит.

«Джинни? Маленькая девочка, которая так тебя любит? Она просто подыгрывает тебе, потому что боится тебя потерять. Она видит, как ты страдаешь, и создаёт общие воспоминания, чтобы тебе стало легче. Она тоже одинока».

С каждой фразой мир Гарри крошился. Шёпот брал его самые глубокие страхи — страх одиночества, страх быть непонятым, страх, что его любовь к Джинни построена на её жалости, — и превращал их в оружие против него самого.

«А твои друзья? Мальчик, который всегда был в твоей тени, и девочка, которая умнее вас обоих? Они тоже устали. Они так долго были твоей опорой, что теперь просто не могут признать, что их герой сломался. Им проще поверить в невероятный заговор, чем в твою слабость».

Это был искусный, дьявольский газлайтинг. Атака была направлена не на его тело, а на саму основу его личности — на его связи с другими людьми. Существо пыталось изолировать его, убедить, что он всегда был один, а все его отношения — лишь плод его воображения.

— Нет! — Гарри собрал все свои силы, всю свою упрямую гриффиндорскую волю. — Луна была. Я помню её! Я помню её в подвале Малфоев!

«Ты помнишь утешение, которого так жаждал. А твой разум подставил на это место удобный образ. Ты всегда был один, Гарри Поттер. С самого начала. С той ночи в Годриковой впадине. Ты всегда один».

Белая пустота вокруг начала сжиматься. Гарри почувствовал, как его собственные воспоминания начинают тускнеть. Лицо Рона расплывалось. Голос Гермионы становился тише. Он забывал тепло руки Джинни. Существо не просто спорило с ним. Оно пыталось активно стереть его связи, его личность, оставив лишь пустую оболочку, наполненную одиночеством.

И в этот момент отчаяния, когда он уже был готов сдаться, в его сознании всплыл не образ, не звук, а ощущение. Ощущение спокойного, безмятежного присутствия рядом. То самое чувство, которое он испытал в подвале Малфоев. Чувство, что даже в самой беспросветной тьме ты не один. Это было ощущение Луны. Оно было иррациональным, нелогичным, но абсолютно реальным. И оно было сильнее, чем убедительный шёпот пустоты.

Гарри вцепился в это ощущение, как утопающий в спасательный круг.

Он проснулся рывком, сев на кровати. Он был весь в холодном поту, его сердце бешено колотилось. Тьма комнаты на площади Гриммо казалась благословением после слепящей белизны сна. Он жадно глотал затхлый воздух.

Гарри не сомневался ни секунды. Это был не просто кошмар. Это была прямая атака. Целенаправленный удар по его сознанию. Существо перешло от пассивной обороны к активному нападению. Оно пыталось «стереть» его так же, как стёрло Луну, — не из мира, а из самого себя.

В комнату ворвались Рон и Гермиона. Видимо, его крик всё же был не только во сне.

— Гарри! Что случилось? — Рон подбежал к кровати, его лицо было встревоженным.

— Оно атаковало меня, — выдохнул Гарри, пытаясь унять дрожь. — Во сне. Оно пыталось… убедить меня, что я всё выдумал. Что вас всех нет.

Гермиона зажгла палочкой свет. Она посмотрела на Гарри, и в её глазах был не только испуг, но и мрачное подтверждение.

— Мне снилось то же самое, — тихо сказала она. — Только оно говорило мне, что моя тяга к знаниям — это болезнь. Что я пытаюсь упорядочить мир, потому что боюсь признать, что он бессмысленен. Оно говорило, что вы с Роном просто пользуетесь моим умом и никогда не были мне настоящими друзьями.

В дверях появилась Джинни, кутаясь в халат.

— И мне, — её голос был твёрд, но Гарри видел, как она напугана. — Оно шептало, что я всегда буду лишь «сестрой лучшего друга» и «девушкой героя». Что моей собственной личности не существует.

Они стояли посреди комнаты, глядя друг на друга. Истина была ясна и ужасна. Существо атаковало их всех одновременно, используя их самые сокровенные страхи и неуверенность.

И в этот момент Гарри всё понял. Он понял природу этого хищника. Он понял, почему Луна была для него такой угрозой.

— Это не маг, — сказал он, и его голос обрёл новую, ледяную твёрдость. — И это не проклятие. Это хищник. Концептуальный паразит. Он питается не плотью и не душами. Он питается восприятием. Памятью. Связями между людьми. Он существует, пока о нём не думают, пока его не видят. Он — воплощение забвения.

Он посмотрел на своих друзей, и в его взгляде была мрачная решимость.

— И Луна… Луна была не просто случайной жертвой. Она была угрозой. Она — человек, который по своей природе видит то, чего нет. Она смотрела прямо на него. И поэтому он её поглотил. Она была не жертвой, — повторил он, осознавая всю глубину этой мысли. — Она была охотником. Единственным, кто умел его выслеживать. И, возможно, единственным, кто знал, как от него защититься.