Сияние разбитого Грааля (джен)

Тишина, воцарившаяся в оттаявшем саду, была хрупкой, как первый лёд на луже. Иллия всё ещё держалась за руку Серёги, словно утопающий за спасательный круг. Её плечи вздрагивали от беззвучных рыданий, но всепоглощающий холод, исходивший от неё, исчез, уступив место лишь глубокой, детской усталости. Берсеркер стоял рядом, неподвижный, как гора, его красные глаза больше не горели яростью, а лишь с тревогой следили за его маленькой госпожой.

Широ медленно, боясь спугнуть этот момент, подошёл к ним.

— Иллия… — начал он, и в его голосе было столько вины, что, казалось, она могла обрести физический вес.

Девочка подняла на него свои заплаканные глаза. Обида в них никуда не делась, но она больше не была всепоглощающей.

— Ты не пришёл, — прошептала она.

— Прости, — просто ответил Широ. — Я был… я не знал. Я был глуп. Прости меня.

Это было начало. Не прощение, не примирение. Просто начало долгого, мучительного разговора, который им предстоял.

Но им не дали его провести.

— Какое трогательное представление, — раздался ленивый, полный презрения голос с крыши дома. — Воссоединение семьи, слёзы, сопли. Меня сейчас стошнит.

Все резко подняли головы. Там, где раньше стояла Иллия, теперь, в лучах полуденного солнца, стоял он. Гильгамеш. В своих сверкающих золотых доспехах, со скрещёнными на груди руками. Он не атаковал. Он просто наблюдал, и в его алых глазах читалась смесь скуки и отвращения.

— Я дал вам время поиграть в ваши игры, дворняги, — продолжил он. — Я наблюдал за вашим барахтаньем. За тем, как вы убили старого червя. За тем, как утешали плачущую куклу. Это было… умеренно забавно. Но теперь мне наскучило.

Арчер и Сэйбер мгновенно встали в боевые стойки. Медея и Райдер окружили Серёгу и Иллию, создавая живой щит.

— Что тебе нужно, Гильгамеш? — спросила Рин, её голос был напряжён, но не выказывал страха.

— Мне? — он усмехнулся. — Мне принадлежит всё в этом мире. Включая сам Грааль. Я просто пришёл забрать то, что по праву моё. А заодно — провести суд.

За его спиной снова начала распускаться золотая рябь Врат Вавилона. Но на этот раз оттуда появились не клинки.

— Вы все нарушили правила, — произнёс он, его голос обрёл вес голоса судьи и палача. — Эта Война должна была быть элегантной битвой героев за право обладать высшей наградой. А вы превратили её в грязную свару, полную предательств, неуместных союзов и жалких сантиментов.

Из одного из порталов медленно выплыл трон. Золотой, украшенный драгоценными камнями. Гильгамеш лениво опустился на него, положив подбородок на кулак.

— Тосака Рин. Ты, наследница одного из основателей, вместо того, чтобы сражаться, заключила союз с самым слабым Мастером. Позор.

— Эмия Широ. Ты, подделка, не имеющая права даже называться магом, посмел участвовать в ритуале для избранных. Преступление.

— Сэйбер. Король Артур. Ты, чей долг — следовать кодексу чести, якшаешься с убийцами и монстрами. Лицемерие.

— Айнцберн. Ты, сосуд Грааля, вместо того, чтобы исполнять свою функцию, устроила истерику, едва не уничтожив всё вокруг. Некомпетентность.

Его взгляд остановился на троице — Медее, Райдер и Сергее.

— Вы же… вы даже не ошибки. Вы — мусор, который случайно попал в механизм. Колдунья-предательница, монстр-горгона и… — его алые глаза впились в Серёгу, — …и ты. Грязь из другого мира. Аномалия. Осквернитель. Твоё само существование — это оскорбление для меня, для этого мира, для самого понятия «герой».

Он выпрямился на троне.

— Я, как единственный истинный Король, выношу вам всем приговор. Смерть.

И из сотен порталов за его спиной на них уставились наконечники копий, лезвия мечей и острия секир. Это был не просто арсенал. Это была армия.

Ситуация была абсолютно безнадёжной. Даже все вместе, они не могли противостоять всей мощи Врат Вавилона. Берсеркер был силён, но даже у него было лишь одиннадцать оставшихся жизней. А у Гильгамеша были орудия, способные убивать богов.

— Но, — произнёс Король, наслаждаясь их отчаянием, — я правитель милосердный. И я люблю хорошие представления. Поэтому я даю вам шанс.

Он указал золотой перчаткой на Серёгу.

— Ты. Грязь. Сразись со мной. Один на один. Если ты сможешь хотя бы коснуться меня, я, возможно, позволю остальным твоим друзьям-дворнягам уползти и умереть в другой день. Если нет — я сотру вас всех здесь и сейчас.

Это не было предложением. Это было издевательством. Он не просто хотел их убить. Он хотел их унизить. Он хотел показать абсолютность своего превосходства, заставив их самого слабого и самого уродливого представителя сразиться с ним.

— Не делай этого! — крикнул Широ. — Это ловушка!

— Он убьёт тебя! — сказала Рин.

Медея встала перед Сергеем, закрывая его своим телом.

— Ты не будешь с ним драться. Я не позволю.

Серёга смотрел на Гильгамеша. На его высокомерное, скучающее лицо. На абсолютную, непоколебимую уверенность в своей силе. Он видел в нём всё то, чем сам когда-то мечтал быть. Сильным. Всемогущим. Тем, кто стоит над всеми остальными. И он чувствовал к нему лишь омерзение.

Он посмотрел на Иллию, которая всё ещё испуганно цеплялась за его левую руку. Посмотрел на Широ, на Рин, на Сэйбер. На Райдер и Медею. На эту невозможную, сломанную семью, которая приняла его.

Арчер сказал, что у каждого героя есть шрам. Цена.

Он медленно высвободил свою руку из ладошки Иллии и сделал шаг вперёд, выйдя из-за спины Медеи.

— Я согласен, — сказал он по-русски. Голос был тихим, но твёрдым.

— Ты сошёл с ума?! — прошипела Медея.

— Нет, — ответил он, не глядя на неё. Он смотрел только на Короля на троне. — Он прав. Я — грязь. Я — аномалия. Я — не герой. Но если эта грязь может купить вам хотя бы один лишний день жизни… значит, так тому и быть.

Он повернулся к Медее, и в его глазах не было ни страха, ни отчаяния. Только спокойная, холодная решимость.

— Просто… когда всё закончится, позаботься о ней, — он кивнул на Иллию.

Он не знал, поняла ли она его слова. Но она смотрела на него так, словно впервые видела его по-настояшему.

Он повернулся обратно к Гильгамешу.

— Я готов, — сказал он.

Король Героев расплылся в широкой, хищной улыбке.

— Прекрасно. Да начнётся казнь.

И он медленно встал со своего трона, а арсенал за его спиной вспыхнул золотым светом, готовый обрушиться по первому его слову.

Пространство между ними превратилось в арену. Воздух загустел, заряженный ожиданием. Все остальные — герои, маги, монстры — стали зрителями, застывшими на краю бездны, что разверзлась между русским оборванцем и Королём Героев.

Гильгамеш не спешил. Он медленно спустился с крыши, его золотые доспехи не издали ни звука при соприкосновении с землёй. Он остановился в десяти метрах от Серёги, заложив руки за спину. Золотая рябь Врат Вавилона висела за ним, как павлиний хвост из клинков и копий.

— Я дам тебе право первого удара, дворняга, — его голос сочился снисхождением. — Удиви меня. Покажи мне, на что способна грязь, возомнившая себя силой.

Серёга не ответил. Он просто стоял, опустив руки. Он не готовился к бою. Он не принимал стойку. Он выглядел так, словно пришёл не на поединок, а на расстрел. Шёпот в его голове, отголосок Зокена, смешивался с его собственными мыслями, превращаясь в белый шум.

«Ты умрёшь».

Да. Он это знал.

«Он убьёт тебя, даже не вспотев».

Это он тоже знал.

«Твоя жизнь — череда унижений, закончившаяся бессмысленным жестом».

Возможно.

Он посмотрел на свою правую руку. Серую, мёртвую. На шрам, который был его проклятием и его единственным оружием. Арчер сказал, что он может позволить ране сожрать себя, а может принять её.

Что ж. Он её принял.

Он медленно поднял руку. Не угрожающе. Просто поднял, словно показывая её. Чёрная точка в центре ладони, казалось, втянула в себя солнечный свет.

— Я не буду тебя атаковать, — сказал он по-русски. Голос был ровным, лишённым всяких эмоций.

Гильгамеш удивлённо вскинул бровь. Арчер, стоявший позади, перевёл его слова.

— Что ты сказал, червь? — в голосе Короля прозвучало раздражение.

— Я не буду тебя атаковать, — повторил Серёга. — Потому что у меня нет ничего, что я мог бы тебе противопоставить. У тебя есть всё. Сила, оружие, история. Ты — само воплощение обладания. А я… — он посмотрел на свою ладонь, — …я — ничто.

Он сделал шаг вперёд.

— Стой, где стоишь! — рявкнул Гильгамеш.

Из врат за его спиной вырвался клинок и вонзился в землю перед ногами Серёги, в сантиметре от его стопы.

Серёга не остановился. Он сделал ещё один шаг, переступив через меч, как через трещину в асфальте.

— Ты оглох?! — взревел Король. Его самообладание начало давать трещину. Он ожидал страха, атаки, мольбы о пощаде. Он не ожидал… этого. Этого спокойного, фаталистичного движения навстречу своей смерти.

Ещё один клинок. Ещё один. Они вонзались в землю вокруг него, создавая частокол, но ни один не коснулся его. Гильгамеш не промахивался. Он намеренно не попадал, пытаясь запугать, остановить.

А Серёга просто шёл.

Он не был храбрым. Храбрость — это преодоление страха. А он не чувствовал страха. Он чувствовал лишь бесконечную, всепоглощающую усталость. Он устал бояться. Устал быть никем. Устал от этой боли, от этой пустоты. Он просто шёл домой. А его домом теперь была эта чёрная точка на его ладони.

«Я — ничто».

Но в этой фразе не было самоуничижения. В ней была констатация. Если ты — ничто, то тебе нечего терять. Если ты — пустота, то тебя нельзя уничтожить.

Гильгамеш понял, что его игра провалилась. Унижение не работало. Угрозы не работали. Этот червь просто игнорировал его, обесценивая саму его суть, саму его власть.

— Хорошо, — прошипел он, и его алые глаза сузились от ярости. — Ты сам этого захотел.

Золотой арсенал за его спиной пришёл в движение. Десятки клинков нацелились не в землю. Они нацелились ему в сердце.

— Умри.

И они сорвались с места.

Это был смертный приговор, приведённый в исполнение. Стена из стали и легенд, летящая со скоростью звука.

В этот самый момент Серёга не выставил щит. Он не пытался стереть атаку. Он сделал нечто иное.

Он открылся.

Он перестал сдерживать пустоту внутри себя. Он позволил ей быть. Чёрная точка на его ладони взорвалась. Но не наружу. А внутрь.

Его серая рука, его плечо, всё его тело на мгновение стало окном в другую реальность. В ту самую неправильность. В ту самую Трещину. Он не использовал её как оружие. Он стал ею.

Клинки Гильгамеша, сокровища Вавилона, оружие, способное убивать богов, влетели в это окно и… исчезли. Они не были уничтожены. Они просто перестали существовать в этой вселенной, поглощённые абсолютным ничто.

Гильгамеш застыл, его лицо было маской чистого, незамутнённого шока. Его атака. Его сокровища. Их просто… съели.

А Серёга всё ещё стоял. Точнее, то, что от него осталось. Его правая сторона тела дымилась. Одежда превратилась в пепел. Кожа почернела и обуглилась, но под ней не было ни крови, ни мышц. Была лишь мерцающая, звёздная пустота. Он пожертвовал частью своего физического тела, чтобы на мгновение стать тем, что не может быть уничтожено.

Он сделал ещё один шаг. И ещё. Теперь он был всего в метре от Короля Героев.

Он поднял свою обугленную, дымящуюся, уже нечеловеческую руку. И медленно, очень медленно, протянул её вперёд.

Гильгамеш, парализованный шоком, не двигался. Он смотрел, как эта уродливая, кошмарная рука приближается к его сияющим золотым доспехам.

— Коснуться… — прохрипел Серёга, и из его рта вместе со словами вырвался клуб дыма.

И он коснулся.

Его чёрные, обугленные пальцы легли на золотой нагрудник Короля.

Не было ни взрыва, ни вспышки. Просто в месте соприкосновения золото доспеха на мгновение потеряло свой блеск. Оно стало тусклым, серым, мёртвым. Словно к нему прикоснулась сама энтропия.

Серёга выполнил условие. Он коснулся его.

А потом он просто упал. Его тело, исчерпавшее последний ресурс, рухнуло на землю у ног ошеломлённого Короля, как перегоревшая лампочка.

В саду снова воцарилась тишина. Все смотрели на эту сцену. На поверженного русского парня и на Короля, который стоял, глядя на серое пятно на своих безупречных доспехах.

Гильгамеш медленно опустил взгляд на тело у своих ног. Его лицо было непроницаемым. Ярость ушла. Высокомерие ушло. Осталось лишь холодное, задумчивое недоумение.

— Ты… — прошептал он, обращаясь то ли к телу, то ли к самому себе. — Ты не победил. Ты даже не сражался. Ты просто… показал мне, что есть нечто, чем нельзя обладать.

Он поднял взгляд на остальных.

— Забирайте его, — бросил он, и в его голосе не было ни злости, ни снисхождения. Лишь бесконечная усталость. — Ваше представление окончено. Мне нужно подумать.

С этими словами он растворился в золотой пыли, и его арсенал исчез вместе с ним.

Они победили.

Точнее, им позволили уйти.

Медея и Широ бросились к телу Серёги. Он был без сознания, но дышал. Едва-едва. Его правая сторона была ужасающим зрелищем, но медленно, очень медленно, обугленная плоть начала восстанавливаться, стягиваться, превращаясь обратно в серую, мёртвую, но целую кожу. Пустота внутри него залечивала свои раны.

Они подняли его на руки.

— Он жив? — спросила Иллия, её голос дрожал.

— Жив, — ответила Медея, и в её голосе впервые прозвучало нечто, похожее на… гордость. — Этот идиот. Этот невозможный, упрямый русский идиот. Он жив.

Они понесли его обратно в дом. Они не знали, что будет дальше. Они не знали, выиграли они войну или лишь отсрочили казнь. Но они знали одно.

Этот никому не известный парень из другого мира, эта грязь, эта аномалия… только что заставил самого Короля Героев усомниться в ценности его сокровищ. И это было победой, большей, чем любая победа, одержанная мечом.

Он не был героем. Он не был богатырём. Он был просто человеком, который дошёл до самого конца и показал одному из великих царей прошлого, что даже у ничто есть своя цена.