Холодное небо (джен)

Пока трое заговорщиков совершали свою ночную вылазку, отец Алексей тоже не спал. Он стоял на коленях в пустом, тёмном храме перед алтарём. Его молитва в эту ночь была долгой и трудной. Он молился не о себе и не о своей пастве. Он молился о мире, который, как он чувствовал, стоял на пороге чего-то неведомого.

Его дневные поиски не дали результатов. Ни в больнице, ни в полиции никто не видел «странных и потерянных». Жизнь в Заре-17 текла своим чередом, лениво и предсказуемо. Но то ночное чувство чужого, одинокого присутствия не отпускало его. Наоборот, оно усиливалось. Он начал ощущать его не только в себе, но и в окружающем мире. В том, как тревожно кричали вороны на церковном дворе. В том, как беспокойно спали старики, жаловавшиеся ему на плохие сны. В самом воздухе, который казался наэлектризованным ожиданием.

Он был человеком, привыкшим доверять своей интуиции, отточенной годами молитвы. И она говорила ему, что аномалия никуда не делась. Она просто затаилась. Скрылась. И это было ещё опаснее. Потому что то, что скрывается, боится. А тот, кто боится, может быть загнан в угол.

Отец Алексей не знал, что именно он должен делать. Он не мог пойти к людям и сказать: «Братья и сестры, я чувствую, что среди нас скрывается гость из иного мира, давайте будем к нему милосердны». Его бы сочли сумасшедшим. Его оружием была не проповедь, а тишина. Наблюдение. И молитва.

Он просил не о чуде. Он просил о мудрости для себя и о милосердии для других. Он молился о том, чтобы, когда тайна неизбежно выйдет на свет, люди в первую очередь увидели в ней не угрозу, а чудо. Не врага, а заблудшую душу. Он понимал, что шанс на это ничтожно мал. Но именно за такие ничтожные шансы и стоило молиться.

Он был как смотритель маяка, который ещё не знает о приближающемся шторме, но уже чувствует изменение в поведении моря и криках чаек. Он готовил свой светильник, не зная, какому кораблю и в какой тьме ему предстоит указать путь.

* * *

Путь обратно в город был медленным и нервным. «Москвич», перегруженный сверх всякой меры, полз по ночной дороге со скоростью черепахи. Каждая кочка отдавалась глухим, тяжёлым ударом, и Дмитрию казалось, что задняя ось вот-вот сломается.

Наконец, они добрались до дома Константина Сергеевича. Теперь им предстояла самая сложная часть — перенести стокилограммовый груз из машины в подвал.

— Через подъезд — исключено, — сразу сказал Артемьев. — Соседи увидят. Только через окно.

Окно его подвала было маленьким, узким, расположенным почти на уровне земли. Протащить через него такой громоздкий объект казалось невозможным. Но Самус, осмотрев его, лишь кивнула. Она снова взяла командование на себя.

Она жестами объяснила план. Сначала — верёвки. Они обвязали ранец, оставив длинные концы. Затем Дмитрий и Константин Сергеевич, напрягая все силы, подтащили его к самому окну. Самус, легко спрыгнув в приямок, открыла окно изнутри и заняла позицию в подвале.

— Давай! — скомандовал Дмитрий.

Они с Артемьевым начали медленно опускать ранец в приямок, удерживая его на верёвках. Самус, стоя внизу, направляла его, поворачивая под нужным углом, чтобы он прошёл в узкий проём. Это была ювелирная работа, требовавшая миллиметровой точности и огромной силы. Несколько раз ранец застревал, и им приходилось вытаскивать его и начинать заново.

Наконец, после получаса борьбы, скрипа металла о бетон и сдавленных ругательств Дмитрия, ранец с глухим стуком опустился на земляной пол подвала. Операция была завершена.

Они стояли в подвале, тяжело дыша, грязные, покрытые потом и землёй. Вокруг них царил привычный мир Константина Сергеевича: стеллажи с книгами, старый самописец, карта звёздного неба на стене. И теперь посреди этого мира стоял он. Инопланетный доспех. Артефакт, который нарушал все законы этого уютного, упорядоченного мирка.

— Ну вот, — выдохнул Артемьев, устало опускаясь на старый стул. — Теперь он в безопасности.

Дмитрий подошёл и снял с доспеха брезент. Теперь, в свете единственной лампочки, они могли рассмотреть его как следует. Он был покрыт царапинами и вмятинами — шрамами от неизвестных им битв. В одном месте броня была пробита чем-то, что оставило оплавленные, почерневшие края. Это не был парадный мундир. Это была рабочая одежда солдата, прошедшего через ад.

Самус подошла к своему доспеху. Она провела рукой по его поверхности, стирая грязь. В её прикосновении была усталость, горечь, но в то же время — нежность. Это была не просто машина. Это была часть её.

Она повернулась к ним.

— Work, — сказала она. Работа.

Она не собиралась отдыхать. Она собиралась немедленно приступить к его воскрешению.

И они поняли, что всё, что было до этого — ночные бдения в гараже, зарядка конденсаторов — было лишь прелюдией. Настоящая работа начиналась только сейчас. Им предстояло не просто «подзарядить» броню. Им предстояло её отремонтировать. Здесь, в этом старом подвале, используя примитивные земные инструменты и гений трёх отчаянных людей.

Константин Сергеевич посмотрел на свой самописец, потом на инопланетный доспех. Его тихая научная жизнь закончилась. Началось нечто невообразимое. Он устало улыбнулся. Кажется, на пенсии ему скучать не придётся.

* * *

Подвал Константина Сергеевича на следующие несколько недель превратился в самую секретную и самую продвинутую мастерскую на планете Земля. Днём это было всё то же убежище старого учёного, пахнущее книжной пылью. Но каждую ночь, когда город засыпал, оно преображалось. Тусклая лампочка под потолком сменялась ярким светом нескольких прожекторов, которые принёс Дмитрий. Тишина уступала место тихому гудению приборов, щелчкам инструментов и негромким голосам трёх заговорщиков.

Самус действительно знала, что делать. Её доспех, созданный гением расы Чозо, был не монолитным истуканом, а сложнейшим модульным конструктором. Каждая пластина, каждый сервопривод, каждый кабель были спроектированы так, чтобы их можно было демонтировать и заменить, имея лишь базовый набор инструментов и доступ к интерфейсу. Более того, в её комлинке хранились полные технические схемы, инструкции по ремонту и протоколы диагностики для каждой системы.

Проблема была в инструментах.

В первый же вечер она вывела на экран комлинка изображение нужного ей прибора — плазменного микро-резака. Дмитрий посмотрел на это, почесал в затылке и сказал:

— У меня в гараже есть плазменный резак. Но он размером со шкаф и режет рельсы. А эта штука… она как авторучка.

И так было со всем. Ей нужен был молекулярный уплотнитель для заделки трещины в нагрудной пластине — у них была только эпоксидная смола. Ей требовался калибратор тахионных датчиков — у них был лишь старый советский осциллограф.

Именно здесь и началось настоящее волшебство. Это был не просто ремонт. Это был акт невероятной инженерной импровизации, перевод инопланетных технологий на язык земных возможностей.

Самус была мозгом и руками. Она проводила диагностику, выявляла повреждённые узлы. Она показывала схемы, объясняя через корявый переводчик, какая деталь ей нужна и какими свойствами она должна обладать.

Дмитрий был её аватаром в мире земных технологий. Он смотрел на схему инопланетного предохранителя и говорил: «Ага, значит, он должен выдержать такой-то ток и сработать при таком-то напряжении. Понятно. Это можно сделать из… вот этого старого реле и пары диодов». Он уходил в свой гараж и возвращался с уродливыми, собранными на коленке, но работающими аналогами. Он не мог воссоздать технологию Чозо. Но он мог имитировать её функцию.

Константин Сергеевич был их теоретиком и контролёром качества. Когда Самус требовался проводник с определённым сопротивлением, именно он, вооружившись справочниками и логарифмической линейкой, рассчитывал, какой сплав из имеющихся у Дмитрия — медь, вольфрам, нихром — подойдёт лучше всего. Он проверял каждую самодельную деталь на своих приборах, отбраковывая то, что не соответствовало строгим параметрам.

Они работали как единый организм. Однажды им нужно было заменить повреждённый силовой кабель внутри ноги доспеха. Оригинальный был сделан из сверхпроводящего полимера. Такого на Земле не существовало. После долгих расчётов и споров они нашли решение. Дмитрий принёс толстый медный кабель из бескислородной меди, используемый в Hi-Fi аудиосистемах. Константин Сергеевич рассчитал его сечение. А Самус, используя свой комлинк, показала им схему плетения, которая минимизировала потери энергии. Они втроём, в полумраке подвала, несколько часов плели этот кабель, как древние мастерицы плели гобелен.

Шаг за шагом, узел за узлом, мёртвый титан на полу подвала начал оживать.

Сначала они восстановили вспомогательные системы. Заработала внутренняя подсветка шлема. Включились системы жизнеобеспечения. Затем они перешли к главному — к энергосистеме. Микро-реактор был мёртв, но основные энергоячейки и конденсаторы были целы. Их нужно было просто зарядить.

И снова в дело пошёл резонатор Дмитрия. Каждую ночь они проводили рискованные сеансы, перекачивая энергию из гаража в подвал через сеть удлинителей, которые Дмитрий хитроумно провёл через заброшенные коммуникационные тоннели, чтобы никто не заметил. Подвал гудел, как трансформаторная будка, а они, затаив дыхание, следили за индикаторами заряда.

В одну из ночей, примерно через две недели после начала их работы, произошло важное событие. Уровень заряда достиг минимально необходимого для активации экзоскелета.

— Try, — сказала Самус, и в её голосе было непривычное волнение.

Она не стала надевать доспех. Она подключилась к нему через интерфейсный кабель. Она закрыла глаза. Дмитрий и Артемьев, стоя рядом, увидели, как бронированные пластины на руках и ногах доспеха едва заметно дрогнули. А затем, с тихим шипением пневматики и жужжанием сервоприводов, бронированная рука медленно, очень плавно поднялась в воздух и сжалась в кулак.

Дмитрий не сдержался и зааплодировал. Константин Сергеевич снял очки и протёр глаза, пряча улыбку.

Они сделали это. Они воскресили титана.

Он был ещё слаб. Оружейные системы были оффлайн. Визор работал с помехами. Но он был жив. Экзоскелет функционировал.

Самус открыла глаза. Она смотрела на послушную ей бронированную руку. Она снова была целой. Почти. Она повернула голову к своим друзьям. В её взгляде была благодарность — глубокая, молчаливая, стоящая тысячи слов.

В этот момент они перестали быть просто её спасителями. Они стали её оружейниками. Её командой поддержки. Её семьёй в этом странном, примитивном, но таком отзывчивом мире.

Они ещё не знали, что их работа была как нельзя кстати. Потому что там, в холодной темноте космоса, незваные гости уже входили в гравитационный колодец Солнечной системы. И их интересовал не сигнал о помощи. Их интересовал источник этого сигнала. Мощный, нестабильный, обещающий богатую добычу. Их интересовал резонатор Дмитрия. И тот, кто умел им управлять.

* * *

В двухстах километрах от Зари-17, глубоко под землёй, в бетонном бункере, построенном ещё во времена холодной войны, не спали уже две недели. Это место не было обозначено ни на одной карте. Официально его не существовало. Это был «Объект-4», главный центр контроля космического пространства и радиоэлектронной разведки Войск Воздушно-космической обороны.

Здесь работали не просто военные. Здесь работали лучшие умы — астрофизики в погонах, гении-программисты, аналитики, способные по малейшему изменению в фоновом шуме эфира определить запуск спутника-шпиона на другой стороне планеты.

Две недели назад, в ту самую ночь, когда Дмитрий нажал кнопку «Enter», все их приборы сошли с ума. Это не было похоже ни на что, что они видели раньше. Из точки, которую они с точностью до метра определили как небольшой городок Заря-17, в космос ударил луч. Он был невидим, неслышим, но его энергетический след зафиксировали все их сенсоры — от радиотелескопов до сейсмических датчиков.

Сигнал был сверхкороткий, всего несколько секунд. Но за эти секунды он передал в космос больше энергии, чем все земные радиопередатчики, вместе взятые, за год. И он был узконаправленным. Он не рассеивался, а шёл чётким, сфокусированным лучом в одну точку глубокого космоса.

Первой реакцией был шок. Затем — тревога. Это было оружие? Испытание чего-то нового? Сигнал от вражеской «спящей ячейки»?

За дело взялись аналитики. Они «поймали» сигнал, записали его. И когда они начали его расшифровывать, их тревога сменилась полным недоумением.

Это не был код. Не шифровка. Это был, по сути, «крик о помощи». Пакет данных, содержащий астрометрические координаты, видеозапись катастрофы неизвестного корабля и идентификатор, состоящий из неземных символов. Всё это было упаковано в протокол передачи, который опережал земные технологии на сотни лет.

В «Объекте-4» воцарилась строжайшая секретность. О случившемся было доложено на самый-самый верх — узкому кругу лиц, которые принимали решения. И решение было принято: наблюдать.

Генерал-майор Илья Андреевич Воронов, начальник «Объекта-4», был человеком старой закалки. Седой, подтянутый, с глазами, которые, казалось, видели всё насквозь. Он не верил в маленьких зелёных человечков. Но он верил в факты. А факты были на его мониторе.

— Итак, что мы имеем? — спросил он, обращаясь к своим лучшим аналитикам, собравшимся в его кабинете.

— Имеем следующее, товарищ генерал, — ответил молодой капитан, гений криптографии. — Из Зари-17 был отправлен аварийный сигнал с потерпевшего крушение инопланетного корабля. Сигнал был отправлен с помощью технологии, которая не должна существовать. Она генерирует поле, которое мы пока не можем даже классифицировать.

— Источник? — коротко спросил Воронов.

— Источник активен. Периодически. Мы фиксируем слабые, короткие всплески той же энергии. Каждую ночь, примерно с полуночи до трёх-четырёх утра. Они исходят из двух точек, которые мы локализовали. Частный гараж в кооперативе «Северный» и подвал жилого дома на улице Циолковского.

— Кто там живёт?

— В подвале… то есть, в доме — Артемьев Константин Сергеевич, — ответил другой аналитик, — бывший физик из местного НИИ, пенсионер. Считался чудаком, занимался гравитационными аномалиями. Гараж принадлежит некоему Дмитрию Лосеву, инженер, работает в местной телекоммуникационной компании. Талантливый самоучка, неоднократно публиковал в сети статьи о своих разработках в области альтернативной энергетики.

Генерал Воронов задумчиво побарабанил пальцами по столу. Картина вырисовывалась дикая, но логичная. Старый, списанный со счетов теоретик и молодой, непризнанный практик. И… сам пришелец. Тот, кто дал им технологию.

— Они что-то делают, — сказал он. — Каждую ночь. Они не просто сидят и ждут. Они работают. Готовятся.

— Готовятся к чему, товарищ генерал? — спросил капитан.

— К тому же, к чему должны готовиться и мы, — ответил Воронов, и его взгляд стал жёстким. — К ответу. На такой сигнал могут откликнуться. И мы понятия не имеем, кто. Спасатели? Или мародёры?

Решение было принято. Никаких арестов. Никакого прямого вмешательства. Это могло спугнуть «объект» или спровоцировать его. Вместо этого в Заря-17 была отправлена небольшая группа наблюдения. Не спецназ. Лучшие специалисты по негласному наблюдению. Они приехали в город под видом геологов, экологов, командировочных. Они сняли квартиры, установили в лесу датчики движения и скрытые камеры. Они прослушивали телефоны. Они вели наблюдение за домом Артемьева и гаражом Лосева. Круглосуточно.

Они видели, как старик и молодой человек каждую ночь встречаются. Как они носят в подвал какие-то приборы. Как потом из подвала доносятся странные звуки. Они не могли заглянуть внутрь, но общая картина была ясна.

Самус они не видели ни разу.

Её профессионализм был на несколько порядков выше их методик. Она не пользовалась телефоном. Она выходила из дома только ночью, и её маршруты были непредсказуемы. Она чувствовала их присутствие. Она не видела их камер, не слышала их жучков, но она ощущала «неправильность». Лишнюю машину на улице. Дворника, который слишком долго подметал одно и то же место. Она предупредила Дмитрия и Артемьева.

— They watch, — сказала она им однажды вечером. — Outside. Always. Они наблюдают. Снаружи. Всегда.

Это заставило их стать ещё осторожнее.

Так в маленьком городке установилось хрупкое, негласное равновесие. Наши герои, запершись в подвале, пытались воскресить своего титана, не зная, что за каждым их шагом следят. А на холме за городом, в неприметном фургоне, набитом аппаратурой, сидели люди в штатском и смотрели на экраны, пытаясь понять, с чем они столкнулись.

И те, и другие ждали. Они смотрели на небо. И готовились. И к лучшему, и к худшему. И лучшим исходом для всех них было бы, если бы небо и дальше продолжало молчать.