Свет за краем палочки (джен)

Белизна.

На этот раз не слепящая белизна магии Света и не холодное сияние зеркал. Это была скучная, пахнущая хлоркой и зельями белизна палаты Святого Мунго.

Гарри моргнул. Веки были тяжелыми, словно налитыми свинцом.

Он лежал на кровати. Ощущения были странными: тело болело, но это была «хорошая» боль — боль заживающих мышц, а не распадающейся материи.

Первым делом он посмотрел на левую руку.

Он боялся увидеть кристалл. Боялся увидеть обугленную кость.

Но рука была… рукой.

Бледная кожа, синеватые вены, знакомые мозоли от древка метлы и палочки.

Только ладонь изменилась.

В самом центре, там, где он держал Камень Земли, остался шрам. Но не уродливый рубец. Это был тонкий, едва заметный рисунок, словно выжженный белыми чернилами под кожей. Спираль. Или воронка. След, оставленный чистой энергией, которая прошла сквозь него и ушла, не забрав с собой плоть.

— Очнулся?

Гарри повернул голову.

На соседней койке, отделенной тумбочкой с цветами (лилии?), сидела Салли.

Она была одета в больничную пижаму — нелепую, в мелкую полоску. Её белые волосы были чисто вымыты и расчесаны, спадая на плечи.

Она не спала. Она сидела, поджав ноги к груди, и с напряженным вниманием рассматривала… свои пальцы. Она сгибала и разгибала их, касалась подушечкой большого пальца остальных, словно проверяя механизм.

— Моя рука… — прохрипел Гарри. Голос был слабым, горло пересохло.

Салли вздрогнула и повернулась к нему. В её фиолетовых глазах (теперь таких ярких на фоне бледного лица) вспыхнула радость.

— Целители сказали, что это чудо, — её голос звучал непривычно. Он шел снаружи. Гарри впервые слышал его не в своей голове, а ушами. У него был низкий, грудной тембр, немного хрипловатый. — Камень Земли не разрушил тебя. Он… провел энергию и распался. Ты просто проводник, Гарри. Хороший проводник не сгорает.

— А ты? — Гарри попытался приподняться на локтях. — Как ты?

Салли опустила ноги на пол. Она встала. Неуверенно, пошатнувшись, но удержала равновесие. Сделала два шага к его кровати.

— Я учусь, — сказала она серьезно. — Учусь дышать. Оказывается, это нужно делать постоянно. Если забываешь — кружится голова. Учусь чувствовать температуру. Пол холодный. Одеяло колючее. Воздух пахнет… — она поморщила нос. — Лекарствами и страхом.

Она подошла вплотную и положила руку на край его кровати.

— И я больше не слышу твоих мыслей, — тихо добавила она. — В моей голове… тихо. Впервые за столько лет. Это пугает.

— Тишина может быть громкой, — кивнул Гарри. — Салли… мы сделали это.

— Сделали, — она осторожно, словно боясь обжечься, коснулась шрама на его левой ладони. — Но я помню тот момент. Когда я проходила через барьер… я думала, ты умрешь. Я чувствовала, как твоя жизнь утекает в меня. Зачем ты это сделал? Зачем рискнул всем ради… голоса в голове?

В палату вошла Гермиона. За ней, с огромным пакетом апельсинов, плелся Рон. Увидев, что Гарри в сознании, Рон выронил пакет. Апельсины весело раскатились по полу.

— Гарри! — Гермиона подбежала первой. Она выглядела так, будто не спала неделю, но в её глазах стояли слезы облегчения. Она порывисто обняла его, но тут же отстранилась, вспомнив о его травмах. — Осторожно, у тебя реберный каркас еще хрупкий!

— Я в порядке, Гермиона, — улыбнулся Гарри. — Честно.

Рон, красный от смущения, собирал апельсины.

— Привет, приятель, — буркнул он, выпрямляясь. — Ты нас напугал. Серьезно. Когда Малфой притащил вас сюда… ты выглядел как стейк средней прожарки.

Рон перевел взгляд на Салли. В его глазах читалась смесь любопытства, страха и благоговения.

— Эм… привет? — он неловко махнул рукой. — Ты ведь… та самая? Которая спалила гоблинов и… ну… вышла из зеркала?

Салли выпрямилась. Даже в пижаме она умудрилась принять позу Верховного Инквизитора.

— Меня зовут Салли Вайтмейн, — сказала она четко. — И я благодарна вам за заботу о Гарри. И за апельсины. Хотя я пока не знаю, что с ними делать.

— Их едят, — подсказал Рон, и вдруг улыбнулся своей широкой, простой улыбкой. — Я покажу. Это проще, чем сжигать нежить, честное слово.

— Где Джинни? — спросил Гарри, и улыбка Рона погасла.

— Она в соседнем крыле, — тихо ответила Гермиона, садясь на стул. — С ней мама и папа. Она физически здорова, Гарри. Но… она помнит все. Помнит холод алтаря. Помнит шепот Дирижера. Ей нужно время.

— Я должен её увидеть, — Гарри попытался спустить ноги с кровати.

— Не сейчас, — Гермиона мягко, но настойчиво удержала его. — Сейчас тебе нужно поговорить с целителем Сметвиком. И… с нами. Гарри, то, что произошло в «Tenebris»… Министерство стоит на ушах. Кингсли сдерживает прессу, но слухи ползут. Говорят о некромантии, о демонах, о секретных экспериментах.

— Пусть говорят, — вмешалась Салли. Она подошла к окну и отдернула штору, впуская свет. — Люди всегда боятся того, чего не понимают. В моем мире меня называли святой и ведьмой в один и тот же день.

Она повернулась к ним, и солнечный свет очертил её фигуру, делая её почти прозрачной, но в то же время невероятно реальной.

— Главное, что мы здесь. И мы живы.

Рон протянул ей очищенную дольку апельсина.

— Попробуй. Это… заземляет.

Салли недоверчиво взяла дольку. Положила в рот. Её глаза расширились.

— Кисло! — воскликнула она, и её лицо сморщилось так забавно, что Рон прыснул. — Это… это как взрыв во рту!

Гарри смотрел на них и чувствовал, как внутри разжимается пружина, которая была взведена с момента его пробуждения в той пещере в Дартмуре.

Его рука была нормальной (почти). Его друзья были рядом. А женщина, которая делила с ним душу, теперь морщилась от кислого апельсина в двух метрах от него.

— Гермиона, — позвал он. — А где Драко?

Гермиона слегка покраснела. Едва заметно, но Гарри заметил.

— Он… он в Министерстве. Вместе с юристами Малфоев. Пытается объяснить, почему он, ты и я разнесли частную собственность, нарушили Статут Секретности и использовали запрещенную магию, чтобы спасти мир. Он сказал, что это «его часть работы».

— Змей чистит чешую, — прокомментировала Салли уже вслух, и Гарри улыбнулся, узнавая её интонации.

В дверь постучали.

Вошел целитель Сметвик — суровый старик в зеленой мантии.

— Мистер Поттер, — проворчал он. — Вижу, вы уже принимаете гостей. Это нарушение режима. Но учитывая, что ваша физиология сейчас представляет собой загадку для науки, я сделаю исключение. Но только на пять минут. Потом — процедуры. И вам, мисс… — он строго посмотрел на Салли. — Вам нужно пройти полное сканирование. Ваше магическое ядро нестабильно. Оно… слишком яркое для человека.

Салли кивнула.

— Я готова, доктор. Но сначала… Гарри?

Она посмотрела на него. В её взгляде был вопрос, который не требовал слов. «Мы теперь чужие? Разделенные?»

Гарри покачал головой.

— Мы не чужие, Салли. Мы просто… переехали в разные комнаты.

Сметвик выгнал Рона и Гермиону.

Когда дверь закрылась, Гарри остался лежать, глядя на шрам-спираль на ладони.

Он чувствовал пустоту в голове. Там, где раньше был её голос, теперь были только его собственные мысли. Это было одиноко.

Но потом он посмотрел на апельсиновую корку, оставленную Салли на тумбочке, и понял: это не одиночество. Это свобода. Для них обоих.

* * *

Коридор, ведущий в крыло восстановительной терапии, казался бесконечным. Белый линолеум, белые стены, запах зелий и апельсинов — всё это создавало ощущение вакуума.

Гарри остановился перед дверью с табличкой «Д. Уизли».

Он поправил манжет рубашки, скрывая шрам-спираль на ладони. Ему было страшно. Страшнее, чем перед прыжком в Зазеркалье. Там он рисковал жизнью. Здесь он рисковал причинить боль человеку, который этого не заслужил.

Рон, стоявший у стены, молча кивнул ему.

— Она не спит. Родители ушли в кафетерий. Иди.

Гарри толкнул дверь.

Джинни сидела в кресле, укутанная в плед. Она смотрела в окно, на серый лондонский пейзаж. Она похудела. Её огненно-рыжие волосы потускнели, словно из них выкачали часть света.

Услышав шаги, она не обернулась сразу.

— Я знала, что ты придешь, — её голос был тихим, лишенным той звенящей энергии, которую Гарри помнил. — Ты всегда приходишь, когда чувствуешь вину.

— Привет, Джинни, — Гарри остался стоять у двери.

Она наконец повернулась. Её карие глаза были сухими, но в глубине зрачков застыла тень. Тень того, что она видела на алтаре в «Tenebris».

— Садись, — она кивнула на стул. — Не стой надо мной, как на похоронах. Я жива.

Гарри сел. Между ними было всего полметра, но казалось — океан.

— Я слышала, — сказала Джинни, глядя на его руки. — Слышала, что ты сделал. Рон рассказал. Ты вытащил… женщину. Из зеркала.

— Да. Её зовут Салли.

— Та самая, что жила у тебя в голове? — Джинни горько усмехнулась. — Знаешь, Гарри, когда мы встречались после войны… я всегда чувствовала, что ты где-то не здесь. Ты сидел со мной, держал меня за руку, но смотрел сквозь стены. Я думала, это ПТСР. Думала, ты всё еще воюешь с Волдемортом в своих снах.

Она подалась вперед, и плед соскользнул с её плеч.

— А оказалось, ты просто ждал кого-то другого.

— Это не так, — тихо возразил Гарри. — Я не знал её тогда. Мы встретились случайно. Это была катастрофа, Джинни, а не план.

— Катастрофа, — эхом повторила она. — Знаешь, что я чувствовала там, на алтаре? Когда Дирижер начал петь? Я не спала, Гарри. Я была парализована, но я всё чувствовала. Я чувствовала, как меня разбирают на

части. Как мою магию вытягивают, чтобы открыть дверь для чего-то древнего и голодного.

Гарри сжал кулаки.

— Я убью того, кто это заказал.

— Не сомневаюсь, — Джинни посмотрела ему прямо в глаза. — Ты убьешь. Ты мститель, Гарри. Ты воин. А я… я хотела дом. Я хотела, чтобы воскресенья были для блинчиков, а не для зачистки темных артефактов.

Она протянула руку и накрыла его ладонь — ту самую, левую. Она почувствовала шрам под пальцами.

— Твоя рука холодная, Гарри. Даже сейчас. Ты спас меня, спасибо. Но ты спас меня, потому что это твоя работа. А её… — голос Джинни дрогнул. — Её ты спас, потому что не мог без неё дышать. Я видела твое лицо, когда ты нес её. Ты никогда так на меня не смотрел.

Гарри хотел возразить, сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле. Врать Джинни сейчас было бы преступлением.

— Прости меня, — только и смог сказать он.

Джинни убрала руку.

— Не извиняйся за то, кто ты есть. Ты — шторм, Гарри. А я устала от ветра.

Она откинулась на спинку кресла, выглядя внезапно очень взрослой и очень уставшей.

— Иди к ней. Она там, в коридоре? Ждет тебя?

— Она в соседней палате. Учится есть апельсины.

Джинни слабо улыбнулась.

— Иди. И, Гарри… будь счастлив. Насколько такие, как ты, вообще могут быть счастливы.

Гарри встал. Он чувствовал странную смесь боли и облегчения. Узел, который затягивался годами, был разрублен.

— Ты тоже, Джинни. Ты заслуживаешь лучшего, чем шторм.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

В коридоре его ждал Рон. Он не собирал апельсины. Он стоял, прислонившись спиной к стене и глядя в потолок.

— Ну как? — спросил Рон, не поворачивая головы.

— Мы… поговорили.

— Она плакала?

— Нет. Она сильнее, чем мы думаем, Рон.

Рон вздохнул и посмотрел на друга. В его взгляде не было осуждения, только усталая мудрость человека, который слишком много видел.

— Знаешь, Гарри, я злился на тебя. Когда Гермиона рассказала про эту… связь. Я думал: «Какого чёрта? Он бросил мою сестру ради голоса в башке?»

Гарри опустил глаза.

— Рон, я…

— Заткнись и слушай, — беззлобно перебил Рон. — Я злился. А потом я увидел, как ты дрался в том клубе. Как ты орал, когда зеркало пыталось её забрать. Ты горел, Гарри. Я не видел тебя таким живым со времен битвы за Хогвартс. С Джинни ты был… потухшим. Как камин, в котором остались одни угли.

Рон отлип от стены и положил тяжелую руку на плечо Гарри.

— Джинни найдет себе кого-то нормального. Кого-то, кто будет играть в квиддич по выходным и бояться пауков. Ей нужен покой. А тебе… тебе нужна война. И, похоже, ты нашел себе идеального напарника для этого.

— Она не просто напарник, Рон. Она… сложная.

— Женщины все сложные, дружище. Спроси меня, я пытался строить отношения с Гермионой Грейнджер, — хохотнул Рон. — Не сложилось. Эта твоя… Салли. Она странная. Она смотрит на апельсин так, будто он сейчас взорвется. Но она смотрит на тебя так, будто ты — единственный якорь в этом мире. Не облажайся.

— Постараюсь.

— И еще, — Рон понизил голос. — Кингсли не просто так дал тебе карт-бланш. Он боится. В Министерстве шепчутся. Харон был только началом. Если то, что сидит в Бездне, реально проснулось… нам всем понадобится твой «Свет». Так что корми её апельсинами, Гарри. Она нам пригодится.

Дверь соседней палаты открылась.

На пороге стояла Салли.

Она уже переоделась в ту одежду, которую принесла Гермиона — простые джинсы и свитер. Это выглядело на ней непривычно, слишком по-магловски для Верховного Инквизитора, но ей шло.

Она держала в руках наполовину съеденный апельсин.

— Гарри, — позвала она. — Там доктор Сметвик ругается. Говорит, что у меня уровень магии скачет, как… как он сказал? Как бешеная пикси?

Гарри улыбнулся Рону.

— Мне пора.

— Иди, — Рон хлопнул его по спине. — Иди, спасай свою катастрофу.

Гарри подошел к Салли.

— Всё в порядке? — спросил он, глядя на её обеспокоенное лицо.

— Нет, — честно ответила она. — Мне холодно, эта одежда колется, и я не понимаю половину слов, которые говорит доктор. Но… — она посмотрела на него своими невероятными фиолетовыми глазами. — Ты вернулся. Значит, всё будет хорошо.

Она взяла его под руку — просто, естественно, как будто делала это всю жизнь.

— Идем, Гарри. Я хочу домой. В тот дом, где пахнет собакой и старыми книгами. Я хочу перестроить его. Сделать из склепа крепость.

— Крепость? — переспросил Гарри, ведя её по коридору.

— Конечно. Если за нами придут… мы должны встретить их на своей земле.

Они уходили по длинному белому коридору.

Две искалеченные души, которые нашли способ стать целыми, только соединившись.

Тень Гарри на полу падала чуть левее, чем нужно. А тень Салли, несмотря на отсутствие солнца, гордо держала в руках призрачный посох.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ