Профессиональная деформация (гет)

Высшее образование говорит лишь о том, что вы знаете, где искать ответы на вопросы...

NA

На завтраке отсутствовала добрая половина педагогического коллектива: ни Грейнджер, ни Снейпа, ни Лонгботтома. Не было даже директора МакГонагалл, которая после утренней беседы о работе в целом и срочном заседании Попечительского совета в частности довела Паркинсон до дверей Большого зала и исчезла. Панси с превеликим удовольствием последовала бы за Минервой, но в свете последних событий это слишком уж походило на бегство. Под перекрестными взглядами коллег и студентов Паркинсон сидела как на иголках, впервые в жизни сочувствуя Поттеру.

«Железный человек, на него весь пятый курс пялились, и я в том числе, а он так никого и не убил».

После вчерашней истерики Панси уснула как убитая — Невилл довел ее до комнаты и заставил выпить успокоительное зелье. К счастью, обдумывать, как общаться с Лонгботтомом и что вообще делать с этой самой любовью, теперь не было ни необходимости, ни возможности — все существо Паркинсон было сосредоточено на решении двух вопросов: как выпутаться и где пропадает Грейнджер.

У Панси имелись, разумеется, некоторые предположения, куда могла отправиться Гермиона, но чтобы вот так исчезнуть, ничего не сказав, не объяснив все четырежды и не извинившись двадцать раз, — на Грейнджер это было не похоже. МакГонагалл вскользь обронила, что преподавательница Чар взяла вынужденный отпуск за свой счет, а все ее пары заменены в расписании на другие.

С собственными проблемами у Панси дела обстояли куда хуже. В пятницу должно было состояться внеочередное заседание Попечительского совета, на котором решат, уволить ли Паркинсон к дьяволу, или же позволить доработать до конца семестра. И тут Панси тоже ничего не могла поделать: ее даже не приглашали на собрание. Минерва, разумеется, обещала стоять на своем до конца, но и она не была всесильна.

За эти два месяца Панси пару раз слышала, что Люси Малфой сетовала: самое интересное происходило в Хогвартсе задолго до того, как их поколение выросло. Паркинсон пропускала эти глупости мимо ушей, но сейчас точно бы могла ответить Люси, что отдала бы все на свете, чтобы родиться в другую эпоху — где не было ни Лорда с его манией величия, ни Дамблдора с бредовыми идеями о великой силе любви.

Дни поплыли, будто в тумане. Сова, посланная Гермионе, прилетела обратно с коротенькой запиской: «Вернусь семнадцатого. Гарри поможет». Что именно Грейнджер имела в виду, Панси не поняла, да и не пыталась понять.

В четверг, тринадцатого ноября, в кабинет Маггловедения пришли семикурсники, те самые, с которыми был придуман «Римский клуб». Они съели все конфеты «анонимного» дарителя, выбирали название для газеты Хогвартса. Панси прохохотала весь вечер. Никто из студентов так и не решился спросить, уволят ли профессора Паркинсон с работы, но глаза у многих были печальные, несмотря на веселье.

Вечером пятницы, после заседания, глава Попечительского совета прислал Панси длинное пространное письмо, заканчивающееся словами: «К сожалению, большинство членов совета сошлись во мнении, что Вы можете доработать до конца семестра, согласно Вашему контракту. Однако в постоянной работе, а также рекомендациях Хогвартс Вам отказывает. Кроме того, Вы должны прекратить деятельность так называемого «Римского клуба». Уверен, Вы не планировали продолжать работу педагога, поэтому данное решение совета никак не повлияет на Вашу дальнейшую карьеру».

Это был конец. Шах и мат. Никакой надежды ни на что.

Так как Грейнджер еще не вернулась, Панси дежурила сегодня одна: всю ночь бродила по коридорам с чашкой кофе в руке. В шесть утра она застукала Лонгботтома под своей дверью с очередной коробкой шоколада. Не сдержавшись, высказала ему все, что думала о подобном идиотизме. К сожалению, говорить пришлось шепотом, чтобы не разбудить остальных коллег, поэтому впечатление, очевидно, смазалось.

— Мы не в детском саду, в конце концов! — резюмировала Панси, когда окончательно выдохлась.

По лицу Невилла было заметно, что всю ее тираду он благополучно пропустил мимо ушей.

— Что?! — не выдержав, рявкнула Панси.

— Ты уже решила, стоит ли меня ненавидеть за то, что я тебе нравлюсь?

Она на мгновение прикрыла глаза.

«Дыши. Просто дыши».

— Ты в курсе, что ты невыносим?

— Да, Снейп не уставал повторять это на каждом занятии.

Невилл стоял, прислонившись к ее двери. Руки в карманах, какие-то фенечки на левом запястье, голова насмешливо наклонена влево. И рубашка. Та самая.

«Соберись, тряпка!»

Панси помотала головой, собираясь с мыслями:

— Вот в чем дело: для тебя все это — игра. Весело, приятно, непринужденно. Но не для меня. У меня нет на это времени. Мое время истекло. Пожалуйста, оставь меня в покое!

Она хлопнула дверью перед его носом, стараясь не расплакаться.

Все было плохо, очень плохо. От самой себя тошнило, Грейнджер исчезла, Лонгботтом достал. Не стоило, совсем не стоило впускать кого-то в свою жизнь. Все происходит в точности как всегда. Люди, без которых не представляешь существования, исчезают, оставляя наедине с насмешливым внутренним голосом.

Люди просто уходят. Всегда.

В ожидании рассвета Панси выкурила три сигареты, выпила еще две чашки кофе. А сразу после завтрака отправилась в Аврорат, к куратору.

Из кабинета Джорджа Конноли Паркинсон вышла мрачная и со списком вакансий в руке, который незамедлительно разорвала на кусочки. Смешно надеяться найти новую работу после разгромной статьи в «Пророке». Куратор выглядел уставшим. Похоже, как это ни странно, он действительно переживал за нее. Спрашивать в стенах Аврората, известно ли Конноли, кто заказал статью, было бы невероятно глупо. Вообще, не стоило заводить разговор о том, что кто-то всеми силами старается помешать Панси снова стать полноправной гражданкой магической Британии.

Оставалось лишь одно — смириться. В конце концов, после увольнения из Хогвартса она всегда могла вернуться к магглам. Паршиво, конечно.

Наверное, все так и должно было быть.

Панси медленно пошла по коридору, погруженная в свои мысли, как вдруг услышала собственное имя из-за неплотно прикрытой двери.

— Ты можешь помочь Паркинсон.

— Послушай, я...

— Я говорю, что ты можешь ей помочь!

Голоса были одновременно и знакомы, и незнакомы. Не задумываясь об этом, Панси замерла, как мышка, дыша через раз.

— Слушай, ты ведь ничего не знаешь!

— Все я знаю. В мае девяносто восьмого мне предложили участвовать в одном эксперименте. Сулили многое — деньги, славу. Я ответил, что деньгами меня обеспечили родители, да и славой я не обделен. И кажется мне, что я навел того странного типа в маске на мысль о том, что можно использовать кого-то более слабого и незащищенного. Как Паркинсон.

— Нев, слушай, я...

— Я знаю, что ты пришел в Аврорат намного позже, Гарри. Я знаю, что даже сейчас твои решения значат очень мало, хоть ты и числишься главой Аврората. Но ты ей должен. Мы все ей должны.

Поттер и Лонгботтом. Этот разговор ей чудится. Это все недосыпание и пониженное давление. Этого просто не может быть.

— Ты думаешь, я не хочу ей помочь?! — Поттер явно разозлился. — Думаешь, мне все равно, что будет со всеми ними? То, что Аврорат делает с ребятами, с Панси, — низко. Я не для этого боролся против Волдеморта!

— Я знаю.

— Я перерыл все документы, пытаясь найти лазейку. Но она подписала договор. Все они подписали договор. Все по закону.

— Я знаю.

— Я устал, Невилл. Ничего не изменилось. Мы воевали зря.

— Я знаю, — в третий раз обреченно повторил Лонгботтом.

Наступила тишина. Слышно было только, как тикают часы в кабинете Поттера. Панси безумно захотелось войти в комнату и сказать, что она все знает. Что Поттеру не нужно больше лгать, притворяться. Что она все понимает и прощает.

Потому что внутри у нее огромная дыра, которую ничем не заполнить.

Потому что ей уже так восхитительно все равно!

— А если... если я женюсь на ней?

Паркинсон прикусила согнутый палец, чтобы не рассмеяться. Снейп бы сказал, что гриффиндорство — это диагноз.

— Она перестанет быть Паркинсон, ей не нужно будет надеяться на милости этих ваших... экспериментаторов! И будет жить. Просто жить.

«Как романтично, да, Панси?»

— Вообще, это мысль... — медленно произнес Поттер. — Твое имя даст ей защиту.

«Поттер, ты что, сбрендил?!» — едва не заорала Панси.

— Но неужели ты готов жениться на ней? По-настоящему, выполнив все ритуалы? Развод при таком браке почти невозможен.

— А кто сказал, что я собираюсь разводиться? Я люблю ее.

«Кто-то из нас определенно сошел с ума», — отстраненно подумала Панси, прислоняясь к стене.

Непостижимо.

Мир и правда безумен.

* * *

Панси вернулась в Хогвартс с головной болью и ужасным бардаком в душе.

Выходя от куратора, она была готова послать все к чертям, отказаться от дальнейших попыток вернуть свои деньги и просто уволиться. Но теперь... Очередной случайно подслушанный разговор не давал покоя.

Если предположить, что Лонгботтом сказал Поттеру правду, значит, эксперимент действительно преследовал какие-то совершенно иные цели. Следовательно, бежать было не так уж глупо.

А как же Милли, Грег и все остальные? Неужели просто уйти, наплевав на возможные последствия для друзей?

С другой стороны, что она может? Ей бы самой выбраться из этого болота, в которое медленно, но верно превращается ее жизнь.

Однако как здорово работает бог случайных совпадений. Минутой раньше, минутой позже — и она бы ничего не узнала. И рефлексировала бы, как полная идиотка, получив кольцо от Лонгботтома.

А эти нелепые, ненужные, непонятные отношения с Невиллом? Конечно, Панси сама была виновата, допустила, но — замужество?! Увольте, пусть даже оно несло ей прямую выгоду!

Хотя... Когда Невилл сказал, что любит ее, он явно не шутил. Правда, он признался в этом не ей, а Поттеру, но все-таки...

Где, черт побери, носит Грейнджер, когда она так нужна?!

Панси кружила по комнате, измеряя шагами ковер, пытаясь решить, что делать дальше, пока не заметила собственное отражение в зеркале. Бледная, потемневшие безумные глаза в пол-лица, волосы дыбом, потому что она то и дело их взъерошивала.

— Не сходи с ума! — строго сказала Паркинсон своему отражению. — Надо просто принять решение. И все.

На самом деле обдумывать было нечего. Панси четко осознавала одну простую истину о самой себе: несколько раз все тщательно проанализировав, она все равно всегда возвращалась к первоначальному решению, которое оказывалось наиболее логичным и верным.

Все очень просто. Дерись или беги.

А истерики из-за невозможности, трудности выбора вызваны лишь тем, что самое верное решение редко бывает приятным.

К вечеру субботы Панси привела себя в порядок, спокойным шагом дошла до учительской, отозвала директора в сторону и произнесла самым ровным тоном, на который была способна:

— Мне придется уйти.

МакГонагалл попыталась что-то сказать, но Панси перебила, не слушая:

— Вы сами это прекрасно понимаете. Мне все равно не дадут работать. Но, прежде чем уйти, я бы хотела кое-что исправить.

Минерва озадаченно приподняла бровь:

— Что именно?

— Я хочу отвезти студентов на экскурсию в маггловский Лондон, — уверенно сказала Паркинсон. — Музей мадам Тюссо, Тауэр, Букингемский дворец... Я говорила со старшекурсниками. Многие из них ничего не видели дальше Косого переулка и Хогсмита. Я думаю, это заслуживает внимания.

МакГонагалл слегка замялась, раздумывая. Толпа малолетних волшебников в центре Лондона под руководством злокозненной преподавательницы Маггловедения, которую практически отстранили от работы. Разумеется, это вряд ли могло понравиться Попечительскому совету.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась Панси, — почти всем семикурсникам уже есть семнадцать. Но остальные должны будут предоставить согласие родителей.

Минерва кивнула, решившись:

— Ну, хорошо! Только, вероятно, вам потребуется еще преподаватель с помощь?

— Да, пожалуй, — рассеянно отозвалась Панси.

Мыслями она была уже в Лондоне, составляла маршрут.

На следующее утро Панси обнаружила на столе в кабинете охапку душистых полевых цветов. Несмотря на досаду, выбросить их рука не поднялась.

* * *

22 ноября 2003 года

Оказалось, что, если ты действительно избегаешь человека, Хогвартс готов предоставить массу возможностей. Возникающие сами собой ниши, дополнительные лестницы и потайные ходы — замок, словно чувствуя желания Панси, помогал ей успешно скрываться ото всех, включая Лонгботтома, всю рабочую неделю.

Панси написала заявление об уходе, на котором МакГонагалл скрепив сердце поставила роспись. Тридцатого ноября профессор Маггловедения Панси Паркинсон должна была покинуть Хогвартс. Гермиона так и не вернулась и даже не прислала сову, что беспокоило не только Паркинсон. Снейп ходил чернее тучи, придирался ко всем и каждому, язвил и плевался ядом на три метра вперед.

Как она и рассчитывала, известие об экскурсии старшекурсники приняли с восторгом. Несовершеннолетние забрасывали родителей письмами с просьбой прислать разрешение, счастливые семнадцатилетки горделиво поднимали головы.

Субботним утром выяснилось, что на экскурсию вместе с Панси отправляют Лонгботтома.

— Я планировала отправить с вами профессора Грейнджер, но она еще не вернулась, — развела руками МакГонагалл. — Есть какие-то причины, по которым вам неудобно работать с профессором Лонгботтомом?

Панси выдавила жалкую улыбку в ответ и принялась заверять Минерву, что ей абсолютно все равно, с кем проводить субботнюю экскурсию.

Долгое воздержание — почва для греха? Так вроде бы говорят? Наверное, если бы она влюблялась в пятнадцать, как полагается, сейчас было бы проще, но — увы! Восемь часов практически наедине с человеком, который выводил ее из душевного равновесия самим своим присутствием! Помоги ей Мерлин. Панси всерьез опасалась, что под конец экскурсии может сама предложить Невиллу руку и сердце, просто чтобы перестать думать об этом.

Ради группы МакГонагалл разблокировала камин в своем кабинете, поэтому перемещение из Хогвартса в «Дырявый котел» прошло быстро. Около одиннадцати часов утра тридцать шесть студентов и двое преподавателей уже ожидали экскурсионный автобус на остановке недалеко от Трафальгарской площади.

— Я надеюсь, все помнят правила? — громогласно вопросила Панси, стоя вполоборота к ребятам.

— Воду не мутить, гида не пугать, — улыбнулась Люси из-за спин соучеников.

— Именно так, — приподняла левую бровь Паркинсон. — А то не хватало еще с Министерством потом разбираться...

Проще всего было купить билеты на специальный экскурсионный автобус. Они действовали сутки, можно было выйти на любой остановке, осмотреть окрестности, а затем сесть в другой автобус и поехать дальше. Так что, по сути, Паркинсон просто вывела студентов на прогулку.

То, что ученикам это по нраву, было видно невооруженным глазом: смеющиеся, колдографирующиеся исподтишка, несмотря на запрет на магию, счастливые, невероятно забавные в маггловской одежде без факультетских знаков отличия. С опаской пробующие маггловское мороженое чистокровки, магглорожденные, впервые посмотревшие на Лондон глазами приезжего.

Панси ощущала волны счастья, излучаемого этой разношерстной, но веселой компанией. Смеялась вместе с ними. И безумно желала, чтобы ей снова было семнадцать, шестнадцать, пятнадцать... Вернуться назад, прожить заново, иначе, лучше.

— Ничего не изменилось бы, — услышала она.

Изумляться тому, что Невилл думает о том же, о чем и она, Панси не стала. Она уже начинала привыкать.

— Почему ты так думаешь?

Паркинсон сидела на скамейке в Кенсингтонском саду, студенты получили свободное время под честное слово. Лонгботтом снова подкрался сзади, по своему обыкновению, положил руку ей на плечо. Панси даже не стала ерничать — слишком хорошо ей было, не хотелось все портить.

— Неверно думать, что все сделала бы иначе, будь у тебя такая возможность, — пояснил Невилл. — Ты поступила бы точно так же. Ничего не изменилось бы. Ну, или ты не стала бы такой, как сейчас.

Панси хмыкнула. Она не отказалась бы от того, чтобы никогда не становиться такой, как сейчас. Впрочем...

Был бы у ее альтернативной копии такой чудесный осенний день в Кенсингтонском саду?

Едва ли.

Желтый кленовый лист, сорванный с ветки порывом ветра, опустился прямо ей на колени.

— Вся соль в том, что было раньше: курица или яйцо? — лениво сострила Паркинсон, разминая лист между пальцами.

— Все равно это не имеет значения, — ей показалось, что Невилл пожал плечами.

Лонгботтом был прав.

Прошлое не имело никакого значения.

Наверное, спокойствие и тишина, царившие в парке, размягчающе действовали на мозги. А может, подписанное заявление об уходе или ее решение о возвращении в маггловский мир были причиной. Не так уж важно. Главное — Панси чувствовала себя невероятно легко.

Решение было верным.

Впереди целая жизнь.

Можно веселиться дни и ночи напролет, проматывая остатки накоплений.

Несколько дней гулять по улицам Лондона, питаясь только кофе, курить по три пачки в день, работая по ночам.

Написать книгу, не особенно утруждая себя сюжетом — фантастика как раз входит в моду.

Вернуться в журналистику и прилежно сочинять нелепые статейки.

Неважно.

Только двадцать три.

Грейнджер, напрочь запутавшаяся в собственных желаниях, и то старше на год.

А Лонгботтом... Лонгботтом старше ровно на месяц.

Когда Невилл чуть слышно произнес: «Мне нужно сказать тебе кое-что», Панси не смогла ни выругаться, ни посмеяться. Она всего лишь сжала его руку, которая все еще лежала на ее плече, и попросила:

— Не сегодня. Пожалуйста, только не сегодня.

Слишком уж чудесный был день.

После ужина в небольшом ресторанчике недалеко от Вестминстерского аббатства они стояли на остановке, чтобы вернуться к «Дырявому котлу». Люси, хохоча после каждого слова, рассказывала какой-то новый анекдот. Панси отстраненно подумала, что они смеются слишком громко для респектабельных школьников, но ей лень было делать замечания. В ожидании автобуса она от нечего делать разглядывала обновки студентов: яркие шарфы с символикой Англии, шляпы «Манчестер Юнайтед», сумки...

Именно поэтому Панси заметила, как проходящий мимо юноша в сером плаще как бы ненароком сунул руку в карман куртки Илая.

— Эй! — не подумав, возмутилась Паркинсон.

«Идиотка».

Словно в плохом фильме, Росс бросился бежать за вором. Панси ничего не оставалось, как побежать следом. Лонгботтом отстал, увязнув в толпе. Хвала Мерлину, у Люси с Грегом хватило ума задержать остальных, иначе они просто потеряли бы друг друга.

Но все это Панси отмечала уже самым краем сознания, потому что вор неожиданно кинулся через дорогу, прямо сквозь сплошной поток машин.

Росс — черт, черт, черт! — следом.

Перебегая дорогу вслед за парнями под ругань водителей, Паркинсон прокляла все: и собственную идею об экскурсии, и идиотизм Илая, который даже не подумал о магии, выполняя, между прочим, ее же, Панси, требование забыть на один день о волшебных палочках, и Поттера заодно, потому что Поттер всегда и во всем виноват, это же закономерно, иначе и быть не может, во всем виноват только Поттер...

У тротуара Росс замешкался, видимо, потеряв из виду вора.

Встал на дороге, осматриваясь.

Совершенно не замечая ничего вокруг.

Не слыша сигнала и визга тормозов.

И ее отчаянного вопля:

— Илай, черт побери!

«Идиот».

Она почувствовала удар о немилосердно твердое нечто, успев вытолкнуть глупого мальчишку прямо из-под колес не сумевшего затормозить автомобиля. До того, как свет померк, Панси успела подумать о палочке, которая — верх глупости! — все это время лежала в кармане куртки.

И еще о том, что зря она не позволила Лонгботтому ничего сказать.

Вначале была тьма.

В этой тьме не было имен, названий, слов, мыслей...

Только боль.

Невозможность сделать вдох.

И холод.

Потом в этот темный свинцовый кокон ворвались звуки. Кто-то хлопал дверьми, гремел металлом и сквозь зубы ругался на чем свет стоит.

Холодно. Холодно.

Неведомая музыка, ритм которой — биение сердца. Пульсация крови по тонким венам.

Непонятный, непривычный, неизвестный запах.

Боль.

Тьма.

Тело, это жалкое вместилище живой бессмертной души, отказывалось повиноваться.

Мышцы ныли — нудно и мучительно. Распухший язык едва умещался во рту. Голова не просто раскалывалась — Панси чувствовала себя Зевсом, только что породившим Афину Палладу. Правда, глаза при этом удалось открыть с первой попытки. На сером, явно видавшем лучшие времена потолке по-слизерински змеилась трещина.

Панси скосила взгляд влево — тумбочка, пустая койка, стул. Вправо — забранное решеткой окно без занавесей. И Грейнджер.

Гермиона спала, уронив голову на скрещенные руки. Каштановые волосы разметались по покрывалу, брови во сне были тревожно нахмурены. Паркинсон ощутила нечто очень похожее на облегчение и разочарование одновременно. Ее почему-то серьезно задело, что рядом не оказалось Невилла. Хотя, если бы он круглосуточно дежурил у постели больной, вероятно, Панси почувствовала бы раздражение, и только.

Страшно хотелось пить, но дотянуться до стакана на тумбочке у нее не получилось. Грейнджер вздрогнула и проснулась, непонимающе вытаращилась на Панси красными от усталости глазами.

— Ну, и какого Волдеморта тебя понесло в Лондон, Паркинсон? — наконец спросила Гермиона типично учительским голосом.

Панси попыталась ответить, но из пересохшего горла вырвался лишь невразумительный хрип. Грейнджер все поняла верно: придержала ее голову и поднесла стакан к губам. Сделав глоток, Паркинсон смогла достойно ответить:

— Надеюсь, ты развелась, Грейнджер?

Наверное, со стороны это казалось безумным, но свидетелей, к счастью, не было. Гермиона явно не торопилась просвещать Панси насчет ее диагноза и прочих радостей жизни, а полусерьезный-полушутливый разговор на вечные темы здорово отвлекал от боли.

Грейнджер грустно усмехнулась:

— Было не слишком весело и весьма унизительно.

— А уезжать из Хогвартса, конечно, было обязательно? — съязвила Панси, устало прикрыв глаза. — И использование совиной почты могло повлиять на ритуал, да?

— А что, ты по мне скучала? — Гермиона отвела взгляд, будто вспомнила что-то срочное.

Панси собиралась недоуменно промолчать, но ее вдруг осенило.

— Нет, не может быть! — она зло уставилась на Гермиону, позабыв о головной боли. — Ты не собираешься ему говорить? Да? И уехала, чтобы он, чертов легилимент, не узнал!

Грейнджер одарила Паркинсон серьезным взглядом исподлобья:

— И ты тоже не скажешь, пока я не разрешу.

Панси помолчала, кусая губы. Сил спорить с Гермионой не было, как и вообще каких-либо сил. Хотелось снова отключиться от эфира.

— Как была ты, Грейнджер, дурой, так дурой и осталась.

Грейнджер не стала отвечать и поднялась с места:

— Я позову колдомедика, чтобы...

— Просто скажи это, — перебила Панси.

Гермиона замерла, словно кролик перед удавом.

— Я... очень мало понимаю в медицине, — выдавила она.

— Ничего, я тоже, — криво ухмыльнулась Паркинсон.

Грейнджер села обратно на стул у кровати. Глубоко вздохнула и сообщила полу:

— Сотрясение мозга, вывих плеча, разрыв селезенки. Повреждения позвоночника. Применили более шести сложных комплексных зелий. Сердце не выдержало, несколько минут мозг не получал кислорода.

Она замолчала, гипнотизируя взглядом стакан. Вероятно, Панси полагалось испугаться или устроить истерику. Она на всякий случай попыталась пошевелить пальцами ног. Все было в порядке. Гермиона продолжала молчать, словно на поминках.

— И что? — не выдержала Панси. — Я жива, не парализована. К чему этот похоронный тон?!

— Сегодня двадцать четвертое ноября, — ровным голосом сказала Гермиона, вставая. — Я... Мы боялись, что ты уже не очнешься. Я позову колдомедика.

Панси уставилась в потолок, моргая. Ей очень хотелось расплакаться. Не от боли — от разрывающего сердце чувства, имени которому она еще не подобрала.

* * *

Когда Панси очнулась в следующий раз, палата была уже другая. Через открытую форточку доносились звуки улицы, холодный воздух шевелил желтые занавески. Симпатичная девушка лет девятнадцати в голубой мантии медика писала в блокноте, что-то тихо напевая себе под нос.

— О! — обрадовалась она, вскакивая со стула. — Вы пришли в себя. Отлично. Меня зовут целительница Стенвидж. Знаете, какое сегодня число?

Паркинсон подумала, что, возможно, Грейнджер ей приснилась, как и потолок с трещиной, решетки на окнах и диагноз.

— Не уверена, — осторожно ответила она, попытавшись сесть.

— Нет-нет! — остановила ее медичка. — На вас специальные заклинания, вам нельзя сидеть еще неделю — повредите позвоночник.

«Значит, не приснилось».

Ее взгляд упал на охапку белых тюльпанов в большой стеклянной банке на подоконнике.

— Палата другая, — осторожно сказала Панси. — А число я не знаю. Двадцать пятое?

— Именно так, — счастливо расцвела Стенвидж. — Сегодня двадцать пятое ноября, а палату вам поменяли вчера вечером. Перевели из реанимации. Помните свое имя, место работы?

Панси подняла бровь:

— Разумеется. К чему эти вопросы?

— О! — губы медички были накрашены яркой помадой, длинные светлые волосы заплетены в косу. Топ-модель, да и только. — Это просто формальность. Целитель все объяснит во время осмотра.

«Помнится, вчера он так и не появился».

— А когда придет колдомедик? — Панси прислушалась к себе: голова все еще болела, но уже не так сильно. Немного подташнивало. — И тут кормят, кстати?

Стенвидж поджала губы:

— Целитель Хиллс появится через несколько минут, потом я принесу вам завтрак. После завтрака назначены процедуры, а вечером вас должен навестить друг.

— Какой еще друг? — не поняла Панси. — Профессор Грейнджер?

Стенвидж чуть насмешливо улыбнулась, наклонив голову:

— Нет, мистер Лонгботтом. Он сидел здесь всю ночь, но потом его выгнал дежурный целитель. Симпатичный парень. Принес вам цветы, кстати.

Наверное, у Панси было очень красноречивое выражение лица, потому что целительница не стала дальше развивать тему, а смешалась и вышла из палаты.

Паркинсон тяжело вздохнула, глядя на тюльпаны. И ведь не сбежишь, не спрячешься. Разве что попросить никого к ней не пускать, но тогда она просто сойдет с ума от скуки.

Вечером Лонгботтом действительно появился, с порога помахав «Ежедневным пророком»:

— Тут и про тебя есть. Хочешь, прочитаю?

После дневных и вечерних процедур Паркинсон была настолько вымотана, что не могла ни огрызаться, ни врать. Она бы заснула еще до прихода Невилла, но стоило закрыть глаза, как мир начинал вращаться со скоростью света. Жутко болела спина, не помогала даже двойная доза Обезболивающего.

— Нет, не хочу, — честно ответила Панси. — Лучше расскажи, что в Хогвартсе.

Лонгботтом положил свернутую газету на тумбочку и сел на край кровати, проигнорировав стул.

— В Хогвартсе все ждут тебя.

— Я увольняюсь, — без эмоций отозвалась Панси.

— Знаю, — так же спокойно произнес Невилл. — Но тебя все равно ждут. Гермиона сейчас ведет твои уроки у старших курсов, у остальных изменили расписание. Седьмой курс в коллективной истерике.

— Илай в порядке? — запоздало спохватилась Паркинсон.

— В полном, — махнул рукой Лонгботтом. — Отделался испугом и разбитой коленкой.

— Надеюсь, он не считает себя виноватым?

— Нет. А знаешь, у меня сегодня на уроке...

За окном стремительно сгущались сумерки, но Невилл не зажигал света. Панси было очень спокойно и уютно лежать вот так, в темноте, слушая убаюкивающий голос Лонгботтома. Она наконец-то смогла заснуть.

Последующие две недели слились в один чудовищно длинный, запутанный и непрекращающийся день. Зелья, процедуры, тренировки для спины, после которых хотелось только лечь и умереть. Короткие минуты забытья и снова — зелья, процедуры, тренировки.

Гермиона, по уши загруженная работой, приходила редко и ненадолго, с каждым разом все более счастливая и довольная, из чего Панси сделала вывод, что Снейп своего таки добился.

В конце недели, уже после того, как Панси наконец разрешили сидеть, буквально на несколько минут заглянул Снейп. Передал пожелания скорейшего выздоровления от Минервы, принес пару экспериментальных Обезболивающих зелий и обронил несколько язвительных замечаний по поводу удручающе глупого поведения бывшей ученицы.

Невилл приходил каждый вечер, но к тому моменту, как профессор Лонгботтом освобождался от своих обязанностей, Паркинсон обычно была уже настолько вымотана и несчастна, что иногда засыпала еще до его появления. Если же Лонгботтом успевал застать ее бодрствующей, Панси буквально заставляла его рассказывать о Хогвартсе — каждый день вне работы оказывался в тягость — и неизменно отключалась в середине разговора.

Шестого декабря вместе с Грейнджер явился седьмой курс под предводительством Люси, променяв поход в Хогсмит на визит в больницу Святого Мунго. Разумеется, не все, человек десять, но их все равно не пустили в палату одновременно. Ребята пробыли около часа. Последним зашел Росс, угрюмый, мрачный, насупленный.

— Я... извините.

Паркинсон с трудом подавила ухмылку:

— Ничего, с каждым могло случиться.

Илай взглянул на нее исподлобья:

— Это долг жизни, профессор. Я готов.

Панси все-таки рассмеялась:

— Мерлин, Росс! Какой еще долг жизни, брось! Впрочем, ты можешь кое-что для меня сделать. Только это секрет.

Неожиданная идея казалась гениальной. Как можно быстрее, чтобы не передумать, Панси принялась объяснять Илаю, что именно от него требуется.

— И это все? — удивленно поднял брови Росс, когда Паркинсон замолчала. — А зачем?

— Просто сделай это, — слегка улыбнулась она. — Сделаешь?

Илай подумал немного, словно решая для себя некую задачу:

— Конечно, сделаю. Но, мне кажется, зря вы так.

— А вот этого не надо, — нахмурилась Панси. — Просто сделай одолжение.

Грейнджер зашла всего на минуту, она была очень занята, да и студентов пора было отправлять в Хогвартс.

— Когда тебя выписывают?

Панси стояла у окна, глядя на улицу. Самую обычную лондонскую улицу.

— Дождись меня, лучше тебе пока не ходить по улицам одной.

— Хорошо. Ты ведь рассказала Снейпу, правда, Грейнджер? — Панси обронила это, когда Гермиона уже открыла дверь. Даже не оборачиваясь, Паркинсон знала, что на лице подруги досада.

— Сегодня. Я скажу ему сегодня. Ты довольна?

Панси повернулась, внимательно обвела Грейнджер взглядом, будто оценивая. Каштановые волосы, снова стянутые в тугой пучок на затылке, нахмуренные брови, кривую ухмылку, чуть прищуренные глаза, типично учительскую позу «руки в боки».

— Не облажайся, — наконец произнесла Паркинсон. — А то ведь женский алкоголизм неизлечим.

Брови Гермионы слились с челкой:

— Иногда я тебя просто ненавижу.

— Я знаю, — бросила небрежно Панси и снова уставилась в окно.

Когда Гермиона Грейнджер и Невилл Лонгботтом приехали в госпиталь Святого Мунго в понедельник, чтобы забрать Панси в Хогвартс, их ждал не слишком приятный сюрприз: пустая палата, застеленная свежим бельем кровать и недоумение целителей.

Панси Паркинсон забрала из хранилища палочку, свою одежду и сумку и была выписана в десять часов утра. В комнатах профессора Паркинсон не оказалось ни вещей, ни следов ее пребывания. Она оставила только учебники и учебные планы. Все попытки найти Панси провалились. Гермиона собиралась подать заявление в Аврорат, но Снейп вовремя узнал об этом и строго-настрого запретил. Вернее, отговорил.

Как оказалось, профессор Зелий был прав: неделю спустя взъерошенная сова из «Дырявого котла» принесла письмо:

«Грейнджер!

Даже не представляю, что тебе написать, но должна же ты знать (и заодно уверить всех остальных), что я не лежу в какой-нибудь канаве с очередным обострением своей гипотонии, или бронхита, или еще какой гадости. Я в порядке, нашла квартиру, почти устроилась на работу.

Как ты сама понимаешь, в Хогвартс мне путь заказан хотя бы потому, что я трус. Да, вот так, неожиданно. Я, столько раз обвинявшая тебя в трусости.

На самом деле все предельно просто. Я ничего не могу с собой поделать, я ничего не могу сделать с теми обстоятельствами, о которых тебе все прекрасно известно. Так что единственно верный выбор — изначальный.

Надеюсь, ты не струсила, и вы с профессором читаете это письмо вместе. Если же ты все еще остаешься полной идиоткой вроде меня, передай Снейпу, что я, к сожалению, свою войну проиграла и сдалась. Но он — нет. Однозначно.

Никогда не любила и не умела писать письма. Поэтому не пытайся понять ни логику, ни мотивы моих поступков. Просто прими это. У тебя должно получиться.

Ах да. Надеюсь, вы не станете меня разыскивать. И не будете разыгрывать из себя Купидонов. Хотя на профессора Снейпа в тоге и с крылышками я бы с удовольствием посмотрела (это можно не передавать).

Все равно ничего хорошего из этого не выйдет, ведь Гриффиндор — это и правда диагноз, а Слизерин не смывается даже жутким маггловским отбеливателем».

— Ну что ж, — подвел итог Снейп, который, разумеется, читал письмо одновременно с Гермионой. — Должен сказать, мисс Паркинсон меня слегка... разочаровала.

Профессор Грейнджер недовольно поджала губы, откидываясь на спинку кресла. Вернее, на грудь Снейпа, потому что в просторном кресле у камина они сидели вместе.

Как это ни раздражало Гермиону, во многом Панси оказалась права. И пусть пришлось уступить требованию слизеринского декана о разводе. В конце концов, еще не зная о том, что Гермиона более не замужняя женщина, Снейп поймал ее в коридоре и выдавил: «Возвращайся!»

Грейнджер вернулась. Это было правильно. По-настоящему.

А Паркинсон просто исчезает. Уму непостижимо!

— И что, я действительно должна просто принять это? Смириться с этим дурацким бегством и молчать? — в голосе Грейнджер звучала жуткая обида.

Профессор Зелий Северус Снейп сделал непозволительно сентиментальную вещь: зарылся лицом в пушистые волосы Гермионы — и лишь потом невнятно ответил:

— Она сбежала не от тебя. Не тебе ее и искать.

Профессор Чар Гермиона Грейнджер попыталась было возразить, но Снейп заставил ее замолчать самым верным, веками проверенным способом.