Профессиональная деформация (гет)

События, которые мы притягиваем в нашу жизнь,

какими бы неприятными для нас они ни были,

необходимы для того, чтобы мы научились тому,

чему должны научиться.

Ричард Бах

15 июня 2003 года

Панси Паркинсон устало моргнула, одарила собеседника злым взглядом, а затем громко и раздельно произнесла:

— Давайте-ка еще раз повторим. Я просто уверена, что не так вас поняла.

Пожилой волшебник из Специального Подразделения Аврората что-то пометил в ее личном деле, прежде чем ответить:

— Сожалею, мисс Паркинсон, но... вы подписали соглашение.

Панси запустила руку в свои коротко остриженные темные волосы, тщетно пытаясь скрыть отчаяние:

— Я согласилась на участие в этом социальном эксперименте, потому что у меня не было другого выбора, — она поджала губы, чтобы не добавить пару нелестных эпитетов в адрес мага, Министерства или Мерлина. — Но сроки эксперимента истекли. Вчера.

Куратор специальной программы Аврората «Истоки» Джордж Конноли тяжело вздохнул. На обложке лежащей перед ним толстой папки Панси заметила свою старую колдографию. Взяли из школьных документов, не иначе. Шестой курс. Девушка с идеально уложенными длинными каштановыми волосами насмешливо послала ей воздушный поцелуй и отвернулась.

— Мисс Паркинсон, пять лет назад вы согласились принять участие в нашей экспериментальной программе по успешной социализации волшебников в маггловском обществе. Вы знали, что придется выполнять все наши требования. Вот подпись на соглашении, — он указал на размашистый росчерк в нижнем правом углу первой страницы личного дела.

— Я знаю, мистер Конноли, — она машинально сделала неопределенное движение ладонью правой руки, словно отгоняя муху. — Но позвольте напомнить, что альтернативой участию в вашей программе было лишение права ношения палочки и полная конфискация имущества, — Панси в порыве злости пнула ножку стула, не сумев сдержаться. — Вы же обещали! Вы обещали мне, что через пять лет я получу свое наследство и свою жизнь обратно!

Конноли снова вздохнул. Возможно, Панси и была вздорной и избалованной чистокровной выскочкой, но она ему всегда нравилась: и пять лет назад, и сейчас. Аврору хотелось бы ей помочь, но просто признать эксперимент завершенным и дать разрешение на разморозку ее счетов он не имел права.

— Вы были первой, кто согласился, Панси. Через полгода после вашего ухода в маггловский мир программу эксперимента немного... подкорректировали.

— Это невероятно, — пробормотала Паркинсон, отрицательно мотая головой. — Это же не просто бумажный отчет! Это жизнь. Моя жизнь! И я должна ждать еще полгода просто потому, что первой согласилась на вашу авантюру?!

— Вы не поняли, мисс, — терпеливо пустился в объяснения Конноли. — К вашей программе социализации просто добавлен один пункт. Пока вы его не выполните, эксперимент для вас не закончится.

Панси честно попыталась взять себя в руки. Получалось весьма плохо. Черт побери, она ждала этого дня пять лет! Да последний месяц она зачеркивала числа в календаре, словно сентиментальная идиотка!

— Что за пункт? — наконец спросила она максимально нейтральным тоном.

— Ваша адаптация будет признана завершенной, если вы устроитесь на работу, связанную с общением как с чистокровными, так и с магглорожденными, и получите рекомендацию от работодателя, — быстро ответил Конноли и непроизвольно втянул голову в плечи. Хорошо изучив взрывной характер девушки за эти пять лет, он справедливо опасался неадекватной реакции на свое сообщение.

Панси не шелохнулась. Ее ноздри гневно трепетали, но она молчала.

— Мисс Паркинсон? — рискнул прервать затянувшуюся паузу Джордж Конноли.

— Я все поняла, куратор, — ледяным голосом ответила Панси. — Я устраиваюсь на работу, показываю, что вполне способна общаться с самыми разными людьми без употребления словечка «грязнокровка», и получаю рекомендательное письмо. А потом вы все-таки разморозите мои счета и вернете мой дом. Так?

— Опуская ваш неуместную иронию... да, мисс Паркинсон, именно так.

«Ты согласишься, Панси. Ты уже согласна. Ты знала, на что идешь, подписывая договор. Ты же не хочешь остаток дней провести среди магглов, какими бы замечательными и прекрасными они ни были?»

— Есть варианты трудоустройства? — она достала из сумочки блокнот.

Конноли удовлетворенно хмыкнул. Девушка держалась куда лучше, чем он предполагал.

— И кстати, сколько у меня времени на этот этап? — Панси сосредоточенно листала блокнот, готовая записывать каждое слово.

Вся ее жизнь последние пять лет была подчинена программе эксперимента. Личной программе социализации, утвержденной Министерством. Жизнь и работа среди магглов, практически полная потеря контактов с магическим миром, серьезные ограничения в использовании магии, ежемесячные встречи с куратором Конноли в маггловском баре, запись каждого события в блокнот, чтобы иметь возможность составить подробный отчет по любому вопросу, могущему заинтересовать Министерство, — все это стало неотъемлемой частью жизни Панси Паркинсон, той самой Панси Паркинсон, которая собиралась выйти замуж сразу после школы, получив в наследство значительное состояние.

— Вот утвержденный список, но никакой договоренности с этими организациями у нас нет, — Конноли протянул ей листок с адресами. — Так что все зависит только от вас, мисс Паркинсон. У вас ровно год, начиная с сегодняшнего дня.

— Спасибо, мистер Конноли, — Панси спрятала в сумочку список, щелкнув замком, и встала со стула одним резким движением.

«Надеюсь, я управлюсь раньше. И наконец-то получу обратно свой дом, свои деньги и свой мир».

* * *

25 августа 2003 года

«Поверить не могу, что сижу здесь!» — в очередной раз подумала Панси, пытаясь устроиться удобнее в жестком казенном кресле. В кабинете директора мебель была куда удобнее.

«Поверить не могу, что именно от грязнокровки Грейнджер зависит мое будущее!» — Паркинсон быстро взглянула на бывшую однокурсницу, сидящую напротив.

Собеседование даже еще не началось, а Панси уже отчаянно хотелось кричать в голос.

—Поверить не могу!

Стоп. Она что, сказала это вслух? Минус двадцать баллов со Слизерина за ужасающую несдержанность, мисс Паркинсон. Неудивительно, что Грейнджер перестала изучать резюме и вопросительно посмотрела в твою сторону.

— Ты что-то сказала, Панси?

Гермиона Грейнджер явно стремилась выглядеть профессионально. И, черт ее дери, прекрасно в этом преуспевала. При первом взгляде на нее на ум в первую очередь приходило слово «аккуратность». Аккуратность, возведенная в степень абсолюта.

Это раздражало.

— Нет. Ничего, — ответила Паркинсон, поджав губы.

Грейнджер снова уткнулась в пергамент, как будто бы за предыдущие пять минут не изучила его вдоль и поперек. Правой рукой она нервно побарабанила по столу. Панси машинально отметила, что у гриффиндорской заучки был безупречный маникюр.

Девушка украдкой оглядела собственные ногти под прикрытием крышки стола. Когда ты в последний раз хотя бы кремом руки мазала, а, Панси? Не помнишь. Вот то-то и оно. Не хочется признавать, но в вашем с Грейнджер случае битву «Слизерин против Гриффиндора» однозначно выигрывает команда в красно-золотом, причем с сокрушительным перевесом.

Как любил говаривать бывший декан, жизнь вообще штука несправедливая. А историю всегда и везде писали победители.

В ожидании, пока Грейнджер хоть что-нибудь изречет насчет работы, Паркинсон решила немного осмотреться и тут же об этом пожалела: она уперлась взглядом в криво висящее зеркало и снова недовольно поджала губы.

Ты уже не та, Панси. Пять лет среди магглов почти без магии — серьезно. Конечно, ты не постарела. О какой старости можно говорить в двадцать три года? Но что-то новое появилось в глазах, отложилось в чертах лица. Лексикон заметно обогатился идиомами, в большей степени не слишком приличными. И у тебя появилось целых пять лет трудового стажа. С ума сойти, как полезно.

— Я не думаю, что у нас есть подходящая для тебя работа, — Грейнджер сказала это очень вовремя, не дав Панси возможности снова начать жалеть себя.

Добро пожаловать в этот мир обратно, Паркинсон.

— Директор считает иначе, — она честно постаралась разговаривать с Грейнджер максимально уважительно, но голос подвел. — В противном случае вряд ли меня прислали бы к тебе.

Гермиона снова уткнулась в пергамент:

— Ты работала официанткой, поваром, почтальоном, водителем трамвая, дизайнером и журналистом.

«Большое спасибо, Грейнджер, что озвучила это вслух. А то вдруг я забыла».

— Ты многое умеешь. Зачем тебе работать у нас?

О боги. Некоторые вещи никогда не меняются. Как была Гермиона Грейнджер наивной идиоткой, так ею и осталась.

— Ты что же, Грейнджер, считаешь, что предлагаешь мне работу моей мечты? — Панси усмехнулась. — Позволь, я расскажу тебе кое-что о своих умениях.

Из самой глубины ее души поднималась огромная волна злости, способная, хлынув сквозь заграждения, затопить все вокруг. Паркинсон злилась на бывших учителей, на Гермиону... На всех честных, правильных и разумных людей, которых было большинство. Всегда — большинство.

— Мать живет во Франции с момента моего рождения. Отец умер шесть лет назад. Я не лишилась дома и наследства только потому, что согласилась покинуть магический мир на пять лет. Ни я, ни мои родители никогда не имели ни малейшего отношения к Упивающимся смертью. Меня осудили, Грейнджер, потому что я предложила сдать Поттера Темному Лорду. Но знаешь, я готова поклясться на крови — половина присутствующих тогда в Большом зале были со мной согласны. Но они промолчали, а я произнесла это вслух. Вот скажи мне, в чем был смысл защищать Поттера, Грейнджер?

Гермиона буквально задохнулась от возмущения, открыла рот для ответной тирады, но не успела, потому что Панси продолжила:

— Не надо говорить о человечности и преданности! В итоге Поттер все равно пошел к Темному Лорду и принес себя в жертву. Сделай он это сразу, многие были бы сейчас живы. И кстати — я не ушла тогда с остальными. Я осталась в замке и сражалась вместе с вами против Упивающихся смертью и Сама-знаешь-кого.

Грейнджер медленно закрыла рот.

«Все, Панси, с нее достаточно».

Но впервые за пять лет у нее была возможность говорить открыто. Ну, почти открыто: рассказывать об особенностях эксперимента непосвященным было запрещено. Официально ее осудили на выселение в маггловский мир.

Все равно Гермиона не возьмет ее на работу, так пусть хоть выслушает все, что накипело.

— Я получила право на возвращение в свой родной мир два месяца назад. Да, я работала поваром, почтальоном, официанткой, водителем трамвая, дизайнером и журналистом. Кстати, последние две специальности мне очень даже понравились, — ностальгически прищурилась Паркинсон. — Но, знаешь, Грейнджер, оказывается, маггловский мир был ко мне более благосклонен, чем магический, потому что за два месяца это единственное собеседование, на котором мне не отказали в первую же минуту только из-за моей фамилии!

Панси помолчала несколько секунд, затем встала, взяла свою сумочку и пошла к двери. У самого входа она обернулась и добавила:

— Знаешь, мне даже понравился мир магглов. Там... проще. Но я родилась волшебницей, выросла среди волшебников и хотела бы жить в магическом мире. В своем мире.

Она уже переступила порог кабинета, когда услышала голос Грейнджер:

— Подожди.

Панси тщательно подавила охватившее ее было ликование, прежде чем ответить:

— Мне не нужна твоя жалость, Грейнджер. Мне нужна работа.

Она все-таки обернулась снова. У Гермионы было какое-то странное выражение лица.

— Ты любишь детей?

— Что? — не поняла Паркинсон.

— Дети. Ты должна любить детей, — Грейнджер сказала это издевательски серьезным тоном, как говорят очевидные вещи малышам.

— Я...

«И что ей ответить?

Я их ненавижу.

Я их до смерти боюсь.

Я никогда не имела с ними дела».

— Я люблю детей.

Гермиона улыбнулась так, будто мысли прочитала.

— Ты принята. Зайди к директору, подпиши контракт.

Продолжения не последовало, поэтому Панси решилась уточнить:

— Принята на какую должность?

— У нас только одна вакансия. Я думала, ты знаешь, — удивленно подняла голову Грейнджер, уже успевшая заново закопаться в ворохе бумаг на столе. — Преподаватель Маггловедения. Два часа в неделю с третьего по седьмой курсы.

«Дыши. Просто дыши. Это такой гриффиндорский юмор».

— Ты что, издеваешься? — все-таки рявкнула Панси Паркинсон в лучших традициях слизеринской чистокровной выскочки. — Учитель Маггловедения?! Я?!

— У нас только одна вакансия, — повторила Грейнджер. Ей явно пошла на пользу работа в Хогвартсе. Прямо-таки излучала спокойствие и самообладание, которыми не отличалась во время учебы в школе. — Других нет. Если тебя это не устраивает...

Хогвартс Паркинсон оставила напоследок, все остальные учреждения из кураторского списка уже ответили отказом.

Панси вспомнилась крошечная неуютная квартирка на окраине Эдинбурга, где она жила последний год. Все ее вещи сейчас поместятся в коробке из-под обуви.

Конечно, за год многое может измениться, но...

«В конце концов, это всего лишь дети».

— Устраивает, Грейнджер. Устраивает.

* * *

1 сентября 2003 года

Панси родилась тридцать первого августа.

Может быть, именно поэтому Новый год, равно как и Рождество, не имели для нее никакого смысла. Она мерила время не календарными, а школьными годами с тех самых пор, как ей исполнилось одиннадцать. Летние каникулы стояли особняком: для Панси это было некое безвременье, когда она получала обратно свое личное пространство. Можно было стать собой, вдоволь посмеяться вместе с отцом в их большом уютном доме, поплакать в подушку от обиды или разочарования и перестать, наконец, изображать, что ей нравится Драко Малфой.

Каждое первое сентября Паркинсон отмечала в своем личном календаре как начало нового года. Свое рождение днем раньше она не праздновала лет с тринадцати, когда окончательно надоело, что все школьные друзья о нем забывают. Ну в самом деле, кто помнит о чьем-то дне рождения тридцать первого августа?

Если кто-то, особенно те, кого ты называешь своими друзьями, не в состоянии запомнить такой простой факт, как дату твоего рождения, стоит задуматься о двух вещах: настоящие ли это друзья и стоит ли продолжать общение с ними? Именно так рассуждал бы кто угодно на месте Панси, но только не слизеринец. Паркинсон решила, что день рождения, в сущности, всего лишь день, когда человек становится на год ближе к смерти, а значит, праздновать его бессмысленно. А вот дружить с Малфоем, Миллисентой, Дафной и многими другими было бы полезно.

Распределение первокурсников по факультетам профессор Маггловедения Панси Паркинсон пропустила самым наглым образом, появившись в Большом зале только после начала пира. Во-первых, она сильно задержалась, пытаясь привести в порядок свои волосы, а во-вторых, жутко не хотела быть представленной ученикам и коллегам в качестве нового преподавателя прямо во время праздничного пира. Паркинсон бы и вовсе не пришла, но подумала, что, если она хочет получить рекомендательное письмо, не стоит так явно выказывать свое пренебрежение к порядкам, заведенным в Хогвартсе. Опоздание — это одно, а вот неявка — совсем другое.

Подписав контракт на семестр, Панси попыталась составить четкий план действий, выработать единую модель поведения, как всегда поступала на новой работе, но получалось плохо. На этот раз все было иначе. Ей предстояло работать с людьми, которые давно знакомы с Панси Паркинсон. С той самой Паркинсон, которая всюду бегала за Драко Малфоем, не отличалась особым умом и отпускала не слишком смешные шуточки в адрес магглорожденных.

Поэтому весь ее план включал всего один пункт: «Как можно реже встречаться с людьми». Так будет проще, пока не схлынет эйфория и к Панси не вернется способность нормально соображать.

В тот же день, когда МакГонагалл приняла ее на работу преподавателем Маггловедения (до сих пор смешно!), Панси отказалась от квартиры, собрала вещи, уместившиеся в одну большую сумку, и с помощью резервного портключа прибыла к куратору. Конноли поздравил ее с поступлением на работу, выдал целый ворох бумаг и выписал временное разрешение на полноценную магию.

Странно было осознавать, что теперь она может делать с помощью магии абсолютно все. Странно, но, безусловно, приятно. Покидая Министерство, Паркинсон поймала себя на мысли, что ее настроение значительно улучшилось.

«Словно я очень долго сидела в темноте, а потом кто-то включил свет», — подумала Панси, пытаясь разобраться в хитросплетениях линий лондонского метро, чтобы добраться до «Дырявого котла». В Эдинбурге метро не было, но помог опыт, приобретенный за пять лет жизни в маггловском мире.

В Косом переулке ей второй раз за день захотелось кричать, на этот раз от счастья. Панси сняла все свои сбережения со счета в маггловском банке в тот день, когда официально истек срок эксперимента. К настоящему моменту у нее мало что осталось, но на прическу, пару мантий и мороженое у Фортескью должно было хватить.

Посетив «Гринготтс», она выяснила, что не все так радужно и прекрасно, как ей представлялось, ибо обменный курс довольно серьезно изменился. Внимательно изучив собственное отражение в зеркальном окне банка, Панси подумала, что как-нибудь обойдется без прически и даже без мороженого, но — не без мантии, потому что все ее вещи были исключительно маггловскими.

Мадам Малкин ее не вспомнила, и это было отлично. Впрочем, Панси заказывала у нее только школьную форму, все остальное шил портной отца, поэтому ничего удивительного в этом не было. Паркинсон еще раз пересчитала наличность, с тайным вздохом рассматривая невесомую золотистую мантию из шелка, и заказала две самые простые и дешевые.

«В конце концов, я буду учителем Маггловедения. Никто не умрет, если я иногда буду в маггловской одежде».

Хотя даже ее маггловский гардероб все равно был невероятно скуден.

В ожидании заказа Панси решила прогуляться во «Флориш и Блоттс», о чем пожалела, едва переступив порог книжного магазина. Здесь было невероятно много людей, а особенно — студентов, которые делали покупки к новому учебному году. Паркинсон вдруг с ужасом поняла, что ей тоже понадобятся учебники. Выловив из толпы одинаково восторженных малолеток девчонку лет пятнадцати, выглядевшую скучающей и уставшей, Панси спросила у нее, какой учебник рекомендован в этом году по Маггловедению. Как Паркинсон и ожидала, студентка не стала задавать лишних вопросов, а просто протянула ей свой список. Итак, «Магглы. Кто они?» — серия из пяти учебных пособий, автор — некая Анна-Мария Смит.

Отыскав полку с вышеупомянутой серией и подсчитав стоимость полного комплекта, Панси уважительно присвистнула. Учебники стоили на порядок дешевле, чем она рассчитывала, но, что правда, все равно слишком дорого для нее. Паркинсон повезло: заметив ее колебания, продавец сказал, что можно оформить доставку наложенным платежом на любую дату. Девушка обрадованно заполнила необходимые квитанции, указав датой доставки первое сентября.

«Мерлин, я ведь даже не спросила, какая у меня будет зарплата, — вдруг подумала она, уже расплачиваясь за готовые мантии в салоне мадам Малкин. — Идиотка, иначе и не скажешь!»

Аппарировать Паркинсон побоялась. В последний раз ей разрешили делать это примерно два с половиной года назад, все остальное время она пользовалась маггловским транспортом и, изредка, каминной сетью. Поэтому она решила вернуться в «Дырявый котел» и воспользоваться их камином, но по дороге вспомнила о «Ночном рыцаре».

Около десяти вечера того же дня Панси была в Хогвартсе, в комнатах, отведенных для преподавателя Маггловедения. Ее шатало от усталости, словно маленького ребенка, который получил слишком много впечатлений, поэтому она даже зубы чистить не стала — упала на застеленную кровать и уснула чистым сном праведника.

Оставшиеся до начала учебного года шесть дней Панси Паркинсон провела в библиотеке, листая подшивки «Пророка». Она наверстывала упущенное, потому что почти ничего не знала о событиях, произошедших в магическом мире за последние пять лет. Она выяснила, что Малфои были оправданы в полном составе, Дафна Гринграсс вышла замуж за наследника какого-то древнего французского рода. Что Милли Булстроуд вышла замуж за Грегори Гойла, которого приговорили к трем годам заключения в Азкабане. Но в Азкабан Гойл так и не попал, а был отправлен к магглам вместе с женой (Паркинсон прикинула, что, скорее всего, супруги тоже согласились на участие в этом идиотском эксперименте). Что Грейнджер вышла замуж и развелась всего через два года. Что министры менялись со скоростью света, пока на эту должность окончательно не выбрали Кингсли Шеклболта. Что героический Гарри Поттер успел дослужиться до главы Аврората и женился на малявке Уизли. Что Снейп запатентовал какое-то супер-пупер уникальное зелье... И прочее, прочее, прочее...

Панси даже самой себе не признавалась, что прячется в библиотеке среди старых газет и архивной пыли лишь потому, что ей страшно. Она боялась ходить по замку, выходить на улицу. Ей было страшно встретиться с обитателями Хогвартса.

У нее до сих пор не было плана.

Из тех же газет, где ежегодно публиковался список преподавателей Хогвартса, Панси выяснила, что последние три года Гербологию ведет Лонгботтом, а Грейнджер два года назад стала преподавать Чары. Несмотря на возраст, Лонгботтом, как и профессор Спраут в свое время, был деканом Хаффлпаффа, Грейнджер — предсказуемо — Гриффиндора. Снейп по-прежнему вел Зелья и руководил Слизерином, а факультет Равенкло возглавляла теперь Септима Вектор.

С ума сойти, Лонгботтом — учитель. Неуклюжий толстяк Невилл Лонгботтом.

Что правда, на фотографиях он уже не был толстяком. А судя по тому, что именно он убил Нагини, с его неуклюжестью произошли метаморфозы еще в школе.

«Просто ты, дорогая Панси, была слишком занята выпячиванием своей чистокровности, чтобы заметить хоть кого-то рядом».

Лонгботтом явно был ее персональным наказанием в этом школьном аду, потому что, когда Панси тихонько проскользнула в зал уже после вступительной речи директора и села на свободный стул с краю, над левым ухом раздался спокойный голос:

— Здравствуй, Панси.

Она торопливо повернулась, автоматически открывая рот для ответа, но столкнулась с внимательным взглядом знакомых карих глаз и резко передумала, ограничившись кивком. Лонгботтом тоже не напрашивался на общение, уткнувшись в свою тарелку.

Студенты, занятые едой, не обратили особого внимания на прибавление за учительским столом. Панси отпила глоток тыквенного сока, поморщившись — она почти забыла его вкус, привыкнув к дешевому растворимому кофе по пять-шесть чашек в день.

Разглядывая учащихся и (тайком, из-под ресниц) бывших учителей, Паркинсон неожиданно столкнулась взглядом со Снейпом, который сидел справа от Минервы МакГонагалл. Бывший декан прикрыл веки в знак приветствия. Панси быстро кивнула. Вот со Снейпом, пожалуй, она хотела бы пообщаться, но он вернулся в Хогвартс только сегодня. Был на каком-то конгрессе вроде бы.

Пир почти завершился, и Паркинсон уже успела обрадоваться, что сегодня ей удастся хотя бы не разговаривать с коллегами, если уж пришлось встретиться, когда Лонгботтом тихо сказал, как бы про себя:

— Сразу после окончания пира директор ждет всех в учительской, ты знаешь?

«Вот черт!»

— Нет, — выдавила Панси, торопливо прожевав кусок пирога — единственное, что смогла съесть за весь вечер. Спешка не привела ни к чему хорошему: конечно же, она подавилась. Из глаз брызнули слезы.

Вероятно, следовало бы сказать Лонгботтому «спасибо», но, когда Панси наконец-то запила тыквенным соком пирог и перестала задыхаться, выражать благодарность было уже неуместно.

Паркинсон покинула зал одной из первых через специальную дверь для преподавателей, но остановилась, пройдя по коридору всего несколько шагов. Подумав, она призналась самой себе, что довольно плохо помнит, где находится учительская, потому что за все семь лет учебы была там всего однажды. Панси дождалась, пока из зала выйдут профессора Хуч, Вектор и Трелони, и направилась следом.

— Панси!

«Черт побери!»

— Грейнджер, — Паркинсон обернулась, криво улыбаясь.

Гермиона догнала девушку в несколько широких шагов и пошла рядом.

— Меня назначили твоим куратором, — без предисловий заявила бывшая сокурсница.

«И тут кураторы».

Панси с трудом подавила желание закатить глаза.

— Я должна буду сдавать тебе ежемесячный отчет? — без особого интереса спросила она.

Грейнджер удивленно приподняла брови:

— Нет, конечно. Все отчеты сдаются раз в семестр на общем педсовете при заместителе директора. Я буду немного помогать тебе вначале. Ты же никогда не работала с детьми, у тебя нет опыта, так что...

— Грейнджер, сказать, что я полная идиотка в области образовательного процесса, было бы более честным, — не выдержала Панси. Они как раз дошли до учительской, и, к облегчению Паркинсон, на том разговор и закончился.

Войдя в учительскую, она села в самое дальнее кресло и честно выдержала все. И короткую приветственную речь директора, в которой та призывала работать лучше, учить с вдохновением и всегда помнить о том, какую великую миссию призваны осуществлять учителя. И официальное представление бывшим профессорам и однокурсникам в качестве коллеги (большинство отстраненно-вежливо поаплодировали, и только преподаватель Защиты от темных искусств презрительно поджал губы, услышав ее фамилию). И чаепитие, уйти с которого не удалось, потому что профессор МакГонагалл не позволила, лично вручив ей чашку. На лице Снейпа застыло выражение: «Слизеринцы не убегают, мисс Паркинсон».

Панси выдержала даже адское представление под названием «Благородные гриффиндорцы Грейнджер и Лонгботтом принимают вечного школьного врага Панси Паркинсон под свое золотое гриффиндорское крылышко». Ну, почти.

— Грейнджер, — с ласковой угрозой ответила она Гермионе, когда та в пятый раз предложила составить список дополнительной литературы о жизни магглов. — Я за пять лет достаточно практических материалов накопила. По крайней мере, жизненного опыта в маггловском мире — выше крыши.

Лонгботтом с разговорами на педагогические темы не приставал, но все равно как-то неуловимо раздражал. Во-первых, он все время ей улыбался, словно совершенно забыл о семи годах унижений, преимущественно по вине слизеринцев, в том числе и Паркинсон. Во-вторых, как-то неожиданно оказалось, что он очень высокий, почти на две головы выше, а Панси терпеть не могла, когда нужно было смотреть на кого-то снизу вверх.

Примерно через час ушел профессор Снейп, кивнув на прощание коллегам. Пятнадцать минут спустя собрание покинула и Грейнджер, сказав, что необходимо проконтролировать, как разместились гриффиндорские первокурсники. Панси отметила, что оставшиеся профессора как-то загадочно переглянулись, но причину так и не поняла. Лонгботтом и Вектор тоже засобирались к своим студентам, и Паркинсон решила, что, в принципе, можно отправляться в комнаты: положенное время она честно отсидела.

— Профессор Паркинсон, — директор будто прочитала ее мысли. — Задержитесь.

«Раньше надо было удирать. Раньше».

Панси четко осознавала, что она не нравится МакГонагалл. Директор вообще не особенно любила слизеринцев, хотя и никогда не позволяла себе выказывать пренебрежение к студентам лишь на основании их принадлежности к какому-либо факультету. Но после выкрика Паркинсон пятилетней давности «Поттер здесь! Хватайте его!» Минерва МакГонагалл явно разочаровалась в ней больше, чем во всех слизеринцах вместе взятых.

При этом директор предоставила ей работу. В сложившихся условиях это стоило ценить.

— Я слушаю, директор.

— Вы не сдали учебные планы, профессор Паркинсон. Я говорила вам о них, когда вы подписывали контракт.

«Черт!»

Конечно же, охваченная эйфорией от удавшегося трудоустройства, посещения Косого переулка и возврата права на магию, никаких планов она не составила, попросту позабыв обо всем.

— Я... сдам их завтра, директор.

МакГонагалл нахмурилась:

— Я даю вам время до конца недели, профессор.

Панси едва удалось сдержать облегченный вздох:

— Спасибо, директор.

«Планы, планы, планы... Как, черт побери, составляют эти планы?! Как я могла о них забыть! Идиотка!»

Она поняла, что бормотала под нос всю дорогу до своих комнат, только когда очутилась прямо перед своей дверью и пожилая колдунья, изображенная на картине, висящей справа от входа, назидательно сказала:

— Разговоры с самой собой — первый признак сумасшествия, милая.

— Вас забыла спросить! — зло буркнула Панси, захлопывая за собой дверь.

— Нахалка! — донесся до девушки обиженный возглас ведьмы.

Паркинсон бессильно прислонилась к двери, желая только одного: сползти на пол и немножко полежать.

— Итак, подведем итоги, — безрадостно сказала она вслух. — Шесть дней потрачено впустую, потому что ты, безголовая идиотка, была настолько увлечена возвращением в родной мир, что забыла обо всем на свете. Как сопливая малолетняя дурочка.

Панси осеклась. После слов старой карги с картины ее привычный вечерний монолог в духе «Я, снова я и никакой Ирен» действительно прозвучал диковато.

Паркинсон, не наклоняясь, сбросила единственные, а значит, парадно-выходные туфли у двери. Сняла новую мантию, купленную в Косом переулке, оставшись в самом простом сером платье, и аккуратно повесила ее на плечики в шкафу. В одних колготках стоять на холодном каменном полу было очень неуютно, а старенькие домашние тапочки она забыла на съемной квартире. Панси подумала немного, стоя перед зеркальной дверцей шкафа, а потом натянула теплые шерстяные носки в полосочку.

Стараясь не думать о том, насколько глупо может выглядеть девушка в сером платье и красно-зеленых шерстяных носках, она села за стол и тоскливо уставилась на стопку учебников, которые еще днем доставили из магазина. Бумаги, оставшиеся от прежнего учителя, которые передала ей директор и которые Панси так и не удосужилась разобрать, макулатурой лежали на одном из стульев. Паркинсон одарила неряшливую стопку таким же долгим и тоскливым взглядом, что и учебники.

— Черт!

Девушка достала из сумочки сигареты и зажигалку, открыла одно из окон, села на подоконник, поджав левую ногу, и закурила. Погода оставляла желать лучшего, но Панси было холодно лишь первые пару минут.

Все-таки стоило подвести итоги.

В стремлении вернуть себе право на магию, свое наследство и дом она, Панси Паркинсон, согласилась на работу, для которой заведомо не подходила. Хотя ей пришлось выбрать Хогвартс лишь потому, что все остальные уже успели ей отказать.

Преподаватель Маггловедения — смешно!

Мало того, что она понятия не имеет, как ей работать, мало того, что она до смерти боится детей и подростков, не понимая в воспитании ровным счетом ничего, так еще и куратора ей назначили — не приведи Мерлин. У Панси, конечно, порядочно поубавилось гордости за эти годы, но слушать неиссякаемые потоки советов от Грейнджер... лучше уж она пока самостоятельно попробует поработать. Или с деканом пообщается.

А что, если ничего не получится?

МакГонагалл, конечно, гриффиндорка, жалеть слабых и убогих в ее стиле, но ведь она понятия не имеет, что Панси — лабораторная крыса в эксперименте, а рассказывать Паркинсон запретили. Хогвартс подписал с ней контракт на один семестр. Что, если зимой ее уволят без рекомендаций?

Собственно, вариантов нет. Тогда придется потратить оставшиеся полгода на поиск новой работы, вылезти из кожи вон, чтобы заполучить рекомендации. А если и там не получится — она вернется к магглам, на этот раз навсегда. Без денег, связей, вынужденная снова начать с нуля.

От этой мысли у Панси задрожали руки. Столбик пепла упал прямо на платье, но она даже не заметила.

Спокойно, Панси. Подумай хорошенько, тебе ведь не нужно рекомендательное письмо для продолжения педагогической карьеры. Там просто должно быть отмечено, что ты культурная, толерантная и...

И хороший работник.

Плохой учитель не может быть хорошим работником.

Черт!

Панси спрыгнула с подоконника, уничтожив окурок заклинанием, и вернулась за стол. Подавляя желание наплевать на все и лечь спать, вздохнула и придвинула к себе учебники.

1 сентября — праздник вроде ежегодной свадьбы,

после которой сразу наступают будни.

NA

2 сентября 2003 года

Панси проснулась будто бы оттого, что ее ткнула острым локтем в бок Милли, громогласно извещая об окончании лекции по Истории магии. Паркинсон даже машинально пробормотала что-то вроде «Все, все, я не сплю...», поднимая голову и сонно моргая.

Осознание, что никакой Булстроуд рядом не наблюдается, равно как и Биннса, а Хогвартс был окончен пять лет назад, обрушилось на разум новоявленного профессора совсем как книжная полка в детстве на ногу: резко, неожиданно и очень болезненно.

Она благополучно отключилась при составлении учебных планов, во сне подсунув под голову ворох пергаментов и учебник для пятого курса, самый толстый из всех.

Панси лихорадочно бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Так, завтрак безнадежно пропущен. Если не поторопиться, занятие с седьмым курсом Гриффиндор-Слизерин начнется без преподавателя минут этак через десять.

— Черт! Черт! Черт!

Панси заметалась было по комнате, пытаясь делать тысячу вещей одновременно; потом все же заставила себя успокоиться и прикинуть, что будет хуже: опоздать или явиться на первый урок непричесанной, неумытой и в мятом старом платье? После критического взгляда в зеркало дилемма разрешилась сама собой. «Лучше уж пойти в мятом платье, чем с отпечатком планирования на щеке», — подумалось ей по дороге в ванную комнату.

Паркинсон тщательно умылась и пригладила растрепанные волосы мокрой ладонью. Сойдет. Не на свадьбу.

Она сгребла составленные за ночь бумаги в одну стопку, положила поверх учебников и быстрым шагом пошла к выходу. Уже у самой двери Паркинсон вспомнила о красно-зеленых носках, которые забыла снять.

— Черт!

Панси пришлось поставить книги на пол, чтобы стянуть носки и надеть туфли, так и стоявшие у порога. Локтем она нажала на дверную ручку, выскочила из комнаты и быстро пошла по коридору в сторону лестниц.

— Эй, а дверь закрыть?! — возмущенно завопила ей вдогонку картинная дама. Та самая, что вчера вечером рассуждала о признаках сумасшествия.

— Там все равно воровать нечего! — не оборачиваясь, ответила Панси, максимально ускоряя шаг.

Определенно, самым гениальным ее решением в это сумбурное утро был выбор обуви. Новый вид спорта: а ты пробежишь на каблуках по каменным плитам коридоров Хогвартса?!

«Только бы не споткнуться».

— Черт!

Книги полетели на пол, бумаги, напротив, невероятно красиво взмыли в воздух.

Но все это Панси отмечала уже самым краешком сознания, отстраненно чувствуя спиной и затылком холод каменного пола.

Время будто остановилось. «Я муха, — вяло подумала она, мучительно долгие секунды не решаясь пошевелиться. — Я муха в варенье. Или совсем не в варенье... Точно не в варенье!» У нее вырвался истерический смешок.

— Мисс Паркинсон, если не ошибаюсь? — услышала Панси чей-то голос сквозь шум крови в ушах.

«Ну, пожалуйста, хватит, — взмолилась она непонятно кому. — Этого просто не может быть!»

Само по себе падение — полбеды, несмотря на боль, все-таки заявившую о себе где-то в области копчика и постепенно растекающуюся вдоль позвоночника. Боль — пустяки. Благо теперь в ее распоряжении есть Больничное крыло с бессменной мадам Помфри и лечебными зельями. Были случаи, когда даже сломанный позвоночник колдомедики исцеляли.

А вот упасть на ровном месте у кого-то на глазах, потому что банально не смотрела под ноги, опаздывая на собственный урок, — слишком мелодраматично и весьма унизительно.

«Только бы не Лонгботтом!»

Спроси Паркинсон кто, почему она так боится встречи именно с Лонгботтомом, ей пришлось бы хорошенько задуматься (если бы, конечно, она стала бы вдруг отвечать на подобные вопросы!).

Ни один из обитателей замка не вызывал у Панси столько противоречивых эмоций. Наверное, все дело было в том, что именно Лонгботтом сумел из глупого, ни на что не способного слюнтяя превратиться в сильного, знающего мага. По некоторым газетным рейтингам, профессор Гербологии Невилл Лонгботтом вообще считался одним из сильнейших магов мира. При всем при этом Невилл был наследником одной из древнейших чистокровных семей.

И осознание того, что тот самый Лонгботтом, над которым Паркинсон с друзьями издевались все семь лет учебы, оказался куда более удачливым и успешным, чем все они, заставляло Панси чуть ли не скрипеть зубами от непонятного чувства — не то зависти, не то восхищения.

А оттого, что Невилл усиленно делал вид, будто они с Паркинсон всегда были добрыми друзьями, становилось еще гаже.

Мужчина, нависший над лежащей на полу Паркинсон, слегка двоился в глазах, но опознанию все-таки поддался. Панси облегченно выдохнула про себя — случайным свидетелем ее фееричного падения оказался преподаватель Защиты от темных искусств.

— Пошевелиться можете? — безучастно спросил он.

— Не знаю, — в противовес собственным словам Паркинсон села на полу, скривившись от резко усилившейся боли.

— Можете, — удовлетворенно кивнул профессор. У Панси никак не получалось вспомнить его имя. — Ну и замечательно.

Он развернулся и быстрым шагом пошел прочь.

Панси обалдела настолько, что у нее вырвалось возмущенное:

— Эй, а вы не хотите хотя бы помочь мне подняться?!

— Я не помогаю слизеринцам! — не оборачиваясь, ответил профессор Защиты от темных искусств точь-в-точь тем же тоном, каким она только что отмахнулась от надоедливой дамы с портрета.

— Весело, — пробормотала Панси, приводя себя в вертикальное положение. Голова слегка кружилась; мысль отправиться в Больничное крыло, отменив занятия, мелькнула и пропала. Одно хорошо: падение и столь явно выказанное пренебрежение от — черт, как же его зовут-то? — начисто избавили ее от страха опоздания.

Она собрала разлетевшиеся учебники и бумаги, потому что в спешке умудрилась забыть палочку на своем столе, и, слегка прихрамывая, медленно пошла по коридору.

Сосредоточенная на том, чтобы идти как можно осторожнее, Панси не сразу поняла, что из-за закрытой двери кабинета Маггловедения слышится довольно сильный шум. Так как руки были заняты, Паркинсон попросту толкнула дверь ногой — и застыла в дверном проеме, обводя взглядом класс. Студентов было около двадцати, потому что Маггловедению после победы придали статус обязательного предмета.

Дети, чтоб их.

Семнадцати-восемнадцатилетние «дети», занятые общением друг с другом и запуском сияющих всеми цветами радуги самолетиков, ее даже не заметили. Их голоса сливались в один ровный гул, из которого можно было выхватить только отдельные фразы:

— ...и тогда я ему говорю...

— ...да ну тебя к Хагриду с такими...

— ...приснилось, будто я падаю...

— ...эй, летит, летит!..

— ...терпеть не могу, когда на завтрак...

— ... ухватилась за что-то...

— ...ой, да ладно вам, кому интересен этот...

— ...осторожно!..

— ...вы совсем обалдели, что ли, со своими...

— ...как настоящий придурок...

— ...проснулась — дергаю Анн за волосы...

— ...Росс, я твой самолет знаешь, куда...

Панси сгрузила книги и документацию на ближайшую парту и тихонько постучала костяшками пальцев по дверному косяку. Разговоры оборвались на полуслове, студенты повернулись к двери.

— О, да у нас новенькая! Заходи, профессор не пришла еще, — развязно сказал лохматый рыжий парень, сидящий за первой партой. — Только на будущее — в будние дни ношение школьной формы обязательно. Как староста говорю.

Паркинсон подняла бровь, ухмыльнулась краешком рта — это было забавно. И это представление почему-то хотелось досмотреть до конца.

Хрупкая блондинка, машинально сжимающая левой рукой волшебный самолетик, который в крутом пике обрушился ей на голову несколько секунд назад, вдруг вскочила, тычком в плечо заставляя подняться и соседа по парте. Глядя на них, остальные слизеринцы тоже принялись вставать.

— Малфой, у тебя с головой не все в порядке? — тем же тоном спросил рыжий, запуская в девушку еще один самолетик.

Малфой? Люси Малфой?

Люси Малфой — не то двоюродная, не то троюродная сестрица Драко, едва ли не единственная, к кому он был привязан?

Панси наконец-то осознала, почему добрая половина студентов кажутся ей знакомыми. Так оно и было на самом деле. И кроме Люси, в этом же классе учились сестры Милли Булстроуд — Маргарет и Мари-Анн. Вон они, сидят у окна за второй партой, смотрят на тебя одинаково зелеными глазами.

Панси, ты такая молодец, что словами и не передать. Хоть бы чуть подумала. У вас же всего шесть лет разницы. Естественно, что никто из тех, кого ты помнишь первокурсниками и второкурсниками, Хогвартс еще не закончил.

— Это у тебя, придурок, не все в порядке с головой! — негромко огрызнулась Малфой, прежде чем сказать совсем иным тоном и голосом: — Здравствуйте, профессор Паркинсон!

Рыжий уставился на Панси, как на третье воплощение Того-кого-нельзя-называть. Гриффиндорцы со свойственной им заторможенностью один за другим поднимались на ноги. Выражения их лиц менялись, как по мановению волшебной палочки.

От пришедшего на ум сравнения Паркинсон поморщилась. «Никогда бы так не подумала, если бы не пять лет, прожитых среди магглов. Интересно, это хорошо или плохо?»

— Доброе утро, — наконец сказала Панси, снова обводя учащихся оценивающим взглядом.

— Доброе утро, профессор Паркинсон, — нестройно ответили студенты.

— Садитесь, — она вынула нужный учебник из стопки и прошла через весь кабинет к учительскому столу.

Как только студенты сели по местам, гомон возобновился, отличаясь от прежнего шума только уровнем громкости. Это поставило Панси в тупик. Насколько она помнила, даже на самых скучных занятиях ее курс старался вести себя более-менее прилично, за исключением стычек с гриффиндорцами, выкриков с места и периодического обмена записками.

— Тише, пожалуйста, — сказала Панси, открывая ящик стола в наивных поисках мела.

«Конечно, никто не будет пользоваться мелом в магической школе. Палочку ты забыла. Умница, Паркинсон».

Тишины в классе по-прежнему не было. Если слизеринцы просто молча наблюдали за ее действиями, то гриффиндорцы поступали в точности наоборот: хихикали, вертелись, громко шептались и прочее.

Накричать на них, что ли?

— Кто-то не понял, что урок давно начался? — как бы в пространство спросила Панси, искоса глядя на рыжего гриффиндорца, который что-то оживленно рассказывал соседке по паре — миловидной брюнетке с длинной косой через плечо.

— Да неужели!

Гриффиндорец успешно сделал вид, будто не заметил ни взгляда Панси, ни того, что соседка пнула его под столом, чтобы замолчал.

Паркинсон резко выпрямилась. Тело отозвалось очередной порцией боли, в голове словно взорвали фейерверк. Кабинет поплыл перед глазами.

— Встать! — рявкнула Паркинсон, опираясь рукой на стол, чтобы не упасть. — Имя?

Он вставал очень медленно, лениво. Сунул руки в карманы брюк, насмешливо наклонил голову.

— Илай Росс, профе-е-ессор.

Панси была знакома с теорией цикличности истории. В этот момент ей, как никогда, казалось, что эта теория — единственная верная. Только вот в роли наглого, развязного Малфоя, считающего, что ему все обязаны и все должны, не уважающего никого, кроме себя самого, отчего-то выступал гриффиндорец.

— Илай, встань нормально, не нарывайся! — отчетливым шепотом сказала его соседка, нервно теребя кончик косы.

— Оливия, да ладно тебе, — отмахнулся парень. — Нормально я себя веду.

Головокружение исчезло так же внезапно, как и появилось.

— Молчать! — стукнула ладонью по столу Панси. — Десять баллов с Гриффиндора. Скажите спасибо мистеру Россу.

Класс отреагировал довольно спокойно: то ли студенты не поверили, что профессор снимет столько баллов в первый же день, то ли уже привыкли терять очки из-за старосты.

— Не имеете права, — ухмыльнулся Росс. — Вы сами опоздали на пятнадцать минут. Тоже мне, профессор.

— Я сказала: молчать, — процедила Панси сквозь зубы. — Достали пергаменты, перья. В левом верхнем углу напишите свою фамилию и курс.

— Контрольная? На первом уроке?! — не выдержала кудрявая девчонка с последней парты, страдальчески распахнув глаза.

— Что мы будем писать? — поддержал ее парень из Слизерина.

— Хм, дайте-ка подумать? — Панси картинно поджала губы, на весу раскрывая учебник. — Может быть, ответите на вопросы с восьмой страницы своего учебника? Те самые, над которыми написано: «Вопросы по материалу шестого курса»?

Она продемонстрировала студентам раскрытый на нужной странице учебник и добавила жестким голосом:

— Страница восемь. Начали.

Возобновившийся было гомон стих, когда она обронила, садясь за стол и закидывая ногу на ногу:

— За каждое сказанное вслух слово я сниму пять баллов с факультета.

Боль в спине усилилась, не исчезая больше ни на мгновение, но остаток урока прошел в блаженной для Паркинсон тишине.

«Не так уж сложно, а, Панси?»

* * *

12 сентября 2003 года

Пятничным вечером Панси курила на подоконнике, мечтая о кофе.

Вторая неделя педагогической деятельности подходила к концу, итоги были неутешительными, а в пачке оставалось всего две сигареты. Почти ничего, если разобраться.

Чашка кофе помогла бы ей куда больше, чем курение.

Ужасная привычка.

Но для того, чтобы заполучить порцию кофеина, нужно было пойти на традиционное вечернее «совещание» и общаться с людьми, которые — у Панси уже не было сомнений — считали ее безголовой слизеринской мерзавкой, абсолютно неспособной к преподаванию.

Самой Паркинсон казалось, что она вела уроки... ну, не гениально, конечно, но вполне приемлемо. Так как она заснула, не разобравшись с планированием до конца, у всех, кроме третьекурсников, на первом занятии прошли контрольные работы. Третьекурсники писали сочинение «Зачем изучать Маггловедение?»

Грейнджер подскочила к Панси в первый же день перед обедом, встревоженная и рассерженная, растерявшая все свое спокойствие, что так бросалось в глаза на собеседовании:

— Панси! Ты что, действительно дала детям контрольную работу в первый же день?!

— И тебе, Грейнджер, приятного аппетита! — пробормотала Паркинсон, усаживаясь на облюбованный ею крайний стул. Сегодня это место показалось ей еще привлекательнее, потому что рядом никто не сидел — Лонгботтома на обеде не было.

Грейнджер недолго думая села рядом, продолжая тараторить:

— Панси, ни в коем случае нельзя давать контрольные работы сразу после каникул! Ты бы хоть познакомилась с ними сперва, спросила, какие у них планы на будущее...

Панси убедилась, что кофе на обед тоже не положен, со вздохом налила себе тыквенного сока и ответила:

— Гриффиндорцы — ябеды. Не стыдно тебе, Грейнджер? Кстати, у этого рыжего какие планы на будущее, кроме того, что он стремится стать главной сволочью магической Британии номер два?

Грейнджер сбилась с мысли, замолчала и непонимающе уставилась на бывшую однокурсницу:

— У кого?

— Ну, рыжий такой, наглый... — пояснила Панси, обводя взглядом стол. От одного вида еды ее подташнивало. — Росс, кажется.

Выражение лица Гермионы описанию не поддавалось. И смущение, и тревога, и гнев.

— Так я и думала, — констатировала Паркинсон, не дождавшись ответа.

Гермиона молчала всего минуту, за которую Панси как раз успела решить, что одну отбивную организм переживет. Потом Грейнджер снова зачастила:

— Росс — это исключение из правил. Большинство учащихся очень умные, талантливые, грамотные...

— Грейнджер, не разоряйся. Я тебе охотно верю. Дай поесть спокойно, — без особой надежды попросила Паркинсон.

— Ты подготовила планирование? — деловито осведомилась Гермиона.

— Какая тебе разница? Его же директору сдавать, не тебе, — Панси пожала плечами.

— Ну, я подумала, что тебе может понадобиться помощь. Мы с Патрицией часто проводили совместные занятия.

— Патрицией? — не поняла Паркинсон, смирившись с тем, что Грейнджер все равно не уйдет, пока не выскажется.

— Патриция Дюпри, работала до тебя. Отличный педагог, умница, — голос Грейнджер заметно потеплел при воспоминании о бывшей коллеге. — Жалко, что ушла.

— Денег мало платили? — хмыкнула Панси, накануне как раз выяснившая размеры своей зарплаты.

— Просто она замуж вышла и уехала обратно во Францию.

«Панси, милая, ты хоть осознаешь, что уже пятнадцать минут вполне по-дружески разговариваешь с Гермионой Грейнджер, которую ты иначе, чем бобром, в школе и назвать не могла?»

Воистину, жизнь очень странная штука. Если не задумываться над тем, что рядом сидит Заучка Грейнджер, гриффиндорская выскочка, подруга Поттера и зануда, выяснялось, что с этой девушкой вполне можно спокойно пообщаться, пусть даже на такие темы, как календарно-тематическое планирование или предыдущий учитель Маггловедения.

«Эксперимент сработал, ага. Так и скажу куратору: вы, мол, изменили мне жизнь. Спасибо программе «Истоки» за мое обновленное будущее».

Нет, спокойно. Тебя, Паркинсон, язва слизеринская, изменит только могила.

После обеда она провернула финт с контрольной работой на занятиях с шестым курсом уже осознанно. Пока ребята пытались выудить хоть что-то из опустевших за лето кладовых знаний, Панси попробовала разобрать бумаги, оставшиеся от Дюпри. Ничего для себя полезного, к сожалению, она не обнаружила: планирование было только на третий курс и рассчитано на изучение Маггловедения по другому учебнику, а большую часть бумаг составляли заметки Патриции об учениках. Паркинсон их, конечно, просмотрела по диагонали, но, наткнувшись на фразу «Илай Росс — чудный талантливый мальчик!», окончательно потеряла интерес и доверие к записям Дюпри.

Спина болела вплоть до четверга. Кроме того, у Панси постоянно кружилась голова.

К четвергу Паркинсон наконец почувствовала себя лучше, а также приобрела не слишком лестную репутацию стервозной истерички среди учеников: в основном за постоянные наказания и пресловутые контрольные работы. К тому же в классе ей будто изменяла выдержка: желание повышать голос и пинать ни в чем не повинную мебель в порыве злости появлялось само собой и контролю не поддавалось.

«Ничего, будут больше бояться».

Страх, по мнению Панси, был куда более действенным мотиватором к обучению, чем любовь, поэтому все курсы теряли огромное количество баллов и получали сложные домашние задания. По сути, на уроках студенты изучали положенные по учебнику темы самостоятельно, а в качестве домашнего задания писали длиннющие эссе с использованием дополнительного материала.

В понедельник седьмого сентября учителя уже украдкой бросали на профессора Паркинсон неодобрительные взгляды во время совместных трапез и шушукались за спиной, когда думали, что она не слышит. Не все, конечно: Снейп молчал, директору явно было не до того, а Лонгботтом почти неотлучно сидел в своих теплицах.

А еще была Грейнджер, которая с гриффиндорской прямотой высказывала свои претензии по поводу стиля преподавания Паркинсон ежедневно и не по одному разу.

Еще одним из главных вопросов, обсуждаемых в классах и в учительской, стала манера профессора Паркинсон одеваться по-маггловски. Панси скорее умерла бы, чем призналась кому-то, что у нее банально нет денег на то, чтобы одеться по-человечески, то есть как положено.

Имея болезненную зависимость от чужого мнения по поводу своего внешнего вида, после своего «переезда» в маггловский мир Панси быстро обнаружила, что это довольно сильно мешает работать, экономить деньги, да и вообще жить.

Выглядеть как обычно она просто не могла: ее отправили к магглам, снабдив старенькой брошюркой по Маггловедению в три страницы, ключами от ведомственной квартиры, предоставляемой ровно на две недели, и бодрым напутствием «Ты сможешь!» в стиле пропагандистских плакатов времен Второй мировой. Ах да, еще ей великодушно позволили забрать из родного дома личные вещи, вероятно, лишь для того, чтобы при последней проверке конфисковать большую часть одежды на основании того, что она совсем не похожа на маггловскую.

Без денег и магии можно было забыть о многих привычных вещах, например, об услугах хорошего парикмахера. Или косметолога. Или маникюрщицы. Поэтому все, что могла Панси сделать для душевного равновесия, — не обращать внимания на чужое мнение. Правда, на то, чтобы коренным образом переломить себя, выработав иммунитет от косых взглядов, у нее ушел не один год.

Похоже, возвращение в родной магический мир сыграло злую шутку с ее так старательно взращенным безразличием, вызывая рецидив зависимости от чужого мнения.

А еще ей невероятно хотелось кофе. Панси даже стала видеть сны: чашка, полная до краев черным кофе, ароматным, с пенкой. Она просыпалась, чувствуя запах корицы, и моментально приходила в уныние, понимая, что это был всего лишь сон.

Достать кофе в Хогвартсе было почти нереально. Его не подавали за завтраком, не включали в меню обеда и тем более ужина: ароматный напиток был признан вредным для растущих детских организмов. В учительской кофе был, но там никогда не бывало Панси.

В итоге этим пятничным вечером Паркинсон имела две сигареты, наполовину подготовленное планирование, кипу контрольных и домашних работ для проверки и полное отсутствие перспектив.

Весело, что и говорить.

От стука в дверь Паркинсон подпрыгнула, уронив почти целую сигарету за окно.

— Вот черт! — пробормотала Панси, спрыгивая с подоконника и закрывая окно взмахом палочки. — Я иду!

Грейнджер, ну кто же еще?

— Ты не пришла на собрание, — тоном судебного прокурора сказала Гермиона. — Опять.

Панси страдальчески поморщилась. Началось.

— Ты что, куришь?! — брови Грейнджер поползли вверх, почти сливаясь с челкой.

— Что за молодежь пошла! — услышала Панси голос портретной дамы.

— Помолчите, а?! — не выдержав, огрызнулась Паркинсон. — Грейнджер, или заходи, или уходи.

В общем-то, предложение было с подтекстом «Вали отсюда ради всего святого», но декан Гриффиндора предпочла проигнорировать явную угрозу в голосе бывшей однокурсницы, шагнув внутрь.

Панси закрыла дверь, выжидающе уставилась на Гермиону:

— И? Что ты хотела мне сказать?

Грейнджер без приглашения села в единственное кресло:

— Знаешь, когда я только начала работать, я выгнала ученика из класса.

«О да. То, что мне сейчас нужно больше всего на свете: выслушивание мемуаров Грейнджер».

— Да неужели?

— Не ерничай, пожалуйста, — вполне нормальным голосом попросила Гермиона. — Я объясню. Ученики сорвали мне урок, я накричала на них и выгнала одну из студенток из класса. Я так поступила, не подумав. На следующий день ни один человек с их курса не явился на занятия.

Она замолчала. Выждав пару минут для верности, Паркинсон рискнула задать вопрос:

— И чему этот рассказ должен научить меня?

Гермиона как-то странно улыбнулась:

— У нас не принято так говорить, но... Если учитель не любит свою работу, он портит жизнь не только себе.

Панси села на край письменного стола, немного помолчала, прежде чем пожать плечами и ответить:

— Я не хочу работать учителем, это так, но...

— Но у тебя нет другого выхода, — кивнув, закончила фразу профессор Чар. — Тогда, если ты не полная идиотка, ты должна понимать, что отлынивание от работы, игнорирование коллег, бесконечные контрольные работы и курение не решат твоих проблем.

У Грейнджер всегда был синдром учительницы, сколько Панси ее помнила.

— У меня нет проблем, — как можно независимее ответила Паркинсон, отгоняя предательские мысли о том, что на этот раз Гермиона точно права.

— К сожалению, есть, — вздохнула Грейнджер. — В следующий понедельник приедет человек из Министерства. Он проверит всю документацию и посетит один из твоих уроков по выбору. Кто-то из родителей написал жалобу. Маггловедение сейчас — крайне важный предмет, никого не берут на мало-мальски престижную работу без хороших знаний по Маггловедению.

Панси до боли вцепилась в крышку стола.

«Умница, Паркинсон. Оказывается, ты ни на что не способна».

— На самом деле тебе повезло, что проверка будет в начале учебного года, — сказала Гермиона, вставая. — Первый месяц темы обычно довольно простые, можно успеть нагнать, если постараться. Вопрос лишь в том, будешь ли ты стараться.

Панси продолжала хранить молчание, всерьез опасаясь, что, заговорив, не сумеет справиться с голосом.

Уже у двери Грейнджер обернулась и добавила:

— Проблемы имеют свойство нарастать как снежный ком. Для начала — доделай это дурацкое планирование, наконец! Я всегда готова тебе помочь, если нужно.

Гермиона вышла, оставив после себя странный аромат лекарственных трав, а Панси с трудом смогла пошевелиться. Голова была пустой и легкой.

Паркинсон снова распахнула окно и долго стояла, жадно дыша полной грудью. Ей нужно было принять решение, но мысли ускользали, путались. Она могла думать только о кофе.

Часы отбили полночь, когда Панси надела теплый свитер, положила несколько галлеонов в карман джинсов и вышла из комнаты.

Оказавшись в темном коридоре, Паркинсон быстро растеряла всю решимость и едва не повернула назад: в отличие от той же Грейнджер, Панси довольно редко нарушала школьные правила и после отбоя по Хогвартсу почти не разгуливала. Не то чтобы ей было очень страшно, но идти почти в полной темноте, освещая дорогу с помощью Люмоса, было как минимум неудобно. Кроме того, ее не оставлял иррациональный страх быть пойманной одним из профессоров. Почему-то убедить себя в том, что сейчас она является преподавателем и имеет полное право находиться вне спальни после отбоя, не получалось.

До первого этажа Панси добралась без приключений, умудрившись даже не разбудить ни одного из обитателей картин. А потом ее ангел-хранитель, видимо, решил, что хорошего понемножку. Негромкий разговор из-за очередного поворота она, к счастью, услышала раньше, чем свернула за угол.

— Я просто не понимаю, зачем это нужно... — Панси инстинктивно замерла на месте, услышав тихий разборчивый шепот. — Неужели без этого никак нельзя?! Два года все было нормально, и вдруг...

Наступила долгая пауза, во время которой Паркинсон успела нафантазировать себе невесть что и уже почти собралась выйти из-за угла, по-снейповски сверкая глазами, и снять с нарушителей десяток-другой баллов, как вдруг...

— Гермиона, я не озабоченный подросток, мне сорок три года.

«Черт».

Логическому осмыслению услышанное не поддавалось, поэтому Панси просто слушала дальше, не решаясь пошевелиться.

— Тогда, может, перестанем встречаться в школьных коридорах?! — от возмущения Грейнджер зашипела, как заправская гадюка. — Все равно все знают!

— Когда ты подпишешь документы, — голосом Снейпа гвозди можно было забивать.

— Но я не хочу, — даже по шепоту было слышно, что Гермиона всерьез расстроена.

— Я так и думал, — веско сказал слизеринский декан и, судя по звукам, пошел прочь.

Вскоре его шаги окончательно затихли. Панси прижалась спиной к каменной стене, дожидаясь, когда Грейнджер тоже уберется восвояси.

— Вот же ублюдок слизеринский, — четко пробормотала Гермиона, прежде чем уйти.

Выждав еще несколько минут для верности, Паркинсон осторожно выглянула из-за угла: коридор был пуст. Поминутно косясь по сторонам, стараясь не думать о сцене, свидетельницей которой только что невольно стала, она добралась до входной двери.

Голос над самым ухом раздался в тот самый момент, когда она дотронулась до круглой ручки:

— Ну, и куда ты собралась?

К своему удивлению и даже гордости, Панси умудрилась сдержаться и не заорать в голос.

«Это не закрытое учебное заведение, а просто ночной клуб какой-то!»

— Лонгботтом, твою... бабушку! — она резко развернулась, оказавшись лицом к лицу с Невиллом. — Ты уже забыл, что так подкрадываться к людям со спины чревато?!

Он только усмехнулся, одним пальцем отводя ее палочку от собственного горла:

— Ты что, решила сбежать до проверки? А вещи почему не забрала?

— Я вернусь утром, отстань! — Панси дернула дверь, но безрезультатно.

Лонгботтом сложил руки на груди, наблюдая за ее стараниями:

— Ничего не выйдет, — пожал он плечами. — На ночь все двери опечатывают, а пароль знает только Минерва.

— Сплошные нарушения правил эвакуации при пожаре, — пробормотала Паркинсон себе под нос, напоследок пнув дверь ногой. — А ты-то что тут делаешь? — взглянула она на Невилла исподлобья.

— Я дежурю. Так куда ты собиралась?

Панси вздохнула. В общем-то, идея аппарировать в ближайший круглосуточный магазин уже не казалась ей настолько гениальной.

— Слушай, Лонгботтом, — вполне по-человечески сказала она. — А у тебя кофе есть?

Полчаса спустя бывшие гриффиндорец и слизеринка, идейные враги, мирно расположились друг напротив друга в учительской. Панси сидела в кресле возле камина, с неописуемым наслаждением вдыхая аромат кофе, сваренного Лонгботтомом. Невилл сел на ковер в двух шагах от нее.

— Фирменный бабушкин рецепт, говоришь? — полувопросительно произнесла Панси, делая первый глоток. Вкус кофе был странноватым, но неожиданно приятным. — Вкусно.

— Бабушка всегда говорила, что это кофе взаимопонимания.

Паркинсон совершенно не волновало, что на часах уже был второй час ночи. Неудивительно — завтра, вернее уже сегодня, суббота. Куда более странным был тот факт, что рядом с Лонгботтомом ей отчего-то легче думалось. То ли кофе и правда подействовал, но момент, когда они перешли на обсуждение ее проблем, Панси потом так и не вспомнила.

— Признайся честно, ты просто не хочешь работать, — лениво протянул Невилл, ковыряя кочергой в камине.

— Я провожу уроки! — возмутилась Паркинсон, допивая последний глоток кофе.

— Я не о том. Проводить уроки можно по-разному. Прийти и рассказать все самому. Научить студента, как он может все узнать. Дать задание для самостоятельной работы.

Лонгботтом говорил очень спокойно, расслабленно, положив голову на сиденье соседнего кресла. Его профиль четко вырисовывался на фоне пламени.

— Но я так и делаю! — Панси даже подскочила в кресле.

— Нет, — все тем же спокойным уверенным тоном продолжил Невилл. — Ты оставляешь им для самостоятельного изучения все. Это неправильно, они ничего не запоминают. Тебе лень готовиться к урокам. Ты просто не хочешь работать, только и всего.

Панси злилась минут пять в тишине, а потом вздохнула:

— Да, я просто не хочу работать.

Сказала — и сразу стало легче.

Невилл едва заметно улыбнулся, заставив Паркинсон отчетливо скрипнуть зубами.

— Зачем тебе это, Панси? — неожиданно серьезно спросил Лонгботтом, резко поднимаясь с ковра и нависая над ее креслом. — Это ведь не просто работа. Тут что-то другое, верно?

Много позже, засыпая под пение какой-то случайной рассветной пташки, Панси вспомнила, как смотрела на Невилла Лонгботтома — первого настоящего собеседника за последние годы — из глубин своего кресла, не имея права ответить на его вопрос, и подумала, что на месте Лонгботтома обязательно попыталась бы узнать правду, хоть бы и силой. Невилл же молча ушел из учительской, не дождавшись ответа, оставив Панси полный кофейник и неясное чувство потери.

Чувство это было неожиданным, ничем не оправданным и совершенно неуместным.

«По ночам, Паркинсон, надо спать, чтобы ерунда всякая в голову не лезла», — подумала Панси, в который раз пытаясь улечься поудобнее.

В который раз — безуспешно.

То, что не убивает нас, делает нас сильнее.

Ф. Ницше

13 сентября 2003 года

Бывают такие утренние моменты — на границе между сном и явью, — когда кажется, будто известны ответы на все вопросы. Всего несколько секунд чистого, ничем не замутненного удовольствия. И ты открываешь глаза, видя перед собой будущее как на ладони, все варианты и возможности. Хочется запомнить это чувство собственного совершенства, но уже через пару минут после пробуждения от него остается лишь смутная радость, а вскоре исчезает и она.

Можно лишь удивиться своей наивности: ведь решение, казавшееся таким простым, естественным и верным, вдруг оказывается абсолютно невозможным и, более того, глупым.

Паркинсон проспала около часа и, проснувшись, резко села в постели, пораженная неожиданной в своей простоте мыслью.

«Нужно вернуться в маггловский мир навсегда».

Отказ от имущества, права на реабилитацию... Бред, конечно. Но, с другой стороны, у этого варианта есть свои преимущества. Можно попробовать получить какое-нибудь образование, устроиться на постоянную работу. Никто больше не станет ее вынуждать осваивать новую профессию каждые пару месяцев. Сама себе хозяйка, никому ничего не должна.

«Да нет, полный бред», — отмахнулась от собственных мыслей Панси, укладываясь обратно в постель с намерением снова заснуть.

Сон не шел. Сознание было на удивление ясным и четким. Паркинсон отчего-то чувствовала себя абсолютно отдохнувшей и полной сил. И идея ухода обратно в маггловский мир уже не казалась бредовой. Только что-то не давало покоя, мелькало на периферии сознания.

«Подумай, Панси. Спокойная жизнь вдалеке от внутренних распрей магического мира, от этой холодной войны против чистокровных, от презрительных взглядов. Ведь ничего не изменилось к лучшему за эти пять лет, лишь Министерство провозгласило политику терпимости и толерантности, но когда кто-то прислушивался к официальной позиции правительства?»

Правда, возвращение к магглам в подобных условиях может расцениваться исключительно как признак слабости. Особенно если учесть, что на кону стоит нормальная жизнь в собственном доме на приличные проценты от наследства.

Бегство — вот как это называется.

Сбежать в нескольких шагах от цели после пяти лет борьбы и лишений? Это будет слишком... по-гриффиндорски.

«Снейп бегства не поймет».

Может, Снейп и есть камушек в ботинке.

Нужно было поговорить с деканом в первый же день, наплевав на чаепитие у директора, косые взгляды коллег и острое чувство стыда. Стыда оттого, что первые несколько месяцев пребывания в маггловском мире Панси ужасно злилась на профессора Зельеварения.

Северус Снейп. Невозмутимый, саркастичный декан Снейп, всегда стоявший горой за своих подопечных, какую бы глупость они ни натворили. Тот самый профессор Снейп, ставший директором Хогвартса после убийства Дамблдора. И тот самый предатель Снейп, исчезнувший из замка в ночь последней битвы с Волдемортом, фактически оставив Слизерин на растерзание остальным.

И Панси совершенно точно знала, почему той ночью вскочила на ноги с криком: «Да он же здесь! Поттер здесь! Хватайте его!» Это все, что она могла сделать в тот момент как староста, чтобы защитить себя и свой факультет, потерявший единственного покровителя. Все вышло не так, как ей бы хотелось, но все же благодаря ее предательскому крику слизеринцев эвакуировали первыми. Так что Паркинсон с чистой совестью встречала рассвет первого дня в мире без Упивающихся и Волдеморта. Сделала все, что смогла. А тот, кто мог сделать лучше, исчез.

Арест спустя всего неделю после битвы показался ей ошибкой, Панси даже не попыталась связаться с матерью или попросить о помощи Малфоя. Официальная формулировка обвинения звучала довольно глупо. Но через месяц, который Паркинсон провела в уцелевшей части Азкабана, не ставшего более привлекательным местом в отсутствие дементоров, Визенгамот вынес приговор, буквально сломавший ей жизнь: полная конфискация имущества, запрет на использование магии. По сути — бессрочное заключение в мире магглов. А всегда спасавший и поддерживавший декан даже не появился на судебном процессе.

И Панси Паркинсон, подписывая согласие на участие в специальной программе Аврората «Истоки», поняла то, что могла была бы уяснить намного раньше, будучи слизеринкой: никто никому ничего не должен. Не следует ждать помощи от кого бы то ни было. В этом мире можно рассчитывать исключительно на саму себя.

Панси смирилась с этим.

Лишь год спустя Паркинсон перестала винить в своем жалком положении Снейпа, окончательно осознав, что изначально была выбрана для участия в этом эксперименте — фактически сирота, без связей или богатого влиятельного официального жениха, даром что чистокровная. Потому и слушание по ее делу было закрытым. Не предложи она сдать Поттера Лорду, Аврорат наверняка сумел бы обвинить ее в чем-нибудь другом.

Для Панси оставался неясным всего один момент: прошло пять лет, но она все еще оставалась для родного мира подлой предательницей, а Снейпа, Упивающегося смертью, убийцу Дамблдора и весьма неприятного, по мнению большинства, человека, магическое общество довольно быстро стало воспринимать как героя, не то забыв о прегрешениях слизеринского декана (как будто это было возможным!), не то лицемерно простив их ему в духе Макиавелли, мол, для победы все средства хороши.

Или потому, что зельевар едва не погиб в битве за Хогвартс и выжил совершенно случайно? Или свою роль сыграло заступничество Мальчика-который-выжил? Возможно, все дело в том, что об истинной роли Снейпа в этой войне благодаря Поттеру услышали все, но мало кто знал, за что именно осудили Паркинсон, и уж точно никто не поверил бы, что пять лет без магии среди магглов она заслужила одним-единственным подлым поступком. Даже вездесущая Скитер не рискнула написать о засекреченном процессе против Паркинсон. Все, чего Панси удостоилась, — две строчки в стандартной заметке о результатах заседаний Визенгамота.

Бред. Все ее детские обиды — полный бред. Дело не только в Снейпе. И пусть не он один остался на свободе после падения Волдеморта. Но из оправданных Визенгамотом только он был двойным шпионом и регулярно рисковал жизнью ради победы. Профессор Северус Снейп свободу, нормальную работу и право на счастье заслужил — теперь Панси понимала это четко.

Но как он может жить с осознанием собственной вины? Как ему удалось построить нормальные — более чем нормальные! — отношения с коллегами после убийства директора, пусть даже газеты не врут и старик сам молил о смерти?

Панси с головой укрылась одеялом, крепко зажмурившись в отчаянном желании снова заснуть, выбросив все пустые рассуждения из головы. Уже прекрасно понимая, что придется вставать и идти на завтрак. И что от этих мыслей уже не удастся избавиться.

Она со вздохом выбралась из постели, пробежалась босиком по холодному полу до окна, отработанным движением открыла его и щелчком выбила из пачки предпоследнюю сигарету. Сделала первую затяжку, прикрыв глаза, чтобы не видеть собственное отражение в оконном стекле.

— Господи, ну и каша у тебя в голове, Паркинсон! Кофеин тебе вреден, — она нарочно сказала это вслух, чтобы доказать самой себе, что ничего не изменилось. Что она все та же слизеринская язва Паркинсон, которая не отступится, а будет бороться за свои права до конца. Легкое головокружение после четвертой затяжки Панси почти обрадовало — это было привычно, куда более привычно, чем мучительные размышления с утра пораньше.

Обманывать саму себя тоже было привычно, но если начистоту... Кофеин, конечно же, был ни при чем. Виноваты были МакГонагалл, Грейнджер и, разумеется, Лонгботтом, которые вели себя так, словно Панси Паркинсон никогда не произносила тех роковых слов. Это обескураживало, сбивало с намеченного курса и не давало покоя. Хотелось снова довериться кому-то, решиться попросить о помощи... перестать быть одиночкой.

Предательское желание.

Панси закрыла глаза и тихо выдохнула вместе с сигаретным дымом, будто читая мантру:

— Одиночество — извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь слишком много говорят.

Книги еще никогда ее не подводили.

* * *

Паркинсон не особенно нравилось в библиотеке.

Нет, Панси любила читать. Знала классику — и маггловскую, и магическую, могла почти наизусть продекламировать «Ромео и Джульетту» или «Фауста». Она испытывала благоговение перед древними фолиантами в кожаных переплетах, пахнущих пылью. В последние годы влюбилась в аромат свежих, только что из типографии, газет. Прожить день, не прочитав ни строчки, для Паркинсон было невозможным, даже когда она работала официанткой по восемнадцать часов в сутки.

Но библиотека Хогвартса ассоциировалась у нее исключительно с изнурительной подготовкой к экзаменам, злыми шутками в адрес Грейнджер, написанием жутких длинных эссе, объем которых некоторые профессора мерили специальной рулеткой, но никогда — со знанием.

В субботу библиотека была предсказуемо пуста, но комфортнее от этого Панси себя не чувствовала. Она обреченно листала очередную книгу, посвященную методике преподавания в магических школах, начиная тихо звереть. Первые пятнадцать страниц составляло пространное введение, посвященное авторским рассуждениям о великой роли учителя. С трудом продираясь сквозь частокол казенных фраз, Панси никак не могла сосредоточиться: собственные ехидные комментарии к каждой прочитанной фразе запоминались куда лучше, чем сам текст.

«Наиболее важной проблемой в образовательном и воспитательном процессе всегда являлась проблема подготовки высококвалифицированных учителей, а точнее профессионально компетентных в своей сфере деятельности...»

«Кто бы сомневался».

«...Эта проблема является актуальной на сегодняшний день, так как приобретение учителем профессионализма — процесс долгий и достаточно трудоемкий...»

«Назовите хоть одного человека, который уже родился профессионалом, а не постигал азы профессии долго и мучительно».

«...Компетентность педагога играет большую роль в социально-экономическом развитии общества. В условиях социально-экономических перемен в обществе значительно меняется статус педагога, его функции, требования к профессиональным и личностным качествам...»

«Именно поэтому, дорогая Панси, к тебе скоро явятся с проверкой работники Министерства, которые зачастую понятия не имеют, как, собственно, живут магглы и что такое компетентность педагога».

«...В настоящий момент компетентный педагог не только передает опыт предыдущих поколений, но и осуществляет критическую оценку этого опыта, чтобы сохранять общечеловеческие ценности для дальнейшего развития общества...»

— Мерлин, она хоть сама поняла, что написала?!

— Сама с собой разговариваешь? — послышался усталый голос Грейнджер.

Панси молча подняла голову. Гермиона выглядела непривычно неряшливо и вообще как-то странно: всегда аккуратный пучок сменила небрежно заплетенная коса, вместо строгой учительской мантии — простые серые брюки и толстовка. Под глазами залегли тени, уголки губ грустно опущены вниз. Это Грейнджер-то, поминутно расплывающаяся в улыбке даже после того, как отругала студента за нарушение дисциплины!

Не связан ли странный внешний вид профессора Чар с эпизодом, свидетельницей которого Паркинсон стала прошлой ночью?

У Панси против воли вырвалось:

— У тебя что-то случилось?

Похоже, Гермиона удивилась этому вопросу не меньше самой Паркинсон:

— Э... Нет, а с чего ты взяла? — настороженно спросила она.

«Минус десять баллов со Слизерина, мисс Паркинсон! Грейнджер совсем необязательно знать, что ты суешь свой не слишком короткий нос в ее дела. Даже если тебе очень интересно, что общего может быть между слизеринским деканом и гриффиндорской заучкой».

— Плохо выглядишь, — нарочито небрежно ответила Панси, делая вид, что безумно увлечена книгой.

«...Также необходимо отметить, что в политической сфере общества компетентность учителя занимает немаловажное место, так как от убежденности педагога, его увлеченности своим предметом, умения добиться понимания и усвоения учащимися основных закономерностей предмета зависит во многом формирование у учащихся правильных взглядов и мнений, которые затем будут служить им руководством во всех действиях...»

Гермиона молчала так долго, что Панси уже забеспокоилась, не научил ли ее Снейп «факультативно» леггилименции.

— Ты зря читаешь эту чушь, — наконец прервала паузу Грейнджер. — Одна сплошная вода, никакой реальной пользы.

— И что прикажешь мне делать? — буркнула Панси, переворачивая страницу. — У нас в библиотеке все книги по педагогике — одна вода и никакой пользы. Аппарировать в Лондон, что ли?

Гермиона села напротив, отложив в сторону собственную книгу обложкой вниз.

— Ну зачем сразу в Лондон? Панси, маггловские книги не помогут, потому что методика преподавания в волшебной школе все-таки довольно специфична. А в учебниках по магической педагогике ты не найдешь ничего стоящего, потому что в нашем мире институт высшего педагогического образования не сформирован.

Грейнджер сказала «в нашем мире» так, будто не являлась магглорожденной, будто давно отказалась от связей с родным миром. Почему-то от осознания этого факта больно царапнуло где-то в горле. Нет, это не чистокровный снобизм. Это... обида за маггловский мир?

«Да, Панси, именно. Просто не думай об этом».

Собственные эмоции в последнее время слишком часто озадачивали.

— Магическому обществу невыгодно готовить специалистов по методике преподавания, потому что рабочих мест для них слишком мало. Здесь поможет только практика. Я предлагаю поступить следующим образом, — подвела итог Гермиона. — Послезавтра я поменяюсь с... с кем-нибудь... и приду на твой урок. Как куратор. Или как декан Гриффиндора, там разберемся.

Панси поджала губы:

— А с чего ты взяла, что мне нужна твоя помощь?

«Потому что тебе нужна помощь, Панси».

Она невольно вздрогнула, потому что ехидный внутренний голос, всегда звучащий в голове, неожиданно изменился.

Теперь это был голос Невилла Лонгботтома.

«Ты подумаешь об этом позже. Когда проверяющий уедет, тучи над головой развеются, а ты снова станешь ужасной училкой, ты позволишь себе сесть и проанализировать, с чего бы это вдруг таким важным стало для тебя мнение Лонгботтома».

— Хорошо, Грейнджер. Я согласна.

В конце концов, она ведь слизеринка. А слизеринцы могут позволить себе очень многое для достижения цели, даже согласиться принять чью-то помощь, не так ли?

А если Грейнджер не поможет — у Панси всегда есть запасной вариант.

* * *

14 сентября 2003 года

Всю субботу Панси работала с учебными планами, пытаясь все-таки довести их до ума, а воскресным утром наглая министерская сова уронила прямо в омлет на тарелке Панси письмо от куратора Конноли с требованием срочно явиться на встречу. Пришлось забыть о внушительной стопке непроверенных контрольных работ и идти в Хогсмид, чтобы воспользоваться одним из тамошних каминов. Шальную мысль об аппарации сразу за границей защитного купола Хогвартса Паркинсон отбросила, поэтому в назначенное место в центре Лондона прибыла ближе к обеду.

Джордж Конноли ждал ее в маленьком маггловском ресторанчике недалеко от «Дырявого котла». Заведение оказалось на удивление приличным, и Панси даже на мгновение пожалела, что не стала переодеваться, а явилась в потертых голубых джинсах и водолазке.

«Забавно. Как по магической школе в подобном виде ходить — так запросто, а как в маггловский ресторан — так стесняешься отчего-то», — насмешливо фыркнул внутренний голос. По-прежнему Лонгботтом, разумеется.

— Добрый день, куратор, — произнесла Панси, велев внутреннему голосу заткнуться, а то так и до раздвоения личности недолго.

— Здравствуйте, мисс Паркинсон, — Конноли слегка вздрогнул, оборачиваясь и вставая. — Чудесно выглядите. Присаживайтесь.

Комплименты от куратора — это было что-то новенькое.

Паркинсон машинально села на предложенный аврором стул, от изумления вздернув левую бровь — глупая привычка подражать декану, оставшаяся со школьных лет. Официант, как по волшебству возникший у столика, вопросительно поднял блокнот.

— Вы голодны, мисс Паркинсон? — шелковым голосом спросил Конноли.

Странное, давно забытое чувство. Быть привлекательной, интересной. Женщиной, в конце концов, а не опытным образцом.

Кажется, в последний раз ее куда-то приглашали года три назад. Но тогда они оба — и Панси, и ее кавалер — точно знали, что их роман продлится всего пару месяцев: он приехал из Лондона в Эдинбург в командировку по приглашению крупного банка. Паркинсон тогда работала официанткой, обслуживала вечеринки и официальные приемы. На одном из них они и познакомились. Ей нужны были простые человеческие отношения с кем-то никак не связанным ни с магическим миром, ни с миром городских окраин. Адаму нужно было с кем-то убить вечер. Идеальное сочетание.

Но неожиданное проявление чисто мужского интереса от давно знакомого человека, от куратора из Аврората, знавшего о Панси абсолютно все, включая мельчайшие детали ее единственного романа? Или ей мерещится, и Конноли всего лишь вежлив?

Тогда, кажется, пора сдаваться колдомедикам или психиатрам.

— Закажите что-нибудь на ваше усмотрение, — выдавила из себя Паркинсон, осознав, что пауза неприлично затянулась. И добавила, не сдержавшись: — И кофе, пожалуйста. А здесь можно курить?

— Вам — можно, — ответил Конноли, прежде чем обратиться к официанту.

Поглощенная поиском купленных сигарет в сумочке, Панси не услышала, что именно заказал аврор. Нервно содрала пластиковую упаковку, выбила сигарету, безрезультатно поискала зажигалку — и вздрогнула от неожиданно вспыхнувшего перед лицом пламени.

— Это уже слишком! — безапелляционно заявила она, отталкивая руку Конноли и убирая оставшуюся незажженной сигарету. — Вы что, издеваетесь?!

Джордж Конноли вежливо улыбнулся, но Панси вдруг заметила, какие серьезные у него глаза:

— Ну что вы, милая мисс Паркинсон, отчего же мне не поухаживать немного за привлекательной девушкой? Позвольте поцеловать вам руку?

Словно во сне, Панси послушно протянула руку. Аврор почтительно прикоснулся к тыльной стороне ладони губами, одарив Паркинсон очередным серьезным взглядом. Он слегка сжал ее руку, вкладывая что-то в ладонь, и Паркинсон машинально стиснула пальцы в кулак. Конноли кивнул с едва заметным одобрением.

— Извините, я на минуту, — она осторожно встала.

— Прямо по коридору и направо, — все тем же вежливо-предупредительным тоном сказал мужчина.

Убедившись в том, что в уборной больше никого нет, Панси заперлась в одной из кабинок и наконец-то разжала кулак. Клочок бумаги, исписанный неразборчивым почерком. Она порадовалась, что захватила с собой сумку, в которой лежала палочка.

Легкое заклинание увеличения — и вот она уже жадно читала:

«Мисс Паркинсон!

Я приношу Вам искренние извинения за свое поведение. Поймите правильно: Вы очень привлекательная молодая женщина, Вы очень нравитесь мне, но исключительно как личность. Я давно женат и счастлив в браке. Но обстоятельства таковы, что единственным оправданием нашей сегодняшней встречи могут быть неофициальные отношения...»

Панси хмыкнула: все-таки слишком долго она оставалась в одиночестве, иначе сразу распознала бы игру в поведении куратора, не подумав ничего лишнего. Как высокопарно выражается, однако!

«...Разумеется, подобные отношения строго запрещены, но в сложившейся ситуации из двух зол я выбираю меньшее: выговор за нарушение субординации, но чистую совесть.

После того как Вы дочитаете письмо, его необходимо уничтожить самым тщательным образом. Вы же вернетесь за столик и постараетесь вести себя так, словно находитесь на свидании. Если у наблюдающих за Вами возникнут малейшие сомнения в истинной причине этой встречи, нам обоим может не поздоровиться. Поэтому я прошу Вас подыграть мне. Выбирайте темы для разговора, воздержитесь от обсуждения вопроса, который я подробно опишу ниже, — ради Вашего же блага. Если какие-то моменты будут для Вас неясны, лучше договориться о новой встрече на территории Хогвартса. Мой племянник учится на втором курсе — проблем с посещением школы не будет. Если эта встреча будет Вам необходима — упомяните в разговоре Вашего приятеля Адама...»

Все-таки профессиональная деформация — страшная вещь. Конноли был предусмотрителен и скрупулезен настолько, насколько это вообще возможно.

«...Итак, причина нашей сегодняшней встречи — предстоящая министерская проверка преподавателя Маггловедения, которая назначена на следующий понедельник. Во-первых, на мистера Андерсена, заявившего жалобу на Вас, было оказано серьезное давление, так что его можно понять. Во-вторых, вся эта проверка затеяна с единственной целью — показать Вашу несостоятельность как педагога. В-третьих, сроки проверки будут изменены: вместо следующего понедельника проверяющий приедет в Хогвартс в субботу двадцатого сентября. Вам и директору, естественно, сообщат в последний момент. Один из классов по выбору протестируют на знание пройденного за это время материала, в другом потребуют провести открытый урок, невзирая на то, что проверяющий прибудет в выходной день.

Разумеется, у Вас возникает закономерный вопрос — почему?

Как ни банально, мисс Паркинсон, все дело в Вашем имуществе и банковском счете. В случае невыполнения Вами условий эксперимента все Ваше имущество переходит в полное распоряжение Специального Подразделения Аврората. Проценты, накопившиеся за прошедшие пять лет, настолько велики, что одному из моих коллег пришло в голову, что для Министерства будет выгоднее сорвать Вашу реабилитацию. Имя этого человека ничего Вам не скажет, поэтому я позволю себе сохранить его в тайне.

Программа эксперимента отредактирована, был введен дополнительный пункт об устройстве на работу и получении рекомендательного письма. Как я выяснил много позже, предполагалось, что Вы откажетесь от дальнейшего участия под влиянием эмоций. Однако они просчитались. Мало того, Вам даже удалось устроиться в Хогвартс на подходящую должность. Зная Минерву МакГонагалл, можно было предположить, что она не откажет в рекомендациях, каким бы плохим учителем Вы ни оказались...»

Написанные слова плыли, плавились. Капли дождя одна за другой скользнули по строчкам, размывая чернила. Откуда здесь дождь? Черт, не время реветь!

Невероятным усилием воли Панси заставила себя сморгнуть подступающие слезы. Она и так пробыла здесь слишком долго. Наблюдатели — если они есть — могут что-то заподозрить.

«...Было решено подстроить все так, чтобы Вас уволили. К сожалению, я узнал обо всем всего несколько дней назад. Много времени ушло на попытки выяснить, кто замешан в этом деле, но теперь я знаю достаточно, чтобы предупредить Вас.

К счастью, есть и хорошие новости. В качестве проверяющего к Вам отправится один из самых неподкупных работников Министерства — мистер Персиваль Уизли, назначенный начальником недавно созданного Департамента народного образования. Вы можете рассчитывать на его объективность, он оценит Вашу работу максимально честно...»

Перси Уизли. Что ж, не самый худший вариант. Он, конечно, ее ненавидит, но всегда славился исключительной верностью делу. Перси Уизли не станет пользоваться моментом, чтобы отомстить слизеринке Паркинсон хотя бы потому, что хочет хорошо выглядеть в чужих глазах.

Во всяком случае, можно было на это надеяться.

«...Я рассчитываю на то, что Вы будете благоразумны. Уничтожьте письмо и возвращайтесь в зал.

Удачи».

Панси аккуратно подожгла край пергамента палочкой. Лишь когда пламя уже добралось до пальцев, она уронила его в унитаз и спустила воду. Выйдя из кабинки, Паркинсон слегка припудрилась, чтобы уничтожить следы слез.

Странное дело: еще сегодня утром она размышляла о том, что возвращение к магглам было бы не таким плохим вариантом. Но сейчас, когда выяснилось, что некто хочет присвоить ее наследство, выставив в самом невыгодном свете, — Панси хотелось воевать до конца. Врожденный дух противоречия, который, как ей казалось, давно скончался в муках социальной адаптации.

Недалеко от самой первой съемной квартиры Паркинсон находился кинотеатр, где по будням проводили бесплатные сеансы. Панси была там завсегдатаем. Кино открывало широкие возможности узнать о жизни магглов как можно больше.

В одном из старых фильмов Панси зацепил монолог героя: «Но реальность — совсем не то, что бывает в кино. Реальность — это удар кованым сапогом в рожу, после которого не сможешь очухаться. И с каждым днем тебя бьют все чаще. Вот это и есть реальность. Но чем больше бьют, тем ты сильнее».

Старая как мир мысль, высказанная персонажем не то драмы, не то комедии, отчего-то прочно засела в голове, став своеобразным девизом по жизни.

— Все получится, — шепотом сказала она своему отражению.

Ей показалось, что Паркинсон из Зазеркалья подмигнула в ответ.

* * *

15 сентября 2003 года

После возвращения из Лондона остаток воскресенья Панси убила на подготовку к занятиям в понедельник: она дописала планирование, отправив его МакГонагалл, проверила контрольные работы и составила конспекты к урокам у четвертого и третьего курса.

Понедельник выдался традиционно тяжелым. В попытках провести уроки по маггловской литературе как можно интереснее Паркинсон сорвала голос и лишилась остатков терпения. Выражение лица Грейнджер, пришедшей на последнее занятие (третий курс, Слизерин-Гриффиндор), даже заставило Панси рассказать несколько маггловских анекдотов, чтобы не расплакаться перед студентами от осознания собственной никчемности.

Анекдот о Шекспире-почтальоне имел у третьекурсников успех. За ужином Панси услышала, как один из гриффиндорцев пересказывает его приятелям со старших курсов, заменив Шекспира на Снейпа. Грейнджер, тоже ставшая свидетельницей взрыва смеха за гриффиндорским столом, одарила Панси осуждающим взглядом и сделала студенту строгий выговор.

Так что понедельник оказался настолько отвратительным, что в надежде на кофе Панси даже явилась на ежевечернее «совещание» в учительской, стараясь игнорировать неприязненные взгляды большинства коллег.

— Добрый вечер, — громко поздоровалась Паркинсон, с мазохистским удовольствием отмечая смущение на лицах профессоров, не удосужившихся ее поприветствовать.

— Как хорошо, что ты пришла! — Грейнджер выскочила из-за широкой спины Лонгботтома так неожиданно, что Панси машинально отступила на шаг.

— Правда?!

— Ну, мы же с тобой совсем не обсудили занятие! — непонимающе нахмурилась Гермиона.

— Ты предлагаешь сделать это сейчас, здесь? — Панси выразительно подняла левую бровь. Чертова привычка, как же от нее избавиться!

— Разумеется, нет, — предупредительно вмешался Невилл. — Гермиона просто рада, что не нужно разыскивать тебя по замку. Тебе налить чаю, Панси?

Она отрицательно покачала головой:

— Я не люблю чай, Лонгботтом, ты же... — Паркинсон чуть было не сказала: «Ты же знаешь», но вовремя прикусила язык.

Может, ей все приснилось?

И ночной марш по Хогвартсу, и шепот Грейнджер, и неясные намеки Снейпа, и тот самый кофе взаимопонимания? Нафантазировала, напридумывала невесть что, словно глупая малолетка, а на самом деле ничего и не было?

— Бери чашку, наливай что хочешь, — Грейнджер ее оплошности не заметила. Она сейчас была в таком настроении, что любое отклонение от интересующей ее темы воспринималось всего лишь как досадная помеха. — Очень ты сурово сегодня с Хлоей обошлась.

Кто о чем, а Грейнджер — о гриффиндорцах своих драгоценных.

Хлоя Хармони, третий курс. Вся в веснушках, с рыжими кудряшками. Паркинсон прекрасно понимала, почему Гермиона переживает именно за эту студентку, с вечно поднятой рукой и готовым ответом на любой вопрос: Хармони была слишком похожа на саму Грейнджер. Эдакая мисс Я-знаю-все-ну-спросите-меня-ну-пожалуйста!

— Она думает, что знает все, — фыркнула Панси. — Тоже мне, Натали Кук!

Ни Гермиона, ни Лонгботтом сравнения не поняли, уставившись на Паркинсон с одинаковым непониманием.

Панси на мгновение ощутила невероятно приятное чувство превосходства: хоть в чем-то она точно разбиралась лучше Грейнджер. Занятно. Чистокровная волшебница Панси Паркинсон знала больше о кинематографе, чем магглорожденная Гермиона Грейнджер.

— Это героиня фильма, Грейнджер, — снисходительно усмехнулась Паркинсон. — О трех очень талантливых девушках.

Гермиона снова махнула рукой, будто говоря: «Это все чепуха, недостойная обсуждения!»

— Хлоя — умная девочка. Она задала тебе вопрос, а ты...

— Ну да, а я ответила, что об этом мы на уроках разговаривать не будем, — подхватила Панси, наконец делая первый долгожданный глоток кофе. — Грейнджер, ты хоть слышала, что она спросила?

— Конечно, слышала, — сердито нахмурилась Гермиона. — Если бы ты просто ей ответила, дальнейшего спора бы не возникло. А так ты обидела студентку, несправедливо лишила факультет баллов, да еще и потеряла десять минут урока на бессмысленную дискуссию.

Панси только успела открыть рот для того, чтобы высказать Грейнджер пару-тройку ответных претензий, как над ухом послышался знакомый голос:

— Других поучаем, мисс Грейнджер? Уже забыли, как сами на первой рабочей неделе опозорились?

Панси всегда думала, что вот так краснеть — заливаясь краской от корней волос до ключиц — умеют только рыжие, но Грейнджер всегда была не такой, как все.

— Я усвоила тот урок, профессор Снейп, — высоким звенящим голосом ответила Гермиона. — А некоторые упорно продолжают наступать на одни и те же грабли.

«И почему мне кажется, что Грейнджер говорит не обо мне?»

Профессор Зелий оставил выпад Гермионы без внимания, обратившись уже к Панси:

— Мисс Паркинсон, я, знаете ли, весьма удивился самому вашему появлению здесь. А уж тот факт, что вы обратились за помощью к своей ровеснице, которая работает в Хогвартсе без году неделя, а не к одному из более опытных коллег, изумляет меня еще больше. Я весьма разочарован.

Он эффектно повернулся на месте, взмахнув полами мантии, отчего Панси снова почувствовала себя школьницей, и вышел из учительской.

Воцарилась напряженная тишина, причины которой Паркинсон, признаться, до конца не поняла.

— Давно я его таким не видела, — озадаченно сказала наконец мадам Хуч.

— Это все Марс, — прошелестела Трелони из своего угла. — Марс сегодня необычайно ярок!

Гермиона зло поджала губы:

— Вы у кентавров научились, профессор Трелони?

Сивилла промолчала, в очередной раз устремив взор к потолку.

Панси озадаченно промолчала, в очередной раз перестав что-либо понимать.

Дальнейший разговор как-то не клеился. Грейнджер с каждым словом становилась все более рассеянной, пока не оборвала саму себя фразой «В общем, тебе Невилл все расскажет», и исчезла, даже не заметив, что Лонгботтом ушел за десять минут до этого.

Оставшись в относительном одиночестве под перекрестными осуждающими взглядами коллег, Панси допила остывший кофе в два глотка и, пробормотав что-то на прощание, отправилась в свою комнату с твердым намерением выкурить все купленные сигареты, дабы успокоить расшатанные «совещанием» нервы.

Послушать Грейнджер, так выходило, что и уроки у нее скучные, и планировать их она совсем не умеет, и студентов слушать не желает, и дисциплины, несмотря на снятие астрономического количества баллов, не наблюдается...

И вообще — гнать ее надо поганой метлой.

— Кто меня на работу нанимал, интересно? — зло пробормотала под нос Паркинсон.

— Меня тоже очень волнует этот вопрос, — проскрипела пожилая дама с портрета.

Панси озадаченно огляделась. Оказывается, погрузившись в невеселые мысли, она успела добраться до дверей собственной комнаты.

— А вам-то что? — вопреки принятому две недели назад решению не разговаривать с обитателями картин Хогвартса ответила Паркинсон.

— А не любишь ты детей, сразу видно, — дама явно обрадовалась неожиданному вниманию.

Панси наклонила голову влево, раздумывая. Не то чтобы она не любила детей, просто тех же пресловутых семикурсников сложно было воспринимать как учеников, а тем более — детей, нуждающихся в любви.

— А зачем их любить-то? — наконец спросила Паркинсон. — Я их учить вроде бы должна.

Дама снисходительно рассмеялась:

— Дурочка! Самое ужасное — равнодушие. Если тебе на них плевать, они не думают о тебе. Им не нужны все знания мира, если у них нет твоего внимания.

Серьезно?

— Вы ошибаетесь, — тихо ответила Панси, закрывая за собой дверь.

— Quihabetauresaudiendi, audiat! — донесся ехидный голос дамы с портрета.

Паркинсон пересекла комнату в несколько больших шагов, привычным жестом распахнула окно, взяла со стола сигареты и зажигалку, но курить почему-то не стала. Просто долго сидела на подоконнике, вертела сигаретную пачку меж пальцев и смотрела на появляющиеся в темном ночном небе звезды.

__________

Анекдот:

В Лондоне разговаривают двое мужчин:

— Как ваша фамилия?

— Шекспир.

— О, эта фамилия хорошо известна.

— Еще бы! Я двадцать лет разношу почту в этом районе.

Разбитые армии хорошо учатся.

Владимир Ленин

18 сентября 2003 года

Пять лет назад, когда Панси Паркинсон устроилась на первую в своей жизни работу и получила синюю форменную кепку почтальона, ей приходилось вставать в половину шестого утра, чтобы успеть разнести всю корреспонденцию до семи. Велосипеда у Панси не было, поэтому она ходила пешком по немаленькому пригороду с довольно тяжелой сумкой на плече.

Каждый день Паркинсон выбиралась из постели с одной-единственной мыслью: уж сегодня-то она точно ляжет спать пораньше, а лучше всего — сразу по возвращении домой. К вечеру Панси начинало казаться, что все не так уж плохо, поэтому она покупала билет на очередной киносеанс или допоздна сидела на диване, бездумно уставившись в бормочущий телевизор, будучи не в силах даже заснуть. Паркинсон ложилась спать не раньше часа ночи, о чем утром страшно жалела, проклиная саму себя на чем свет стоит.

От смены профессии легче не стало. Официантки в ресторанчике «У Хогана» трудились более восемнадцати часов, а когда пухленькая напарница неожиданно призналась, что она уже на седьмом месяце беременности и уходит в декрет, Панси пришлось работать не через день, а каждый день почти три месяца.

Чувство усталости давно стало для Паркинсон естественным. Она привыкла к постоянно ноющим мышцам ног, периодическим судорогам и красным от перенапряжения глазам, как привыкают к овсянке на завтрак. В редких разговорах с коллегами, которые жаловались на ненормированный рабочий день, Панси вполне искренне шутила, что ничего не болит только у мертвых, а на том свете все они отоспятся.

Панси Паркинсон слишком хорошо знала, что такое усталость.

Но назвать просто «усталостью» или даже «переутомлением» то, что девушка испытывала сейчас, у нее не поворачивался язык.

В четверг Панси Паркинсон проснулась с одним-единственным желанием: завернуться с головой в одеяло, закрыть глаза, забыть о внешнем мире и снова заснуть. Казалось, ради нескольких минут сна она была готова на все: разрушить город, построить дворец, продать душу дьяволу...

Волшебный будильник на каминной полке продолжал играть до тошноты оптимистичную попсовую мелодию. Паркинсон застонала и перевернулась на другой бок, испытывая невероятное желание запустить в будильник если не заклятием, так хотя бы подушкой.

«Не пойду. Притворюсь больной и не пойду. Имею я право заболеть, в конце концов?!»

Мелодия «SpiceUpYourLife» заиграла снова, на этот раз заметно громче. Панси резко села в постели, поморщившись от головной боли.

«Ненавижу четверги, — мрачно подумала Паркинсон, натянула теплые носки и поплелась в ванную комнату. — Лучше бы я снова подавала кофе и разносила обеды».

Панси умылась, стараясь не слишком вглядываться в собственное отражение, почистила зубы, с закрытыми глазами сидя на краешке ванны. Немного поразмыслив, сунула голову под струю холодной воды, надеясь не то проснуться, не то избавиться от головной боли. Мигрень никуда не делась, как и ненависть к рабочим будням, но жить стало как-то проще.

Пытаясь замаскировать синяки под глазами с помощью найденного на дне сумки тонального крема, Паркинсон подумала, что еще никогда не чувствовала себя такой измотанной. А ведь рабочий день даже еще не начался.

Вроде бы ничего особенного: не слишком ранний подъем, четыре урока в течение дня, большой перерыв на обед. Подумаешь — четыре часа в день пересказывать студентам содержание учебника. Куда проще, чем восемнадцатичасовая рабочая смена в кафе без единой возможности присесть. Куда легче, чем долгие пешие прогулки с огромной сумкой корреспонденции через плечо или вождение по кругу огромного дребезжащего трамвая с шести утра до одиннадцати вечера.

Реальность педагогических будней оказалась куда более суровой, чем Панси представлялось двадцать пятого августа. В теле ныла каждая мышца, от постоянной писанины пальцы сводило судорогой, ноги к концу дня отекали и ощущались словно чужие. Беспрерывно болело левое плечо: ни рукой пошевелить, ни шеей. А главное — все эти дети, ранее воспринимавшиеся лишь как неприятное приложение к необходимой работе, стали что-то значить для Панси, хотя в этом Паркинсон не желала признаваться даже самой себе.

Две с лишним сотни студентов, совершенно непохожих друг на друга, каждый со своими собственными надеждами и мечтами. Панси уже знала по имени почти всех. Две сотни студентов, которые, казалось, ежедневно выпивали эмоции и чувства, словно дементоры. К концу дня в голове не оставалось ни одной мысли, потому что Панси уже не было все равно, о чем говорить. Она заставляла себя тщательно подбирать каждое слово, взвешивать фразы.

Нет, Панси по-прежнему не любила своих учеников. Но тем не менее они стали что-то для нее значить. И от осознания этого факта Паркинсон бесилась больше всего.

— Мне понадобится очень большой стимул, чтобы пережить этот день, — пробормотала Панси, разглядывая собственное отражение. — Очень, очень большой стимул... Скажем, письмо об отмене проверки...

Паркинсон сделала приглашающий жест руками и на секунду замерла, глядя в потолок, словно ожидая божественного знака.

— Нет? Ну что ж, это вполне ожидаемо, — криво усмехнулась Панси, наклоняясь, чтобы завязать шнурки. Мрачный юмор и разговоры с самой собой подействовали, как и всегда: настроение улучшилось на несколько пунктов, хоть и осталось отвратительным.

В Большой зал Паркинсон шла, мечтая о гильотине: на голове будто поселился невероятно трудолюбивый дятел, методично клевавший в правый висок. Она прекрасно знала, как это выглядит со стороны: вот идет мрачная, вечно всем недовольная преподавательница Маггловедения. Брови нахмурены, губы поджаты, ни тени улыбки. Панси представила себя Снейпом и, злорадно хихикнув про себя, взмахнула полами мантии на повороте.

От шума, издаваемого этими невыносимыми школьниками во время завтрака, дятел будто бы оживился, ускорив темп своей дьявольской работы. Ненависть к Хогвартсу, ученикам, преподавателям и, вообще, ко всей этой ужасной ситуации нахлынула с новой силой.

«Интересно, почему никого не волнует, что студенты почти ничего не съедают толком, занятые болтовней?!» — Панси с отвращением уставилась на бокал с тыквенным соком, холодную овсянку и тосты.

— Ты что, не любишь овсянку?

«Интересно, когда Лонгботтом перестанет подкрадываться, словно кот?!»

— Я люблю овсянку, — чеканя слова, ответила Паркинсон, для пущей наглядности зачерпывая ложкой остывшую массу. Правда, до рта овсянка не добралась, шлепнувшись обратно в тарелку.

— Уверена? — профессор Гербологии снова говорил тем самым особенным спокойно-ленивым голосом в духе «Бедная Панси, сейчас я сварю тебе кофе, и мы поговорим за жизнь». Ничего общего с предупредительно-вежливым Лонгботтомом из учительской, который одним предложением чая отбил у Паркинсон всякую охоту к общению. — Ты же ее сейчас взглядом воспламенишь.

Паркинсон мрачно посмотрела на широко улыбающегося Невилла и неожиданно для самой себя произнесла точно таким же тоном:

— Единственный объект в этом зале, который может получить от меня Инсендио, — ты, Лонгботтом.

Сказала — и замерла с ложкой в руках, чувствуя, как головная боль отчего-то утихает.

— Ну-ну, рискни здоровьем, — спокойно отозвался Невилл, продолжая намазывать тост джемом. Словно в ответ на его слова, Панси оглушительно чихнула.

«Ненавижу четверги. Только бы сегодня никого не убить!» — подумала Паркинсон, чувствуя на себе не меньше десятка любопытных взглядов.

— Будь здорова, — безуспешно пытаясь не смеяться, выдавил Лонгботтом.

— Панси, Невилл! Доброе утро! Панси, директор МакГонагалл просила тебя зайти перед обедом. У нее возникли вопросы по поводу твоих учебных планов, и...

Преувеличенно жизнерадостный голос Грейнджер, которым та говорила не слишком приятные вещи, прозвучал для больной головы Панси словно иерихонская труба. Дятел вернулся с новыми силами.

Чертовы планы!

— ...А вечером нужно обсудить план открытого занятия... — продолжала Гермиона.

Вечер в компании Грейнджер, при всех ее ощутимых достоинствах, ни в коем разе не входил в пятерку лучших вечеров Панси Паркинсон. И даже в десятку. Хотя бы потому, что при мыслях о проверке и открытом занятии Панси начинало подташнивать. Помимо того, Паркинсон так и не нашла ответа на вопрос, рассказывать ли Грейнджер или МакГонагалл о настоящих сроках прибытия Перси Уизли.

И почему она никогда не замечала, какой у Гермионы высокий голос?

— Я поняла, Грейнджер, — перебила Панси, с трудом подавив желание заорать: «Заткнись!» — Я должна зайти к директору в обед, а вечером к тебе. Кстати, у кого-нибудь есть граммофон или на чем там прежняя преподавательница музыку включала? Я нашла в кабинете пластинки, но...

— У Патриции был собственный патефон. Она забрала его, когда уезжала, — от неожиданности Грейнджер даже не стала спрашивать, зачем Панси понадобилось включать музыку. — Ничего, кроме механического граммофона, в Хогвартсе работать не будет, еще в «Истории Хогвартса» написано...

— Спасибо, Грейнджер! — перебила Паркинсон, прежде чем Гермиона пустилась в долгие объяснения с приведением цитат из любимой книги. — Этой информации мне вполне достаточно.

Гермиона недовольно поджала губы.

— Если тебе это нужно для занятия, у меня есть патефон, — вмешался Лонгботтом. — Я могу одолжить, вечером зайди.

— Если уж на то пошло, в учительской тоже есть граммофон, но я хотела бы знать, зачем...

— Для занятия, Грейнджер, для занятия. Лонгботтом же сказал, — Паркинсон воспользовалась ее замешательством, поднялась со своего стула и исчезла быстрее, чем Грейнджер успела что-то возразить.

Панси всегда ходила быстро.

* * *

Разговор с МакГонагалл в обеденном перерыве был долгим, но каким-то малоинформативным. Паркинсон покорно выпила три чашки чая, съела крекер, но так и не поняла, зачем нужно было организовывать эту встречу. Учебные планы были отредактированы директором лично, от Панси требовалось лишь переписать начисто. На ожидаемую проверку разговор так и не свернул.

Прикинув время, оставшееся до начала занятия, Паркинсон решила поймать Лонгботтома на выходе из Большого зала и забрать у него патефон, чтобы после уроков прослушать некоторые пластинки и отобрать необходимые для открытого урока. К сожалению, преподаватель Гербологии уже успел покинуть зал, и Панси удалось догнать Невилла только у выхода к теплицам, окруженного толпой третьекурсников с Хаффлпаффа и Гриффиндора.

— Лонгботтом! Э-э-э... Профессор Лонгботтом! Не могли бы вы...

Невилл даже головы не повернул:

— Мне некогда, профессор Паркинсон. У меня занятия.

Машинально отметив холодность в его голосе, Панси тем не менее продолжила:

— Но до занятия еще десять минут. Вполне можно успеть...

— Не в моих привычках опаздывать. Всего хорошего, профессор Паркинсон.

Панси замерла как вкопанная. Ей словно дали под дых. Паркинсон могла бы ожидать подобного отношения от Коннора, Вектор, даже от Грейнджер, потому что сама общалась с профессором Чар именно таким отстраненно-холодным тоном.

Но не от Лонгботтома.

В голове будто взорвался маленький фейерверк, на мгновение ослепив.

— Что ж... — Панси поморщилась от вернувшейся боли, проглотила пару нелестных эпитетов в адрес Невилла и заставила себя продолжить вполне мирно: — Простите, что оторвала, профе-ессор. Всего хорошего.

Лонгботтом спокойно вышел, а Паркинсон осталась стоять в коридоре. Она могла поклясться, что взрыв хохота за спиной был вызван именно этой нелепейшей ситуацией. Плевать. Не в первый раз и уж точно не в последний.

Оборачиваться и срывать зло на насмешниках Панси не стала. Мелко.

«Да пошел он, Лонгботтом. Тоже мне, Недоизбранный долбаный. И без него разберемся».

В Больничное крыло за Обезболивающим зельем Паркинсон уже не успела (даже если бы она действительно попыталась попасть туда), пришлось идти на урок к седьмому курсу Слизерин-Гриффиндор.

«Если Росс скажет хоть одно лишнее слово — прибью», — подумала Панси, одаривая заходящих в класс студентов мрачным взглядом.

К счастью, худшие ее ожидания не оправдались. Первые пятнадцать минут в кабинете Маггловедения царила блаженная тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев по пергаменту. Учащиеся, почувствовав состояние Паркинсон, вели себя практически идеально: не возмущались, получив очередную контрольную, почти не списывали, не шептались и не перебрасывались записками.

Вторую половину урока Панси, взяв себя в руки, посвятила новой теме: «Глобальные проблемы человечества и роль магического сообщества в их решении». Ей самой тема казалась ужасно скучной, но студенты, оживившись, устроили стихийную дискуссию. Первые пару минут Паркинсон еще пыталась как-то контролировать процесс, но потом махнула рукой и стала просто слушать, изредка вставляя свои комментарии.

Панси, признаться, была приятно удивлена осведомленностью семикурсников о современных проблемах магглов. Насколько она помнила, ни ее, ни однокурсников никогда не интересовало происходящее в маггловском мире.

«Потому что тогда собственная война была намного ближе, Паркинсон, только и всего».

— Все это полная ерунда! — горячилась Оливия Симмонс, то и дело нервно поправляя гриффиндорский галстук. — Автор учебника утверждает, что угроза третьей мировой войны уходит в небытие благодаря деятельности ООН и других организаций, призывающих ограничить вооружение. Но это же неправда! А как же Ирак?!

— Симмонс, ты как будто вчера родилась, — слизеринец Калеб Фаулер презрительно поджал губы. — Ты что, и правда веришь, будто у Ирака есть ядерное оружие?

— Наш министр тоже утверждал, что Волдеморта не существует, — насмешливо сказала Люси Малфой. — Было бы желание, доказать можно все что угодно.

— Разумеется, все политики одинаковые!

— Ты считаешь, Фаулер, что политикам пристало...

Панси мельком глянула на часы: до конца урока оставалось всего пять минут.

— Брейк, — объявила она и добавила, заметив непонимание на лицах студентов: — Достаточно, скоро звонок. Домашнее задание: эссе «Что бы я сделал, если бы стал Генеральным секретарем ООН?»

— Империо карается законом, — хмыкнул Росс, промолчавший весь урок.

Панси подняла голову от журнала, в очередной раз поморщившись:

— А без магии, мистер Росс? — спокойно спросила она.

Илай передернул плечами, скривился, всем своим видом показывая пренебрежение:

— Но у меня-то магия есть! Почему бы ей не воспользоваться?

Действительно, почему? Зачем оттачивать мастерство политика, если можно просто сказать: «Империо»?

Панси медленно обвела студентов взглядом, словно пытаясь прочитать ответ на вопрос на их лицах — встревоженных, недоумевающих, растерянных, безразличных.

«Вот поэтому мы и не вмешивались в дела магглов столько лет. Мы сознательно отгородились, делая вид, будто все проблемы их мира не имеют к нам ни малейшего отношения, потому что даже с помощью палочки мы не найдем ответов на все вопросы, а без магии даже пытаться не станем. И ни одному учителю Маггловедения, каким бы талантливым он ни был, не внушить этим юнцам уважение к простым людям, не обладающим магическим даром».

— Потому что... — в последний момент Панси проглотила готовое сорваться с языка «Потому что это нечестно» и сказала: — Это запрещено законом, мистер Росс. Странно, что вам приходится это объяснять.

— Любой закон можно обойти, — Илай снова пожал плечами, глядя на Паркинсон с вызовом. — Вы так говорите, профессор, словно никогда не нарушали правил.

Прозвенел звонок, но никто не двинулся с места.

— Нарушала, мистер Росс. Поэтому и говорю так уверенно, — ласково улыбнулась Панси, красочно представляя себе удушение наглого гриффиндорца. — Я жду работы в четверг.

— Это не ответ, — фыркнул Росс, вставая. — Вы такая же, как все, профессор Паркинсон. Говорите такие прекрасные речи о равенстве и братстве, будто бы сами верите в них. Но если бы вас поставили перед выбором: спасти жизнь простого маггла или мага, — вы выбрали бы мага. Мы лучше магглов. Наша кровь ценнее.

Паркинсон на мгновение показалось, будто она перенеслась во времени. Ничего не изменилось. Противники идеологии чистокровности боролись зря. Но почему-то ликования по этому поводу, как подобает истинной слизеринке, она не испытывала.

«Панси, неужели ты наконец-то выросла?»

— Познакомьтесь, — растягивая слова, как настоящая Малфой, произнесла Люси, прежде чем Паркинсон собралась с мыслями для ответа студенту: — Лорд Илай Брайан Росс, предводитель нового поколения Упивающихся смертью!

— Закрой рот, Малфой! — Паркинсон с ужасом наблюдала, как пульсирует синяя жилка на виске Росса.

Но тут Оливия Симмонс засмеялась, чисто и искренне, а через минуту хохотали уже все, даже сам Росс криво ухмыльнулся. Все, кроме Панси, которая подумала, что еще не скоро сумеет шутить на эту тему.

Нет, что-то действительно изменилось. Пять лет назад любой из ее однокурсников наградил бы Малфой заклятием из разряда не самых безобидных. Илай, при всех его недостатках, хоть и не признал себя неправым, так сумел посмеяться над самим собой.

— Я думаю, магглы сильнее, — отсмеявшись, сказал Грегори Лим. — Они не полагаются на магию, поэтому намного лучше приспособлены к жизни, чем маги.

— Ты защищаешь магглов, Лим, потому что ты полукровка, — вполне мирно парировал Илай.

— Как и ты, Росс, — ухмыльнулся Грег.

— Вы опоздаете на следующее занятие, — Панси покосилась на часы и неожиданно для себя самой добавила: — Если вам так хочется продолжить дискуссию, можете прийти вечером.

Паркинсон не заметила особого энтузиазма на лицах студентов, впрочем, она не слишком на это и рассчитывала. Однако когда Панси, пропустив ужин, уже планировала отправиться на поиски Грейнджер, собирая свои пергаменты с заметками, в дверь кабинета негромко постучали.

— Войдите! — машинально отозвалась Паркинсон, недоумевая, кого это дементоры принесли так поздно.

На пороге, не решаясь войти, стояли студенты седьмого курса.

— Добрый вечер, профессор! — поздоровалась Люси. — Вы сказали, что мы можем прийти вечером. Мы пришли.

Полностью сосредоточенная на вечернем разговоре с Грейнджер, Панси совсем забыла о необдуманных словах. Да и не надеялась, что семикурсники примут ее предложение всерьез.

— Ну что ж...

Дико хотелось выкурить сигарету, выпить чашку крепкого кофе и, завернувшись в теплый плед, уснуть сном без сновидений. Голова слегка кружилась от голода — за весь день преподавательница Маггловедения так ничего и не съела, кроме директорского крекера, — но совершенно не болела.

Мысли о предстоящем визите Уизли и грядущем провале пронеслись и исчезли. Паркинсон медленно, будто во сне, отодвинула стопку пергаментов с заметками на край стола. Наступила ясность. Четкое понимание, что именно сейчас Панси может сделать выбор, от которого зависит все. Здесь и сейчас она могла сделать что-то полезное и правильное.

Здесь и сейчас.

— Заходите, раз пришли, — пожала плечами Панси.

Со смешанными чувствами Паркинсон наблюдала, как студенты заходят и направляются к привычным местам. Пришли все слизеринцы и гриффиндорцы с седьмого курса, парочка непонятно как затесавшихся хаффлпаффцев и несколько ребят с Равенкло. Не хватало только Росса. Ну что ж, этого стоило ожидать.

— Если вы хотите вернуться к обсуждению вопроса о роли магического сообщества в решении глобальных проблем человечества, то необходимо найти оппонента. Мистер Росс, видимо, нас игнорирует, — Панси наклонилась, чтобы достать из ящика перо.

— Мистер Росс пришел, профессор, — Паркинсон никогда бы не подумала, что будет так счастлива услышать наглый голос Илая.

Это была победа. Маленькая, но ее собственная.

— Мисс Малфой, — снова улыбнулась Панси. Впервые за все это время — открыто и искренне. — Не могли бы вы отнести записку профессору Грейнджер?

На клочке пергамента, явно оторванном наспех от ученической работы, затейливым почерком с наклоном влево было написано:

«Грейнджер!

Ты вправе злиться, но я не приду работать над открытым уроком. У меня тут стихийно образовался «Римский клуб», если тебе о чем-то говорит это название. В конце концов, это мой открытый урок, мое рабочее место и, если уж на то пошло, исключительно мои проблемы.

Так что приятного тебе вечера, Грейнджер!

Паркинсон».

* * *

Темные коридоры Хогвартса, увешанные дремлющими портретами, казались безжизненными, но при этом странно родными.

Отправить по спальням студентов, не на шутку заспоривших о роли магического сообщества в решении глобальных проблем мира, оказалось довольно сложно. Пришлось соврать, что сегодня вечером дежурит профессор Снейп, и угроза лишиться нескольких десятков баллов разом заставила счастливых и довольных семикурсников разойтись за полчаса до вечернего колокола.

Выпроводив учащихся, Паркинсон с трудом подавила желание пойти в свою комнату. Традиционное чаепитие преподавателей должно было уже закончиться, поэтому Панси, прихватив пластинки, отправилась в учительскую, чтобы отобрать музыку для занятия.

Панси рассмеялась, заметив, что машинально замедлила шаги, добравшись до памятного поворота, на котором в прошлый раз подслушала разговор Снейпа и Грейнджер. Сегодня коридор был пуст.

Интересно, какие бумаги отказывается подписывать Грейнджер?

«Да, Паркинсон, именно об этом и нужно сейчас думать. Больше же не о чем».

Сказав пароль, Панси вошла в учительскую. К счастью, в комнате действительно никого не оказалось. Граммофон стоял на самом видном месте; в шкафу нашлись турка, молотый кофе и остатки печенья. Паркинсон с облегчением сбросила туфли у порога и принялась за работу.

Вошедший через полчаса Невилл увидел занимательную картину: скрестив по-турецки босые ноги, Панси Паркинсон сидела на ковре у камина с закрытыми глазами. В левой руке — чашка кофе, в правой — перо, которым Паркинсон делала пометки. Из трубы граммофона гремел «Полет валькирий» Рихарда Вагнера.

Панси была настолько поглощена музыкой, что не услышала скрип дверных петель. Паркинсон думала.

Наступившая ясность была как никогда кстати. Панси размышляла о войне, которая закончилась пять лет назад, но для некоторых продолжалась до сих пор в душах и сердцах. О войне, которая унесла жизни стольких людей, но была напрасной, потому что мир не стал лучше. В нем по-прежнему есть чистокровные и магглорожденные, кризисы и бедствия, герои и трусы, гении и злодеи. Но, может быть, так и должно быть?

Панси думала о том, что у Снейпа (Мерлин — у Снейпа!), очевидно, роман с Грейнджер (Мерлин — с Грейнджер!). И, видимо, все серьезно, потому что размолвка между ними, свидетельницей которой Паркинсон невольно стала, тоже была нешуточной. Понять, как такой роман вообще мог возникнуть, Панси оказалась не способна, но, в сущности, что она знала об этих двоих? И сальноволосый ублюдок Снейп, и растрепанная заучка Грейнджер остались в прошлом. Они обитали совсем в ином Хогвартсе, там, где мир делился на черное и белое, а у слизеринской принцессы Панси Паркинсон было все, чего только можно пожелать.

Панси думала и о Невилле Лонгботтоме. Можно считать, впервые с того вечера в учительской за чашкой кофе. Тогда у Паркинсон мелькнула странная, предательская мысль, что, возможно, в какой-то иной реальности они вполне могли бы стать друзьями. Впрочем, Панси гнала ее как можно дальше из сознания, списывая само появление подобной мысли на дурацкую привычку привязываться к любому, кто проявит хоть каплю внимания. Сегодняшний день в очередной раз показал, насколько такие ожидания нелепы.

Черт, почему же так больно?!

«Отвыкла быть преданной и брошенной, только и всего. Ты размякла, Панси».

Да, просто размякла. Расслабилась, привыкла к дружескому отношению в противовес недоброжелательности всех остальных. Поверила в то, что для Лонгботтома ее статус предательницы ничего не значит. И даже не подумала, что Невилл окажется настолько лицемерным.

Ничего, все пустяки. Все проходит, пройдет и это.

Отзвучал последний аккорд. Наступившая тишина была настолько пронзительной, что Панси едва не вылила на себя остатки кофе, услышав голос Лонгботтома:

— Почему ты не пришла за патефоном?

Наверное, появись Лонгботтом на пятнадцать минут раньше, до того, как Панси выпила кофе и все обдумала, она бы лишь высокомерно промолчала. Но Невилл пришел именно сейчас, невозмутимо говорил тем же дружеским тоном, что действовал на Паркинсон необъяснимым образом, поэтому в ответ услышал злобное:

— А, то есть теперь ты со мной разговариваешь?

Панси встала, поставила пустую чашку на каминную полку и наградила Лонгботтома полным отвращения взглядом из-под отросшей челки.

— А когда это я с тобой не разговаривал? — непонимающе нахмурился Невилл.

— Говорят, для улучшения памяти нужно рыбу есть. Не пробовал? — не дожидаясь ответа, Панси принялась уничтожать следы своего пребывания в учительской. Лонгботтом молча наблюдал, как она поставила граммофон на место, собрала разбросанные по полу пластинки и пергаменты.

Паркинсон огляделась в поисках обуви. Туфли стояли у выхода, рядом с левой ногой небрежно прислонившегося к дверному косяку Невилла. Панси тяжело вздохнула:

— Отойди.

— Паркинсон, ты что, пьяная? Что за чушь ты несешь? — Лонгботтом выглядел настолько невозмутимым, что Панси на мгновение всерьез задумалась, уволят ли ее за нанесение тяжких телесных повреждений коллеге.

— Я не пью, Лонгботтом. Знаешь, можно было сразу предупредить, что наши дружеские отношения не должны стать достоянием общественности. Я бы не поставила нас обоих в неловкое положение. Уйди с дороги.

Лонгботтом ни капли не смутился и от дверей не отошел.

— Слушай, Панси, я не понимаю, за что ты на меня так взъелась, — он пожал плечами. — Просто объясни. Давай я сварю тебе кофе и...

При последнем слове Паркинсон прикрыла глаза и со свистом втянула воздух сквозь сжатые от злости зубы. Она представила, как приятно было бы с размаху пнуть Невилла в колено, небрежно хлопнуть скорчившегося от боли профессора Гербологии по плечу и сказать что-нибудь патетическое вроде: «Не люблю лицемерия».

— Спасибо, но у меня на твой кофе уже аллергия. Просто дай мне пройти.

Ответом ей стал скрип двери. Когда Панси открыла глаза, Невилла в учительской уже не было. Паркинсон пожала плечами, надела туфли и вышла в темноту коридора.

До прибытия Уизли оставались сутки. На душе было мерзко.

* * *

19 сентября 2003 года

Довольно милый доктор в смешных круглых очках поставил Панси Паркинсон диагноз «хронический бронхит» около года назад, когда она все-таки пошла в муниципальную поликлинику, отчаявшись вылечить «обычный кашель», мешавший есть, спать и разговаривать на протяжении четырех месяцев. Врач выписал ей самые дешевые антибиотики, посоветовал съездить к морю и бросить курить. Панси ограничилась антибиотиками. Как оказалось, кашель исчез лишь для того, чтобы снова вернуться к ней этой осенью.

Пятница девятнадцатого сентября началась для Панси в четыре тридцать утра. Началась не слишком радужно: она проснулась от ужасного приступа кашля и почти безуспешно пыталась отдышаться минут двадцать. Паркинсон всю колотило, но измерить температуру было нечем, а диагностических заклинаний она так и не выучила.

По-хорошему, нужно было бы сходить в Больничное крыло, но Панси вдруг красочно представила себе, как встревоженная мадам Помфри назначает ей постельный режим, а завтра приедет Уизли, а ничего не готово...

— Так я вам и буду болеть, не дождетесь, — пробормотала Паркинсон, обыскивая ящики стола, полки, не занятые вещами.

Ей повезло: на полочке в ванной комнате нашелся фиал Перечного зелья, почти пустой, но с полглотка набралось. Покопавшись в памяти, Панси вспомнила, что срок хранения зелья был около года. Вряд ли образцовая мадемуазель Дюпри держала бы у себя непригодное к употреблению снадобье, а значит, можно было надеяться, что Перечное еще действует.

«Если отравлюсь, всем будет легче».

От Перечного зелья Паркинсон потянуло в сон, так что она подремала еще часа два, прежде чем сработал будильник, а потом долго лежала с открытыми глазами, периодически щупая горячий лоб. То ли зелье оказалось некачественным, то ли сбывались худшие опасения Панси: за годы приема маггловских лекарств ее организм отвык от магических.

«Вставай. Глупо будет умереть здесь оттого, что лень было подняться с постели».

— Ненавижу пятницы! — почти простонала Панси, нехотя сползая с кровати.

Лонгботтома на завтраке не было, но, сосредоточенная на необходимости съесть хотя бы что-то за последние двое суток и дожить до конца рабочего дня, Паркинсон отметила отсутствие Невилла в Большом зале лишь к концу второго урока.

Панси героически отработала первую смену, пугая третьи курсы непривычной добротой, наплевательством на списывание и лихорадочным румянцем. Весь обеденный перерыв она просидела в кабинете: несмотря на голод, при одной мысли о еде мутило. Когда через пятнадцать минут после начала третьего урока у шестого курса Равенкло-Хаффлпафф в класс ворвался Снейп, Паркинсон почувствовала невероятное облегчение.

— Все свободны! — рявкнул Снейп на правах заместителя директора.

Студентов не пришлось долго уговаривать, класс опустел в считанные секунды. Панси заметила в дверном проеме слизеринских семикурсников. Мелькнула какая-то очень ленивая мысль о том, что профессора Зелий, вероятно, привели Грег с Люси.

«Наябедничали, значит».

Почему-то разозлиться на них не получалось. Панси действительно чувствовала себя отвратительно.

— В Больничное крыло, маленькая безответственная дурочка! — прошипел Снейп.

— Профессор Снейп, со мной все в порядке! — в его присутствии говорить уверенным тоном выскочки Паркинсон почему-то было невозможно, и у Панси вышел какой-то невнятный лепет с жалобными нотками в голосе. Приступ кашля окончательно лишил ее возможности реабилитироваться в глазах бывшего декана.

— Или вы идете к Помфри самостоятельно, или я трансфигурирую вас в мышь и несу в кармане. А еще лучше — отправлю совой, — бархатным голосом ответил Снейп, непреклонно складывая руки на груди.

— Хорошо, сэр, — всего второй раз с начала учебного года Паркинсон видела перед собой бывшего декана таким, каким она его помнила, — язвительным и жестким, но в то же время заботящимся о своих питомцах.

Выслушав сбивчивые объяснения Панси о бронхите, маггловской поликлинике и антибиотиках, Снейп пренебрежительно хмыкнул. Под многословные причитания мадам Помфри Панси послушно выпила все полагающиеся в таком случае зелья, а потом моментально отключилась.

Из белой ваты невнятных снов Паркинсон вырвали чьи-то бесцеремонные голоса. Обладатели их явно старались говорить тише, но периодически, видимо, забывали, что рядом спит человек.

— Знаешь ли, я тоже о ней беспокоюсь, но сегодня...

«Грейнджер. Интересно, есть в замке место, где ее нет?»

— Что — сегодня? Она чуть не умерла из-за страха показать слабину. Если бы я не торчал здесь все это время, можешь поверить, — Паркинсон бы уже и след простыл. Кроме того, тебе есть с кем провести вечер... — Панси каким-то невероятным образом поняла, что Снейп пожал плечами.

— Ты обещал, что никогда не будешь укорять меня за то, что у меня есть друзья, которые тебе не нравятся!

— Не кричи, Паркинсон разбудишь. Ты тоже кое-что обещала. Однако все мы несовершенны, мисс Грейнджер.

— Ты же знаешь, что я не выношу, когда ты так меня называешь! Прекрати!

— Я вам не студент, профессор. Не надо меня воспитывать. И разговаривать со мной в подобном тоне — тоже. Хватит.

«Они что, всегда будут выяснять отношения в моем присутствии?»

— Мы что, всегда будем выяснять отношения при Паркинсон?

— Гермиона, это ты пришла сюда. Я тебя не приводил и не приглашал.

— Вообще-то, сегодня ты приглашал меня на ужин, — от холодного голоса Грейнджер у Панси мурашки по коже побежали. — И не пришел. А я специально занятие с седьмым курсом перенесла.

— Великая жертва с твоей стороны! — невозмутимо согласился Снейп. — Ведь именно из-за твоей чрезвычайной занятости ты до сих пор миссис Рональд Уизли.

Панси потребовалась вся ее сила воли, что ничем себя не выдать. Подслушивать чужие разговоры неприятно само по себе, а если это разговоры Снейпа — так и опасно. Подслушать разговор Снейпа с Грейнджер о том, что Гермиона до сих пор не развелась и не желает разводиться, — опасно не только для жизни, но и для рассудка. Паркинсон всерьез задумалась: а не снится ли ей все происходящее?

— Ты прекрасно знаешь, что магический развод занимает не менее двух недель, — устало отозвалась Гермиона. — Две недели посещения Департамента семьи и брака, унизительные объяснения, на основании чего мы желаем расторгнуть этот союз. Официально я разведена, и ты с этим не поспоришь.

Снейп не менее устало ответил:

— А ты прекрасно знаешь, что я достаточно долго ждал, чтобы ты выкроила в своем расписании эти две недели. Что я должен думать, Гермиона? Что ты не желаешь обрывать магическую связь с Уизли, потому что не считаешь наши отношения достаточно ценными?

— Ты... — Грейнджер хотела что-то сказать, но Снейп заставил девушку замолчать самым банальным и верным способом: Панси услышала влажный, едва различимый звук поцелуя, хотя, возможно, он ей почудился — перед глазами плыли разноцветные пятна, она снова проваливалась в забытье.

— Я говорю, что ждал два года, — твердо произнес профессор Зелий Северус Тобиас Снейп. — Реши, наконец. Или прощай.

— Но...

— Просто реши. Завтра.

Панси завертело, закружило на огромной карусели. Разноцветные ленты, позолоченные лошадки...

...Но ведь она никогда не каталась на карусели...

* * *

Панси проснулась около двух часов ночи, без температуры и почти без кашля. Зато со зверским голодом. Паркинсон полежала минут пятнадцать с закрытыми глазами, читая себе лекцию о вреде еды на ночь, но потом сдалась и поднялась с кровати.

Можно было бы позвать мадам Помфри, но Паркинсон прислушалась к себе и решила, что сумеет дойти до своих комнат. Ее немного пошатывало от лекарств и голода (страшно подумать, двое суток почти ничего не есть!), но тем не менее в обморок падать Панси явно не собиралась.

Самый короткий путь из Больничного крыла в Жилое лежал через вторую лестницу, по которой Панси обычно не ходила, мимо комнаты Грейнджер. Паркинсон машинально ускорила шаг, поравнявшись с приоткрытой дверью, но остановилась, услышав довольно громкие голоса, несколько раз на разный лад сказавшие фамилию Паркинсон.

«Это какой-то синдром Поттера — все время кого-то подслушивать!» — укорила Панси саму себя, но все же решила не менять сложившуюся традицию и как следует прислушалась.

— Гарри, я умоляю тебя, поговори с кем-нибудь, чтобы Панси оправдали! — Грейнджер говорила тихо и четко, как умеют только учителя и секретари. — Я больше так не могу. Она совершенно ужасна!

У Панси перехватило горло. Ну, Грейнджер, хоть бы в лицо сказала!

Истинный смысл слов Гермионы дошел до Паркинсон намного позже. Грейнджер сказала «оправдали», а не «уволили». Значит — все знала?

— Гермиона, я не понимаю, — это голос рыжего здоровяка Уизли. — Если она тебе так не нравится, зачем ты взяла ее на работу?

— Рон, — снова этот вечный учительский тон. — Дело не в том, что мне не нравится Паркинсон. На самом деле она... ну, очень даже ничего. Умная, с чувством юмора...

— Мы точно говорим об одном и том же человеке? — с деланой серьезностью перебил рыжий.

— Рон! Ты же с ней не общался, а я с ней работаю. Она хорошая. Но она совершенно ужасный учитель, ну просто никакой! В понедельник проверка, а у нее ничего не готово, вообще ничего!

— Ну выгонят ее, — это уже Поттер, надежда магического мира, мальчик-который-выжил-снова-и-стал-начальником-Аврората. — Или сама выгони. Просто поговори с МакГонагалл и уволь.

— Гарри! — в голосе Грейнджер была прямо-таки истерика. — Как я могу ее уволить? Куда она пойдет? Если Панси уволят, ее программа будет считаться незавершенной, и деньги не вернут. Министерство просто заберет их себе и скажет, что Панси не выполнила условий договора. Найти работу в магическом мире с фамилией Паркинсон не так-то легко, а маггловским, я уверена, она сыта по горло.

— Я начинаю жалеть, что рассказал тебе о программе «Истоки», — вздохнул Поттер. — Ты слишком впечатлительна, чтобы просто принять ее как данность.

«Меньше надо трепаться, Поттер», — усмехнулась Панси. Она наконец-то вспомнила то, о чем гриффиндорские старшекурсницы говорили целую неделю: сегодня девятнадцатое, а значит — у Грейнджер день рождения. Вот почему здесь эти мальчики, вечно спасающие мир.

— Ты не можешь просто... применить свои связи? — Грейнджер сказала это обреченным тоном, заранее зная, что ей ответят.

— Кто ты и где настоящая Гермиона? — театральным шепотом спросил Уизли.

— Поверить не могу, что ты мне это предложила, — засмеялся Поттер. — Ты хочешь, чтобы я пошел против системы, пользуясь служебным положением?

— Ну да, а еще твоим статусом героя всего магического мира, — по голосу было слышно, что Грейнджер улыбается. — Кроме шуток, это возможно? Я вряд ли выдержу до конца года.

У Панси зачесались руки тут же войти в комнату и написать заявление об уходе. «А в качестве причины я укажу, что Гермиона Грейнджер вряд ли выдержит меня до конца года», — с мрачным юмором подумала Паркинсон.

— Нет, Гермиона, если бы речь шла только о Паркинсон, я бы, может, и смог что-нибудь сделать, — очень серьезно ответил Поттер. — Тем более что обвинение в ее адрес — полная чушь. Нельзя судить человека за момент слабости.

— О, какие мы добрые, — перебил Уизли. — Я бы сказал, за семь лет слабости. Или вы забыли Инспекционную дружину, эти дурацкие значки, издевательские песенки и вечные шуточки о бобрах?

— Нет, — кисло отозвалась Гермиона. — Я помню.

— Рон, с одиннадцати до семнадцати все бывают идиотами. А некоторые ими так и остаются. За это выселить из магического мира можно по меньшей мере человек пятьдесят, — снова рассмеялся Поттер. — Приговор Панси — полная чепуха. Ее обвинили исключительно в том, что она предложила сдать меня Волдеморту. Бред! Если бы я знал об этом, ее никогда бы не вынудили к участию в этом идиотском эксперименте!

— Пожалуй, в первую очередь нужно было бы отправить к магглам Малфоя, — мечтательно произнес Уизли.

— Вот-вот, — мрачно поддакнула Грейнджер. — А его вообще оправдали. Отделался штрафом.

— Деньги правят миром, — философски отозвался Поттер. — Понимаешь, Гермиона, если экспериментальную программу Панси завершить насильно, это создаст прецедент. А в «Истоках» участвуют тринадцать человек. И все они вступили в программу позже, чем Паркинсон. Она — первопроходец.

— Она — лабораторная крыса, — не выдержала Грейнджер. — Я так и не могу понять, зачем нужен этот ваш социальный эксперимент. Такое чувство, будто программу разработали, чтобы издеваться над людьми.

— Знаешь, я так о большинстве министерских проектов думаю, — серьезно произнес Поттер.

Панси очень аккуратно отошла от двери. Все, что нужно было, она уже услышала.

Итак, Грейнджер все известно. Все, кроме истинных сроков проверки. Но это не так важно, главное, что Гермиона заинтересована в успехе эксперимента Паркинсон. Значит, у Панси есть какой-никакой, а союзник.

Проглотив шоколадный батончик, завалявшийся в сумке, Панси с наслаждением вытянулась под одеялом, чувствуя, как отступает усталость. Уже засыпая, Панси вспомнила встревоженное выражение лица Люси, когда та привела Снейпа, и улыбнулась, довольная. Хоть что-то у нее получилось. Завтра, вернее уже сегодня, суббота. Сегодня решится, сможет ли Паркинсон остаться в Хогвартсе. Если ей удастся убедить Уизли в своей компетентности, у нее появится реальный шанс на успех всего предприятия.

О разговоре Снейпа с Грейнджер Паркинсон просто забыла.

Человек знает намного больше того, что он понимает.

А. Адлер

20 сентября 2003 года

...Гулкое эхо ее шагов разносится далеко по пустому коридору, почти заглушая сонное бормотание обитателей портретов. В голове, заставляя ускорять шаги, бьется одна-единственная мысль: «Опаздываешь! Быстрее, еще быстрее!»

Кажется, еще мгновение — и она помчится, словно по горящим углям, едва касаясь ногами пола, не замечая преград на пути.

Она останавливается лишь у дверей собственного кабинета, почему-то обвитых плющом. Тянется к круглой ручке, но замирает, будто загипнотизированная змеей, так и не прикоснувшись к холодному металлу: внезапное осознание того, что за спиной есть кто-то или что-то, заставляет ее затаить дыхание от страха.

За спиной Нечто, излучающее смертельный холод.

Чуть повернув голову, краем глаза она замечает в окружающей тьме зеленую вспышку и... падает на каменные плиты, недвижимая и абсолютно мертвая...

Не понимая, где она и что происходит, Панси Паркинсон села на постели, задыхаясь от душащего приступа кашля. Несколько мучительно долгих минут спустя она наконец смогла спокойно дышать и мельком огляделась. Панси находилась в собственной комнате, до рассвета оставалось несколько часов, будильник на каминной полке должен был зазвонить только через пару часов.

«Помфри! Зелья явно действуют на мозги».

Нужно было вернуться в Больничное крыло до шестичасового обхода, пока мадам Помфри не отправила на поиски пропавшей пациентки всю школьную администрацию. И как Паркинсон вчера не подумала, что нельзя вот так просто уйти из палаты?

Вспомнив сон, Панси покрылась мурашками. Она никогда не пыталась толковать сны или предсказывать будущее с их помощью, но видение собственной гибели от смертельного заклятия напугало по-настоящему.

«Просто не думай об этом, — строго сказала она сама себе, поднимаясь с постели. — Сейчас нужно помнить о Перси Уизли. На этом все».

Паркинсон набросила мантию прямо поверх больничной рубашки, понадеявшись никого не встретить в коридоре в столь ранний час, и отправилась в Больничное крыло.

Мадам Помфри уже встала, но обнаружить исчезновения Панси не успела, поэтому несколько удивилась, когда Паркинсон постучалась в дверь. Они недолго поспорили о целесообразности постельного режима при отсутствии температуры, после чего медсестра, за столько лет привыкшая к чудачествам профессоров, заставила Паркинсон выпить невероятно противное Общеукрепляющее зелье, велела явиться вечером для осмотра и отпустила с миром.

— Вы, преподаватели, все немного со сдвигом, только о работе и думаете. Профессиональная деформация, что поделаешь... Побольше бывать на свежем воздухе, нормально питаться и спать. И ежедневно — на осмотр.

Ответный взгляд Паркинсон был, очевидно, полон скептицизма, потому что Помфри с нажимом добавила:

— Иначе вы сильно пожалеете, мисс Паркинсон, что пренебрегли моими рекомендациями, поверьте!

Поминутно озираясь по сторонам, чтобы никому не попасться на глаза в неприглядном виде, Панси вернулась в комнату и не меньше получаса простояла под горячим душем, прижавшись лбом к прохладному кафелю. Покинув наконец ванную, она тщательно уложила растрепанные обычно волосы и подкрасилась ровно настолько, чтобы не так были заметны тени под глазами. Надевать мантию или почти новое красное платье Паркинсон не стала, выбрав джинсы и фланелевую клетчатую рубашку, — официальная одежда субботним утром выглядела бы слишком подозрительно.

«В конце концов, при желании придраться можно ко всему, — философски подумала Паркинсон, рассматривая себя в зеркале. — Даже к тому, что преподаватель Маггловедения не подает положительного примера учащимся, игнорируя маггловскую моду».

В Большом зале было почти пусто: за факультетскими столами сидело не более двух десятков студентов, а за учительским — лишь Коннор, МакГонагалл и Грейнджер, занявшая, против обыкновения, стул снова отсутствующего Лонгботтома.

С преподавателем Защиты от темных искусств у Панси установился взаимный нейтралитет. МакГонагалл, невзирая на скептическое отношение к Паркинсон большинства коллег, старалась обращаться с ней максимально вежливо. А вот при виде Грейнджер, одетой в длинную черную мантию, несмотря на выходной день, Панси моментально вспомнила разговоры, ненароком подслушанные вчера, и почувствовала странную смесь злости и стыда.

— Доброе утро, директор, коллеги, — с некоторой неловкостью поздоровалась Паркинсон. Обычно она приходила на завтрак позже всех, избавляясь таким образом от необходимости соблюдать ритуалы вежливости, либо не приходила вовсе.

Коннор едва кивнул, заставив усомниться, приветствует ли он Панси или собственную тарелку, Минерва поздоровалась в ответ. Грейнджер, задумчиво разглядывающая тыквенный сок в бокале, промолчала, явно не замечая ничего вокруг. Лишь когда Панси, скрипнув стулом, села рядом, Гермиона будто очнулась от гипноза:

— А, Панси... Доброе утро, — и снова уставилась в пространство.

Тщательно изучив магический потолок, отражавший ясное небо, Паркинсон подумала: по идее, ей должно быть совершенно наплевать на тот неопровержимый факт, что профессор Чар Гермиона Грейнджер вряд ли спала сегодня ночью — а это можно было понять по ее воспаленным глазам и странному поведению. Как и на то, что Грейнджер все еще являлась миссис Уизли. Как и на то, что профессор Снейп отменил ужин в день рождения Гермионы из-за ее, Панси, безответственности в отношении собственного здоровья.

В общем, Панси Паркинсон подумала, что ей должно быть совершенно наплевать на личные проблемы Гермионы Грейнджер.

А потом прислушалась к себе и поняла — почему-то не наплевать.

«Черт».

Панси набрала воздуха в легкие, чтобы выдать Грейнджер возмущенную тираду по поводу ее невероятного упрямства, признавшись таким образом в своей шпионской деятельности, но не успела. Именно в этот момент подошел бессменный завхоз Хогвартса Аргус Филч и прошептал МакГонагалл на ухо некое сообщение, заставившее ее фыркнуть и с раздражением поджать губы.

Она отложила столовые приборы, слегка развернулась на стуле и с заминкой, словно не до конца веря в собственные слова, сказала:

— Профессор Паркинсон, прибыл проверяющий из Министерства.

Грейнджер опрокинула бокал, залив тыквенным соком несколько футов белого льняного полотна:

— Сегодня? Как?!

— Он ждет в моем кабинете, профессор Грейнджер, — у МакГонагалл было довольно странное выражение лица. — Я надеюсь, у вас хоть что-то готово, профессор Паркинсон?

— У меня готово почти все, директор, — отозвалась Панси, отстраненно наблюдая, как скатерть медленно становится оранжевой.

Минерва с удовлетворением кивнула, заметно просветлев лицом:

— Я рада это слышать. Инспектор желает сначала ознакомиться с документацией. Через час он явится на занятие. Профессор Грейнджер, пожалуйста, передайте мою просьбу собрать студентов пятого курса профессорам Лонгботтому и Вектор. Профессор Паркинсон, готовьтесь к уроку.

МакГонагалл с достоинством встала из-за стола и направилась к выходу. Паркинсон сделала глоток сока и потянулась за тостом, ощущая на себе недоуменный взгляд Грейнджер.

— Э-э-э... Панси, ты не хочешь, чтобы я помогла тебе подготовиться к занятию? — осторожно спросила Гермиона.

— Я же сказала, Грейнджер, у меня все готово, — ответила Панси, раздумывая, стоит ли съесть омлет или ограничиться тостами: два дня вынужденной диеты напомнили о себе острым чувством голода, но тратить слишком много времени на завтрак не хотелось.

— Это невозможно, — категорично заявила Гермиона, заставив Паркинсон поморщиться, будто от зубной боли. — Наверняка ты что-то забыла, давай подумаем вместе.

«Надо сматываться».

Завернув в салфетку пару сэндвичей, Панси допила сок одним глотком, привычно сожалея об отсутствии кофе, и повернулась к Гермионе, все еще ожидающей ответа:

— Грейнджер, однажды я читала брошюрку по самообороне, которая заканчивалась словами: расслабьтесь и получайте удовольствие.

Гермиона широко распахнула глаза:

— Что?

— Это неизбежно, Грейнджер. Проверка неизбежна. Нужно расслабиться и постараться получить удовольствие, — Паркинсон пожала плечами и встала.

— Но ведь мы ждали инспектора только в понедельник! — у Гермионы вырвался настоящий крик души. Панси, не сдержавшись, возвела очи к потолку. — Постой-ка! — внезапно насторожилась Грейнджер. — Ты знала, что инспектор приедет сегодня?!

— Ничего подобного, — поджав губы, Панси быстро пошла к выходу, мечтая, чтобы Гермиона провалилась вниз, в кухню к своим обожаемым домовым эльфам. Разумеется, справедливости в мире не существовало: Грейнджер вскочила и, с легкостью приноровившись к походке Паркинсон, зашагала рядом, продолжая укоризненно выговаривать:

— Панси Паркинсон, ты знала, что проверка будет раньше! Знала и не сказала!

Это было уже слишком.

Панси резко остановилась, развернувшись на каблуках, и прошипела Гермионе прямо в лицо:

— Ты можешь не орать об этом на весь коридор?!

Грейнджер отпрянула от неожиданности:

— Могу... Да... Я... То есть...

Панси оглянулась по сторонам, схватила Гермиону за локоть и затащила в ближайшую нишу, занавешенную гобеленом. Затем достала палочку, наложила простейшее защитное заклятие и устало произнесла:

— Да, я знала, что инспектор приедет сегодня. А еще я знала, что это будет Перси Уизли. Но мне не полагалось этого знать, так же как и ты не должна была слышать об экспериментальной программе «Истоки», — Грейнджер хотела что-то вставить, но Панси предупреждающе подняла брови, и Гермиона закрыла рот. — У тебя свои болтливые друзья в Министерстве, у меня — свои. И делиться друг с другом всей получаемой информацией мы не обязаны, ведь мы не подруги, Грейнджер, и даже не приятельницы. Всего лишь люди, которые работают вместе. Возможно — уже ненадолго.

Грейнджер вспыхнула, но промолчала, совершенно по-снейповски сложив руки на груди и недовольно скривив уголок рта. Панси глубоко вздохнула и подытожила:

— Я действительно готова. Ты можешь собрать студентов, пожалуйста?

Гермиона сосредоточенно всматривалась в стену над левым плечом Панси, нервно постукивая ногой по полу.

— Это значит «да»? — секунд пятнадцать спустя не выдержала Паркинсон.

— Да. Отлично. Как скажешь, — смысл слов Гермионы абсолютно потерялся из-за ее безразличного, холодного тона. Она явно хотела произнести что-то еще, но в последний момент закрыла рот и вышла из ниши.

Прислушавшись к себе, Панси с удивлением обнаружила, что реакция Грейнджер, какой бы ожидаемой и разумной она ни была, почему-то вызывает раздражение. Паркинсон в замешательстве откинула гобелен. Гермиона двигалась по коридору настолько быстро, насколько позволяла ее неудобная учительская мантия.

— Эй, ты что, обиделась?! — не подумав как следует, выкрикнула Панси.

Грейнджер развернулась, картинно пожала плечами и язвительно выплюнула:

— А почему тебя это так волнует? Ведь мы не подруги!

Паркинсон со вздохом прислонилась к каменной стене, проследив за уходящей с абсолютно прямой спиной Грейнджер, пока декан Гриффиндора не скрылась за поворотом. Усталость навалилась на Панси, словно тяжеленный мешок с песком. Дышать было трудно, все тело казалось налитым свинцом. Она прикрыла на мгновение глаза, мысленно обозвала себя идиоткой и направилась в кабинет Маггловедения.

* * *

Час, отпущенный на подготовку, подходил к концу. Прекрасное чувство ясности, помогшее Панси так уверенно говорить с Грейнджер и директором, так спокойно принять известие о прибытии инспектора, испарилось без следа уже через полчаса, а чем меньше оставалось времени до начала открытого урока, тем больше Паркинсон боялась. За десять минут до занятия ее руки стали ощутимо дрожать.

Попытавшись поставить граммофонную пластинку, Панси уронила ее на пол.

Это было последней каплей.

— Черт, — Паркинсон в сердцах пнула стол, жалобно скрипнувший в ответ. — Черт, черт, черт!

— Если не успокоишься, вряд ли выйдет что-то путное.

Вздрогнув от неожиданности, Панси не сразу поняла, что это было сказано стоящим в дверях Невиллом Лонгботтомом. Паркинсон коротко взглянула на него исподлобья и наклонилась, чтобы поднять пластинку.

— Думаю, тебе не помешает помощь, — невозмутимо продолжил Невилл, заходя в кабинет.

— Твоя помощь мне не нужна, — отрезала Панси.

Странное дело: в присутствии Лонгботтома ей моментально стало спокойнее, несмотря на то, что злость на него никуда не делась. Даже не пытаясь анализировать собственные эмоции, которые в последнее время слишком часто заводили Паркинсон в тупик, она все-таки поставила пластинку и покрутила ручку граммофона, чтобы проверить, все ли в порядке. Класс наполнился первыми тактами «Зимы» Вивальди.

— Никогда бы не подумал, что ты разбираешься в классической музыке, — сказал Невилл, непринужденно присаживаясь за последнюю парту.

— Слушай, Лонгботтом, что ты привязался ко мне, а? — Паркинсон остановила пластинку, достала пергамент с заметками, положила на край стола перо, избегая смотреть на Невилла и стараясь думать только о предстоящем занятии. — Ты собрал студентов?

— Конечно, собрал, — невозмутимо пожал плечами Лонгботтом, проигнорировав первый вопрос. — Через пять минут придут. Ты как раз успеешь объяснить, почему так злишься на меня.

Панси тряхнула головой, отбрасывая отросшую челку с глаз:

— Ты серьезно? — она зло фыркнула, пробегая глазами по короткому плану, много раз исправленному, но так и не завершенному. — По-моему, я вчера ясно объяснила.

— Недостаточно ясно.

— Никогда не сомневалась, что ты попал в Гриффиндор по ошибке, — хмыкнула Паркинсон, начиная получать некое удовольствие от их почти дружеской перепалки. — Хаффлпафф по тебе плакал.

— Все может быть, — голос у Лонгботтома был какой-то странный. Панси неохотно подняла голову. Каким-то непостижимым образом вдруг оказалось, что Невилл стоит совсем рядом.

«Слишком близко».

Слизеринское сердце Паркинсон, предположительно, полное презрения и негодования, совершило какой-то невозможный кульбит, заставив Панси сделать шаг назад — исключительно из чувства самосохранения. Дыхание перехватило, она с трудом сглотнула, но это не помешало ей нахально вздернуть подбородок и спросить:

— Что тебе нужно?

Легкое, почти неощутимое прикосновение его губ ознаменовало гибель здравого смысла Панси Паркинсон. Окружающий мир сжался до размеров класса Маггловедения и опустел. И не могло быть ничего более важного, чем этот невозможный, неуместный поцелуй, который все длился и длился...

«Так вот, оказывается, как целуются гриффиндорцы...»

Наверное, Панси все же удалось сохранить остатки разума, потому что сквозь шум в ушах она расслышала шаги в коридоре и сумела оттолкнуть Невилла на приемлемое расстояние за пару мгновений до того, как в кабинет вошел Снейп.

— Профессор Паркинсон, вы... — он замолчал, переводя проницательный взгляд черных глаз то на бледную как полотно Панси, то на уставившегося в пол Лонгботтома. — Надеюсь, профессор Паркинсон, вы уже готовы? — шелковым голосом произнес Снейп, особо выделив слово «уже». — Директор и мистер Уизли будут минут через пять.

Панси яростно выдохнула сквозь стиснутые зубы, нервно впиваясь ногтями в ладони. Готова ли она?! Мерлин подери Лонгботтома, в голове не осталось внятных мыслей, кроме одной-единственной: нужно было еще позавчера сломать ему пару костей!

— Почему? — вырвалось у Паркинсон. Вряд ли она сама могла бы объяснить, что именно имела в виду, задавая этот вопрос.

Снейп изобразил вежливое недоумение, приподняв левую бровь:

— Мистер Уизли — начальник Департамента народного образования. Если вы не знали, именно он осуществляет проверку вашей профессиональной компетентности, — тоном опытного психиатра ответил он. — Профессор Лонгботтом, будьте добры выйти, мне необходимо поговорить с профессором Паркинсон наедине.

— Я, пожалуй, останусь... — пробормотал Невилл, продолжая изучать плиты под ногами.

— Лонгботтом, на выход! — рявкнул Снейп, словно нерадивый ученик в очередной раз взорвал котел. — Сейчас же!

Если бы Невилл все еще учился в школе, он бы испарился от страха, но сейчас Лонгботтом всего лишь поднял руки в шутливом жесте:

— Ладно-ладно! Как скажете...

Как только за преподавателем Гербологии захлопнулась дверь, Панси почувствовала настоятельную потребность присесть.

— Мисс Паркинсон, — проникновенно начал Снейп. — Я уверен, что у вас есть план, но... не могли бы вы действовать немного... разумнее?

Панси заставила себя поднять голову и взглянуть в глаза профессору.

— Я не могу проиграть, — еле слышно прошептала она. — Просто не могу. Да, у меня есть план. Правда, не уверена, что он сработает. Совсем не уверена.

Снейп смотрел ей в глаза, сложив руки шатром, соединив кончики длинных тонких пальцев.

— Возможно, — медленно проговорил профессор, — вам не помешала бы помощь?

Паркинсон горько усмехнулась:

— При всем уважении, сэр... Вы не сможете мне помочь.

Профессор Зелий Северус Снейп скупо улыбнулся. Он запустил правую руку в карман мантии и извлек фиал из прозрачного стекла, наполненный жидкостью цвета расплавленного золота.

— Вы догадываетесь, что это за зелье, мисс Паркинсон? — вкрадчивый голос Снейпа, казалось, проникал в каждую клеточку ее тела, словно гипнотизируя, совсем как в школе.

— «Феликс Фелицис», — будто в трансе ответила Панси, завороженно глядя на склянку с напитком. — Жидкая удача. Большая редкость.

— На ваше счастье, у меня завалялся флакончик. Берите.

Рука Паркинсон, тянущаяся к зелью, замерла в паре дюймов от фиала.

— Но это будет жульничеством, — в замешательстве сказала Панси, закусив губу.

— Мисс Паркинсон, не разочаровывайте меня, — нахмурился Снейп. — Во-первых, зелье не прибавит вам ума. Во-вторых, оно никак не воздействует на разум мистера Уизли. В-третьих, пейте и прекращайте вести себя как гриффиндорка. Вам не идет.

Панси снова мысленно назвала себя идиоткой, взяла флакон и сделала глоток. Снейп выжидающе смотрел на нее, но Паркинсон не ощущала ничего необычного. На мгновение у нее промелькнула нелепая мысль, что Снейп решил ее отравить, — все-таки не настолько она была сведуща в Зельеварении, чтобы быть уверенной на сто процентов, что это золотистое вещество действительно «Феликс Фелицис»...

Странная ясность ума и последовавшая за нею эйфория были настолько ошеломляющими, что Панси пришлось запустить руки в волосы, чтобы успокоиться и не захохотать в голос. Неожиданно для самой себя она взяла со стола план урока и медленно разорвала его пополам. Быстрым шагом подошла к доске, стерла тему занятия и написала новую. Достала из шкафа старые плакаты, не слишком достоверно иллюстрирующие особенности жизни магглов, а из ящика стола — стопку чистых пергаментов, клей, ножницы и акварельные краски, забытые кем-то с третьего курса — пару дней назад один из магглорожденных хафллпаффцев предложил нарисовать плакат о маггловских изобретениях.

Плаката не вышло, а вот краски и все остальное очень даже пригодятся.

Широко улыбаясь, Панси повернулась к Снейпу:

— Спасибо, профессор. Думаю, у меня есть более успешный план.

Одобрение в глазах бывшего декана прибавило Панси уверенности в себе, хотя, казалось, дальше было некуда.

* * *

Все, что Панси Паркинсон знала о Персивале Игнатиусе Уизли, можно было уложить в два слова: заносчивый зануда. Разумеется, они сталкивались в Хогвартсе. Трудно не запомнить членов семьи Уизли, если Малфой твердит о них так же часто, как и о Гарри Потере. Паркинсон даже помнила, что Перси Уизли был старостой Гриффиндора, а затем и школы, но никто из ее компании никогда не принимал всерьез требования старост других факультетов, а значит, не обращал на них особого внимания. К тому же четыре года — незначительная разница в возрасте для взрослых, но самая настоящая пропасть для подростков.

Поэтому лицо человека, вошедшего в класс вместе с МакГонагалл, Вектор и Грейнджер, не вызвало у Панси ни малейших ассоциаций, и она осмотрела начальника Департамента народного образования с головы до ног. Короткие рыжие волосы, черты лица скрадывались за большими очками в роговой оправе. Маггловский серый костюм, кипенно-белая рубашка, синий галстук, стрелки на брюках. Паркинсон невольно задержала взгляд на шнурках начищенных до блеска ботинок Перси, после чего взглянула ему в глаза и вежливо улыбнулась:

— Добрый день, сэр. Надеюсь, вы добрались до Хогвартса без проблем?

Перси снял очки, близоруко прищурившись. Вынул из кармана носовой платок и протер абсолютно не нуждавшиеся в этом стекла.

— Спасибо, профессор Паркинсон, я добрался благополучно, — без очков его лицо совершенно преобразилось, сходство с братьями, которых Панси помнила куда лучше, оказалось просто поразительным. — Как вы знаете, я уполномочен Министерством магии проинспектировать вашу работу. Ведь я являюсь начальником Департамента народного образования.

Перси замолчал на пару мгновений, во время которых Панси всем видом попыталась показать восторженный интерес.

— Я изучил документацию, ваши планы довольно неплохи. Вы готовы к открытому занятию?

— О, безусловно! — Панси поправила прядь, упавшую на лицо.

На добрых тридцать секунд в классе воцарилась ничем не нарушаемая тишина.

Паркинсон, удивляясь самой себе, не прекращала улыбаться, потому что зелье подсказывало, что так будет правильно. Гермиона, стоявшая за спиной Перси, прикусывала губу и нервно теребила сережку. Казалось, она готова была вот-вот расхохотаться. Минерва МакГонагалл, сжав губы в тонкую ниточку, сверлила взглядом Снейпа, который стоял с самым невозмутимым видом у учительского стола, сложив руки на груди.

Наконец начальник Департамента народного образования Персиваль Игнатиус Уизли прикоснулся к золотому кольцу на безымянном пальце, несколько смущенно кашлянул и надел очки, будто поднимая щит.

— Думаю, можно начинать, как вы считаете, директор? — повернулся Перси к МакГонагалл.

— Вы здесь начальник, вы и решайте, — пожала плечами директриса, переводя взгляд на сияющую Паркинсон.

Уизли, не слишком успешно скрывая растерянность, обратился к Гермионе:

— Профессор Грейнджер, вы не могли бы позвать студентов?

— Конечно, — с готовностью отозвалась Гермиона.

Она вернулась к двери, распахнула ее и сказала ожидающим в коридоре пятикурсникам, чтобы заходили и рассаживались по местам.

Дождавшись, пока студенты и профессора устроятся за партами, Панси снова улыбнулась и начала:

— Доброе утро! Я надеюсь, каждый из нас найдет в сегодняшнем дополнительном занятии нечто полезное. Прежде всего, давайте вспомним, как называется дисциплина, на урок по которой вы пришли.

Гермиона с едва слышным стоном уронила голову на сложенные руки. Панси заметила тонкую улыбку на лице Снейпа, сидящего рядом с преподавательницей Чар. Студенты, несколько удивленные необычным вопросом учителя, молча переглядывались.

— Ну же, смелее! Неужели никто не знает ответ на такой легкий вопрос? Да, мисс Смит?

Худенькая девчушка с соломенно-желтыми волосами встала и настороженно сказала:

— Маггловедение...

— Два очка Равенкло, мисс Смит. Ответ правильный, но почему так неуверенно? — Панси улыбнулась еще шире, хоть это и казалось невозможным. — Может, кто-нибудь знает, как называется этот предмет в других школах?

Элен Смит снова подняла руку:

— Изучение магглов, магглы и их история... — начала перечислять девушка.

— Спасибо, этого достаточно. Еще пять очков Равенкло, — остановила студентку Панси. — Всего пять лет назад Маггловедение не являлось обязательным предметом. Любой студент Хогвартса мог сам решить, хочет ли он изучать Маггловедение, или Древние руны, или Прорицание, или Уход за магическими существами. Как правило, этот предмет выбирали чистокровные волшебники, которые планировали в дальнейшем работать в маггловском мире, или же потому, что он считался самым легким.

Паркинсон картинно развела руками, пережидая редкие смешки учеников, украдкой оглядывавшихся назад, где сидели профессора во главе с директором школы.

— В настоящее время ситуация в корне изменилась. Первые занятия в семестре были посвящены истории Маггловедения. Проверим, кто усвоил полученную информацию лучше всего. В связи с какими событиями данный предмет получил статус обязательного для изучения?

Пять или шесть студентов подняли руки, среди них и Элен, чуть не подпрыгивавшая на месте от желания ответить.

— Мисс Смит, я вижу, что вы знаете, но нужно дать и другим студентам проявить себя, опустите руку, — почти сурово сказала Панси, отметив мельком, что Перси Уизли, оправившись от первого впечатления, все-таки взялся на перо. — Мистер Гулахард?

Студент Хаффлпаффа спокойно встал, очень серьезно поправил очки и принялся обстоятельно отвечать на вопрос:

— После поражения Того-кого-нельзя-называть Министерством магии было принято решение руководствоваться в первую очередь принципом толерантности. В основе любой неприязни лежит незнание, поэтому Министерство совместно с директором Хогвартса постановили, что чистокровным магам необходимо получать как можно больше информации о маггловском мире и достижениях магглов.

Панси довольно кивнула:

— Спасибо за такой верный и продуманный ответ, пять очков Хаффлпаффу, мистер Гулахард. Итак, с тысяча девятьсот девяносто девятого года, благодаря Министерству и дирекции Хогвартса, Маггловедение становится одним из наиболее важных предметов в школе. Вы изучаете историю и жизнь магглов второй год, вы многое знаете, но как говорил известный маггловский философ Сократ: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Проверим это высказывание. Тема сегодняшнего урока на доске, — Паркинсон взмахнула палочкой, чтобы написанные заранее слова стали видны. — Прочитайте ее вслух, мисс Макмиллан.

Довольно высокая темноволосая девушка с Равенкло четко прочла, не сумев скрыть удивления:

— «Мир без магии». Профессор Паркинсон, я не понимаю, нужно представить, что магии не было или что она исчезла?

— Мы уже прошли раздел, посвященный маггловским профессиям, — не обращая внимания на вопрос, сказала Панси. — Сейчас мы разделимся на две группы. С помощью подручных материалов подготовьте небольшую презентацию о любой профессии на ваш выбор. Нет-нет, мисс Стенли, — Панси слегка покачала головой, отвечая на невысказанный вопрос девушки, — на группы вас разделю я. Встаньте, пожалуйста, и отойдите к доске. И уберите палочки, на этом уроке магия вам не понадобится.

Дождавшись, пока студенты поднимутся, Паркинсон с помощью Вингардиум Левиоса заставила парты отъехать к дальней стене, оставив всего две, на которые переместила тем же заклинанием бумагу, краски и прочее. Затем, не прекращая улыбаться, Панси направила палочку на каждого студента по очереди, перекрашивая их форменные мантии. Ребята с некоторой оторопью разглядывали белые и красные робы друг друга.

— Но вы поделили нас неверно! — воскликнула Элен Смит и, быстро метнув взгляд в сторону Уизли, добавила: — Мэм.

Ее соученица Хилари Болли возмутилась, недовольно оттряхивая красные рукава:

— Да, профессор, вы перемешали факультеты!

Сияющая Панси на мгновение превратилась обратно в угрюмую профессора Паркинсон:

— Минус один балл за разговоры без разрешения. Отвечая на ваш вопрос: я не ошиблась, так нужно. У вас есть двадцать минут на подготовку. Команда, которая составит лучшую презентацию, получит пятьдесят очков. По факультетам их распределите самостоятельно. Вперед!

Студенты едва ли не бегом ринулись к столам. Паркинсон позволила себе один быстрый взгляд в сторону профессоров. Уизли что-то писал, не поднимая головы, но особого недовольства на его лице не было. МакГонагалл и Вектор наблюдали за студентами, еле слышно переговариваясь.

Грейнджер напряженно думала о чем-то, хмурилась, кусала губы. Нервничала, одним словом. Пальцы ее правой руки почти непрерывно барабанили по столешнице, а левую преподавательница Чар держала под столом, и — Паркинсон могла поклясться в этом под присягой! — ее крепко сжимал Снейп, с непроницаемым лицом следивший за слегка сутулой спиной Уизли. Сосредоточенно, будто читая мысли, хотя это было невозможно.

Поймав взгляд Панси, Гермиона прошептала одними губами нечто очень похожее на: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь». Паркинсон на мгновение прикрыла глаза, как бы отвечая: «Да, я тоже на это надеюсь».

На самом деле можно было не беспокоиться. Зелье «Феликс Фелицис» помогало выбирать единственно верные решения из огромного их количества, а значит, сделать что-то себе во вред Панси никак бы не сумела. Но, как ни странно, зелье избавило ее от нервного напряжения лишь на некоторое время. А может, действие его было настолько непродолжительным? Так или иначе, у нее начал дергаться уголок левого глаза, и невозможно было понять, заметно ли это со стороны.

Чтобы не стоять столбом, думая о всякой ерунде, Панси принялась ходить от одной группы к другой, делая замечания, отвечая на вопросы, с удовольствием отмечая, что все ее занятия в этом семестре, какими бы ужасными они ни были, оказались не напрасны.

Остаток урока прошел словно в тумане. Паркинсон даже не запомнила, что именно говорили студенты, — она просто кивала, поправляла, если это было необходимо, добавляла баллы за точность и снимала их за небрежность. Обычная проверка не совсем обычной контрольной, только и всего. Когда за вполне довольными учениками закрылась дверь, Панси так же спокойно приняла благодарность за хороший урок от всегда сдержанной Вектор и выслушала резюме Уизли о ее непривычной, но, несомненно, интересной манере вести занятия:

— Вы получите результаты инспекции в понедельник или, может быть, во вторник, — кивнул на прощание Перси, снова протирая многострадальные очки. — Но, могу вам сказать, на мой взгляд, вы достаточно компетентны.

— Спасибо, мистер Уизли, — улыбаясь, пропела Панси, отмечая краешком сознания, как ноют мышцы щек. — Я буду ждать!

Перси удалился вместе с МакГонагалл, громко говорившей о чае, Вектор ушла следом. Паркинсон с облегчением прекратила улыбаться и закрыла руками лицо, без сил опустившись на стул.

— Это было... очень необычно...

Панси отняла руки от лица. Бледная, с истерзанными в кровь губами, Грейнджер поднялась, доставая палочку. Должно быть, Гермиона собиралась вернуть парты на место.

— Это было «Феликс Фелицис», Грейнджер, — глухо пробормотала Панси себе под нос. — Тебе бы оно тоже не помешало.

— Что? — Гермиона закончила расставлять мебель и обернулась.

— Нет, ничего, — Паркинсон помотала головой, чувствуя себя на редкость глупо.

Гермиона немного помолчала, буравя взглядом пол, потом недовольно поджала губы и вышла, слегка хлопнув дверью. Панси несколько секунд смотрела в глаза Снейпу, который сидел на своем месте и явно не собирался уходить.

— Спасибо, профессор Снейп. Ваша помощь неоценима.

Снейп медленно поднялся, плотнее запахиваясь в мантию. Скривил губы в легкой улыбке:

— Не за что, профессор Паркинсон.

Повинуясь все еще действующему «Феликс Фелицис», Панси почти крикнула ему в спину:

— Я собираюсь в Лондон, профессор! Это ведь не проблема?

Снейп обернулся в дверях:

— Это необходимость, Паркинсон. Наслаждайтесь, хуже не будет в любом случае...

Она сумела заставить себя встать только через пятнадцать минут. Портреты на стенах, каменные плиты под ногами, идущие по коридору студенты — все сливалось перед глазами. С каждым шагом мир кружился все сильнее. Плохо понимая, кто она и где находится, Панси Паркинсон тем не менее впервые за долгие годы чувствовала себя по-настоящему свободной.

* * *

Панси вернулась из Лондона в Хогсмит затемно. Путь из деревни до замка в сумерках занял куда больше времени, чем при свете дня, но Паркинсон не слишком из-за этого расстраивалась: проверка пройдена, результаты должны быть хорошими, а завтра — воскресенье. Она забрала из банка аванс и прошлась по магазинам Косого переулка, не пропустив ни одного. К счастью, все деньги потратить не удалось, но Панси обзавелась вполне приличным пером, парой интересных книг, которые должны были пригодиться на занятиях, и новой стрижкой, благодаря которой отпала необходимость каждую минуту сдувать челку с лица. Кроме того, Панси вышла в маггловский Лондон, и теперь в ее сумке лежал целый блок сигарет и банка растворимого кофе.

Можно было бы с уверенностью сказать, что жизнь налаживается, если бы не этот идиотский утренний поцелуй, найти объяснение которому не помогло даже «Феликс Фелицис».

Вернее, был один вариант, совершенно нереальный, а потому не рассматриваемый Панси всерьез. Зато он объяснял почти все в поведении Лонгботтома, начиная с самого первого дня: и непонятное дружелюбие, и вечное отсутствие на общих трапезах в Большом зале, и многое, многое другое.

«Мы же договорились, — строго сказала Паркинсон самой себе. — Это невозможно. И слава Мерлину, что невозможно!»

Пробравшись в свою комнату, Панси сгрузила покупки на кровать и вынула сигарету из пачки. Конечно, не следовало бы, как и советовала Помфри, но кашля не было весь день, поэтому Паркинсон решила, что бросит курить в понедельник. Может быть. В следующий.

Она успела сделать всего три затяжки. На четвертой раздался робкий стук в дверь. «Дежавю», — отметила про себя Паркинсон, спрыгивая с подоконника.

На пороге, снова нервно кусая губы, была Грейнджер — растрепанная, бледная и с каким-то непонятным свертком в руках. Лицо ее выражало странную смесь неуверенности и спокойствия. Почему-то Панси при взгляде в глаза преподавательнице Чар даже язвить не захотелось. Паркинсон молча посторонилась, пропуская Гермиону внутрь, и закрыла дверь.

Грейнджер немного постояла у каминной полки, потом, решившись, тряхнула тихо звякнувшим свертком:

— Это прозвучит странно... Я понимаю, что это прозвучит странно! Но... будешь кофе с коньяком? Я хотела... тебя поздравить. Урок прошел блестяще.

Панси прислушалась к самой себе. Сна не было ни в одном глазу. Хотелось...

Поговорить с кем-нибудь, так сказать, по душам.

Так почему бы не с Грейнджер?

Из всех, кто находился в пределах досягаемости, Гермиона была, пожалуй, лучшим вариантом.

— Знаешь, Грейнджер, — слегка усмехнулась Панси, — хоть я и не употребляю алкоголь, думаю, для празднования нужен коньяк без кофе. Только я бы сперва докурила.

Гермиона неопределенно пожала плечами и принялась разворачивать свой сверток.

— К камину ближе встань, замерзнешь, — бросила Паркинсон, устраиваясь на подоконнике.

— Я ведьма или кто? — резонно заметила Грейнджер, на мгновение снова становясь Всезнайкой. Вынула палочку и сотворила согревающие чары.

Через пару минут они вместе сидели на подоконнике у распахнутого окна. Панси молча наблюдала, как Гермиона поставила между ними металлическую фляжку — ничего, напоминающего стаканы или чашки, у Паркинсон не было, а трансфигурировать что-нибудь в подходящую посуду ни профессор Чар, ни преподавательница Маггловедения не стали.

— Давай сыграем в игру «Страшная правда», — вдруг сказала Паркинсон.

Расстроенная Грейнджер была молчалива и, как ни странно, больше похожа на нормального человека.

— А есть такая игра? — она криво усмехнулась, медленно откручивая крышку фляги.

— Я ее только что придумала, — Панси отбросила окурок в темноту. — Ты скажешь мне ту ужасную тайну, что так гложет тебя, а я скажу тебе свою. Трепать языком никто из нас не будет, но, возможно, нам станет немножко легче.

— Рациональный подход, — хмыкнула Гермиона, подтягивая ноги к груди.

— Я слизеринка, Грейнджер, — напомнила Панси. — Все еще, несмотря ни на что, я — слизеринка.

Глядя друг другу в глаза, будто бы совершая некий странный ритуал, они сделали по глотку из фляжки. Горло непривычно опалило огнем: Панси действительно старалась не употреблять алкоголь, но сейчас это казалось жизненно необходимым.

«Зелье лучше знает».

Девушки помолчали немного, вглядываясь во тьму за окном.

— Я скажу, — прикрыв глаза, начала Грейнджер. — Я все еще замужем.

«Это не новость», — подумала про себя Паркинсон, а вслух проговорила:

— Мне понравилось быть учительницей.

Гермиона с легкой усмешкой приподняла левую бровь:

— Серьезно? Это твоя страшная правда? Серьезно?

— Ничем не хуже твоей, — Панси пожала плечами и потянулась за фляжкой. — Тебе стало легче? Хоть немного?

Гермиона молча покачала головой и принялась вытаскивать шпильки из прически, складывая их в карман. Закончила, запустила ладони в волосы и как следует потрепала, прежде чем снова открыть рот:

— Я уже два года встречаюсь с... мужчиной, — она сделала очередной глоток, затем продолжила: — Я все еще замужем, но встречаюсь с другим мужчиной.

Панси предположила, что у Грейнджер никогда не было близкой подруги. Джинни Уизли вряд ли стоило принимать в расчет, ведь главным объектом ее интереса все же был Гарри Поттер, а не его подруга Гермиона. Наверное, именно этим объяснялось доверие Грейнджер, ее миролюбие по отношению к Панси, стремление с первого дня стать нужной. Так Гермиона понимала дружбу. И, вероятно, это было ей необходимо: иметь рядом кого-то, кто не будет безразличен к ее маленьким страшным тайнам. Особенно сейчас, когда Снейп поставил ультиматум.

— Я сегодня целовалась с одним человеком... — отметив изумление в глазах Грейнджер, Панси добавила: — Неправильным человеком. Не нужно было этого делать.

Гермиона прикусила губу, снова уставившись куда-то в темноту, может быть, на квиддичное поле. Некоторое время они молча передавали друг другу фляжку, пока та не опустела. Не то чтобы Панси чувствовала себя пьяной, но ей стало легче принять один весьма возмутительный для нее факт.

Паркинсон поразмыслила пару минут, является ли оправданием для определенного рода признаний состояние алкогольного опьянения, потом в бессилии стукнулась пару раз затылком об стену и сказала:

— Ну что, Грейнджер, контрольный заход? По-настоящему страшная правда?

Гермиона одарила Паркинсон совершенно трезвым взглядом и быстро сказала небрежным тоном, будто опасаясь передумать:

— Я встречаюсь со Снейпом.

Панси пожала плечами, отвечая в тон:

— А я целовалась с Лонгботтомом.

Грейнджер подпрыгнула на месте, сбив ногой жалобно звякнувшую фляжку на пол:

— Ты целовалась с Лонгботтомом?!

Паркинсон только усмехнулась, приподняв брови:

— А ты встречаешься со Снейпом.

— Да... — Гермиона немного помолчала, переваривая услышанное. — Здорово мы придумали дружбу между факультетами укреплять...

Это замечание, сказанное самым глубокомысленным тоном, вызвало у Панси приступ смеха:

— И... и что? — выдавила она, задыхаясь. — Ты разведешься? Ты... собираешься разводиться?

— Я не вижу в этом никакого смысла, Панси, — Грейнджер пошевелила пальцами ног, как бы раздумывая.

— Грейнджер, ты такая умная, что порою просто дура, — Паркинсон спрыгнула с подоконника, нервно прошлась по комнате туда-обратно. Выпалила, жестикулируя: — У тебя есть любимый мужчина, а ты не хочешь потратить две недели, чтобы он спал спокойно?

Гермиона поболтала ногами в воздухе, пожала плечами:

— Просто я не вижу в этом никакого смысла. Снейп прекрасно знал, что по законам магии я еще замужем, когда все начиналось. И ни разу за два года я не услышала, что его это не устраивает.

Панси подумала, что сейчас снова рассмеется в голос, но ограничилась хихиканьем:

— Если слизеринец чего-то не говорит вслух, это не значит, что он об этом не думает, Грейнджер! Я уверена, что Снейп просто не хотел на тебя давить, но само собой разумеется, что, если ты расстаешься с мужем навсегда, вы должны развестись.

— Все думают, что я разведена...

— Это не одно и то же! — не выдержав, Панси повысила голос. Подышала немного, успокаиваясь: — Я плохо разбираюсь во всей этой чепухе, Грейнджер. Но я почти уверена, что такому человеку, как Снейп, будет мало просто официального признания тебя разведенной женщиной.

Неожиданно ярость ушла, и силы покинули Паркинсон. Она села прямо на ковер перед камином, начиная жалеть, что у Гермионы была всего одна фляжка: для того, чтобы выносить гриффиндорскую тупость Грейнджер, такого количества алкоголя оказалось маловато.

— Я думаю, он хочет жениться на тебе, Грейнджер. И ждет, когда ты тоже этого захочешь. А оставаясь замужем, ты только показываешь, как тебе безразличны ваши отношения.

Когда Гермиона спрыгнула с подоконника, подошла к столу и достала из своего свертка еще одну флягу с коньяком, Панси даже не нашла в себе сил удивиться. Грейнджер опустилась на ковер как можно ближе к камину. Они молча выпили еще по паре глотков.

— А еще я думаю, Грейнджер, что у тебя чертовски суровый подход к... Да ко всему! — все-таки для Паркинсон такая доза алкоголя оказалась убийственной: хотя она соображала, где находится, следить за языком становилось все труднее.

Гермиона стянула толстовку через голову, оставшись в белой маечке.

— Знаешь, что самое ужасное, Панси? — она выпила еще и быстро пробормотала: — Я не хочу замуж. Я там уже была, нечего там делать.

— Что за дурацкий маггловский феминистический подход к таинству брака! — искренне возмутилась Паркинсон, стукнув ладонью по ковру. — Любишь Снейпа — да! Хочешь быть со Снейпом — конечно! Ну так и выходи замуж за Снейпа!

— Если ты не прекратишь, я начну задавать вопросы про Невилла, учти! — нахмурилась Гермиона.

— Ха, напугала! — Панси усмехнулась. — Я тебе и так скажу. Я его не люблю, замуж за него не собираюсь, но...

Грейнджер обратила внимание на паузу, только когда коньяк закончился и во второй фляжке. Тогда она повернулась к Панси и с угрозой в голосе заметила:

— Ты не договорила.

И Панси Паркинсон, гипнотизируя огонь в камине, произнесла абсолютно трезвым и несчастным голосом самую страшную свою правду:

— Мне понравилось, Грейнджер.

Не в количестве знаний заключается образование, а в полном понимании и искусном применении всего того, что знаешь.

Г. Гегель

21 сентября 2003 года

Воскресным утром Панси проснулась от холода. Открывать глаза не хотелось, поэтому она попыталась на ощупь найти одеяло, чтобы заново укрыться. Одеяла вблизи не оказалось, зато Паркинсон нащупала чью-то ногу. Пару минут она лениво раздумывала, каким образом могло выйти так, чтобы рядом с ней кто-то спал, но спустя некоторое время пришла к выводу, что беспокоиться об этом в любом случае уже поздно, поэтому самое разумное — снова заснуть.

Как назло, становилось все холоднее, сон не шел, а в левом виске начинала проклевываться боль. В конце концов Панси отчаялась уснуть, открыла глаза и с наслаждением потянулась.

Мышцы голени тут же свело мучительной судорогой.

— Черт! — Паркинсон резко села и принялась разминать ногу, краем сознания отмечая, что спала почему-то на ковре перед камином, огонь в котором почти погас.

«Так вот почему так холодно».

— Судороги мышц — первый признак обезвоживания на фоне злоупотребления никотином или алкоголем, — нравоучительно послышалось из-за спины.

— Грейнджер, выключи мисс Всезнайку, а не то ей в лоб прилетит что-нибудь тяжелое... — Панси оглянулась через плечо, почти не удивившись, что рядом на ковре, свернувшись калачиком, лежит Гермиона. Память, подстегиваемая зарождающейся головной болью, услужливо подсовывала Паркинсон картинки вчерашнего дня: коньяк, игра в «Страшную правду», профессор Чар и осознание того жуткого факта о ней, Панси, который обдумывать сейчас совершенно не хотелось.

— Холодно, — зябко поежилась Гермиона, не делая, впрочем, ни единой попытки встать или хотя бы открыть глаза.

— Еще бы, — Панси дотянулась до палочки, чтобы заклинанием захлопнуть так и не закрытое с ночи окно. — Окно нараспашку, камин погас. А согревающие чары, наверное, недавно развеялись.

— Не знаю, я выключила мисс Всезнайку, — съязвила Грейнджер.

Панси подбросила дров в камин, поправила их щипцами и подсунула под поленья пару черновиков, чтобы огонь разгорелся сильнее. Судя по часам, они безнадежно проспали завтрак и вполне могли опоздать на обед.

Голова болела все сильнее, что заставляло сожалеть о вчерашнем вечере.

— Надо бы превратить что-нибудь в кружки и выпить кофе, — пробормотала себе под нос Панси, оглядываясь. — Ты же пьешь кофе, Грейнджер?

Гермиона ответила что-то неразборчивое, достала палочку из рукава и, открывая глаз, взмахнула ею. На столе появились две кофейные чашки, трансфигурированные Грейнджер из смятых бумаг. Паркинсон взяла одну, ощущая себя магглорожденной, впервые попавшей в Хогвартс: хоть она и вернулась в мир магии четыре месяца назад, некоторые вещи продолжали удивлять. Вряд ли она смогла бы сейчас повторить сотворенное Гермионой волшебство.

— Ну что ж, «выше ожидаемого», мисс Грейнджер, — учительским тоном произнесла Паркинсон.

— Что?! — Гермиона — бледная, волосы дыбом — подскочила, широко распахнув глаза от возмущения.

— У тебя вместо узоров по краю чашки — мои каракули, — ухмыльнулась Панси.

Профессор Чар встала, позевывая, и поднесла к глазам вторую чашку. Поморщилась, попытавшись прочитать надписи по фарфору, потом отставила посудину и принялась массировать виски:

— У меня похмелье, не придирайся. А у тебя отвратительный почерк.

Панси вздохнула про себя. Чтобы Гермиона Грейнджер, допустив глупейшую ошибку, не попыталась ее исправить и даже не расстроилась? По-видимому, вчерашний разговор почти не облегчил ей жизнь.

— Пойди умойся, что ли, — с наигранной жалостью сказала Паркинсон, стараясь поддержать шутливо-саркастичный тон разговора. — Ужасно выглядишь, без слез не взглянешь.

Грейнджер скептически скривила уголок рта, смерила Панси уничижительным взгляд и ответила в той же манере, прежде чем отправиться в ванную, на ходу приглаживая волосы руками:

— Уж получше, чем ты. Ты себя в зеркало видела?

— Надеюсь, эти твои чашки хоть воду не пропускают... — хмыкнула в пространство Панси.

«Дура, ой дура!»

Как там говорится? Нельзя дважды войти в одну и ту же реку? А вот споткнуться об один и тот же камень дважды оказалось вполне возможным, но, как ни странно, Паркинсон не испытывала по этому поводу ни малейшего неудовольствия.

Воскресенье ушло на подготовку к урокам и игры в прятки с совестью. Анализировать свои поступки и эмоции, показатели которых по ее собственной шкале глупости просто зашкаливали, Панси не хотелось. Так что после обеда она устроилась за последним столом в библиотеке, обложилась томами потолще и с головой ушла в Маггловедение. От этого увлекательнейшего занятия Паркинсон отвлеклась всего однажды, уже под вечер, — когда в библиотеке появилась Грейнджер.

Гермиона молча села напротив, закусив губу. Паркинсон мельком взглянула на преподавательницу Чар, отметив, что, несмотря на возвращение к маниакально-аккуратному образу, ее лицо выражает все те же смятение и неуверенность, что и накануне.

Панси терпеливо подождала минуты три, потом сказала, не отрываясь от чтения:

— Если ты пришла спросить, иду ли я на ужин, — нет, не иду.

Грейнджер продолжала молчать.

— И в учительскую на совещание я тоже не собираюсь, — с той же интонацией произнесла Паркинсон, все-таки поднимая глаза. Гермиона смотрела не мигая прямо на Панси.

— Говори.

— Я порвала с... Сама-знаешь-кем, — бесцветный голос Гермионы был под стать бледной коже, в контрасте с которой глаза ее казались почти черными.

Панси оглянулась по сторонам — нет ли рядом студентов. Но нет, этот угол библиотеки вроде был в полном их распоряжении. Глубоко вздохнула, загоняя поглубже готовое сорваться с языка «Ну и дура!», и ответила:

— Все к лучшему. Наверное.

— Да, — отозвалась Гермиона, продолжая смотреть сквозь Панси. — Наверное.

Панси отложила книгу. Она понятия не имела, что говорят в таких случаях.

— Грейнджер, — наконец сказала Паркинсон, — никогда ни о чем не жалей. Никогда и ни о чем. Так куда проще. Жизнь — дорога с односторонним движением. У тебя только одно направление — вперед. Вариантов нет. Ты это переживешь. Вы это переживете.

Гермиона слегка наклонила голову, раздумывая. Потом слабо улыбнулась:

— Мне кажется, Невилл тебе нравится.

Паркинсон чуть скривила левый уголок рта в ухмылке:

— Тебе кажется, Грейнджер.

И это было почти правдой.

* * *

Как всегда бывает, в ожидании письма о результатах проверки время тянулось бесконечно. Понедельник прошел относительно спокойно, потому что Панси удалось занять мысли работой так, что на несколько часов она вообще забыла о письме, но к вечеру вторника Паркинсон начала беспокоиться. Уизли выразился о сроках достаточно ясно, поэтому уже в четверг она заразила своей все возрастающей тревогой и Грейнджер с МакГонагалл в придачу.

Навязчивые мысли о грядущем увольнении приводили Паркинсон в смятение. Казалось бы, после удачно прошедшей проверки Панси должна была стать спокойней, но из-за отсутствия документального подтверждения своей профессиональной пригодности она ужасно нервничала, в поисках равновесия дойдя даже до занесения редких заметок в неизменный блокнот, который с августа пылился в ящике стола.

Это трудно было называть дневником, но писанина носила исключительно личный характер и никакого отношения к эксперименту не имела. Поэтому Панси, всегда считавшая, что ведение записей о своей скучной, унылой жизни — удел неудачников и глупеньких восторженных барышень, начитавшихся любовных романов, у которых нет настоящих друзей, а тем более любимого, пришлось с неудовольствием констатировать, что она стала одной из них.

Дни сменяли друг друга, Панси писала в блокнот. Гермиона Грейнджер, всеми силами изображающая, что ничто и никогда не связывало ее со Снейпом, смешила и раздражала Паркинсон одновременно. Впрочем, именно благодаря странным взаимоотношениям с Грейнджер у нее так успешно получалось избегать коллег: Гермиона показала Панси, где вход на кухню. Хоть бывшая слизеринка всегда терпеть не могла домовиков, но за столько лет ее мировоззрение ощутимо поменялось — неясно только было, к лучшему это или нет. Милый домовой эльф, чье имя Панси никак не удавалось запомнить, заявил, что, если мисс угодно, он будет приносить ей завтрак, обед и ужин в любое место в замке. Так что Паркинсон наконец-то могла нормально питаться и не встречаться при этом с Лонгботтомом.

Не то чтобы Панси было неловко, но...

Ей было именно неловко. Особенно при условии, что Невилл, до последнего времени появляющийся в Большом зале так же часто, как полная луна на небе, взял за правило приходить туда, как и полагается, на завтрак, обед и ужин.

Разговаривать с Лонгботтомом Панси не могла, бесконечно игнорировать его — естественно, тоже. Оставалось лишь избегать, благо Грейнджер более вопросов не задавала.

К концу недели Паркинсон дошла до предела.

Гермиона потребовала, чтобы Панси внесли в график дежурств преподавателей.

Снейп не стал препятствовать, прислав официальное уведомление об изменении графика с постскриптумом: «Это не кажется тебе смешным?»

Письмо, пришедшее из Департамента народного образования только третьего октября, гласило:

«Уважаемая профессор Паркинсон!

Доводим до Вашего сведения, что Департамент народного образования принял решение относительно Вашего права на преподавание. Рады сообщить, что в ходе проверки не было выявлено никаких нарушений.

Вам разрешается продолжать работу в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс» согласно контракту, так как Вы были признаны достаточно квалифицированным специалистом.

Однако если Вы планируете работать в Хогвартсе более семестра, рекомендуем Вам пройти краткосрочные курсы по методике преподавания при нашем Департаменте.

Удачного дня!

Анжелина Уилкс, секретарь Департамента народного образования Министерства магии».

* * *

Где-то между закрытием ресторанчика «У Хогана» и окончательным переездом из Шеффилда в Эдинбург в жизни Панси Паркинсон наступил период жуткого безденежья, вызванного как раз тем, что с работы ее уволили, а пособие по безработице было унизительно крохотным, его едва хватало на еду. На аренду жилья средств не оставалось, и месяц Панси успешно скрывалась от хозяйки квартиры, спускаясь и поднимаясь по пожарной лестнице, но потом была поймана с поличным и поставлена перед выбором: платить или съезжать на улицу. Паркинсон плюнула на остатки гордости и устроилась уборщицей в ближайшую школу.

Работа была так себе, даже если забыть о том примечательном факте, что вплоть до лета тысяча девятьсот девяносто восьмого года Панси ни разу не мыла пол и не держала в руках метлы, за исключением урока Полетов. Трансформация в Золушку, однако, прошла вполне успешно — главным образом благодаря тому, что Паркинсон очень хотелось выжить и вернуться в родной дом.

Сметая бумажные самолетики, конфетные фантики, сломанные ручки и карандаши, Панси представляла себе, как гордо скажет на очередном приеме в усадьбе Паркинсонов (разумеется, если не выйдет замуж к тому моменту): «Представляете, милочка, эти маггловские дети! Ужас! Наши намного лучше воспитаны!»

Усердно стирая написанные несмываемым маркером оскорбления в адрес учителей, Паркинсон с мрачной ностальгией думала, что профессорам Хогвартса в этом смысле все же легче: вычислить шутника с помощью магии проще простого, так что на ее памяти ни один студент не рискнул испортить школьное имущество нелепой надписью в духе «Снейп — дурак». А если бы и рискнул — отмывал бы собственной мантией.

До блеска надраивая пол в коридоре, Панси безумно радовалась, что в маггловском мире нет навозных бомб и многих подобных «увеселительных» придумок, прелести которых она никогда не понимала.

Но даже тогда Панси не приходила в голову простая мысль: дети никогда не уважают учителей просто так.

Понимание, что ей необходимы любовь и уважение учеников, пришло неожиданно. Собственно, Паркинсон так была огорошена этим открытием, что расхохоталась прямо посреди контрольной работы у четвертого курса. Это даже не было смешным, это казалось страшным.

Приближался Хэллоуин, Паркинсон оставалось отработать еще два с половиной месяца как минимум, а она чувствовала себя вымотанной, выжатой как лимон.

И ничего не могла с этим поделать.

Проверка прошла успешно, вроде бы все было хорошо, но Панси ни на мгновение не покидала мысль, что все не может закончиться так просто. Она была уверена: будет новый удар, легко увернуться от которого не удастся.

20 октября 2003 года

Записная книжка Панси Паркинсон

«Странно, что они до сих пор не подключили прессу. «Бывшая сторонница Того-Кого-Нельзя-Называть учит убивать магглов!» Прекрасный заголовок для первой полосы, лучше не придумаешь.

Мне снятся кошмары о дверях, открыв которые нельзя найти выхода, о странных, неведомых заклинаниях. Мне удается поспать не более двух часов за ночь. По утрам я сейчас похожа больше на Г., чем на саму себя. Мы с ней словно два призрака: бледные, осунувшиеся, под глазами тени. Хорошо еще, что почти никто не видит нас вместе, думаю, это поистине душераздирающее зрелище.

Иногда в моих снах появляется Л. Входит бесшумно, как кот на мягких лапках. И я просыпаюсь в холодном поту, потому что запуталась, потерялась. С одной стороны, как это ни глупо и ни нелепо, Л. мне нравится. Это идиотизм чистой воды, но после того «происшествия» перед открытым уроком убедить себя в том, что невнятное чувство, которое я испытываю к Л., называется ненависть, никак не получается. С другой — я совершенно не понимаю, чем вызван его интерес ко мне. В школе мы были врагами, боролись не на жизнь, а на смерть в прямом и переносном смысле этих слов. Подозреваю, что рожки, которые выросли у меня на пятом курсе, — его рук дело. Считать, что Л. привлек мой чудный внешний облик, было бы глупо, с годами я не стала краше.

И я, как истинная слизеринка, ищу подвох. И не нахожу.

В общем, я в тупике.

Поэтому куда проще придерживаться той нехитрой стратегии, которая была разработана мной перед началом учебного года: как можно реже встречаться с людьми. Исключение — Г.

Мы больше не разговариваем с ней ни о С., ни о Л. Мы даже дежурим по Хогвартсу отдельно друг от друга, даром что напарники, но иногда вместо традиционного «совещания» в учительской Г. приходит в мою комнату выпить кофе с коньяком. Действительно кофе с коньяком, а не как в первый раз.

Это трудно назвать дружбой, но вместе с Г. ко мне будто приходит умиротворение. Рядом с ней я могу спокойно дышать.

Пожалуй, приходится признать, что я становлюсь опасно сентиментальной.

Теперь мы говорим о работе, только о работе, всегда о работе. Мне стало куда проще вести занятия, мне легче подбирать слова, я чувствую себя спокойней. Конечно, до идеала мне — как до Волдеморта, но я и не претендую на звание лучшего учителя в Хогвартсе.

Выходя утром из комнаты, едва не наступила на коробку шоколада. Ни записки, ни открытки. Видимо, отправитель пожелал остаться неизвестным.

Забавно».

* * *

В одно из вечерних дежурств Панси столкнулась с Коннором на шестом этаже. Она поняла, что ее старания не появляться в людных местах, насколько это вообще возможно, привели к успеху, потому что в первую минуту преподаватель Защиты от темных искусств принял Паркинсон за студентку и попытался снять баллы, но, так как на ней не было формы, не сумел определиться с факультетом.

Панси бы посмеялась, однако во время этого разговора ей удалось выяснить не слишком веселую вещь: Коннор был безумно счастлив, что Снейп и Грейнджер расстались — событие, остававшееся в тайне не более суток. Конечно, Коннор не сказал ничего напрямую, но ведь открытые заявления далеко не всегда обязательны.

Несмотря на сложившиеся правила, Паркинсон попыталась выпытать у Грейнджер, чем она, гриффиндорка, не угодила главному ненавистнику слизеринцев, но Гермиона быстро дала понять, что ей не хочется обсуждать данную тему.

К концу октября Панси, вопреки здравому смыслу и собственным намерениям, перестала беспокоиться о чем бы то ни было, кроме работы, познав блаженство истинного трудоголика. Вычитанная невесть где фраза о том, что непрерывный труд — самая прочная преграда, которую способны воздвигнуть люди, чтобы запретить себе думать, приобрела для Паркинсон новый смысл: любая работа, выполняемая добросовестно и качественно, отнимает столько времени, физической и душевной энергии, что практически исчезает само желание мыслить о посторонних вещах. Правда, Панси это даже нравилось.

Собственно, разрываясь между традиционным школьным безумием и подготовкой к занятиям, созерцанием угрюмого лица Снейпа и непонятных перепадов настроения у Грейнджер, проделками младших школьников и личными драмами старших, Панси могла позволить себе сесть и спокойно подумать не чаще двух раз в неделю.

Как правило, эти свободные минуты совпадали с визитами Грейнджер.

Очередным открытием для профессора Паркинсон оказалось расположение к ней старшекурсниц, особенно слизеринских. Теперь уже нельзя было разобраться, кто из девушек первой возвел Панси в ранг советницы по личным вопросам, но поток студенток, желающих посекретничать с преподавательницей Маггловедения, не иссякал. В первый раз Паркинсон ухмыльнулась, во второй — слегка напряглась, на третий — позволила себе расслабиться и поговорить с девчонкой по-дружески, наплевав на субординацию и внутреннюю необходимость держаться подальше ото всех.

Пятой или шестой из старшекурсниц, которым отчего-то потребовался совет профессора Паркинсон, оказалась Люси Малфой, за неделю до Хэллоуина задержавшаяся после очередного заседания «Римского клуба», посвященного возможностям торговли простыми зельями с магглами. Под прикрытием обсуждения этой проблемы студентка буквально завалила Панси вопросами, отдельно уточнив, с какими сложностями она столкнулась как чистокровная волшебница, оказавшись без средств к существованию в центре маггловского Лондона. Панси, замотанная в преддверии Дня Всех Святых, мысленно уже спала, поэтому подобный интерес ее нимало не насторожил. Она вспомнила об этом разговоре только пару дней спустя, когда Люси подошла снова и спросила уже напрямую: «Как вы думаете, я могла бы жить среди обычных людей?»

На этот раз Паркинсон подбирала слова куда тщательнее, сделав в памяти зарубку осведомиться у Снейпа, откуда у Малфой подобные мысли. Не все гладко дома? Проблемы с деньгами?

К профессору Зелий Панси удалось подступиться не сразу. Упрямство Гермионы, ставшее причиной разрыва отношений со Снейпом, граничило с глупостью и превратило его в еще более невыносимого слизеринского ублюдка, чем в годы учебы Поттера и компании, хотя это казалось невозможным. Мало того, Северус Снейп категорически отказывался общаться с Панси Паркинсон, будто в этом разрыве была виновата именно она. Чтобы задать вопрос бывшему декану, ей пришлось буквально загнать его в угол, а точнее, на верхнюю площадку Астрономической башни, потратив на это слишком много драгоценного времени и сил.

— Сэр, если вы сейчас же со мной не поговорите, я наложу на вас Ступефай или Инкарцеро и оставлю прямо здесь. Замерзать, — задыхаясь, выговорила Панси, не делая ни малейшей попытки достать палочку.

Снейп принял позу «Типичный слизеринский декан» и вопросительно поднял левую бровь:

— И вы действительно полагаете, мисс Паркинсон, что у вас получится? Серьезно? Не боитесь, что выйдет наоборот?

Панси попыталась отдышаться, затем продолжила:

— А вы не боитесь, сэр, так и остаться одиноким и нелюбимым?

Она поняла, что перегнула палку, когда мрачно-невозмутимый Снейп заметно изменился в лице от ее наглости.

— Простите, — быстро сказала Паркинсон. — Я устала. Это неуместно. Но мне действительно нужно с вами поговорить.

— Ну так говорите! — выплюнул Снейп, отворачиваясь и складывая руки на груди.

Слегка огорошенная, Панси секунд пятнадцать собиралась с мыслями, прежде чем задать интересующий ее вопрос:

— Вы не в курсе, сэр, у Малфоев какие-то проблемы?

— Насколько мне известно, нет, — Снейп повернулся к ней, нахмурившись. — Почему вы спрашиваете?

— Люси задает странные вопросы, — пожала плечами Панси. — Очень странные вопросы о том, как мне удалось выжить без магии.

Преподаватель Зелий ехидно усмехнулся:

— Мисс Паркинсон, подумайте, часто ли на вашей памяти юная леди из чистокровной семьи получала право на самостоятельность до того, как оказывалась замужем за выбранным родителями человеком? А мисс Малфой встречается с мистером Лимом — полукровкой — последние два года. Полагаю, у вас должно хватить проницательности, чтобы связать эти факты между собой.

Панси в изнеможении прислонилась к каменной стене:

— Я идиотка.

Снейп снова ухмыльнулся, отворачиваясь. Несколько минут оба молчали. Затем профессор произнес нейтральным тоном:

— Значит, нелюбимым?

Паркинсон изумленно поморгала пару секунд, пока поняла, что именно он имеет в виду.

— Вообще-то нет.

— В самом деле? — Снейп резко обернулся, взмахнув полами мантии.

— Вы и сами это знаете, — безразлично ответила Панси. — Если бы... — она осеклась.

Профессор приблизился, хищно прищурившись:

— Ну? Продолжайте, мисс Паркинсон. Если бы — что?

Панси машинально отметила, что Снейп с Грейнджер порой становились пугающе похожими друг на друга. Она опустила глаза, чтобы не видеть бледного лица профессора, и быстро закончила фразу:

— Если бы у вас обоих было поменьше упрямства, все было бы иначе.

Профессор Зелий попытался прожечь нахалку негодующим взглядом:

— Вы помните, с кем разговариваете, мисс Паркинсон?!

— При всем уважении, сэр, вы сами спросили, — пожала плечами Панси, поворачиваясь к Снейпу спиной и направляясь к лестнице.

К счастью, Паркинсон удалось сдержать рвущийся на волю смех, пока расстояние между ней и слизеринским деканом не стало достаточно безопасным.

* * *

31 октября 2003 года

Канун Дня Всех Святых не задался с самого утра: казавшийся внушительным запас кофе и сигарет незаметно сошел на нет, а нервное напряжение последних недель достигло апогея. Вдобавок студенты в ожидании праздника были не согласны с мнением профессуры относительно необходимости занятий, поэтому буквально срывали урок за уроком.

Раздраженная творившимся на занятиях безумием, Панси со злорадством предвкушала вечернее дежурство во время бала. Ей предстояло находиться в саду вместе с Роландой Хуч. По своему опыту Паркинсон знала, что именно это место предпочитали многочисленные парочки, а значит, при желании можно будет лишить факультеты десятка-другого баллов. Поглощенная подобными мыслями, Панси даже не подумала нарядиться по случаю праздника, в отличие от той же Грейнджер, которая наконец-то перестала напоминать призрак Серой Дамы.

Паркинсон успела снять по три балла с Хаффлпаффа и Равенкло, спугнув ребят с шестого курса, а потом Невилл Лонгботтом, предположительно, дежуривший в коридорах второго этажа, неслышно возник за ее спиной:

— Я не знал, что мы играем в прятки.

Панси подпрыгнула на месте, жалея, что на территории Хогвартса нельзя аппарировать. Стиснув зубы, она все-таки ответила:

— Я не знала, что мы общаемся.

Невилл усмехнулся. Паркинсон с тяжелым вдохом снова повернулась к нему спиной, машинально поежившись — в саду было прохладно.

— По-моему, мы общаемся сейчас, — тем же чудным невозмутимым тоном, от которого Панси так хотелось скрипеть зубами, сказал Лонгботтом, набрасывая на ее плечи свою мантию.

— По-моему, не стоит, — Паркинсон заметила загадочное шуршание в кустах слева и двинулась туда широким шагом.

В кустах, однако, никого не оказалось, а Невилл не отставал ни на шаг.

— Я не понимаю, почему ты злишься. Теперь.

Последнее, чего хотелось сегодня Паркинсон, так это общаться с Лонгботтомом. Во-первых, где-то рядом находилась мадам Хуч, следовательно, о соблюдении тайны можно было забыть. Хуч — это не Снейп и даже не Грейнджер. Обязательно кому-нибудь разболтает, во всяком случае, Трелони — точно. Во-вторых, их разговор слишком напоминал стандартные выяснения отношений между влюбленными. И это приводило в ужас.

Прекрасно понимая, что Невилл не отстанет, раз уж впервые за месяц решился подойти, Панси схватила его за руку и потянула в тень одной из каменных арок, куда не доставал свет фонарей.

— Я достаточно ясно объяснила, — прошипела она, стягивая с себя мантию Лонгботтома.

— Видимо, недостаточно ясно, — Невилл смотрел открыто и спокойно, будто не было в мире ничего естественней, чем подобный разговор. — Ты перестанешь прятаться?

— Не понимаю, о чем ты, — устало соврала Панси.

— Тебя сложно найти. Ты вообще когда-нибудь ешь? — Лонгботтом стоял близко, слишком близко. На мгновение Паркинсон показалось, что сейчас он снова ее поцелует.

Дыхание перехватило, нечто внутри отозвалось сладким томлением.

Панси моргнула, прогоняя морок:

— Вне всякого сомнения. Только тебя это не касается.

Глаза Невилла смеялись, хотя тон не изменился ни на йоту:

— Мне кажется, касается.

— Тебе кажется, — мрачно отрезала Панси, протягивая ему сложенную мантию, как бы проводя невидимую черту.

Несколько секунд Невилл, улыбаясь, смотрел ей в глаза. Дальнейшие события Паркинсон не могла бы объяснить даже самой себе.

Она попросту потеряла контроль над собой, только и всего.

Мантия с шелестом оказалась на каменных плитах школьного двора, а Панси Паркинсон, чуть качнувшись вперед, — прямо в надежном кольце рук Невилла Лонгботтома.

От него одуряюще пахло полынью и зверобоем, а кожа была горячей, словно его била лихорадка. Полностью утонув в ощущениях, Панси запустила озябшие руки под рубашку Лонгботтома, вытащив ее из брюк. Невилл чуть вздрогнул, но не отодвинулся, позволяя Паркинсон огладить прохладными ладонями его спину... кожа под пальцами оказалась неожиданно нежной, как у ребенка... его дыхание шевелило короткие волоски на шее Панси...

Безумие, чистое сумасшествие. Не объятие, не поцелуй, а самое настоящее помешательство. Одно-единственное желание: быть ближе, еще ближе, еще ближе...

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Панси вдруг остро осознала, что пуговицы блузки уже расстегнуты и ночной воздух приятно холодит голое тело.

Будто увидела обоих со стороны и пришла в ужас: волосы у нее наверняка взлохмачены точно так же, как и у Невилла; губы припухли; ее мантия и блузка нараспашку, как и его рубашка.

Панси словно очнулась от наваждения. Тяжело дыша, она отстранилась и уперлась ладонью в грудь Лонгботтома, отталкивая.

Образец нравственности, ничего не скажешь.

Педагоги, акромантул раздери.

Паркинсон с усилием отвела взгляд от ключицы Лонгботтома, на которой наливался багрянцем след от ее поцелуя, и сглотнула комок в горле, пытаясь прийти в чувство. На лице Невилла нельзя было прочитать никаких эмоций.

Не глядя друг на друга, они привели себя в порядок.

«Только ничего не говори. Ничего не говори. Не надо ничего говорить!»

В который раз угадав ее мысли, Лонгботтом ушел молча, оставив забытую мантию лежать бесформенной кучей на полу. Панси подобрала ее, расправила ткань несколькими нервными взмахами палочки, набросила поверх собственной и отправилась дежурить дальше.

Руки меленько тряслись, в голове было пугающе пусто.

* * *

10 ноября 2003 года

Панси хотелось бы наивно верить, что Хуч не стала свидетельницей ее внезапной и прискорбной потери разума, но, столкнувшись с ней в коридоре на следующее утро, Паркинсон похоронила свою надежду: судя по загадочно-насмешливому лицу Роланды, она видела и слышала абсолютно все.

Пару дней спустя школьная сова принесла банку растворимого кофе, точь-в-точь такого же, как Паркинсон покупала в Лондоне, и записку: «Ну, и что же это было?» Записку Панси выбросила, а вот осведомленность Лонгботтома о ее кофейных пристрастиях посчитала странной. Грейнджер на все вопросы отшучивалась и то и дело хихикала. Примерно так же вели себя и студентки-старшекурсницы, из чего Панси заключила, что сплетня о профессорах Гербологии и Маггловедения успешно пошла в народ. Ну да, глупо было бы надеяться, что никто их не заметит, тем более в саду.

Глупо, как глупо!

Паркинсон, впрочем, старалась вести себя точно так же, как и до Хэллоуина, по-прежнему не появляясь в Большом зале во время трапез и практически не выходя в коридоры на переменах. Лонгботтома, казалось, подобное положение вещей полностью устраивало, потому что встреч с Панси он больше не искал, ограничиваясь анонимным дарением кофе и шоколада, который Паркинсон скармливала студентам.

Грейнджер с тем же мерзким хихиканьем сообщила, что это все прелести конфетно-букетного периода, поэтому надо просто потерпеть. От проклятия позаковырестей Гермиону уберегло только то обстоятельство, что она прошептала сие во время пятничного педсовета в кабинете директора, а привлекать к себе излишнего внимания Панси не хотелось. Она и так от его недостатка не страдала.

Спасаясь от нестерпимого желания сесть и решить, что все это было и что все это значит, Паркинсон постаралась снова уйти в работу с головой. МакГонагалл, будто специально стремилась облегчить преподавательнице Маггловедения задачу, потребовала срочно сдать предварительный отчет, списки студентов, опаздывавших на занятия в течение семестра, студентов, которым были выставлены неудовлетворительные оценки за контрольные и домашние работы, студентов, которым были назначены отработки, и так далее, и так далее, и так далее... У Панси просто голова шла кругом от всех этих списков. Кроме того, стандартную подготовку к урокам на следующей неделе и проверку контрольных работ никто не отменял. Так что Паркинсон пришлось засесть в кабинете на оба выходных дня, обложившись пергаментами и учебниками.

Она спохватилась, что не видела Грейнджер с того самого пятничного совещания, только к вечеру воскресенья. Это было странно, потому что в последнее время субботние и воскресные вечера они всегда проводили вместе за чашкой кофе. Конечно, отправляться на поиски вряд ли стоило, но все-таки было непонятно, куда подевалась Гермиона. Мысль о том, что преподавательница Чар точно так же корпит над бумагами, Панси отбросила как невозможную: у педантичной до тошноты Грейнджер все списки были готовы еще до педсовета, а времени на подготовку к урокам она тратила в три раза меньше, чем Паркинсон.

От Грейнджер мысли перескочили на Снейпа, а с него — традиционно — на Лонгботтома.

Промучившись с оставшимися контрольными минут пять, Панси пришлось смириться наконец с тем, что поработать сегодня уже не удастся — перегруженный мозг объявил забастовку.

«К тому же, дорогая Паркинсон, как бы тебе ни хотелось сунуть голову в песок, некоторые вещи не помешало бы обдумать».

Панси была удивительно невежественна во всем, что касалось противоположного пола. Нет, она могла разобрать по полочкам тот или иной поступок любого человека и дать неплохой совет. Но если дело касалось самой Паркинсон, тут она являла наглядную иллюстрацию пословицы: «Кто умеет — делает, кто не умеет — учит».

Вероятно, прежде всего, проблема была в ее микроскопическом опыте так называемых романтических отношений. В школе она считалась девушкой Малфоя, несмотря на то, что Драко никогда не уделял ей особого внимания, ограничиваясь подарками на Рождество. Пару месяцев на шестом курсе она встречалась с Блейзом Забини, который, как истинный сын своей матери, планировал найти себе чистокровную жену с приличным состоянием. Раскусив Забини, Паркинсон отправила его прямиком в объятия Дафны Гринграсс. Примерно полгода на седьмом курсе Панси «дружила» с Ноттом — никакой романтики, ни грамма привязанности, только взаимное удовольствие на фоне всеобщего безумия. Еще был Адам — первый и последний ее мужчина за пять лет изгнания.

Ни в одного из них она не была влюблена.

Иногда Панси казалось, что она просто не создана для всей этой чепухи: стихи, свидания под луной, невозможность дышать друг без друга и прочее, прочее, прочее. Ее разум всегда оставался холодным, сердце — равнодушным, и никто и никогда не мог заставить Панси Паркинсон потерять голову.

До того самого момента, как она вошла в Большой зал первого сентября и поймала на себе внимательный взгляд карих глаз, лучившихся теплом.

«Да, черт побери, все началось именно тогда!»

Панси резко встала, одним движением сгребла непроверенные контрольные работы в ящик стола и отправилась на поиски Грейнджер. Панси срочно была нужна порция разговоров ни о чем и собеседник, который не станет задавать неудобных вопросов.

В комнате Гермионы не было, как и в библиотеке. Не оказалось Грейнджер и в учительской, зато там лежал свежий номер «Пророка», при взгляде на который у Панси мигом вылетела из головы вся любовная чушь.

«Очередной скандал в Хогвартсе: преподавательница Маггловедения — Упивающаяся смертью?

Наши постоянные читатели, разумеется, помнят, что изменения в кадровом составе Хогвартса неоднократно вызывали вопросы у широкой общественности и заставляли задуматься о компетентности директора школы. Несмотря на то, что в настоящий момент директором является Минерва МакГонагалл, известная своей принципиальностью и безупречной репутацией, многие проблемы Хогвартса, унаследованные от эксцентричного Альбуса Дамблдора, явно остаются актуальными.

Все мы помним, как сложно было найти преподавателя Защиты от темных искусств, так как на этой должности якобы лежало проклятие Того-Кого-Нельзя-Называть. Однако уже пять лет данную дисциплину успешно ведет бывший аврор Джон Коннор. Но, очевидно, так называемое проклятие Хогвартса никуда не делось.

Произошедшая в этом году замена опытного и во всех отношениях безупречного преподавателя Маггловедения мадемуазель Патриции Дюпри буквально шокировала членов Попечительского совета Хогвартса. Эту должность в обход других, более компетентных кандидатов, получила некая мисс Панси Паркинсон.

Невинная жертва судейского беспредела или?..

Как удалось выяснить специальному корреспонденту «Ежедневного пророка», мисс Паркинсон была студенткой Хогвартса (Слизерин) до тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Она происходит из древней чистокровной семьи, будучи единственной наследницей огромного состояния. Наилучшим образом мисс Паркинсон проявила себя в период директорства печально известной Долорес Джейн Амбридж, которая прославилась суровыми наказаниями и созданием Инспекционной дружины.

Можно было бы наивно предположить, что мисс Паркинсон, занимавшая в тот год пост старосты Слизерина, являлась одной из немногих студенток данного факультета, принявших сторону Гарри Поттера и выступивших против тирании Амбридж, однако все говорит о том, что эта девушка была одной из наиболее активных участниц Инспекционной дружины.

Мало того, уважаемые читатели, именно Панси Паркинсон пыталась захватить Гарри Поттера и отправить его в руки Сами-Знаете-Кого во время битвы за Хогвартс.

Кроме того, мисс Паркинсон не имеет даже свидетельства о сдаче Т.Р.И.Т.О.Н., поскольку еще до окончания седьмого курса была признана Визенгамотом виновной в совершении ряда преступлений против магглов. Срок ее изгнания из волшебного мира истек всего несколько месяцев назад.

Процесс против мисс Паркинсон был строго секретным, поэтому обстоятельства дела нам неизвестны. Однако сомнений нет: Визенгамот не мог осудить на пятилетнее изгнание с полной конфискацией имущества невиновного, а значит, преступления мисс Паркинсон были достаточно серьезными.

И такому человеку доверили формировать образ маггловского мира у наших детей?

Римский клуб — новые Упивающиеся?

Тревожно становится при мысли, какое огромное влияние имеет профессор Паркинсон на неокрепшие умы юного поколения. Как стало известно, преподавательница Маггловедения создала в Хогвартсе некий кружок по интересам для старшекурсников. Название этого общества — «Римский клуб» — явно указывает на приверженность мисс Паркинсон к римской мифологии. Думаем, не нужно напоминать читателям, что римские боги были бессмертны, а ведь именно бессмертие — главное, чего всегда хотел Сами-Знаете-Кто.

Мы лишь указываем на неопровержимые факты, выводы делайте сами, уважаемые читатели. Мы уверены лишь в одном: чем дольше мисс Панси Паркинсон сохраняет свою должность, тем более явной становится угроза, нависшая над всеми нами».

Дочитав статью до конца, Панси бессильно опустилась в кресло у камина. С разворота ей улыбалась ее собственная колдография семилетней давности: Паркинсон, Булстроуд, Гойл, Крэбб, Нотт. У каждого на груди значок Инспекционной дружины. Панси даже не помнила момента, чтобы они колдографировались вот так, все вместе.

«Накаркала, идиотка!»

Самое ужасное — по сути, в статье не было ни слова неправды. Факты. Конечно, искаженные, поданные под нужным соусом из недомолвок, но все же — факты.

И что делать? К кому идти за защитой?

А главное — стоит ли?

Нет, стоп. Она побеждала раньше, выиграет и теперь. Нужно бороться за то, что тебе принадлежит. До конца.

Панси встала, раздумывая: посетить директора или отправить сову Грейнджер? Или найти Снейпа, может, подскажет что полезное?

Пока она решала, дверь учительской распахнулась, и вошел Лонгботтом. Он выглядел неожиданно уставшим и мрачным. Паркинсон оторопело уставилась на него, а потом нервно расхохоталась. Невилл терпеливо дождался, когда она немного успокоится, прежде чем спросить:

— И что смешного?

— Нет, ничего, просто... — Панси, не удержавшись, снова прыснула. — Просто... это все так... так типично для моей жизни...

— Завтра перед завтраком зайди к директору, — перебил Невилл ее бессвязное бормотание. — И иди спать. Уже за полночь.

— Я не могу спать! — почти закричала Панси. — У меня кризис, каждый день кризис! У меня полно проблем из-за этого поганого Волдеморта, из-за Поттера, из-за всей этой чепухи! Я прожила бы прекрасную жизнь, ни в чем не нуждаясь, не чувствуя, что я — никто! Ладно, я смирилась, что мне придется расплатиться пятью годами жизни за свои слабости, мне даже понравилось работать здесь, у меня стало получаться, но им все мало, мало! А еще ты!

— Прекрати истерику! — тоже разозлился Лонгботтом. Подскочил к Панси и встряхнул ее за плечи так сильно, что у нее зубы клацнули. — Никто не виноват, что в твоем прошлом полно темных пятен.

— И денег, — вставила Панси с ухмылкой.

— При чем здесь деньги? — нахмурился Невилл.

— Деньги всегда при чем-то, — Паркинсон попыталась высвободиться, но он по-прежнему крепко держал ее за плечи. — Пусти, я успокоилась.

— Нет, — покачал головой Лонгботтом.

— Да, — возразила Панси, усердно глядя в сторону.

— Нет. Если ты мне расскажешь — от начала до конца, — во что ты ввязалась, может быть, я смогу тебе помочь. Если ты мне расскажешь.

Ей хотелось сделать это.

Она доверяла Лонгботтому.

Паркинсон попыталась вырваться еще раз — для очистки совести, глубоко вздохнула и ответила:

— Я не могу. Ничего не могу рассказать.

И расплакалась навзрыд, как не плакала с трех лет. Уткнулась в плечо Невилла, моментально промочив его свитер насквозь. Панси и сама не понимала, отчего плачет: то ли от невозможности спокойно жить, не тревожась ни о чем, то ли оттого, что наконец окончательно призналась самой себе — она была влюблена в Лонгботтома.

Высшее образование говорит лишь о том, что вы знаете, где искать ответы на вопросы...

NA

На завтраке отсутствовала добрая половина педагогического коллектива: ни Грейнджер, ни Снейпа, ни Лонгботтома. Не было даже директора МакГонагалл, которая после утренней беседы о работе в целом и срочном заседании Попечительского совета в частности довела Паркинсон до дверей Большого зала и исчезла. Панси с превеликим удовольствием последовала бы за Минервой, но в свете последних событий это слишком уж походило на бегство. Под перекрестными взглядами коллег и студентов Паркинсон сидела как на иголках, впервые в жизни сочувствуя Поттеру.

«Железный человек, на него весь пятый курс пялились, и я в том числе, а он так никого и не убил».

После вчерашней истерики Панси уснула как убитая — Невилл довел ее до комнаты и заставил выпить успокоительное зелье. К счастью, обдумывать, как общаться с Лонгботтомом и что вообще делать с этой самой любовью, теперь не было ни необходимости, ни возможности — все существо Паркинсон было сосредоточено на решении двух вопросов: как выпутаться и где пропадает Грейнджер.

У Панси имелись, разумеется, некоторые предположения, куда могла отправиться Гермиона, но чтобы вот так исчезнуть, ничего не сказав, не объяснив все четырежды и не извинившись двадцать раз, — на Грейнджер это было не похоже. МакГонагалл вскользь обронила, что преподавательница Чар взяла вынужденный отпуск за свой счет, а все ее пары заменены в расписании на другие.

С собственными проблемами у Панси дела обстояли куда хуже. В пятницу должно было состояться внеочередное заседание Попечительского совета, на котором решат, уволить ли Паркинсон к дьяволу, или же позволить доработать до конца семестра. И тут Панси тоже ничего не могла поделать: ее даже не приглашали на собрание. Минерва, разумеется, обещала стоять на своем до конца, но и она не была всесильна.

За эти два месяца Панси пару раз слышала, что Люси Малфой сетовала: самое интересное происходило в Хогвартсе задолго до того, как их поколение выросло. Паркинсон пропускала эти глупости мимо ушей, но сейчас точно бы могла ответить Люси, что отдала бы все на свете, чтобы родиться в другую эпоху — где не было ни Лорда с его манией величия, ни Дамблдора с бредовыми идеями о великой силе любви.

Дни поплыли, будто в тумане. Сова, посланная Гермионе, прилетела обратно с коротенькой запиской: «Вернусь семнадцатого. Гарри поможет». Что именно Грейнджер имела в виду, Панси не поняла, да и не пыталась понять.

В четверг, тринадцатого ноября, в кабинет Маггловедения пришли семикурсники, те самые, с которыми был придуман «Римский клуб». Они съели все конфеты «анонимного» дарителя, выбирали название для газеты Хогвартса. Панси прохохотала весь вечер. Никто из студентов так и не решился спросить, уволят ли профессора Паркинсон с работы, но глаза у многих были печальные, несмотря на веселье.

Вечером пятницы, после заседания, глава Попечительского совета прислал Панси длинное пространное письмо, заканчивающееся словами: «К сожалению, большинство членов совета сошлись во мнении, что Вы можете доработать до конца семестра, согласно Вашему контракту. Однако в постоянной работе, а также рекомендациях Хогвартс Вам отказывает. Кроме того, Вы должны прекратить деятельность так называемого «Римского клуба». Уверен, Вы не планировали продолжать работу педагога, поэтому данное решение совета никак не повлияет на Вашу дальнейшую карьеру».

Это был конец. Шах и мат. Никакой надежды ни на что.

Так как Грейнджер еще не вернулась, Панси дежурила сегодня одна: всю ночь бродила по коридорам с чашкой кофе в руке. В шесть утра она застукала Лонгботтома под своей дверью с очередной коробкой шоколада. Не сдержавшись, высказала ему все, что думала о подобном идиотизме. К сожалению, говорить пришлось шепотом, чтобы не разбудить остальных коллег, поэтому впечатление, очевидно, смазалось.

— Мы не в детском саду, в конце концов! — резюмировала Панси, когда окончательно выдохлась.

По лицу Невилла было заметно, что всю ее тираду он благополучно пропустил мимо ушей.

— Что?! — не выдержав, рявкнула Панси.

— Ты уже решила, стоит ли меня ненавидеть за то, что я тебе нравлюсь?

Она на мгновение прикрыла глаза.

«Дыши. Просто дыши».

— Ты в курсе, что ты невыносим?

— Да, Снейп не уставал повторять это на каждом занятии.

Невилл стоял, прислонившись к ее двери. Руки в карманах, какие-то фенечки на левом запястье, голова насмешливо наклонена влево. И рубашка. Та самая.

«Соберись, тряпка!»

Панси помотала головой, собираясь с мыслями:

— Вот в чем дело: для тебя все это — игра. Весело, приятно, непринужденно. Но не для меня. У меня нет на это времени. Мое время истекло. Пожалуйста, оставь меня в покое!

Она хлопнула дверью перед его носом, стараясь не расплакаться.

Все было плохо, очень плохо. От самой себя тошнило, Грейнджер исчезла, Лонгботтом достал. Не стоило, совсем не стоило впускать кого-то в свою жизнь. Все происходит в точности как всегда. Люди, без которых не представляешь существования, исчезают, оставляя наедине с насмешливым внутренним голосом.

Люди просто уходят. Всегда.

В ожидании рассвета Панси выкурила три сигареты, выпила еще две чашки кофе. А сразу после завтрака отправилась в Аврорат, к куратору.

Из кабинета Джорджа Конноли Паркинсон вышла мрачная и со списком вакансий в руке, который незамедлительно разорвала на кусочки. Смешно надеяться найти новую работу после разгромной статьи в «Пророке». Куратор выглядел уставшим. Похоже, как это ни странно, он действительно переживал за нее. Спрашивать в стенах Аврората, известно ли Конноли, кто заказал статью, было бы невероятно глупо. Вообще, не стоило заводить разговор о том, что кто-то всеми силами старается помешать Панси снова стать полноправной гражданкой магической Британии.

Оставалось лишь одно — смириться. В конце концов, после увольнения из Хогвартса она всегда могла вернуться к магглам. Паршиво, конечно.

Наверное, все так и должно было быть.

Панси медленно пошла по коридору, погруженная в свои мысли, как вдруг услышала собственное имя из-за неплотно прикрытой двери.

— Ты можешь помочь Паркинсон.

— Послушай, я...

— Я говорю, что ты можешь ей помочь!

Голоса были одновременно и знакомы, и незнакомы. Не задумываясь об этом, Панси замерла, как мышка, дыша через раз.

— Слушай, ты ведь ничего не знаешь!

— Все я знаю. В мае девяносто восьмого мне предложили участвовать в одном эксперименте. Сулили многое — деньги, славу. Я ответил, что деньгами меня обеспечили родители, да и славой я не обделен. И кажется мне, что я навел того странного типа в маске на мысль о том, что можно использовать кого-то более слабого и незащищенного. Как Паркинсон.

— Нев, слушай, я...

— Я знаю, что ты пришел в Аврорат намного позже, Гарри. Я знаю, что даже сейчас твои решения значат очень мало, хоть ты и числишься главой Аврората. Но ты ей должен. Мы все ей должны.

Поттер и Лонгботтом. Этот разговор ей чудится. Это все недосыпание и пониженное давление. Этого просто не может быть.

— Ты думаешь, я не хочу ей помочь?! — Поттер явно разозлился. — Думаешь, мне все равно, что будет со всеми ними? То, что Аврорат делает с ребятами, с Панси, — низко. Я не для этого боролся против Волдеморта!

— Я знаю.

— Я перерыл все документы, пытаясь найти лазейку. Но она подписала договор. Все они подписали договор. Все по закону.

— Я знаю.

— Я устал, Невилл. Ничего не изменилось. Мы воевали зря.

— Я знаю, — в третий раз обреченно повторил Лонгботтом.

Наступила тишина. Слышно было только, как тикают часы в кабинете Поттера. Панси безумно захотелось войти в комнату и сказать, что она все знает. Что Поттеру не нужно больше лгать, притворяться. Что она все понимает и прощает.

Потому что внутри у нее огромная дыра, которую ничем не заполнить.

Потому что ей уже так восхитительно все равно!

— А если... если я женюсь на ней?

Паркинсон прикусила согнутый палец, чтобы не рассмеяться. Снейп бы сказал, что гриффиндорство — это диагноз.

— Она перестанет быть Паркинсон, ей не нужно будет надеяться на милости этих ваших... экспериментаторов! И будет жить. Просто жить.

«Как романтично, да, Панси?»

— Вообще, это мысль... — медленно произнес Поттер. — Твое имя даст ей защиту.

«Поттер, ты что, сбрендил?!» — едва не заорала Панси.

— Но неужели ты готов жениться на ней? По-настоящему, выполнив все ритуалы? Развод при таком браке почти невозможен.

— А кто сказал, что я собираюсь разводиться? Я люблю ее.

«Кто-то из нас определенно сошел с ума», — отстраненно подумала Панси, прислоняясь к стене.

Непостижимо.

Мир и правда безумен.

* * *

Панси вернулась в Хогвартс с головной болью и ужасным бардаком в душе.

Выходя от куратора, она была готова послать все к чертям, отказаться от дальнейших попыток вернуть свои деньги и просто уволиться. Но теперь... Очередной случайно подслушанный разговор не давал покоя.

Если предположить, что Лонгботтом сказал Поттеру правду, значит, эксперимент действительно преследовал какие-то совершенно иные цели. Следовательно, бежать было не так уж глупо.

А как же Милли, Грег и все остальные? Неужели просто уйти, наплевав на возможные последствия для друзей?

С другой стороны, что она может? Ей бы самой выбраться из этого болота, в которое медленно, но верно превращается ее жизнь.

Однако как здорово работает бог случайных совпадений. Минутой раньше, минутой позже — и она бы ничего не узнала. И рефлексировала бы, как полная идиотка, получив кольцо от Лонгботтома.

А эти нелепые, ненужные, непонятные отношения с Невиллом? Конечно, Панси сама была виновата, допустила, но — замужество?! Увольте, пусть даже оно несло ей прямую выгоду!

Хотя... Когда Невилл сказал, что любит ее, он явно не шутил. Правда, он признался в этом не ей, а Поттеру, но все-таки...

Где, черт побери, носит Грейнджер, когда она так нужна?!

Панси кружила по комнате, измеряя шагами ковер, пытаясь решить, что делать дальше, пока не заметила собственное отражение в зеркале. Бледная, потемневшие безумные глаза в пол-лица, волосы дыбом, потому что она то и дело их взъерошивала.

— Не сходи с ума! — строго сказала Паркинсон своему отражению. — Надо просто принять решение. И все.

На самом деле обдумывать было нечего. Панси четко осознавала одну простую истину о самой себе: несколько раз все тщательно проанализировав, она все равно всегда возвращалась к первоначальному решению, которое оказывалось наиболее логичным и верным.

Все очень просто. Дерись или беги.

А истерики из-за невозможности, трудности выбора вызваны лишь тем, что самое верное решение редко бывает приятным.

К вечеру субботы Панси привела себя в порядок, спокойным шагом дошла до учительской, отозвала директора в сторону и произнесла самым ровным тоном, на который была способна:

— Мне придется уйти.

МакГонагалл попыталась что-то сказать, но Панси перебила, не слушая:

— Вы сами это прекрасно понимаете. Мне все равно не дадут работать. Но, прежде чем уйти, я бы хотела кое-что исправить.

Минерва озадаченно приподняла бровь:

— Что именно?

— Я хочу отвезти студентов на экскурсию в маггловский Лондон, — уверенно сказала Паркинсон. — Музей мадам Тюссо, Тауэр, Букингемский дворец... Я говорила со старшекурсниками. Многие из них ничего не видели дальше Косого переулка и Хогсмита. Я думаю, это заслуживает внимания.

МакГонагалл слегка замялась, раздумывая. Толпа малолетних волшебников в центре Лондона под руководством злокозненной преподавательницы Маггловедения, которую практически отстранили от работы. Разумеется, это вряд ли могло понравиться Попечительскому совету.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась Панси, — почти всем семикурсникам уже есть семнадцать. Но остальные должны будут предоставить согласие родителей.

Минерва кивнула, решившись:

— Ну, хорошо! Только, вероятно, вам потребуется еще преподаватель с помощь?

— Да, пожалуй, — рассеянно отозвалась Панси.

Мыслями она была уже в Лондоне, составляла маршрут.

На следующее утро Панси обнаружила на столе в кабинете охапку душистых полевых цветов. Несмотря на досаду, выбросить их рука не поднялась.

* * *

22 ноября 2003 года

Оказалось, что, если ты действительно избегаешь человека, Хогвартс готов предоставить массу возможностей. Возникающие сами собой ниши, дополнительные лестницы и потайные ходы — замок, словно чувствуя желания Панси, помогал ей успешно скрываться ото всех, включая Лонгботтома, всю рабочую неделю.

Панси написала заявление об уходе, на котором МакГонагалл скрепив сердце поставила роспись. Тридцатого ноября профессор Маггловедения Панси Паркинсон должна была покинуть Хогвартс. Гермиона так и не вернулась и даже не прислала сову, что беспокоило не только Паркинсон. Снейп ходил чернее тучи, придирался ко всем и каждому, язвил и плевался ядом на три метра вперед.

Как она и рассчитывала, известие об экскурсии старшекурсники приняли с восторгом. Несовершеннолетние забрасывали родителей письмами с просьбой прислать разрешение, счастливые семнадцатилетки горделиво поднимали головы.

Субботним утром выяснилось, что на экскурсию вместе с Панси отправляют Лонгботтома.

— Я планировала отправить с вами профессора Грейнджер, но она еще не вернулась, — развела руками МакГонагалл. — Есть какие-то причины, по которым вам неудобно работать с профессором Лонгботтомом?

Панси выдавила жалкую улыбку в ответ и принялась заверять Минерву, что ей абсолютно все равно, с кем проводить субботнюю экскурсию.

Долгое воздержание — почва для греха? Так вроде бы говорят? Наверное, если бы она влюблялась в пятнадцать, как полагается, сейчас было бы проще, но — увы! Восемь часов практически наедине с человеком, который выводил ее из душевного равновесия самим своим присутствием! Помоги ей Мерлин. Панси всерьез опасалась, что под конец экскурсии может сама предложить Невиллу руку и сердце, просто чтобы перестать думать об этом.

Ради группы МакГонагалл разблокировала камин в своем кабинете, поэтому перемещение из Хогвартса в «Дырявый котел» прошло быстро. Около одиннадцати часов утра тридцать шесть студентов и двое преподавателей уже ожидали экскурсионный автобус на остановке недалеко от Трафальгарской площади.

— Я надеюсь, все помнят правила? — громогласно вопросила Панси, стоя вполоборота к ребятам.

— Воду не мутить, гида не пугать, — улыбнулась Люси из-за спин соучеников.

— Именно так, — приподняла левую бровь Паркинсон. — А то не хватало еще с Министерством потом разбираться...

Проще всего было купить билеты на специальный экскурсионный автобус. Они действовали сутки, можно было выйти на любой остановке, осмотреть окрестности, а затем сесть в другой автобус и поехать дальше. Так что, по сути, Паркинсон просто вывела студентов на прогулку.

То, что ученикам это по нраву, было видно невооруженным глазом: смеющиеся, колдографирующиеся исподтишка, несмотря на запрет на магию, счастливые, невероятно забавные в маггловской одежде без факультетских знаков отличия. С опаской пробующие маггловское мороженое чистокровки, магглорожденные, впервые посмотревшие на Лондон глазами приезжего.

Панси ощущала волны счастья, излучаемого этой разношерстной, но веселой компанией. Смеялась вместе с ними. И безумно желала, чтобы ей снова было семнадцать, шестнадцать, пятнадцать... Вернуться назад, прожить заново, иначе, лучше.

— Ничего не изменилось бы, — услышала она.

Изумляться тому, что Невилл думает о том же, о чем и она, Панси не стала. Она уже начинала привыкать.

— Почему ты так думаешь?

Паркинсон сидела на скамейке в Кенсингтонском саду, студенты получили свободное время под честное слово. Лонгботтом снова подкрался сзади, по своему обыкновению, положил руку ей на плечо. Панси даже не стала ерничать — слишком хорошо ей было, не хотелось все портить.

— Неверно думать, что все сделала бы иначе, будь у тебя такая возможность, — пояснил Невилл. — Ты поступила бы точно так же. Ничего не изменилось бы. Ну, или ты не стала бы такой, как сейчас.

Панси хмыкнула. Она не отказалась бы от того, чтобы никогда не становиться такой, как сейчас. Впрочем...

Был бы у ее альтернативной копии такой чудесный осенний день в Кенсингтонском саду?

Едва ли.

Желтый кленовый лист, сорванный с ветки порывом ветра, опустился прямо ей на колени.

— Вся соль в том, что было раньше: курица или яйцо? — лениво сострила Паркинсон, разминая лист между пальцами.

— Все равно это не имеет значения, — ей показалось, что Невилл пожал плечами.

Лонгботтом был прав.

Прошлое не имело никакого значения.

Наверное, спокойствие и тишина, царившие в парке, размягчающе действовали на мозги. А может, подписанное заявление об уходе или ее решение о возвращении в маггловский мир были причиной. Не так уж важно. Главное — Панси чувствовала себя невероятно легко.

Решение было верным.

Впереди целая жизнь.

Можно веселиться дни и ночи напролет, проматывая остатки накоплений.

Несколько дней гулять по улицам Лондона, питаясь только кофе, курить по три пачки в день, работая по ночам.

Написать книгу, не особенно утруждая себя сюжетом — фантастика как раз входит в моду.

Вернуться в журналистику и прилежно сочинять нелепые статейки.

Неважно.

Только двадцать три.

Грейнджер, напрочь запутавшаяся в собственных желаниях, и то старше на год.

А Лонгботтом... Лонгботтом старше ровно на месяц.

Когда Невилл чуть слышно произнес: «Мне нужно сказать тебе кое-что», Панси не смогла ни выругаться, ни посмеяться. Она всего лишь сжала его руку, которая все еще лежала на ее плече, и попросила:

— Не сегодня. Пожалуйста, только не сегодня.

Слишком уж чудесный был день.

После ужина в небольшом ресторанчике недалеко от Вестминстерского аббатства они стояли на остановке, чтобы вернуться к «Дырявому котлу». Люси, хохоча после каждого слова, рассказывала какой-то новый анекдот. Панси отстраненно подумала, что они смеются слишком громко для респектабельных школьников, но ей лень было делать замечания. В ожидании автобуса она от нечего делать разглядывала обновки студентов: яркие шарфы с символикой Англии, шляпы «Манчестер Юнайтед», сумки...

Именно поэтому Панси заметила, как проходящий мимо юноша в сером плаще как бы ненароком сунул руку в карман куртки Илая.

— Эй! — не подумав, возмутилась Паркинсон.

«Идиотка».

Словно в плохом фильме, Росс бросился бежать за вором. Панси ничего не оставалось, как побежать следом. Лонгботтом отстал, увязнув в толпе. Хвала Мерлину, у Люси с Грегом хватило ума задержать остальных, иначе они просто потеряли бы друг друга.

Но все это Панси отмечала уже самым краем сознания, потому что вор неожиданно кинулся через дорогу, прямо сквозь сплошной поток машин.

Росс — черт, черт, черт! — следом.

Перебегая дорогу вслед за парнями под ругань водителей, Паркинсон прокляла все: и собственную идею об экскурсии, и идиотизм Илая, который даже не подумал о магии, выполняя, между прочим, ее же, Панси, требование забыть на один день о волшебных палочках, и Поттера заодно, потому что Поттер всегда и во всем виноват, это же закономерно, иначе и быть не может, во всем виноват только Поттер...

У тротуара Росс замешкался, видимо, потеряв из виду вора.

Встал на дороге, осматриваясь.

Совершенно не замечая ничего вокруг.

Не слыша сигнала и визга тормозов.

И ее отчаянного вопля:

— Илай, черт побери!

«Идиот».

Она почувствовала удар о немилосердно твердое нечто, успев вытолкнуть глупого мальчишку прямо из-под колес не сумевшего затормозить автомобиля. До того, как свет померк, Панси успела подумать о палочке, которая — верх глупости! — все это время лежала в кармане куртки.

И еще о том, что зря она не позволила Лонгботтому ничего сказать.

Вначале была тьма.

В этой тьме не было имен, названий, слов, мыслей...

Только боль.

Невозможность сделать вдох.

И холод.

Потом в этот темный свинцовый кокон ворвались звуки. Кто-то хлопал дверьми, гремел металлом и сквозь зубы ругался на чем свет стоит.

Холодно. Холодно.

Неведомая музыка, ритм которой — биение сердца. Пульсация крови по тонким венам.

Непонятный, непривычный, неизвестный запах.

Боль.

Тьма.

Тело, это жалкое вместилище живой бессмертной души, отказывалось повиноваться.

Мышцы ныли — нудно и мучительно. Распухший язык едва умещался во рту. Голова не просто раскалывалась — Панси чувствовала себя Зевсом, только что породившим Афину Палладу. Правда, глаза при этом удалось открыть с первой попытки. На сером, явно видавшем лучшие времена потолке по-слизерински змеилась трещина.

Панси скосила взгляд влево — тумбочка, пустая койка, стул. Вправо — забранное решеткой окно без занавесей. И Грейнджер.

Гермиона спала, уронив голову на скрещенные руки. Каштановые волосы разметались по покрывалу, брови во сне были тревожно нахмурены. Паркинсон ощутила нечто очень похожее на облегчение и разочарование одновременно. Ее почему-то серьезно задело, что рядом не оказалось Невилла. Хотя, если бы он круглосуточно дежурил у постели больной, вероятно, Панси почувствовала бы раздражение, и только.

Страшно хотелось пить, но дотянуться до стакана на тумбочке у нее не получилось. Грейнджер вздрогнула и проснулась, непонимающе вытаращилась на Панси красными от усталости глазами.

— Ну, и какого Волдеморта тебя понесло в Лондон, Паркинсон? — наконец спросила Гермиона типично учительским голосом.

Панси попыталась ответить, но из пересохшего горла вырвался лишь невразумительный хрип. Грейнджер все поняла верно: придержала ее голову и поднесла стакан к губам. Сделав глоток, Паркинсон смогла достойно ответить:

— Надеюсь, ты развелась, Грейнджер?

Наверное, со стороны это казалось безумным, но свидетелей, к счастью, не было. Гермиона явно не торопилась просвещать Панси насчет ее диагноза и прочих радостей жизни, а полусерьезный-полушутливый разговор на вечные темы здорово отвлекал от боли.

Грейнджер грустно усмехнулась:

— Было не слишком весело и весьма унизительно.

— А уезжать из Хогвартса, конечно, было обязательно? — съязвила Панси, устало прикрыв глаза. — И использование совиной почты могло повлиять на ритуал, да?

— А что, ты по мне скучала? — Гермиона отвела взгляд, будто вспомнила что-то срочное.

Панси собиралась недоуменно промолчать, но ее вдруг осенило.

— Нет, не может быть! — она зло уставилась на Гермиону, позабыв о головной боли. — Ты не собираешься ему говорить? Да? И уехала, чтобы он, чертов легилимент, не узнал!

Грейнджер одарила Паркинсон серьезным взглядом исподлобья:

— И ты тоже не скажешь, пока я не разрешу.

Панси помолчала, кусая губы. Сил спорить с Гермионой не было, как и вообще каких-либо сил. Хотелось снова отключиться от эфира.

— Как была ты, Грейнджер, дурой, так дурой и осталась.

Грейнджер не стала отвечать и поднялась с места:

— Я позову колдомедика, чтобы...

— Просто скажи это, — перебила Панси.

Гермиона замерла, словно кролик перед удавом.

— Я... очень мало понимаю в медицине, — выдавила она.

— Ничего, я тоже, — криво ухмыльнулась Паркинсон.

Грейнджер села обратно на стул у кровати. Глубоко вздохнула и сообщила полу:

— Сотрясение мозга, вывих плеча, разрыв селезенки. Повреждения позвоночника. Применили более шести сложных комплексных зелий. Сердце не выдержало, несколько минут мозг не получал кислорода.

Она замолчала, гипнотизируя взглядом стакан. Вероятно, Панси полагалось испугаться или устроить истерику. Она на всякий случай попыталась пошевелить пальцами ног. Все было в порядке. Гермиона продолжала молчать, словно на поминках.

— И что? — не выдержала Панси. — Я жива, не парализована. К чему этот похоронный тон?!

— Сегодня двадцать четвертое ноября, — ровным голосом сказала Гермиона, вставая. — Я... Мы боялись, что ты уже не очнешься. Я позову колдомедика.

Панси уставилась в потолок, моргая. Ей очень хотелось расплакаться. Не от боли — от разрывающего сердце чувства, имени которому она еще не подобрала.

* * *

Когда Панси очнулась в следующий раз, палата была уже другая. Через открытую форточку доносились звуки улицы, холодный воздух шевелил желтые занавески. Симпатичная девушка лет девятнадцати в голубой мантии медика писала в блокноте, что-то тихо напевая себе под нос.

— О! — обрадовалась она, вскакивая со стула. — Вы пришли в себя. Отлично. Меня зовут целительница Стенвидж. Знаете, какое сегодня число?

Паркинсон подумала, что, возможно, Грейнджер ей приснилась, как и потолок с трещиной, решетки на окнах и диагноз.

— Не уверена, — осторожно ответила она, попытавшись сесть.

— Нет-нет! — остановила ее медичка. — На вас специальные заклинания, вам нельзя сидеть еще неделю — повредите позвоночник.

«Значит, не приснилось».

Ее взгляд упал на охапку белых тюльпанов в большой стеклянной банке на подоконнике.

— Палата другая, — осторожно сказала Панси. — А число я не знаю. Двадцать пятое?

— Именно так, — счастливо расцвела Стенвидж. — Сегодня двадцать пятое ноября, а палату вам поменяли вчера вечером. Перевели из реанимации. Помните свое имя, место работы?

Панси подняла бровь:

— Разумеется. К чему эти вопросы?

— О! — губы медички были накрашены яркой помадой, длинные светлые волосы заплетены в косу. Топ-модель, да и только. — Это просто формальность. Целитель все объяснит во время осмотра.

«Помнится, вчера он так и не появился».

— А когда придет колдомедик? — Панси прислушалась к себе: голова все еще болела, но уже не так сильно. Немного подташнивало. — И тут кормят, кстати?

Стенвидж поджала губы:

— Целитель Хиллс появится через несколько минут, потом я принесу вам завтрак. После завтрака назначены процедуры, а вечером вас должен навестить друг.

— Какой еще друг? — не поняла Панси. — Профессор Грейнджер?

Стенвидж чуть насмешливо улыбнулась, наклонив голову:

— Нет, мистер Лонгботтом. Он сидел здесь всю ночь, но потом его выгнал дежурный целитель. Симпатичный парень. Принес вам цветы, кстати.

Наверное, у Панси было очень красноречивое выражение лица, потому что целительница не стала дальше развивать тему, а смешалась и вышла из палаты.

Паркинсон тяжело вздохнула, глядя на тюльпаны. И ведь не сбежишь, не спрячешься. Разве что попросить никого к ней не пускать, но тогда она просто сойдет с ума от скуки.

Вечером Лонгботтом действительно появился, с порога помахав «Ежедневным пророком»:

— Тут и про тебя есть. Хочешь, прочитаю?

После дневных и вечерних процедур Паркинсон была настолько вымотана, что не могла ни огрызаться, ни врать. Она бы заснула еще до прихода Невилла, но стоило закрыть глаза, как мир начинал вращаться со скоростью света. Жутко болела спина, не помогала даже двойная доза Обезболивающего.

— Нет, не хочу, — честно ответила Панси. — Лучше расскажи, что в Хогвартсе.

Лонгботтом положил свернутую газету на тумбочку и сел на край кровати, проигнорировав стул.

— В Хогвартсе все ждут тебя.

— Я увольняюсь, — без эмоций отозвалась Панси.

— Знаю, — так же спокойно произнес Невилл. — Но тебя все равно ждут. Гермиона сейчас ведет твои уроки у старших курсов, у остальных изменили расписание. Седьмой курс в коллективной истерике.

— Илай в порядке? — запоздало спохватилась Паркинсон.

— В полном, — махнул рукой Лонгботтом. — Отделался испугом и разбитой коленкой.

— Надеюсь, он не считает себя виноватым?

— Нет. А знаешь, у меня сегодня на уроке...

За окном стремительно сгущались сумерки, но Невилл не зажигал света. Панси было очень спокойно и уютно лежать вот так, в темноте, слушая убаюкивающий голос Лонгботтома. Она наконец-то смогла заснуть.

Последующие две недели слились в один чудовищно длинный, запутанный и непрекращающийся день. Зелья, процедуры, тренировки для спины, после которых хотелось только лечь и умереть. Короткие минуты забытья и снова — зелья, процедуры, тренировки.

Гермиона, по уши загруженная работой, приходила редко и ненадолго, с каждым разом все более счастливая и довольная, из чего Панси сделала вывод, что Снейп своего таки добился.

В конце недели, уже после того, как Панси наконец разрешили сидеть, буквально на несколько минут заглянул Снейп. Передал пожелания скорейшего выздоровления от Минервы, принес пару экспериментальных Обезболивающих зелий и обронил несколько язвительных замечаний по поводу удручающе глупого поведения бывшей ученицы.

Невилл приходил каждый вечер, но к тому моменту, как профессор Лонгботтом освобождался от своих обязанностей, Паркинсон обычно была уже настолько вымотана и несчастна, что иногда засыпала еще до его появления. Если же Лонгботтом успевал застать ее бодрствующей, Панси буквально заставляла его рассказывать о Хогвартсе — каждый день вне работы оказывался в тягость — и неизменно отключалась в середине разговора.

Шестого декабря вместе с Грейнджер явился седьмой курс под предводительством Люси, променяв поход в Хогсмит на визит в больницу Святого Мунго. Разумеется, не все, человек десять, но их все равно не пустили в палату одновременно. Ребята пробыли около часа. Последним зашел Росс, угрюмый, мрачный, насупленный.

— Я... извините.

Паркинсон с трудом подавила ухмылку:

— Ничего, с каждым могло случиться.

Илай взглянул на нее исподлобья:

— Это долг жизни, профессор. Я готов.

Панси все-таки рассмеялась:

— Мерлин, Росс! Какой еще долг жизни, брось! Впрочем, ты можешь кое-что для меня сделать. Только это секрет.

Неожиданная идея казалась гениальной. Как можно быстрее, чтобы не передумать, Панси принялась объяснять Илаю, что именно от него требуется.

— И это все? — удивленно поднял брови Росс, когда Паркинсон замолчала. — А зачем?

— Просто сделай это, — слегка улыбнулась она. — Сделаешь?

Илай подумал немного, словно решая для себя некую задачу:

— Конечно, сделаю. Но, мне кажется, зря вы так.

— А вот этого не надо, — нахмурилась Панси. — Просто сделай одолжение.

Грейнджер зашла всего на минуту, она была очень занята, да и студентов пора было отправлять в Хогвартс.

— Когда тебя выписывают?

Панси стояла у окна, глядя на улицу. Самую обычную лондонскую улицу.

— Дождись меня, лучше тебе пока не ходить по улицам одной.

— Хорошо. Ты ведь рассказала Снейпу, правда, Грейнджер? — Панси обронила это, когда Гермиона уже открыла дверь. Даже не оборачиваясь, Паркинсон знала, что на лице подруги досада.

— Сегодня. Я скажу ему сегодня. Ты довольна?

Панси повернулась, внимательно обвела Грейнджер взглядом, будто оценивая. Каштановые волосы, снова стянутые в тугой пучок на затылке, нахмуренные брови, кривую ухмылку, чуть прищуренные глаза, типично учительскую позу «руки в боки».

— Не облажайся, — наконец произнесла Паркинсон. — А то ведь женский алкоголизм неизлечим.

Брови Гермионы слились с челкой:

— Иногда я тебя просто ненавижу.

— Я знаю, — бросила небрежно Панси и снова уставилась в окно.

Когда Гермиона Грейнджер и Невилл Лонгботтом приехали в госпиталь Святого Мунго в понедельник, чтобы забрать Панси в Хогвартс, их ждал не слишком приятный сюрприз: пустая палата, застеленная свежим бельем кровать и недоумение целителей.

Панси Паркинсон забрала из хранилища палочку, свою одежду и сумку и была выписана в десять часов утра. В комнатах профессора Паркинсон не оказалось ни вещей, ни следов ее пребывания. Она оставила только учебники и учебные планы. Все попытки найти Панси провалились. Гермиона собиралась подать заявление в Аврорат, но Снейп вовремя узнал об этом и строго-настрого запретил. Вернее, отговорил.

Как оказалось, профессор Зелий был прав: неделю спустя взъерошенная сова из «Дырявого котла» принесла письмо:

«Грейнджер!

Даже не представляю, что тебе написать, но должна же ты знать (и заодно уверить всех остальных), что я не лежу в какой-нибудь канаве с очередным обострением своей гипотонии, или бронхита, или еще какой гадости. Я в порядке, нашла квартиру, почти устроилась на работу.

Как ты сама понимаешь, в Хогвартс мне путь заказан хотя бы потому, что я трус. Да, вот так, неожиданно. Я, столько раз обвинявшая тебя в трусости.

На самом деле все предельно просто. Я ничего не могу с собой поделать, я ничего не могу сделать с теми обстоятельствами, о которых тебе все прекрасно известно. Так что единственно верный выбор — изначальный.

Надеюсь, ты не струсила, и вы с профессором читаете это письмо вместе. Если же ты все еще остаешься полной идиоткой вроде меня, передай Снейпу, что я, к сожалению, свою войну проиграла и сдалась. Но он — нет. Однозначно.

Никогда не любила и не умела писать письма. Поэтому не пытайся понять ни логику, ни мотивы моих поступков. Просто прими это. У тебя должно получиться.

Ах да. Надеюсь, вы не станете меня разыскивать. И не будете разыгрывать из себя Купидонов. Хотя на профессора Снейпа в тоге и с крылышками я бы с удовольствием посмотрела (это можно не передавать).

Все равно ничего хорошего из этого не выйдет, ведь Гриффиндор — это и правда диагноз, а Слизерин не смывается даже жутким маггловским отбеливателем».

— Ну что ж, — подвел итог Снейп, который, разумеется, читал письмо одновременно с Гермионой. — Должен сказать, мисс Паркинсон меня слегка... разочаровала.

Профессор Грейнджер недовольно поджала губы, откидываясь на спинку кресла. Вернее, на грудь Снейпа, потому что в просторном кресле у камина они сидели вместе.

Как это ни раздражало Гермиону, во многом Панси оказалась права. И пусть пришлось уступить требованию слизеринского декана о разводе. В конце концов, еще не зная о том, что Гермиона более не замужняя женщина, Снейп поймал ее в коридоре и выдавил: «Возвращайся!»

Грейнджер вернулась. Это было правильно. По-настоящему.

А Паркинсон просто исчезает. Уму непостижимо!

— И что, я действительно должна просто принять это? Смириться с этим дурацким бегством и молчать? — в голосе Грейнджер звучала жуткая обида.

Профессор Зелий Северус Снейп сделал непозволительно сентиментальную вещь: зарылся лицом в пушистые волосы Гермионы — и лишь потом невнятно ответил:

— Она сбежала не от тебя. Не тебе ее и искать.

Профессор Чар Гермиона Грейнджер попыталась было возразить, но Снейп заставил ее замолчать самым верным, веками проверенным способом.

Живи так, как будто ты умрёшь завтра. Учись так, как будто ты будешь жить вечно.

Махатма Ганди

24 декабря 2003 года

Панси ненавидела подниматься по лестницам.

Не то чтобы ей было слишком трудно это делать, нет. Здоровье приходило в норму, спина уже не так часто напоминала о себе, даже одышка не мучила, потому что после выписки Паркинсон неожиданно бросила курить. Однако подъем по лестнице каждый раз казался ей невыполнимым препятствием.

На последнем пролете Панси замерла, стараясь дышать через раз. На грязных ступеньках перед дверью в ее квартиру сидел Невилл. А точнее, спал, прислонившись спиной к перилам, чуть откинув голову.

Несколько секунд Паркинсон размышляла, не лучше ли развернуться и вернуться на работу, благо там есть подсобка, где можно переночевать пару дней, потом все же решилась и пнула ногой перила.

— Ну, и как ты меня нашел? — без особого интереса спросила она у проснувшегося Лонгботтома.

— Может, кофе предложишь? — голос у Невилла был хриплый.

Панси хмыкнула, звякнув ключами в замке:

— Только потому, что сегодня сочельник, Лонгботтом.

В пыльный коридорчик, где не было освещения, Невилл входил с опаской. Паркинсон бросила сумку у двери и исчезла в глубине квартиры, откуда спустя пару секунд донесся ее насмешливый голос:

— Не разувайся, у меня нет тапочек! Кухня — направо.

Кофе у нее, разумеется, был только растворимый. Невилл как раз успел поставить чайник, с трудом справившись с газовой плитой, когда Панси появилась в дверях кухни уже без плаща, в том самом мятом сером платье, в котором была первого сентября.

Казалось, с тех пор прошли годы.

— Между прочим, я все еще жду ответа, — обронила она, складывая руки на груди. — Следил от «Дырявого котла»? Так и знала, что не стоит переписываться с Грейнджер — сдаст.

Невилл странно ухмыльнулся, насыпая кофе в чашки. Панси пожалела, что выбросила последнюю пачку сигарет: ей определенно некуда было себя деть, закурить в такой ситуации было бы лучшим вариантом.

— Вообще-то, тебя сдал Снейп, — сказал Лонгботтом. — Сахар?

Панси поджала губы:

— Ну ладно, я, в принципе, даже понимаю, почему профессор это сделал. Я пью без сахара, — она выключила закипевший чайник, разлила кипяток по кружкам. — Но зачем ты пришел? Если предлагать руку и сердце — я в подачках не нуждаюсь.

Невилл заметно изменился в лице, просыпав сахар мимо чашки. Панси сделала глоток и продолжила со злорадным удовлетворением:

— Да, представь себе, я в курсе вашего с Поттером гениального плана. Так что ничего не выйдет.

Лонгботтом опустился на стул, устраиваясь поудобнее, взял чашку.

— Не знаю, о чем ты, — пожал он плечами. — Я принес тебе почту. Из Аврората и от директора.

— Из Аврората? — не поняла Панси. А им-то что от нее понадобилось? И так оставила достаточно.

Невилл протянул ей два конверта: стандартный маггловский, с наклеенной в углу маркой, и желтоватый, подписанный изумрудными чернилами. Паркинсон вскрыла первый, быстро прочитала письмо и уставилась на Лонгботтома:

— Это шутка такая?

Невилл пожал плечами:

— Ну, если ты считаешь шуткой собственную реабилитацию, то...

— Но это невозможно! — перебила Панси. — Это противоречит условиям договора!

— Значит, Аврорат его пересмотрел, — улыбнулся Лонгботтом. — Панси, договор магический. Как только условия были выполнены, он аннулировался сам собой.

— Но... — Паркинсон хотела сказать, что этого не может быть, что она не предоставляла рекомендацию, а значит, эксперимент не окончен, но Невилл вдруг сгреб ее в охапку и поцеловал. — Эй!

— Минерва очень хотела дать тебе рекомендательное письмо, — пробормотал куда-то ей в макушку Лонгботтом. — Она села и написала. А магия договора на это отреагировала. Иногда все предельно просто.

— Руки! — Панси попыталась вырваться из его медвежьих объятий, но Невилл был куда сильнее. — Руки, говорю, убери!

— Еще чего. Опять куда-нибудь сбежишь.

— Я серьезно! Мне дышать трудно!

«Не говоря уже обо всем остальном».

Невилл чуть отстранился, поцеловал Паркинсон в уголок правого глаза и, хвала Мерлину, отпустил.

— Снейп с Грейнджер, кстати, на следующей неделе женятся.

— Вот уж удивил! — фыркнула Панси: оказавшись наконец на свободе, она почувствовала себя немного уверенней. — Передай им мои наилучшие пожелания, — с сарказмом добавила она, восстанавливая душевный баланс с помощью кофе.

Лонгботтом продолжал стоять рядом, буквально гипнотизируя ее взглядом.

— Тебе нужна речь? — наконец спросил он. — Правда нужна?

— Речь? — не поняла Панси. — Какая еще речь?

— Ну как же, — саркастично скривился Невилл. — Мол, люблю, жить не могу, дышать трудно, не примешь мою любовь — утоплюсь. А?

— Это еще зачем? — опешила Паркинсон, от неожиданности едва не сев мимо стула. — Иди с Мерлином обратно в Хогвартс и живи спокойно!

Разговор явно зашел в тупик. Панси поболтала ложечкой в чашке, совсем забыв, что сахара там не было.

— А если я не могу? — совершенно серьезно сказал вдруг Лонгботтом. — Не могу без тебя? Жить не могу, работать, спать, дышать, думать...

— Хватит! — крикнула Паркинсон, роняя ложку в кофе. — Замолчи!

— Молчать я тоже не могу, — грустно усмехнулся Невилл, садясь на пол перед Панси. — И не говори, что это пройдет. Не ври.

Она устало прикрыла глаза, ощущая себя опустошенной. Стало слышно, как капает вода из крана.

— Ты меня совсем не знаешь, — наконец еле слышно выдавила из себя Панси. — Ты ведь ничего обо мне не знаешь. Ну, с чего ты взял, что влюблен? Это бред, это просто какой-то гормональный сбой, этого просто не может быть, это...

— Это чудо, да, — в тон ей отозвался Лонгботтом. Осторожно взял вялую руку Панси, чуть сжал. — Но кому верить в чудеса, если не волшебникам?

Паркинсон помотала головой, ощущая, как из глаз ручьем текут обжигающе горячие слезы:

— Это просто бред. Так не бывает. Просто не бывает.

Ее будто заклинило.

К счастью, Невилл все сделал правильно. Он усадил Панси к себе на колени, осторожно вытер ей слезы и поцеловал — нежно, едва ощутимо. Обнял так, что Панси Паркинсон отчего-то почувствовала себя на неуютной кухне в этой крохотной квартирке на окраине Лондона как дома. Ведь что такое, в сущности, дом?

«Человек, который рядом. Человек, которому доверяешь».

Они просидели вот так очень долго, пока Панси не вспомнила, что до сих пор не прочла письмо от МакГонагалл. Но вставать не хотелось, поэтому она просто спросила:

— А что Минерва от меня хочет?

Невилл усмехнулся ей в шею:

— Чтобы ты на работу вернулась. Как говорит Гермиона, до экзаменов всего полгода, а Маггловедение вести некому.

Панси задумалась.

Вернуться в Хогвартс, снова быть педагогом.

Не потому, что нет другого выбора, а потому, что ей так хочется.

Потому что у нее получается.

Это было... Заманчиво.

Ей хотелось вернуться в Хогвартс, несмотря на трудности и расшатанные студентами нервы. Ей хотелось быть с Невиллом.

— Кажется, я теперь понимаю, что такое профессиональная деформация, — пробормотала Панси, точно зная, что еще не раз и не два пожалеет о принятом решении. Обо всех принятых сегодня решениях. — Это когда мозги набекрень.

— Нет, — отозвался Невилл. — Это когда мозги набекрень, а тебе все равно.

И профессор Маггловедения Панси Паркинсон счастливо рассмеялась, отвесив подзатыльник профессору Гербологии Невиллу Лонгботтому.

* * *

Если бы одному из вечно занятых сотрудников Аврората пришла в голову нелепая мысль просто остановиться у пустующего уже лет шесть кабинета на пятом этаже, этот любопытствующий страж порядка, разумеется, ничего не услышал бы. Но примени он парочку заклятий из разряда не самых безобидных — и разговор, ведущийся на повышенных тонах в заброшенной комнате, перестал бы быть тайной для окружающих.

— Я вообще не уверен, что это сработает! — это прозвучало настолько категорично, насколько один из собеседников мог себе позволить.

— Неужели? — притворно удивился второй. — Хотите, объясню — почему? Об этом стоило подумать прежде, чем использовать чары!

— Интересно, почему ты не подумал об этом пять лет назад? Ты ведь такой дальновидный, да? Считай, сам отправил Паркинсон в Хогвартс!

— Кто же знал, что эта мерзавка так понравится драной кошке?!

— Хватит, — спокойный ленивый голос третьего, находящегося в кабинете двести пять, прозвучал совсем негромко, но этого хватило, чтобы спорщики немедленно замолчали. — Значит, так. Во-первых, Паркинсон вы потеряли. Во-вторых, это не должно повториться. В-третьих, мальчишке что-то известно. Нам предстоит много работы. И упаси вас Мерлин проявить самодеятельность. Сделаете все в точности так, как я скажу. Ясно?

Несколько минут тишины были прерваны робким вопросом первого:

— А что делать с ее личным делом?

— В огонь, — последовал краткий ответ.

Пухлая папка с надписью «Панси Паркинсон» горела очень, очень долго. Девица с колдографии до последнего издевательски ухмылялась. Во всяком случае, именно так показалось вдохновителю и подпольному руководителю специальной программы Аврората «Истоки».

* * *

КОНЕЦ * * *