Цветы валерианы (гет)

30 ноября. Шармбаттон. Кабинет Рольфа Саламандера.

Этот вечер ничем не отличался от других. Последние несколько недель уходящего года Рольф Саламандер должен был потратить на то, чтобы упорядочить бумаги и передать все необходимые сведения своему приемнику. Теперь, когда его прощание с Шармбаттоном должно было вот-вот случиться, к опальному преподавателю все неожиданно прониклись симпатией. Регулярно за завтраком ему приходило по несколько десятков анонимных сов (то есть взятых на прокат на совиной почте) с не менее анонимными посланиями. Содержание было приблизительно одинаковым: «Мы Вас очень любим, пожалуйста, не уезжайте!» — но детали существенно разнились. Отсутствие литературного таланта таинственные почитатели (Рольф искренне надеялся, что всё-таки почитательницы) с лихвой компенсировали чрезвычайной экспрессивностью.

Рольфа раздражал тот нездоровый ажиотаж, которым сопровождалось прибытие очередной совы: даже не причастные к посланию ученики и — о, ужас! — преподаватели вытягивали шею, чтобы лично увидеть невозмутимого Рольфа Саламандера бледнеющим, краснеющим и незаметно рвущим письмо в клочья. Но... ему было приятно. Как бывает приятно только человеку, который твёрдо решил уйти и уже никогда не узнает, насколько быстро бы все поменяли своё мнение, реши он вдруг остаться.

С отцом после той ночи он больше не встречался. Теперь Рольф, конечно, понимал Коула лучше. Что, впрочем, не отменяло того факта, что они были чужими друг другу людьми. Приличия, конечно, требовали восстановить отношения в свете скорой смерти отца, но... если быть до конца честным с самими собой, ни одному из них это не было нужно. А на приличия Саламандерам всегда было «плевать», как выразился бы сам Коул. Тем не менее, понимая, что отцу сложно справляться без помощников, Рольф пытался послать в Метеор домовика, который продержался там минуты две от силы: легендарный темперамент Саламандеров привёл к тому, что домовик за это краткое время выучил больше ругательств, чем знал за всю свою жизнь. Хорошо, что у Рольфа хватило ума не ставить домовику жёсткую задачу остаться в доме, а то, раздираемый противоречием между приказом одного хозяина остаться и другого — убираться немедленно, домовик мог бы здорово покалечиться. Что ж, некоторые отношения лучше просто оставить как есть.

Что же касается матери... Боль, не отпускавшая его все эти годы при мыслях о ней, казалось, исчезла, оставив после себя только пустоту. Слишком много пустоты. Словно Рольф потерял память и выучился жить заново, но по-прежнему испытывал затруднения, когда его спрашивали: «Ты помнишь?» Он чувствовал себя немного дезориентированным и странно «лёгким», словно бы полупрозрачным: тонкая плёнка характера над бездной, которая прекратила быть обителью призраков, но осталась гулкой и просторной. Ненавидеть мать он больше не мог. Как можно таить обиду на человека, который не смог бы тебя любить, даже если бы захотел? Ведь, если верить Скорпиусу Малфою (который действительно слишком хорошо разбирался в приворотных зельях, чтобы ошибаться), «хрустальное забвение» почти полностью лишало привораживающего эмоций.

За две недели до этого, 17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

— И что, никаких странных симптомов? Ни раздражительности, ни приступов депрессии... — Рольф растерянно развёл руками, вспоминая, что ещё такого странного с ним происходило в последнее время, — ...патологического чувства вины? Или чрезмерной эмоциональности?

Он был почти уверен, что это могло объяснить всё... Ведь чем сильнее приворотное зелье, тем мощнее побочный эффект. С момента приезда в Англию Рольф был словно сам не свой. И ожидал наконец-то обнаружить, почему.

— Нет, — покачал головой Скорпиус. — Единственная неприятность, обусловленная этим зельем, — Вы влюбляетесь в кого попало...

— Я?

Рольф произнёс это машинально, и сейчас же об этом пожалел: Скорпиус посмотрел на него с лёгким подозрением. Саламандера захлестнул очередной поток тех самых самообвинений и чрезмерной эмоциональности, которые, как оказалось, были совсем не связаны с побочным действием приворотного. Малфой тем временем, очевидно, пришёл к соответствующим выводам, сменил выражение лица на еле заметно участливое, и осторожно, словно разговаривал с психически неустойчивым человеком, пояснил:

— Я имел в виду, что «хрустальное забвение» способно приворожить к любому человеку, кем бы он ни был. Всех лиц противоположного пола в радиусе действия. И всех лиц того же пола, хотя бы немного склонных к бисексуальности.

— Поэтому его и запретили? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Рольф.

— Запретили ли его потому, что оно сильнее Амортенции и необратимее самого страшного яда? — Скорпиус как-то совсем нехорошо усмехнулся. — Знаете... нет! Визенгамот сделал это из соображений гуманности.

Малфой вновь сделал точно рассчитанную паузу, и, только убедившись, что внимание собеседника полностью приковано к его повествованию, продолжил:

— «Хрустальное забвение» принимает не объект приворота, а сам привораживающий. Поэтому и платить цену за это волшебство приходится именно ему. Справедливо, надо сказать... — Малфой вынул из книги закладку и прочёл: — «...Но цена эта велика и страшна. Человек перестаёт чувствовать. Видит мир словно сквозь воду. Плоды теряют часть вкуса, цветы — часть аромата, постель — часть мягкости. А главное — он перестаёт уметь любить. Гнев, печаль, раздражение, вина... всё остаётся с ним. Но не любовь и не радость. Человек, принявший «Хрустальное забвение» подобен призраку, марионетке, кораблю, сбившемуся с пути и утратившему капитана и штурмана...»

Рольф понял, что всё это время он шёл по ложному следу. Обычное приворотное могло быть развлечением, попыткой привлечь к себе внимание, добавить отношениям загадочности... Просто детской глупостью, наконец. Но это зелье требовало от мага слишком многого. И, конечно же, Луна никогда не стала бы его применять. Ни сейчас, ни раньше. У неё и без этого хватало всего: ума, красоты, таланта и популярности.

— Кто же тогда его вообще использовал? — поёжился Рольф. — Кто согласен заплатить такую цену за всеобщее обожание?

— Тот, кому нечего терять, — просто сказал Скорпиус, и как-то грустно, очень по-взрослому усмехнулся. — Его часто использовали девушки из бедных семей, чтобы приворожить богатого жениха. А попробовав раз, продолжали пить всю жизнь. Потому что боялись, что колдовство ослабнет и... потому что больше не понимали, зачем человеку эмоции.

30 ноября. Шармбаттон. Кабинет Рольфа Саламандера

Рольф думал, что навсегда излечился от кошмаров. Всё стало на свои места. Чердак, на котором вечно сушились пучки ароматной травы. Увлечение матери Зельеварением. Запах, дышащий одновременно уютом, покоем дома и обманом, ложью, болью, тоской. Её запах, а точнее — запах её зелья. И грустные глаза без проблеска улыбки.

Что ж... Его первое знакомство с запахом валерианы нельзя было назвать благоприятным. Но если это как-то связано со «скрытыми возможностями»... Возможно, в этом есть и позитивный момент, и в качестве истинного запаха валериана — это не настолько плохо... Он призвал Символический справочник растений и почти в самом низу страницы нашёл:

...Valeriana (валерьяна) — тоска по любви. Поиск утраченного. Неутолимый зов. Навязчивое ощущение неполноты. Пустота сердца...

Не слишком обнадёживающе... На другой странице должно было быть продолжение, и Рольф уже собирался её перевернуть, как вдруг в окно постучали. Саламандер тихо простонал и пошёл открывать, искренне надеясь, что это не очередное письмо от новоявленных «фанаток». Его мечты вполне сбылись, хотя и довольно странным образом: на подоконнике сидел крупный чёрный филин, принадлежавший Малфою.

— Ну, привет, Арбалет, — добродушно обратился к птице Саламандер. Филин гордо приосанился и прикрыл глаза, манерно выставив вперёд лапку с привязанным свитком. «Вот поэтому я и не завожу личную сову», — подумал Рольф, открепляя послание: уж больно карикатурно фамилиар передавал манеры хозяина. Саламандер насыпал в кормушку зёрен и, склонившись в шутливом поклоне, обратился к филину: — Уж не побрезгуйте, сударь!

Филин покосился на профессора Саламандера, словно желая намекнуть, что тот слегка не в себе, но угощение принял. Рольф, между тем, углубился в чтение письма, уже догадываясь, что в нём могло быть. И точно:

«Уважаемый профессор Саламандер!

Проведя исследования относительно Вашей эмоциональной сущности (она же «истинный запах»), спешу сообщить Вам результаты. Анализ показал, что Вам соответствует запах Mentha Peperita. Точность анализирующего заклинания составляет 99,5%. Совпадение с ближайшими по группе эмоциональными сущностями — не превышает 12,7%

Выражаю огромную благодарность за предоставленный материал.

С уважением,

Скорпиус Гиперион Малфой».

Рольф отложил письмо и неопределённо хмыкнул. Ради интереса снова призвал «Символический справочник растений»:

...Mentha Peperita (мята перечная) — обаяние, способность «начать жизнь с чистого листа». Обращённость в будущее. Свобода, как неподвластность обязательствам. Мнимая лёгкость, но встречи оставляют долгое «послевкусие». Неспособность находить общий язык с детьми. Любовь сжигает, а ненависть замораживает.

Саламандер хмыкнул ещё раз. Скорпиус как никогда напрашивался на подозрения в жульничестве. Лёд и пламя — это так просто и очевидно, особенно для чистокровного волшебника, которого с детства заставляли учить историю магических семей. Может, он это выдумал, порывшись в генеалогии Саламандеров? Нет, шалишь, Малфой бы так не поступил: к Зельям и к Чарам он относится как к чему-то священному... Просто Рольфу трудно было свыкнуться с мыслью, что его «истинный запах» — не валериана.

Он сел и глубоко задумался. Ещё одна версия в корзину. Вездесущая и навязчивая, опутавшая всю его жизнь своими бледными перистыми листьями, валериана, в то же время, была неуловима: Луна не пользовалась «Хрустальным забвением», это был не её истинный запах... а теперь, как выяснилось, и не запах Рольфа. Последнему он, правда, даже слегка обрадовался. Что же тогда?

Впрочем... Рольф просиял и потянулся за новым пергаментом: оставалась ещё одна версия — заклинание химического чувства. То самое, которое Луна продемонстрировала на Альбусе Поттере. Что если... Ведь бывает же «спонтанная аппарация»? Довольно сложное колдовство, но подвластное стихийной магии. Значит, может быть и спонтанное заклятие химического чувства. Необходимо сырьё, но его-то на поляне было предостаточно. Или Рольфа закляла сама Поляна. Или... Да, или кто-то другой, чтобы заставить Саламандера разобраться со своими страхами. Память совершенно некстати подбросила эпизод месячной давности: «Гарри хотел, чтобы я поговорила с мальчиком, но как иначе заманишь его в кабинет? Зато теперь чаепитие со мной он точно не пропустит!»

Рольф принял решение немедленно ответить Малфою: поблагодарить за исследование и спросить об условиях и ограничениях этого заклятия. Он уже начал выводить приветствие, как вдруг его ладонь свело резкой болью. Рольф выронил перо. Это была метка-портал, связывавшая его с Метеором.

От сундука с завещанием Коула он всё-таки смог отлипнуть, но тот оставил у него на коже изображение ключа, служившее порталом: Дом хотел быть уверенным, что в момент смерти старого хозяина он ни на секунду не окажется «бесхозным». Боль была очень сильной, куда сильнее жжения обычных Протеевых чар. Он посмотрел на свою руку и тихо выругался: чёрный ключ стал ярко-красным, руку жгло, словно пламенем, хотя кожа на ощупь продолжала оставаться такой же холодной. Жар усиливался, и Рольфу ничего не оставалось, кроме как аппарировать к ограде поместья и... отпрыгнуть в ужасе. Поместье Метеор было объято пламенем.

Тот же день, немного позже. Поместье Метеор.

Рольф почти безучастно смотрел, как несколько дежурных авроров пытаются сбить пламя совместным Агуаменти Максима. Никакого эффекта. Ключ на руке продолжало нестерпимо жечь. Так горящий дом пытался связаться со своим новым хозяином. Последним хозяином. Напрасно: Метеор пожирало не обычное пламя. Огонь, перелетавший от окна к окну, был светлым, почти золотистым. Он свивался в золотистые струйки и жгуты пламени, словно над поместьем кружили волшебные огненные змеи.

Говорят, у лебедя есть последняя предсмертная песнь. А у представителей рода Саламандеров было посмертное заклинание: Ignis Salamandra, огонь саламандры. Вероятно, какой-то далёкий предок рода вывел его на случай гибели в отдалённой экспедиции: не оставлять же своё тело на поживу воронам или на магические артефакты конкурентам? Заклятие не разрушалось со смертью мага, но и воспользоваться им можно было только незадолго до смерти.

Глухой рёв огня оборвался резким треском — это рухнула крыша. Дом рушился, скрипя и стоная, как живое существо, и над заревом, словно сумасшедшие чёрные мотыльки, летали хлопья пепла.

Рольф не мог помочь этому дому. Или не хотел. Обиталище призраков. Душа кошмаров, даже простившись с которыми он не мог относиться к дому так, как это должен делать Хозяин: с нежностью и заботой, словно к фамилиару, покровительственно и чутко, словно к части себя самого. Он забросил бы этот дом, потому что тот напоминал ему о былой боли. Коул Саламандер, избегая общения с сыном, в сущности, поступил точно так же. Так не лучше ли было старому поместью исполнить то, что было предначертано его названием? «Метеор», падающая звезда, которая сгорает без следа, не долетая до земли.

Пламя, ярившееся за оградой, не пересекало условной границы, очерченной ажурными коваными прутьями: Коул всё предусмотрел. И Рольф, глядя на аккуратное пепелище, невольно поражался ловкости и вниманию к деталям, всегда отличавшим Саламандера-старшего. Рольф вряд ли бы поладил с отцом хоть когда-нибудь, останься тот жив, но сейчас, глядя на грандиозное зрелище, в которое Коул превратил свои похороны, Рольф не мог не восхититься причудливой поэтичностью отца. Действительно, для истинного Саламандера обычная посмертная кремация была слишком... бледной и официальной. Пусть Коул не умер в какой-нибудь экспедиции, как когда-то мечтал, но проходить через фарс обмывания, переодевания, похорон и поминок... Нет, он вряд ли бы этого захотел. Сплетничающие кумушки с постными лицами — пожалуй, единственные, кого Коул недолюбливал больше, чем врачей. А колдомедиков Саламандер-старший ненавидел вдохновенно...

— Может быть, позвать кого-нибудь из Министерства, сэр? — неуверенно предложил недавно подоспевший старший аврор района, переминаясь с ноги на ногу. — Они знают, что делать с Адским огнём.

— Это не Адский огонь, — негромко возразил Рольф, по-прежнему не отрывая глаз от огненной феерии, медленно затухавшей, оставляя хрупкие лепестки пепла, рассыпавшиеся от малейшего дуновения. — Это Ignis Salamandra. И я не думаю, что в Министерстве знают контр-заклятие... Впрочем, а смысл?

На следующий день. Поместье Метеор.

Рольф установил плиту из чёрного мрамора. Словно всполох яркого пламени в ночи, плиту обвивало изображение золотистой ящерицы-саламандры. Золотистым поблёскивали и буквы: Коул Саламандер. «Ash to ash». И никакого «dust to dust». Поразмыслив, Рольф решил засадить это место ясенями: Коул отличался своеобразной поэтичностью, и, в любом случае, был практически помешан на игре слов, так что каламбур обязан был ему понравиться*... Какая разница? Никакой, наверное. Но для Рольфа это внезапно стало важным. Закончив с надгробьем, он закрыл ворота с другой стороны и запечатал их заклинанием. А потом пошёл прочь. Ещё одна страница семейной истории закрыта навсегда.

«Хорошо, что счёт в Гринготтс нельзя спалить так же, как поместье», — рассеяно подумал Рольф, потирая руку. Огненная метка ключа стёрлась с руки, не оставив ни малейшего следа. Но Рольфу по-прежнему иногда казалось, что он чувствует жар пламени, исходящий от ладони. С утра он уже успел наведаться к гоблинам: Соланж всегда была мотовкой, но по состоянию счёта было заметно, что прав на состояние мужа у неё не было. Впервые в своей взрослой жизни Саламандер мог не беспокоиться, выпустят ли его учебник вовремя, какой будет его зарплата в школе... В сущности, он вообще мог ничем не заниматься. Или делать то, о чём всегда мечтал.

Перед Рольфом зазмеились ветвящейся сеткой дорог непрошеные образы. Цветные и яркие на фоне снега. Уехать туда, где тепло и солнечно. Порвать со всем... К дракклам эту Англию! Секреты, недоговорки, проблемы... какая-то общая тоска, разлитая в воздухе, словно болезненная слабость. Любил ли он свой предмет? Не особенно. Он чуть-чуть помечтал о старости где-нибудь в Австралии. Нет, лучше на островах... и вдруг со всей ясностью понял, что этого не будет. Поражённый своим внезапным открытием, Рольф встал, как вкопанный. Потом присел на камень и запрокинул голову в небо. Прислушался к себе. Всё верно, сомнений быть не может. Он устал от переездов, новых знакомств, побед и ошибок. «Вот ты и попался, Рольф», — мысленно прокомментировал он своё открытие, щурясь на неприветливые зимние тучи. Моргана его подери, он привязался к этой стране! Он хотел быть здесь. И даже преподавать в Хогвартсе. Защитить наконец-то хаффлпаффцев от нападок более «пассионарных» факультетов. И... он хотел быть там, где Луна.

______

* Ash to ash — «пепел к пеплу», строка стандартной заупокойной молитвы и даже простой речи над гробом. Dust to dust — соответственно, «прах к праху». А каламбур заключается в том, что ясень по-английски — тоже «ash».

17 декабря. Шармбаттон — Хогвартс.

Рольф Саламандер слегка крутанул штурвал и медленно пошёл на снижение. Олимпия Максим, уходя на законный отдых, забрала пегасов с собой — это была её собственность, более того, именно она когда-то вырастила и воспитала этих «милых зверюшек». Слушая, как она называет огромных крылатых коней, дышащих пламенем и питающихся огневиски, «зверюшками», Рольф поймал себя на мысли, что всё-таки они с Хагридом — идеальная пара. Так или иначе, Святочный бал в Хогвартсе, на который традиционно были приглашены делегации Шармбаттона и Дурмстранга, стремительно приближался. И новое руководство французской школы приняло сразу два странных решения: выделило в качестве транспортного средства нечто, напоминающего китайский корабль 18-го века с косым парусом, вычурной резьбой и вёслами (к счастью, управляемыми магией) — и поставило Рольфа капитаном этого ориенталистского* недоразумения. Иными словами, тем человеком, который должен был проследить за целостью и сохранностью французской делегации в загадочном мире магического туманного Альбиона. «Всё-таки французы слишком много внимания уделяют внешним эффектам, — размышлял Рольф, стоя за штурвалом. — Это так необычно: опальный преподаватель, без пяти минут уволенный, но при этом такой популярный. Как же, каждый день несколько мешков писем. Почти рок-звезда. Если бы я был директором, то ни за что не доверил бы такому человеку присматривать за учениками в зарубежной поездке. И Минерва бы так не поступила».

Летучий корабль медленно и плавно проплыл над верхушками Запретного леса, приближаясь к Озеру. Внизу, вокруг озера, столпились ученики и преподаватели. Рольф разглядел директора МакГонагалл и деканов факультетов. Корабль опустился ещё ниже и Рольф различил среди встречающих светловолосую фигурку в серебристо-белой мантии. Не удержавшись от лёгкого позёрства, Рольф заложил плавный вираж и посадил корабль с эффектного разворота, мысленно надеясь, что шармбаттонская делегация не страдает никакими формами морской болезни. Его волосы трепал холодный декабрьский ветер (целую неделю он уговаривал «своих» француженок либо экипироваться потеплее, либо научиться как следует пользоваться Согревающими чарами), но Рольфу было удивительно тепло: он возвращался домой. Теперь уже по-настоящему: обратно корабль поведёт другой человек, а он останется в Хогвартсе.

Спрыгнув с трапа, он поклонился Минерве, перебросился парой слов с Мари-Виктуар Уизли, которая должна была быть переводчиком от Хогвартса и подошёл поздороваться со знакомыми преподавателями. Филиуса Флитвика он среди них не заметил.

— Он принял решение уйти на пенсию, — шепнул Рольфу Невилл, пожимая руку. — Но с ним всё хорошо. Он уже давно собирался передать дела. Сейчас, наверное, георгины разводит где-нибудь в Уилтшире.

— Тогда... передам ему привет потом, — улыбнулся Рольф.

Он слегка огорчился, как и всегда при упоминании о быстротечности времени. Но сегодня Рольф был не способен грустить долго. Тем более что к нему уже приближалась Луна. В своей серебристой мантии Луна, казалось, едва заметно светилась в сгущающихся сумерках. Саламандер почувствовал, что вдыхает, забывая выдыхать, до отказа заполняясь охватывающим его восхищением и какой-то почти детской, абсолютной радостью. Уже давно на душе у него не было так легко и спокойно. И он понял, что действительно успел соскучиться: немыслимое состояние для Рольфа Саламандера. Рольф ожидал, что Луна пожмёт ему руку, но девушка, не таясь, обняла его и поцеловала. «Теперь я действительно дома», — подумал он, прижимая её к себе.

— Ты теперь декан Рейвенкло, — прошептал он ей на ухо.

— А ты по-прежнему декан Хаффлпаффа, — так же тихо ответила она в своей неподражаемой манере: то ли упрекая за то, что он говорит очевидные вещи, то ли на что-то намекая. — И глава шармбаттонской делегации.

— Точно, — пробормотал Рольф, с сожалением выпуская Луну из рук и спеша возвратиться к «своим» француженкам (хотя, строго говоря, делегация не была чисто женской — в неё входило целых три мальчика).

Быстро убрав трап и заколдовав судно от качки, Саламандер пружинистым шагом обогнул группу учеников и занял место рядом с Мари. Окидывая студентов взглядом, он неожиданно встретился глазами с черноволосой девушкой, стоявшей в первом ряду. В её глазах светилась жгучая обида и ярость, но Рольф спокойно выдержал этот взгляд, лишь на секунду почувствовав лёгкий укол жалости. Что бы ни думала Клэр ЛеФей, на что бы ни надеялась, присоединяясь к вояжу в Англию, Рольф ей ничего не должен. И уж конечно не обязан отчитываться перед взбалмошной француженкой о своей личной жизни. Её это и раньше ни капли не касалось, тем более — не касается теперь.

_____

* Orient — восток. Соответственно, «ориенталистский» — означает оформленный в восточном стиле.

24 декабря. Корабль школы магии Шармбаттон. Каюта Рольфа Саламандера.

Она вошла без стука. Рольф услышал за спиной шорох мантии, а когда повернулся, то сразу же оказался лицом к лицу с Клэр. Сама мантия уже лежала на полу, девушка же стояла перед ним, одетая лишь в тонкое шёлковое платье, больше напоминавшее комбинацию. Он не успел сказать даже слова, когда француженка обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Опешивший от неожиданного напора, Рольф ответил на её поцелуй, ощущая, как её язычок проскальзывает в рот, жаля и щекоча нёбо.

О да, безусловно, она старалась... Клэр ЛеФей всегда быстро училась, и не только заклинаниям. Она хорошо знала, что ему нравится, что сводит его с ума... Сводило. Скользкая ткань платья под пальцами, какой-то удивительно гладкий, словно змеиный, язык, руки, скользившие по коже быстро и целеустремлённо, и горящий взгляд чёрных глаз, которые она и не подумала прикрыть. Несмотря на дышащую жаром кожу, Клэр напоминала ему змею. Хищную рептилию, прильнувшую к груди.

Боясь, что кто-нибудь застанет их в этом более чем двусмысленном положении, Рольф запер дверь невербальным заклятием. Услышав щелчок замка, Клэр истолковала это по-своему, резко рванув на Рольфе рубашку так, что воротник порвался, а пуговицы брызнули во все стороны. И... застыла, не в силах пошевелиться: терпение Саламандера закончилось. Вполголоса бормоча ругательства, он высвободился из объятий обездвиженной Петрификусом девушки, снял испорченную рубашку, кинул её на пол и призвал из гардероба новую.

— И предупреждаю... — почти прошипел Рольф, снимая со стула форменный сюртук, раздражённо втискиваясь в него и застёгивая на все пуговицы. — Это самое сексуальное зрелище, которое ты сегодня увидишь. Я думал, что мы уже всё друг другу сказали...

Саламандер раздражённо махнул рукой в сторону девушки:

— Фините Инкататем!

«Оттаяв», Клэр моментально расплакалась.

— Ты что, совсем меня не любишь? — прошептала она сквозь слёзы. — Но почему?

Рольф раздражённо пожал плечами. Что он мог ответить? Что это из-за неё его увольняют? Нет, он практически забыл об этом. Фактически, он был даже благодарен Клэр за то, что, желая подтолкнуть его к «серьёзному решению» (которое он и не собирался принимать), она рассказала об их романе Олимпии Максим. Не будь этого, он бы и не подумал вернуться в Англию. Скорее... Рольф никогда и не любил Клэр. Но сказать это прямым текстом было бы всё-таки слишком жестоко.

— Нам было хорошо вместе какое-то время. Потом это чувство прошло. Так бывает, — сухо произнёс Рольф, скрещивая руки на груди. — Ты молода и, я думаю, ещё встретишь человека, который...

— Мне не нужен другой человек! — прервала Клэр. В её глазах ярость уступила место мольбе. — Рольф... мне нужен только ты... только. И никто больше!

— Ты ошибаешься... — пробормотал Рольф. «Неужели я должен проходить через это снова?» — думал он, лихорадочно пытаясь придумать хотя бы какой-то аргумент, который мог подействовать на Клэр. Реакция девушки — чрезмерная, ненормальная, отчаянная — смущала его. Он ненавидел причинять людям, а особенно женщинам, боль. Но эту страницу Рольф искренне хотел перевернуть. — В любом случае, я ничем не могу тебе помочь.

С Клэр случилась истерика.

— Я не верю, что ты меня разлюбил! Ты врёшь... — она кричала, размазывала по щекам злые, отчаянные слёзы, молотила Рольфа кулачками в грудь. — Ты чудовище! Зачем ты заставил меня полюбить тебя? Зачем?

Клэр разрыдалась, и Рольф уже было надеялся, что вспышка ярости миновала, когда, к его удивлению и ужасу, девушка рухнула перед ним на колени.

— Дай мне шанс... — бормотала она, пытаясь завладеть ремнём его брюк и расстегнуть их. — Дай мне шанс, прошу...

— Возьми себя в руки! — прорычал Рольф, резко схватив Клэр за запястья. Он рывком поднял её с пола и как следует встряхнул. — Перестань! Ты ничего этим не изменишь. Никогда — слышишь? — никогда больше не смей унижаться! Ни передо мной, и ни перед кем другим.

Клэр покорно кивнула. Подобрала брошенную мантию и закуталась в неё по самую шею. Она больше не проронила ни звука, словно истратив весь отпущенный ей запас слов. Рольф взмахом палочки разблокировал замок.

— Уходи, — тихо прошептал он. — Уходи и найди своей жизни лучшее применение.

25 декабря. Хогвартс. Большой зал — Астрономическая башня.

...— Но я никогда о них не слышал! — пожал плечами Рольф Саламандер.

Вокруг гремел Святочный Бал, и они с Луной, после нескольких вальсов, заняли столик у стены и начали... Разговаривать о несуществующих животных. Вернее, «несуществующими» их называл Рольф: Луна предпочитала термин «не до конца исследованные». Он уже и сам не понимал, как им пришло это в голову, — вероятно, следовало благодарить шампанское, — но через полчаса Рольф уже увлечённо чертил на салфетке приблизительное строение «мозгошмыга обыкновенного», пытаясь доказать, что животное с таким строением крыльев не способно летать, а уж тем более поддерживать нестабильный магический режим полувидимости.

Луна, со своей стороны, только смеялась странно низким, хрипловатым смехом:

— Ну, знаешь, конкретно у твоих крылья чуть более заострённые, — замечала она, начиная пристально рассматривать что-то над его головой. А Рольф уже даже не знал, шутит Луна или говорит серьёзно.

Наконец, когда люди начали постепенно расходиться, два декана покинули Большой Зал и поднялись на Астрономическую башню.

— Как красиво... — выдохнул Рольф, присаживаясь на каменный парапет.

Ночь была неожиданно ясной. Настолько, что, когда в саду погасли огни, стало видно даже Млечный путь.

— Безумно, — согласилась Луна, присаживаясь рядом и, по обыкновению, болтая ногой. А потом неожиданно предложила: — А расскажи о себе!

— Что ж... — Рольф улыбнулся ей, выдохнул и задумался. — Я... теоретик... — Луна весело рассмеялась, а он продолжил: — Я умею читать лекции, а больше ничего-ничего не умею! Поэтому всю жизнь занимаюсь тем, что приезжаю в какую-нибудь школу, веду там УЗМС, потом с кем-то дерусь, ругаюсь — ну или меня ловят на том, на чём поймали в этот раз... — Луна приподняла брови, выражая удивление, и он добавил: — Шучу, это было только один раз. Короче, дольше двух-трёх лет я ещё нигде не задерживался.

— А теперь? — Луна тепло улыбнулась, положив руку ему на плечо.

— Ну а теперь я намерен задержаться подольше, стать старым и скучным... И осесть в Англии, — снова усмехнулся Рольф.

Саламандер не любил рассказывать о себе. Но сейчас — то ли из-за выпитого, то ли потому, что у Луны был совершенно особый дар слушателя — Рольф обнаружил, что говорить ему неожиданно легко и даже, пожалуй, приятно.

— Отличный план, — рассмеялась волшебница, подновляя Согревающие чары. — А скучным — это обязательно?

— Ну это же самое интересное, — усмехнулся Рольф. — Теперь твоя очередь. Можно со школы, потому что я тебя почти не застал.

Луна, казалось, слегка смутилась:

— Скорее, не запомнил, — улыбнулась она. — Я... училась на Рейвенкло. На четвёртом курсе познакомилась с ОД, тогда же побывала в Министерстве Магии. Заработала пятьдесят очков факультету, — она неопределённо пожала плечами. — Потом было много чего, Война... Ещё год и выпуск. Минерва хотела, чтобы я вела ЗОТИ, но когда я отказалась... Мне кажется, она была рада.

Рольф вопросительно на неё посмотрел, и Луна пояснила:

— ...Видишь ли, я была слишком молода: ровесница старших курсов. Ну и к тому же... это глупо, но всё-таки имеет значение: у меня был довольно странный имидж. Минерва боялась, что я не справлюсь со школьниками.

— Я думаю, ты бы справилась, — Рольф улыбнулся ей, но Луна только уклончиво пожала плечами.

— Не знаю. Я поступила на художественное отделение W.A.D.A. До четвёртого курса тихо училась там, никто меня особенно не ругал и не хвалил. Я уже думала, из меня ничего не выйдет. Знаешь... — она как-то нервно усмехнулась, словно... «Словно Луне неприятно об этом вспоминать», — с удивлением подумал Рольф: раньше он никогда бы не мог подумать, что Луну что-то может смутить. Она всегда казалась слишком уверенной и даже шокирующе прямолинейной для этого, — ...такая «девочка-невидимка».

— А потом? — тихо спросил Рольф.

— А потом всё изменилась, — улыбнулась Луна. — Меня заметил Кшиштоф. Он там преподавал тогда. И... — она неопределённо взмахнула рукой, — мир внезапно обрёл другие краски.

Рольф не мог точно понять почему, но пока она рассказывала, в его сердце постепенно закралась тревога. Он продолжал думать о ней такой, как сегодня: красивой, уверенной и... свободной? Откровенной? Ироничной? Всё вместе, наверное... Но теперь он снова вспомнил старые газетные вырезки, бегло просмотренные в Библиотеке: худой подросток с огромными глазами, всегда где-то сбоку, чуть в стороне от других. Всегда чуть не в фокусе. «Девочка-невидимка». А потом «всё изменилось».

Не до конца понимая, почему, Рольф всё-таки задал ей вопрос, с которым не успел обратиться к Скорпиусу:

— Слушай, а ты помнишь то заклятие химического чувства?

— Которое тебя так впечатлило на примере Альбуса? — весело расхохоталась Луна. — Конечно, а что?

— Оно... его можно наложить спонтанно? Ну, или его может наложить не человек, а место? Магическое место?

Луна задумалась, чертя узоры на плитах носком туфли. Словно что-то вычисляя или прикидывая. Наконец она ответила:

— Если честно, я о таком не слышала. Но... да, теоретически это возможно. Оно очень простое и вызывает полное подобие вкуса и запаха любого обычного растения.

В сердце Рольфа что-то оборвалось, хотя он и сам не до конца понимал почему. Наконец, он спросил:

— Обычного?

Луна усмехнулась:

— Запахи магических растений нельзя имитировать. Это запрещено законом, потому что состав многих зелий определяют по запаху главной магической части. Сфальсифицируешь запах — сфальсифицируешь зелье. И заклинание на это не рассчитано.

— Заклинание можно изменить... — Рольф хватался за последнюю возможность, словно за ниточку.

— ...И угодить в отдел экономических преступлений Азкабана, — продолжила Луна. — Наверное, можно. Но лично я не знаю, как это сделать. Магические растения обладают совершенно особой индивидуальностью: луноцветом пахнет только луноцвет, цветами папоротника — только цветы папоротника...

— ...а валерианой — только валериана? — поражённо закончил за неё Рольф.

— Да, — Луна неожиданно посерьёзнела. Но потом попыталась пошутить: — Судя по тому, что мне говорил Скорпиус, ты об этом знаешь больше, чем я.

Воронка, образовавшаяся в груди Рольфа, раскручивалась, накрывая его волной понимания. Теперь он знал. Или думал, что знает. Резко пошедшая в гору карьера. Неожиданно заметивший её «учитель, а впоследствии — муж». Девочка-призрак, ставшая прекрасной светловосой феей. То, как спокойно она говорила о разводе... Большие глаза, которые иногда казались стеклянными, словно у фарфоровой куклы. Удивительное хладнокровие в отдельных ситуациях. Всё-таки? «Валерианой пахнет только валериана».

— Луна... ты ведь знаешь о валериане достаточно? — осторожно спросил Рольф.

— Можно сказать и так, — пожала плечами Луна и внимательно посмотрела на него. — Ты наконец-то хочешь мне кое-что сказать?

Какая-то часть сознания Рольфа даже отметила, что вопрос звучит странно, что, наверное, ему не следует говорить того, что он собирался... Но инерцию прозвучавших слов уже сложно было остановить:

— Луна, ты когда-нибудь пользовалась «Хрустальным забвением»?