Цветы валерианы (гет)

...Акромантул приближался слишком быстро. Как минимум в два раза быстрее, чем можно было ожидать, исходя из дедушкиных книг. "Моргана тебя подери, Рольф, — мысленно обратился он к себе. — Права была Минерва, называя тебя теоретиком. И предупреждая, что поплатишься. Кто же знал, что так быстро"...

За шесть месяцев до этого, Хогвартс, кабинет Минервы МакГонагалл.

-...Мистер Саламандер, у вас впечатляющий набор научных степеней и монографий, — начала Минерва МакГонагалл, внимательно изучая свиток с его резюме. В общем, на этом можно было завершить разговор и с распростёртыми объятиями принять бывшего ученика Хогвартса Рольфа Саламандера в штат преподавателей. Кто лучше внука Ньюта Саламандера, доктора наук, почётного научного сотрудника и тому подобное, сможет преподать Уход за Магическими существами? Директриса должна была быть счастлива, что столь квалифицированный специалист вообще согласился на должность простого учителя старших классов!

Но что-то не давало Минерве покоя... Возможно, сама личность Рольфа Саламандера, смотревшего на неё любопытными, полными энтузиазма и какими-то шальными глазами, на дне которых плескалась странная смесь оптимизма, готовности к авантюрам и парадоксальной наивности. Рольф напоминал большого светло-золотистого пса — ретривера, например, — который смотрел на хозяина, выпрашивая разрешения погонять в парке голубей. Или... или придушить соседскую кошку — от собственных мыслей Минерва поёжилась — причём вовсе не со зла, а просто ради забавы. На ум пришла характеристика, данная его бывшей начальницей, директрисой Шармбаттона мадам Максим: "...мистер Саламандер не то, что бы аморален или низок, нет... он просто вне-морален, как стихийное бедствие или охотящаяся мантикора". Эта загадочная фраза, однако, совсем не проливала свет на причины того, почему руководство Шармбаттона решило не продлять с ним контракт. А отказывать в месте прекрасному специалисту из-за своих подозрений и непроверенных слухов было не в привычках ректора МакГонагалл.

— ...Но...? — полувопросительно продолжил за неё Рольф, не отводя глаз, наполненных добродушным исследовательским любопытством сытого волкодава. Если МакГонагалл и смутило, что он догадался о ходе её размышлений, то она этого не показала. Только строго взглянула на него из-за толстых очков в черепаховой оправе: в последнее время мелкий почерк директриса разбирала с большим трудом.

— Но, могу я спросить вас, что заставляет перспективного учёного с востребованной специальностью претендовать на место простого школьного учителя? — в ответ на вопрос директрисы Рольф часто закивал и с огромным энтузиазмом заулыбался, словно давно ждал этого вопроса. Это несколько обескураживало, но Минерва продолжала: — Мы оба знаем, что Шармбаттон связан договором с Сорбонским Университетом Гуманитарных Магических дисциплин, что почти все преподаватели Шармбаттона читают лекции в этом университете, а в школе только подрабатывают. Это другое положение, другие ставки, в конце концов...

Рольф улыбнулся так, как будто всегда мечтал жить на учительскую зарплату. Выждав паузу, он послал директрисе ещё одну ослепительную улыбку, показав при этом белоснежные, крепкие зубы со слегка выдающимися, "хищными" клыками, и произнёс, словно сообщая огромную тайну:

— Ностальгия, госпожа МакГонагалл... Вот уже двадцать пять лет я живу за пределами Англии. Пришло время возвращаться к корням.

Самоконтроль никогда не был коньком Рольфа Саламандера, и сейчас он ощущал привычное раздражение: на весь мир и каждую его частичку в отдельности. Его злили вопросы МакГонагалл, её неуловимо-осуждающий взгляд, июньская жара, шмель, жужжавший прямо за окном, ткань сюртука, коловшая шею невидимыми ворсинками. Приводила в ярость Клер, ученица выпускного класса, из-за отношений с которой его и выгнали из Шармбаттона. Его бесила мадам Максим, которая, даже не выслушав, подписала приказ на увольнение, будто бы не зная, насколько часто подобного рода отношения завязывались в стенах французской школы магии. Наконец, раздражала сама МакГонагалл.

В свою бытность учеником, он очень уважал её, тогда ещё декана, хотя и таил обиду на Шляпу, давшую ему на выбор три факультета — но только не Гриффиндор. Уважал и восхищался. Поэтому его так бесило внезапное осознание того, насколько стойкая шотландка постарела. "Прошло двадцать пять лет", — твердила ему её бледная, сухая как пергамент кожа, еле заметно дрожавшие руки, эти черепаховые очки, смешные и нелепые окуляры, недостойные "железной кошки"... Минерва казалась ему олицетворением стабильности, хогвартской константой и сейчас, глядя на неё, Рольф ощущал себя врасплох застигнутым правдой — время идёт, и ему самому уже за сорок. Иными словами, в глазах тех, кого Рольф учил, он медленно, но верно переходил в универсальную для определения возраста взрослых категорию "столько не живут". Затянувшаяся игра в вечного "молодого специалиста", пружинистая походка, переезды с места на место раз в несколько лет. Никаких привязанностей, никаких обязательств. Как сказал бы его отец, "давно пора остепениться", но отца Рольф не слушал уже давно: с тех пор, как тот женился второй раз и лишил сына наследства.

Раздражение клокотало, ища выхода, пенясь на перекатах вязкой жгучей лавой, пуская фонтаны огня в районе солнечного сплетения. Лучащееся дружелюбие тонкой, как кожица персика, плёнкой, покрывала кипящее море ярости. Одно неосторожное движение — и она порвётся, выпуская наружу огненного дракона. Но Рольф улыбался. Он должен был получить эту должность. Потому что никогда не копил "на дождливый денёк", а ничего, кроме чтения лекций, отпрыск профессорской семьи никогда делать не умел. По его безупречному костюму и щёгольской летней мантии нельзя было этого заподозрить, но финансовый крах подошёл к Саламандеру вплотную. Он почти мог ощутить его сырое, как воздух в долговой яме, дыхание на своём лице.

— Вы ведь когда-то учились в Хогвартсе, мистер Саламандер, не так ли? — продолжала МакГонагалл, отпивая микроскопический глоток чая из стоявшей рядом чашки. — Не напомните мне, почему вас перевели?

"Проклятье!" Рольф даже стиснул зубы, чтобы не выругаться вслух. Зачем ей понадобилось ворошить прошлое? Какая разница? Может быть, она уже заранее настроена против него? Но он сделал над собой усилие и с мнимой ленцой кивнул. После чего добавил самым светским тоном, на который только был способен:

— Конечно, профессор МакГонагалл... Я подрался с учеником со Слизерина.

"Подрался" было огромным приуменьшением... Даже сейчас перед мысленным взором Рольфа сразу предстал жаркий день, пахнувший нагретым камнем и железом: кровью, быстро высыхавшей, вязкой кровью, лившейся из носа обидчика...

За двадцать пять лет до этого, Хогвартс, Астрономическая башня.

— Рольф, хватит, перестань, ты его убьёшь! — если этими словами Коралина Мендес собиралась привести его в чувство, то она серьёзно ошиблась. Рольф продолжал раз за разом наносить удары. Его глаза застилала красная пелена, в голове шумело, а кулаки, словно совсем без усилий, впечатывались в ненавистное, но уже почти неразличимое за кровоподтёками лицо. Противник давно устал сопротивляться и лежал, погребённый под Рольфом, как полупустой мешок муки.

Тонкие пальцы Коралины впивались в его плечи, силясь оттащить прочь. Потом он обнаружит длинные полоски синяков на руках, плечах и шее — там, где в него вцеплялась рыжеволосая слизеринка. Но тогда он не чувствовал её рук. Единственное, что для него существовало — это соперник. Закончив бить, Рольф начал его душить. Вопль "ты его убьёшь" только заставил Саламандера хищно улыбнуться и сомкнуть руки крепче.

— ...Вы помните его имя? — голос директрисы просочился в воспоминания, заставляя оторваться от картины, наполнявшей всё его сознание.

— Нет, — немного рассеяно ответил Рольф. — Я не запоминаю имён всех, с кем дерусь...

Коралина сделала то, что не позволил бы себе ни один другой человек, хотя бы раз видевший Рольфа Саламандера в состоянии ярости. Она зашла с другой стороны, наклонилась над почти бездыханным телом своего однокурсника и, перегнувшись через него, схватила Рольфа за плечи, заставляя смотреть на себя. Встала между волком и его законной добычей. Он поднял на неё затуманенные яростью глаза и встретился с ясным, агрессивно-золотистым, как у гиппогрифа, взглядом слизеринки, в котором не было ни капли страха.

— Нет, — сказала она, и её голос, твёрдый, как стальной клинок, ясно прозвучал в ушах, хотя остальные звуки доносились негромко, словно сквозь воду. — Нет, Рольф Саламандер, ты этого не сделаешь. Я верю в тебя. Я знаю тебя. Ты не такой. Ты не убийца. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за него. Ты достоин лучшего. Не разочаровывай меня, Рольф.

Неожиданно это подействовало. Волна ярости чуть помедлила и схлынула, оставляя после себя дымящиеся обломки и шум крови в висках.

— Хорошо, Коралина, я отпущу его, — хрипло, выплёвывая каждое слово, прошептал он. Рольф поднялся на ноги и легонько пнул своего противника носком сапога. Тот еле слышно застонал. — Скажи спасибо своей однокурснице. Она хочет, чтобы ты жил.

— На самом деле, я хочу, чтобы ты умер в страшных мучениях, — перевела на поверженного однокурсника взгляд слизеринка. — Но ты не стоишь того, чтобы у Рольфа были из-за тебя проблемы. Семья священна, Майкл. Изволь это запомнить. В следующий раз судьба может не быть к тебе так добра.

Она отвела Рольфа в больничное крыло, и он безропотно позволил ей и мадам Помфри перевязать свои раны. Об однокурснике она даже и не вспомнила — его принесли в соседнюю палату его приятели. Слизеринец выжил, и даже не заработал ни единого шрама, но скандал был огромным. Отец принял решение перевести Рольфа в Дурмстранг. Они с Коралиной условились регулярно посылать друг другу сов, и держали это слово. Три месяца. А потом она заразилась драконьей оспой и умерла. Рольф порывался поехать на её похороны, но отец запретил ему: в Британии было неспокойно, Министерство пыталось замять скандал после Турнира Трёх Волшебников, но все говорили о возвращении Волдеморта и новой войне. У него ничего не осталось на память о Коралине. Даже малюсенькой колдографии, даже засушенного цветка. Только несколько писем, начинавшихся со слов: «Привет, бешенный хаффлпаффский барсук! Надеюсь, на этой неделе ты ещё никого не покусал...» Она стала очередной потерей в длинном списке утрат Рольфа Саламандера.

Двадцать пять лет спустя, Хогвартс, кабинет Минервы МакГонагалл.

— И что же, вы даже не помните, почему произошла драка? — тоном вежливого прокурора Визенгамота спрашивала его МакГонагалл.

— Отчего же, помню, — теперь в улыбке Рольфа оскал угадывался безошибочно. «Зря вы это спросили, профессор, зря, — думал он. — Я ведь могу ответить вам больше, чем вы хотите знать». — Он плохо отозвался о моей семье. О моей матери, если быть точным.

Сорок два — двадцать четыре года назад, поместье Саламандеров.

"У жизни женское лицо — прекрасней не найдёшь,

У жизни женское лицо, но в этом тлен и ложь.

И помни: если веришь ей и сердце отдаёшь —

У смерти женское лицо, точь-в-точь... Не узнаёшь?"

Эту песню ему пела мама. Раскачивая колыбель. А потом сидя у постели, когда он стал слишком большим для люльки. Мрачную, исландскую колыбельную своей далёкой родины, одну из тех, от которых по легенде воют собаки и плачут дети... Если они не исландцы, конечно. Маленький Рольф не плакал. Только удивлялся иногда словам. Мама ведь тоже женщина. Как же тогда все эти ужасы могут быть правдой?

А потом она пропала. О маме стало вдруг неприлично говорить. Отец сердился, тётки отворачивались, а незнакомые волшебницы начинали качать головой и приговаривать "бедный малютка". Он думал, что мать похитило чудовище. Или она надышалась ядовитыми травами (мама любила сама собирать травы и экспериментировать с составом зелий) и теперь приходит в себя в святом Мунго. Или... Она могла погибнуть. В книгах герои иногда погибают. Не часто, но такое случалось. Вдруг и мама тоже незаметно отправилась совершить что-то героическое и... У Рольфа замирало сердце и невыносимой тоской сжимало горло, мешая дышать. Мамочка...

Но почему тогда она не пришла к нему попрощаться в виде призрака? Она бы сумела, он точно знает... И почему так сердится папа? Однажды он узнал, подслушал разговор с бабушкой Перпентиной: оказалось, мать сбежала с каким-то ликвидатором заклятий обратно в Исландию, не взяв сына с собой, даже не оставив прощального письма.

...У жизни женское лицо, но в этом тлен и ложь...

В ту ночь, рыдая в подушку, он поклялся себе самой страшной клятвой, что никогда не простит её. В горле стоял ком, как тогда, когда он на спор съел картонную обложку от книжки-расскраски. Но тогда его переполняло торжество, а выигранный сикль приятно холодил ладонь. Сейчас же душу жгла хинная горечь, куда сильнее, чем от маминых микстур. Мама... Он знал, что должен был её ненавидеть и честно, всей душой пытался, но перед глазами стояла одна единственная картина: хрупкая белокурая женщина со светло-голубыми, словно бы вылинявшими, и очень грустными глазами, неподвижно смотрела куда-то вдаль и пела, раскачивая колыбель:

"...У жизни женское лицо — прекрасней не найдёшь..."

И в душе разливалось какое-то странное, щемящее чувство, словно мечта о чём-то безвозвратно потерянном, о зачарованном острове счастья, скрывшемся за туманами времени. Словно сон, от которого просыпаешься с ощущением потери и твёрдым намерением отыскать, ухватить ускользающее, воздушное мгновение, лёгкое, как дуновение ветра или чьё-то мимолётное дыхание.

Рольф рос, окружённый женщинами. От щебечущей на кухне прислуги до чопорных барышень, бравших у отца частные уроки. Они шушукались, хихикали, вели какие-то свои тайные разговоры, сплетали паутину недоговоренности. Иногда они казались почти понятными, как девчонки-сорванцы, жившие по соседству. Одетые в бесформенные штаны, лазавшие по деревьям, обдиравшие в кровь коленки — они почти не отличались от мальчишек. Но даже в этих девочках внезапно проглядывало что-то совсем чужое, русалочье, пугающее и влекущее. И тогда время замедляло ход, каждый жест преисполнялся особого смысла, проступающего, словно штрихи симпатических чернил за обычным текстом. В такие мгновения Рольфу казалось, что он вот-вот приблизиться к разгадке величайшей тайны, вечного секрета.

Это стало его навязчивой идеей, незаметно выступившей из тумана детских воспоминаний. Разгадать. Вернуть себе утраченный секрет счастья. Стать достойным его. Не совершить ещё раз этой роковой ошибки, не оказаться в стороне... Ведь должен был быть секрет, который бы позволил не разочаровать их, как он когда-то разочаровал мать, пожелавшую избавиться от него так же, как избавилась от отца. Мечтательный, задумчивый и молчаливый, худощавый почти до хрупкости Рольф вовсе не походил на отца с его громким голосом и тяжёлой рукой, но вдруг... Вдруг... Ловя себя на мимолётных жестах или манере говорить, как у отца, Рольф ненавидел себя, его кровь в своих венах. И отец платил ему взаимностью: после ухода матери он не удостоил его ни единым ласковым взглядом, ни единой похвалой. Мальчик ходил по дому, словно тень, стараясь не попадаться отцу на глаза. «С мамой всё было бы по-другому», — думал он и с новой надеждой вглядывался в прозрачные, русалочьи женские глаза. Любой из его друзей сказал бы, что Рольф счастливчик: женщины его любили и опекали, от ровесниц до старух, от богатых наследниц старинных магических родов до магловских цветочниц на улицах Эдинбурга. Но только Рольф знал, какую постоянную, гнетущую тревогу пробуждали в нём эти воздушные создания: что если слова колыбельной правда, и никакой причины никогда и не было?

Рольфу в шутку завидовали, но никогда не задирали. Повода не было. Всё изменилось в одночасье, когда отец объявил ему, что женится. У мачехи было французское имя — Соланж, испанский акцент и испанская же внешность: медлительные, словно бы бархатистые движения, лоснящиеся чёрные волосы, глаза с чёрной, словно нефть, радужкой. Маленькая и почти плотная, с проворными смуглыми пальцами и вечной манерой смотреть на мир из-под ресниц Соланж была полной противоположностью матери. И первой женщиной, которую Рольф смог возненавидеть. Он сказал ей что-то резкое, она пожаловалась отцу... И тот, не сомневаясь ни секунды, отказал своему сыну от дома. И от наследства. Назначил только маленькую пенсию, чтобы тот смог окончить школу. И Рольф, не приученный зарабатывать своими силами, вынужден был проглотить свою гордость и согласиться. Вчерашние приятели смотрели на него с пренебрежением, а ученики с других факультетов напрашивались на драку при любом удобном случае. И однажды он не выдержал... Пламя саламандры, дремавшее в его крови, прорвало корку исландского льда. Если бы не Коралина, он вполне мог на много лет отправиться в тюрьму.

Двадцать пять лет спустя, Хогвартс, кабинет Минервы МакГонагалл.

Он раскинулся в кресле, с мнимой задумчивостью проводя рукой по волосам. Его глаза из-под полуопущенных век горели такой ненавистью, что Минерва почувствовала неприятный холодок, словно сквозь неё прошёл один из хогвартских призраков. Она не была бы истинной шотландкой, если бы испугалась. Вместо этого в её душе вновь зазмеилось сомнение: а стоило ли допускать этого человека, пусть и блестяще образованного, в её школу? Пауза затягивалась, и она не могла решиться её прервать: что ещё она могла спросить? Как отреагировать? Рольф же перестал разыгрывать незаинтересованность и поднял взгляд на неё. Ярость из его глаз никуда не ушла, но подёрнулась сверху тонким ледком агрессивного любопытства, почти вызова: он заметил её замешательство и теперь почти наслаждался этим. Если бы... если бы не примесь странной грусти, почти разочарования. Словно он надеялся, что МакГонагалл удастся его понять. А теперь он понял бесполезность этой надежды.

— Вам кажется, что это чрезмерная реакция, — он не задавал вопроса, просто констатировал. — Но... — Рольф встал из кожаного кресла и подошёл к камину. Минерва с тревогой проследила за ним взглядом, а он всё держал и держал паузу, словно стоял на сцене театра. Его светло-золотистая голова слегка склонилась: казалось, он глубоко задумался. Наконец, не поворачиваясь, он тихо произнёс: — я об этом не жалею. Вы знали о моём прошлом. Теперь вы знаете, как я отношусь к этому сейчас. Выбор за вами, только за вами, директор МакГонагалл.

Он обернулся и впился взглядом в её лицо, знакомое и незнакомое, как его английское прошлое. Почти забытое, занесённое временем, погребённое под ним. Но сейчас только это прошлое могло дать ему шанс. Или не дать.

Между ними словно протянулась невидимая тлеющая нить. Или коромысло весов. Да или нет? Да или нет? Наконец, спустя несколько очень длинных секунд Минерва чуть заметно кивнула, склоняя баланс в сторону Рольфа Саламандера.

— Я думаю, мы можем принять вас в Хогвартс, мистер Саламандер. Но какое впечатление вы оставите о себе — это уже ваш выбор.

— Спасибо, спасибо вам! — Рольф поцеловал хрупкую, как лапка птицы, руку Минервы, а та едва подавила в себе желание погладить его по непослушным золотистым волосам. Что заставило её согласиться? Ведь её тревога так и не прошла. Но теперь, когда она могла думать об этом спокойно, МакГонагалл чувствовала, что от Рольфа тянет отчаянием и — парадоксально — детской беззащитностью, не вязавшейся со смутным ощущением опасности, исходившим от него. «Если он опасен, то только для себя, — почему-то подумала она. — Что случается с этими детьми, когда они покидают стены Хогвартса? И почему они всё равно сюда возвращаются?»

Июль, через неделю после подписания контракта, Хогвартс, Оранжерея.

— Если ты учился в Хаффлпаффе, то тебя обязательно сделают деканом, — профессор Травологии Невилл Лонгботтом привык пить чай не у себя в кабинете, а в любимых теплицах. Когда их только восстановили после битвы за Хогвартс, он как-то в приступе восторга сказал, что с удовольствием бы здесь поселился. С тех пор он успел понять, что вдали от непредсказуемой волшебной флоры спится значительно спокойнее, но всё-таки проводил в теплицах довольно много времени. Сюда же он затащил и Рольфа, чтобы пообщаться с «будущим коллегой». — После ухода Помоны на пенсию, — Рольф невольно вздрогнул. Он, конечно, уже привык называть своих коллег-преподавателей по именам. Но впервые это были люди, которые когда-то учили его самого, — её место так никто и не занял...

— Почему-то я думал, что это будешь ты, — пребывание в Англии постепенно начинало нравиться Рольфу. После того, как контракт оказался у него в кармане, он расслабился и теперь был склонен видеть всё в самом радужном свете. Даже разговор с пышущим искренним энтузиазмом Лонгботтомом — между прочим, героем Войны, хотя Рольф помнил его только робким младшекурсником с вечно убегающей жабой — не казался ему тяжкой обязанностью, хотя обычно Саламандер таких «энтузиастов» не любил. — Знаешь, Травология...

— Да-да, традиционный предмет Хаффлпаффа, — Невилл махнул рукавом мантии и чуть не опрокинул чашку с чаем. — Но правила есть правила... Я бы с удовольствием с тобой обменялся! — он даже мечтательно прищурился. — Хаффлпафф — золотой факультет. А гриффиндорцы... они знают слишком много способов нарушить правила. Я не успеваю за их изобретательностью. Никогда не успевал! — он экспрессивно пожал плечами. Рольф улыбнулся. — Серьёзно, я думаю, ты бы смог куда лучше с ними справиться...

— «Но правила есть правила», — процитировал его Рольф. — Зато у тебя перед глазами был такой пример — Минерва. Образцовый декан всех времён и народов, строга, но справедлива...

— Кстати, о Минерве, — спохватился Лонгботтом. — Она просила передать тебе это.

Рольф развернул протянутый Невиллом свиток и чуть не выругался вслух. Видимо, выражение его лица было слишком красноречивым, потому что Лонгботтом озабоченно спросил:

— Что-то не так?

Рольф с трудом подавил стон.

— Она пишет, что, чтобы принять должность, мне придётся «усовершенствовать свои практические навыки», потому что «в Шармбаттоне ряд магических животных представлено только в виде объёмных иллюзий или лабораторных экземпляров», а здесь прямо под боком Запретный лес. И «настоятельно рекомендует» взять помощника на первое время.

— Но она ведь права, — полувопросительно предположил Невилл голосом человека, который никогда не стал бы сомневаться в авторитете начальства сам, и ни за что не посоветовал бы это другим. — И кого она назначает тебе в менторы?

Рольф отмахнулся:

— Да, наверное, Хагрида... — он дочитал свиток до конца и поперхнулся чаем: — О, нет...

— Да что там на этот раз? — не выдержал Невилл. — Что бы ни писала Минерва, это не может быть так страшно!

— Она просит меня воспользоваться помощью Луны! — выпалил Рольф. На лице Лонгботтома не отразилось ни удивления, ни шока, но Рольф этого не заметил, продолжая: — Она хочет, чтобы я таскал по Запретному лесу эту девчонку? Это что, проверка? Чтобы я почувствовал свою ответственность и быстрее оттачивал технику обезвреживания лесных тварей?!

Он не заметил, как разошёлся, и только поморщившийся от его крика Невилл заставил Рольфа вспомнить, что вести себя так было, как минимум, неприлично.

— Если честно, я не понимаю, что тебя не устраивает, — осторожно произнёс Лонгботтом, ставя чашку. — Луна хорошо знает лес, она неконфликтна и вполне дружелюбно к тебе настроена...

— Ты издеваешься? — прервал его Рольф. — О... — он резко выдохнул и нервно пригладил волосы, издав короткий смешок. — Вместо того что бы быть ответственным только за себя, я ещё буду отвечать за безопасность этой девчонки, которая ходит по лесу, как будто это её дом родной! И, в случае чего, мне придётся вытаскивать нас двоих, — он неопределённо взмахнул рукой. — А случай обязательно представится, потому что она совершенно чокнутая! Она бродит по лесу без всякого страха, не подозревая о таящихся там опасностях...

Вдалеке, возле куста радужной гортензии, раздался тихий шорох. Подняв взгляд, Рольф увидел проблеск белокурых волос, тут же скрывшийся среди почти тропического буйства тепличных растений. Лонгботтом, проследивший направление его взгляда, философски изрёк:

— Мечты сбываются. По-моему, тебе назначат другого проводника.

За десять дней до этого, Хогвартс, Запретный лес.

Здесь ничего не изменилось. Совсем ничего. Так думал Рольф Саламандер, всё глубже и глубже заходя в Запретный лес. Лесной воздух был прозрачным и неподвижным, словно вода в тихом пруду. Мальчиком он в одиночку никогда не заходил дальше опушки, но пару раз Хагрид брал его с собой: собирать волосы единорогов после весенней линьки или кормить фестралов. Последних Рольф, кстати, видел как будто наполовину: смутные тени лошадиных очертаний, словно вода или тёмный туман, принявшие форму худых крылатых животных. Мадам Помфри когда-то говорила, что это означает, что Рольф никогда не видел смерти, но часто осознавал, что она рядом. Так или иначе, Запретный лес был частью его детства, поэтому Рольф шёл по тропе уверенно, не таясь, словно это просто городской парк или Царская роща, и... Внезапно вышел к месту, которое он совершенно не помнил.

Прогалина густо заросла белыми цветами, чьи резные корзинки покачивались на почти невесомых зелёных стеблях, окружённых облаком ажурных, как паутинка, листьев. Разогнавшись, Рольф глубоко зашёл в эти заросли, колыхавшиеся, словно неспокойная озёрная гладь, пока, наконец, заметил, что тропинка пропала. Он хотел пойти назад, но, повернувшись несколько раз вокруг своей оси, обнаружил, что не может понять, откуда пришёл. «Надо встать и спокойно обдумать, я могу вспомнить правильное направление», — твердил он себе, но думать спокойно не получалось. Напротив, в его душе поднималась волна безотчётной тревоги, быстро перераставшей в острую, болезненную тоску. Словно его сердце сжимала и выкручивала неведомая рука. Рольф едва удержался от того, чтобы встать на колени и громко завыть на видневшуюся высоко в небе луну. Вдруг он понял, что ему мешал запах. Запах белых цветов, сладковато-мускусный, сильный, но не тяжёлый, а прохладно-пронзительный, как звуки скрипки. Он словно забирался через ноздри прямо в голову, пронизывал его насквозь и давил на затылок, дурманил, тревожил... И, как тихая музыка, звучащая неподалёку, вызывал ощущение почти-воспоминания, мучительного состояния, когда кажется, что вот-вот вспомнишь, разгадаешь эту неуловимо-знакомую мелодию... но она снова и снова ускользает, дразня своей недоступной близостью.

Наконец, преодолевая себя, спотыкаясь на каждом шагу, он дошёл до края поляны, с которого, как ему казалось, он к ней подошёл. Рольф с наслаждением вдохнул свежий воздух и осмотрелся. «Пора бы уже поворачивать к замку», — подумал он. И бодро зашагал по тропе, говоря себе, что странное происшествие было всего лишь минутной слабостью. Какое-то время ему удавалось в это верить, но постепенно Рольфом вновь овладела тревога. Этого леса он не помнил. Совсем. Значит, он перепутал и вышел с другой стороны. И, что хуже всего, ему то и дело начинал мерещиться запах: слабый, еле уловимый запах тех цветов, который тут же пропадал, стоило принюхаться сильнее. Он уже брёл, не разбирая дороги, не следуя тропе, беспорядочно топча папоротники и периодически наступая на грибы-дождевики, не по сезону созревшие, выбрасывавшие в подсвеченный луной воздух серебристые облачка спор. Лес снова чуть поредел, оставляя место для величественного дуба, одиноко росшего на небольшой поляне. Рольф обессилено прислонился к ближайшему дереву и поднял взгляд на дуб... Чтобы тут же в ужасе отвести.

На дубе сидела виллиса, дух-обманка, запутывавшая неосторожных путников и сплетавшая дороги в сеть. Хрупкая и полупрозрачная в лунном свете, похожая на мираж, с длинными косами, свисавшими почти до босых ног. Именно такой её описывали справочники магических существ. Рольф видел виллису в первый раз. «Собственно, для тех, кто не слишком осторожен, первый одновременно последний, — подумал он. — Вот почему я плутал...» Чтобы обезвредить виллису, её надо было поймать в её же собственную паутину — обойти три раза против часовой стрелки, чтобы дороги, стянутые в воронку возле её логова, свились вокруг духа-оборотня, связывая её. Пошатываясь, Рольф медленно начал обходить поляну, переходя от дерева к дереву. Круг длился долго, бесконечно долго. Казалось, ноги отказывались идти так же, как голова, напоённая цветочным дурманом, отказывалась думать... Когда он почти закончил один оборот, с дерева послышался негромкий смешок. «Не смотреть и не прислушиваться, — напомнил себе он, — не смотреть и не прислушиваться». Виллисы, как и вейлы, и сирены, очаровывали не только внешностью, но и голосом. Подгоняемый собственной усталостью — ведь пока виллиса не обезврежена, искать дорогу в замок было бесполезно — Рольф быстрее заковылял между стволами. Сейчас, сейчас этот смех должен прекратиться, сменившись придушенным шипением и проклятиями... Но существо на дереве продолжало смеяться.

— Я не виллиса, — звонкий и весёлый, голос казался совсем человеческим. Рольф замер, как вкопанный, а она продолжала говорить: — Не мара. Даже не травяника, кстати.

Голос сам по себе доказательством человеческой природы не являлся, но ни одна лесная нечисть не выдержала бы два полных оборота противосолонь. Рольф слегка помедлил... и поднял взгляд на дерево. В этот раз ему бросилось в глаза то, что ускользнуло в прошлый: кожа девушки хоть и была бледной, но не просвечивала, а одежда, хотя и светлая, вовсе не была белой и рваной, как саван — скорее какого-то пастельного оттенка, неразличимого из-за скудного освещения. Она — человек? Тогда как ей удалось...

— Как ты поняла, за кого я тебя принял? — не слишком дружелюбно прокричал Рольф, всё ещё не готовый расстаться со своими подозрениями.

— А ты часто ходишь по лесу кругами, да ещё и против часовой стрелки? — она снова рассмеялась. — Мне казалось, это не очень удобно, особенно если хочешь выбраться на опушку поскорее... Но за комплимент спасибо!

«Комплимент? Какой, к драклам, ещё комплимент? — пронеслось у Рольфа в голове. — Ах да, «виллиса — девушка неземной красоты», действительно...» Незнакомка, между тем, мягко спрыгнула на траву и замерла, чуть склонив голову набок. Девушка разглядывала Рольфа с ног до головы, словно у неё не было более важного дела. Её взгляд, одновременно пристальный и рассеянный, как будто не имел выражения: ни удивления, ни сочувствия, ни любопытства. «Как у сиамской кошки», — почему-то подумал Рольф. Обычно девушки первыми прерывают паузу в разговоре. Он подождал, надеясь, что она как-то объяснит своё присутствие в ночном лесу или хотя бы скажет, как отсюда выбраться, но «виллиса» только несколько раз моргнула и тряхнула волосами, заплетёнными в две косы, пышные и словно слишком тяжёлые для её хрупкой шеи. Казалось, она не испытывает ни малейшего неудобства от того, что они стоят ночью, посреди Запретного леса, да ещё и молчат. Рольф не выдержал первым:

— Вы знаете как отсюда выйти?

Светлые, как серебро, глаза на секунду закрылись — и вновь распахнулись, ещё шире. Девушка подошла к нему ещё на шаг и прошептала, как ему показалось, сочувственно:

— Так вы заблудились?

— Да, — Рольф неопределённо махнул рукой. Разговор начинал казаться всё более нелепым. «Стоял бы я здесь, если бы не заблудился?» — с лёгким раздражением подумал он. — Пару часов назад вышел из замка и...

— Вы заблудились давно, очень давно, — перебила она его. «Что за...?» — Рольф начал подозревать, что, хотя ночная знакомая и была человеком, что-то с ней явно было не так. Её голос по-прежнему звучал сочувственно и, как ему показалось, немного печально, но в глазах («Светло-голубые», — понял Рольф, когда она подошла ближе) зажёгся какой-то странный заинтересованный огонёк: восхищение... нет, даже страстная увлечённость. У его однокурсниц с биофака такое выражение бывало, когда они препарировали какой-нибудь интересный экземпляр. — Очень давно, — повторила она, как будто с особым удовольствием.

— Что это значит? — спросил он, упрямо заставляя свой голос звучать уверенно. Ему было отчётливо не по себе. «Может, она тоже заблудилась? — мелькало в его голове. — Может, она ненормальная? Как я отсюда выберусь, если она не знает дороги?»

— Поляна, — пояснила девушка, как будто это слово ставило всё на свои места, и указала рукой куда-то назад, за спину Рольфу. Он посмотрел на неё, чувствуя, что вот-вот сойдёт с ума. Видя его непонимание, она пожала плечами, вздохнула, как будто вынуждена была объяснять очевидное, и только потом снизошла до развёрнутого ответа. Вернее, вопроса: — Вы ведь были на цветочной поляне? А потом заблудились, плутали в лесу, потеряли тропу и пришли сюда? — Рольф озадаченно кивнул, а она продолжила: — Лес — это отражение нашей души. Поляна — то, что живёт в самой глубине сердца. Кто плутает, увидев поляну, сам не знает, что ему нужно.

Рольф хотел было возразить или что-то добавить, но девушка оказалась проворнее, приложив к его губам прохладный пальчик.

— Тсс... не спорьте со мной, я знаю этот лес, а он знает меня, — совершенно серьёзно произнесла она. — Просто вспомните, что там были за цветы. Это — ключ к разгадке. Не сейчас! — снова прервала его она, увидев, что он хочет что-то сказать.

Странная девушка стояла от него на расстоянии ладони, практически вплотную, так, что он чувствовал не холод, исходящий от её одежды, а пробивающееся сквозь него тепло живого тела. Дракловы цветы — разгадка? Разгадка чего? От одного воспоминания о них на него накатывала противная липкая слабость, беспомощность... Девушка стояла, запрокинув голову и открывая линию шеи, уходившую в глухой, закрывавший ключицы, ворот. «Не сейчас». Будь она чуть менее пугающе-странной, он, возможно, воспринял бы эти слова совсем в другом контексте. Тем более что таинственная любительница ночных прогулок была по-своему очень привлекательна. Её тепло словно отбрасывало на него тень, очерчивая её хрупкую фигуру с точностью до миллиметра, а лицо, обрамлённое пышными косами, в лунном свете, казалось, излучало сияние, высвечивая ровный и нежный абрис губ, высокие скулы, неестественно-большие глаза с огромными, расширенными зрачками. Её рука на его губах... Он едва подавил желание слегка прикусить один из этих тонких пальцев, обнять её и привлечь к себе...

— Вам пора в замок, иначе простудитесь, — она рассмеялась и отступила на шаг, коснувшись вытянутыми руками его груди. Словно отталкивая. Против воли, Рольф почувствовал лёгкий укол разочарования. — Идёмте, покажу вам дорогу к Хогвартсу.

Она поманила его за собой, ловко перепрыгивая через кочки и почти по-детски взмахивая руками. Рольф заковылял следом, внезапно понимая, насколько стёрты были его ноги. «Флакон восстанавливающей мази и никаких прогулок на ночь», — мысленно проворчал он, пытаясь сконцентрироваться на таких земных вещах, как мозоли, и забыть странное помрачение, нахлынувшее на него от близости этой девушки. Ещё свежа была в памяти история с Клэр... Да и не было в привычках Рольфа так бурно реагировать на едва знакомых женщин. Тропа всё не намечалась, но девушка шла уверенно, не путаясь в траве и не спотыкаясь о кротовые норы, словно под ногами у неё была совершенно ровная дорога. «Вот что значит молодость», — ехидно заметил его внутренний голос. Рольф не сомневался, что его ночная провожатая — студентка-старшекурсница. В Шармбаттоне некоторые ученики оставались на лето, в Хогвартсе такая практика была не слишком распространена, но, может быть, всё успело измениться?

Выискивая тропу, она больше не пыталась с ним заговорить, даже не смотрела в сторону Рольфа, разве что иногда — чтобы убедиться, что тот не отстал и не потерялся. В промежутках между этими редкими взглядами она игнорировала его с такой невозмутимостью, словно он вдруг стал человеком-невидимкой. Тишина окутывала её плотным облаком, как защитная сфера. Теперь Рольф обратил внимание на то, насколько плотной и не по сезону закрытой была её одежда, тоже навевавшая мысль о защите и дистанции. Скорее магловская, чем волшебная, но... старомодная? Да, пожалуй, старомодная: ночная провожатая словно сошла с картины начала ХХ-го века, далёкая и сосредоточенная. На поляне ему показалось, что она едва ли не заигрывает с ним, но сейчас он в этом усомнился. Наконец, лес поредел. Вдали показалась опушка. Рольф набрал воздуха в лёгкие, но так и не решился заговорить, придавленный почти ощутимой тишиной. Вместо него снова подала голос она:

— Вы ведь Рольф Саламандер, да?

— Совершенно верно, — осторожно ответил Рольф, — а что?

— Да так, — она снова рассмеялась. Тихо, словно бы про себя. — Хотите посмотреть заклинание-визитку моей волшебной палочки?

Рольф пожал плечами и развёл руками.

— Как вам будет угодно, — а про себя подумал, что красивая колдунья всё-таки немного не в себе. Девушка, между тем, вытащила палочку и тихо прошептала что-то. В воздухе возник и сгустился контур золотистой саламандры. Отделившись от воздуха, она юркнула в траву, мягко сияя, словно светлячок. «Саламандер, — понял Рольф и тоже невольно улыбнулся совпадению, — простейшее поисковое заклинание, вызывающее образ ящерицы-проводника», — а вслух сказал:

— Так у вашей палочки сердцевина из чешуи саламандры?

— Вы — наш новый преподаватель УЗМС, — вместо ответа сказала она. — Значит, вам обязательно надо вспомнить, что за цветы вы видели.

«И всё-таки она странная», — снова мелькнула в голове Рольфа отчаянная мысль. Отчаянная, как попытка остановить и отрезвить самого себя, потому что сейчас, когда они снова стояли лицом к лицу, его опять затягивало почти фетишистское упоение: казалось, его взгляд сам собой притягивался то к одной детали, то к другой, раскладывая образ ночной провожатой на отдельные жесты и формы, замедляя время. Вот она откинула волосы назад, обнажив маленькое, закруглённое ухо и линию шеи. В ямке у основания шеи едва заметно пульсировала жилка... Его тревога переплавлялась в волнение, а потом — в возбуждение. Девушка подняла на него взгляд и медленно-медленно, словно лениво, произнесла:

— Дальше вас поведёт моя саламандра. Но вообще-то, мы и так почти пришли: налево — Слизерин, направо — Хаффлпафф.

Бабушка Перпентина закончила Слизерин. И Рольфу Шляпа тоже его предлагала.

— Как вы догадались, что мне нужен один из них? — рассеяно спросил он, не слишком ожидая ответа. Просто выигрывать время и продолжать наблюдать... Странная игра светотени, принявшая образ девушки... Даже если она поведёт разговор о другом или промолчит — это не имело значения. Но она ответила, неожиданно быстро и точно:

— У вас это на лице написано. Вы — материалист и скептик. А они живут в подземельях. Одни приспосабливаются к миру ради себя, — она сделала широкий жест в сторону корпуса слизеринцев, — а другие — ради окружающих, — теперь она махнула рукой в направлении гостиной Хаффлпаффа. — Вот и вся разница.

— Значит, мы не из тех, кто меняет мир? — брови Рольфа приподнялись, изображая удивление. Он ощущал себя странно задетым, хотя рассуждать о месте Хаффлпаффа в мире привык: редкий волшебник, узнав, что он закончил, удержался от восклицания «О, альтруисты-бессребреники!» — Мы плывём по течению? Знаете, меня обычно называют теоретиком.

— Вам лучше знать, — пожала плечами она. — Но если вы теоретик, это ещё не значит, что вы меняете мир. Вы учите по книгам то, что есть. А не пытаетесь найти то, чего ещё нет.

Этого Рольф не ожидал. Он пропустил удар, ощущая разливающуюся по венам жгучую обиду. Нелепое, подростковое чувство, которое он давно должен был в себе изжить. Но её необычное поведение почему-то пробивала барьеры его невозмутимости. Хуже всего было то, что девушка явно осознавала, какой эффект только что произвела: незнакомка снова смотрела на него с исследовательским любопытством. «Да она совершенно вменяемая, — неожиданно понял Рольф. — Ей просто интересно морочить мне голову!» Это открытие снова разбудило в нём раздражение. А она, видимо достаточно насладившись его реакцией, уверенно зашагала к другому входу замка, посчитав разговор законченным. «Нет, я не могу этого так оставить», — подумал Рольф и окликнул её:

— Подождите! — она обернулась, вопросительно мотнув головой. — Вы меня спасли! — девушка неопределённо передёрнула плечами. — Могу я хотя бы узнать, как вас зовут?

— Луна, — чуть помедлив, ответила она, словно ей не хотелось называть своего имени.

— А фамилия?

— Вам не понадобится моя фамилия, Рольф! Спокойной ночи, не теряйтесь больше! — рассмеялась она и быстрой походкой направилась к замку. Рольфу оставалось только проследовать в обществе саламандры в одну из гостевых комнат Хаффлпаффа.

На следующий день. Хогвартс. Хижина Хагрида и Астрономическая башня.

Рольф проснулся с твёрдым убеждением, что все события прошлой ночи ему приснились. Поляна с дурманяще пахнущими белыми цветами, Запретный лес, девушка-виллиса, разговаривавшая загадками. Послезавтра ему предстояло собеседование с Минервой МакГонагалл, но до этого никаких конкретных планов у Рольфа не было. Он не был сентиментален, поэтому искренне считал, что возвращение в Хогвартс ничего особенного для него значить не будет. И ошибся.

Всё началось с Хагрида.

— Мистер Рольф! — старый лесничий приветственно помахал ему рукой. — Так вот кому я оставляю своих зверюшек... Ну кто бы подумал! — всплеснул он руками. — Я вас вот таким помню! — он очертил своей огромной лапищей круг чуть повыше собственных коленей. Если честно, в одиннадцать лет Рольф был даже меньше. Просто ниже хогвартский великан, видимо, не доставал.

Хагрид затащил его к себе в хижину. Словно ничего и не изменилось. Даже собаку («Интересно: которую по счёту?») по-прежнему звали Клыком. В детстве Рольф в обществе Хагрида всё больше молчал, но теперь его неожиданно понесло рассказывать о своих приключениях, о магических животных в разных школах, огромных аллигаторах Салемской академии, горных волках Дурмстранга и экспериментальной ферме по разведению драконов в Японии. Драконы особенно заинтересовали старого лесничего. Он долго расспрашивал Рольфа о том, как в Японии относятся к частным заводчикам, а под конец пробормотал:

— Я же говорил Олимпии... — Рольф, слегка смутившись, осознал, что Хагрид имеет ввиду его бывшую начальницу, мадам Максим. Видимо, невозможность разводить драконов поближе к Англии и Франции по-прежнему сильно печалила великана, а переехать в Японию или Китай Олимпия Максим категорически отказалась.

— Но зато ферму гиппогрифов можно поставить даже в Шотландии! — ввернул Рольф, и Хагрид снова заулыбался. Они проговорили несколько часов, прежде чем Хагрид спохватился, что ещё не покормил нюхлеров, которых разводил по заказу магической налоговой полиции.

Распрощавшись с лесничим, Рольф покинул его хижину, обуреваемый смешанными чувствами. Пожалуй, впервые с момента приезда ему пришло в голову, что на сей раз он не просто проходит собеседование в очередную магическую школу, чтобы через пару лет сменить её на новую: он возвращается домой. Он совершил полный круг, побывал во всех частях света, и теперь стоит перед выбором: закончить свои странствия и «осесть» (загадочное и непонятное для него слово) или продолжать жить так, как он жил до этого. Что-то подсказывало Рольфу, что если и здесь он поведёт себя как обычно, то, в конце концов, снова поддастся цыганскому зову страсти к перемене мест. Но другого шанса снова обрести «родину», что бы под этим ни подразумевалось, жизнь ему не предоставит. Вопрос состоял только в том, нужен ли был ему этот шанс?

Всё ещё размышляя над этим, он вошёл в замок, машинально, не задумываясь, сворачивая в нужную сторону. В огромном и запутанном Хогвартсе, в котором весь первый год он нет-нет, а заходил куда-нибудь не туда, Рольф теперь по-прежнему был как дома. Но эта знакомость пугала. С каким удовольствием он бы шёл медленно, запоминая детали, ступая осторожно и держа наготове палочку в ожидании какого-нибудь сюрприза! В новом была какая-то чистота и особая безопасность: отсутствие теней прошлого. Размышляя подобным образом, Рольф добрался до Астрономической башни... чтобы едва не столкнуться со вчерашней девушкой.

— Луна? — недоверчиво позвал он. При дневном свете ночная знакомая утратила ореол воздушности и тайны. Сейчас это была просто хорошенькая девушка, чуть румяная от солнца и быстрой ходьбы: было видно, что она куда-то спешила.

— О, вы запомнили. Здравствуйте, Рольф, — приветливо откликнулась она и... продолжила идти куда-то по своим делам, даже не притормозив.

Рольфу не оставалось ничего, кроме как последовать за ней. Рядом с девушкой в воздухе парила огромная стопка книг.

— Я думал, что вы мне приснились, — честно признался он. Она весело рассмеялась в ответ:

— Простите мне моё маленькое хулиганство — я запустила в ваши башмаки Очищающим заклятием. Как будто вы никуда и не ходили, — не успел Рольф улыбнуться её признанию, как она снова сменила тему разговора: — Так вы вспомнили, что это были за цветы?

— Почти, — соврал Рольф. Будь его воля, он бы вообще не вспоминал о той поляне... Ощущение беспредельной тоски, занозы, застрявшей глубоко в памяти, мешающей думать, вскрывающей душу. «Почему она с такой настойчивостью допытывается об этом?» Он почувствовал лёгкое раздражение и попытался перевести разговор на другую тему: — Вы здесь на всё лето?

— Нет, я наведываюсь сюда ради исследовательского проекта с профессором Флитвиком, — ответила она.

«Исследовательский проект. Значит, она аспирантка, а не студентка, — подумал Рольф. — И это хорошо...» Он ещё не до конца сформулировал для себя это «хорошо», но вряд ли отказался бы от общения с ней, даже если бы она была ученицей. И никакой негативный прошлый опыт бы ему не помешал.

— А какая тема? — продолжил спрашивать он.

— «Боевая, защитная и практическая левитация живых и неживых предметов».

— О... материал на целую монографию, — поддержал он, радуясь, что разговор больше не касался событий прошлой ночи.

— На целую серию монографий, — кивнула девушка.

Увлечённый разговором он не сразу заметил, как изменился её голос: теперь он казался каким-то бесцветным, словно автоматическим. Голубые глаза смотрели без всякого выражения. Было заметно, какие они крупные и даже чуть выпуклые, словно прозрачные стеклянные пуговицы. Что-то кукольное, не совсем естественное проявилось в её облике. Снова, как в лесу, Рольфу показалось, что его здесь нет. Девушка словно «выключилась», перестав его замечать, как будто их разговор внезапно стал ей неинтересен. Пытаясь как-то расшевелить новую знакомую и обратить на себя внимание, он задал новый вопрос:

— Но вы бываете здесь часто? — она подняла на Рольфа недоумевающий взгляд. Он снова почувствовал себя не в своей тарелке. Почему этот взгляд заставлял его думать, что он спросил какую-то несусветную глупость? Рольф откашлялся и попробовал объяснить свой вопрос: — Раньше в Хогвартсе это было не принято... Считалось, что летом ученики обязательно должны проводить в родительском доме...

Ещё не договорив фразу до конца, Рольф понял, что сказал что-то непоправимо неправильное: лицо девушки как будто превратилось в подобие неподвижной фарфоровой маски. Она не замедлила шаг, но даже в её движениях проявилось что-то марионеточное, не вполне настоящее: слишком ровные шаги, слишком прямая осанка.

— Если вы об этом, то я сирота, — произнесла она. Тон был безразличным, словно бы просто информирующим, но Рольфу показалось, что дистанция между ними выросла ещё больше. «Моргановы порталы! — мысленно выругался он. — И надо было тебе это спрашивать?»

— Простите, — смущённо пробормотал Рольф, не зная как выйти из создавшейся ситуации. — Мне... очень жаль.

— Нет, — тихо сказала она, подняв на него взгляд. Рольф встретился с ней глазами в попытке как-то передать через зрительный контакт своё сожаление. Он ожидал увидеть во взгляде Луны боль, горечь, злость на него... или хотя бы непроницаемость глаз-пуговиц. Но она улыбалась! Уголки губ чуть-чуть приподнялись, а в глазах поблёскивала высокомерная усмешка отстраненного исследовательского интереса. Взгляд не кошки — скорее, рептилии — если, конечно, бывают змеи с голубыми глазами. От неожиданности он отступил на шаг. Реакция девушки его удивила и даже слегка... испугала. Рольф никогда не был трусом, даже наоборот, но этот пронизывающий насквозь взгляд был каким-то противоестественным. А она повторила, словно читая его мысли: — Нет. Вам не жаль.

Он поперхнулся словами и замолчал, мучительно думая, что же ещё сказать и сделать, но возможного пути к спасению найти не мог. Луна продолжила говорить, как ему показалось, с оттенком лёгкого превосходства:

— Вы не можете жалеть о людях, которых не знали. И о которых узнали от человека, которого вы тоже не знаете. Это всего лишь вежливость, — последнее слово она выделила так, словно это было страшное ругательство.

Рольфу показалось, что он буквально провалится сквозь землю от стыда. Но в этот момент она неожиданно улыбнулась: тёплой, естественной улыбкой и чувство искусственности пропало, словно из-за туч выглянуло солнце. Рядом с ним снова шла обычная девушка, маленькая и хрупкая, похожая в своём тёмно-зелёном платье на озёрную лилию.

Они уже дошли до крыла Рейвенкло. Вскоре навстречу им показался сам Филиус Флитвик, который махнул рукой Луне и приветливо ей улыбнулся. Луна весело поздоровалась с ним и исчезла за дверью кабинета профессора Чар. Следом за ней в проём вплыла стопка книг. Мгновение и Рольф остался в коридоре один. Он ещё долго стоял неподвижно, глядя на запертую дверь и не в силах пошевелиться: когда она проходила мимо него, он на секунду почувствовал аромат, исходивший от её волос. Прохладный, цветочный, с лёгким мускусным оттенком, пронзительный, как скрипичная мелодия. Запах тех самых цветов.

Тот же день чуть позднее. Хогвартс. Оранжерея.

Рольф застал профессора Лонгботтома за сбором сока Веселящей лианы. В руках у Саламандера был самый подробный справочник по Травологии, который он только смог найти в библиотеке.

— О, здравствуйте, будущий коллега, — поприветствовал его Лонгботтом, на ходу вытирая руки и выходя на открытое место. — Чем могу быть полезен?

— Мне необходимо найти один цветок, но... — Рольф пожал плечами, — к сожалению, я не знаю ни его названия, ни свойств — могу дать только внешнее описание.

— Рассказывайте, — кивнул ему Лонгботтом, принимая из рук Рольфа справочник. — Высота? Цвет? Листья? Форма соцветия?

— М-м-м... чуть выше колена, тёмно-зелёное, листья такие ажурные, как у укропа... — с готовностью начал Рольф. Проклятые цветы стояли перед его глазами, словно на колдографии, но даже вспоминать о них было неприятно. — Соцветие — сложный зонтик, опять-таки, как у укропа... Цветы белые...

— ...и сильно пахнущие чем-то мускусным, вроде духов? — продолжил за него профессор Травологии. Рольфу оставалось только кивнуть. Лонгботтом с ловкостью карточного игрока пролистал справочник и эффектным жестом фокусника обратил к нему разворот, на котором качались и гнулись под ветром ненавистные корзинки. — Я ответил на ваш вопрос?

«Валериана лекарственная», — прочёл Рольф. Да, вне всякого сомнения это были именно они... Но?

— Да, спасибо огромное, мистер Лонгботтом... — поблагодарил его Рольф, — только...

— Только зачем в книге по Травологии, среди сильных магических растений, поместили магловскую травку, которая иногда используется, как слабое успокоительное? — Лонгботтом усмехнулся, видя удивление Рольфа, и пояснил: — Все это спрашивают. Знаете, как валериана действует на котов? — Рольф кивнул. — Так вот, волшебники в этом плане куда ближе к котам, чем к маглам... Когда-то валериану использовали для любовных приворотов, правда, потом почему-то прекратили. Я точно не помню почему, но в библиотеке должны быть сведения. И кстати — зовите меня Невиллом, Рольф. Я уверен, что вас утвердят на должность преподавателя УЗМС!

— Благодарю за доверие, Невилл... — Рольф пожал ему руку, старательно изображая, что польщён словами профессора. Но его мысли упорно возвращались к невзрачному белому цветку. Приворотная трава... Это многое объясняло.

Июль, через неделю после подписания контракта. Хогвартс. Берег Озера.

— Луна! О, слава Мерлину, я вас нашёл! — совершенно запыхавшийся, Рольф выбежал на берег Озера и остановился перед Луной. Девушка шла неспешно, словно прогуливаясь. На сгибе локтя у неё была корзинка с лекарственными травами, только что собранными в теплицах. Полчаса после злосчастного разговора с Лонгботтомом он бегал по оранжерее, пытаясь её разыскать, но — безуспешно. Поэтому, завидев знакомую фигурку возле берега Озера, Рольф, наплевав на то, как это смотрится со стороны, рванул к ней наперерез через луг — только мантия засверкала. — Луна?

Она не повернулась в его сторону и не остановилась. Даже не прибавила шаг. В последней беспомощной попытке обратить на себя внимание, он преградил ей дорогу. Медленно-медленно она подняла на него глаза, наполненные всё тем же безразличием, которое так пугало его раньше. Но тогда он не был перед нею виноват. Сейчас же все слова, которые он хотел сказать в своё оправдание, застыли у него в горле. На него словно наслали заклятие немоты. Наконец, через силу, он выдавил из себя всего одно слово, показавшееся пустым и неискренним:

— Прости?

— Ты сказал то, что думал. За что извиняться? — спросила его она. Голос был спокойным и равнодушным, словно они обсуждали погоду. Ни обиды, ни претензии. Но почему Рольф продолжал чувствовать себя полной и окончательной сволочью? Она продолжала стоять и смотреть на него, не говоря ни слова, никак не показывая своего отношения. Рольф не любил обид и скандалов. Попытка женской половины человечества на него обидеться приводила только к тому, что он просто уходил. Но сейчас что-то держало его, не давая отпустить её без ответа прежде, чем он выяснит всё до конца.

— И... что дальше? — он развёл руками, удивляясь сам себе, насколько важным для него был ответ на этот глупый, в сущности, вопрос.

— Ничего, — светло-голубые глаза моргнули. Она аккуратно обошла застывшего, как под взглядом василиска, Рольфа, и снова направилась своей прежней дорогой. Каждый шаг, который она делала по гравийной дорожке, ясно отдавался в его ушах. Дальше, ещё дальше... Ещё немного и будет поздно. Нет!..

— Это была валериана, — закричал он, оборачиваясь. — На той поляне. Вы просили меня вспомнить, Луна!

Всю неделю до этого злополучного случая он избегал встречаться с Луной, пока не будет готов поговорить начистоту. Таинственная поляна, запах её духов. Приворотная трава... Рольф был почти уверен, что ничего не пил и не ел в её присутствии, но как тогда объяснить то, что он чувствовал этот запах, исходящий от неё? Что его тянуло к ней, словно магнитом? Что даже сейчас он ощущал себя словно связанным по рукам и ногам, не в силах перестать думать о ней?

Луна резко обернулась и подошла, положив руки ему на плечи. Голубые глаза распахнулись, словно девушка была шокирована услышанным, а потом подернулись искренней печалью, сочувствием, почти жалостью.

— Это очень, очень грустно, Рольф... — произнесла она. — Я не знала. Простите... Разумеется, вы постоянно об этом думали. Я... вела себя совершенно неподходящим образом. Но я верю, что вы со всем этим справитесь, — она нежно провела рукой по его щеке, заставив Рольфа почти прикрыть глаза от удовольствия. А потом — поцеловала в щёку и ушла.

Рольф остался стоять на берегу Озера, чувствуя, как внутри него что-то рушится. Боль потери, невыносимо-острая, навязчивая и мучительная, заполнила каждую клеточку его тела. Пусть даже это последействие приворотного зелья... Здесь и сейчас это было слишком реальным, чтобы он мог себя этим утешить.

Три дня спустя. Хогсмит-Шармбаттон.

Рольф стоял возле «Трёх мётел», старательно концентрируясь на образе главных ворот французской школы магии. Он мог отказаться отрабатывать последние полгода контракта, однако теперь решил, что так будет лучше. Один день в неделю — в Хогвартсе, и шесть — в Шармбаттоне. Полгода должно с избытком хватить, чтобы «справиться». А потом — переезд, избушка и Запретный лес. Лёгкий хлопок трансгрессии и Рольф Саламандер снова покинул Англию, чтобы вернуться к началу учебного года. Уже в качестве преподавателя.

1 сентября. Хогвартс, Большой зал.

Рольф Саламандер чуть не опоздал на церемонию Распределения. Словно вихрь промчавшись по коридорам, он ввалился в Большой зал одновременно со старшекурсниками и гораздо позже остальных преподавателей. Не глядя по сторонам и стараясь выглядеть не слишком запыхавшимся, он занял своё место за преподавательским столом и приготовился слушать. Наконец, предводительствуемые Хагридом, появились первогодки.

«Со следующего года это ты тоже возьмёшь на себя», — мысленно обратился к себе Рольф. Казалось бы, эта ответственность должна была его обрадовать и воодушевить, но вместо этого Саламандера охватило странное чувство: Хагрид и первое знакомство с Хогвартсом — это было так... вечно? В нём всегда было куда больше магии и торжественности, чем в озере, лодках и Хогвартс-экспрессе вместе взятых. И вот, скоро вместо неизменного шумного великана их будет встречать... Рольф попробовал представить эту картину глазами одиннадцатилетнего — ведь он тоже когда-то был таким, как эти дети. Хмурый высокий маг, закутанный в чёрную мантию. Светлые волосы, руки в карманах. Дежурная улыбка и театральный жест: «дети, добро пожаловать в Хогвартс!» Не учитель, просто лектор. Безликий манекен с учебником подмышкой. Даже Лонгботтом с его энтузиазмом подходил на эту роль куда лучше...

Этот Хогвартс ещё был тем, что он помнил, но ему приходил конец. Новые лица. Новые фамилии. «Этому миру будет ужасно не хватать волшебства, — подумал он, всё глубже погружаясь в нетипичную для себя ностальгическую грусть. — Не магии, нет. Именно волшебства. Ощущения, что попадаешь в сказку». Его собственные преподаватели могли быть бездарными, как Локхарт, или угрюмыми, как Снейп, но они не были обычными. У них был свой стиль, как у рок-певцов или кинозвёзд... — Рольф невольно улыбнулся сравнению — потому что они болели своим делом и рассказывали о том, что действительно имело для них значение. А что могли дать этим детям такие как он? Ничего, кроме знаний. Бездушных, холодных, выпотрошенных, теоретических знаний. Рольф вспомнил, как он гордился дедом, лично нашедшим и изучившим в бесконечных экспедициях многих из тех животных, которые описывались в его учебнике... Но сам он ничем похожим похвастаться не мог. Саламандера накрыло всепоглощающее ощущение отвращения к самому себе, к своей работе, к бессильному переливанию из пустого в порожнее давно известных фактов. «Я наёмник... — думал он. — Я приехал вовсе не для того, чтобы дать этим детям что-то стоящее. Нет, я просто решаю свои проблемы».

Он едва слушал Распределяющую Шляпу, без всякого выражения наблюдал за толпами первокурсников, ручейками растекавшихся за четыре факультетских стола. Пропустил мимо ушей большую часть речи МакГонагалл и встрепенулся только тогда, когда она назвала его по имени:

— Я имею честь представить всем вам нашего нового преподавателя Ухода за магическими существами, профессора Рольфа Саламандера!

Рольф поднялся со своего места, сдержанно улыбнулся и отвесил залу поклон.

МакГонагалл представила первокурсникам и остальных преподавателей, начиная с деканов: величаво-напыщенный Слагхорн, ставший с годами ещё более маленьким и сухоньким Флитвик, и, конечно же, жизнерадостный Лонгботтом в парадной тёмно-красной с золотом мантии, намекающей на принадлежность к факультету. Рольф снова поднялся с места — на сей раз, чтобы Хаффлпафф мог вживую увидеть своего нового декана. Трелони... Вектор... Сетва... Преподаватель Защиты от Тёмных искусств...

Он сразу узнал её, хотя белокурая колдунья в бледно-голубой парадной мантии, отвесившая залу церемонный и вычурный поклон, мало напоминала «девчонку из леса». Макияж дивы немого кино и такая же преувеличенная жестикуляция. Она села на место и сразу же принялась оживлённо болтать о чём-то с Флитвиком. Какая-то неуловимо другая, хотя прошло лишь чуть больше месяца. Уверенная, спокойная... да нет, такой она была и тогда. Деловитая? Да, пожалуй: сосредоточенная на своём деле, чужая и... взрослая. Хотя, может быть, Рольфу так казалось из-за того, что она была накрашена: чёрные стрелки в уголках глаз, тёмные губы... словно какое-то египетское божество.

«Преподаватель... Это всё усложняет», — подумал Рольф: он так надеялся, что ему удастся максимально избегать встреч с ней, по крайней мере, первое время. Но что просто сделать с аспиранткой профессора Чар, гораздо сложнее с преподавателем ЗОТИ. «У тебя просто фантастическое везение, Рольф Саламандер», — сказал он себе, и тихо обратился к соседке за столом:

— Извините пожалуйста, а когда именно мисс Лавгуд назначили на должность преподавателя ЗОТИ, не знаете

— Не помню точно, — также шёпотом ответила преподавательница Магловедения Летиция Смит. — Не очень давно, — Рольф понимающе кивнул. — Лет семь или восемь назад. Но Минерва приглашала её уже через год после войны...

Летиция продолжала говорить, но Рольф её больше не слушал. Уткнувшись взглядом в свою чашку кофе, он безуспешно пытался переварить только что полученную информацию. Семь лет? Даже восемь? Война? Сказать, что ему было стыдно, или что он был смущён, означало не сказать ничего: Рольф был в ярости на собственную глупость. Лавгуд. Ну конечно же — Лавгуд. И не такое уж распространённое имя Луна. Орден Феникса, Отряд Дамблдора, героиня Второй Волшебной, орден Мерлина Первой степени. Страница из новейшей истории. Только спустя какое-то время, собравшись с силами, он ещё раз, украдкой, посмотрел на неё. Луна выглядела спокойной и безмятежной, что называется, абсолютно «в своей тарелке». Вот она что-то говорит Минерве и та с серьёзным видом кивает головой. А вот она толкает локтем в бок Невилла («Моргана-советчица, они ведь, наверное, из одного выпуска... или почти из одного, — с яростной тоской подумал Рольф, — ну почему я такой идиот?») и грозит ему пальцем. «Почему она мне не сказала?»

Рольф едва удержался от нервного смешка: она говорила. Только он не слышал. «Вам не понадобится моя фамилия»... «Здесь хватит работы на целую серию монографий»... «Я знаю этот лес»... Наверное, у неё была научная степень, и, может быть, даже не одна. А он назвал её «особой», «девчонкой» и высказал предположение, что она заблудится в лесу! Похоже, он опять должен извиниться. Слишком часто, учитывая редкость их встреч.

После ужина, когда преподаватели расходились по своим комнатам, в общей толпе он оказался рядом с ней. Странно, она даже казалась выше, чем он помнил... Ах да, сейчас Луна была на высоких шпильках. Этот, другой образ так точно «сидел» на ней, что Рольф снова невольно усомнился: а не были их прошлые разговоры сном? Он понимал, что если что-то сказать, то говорить надо было прямо сейчас — пока дороги «материалистов» и «мечтателей» не разошлись. «Рождённый ползать летать не может», — пришла ему в голову глупая цитата из какого-то писателя, которого читали студенты в Дурмстранге. Но Рольф молчал. Он и так успел наломать дров своими словами.

— Поздравляю вас с первым днём в качестве преподавателя Хогвартса и декана Хаффлпаффа. Дому не хорошо оставаться без главы, но теперь всё встанет на свои места, — она опять заговорила с ним первая. Уже возле самой лестницы. — Доброй ночи, Рольф, надеюсь, вы устроитесь хорошо.

Он поднял на неё глаза: не было похоже, чтобы она лицемерила или пыталась его подколоть. Дружелюбие и товарищеский, ободряющий взгляд... без малейшего проблеска личного отношения. Похоже, она действительно на него не сердилась. И она всё поняла. Но... Она была так спокойна и равнодушна, словно они и вовсе никогда не были знакомы. Безупречная, лучащаяся вежливость коллеги, которая надеется на то, что он удачно впишется в коллектив. Как будто это и правда был другой человек... А может, Луна просто слишком хорошо держала слово: помочь ему «справиться». Сложно сказать, что скорее почувствовал Рольф — облегчение или разочарование. Хотя почему «сложно»? В первую очередь, он был именно разочарован.

Она протянула ему руку для рукопожатия. «Такие руки надо целовать, а не обмениваться дежурными приветствиями», — подумал он, задерживая её ладонь в своей и исподволь перебирая тонкие, хрупкие пальцы. Но поцеловать не решился.

— Спокойной ночи, Луна.

Сверкнула светлым пятном светло-голубая мантия и он остался в коридоре один. Рольф поднял руку к лицу и принюхался, ни то боясь, ни то ожидая. И почувствовал: от ладони, только что державшей руку Луны, шёл слабый цветочный запах. Тот самый. Саламандер закрыл глаза и снова принюхался, готовый добровольно сдаться безжалостному магнетизму аромата валерианы. Но на сей раз ладонь не пахла ничем, кроме лакричных конфет, которые он даже не ел — просто нервно мял в пальцах, наблюдая за Луной в Большом зале.

«Я схожу с ума, — думал он. — Я просто схожу с ума».

Кошмар № 1. Ночь перед Хэллоуином. Хогвартс. Комната Рольфа Саламандера.

Он поднимается по лестнице на чердак. Лестница приставная и очень грубая, вся в занозах. Рольфу неприятно по ней лезть, тем более что промежуток между ступеньками слишком большой, но он продолжает карабкаться. Наконец, голова Рольфа просовывается в чердачный люк. Он поднимает голову вверх и видит, что под потолком покачиваются связки растений. Некоторые он знает. Это — растопырник, это — зверобой, а это — цветы волчьей ягоды. Выпрямляется в полный рост. Какой большой чердак... Рольф проходит несколько шагов и останавливается, как вкопанный. Здесь кто-то есть... Кто-то, кого он знает, но не видел уже давно. Прямо у него за спиной, ещё чуть-чуть — и можно различить дыхание. Рольф хочет обернуться, но его ноги словно приросли к земле. Его охватывает страх, который быстро сменяется жгучей тоской. Внезапно Рольф понимает, что ничего так не хочет, как увидеть этого человека... Но это станет возможным только если он вспомнит кто это. Он чувствует, что времени почти не осталось и начинает нервничать... время словно спрессовывается, стены чердака начинают дрожать. «Прости, — шепчет Рольф, чувствуя, что по его щекам начинают течь слёзы. — Прости, я не могу...»

Ночь перед Хэллоуином, незадолго до рассвета. Хогвартс. Спальня Рольфа Саламандера.

Рольф проснулся посреди ночи, чувствуя себя разбитым и больным. Его подушка была мокрой то ли от пота, то ли от слёз. Сердце колотилось, как бешенное, перед глазами плыли круги. «Лучше бы вообще не спал, — мрачно подумал Рольф. — Или напился на ночь глядя... Хуже моё пробуждение уже бы не стало». Он вылез из липкой, неприятной на ощупь постели и распахнул окно настежь. Холодный осенний воздух проник в комнату, вытесняя тяжёлый, пропитанный его кошмарами. Обернувшись, он посмотрел на постель с отвращением. В любом случае, спать Рольф больше не желал. Он встал под душ, смывая с себя оцепенение ночного кошмара, лил на себя холодную воду, пока не замёрз окончательно. Всё ещё слегка дрожа, он вылез из ванны, одеваясь и на ходу разыскивая ботинки. Часы показывали пять утра, а значит — до позднего осеннего рассвета было ещё далеко. «Как студент я не мог бродить по замку ночью, зато как преподаватель — вполне могу его патрулировать», — подумал он и заговорчески усмехнулся самому себе: походить по тёмным и пустынным коридорам Хогвартса всегда было его детской мечтой, так почему бы теперь её не осуществить, раз предоставляется случай?

Не засветив палочку, Рольф распахнул дверь, готовый отправиться в странствие по коридорам и переходам замка. Но не успел он сделать и трёх шагов, как за его спиной раздался спокойный голос:

— Я часто думала, когда же, наконец, декан Хаффлпаффа решится на свой первый обход... В ночных кошмарах тоже есть своя польза.

Рольф вздрогнул и резко крутанулся на месте, чтобы встретиться лицом к лицу с Луной. Он видел её только потому, что она по-прежнему была во всём светлом. Как она могла не просто разглядеть, но и узнать его в такой темноте, оставалось загадкой.

— Почему вы решили, что мне приснился кошмар? — спросил он первое, что пришло в голову. Сколько он ни слышал о безопасности Хогвартса, но такая простая вещь, как тихий женский голос застала его врасплох. Ни полтергейст Пивс, ни привидение Кровавого Барона, обитавшее в соседних слизеринских подземельях, не могли бы напугать его так же сильно. Замок казался вымершим, и звук голоса в этот час казался почти преступлением против тишины.

— В пять утра всё равно нет нарушителей. А полчаса назад вы кричали.

— Похоже, вы слышите так же хорошо, как видите, — Рольф нервно улыбнулся. По его спине всё ещё бегали неприятные мурашки. Слишком глубоко он задумался, прежде чем его прервали.

— О, ничего особенного, — тоном непринуждённой светской беседы сказала Луна, поравнявшись с ним. — Просто я вижу именно то, что вижу, и слышу именно то, что слышу. Знаете, один эдинбургский философ утверждал, что это характерная особенность ведьм.

— А разве обычные люди делают не то же самое? — она уже почти зашла ему за спину, и Рольф инстинктивно обернулся. Не то, что бы он её боялся, нет, но ощущение сверлящего спину кошачьего взгляда было не самым приятным.

— О нет, — она тихо рассмеялась. Этот смешок он, казалось, знал уже вечность. Одного этого звука было достаточно, чтобы взволновать его и заставить забыть обо всём... Хотя он и недостаточно понимал почему. В конце концов, он уже давно не был озабоченным подростком... Размышляя так, Рольф почти не заметил, что идёт за ней, хотя изначально хотел отправиться на прогулку в одиночестве. А она шла всё дальше, не замедляя шага, и продолжала говорить: — Обычные люди делают много странных вещей и считают, что окружающие это не замечают. Наверное, потому что сами они чрезвычайно рассеяны.

— Например? — поддержал он беседу. Рольф уже начал привыкать к её странной манере разговаривать, и она больше не казалась неестественной или ненормальной.

— Например, они ходят в лесу кругами, мучаются ночными кошмарами, хотя больничное крыло и факультетская аптечка в их распоряжении...

— Я понял, — усмехнулся Рольф. — Я обыватель, зато вы настоящая волшебница.

— Я не задумывалась об этом, — без тени иронии ответила Луна. — Просто перестаньте делать вид, что ничего не происходит. Люди не настолько слепы, чтобы в это поверить. И не настолько вежливы, чтобы сделать вид, что поверили...

Они дошли уже до галереи, соединявшей два крыла замка. В широкие каменные прорези пробивался лунный свет.

— Когда я патрулирую, то больше всего люблю обходить именно эту галерею, — мечтательно протянула Луна. — Здесь всегда красиво, в любое время года.

— Я думал, что обязанность патрулировать лежит на деканах, — сказал Рольф, просто чтобы поддержать разговор: и так было понятно, что странная девушка, оказавшаяся доктором наук, явно займёт пост декана Рейвенкло, когда Флитвик уйдёт на пенсию.

— На любых преподавателях от разных факультетов, которые для этого подходят, — подчеркнула Луна, присаживаясь на подоконник и болтая ногой. — Надеюсь, вы понимаете, почему из нынешних деканов, кроме вас, это делает только Невилл.

— Да, разумеется, — нахмурился Рольф. Разговоры о возрасте никогда ему не нравились. — И как он это делает?

— О... — усмехнулась Луна, — гриффиндорцы периодически пугают им слизеринцев. Есть у них один товарищ, который даже получил отработку за слишком рьяную рекламу навыков Невилла в обращении со змеями. Кстати, от Невилла же и получил, потому что конфликт возник на уроке Травологии.

— Понятно, — пробормотал Рольф. Он чувствовал себя невероятно неловко даже при таком косвенном напоминании о событиях Второй Волшебной. Каждый раз Рольф словно ощущал себя дезертиром. Ему было не так много лет, но... Моргана его подери, и Невилл, и эта девушка были ещё младше. — А вы, как вы это делаете? — спросил он, чтобы выиграть время и скрыть своё смущение.

— Вам ещё не рассказали? — Луна прислонилась затылком к каменному косяку оконного проёма. — Странно... Что ж, зато можно быть уверенным, что вы пока не стали слишком близко знакомы ни с кем из учеников.

«Проклятье!» Рольф теперь пожалел, что не отправился бродить по замку в одиночестве.

— И сколько человек об этом знают?! — спросил он резче, чем хотел. Рольф уже забыл, что Англия такая... такая Англия: здесь всех всё интересует, каждый пытается сказать тебе, что верно, а что нет...

— Какой у вас преподавательский стаж? — вместо ответа поинтересовалась Луна.

— Двадцать лет, — буркнул он.

— Что ж, тогда у вас достаточно опыта, чтобы самому ответить на свой вопрос, — развела руками она. «Да уж, у педагогов слишком скучная жизнь... А поскольку после этого скандала я приехал к ним, то о романе знают...»

— Все, кто здесь работает! — выдохнул Рольф.

Луна даже не стала кивать, судя по всему предполагая, что это слишком очевидно. Она продолжала качать ногой в полосатой туфле с шерстяным верхом и смотреть в окно. Заключая контракт с МакГонагалл, он был почти готов к этому. И собирался отнестись к сплетням спокойно. В конце концов, это была просто очередная работа: выстраивать отношения с преподавательских коллективом он был не обязан. Но добродушие Невилла, Филиуса и Горация, не говоря уже о поддержке Минервы расслабили его и заставили поверить, что без этого обойдётся. Поэтому неожиданное столкновение с реальностью его просто взбесило. «Ну и как здесь преподавать после этого? — думал Рольф. — Под перешептывание и взгляды в спину?!» Для чего же тогда МакГонагалл вообще его взяла? Ах, да: в надежде, что он исправится! Точно, как же иначе... Заблудшей душе надо дать шанс. Это так по-гриффиндорски... Рольфа охватило бессильное бешенство. «Если бы не долги, если бы не задержка с публикацией книги, — думал он, — я бы здесь и на семестр не задержался! Драккловы ханжи...»

Луна опять молчала, что было уже почти привычно, но Рольф ожидал, что она тоже вот-вот начнет отчитывать его за «недопустимое поведение»: ведь зачем-то она начала этот разговор!

Наконец, он не выдержал:

— Ну, и как вы к этому относитесь?

— Ваше назначение, независимо от его причин — это решение Минервы, — ответила она, пожимая плечами, но по-прежнему не глядя на него. — Она редко ошибается.

Казалось бы, это и было единственное, что Рольфу следовало знать: что директриса его по-прежнему поддерживает. Тон Луны даже не был осуждающим, скорее равнодушным, но Рольф почему-то взорвался. Ему надоела эта бесконечная игра в прятки, недоговорки, намёки, словно он всё должен понимать и сам.

— Вы скажете, наконец, хоть что-нибудь настоящее? Я не спрашивал, как к этому относится она, я спрашивал вас! Как вы относитесь к отношениям между учителем и учеником?! Вы, лично!

Последние несколько слов как будто ушли в вату: Луна применила Заглушающее. Рольф раздражённо отменил заклинание, совсем забыв, что конфликт магических потоков вызывает довольно сильный толчок. Волшебница кубарем слетела с подоконника... прямо в окно. На сей раз крик Рольфа ничто не заглушало. Он дёрнулся к окну и перевесился через подоконник, надеясь, что она каким-то чудом уцепилась за плющ, трансфигурировала какую-нибудь верёвку или превратила себя в стаю птиц...

Луна была там. Приблизительно этажом ниже, она совершенно спокойно стояла на воздухе, как на паркете. Полюбовавшись на его выпученные от страха глаза, она слегка усмехнулась и пошла ему навстречу по воздуху. Шпильки словно переступали со ступеньки на ступеньку.

— Подсадите? — крикнула она ему, когда оказалась достаточно близко.

Рольф, всё ещё не в силах сказать хоть слово, протянул руку, за которую она уцепилась и грациозно шагнула обратно в оконный проём.

— Вам пора привыкнуть, что я доктор наук, Рольф! — констатировала волшебница, как ни в чём не бывало усаживаясь на тот же подоконник.

«Всё-таки обиделась», — подумал Рольф почти с облегчением: такая реакция, по крайней мере, была для него понятна и справедлива. Сам он спокойно мог позволить ученикам обращаться к себе без указания научной степени. Но сам — если же кто-то делал это без приглашения, Рольф чувствовал себя задетым. Он бережно относился к своим научным достижениям, и демократия в обращении была его подарком, а вовсе не чем-то само собой разумеющимся.

— Простите, — пробормотал он. — Я... пока я не увидел вас в Большом зале первого сентября, я ничего не подозревал, честное слово. Я бы никогда не позволил себе...

Луна тяжело вздохнула и посмотрела на него. Укоризненно, и словно бы с жалостью. Глаза резко моргнули, как будто передёрнули затвор у фотокамеры, и их выражение изменилось. В них была ирония, насмешка и гнев, самый настоящий гнев.

— Значит, если бы я действительно была студенткой, говорить обо мне это было бы нормально? — спросила она, резко взмахнув руками, словно призывая его немедленно ответить за свои слова. Нога в чёрно-белой полосатой туфле качалась всё быстрее и энергичнее, как хвост раздражённой кошки. Рольф не мог отвести глаз от этой туфли: вверх-вниз, вверх-вниз. — Вы считаете, что ваше звание даёт особые права или делает вас другим человеком?

«Вот ты и дождался искренней реакции, Рольф», — мысленно прокомментировал он. Луна спрыгнула с подоконника и быстро, походкой изломанной куклы подошла к нему. Её лицо оставалось почти бесстрастным, только широко распахнутые глаза горели.

— Вы спрашиваете, как я отношусь к отношениям между учителем и учеником? — прошептала она, приблизившись к нему вплотную. — Плохо.

Не говоря больше ни слова, Луна стремительно покинула галерею. Сверкнула светлая мантия и Рольф снова был в одиночестве. Запаха валерианы он в этот раз не почувствовал.

3 Ноября. Шармбаттон. Лаборатория магической фауны.

— Можно? — черноволосая девушка тихо постучала кулачком в косяк и, не дожидаясь приглашения, вошла, аккуратно закрыв за собой дверь. — Рольф, мне кажется, нам надо поговорить...

Она тревожно потирала руки, нервно заламывая тонкие загорелые пальцы. Вот она дошла до стула, села и резко замерла. Эти руки напоминали рыбок, плавающих в реке: тёмный верх, светлый низ, юркая линия сквозь поток воды и внезапная остановка. Она выглядела напуганной и смущённой. И Рольфу это не понравилось.

— Ты что, беременна? — спросил он резче, чем собирался. Чёрные ресницы испуганно вспорхнули. На него уставилась пара чёрных и блестящих, как у оленёнка, глаз.

— Не-ет, — она зябко поёжилась. — Нет, что за глупый вопрос? Конечно же, нет.

— Ну и слава Мерлину, — пробормотал Рольф. Этого, конечно, не могло быть. Но всё-таки, мало ли что? Он облегчённо вздохнул и вернулся к ручной мантикоре, которую кормил. Что ж, хотя бы здесь он ничего не испортил и не загнал себя в угол. Хищная мантикора с рысьей мордочкой покусывала прутья и он сосредоточился на кормлении, стараясь, чтобы его рука не попадала в зону поражения ядовитого хвоста: ручная или нет, но это всё-таки была мантикора, опасное магическое животное класса А.

— Рольф, — уже требовательнее позвала она. Девушка встала со стула и схватила его за плечо. — Нам надо поговорить. Сейчас.

— Нам? Сейчас? — Рольф покачал головой. Он был зол, но не на неё. Он не хотел её видеть, это правда... Но только лишь потому, что ему мучительно хотелось остаться одному. — Я занят.

Он улучил момент и погладил мантикору за ухом. Та замурлыкала, как обычная кошка, и Рольф улыбнулся. Если выбирать между мантикорой и Клэр ЛеФей, то сейчас он без колебаний выбрал бы мантикору.

— Но, Рольф... — в её голосе прорезались плачущие нотки, — прости меня, пожалуйста, я не хотела, чтобы тебя уволили, я думала, что если...

— Это неважно. Я на тебя не сержусь. Нам нечего обсуждать. Спасибо.

Какое-то время Клэр растерянно смотрела на Рольфа. Раньше она практически всегда могла его растормошить, заставить смеяться или хотя бы разозлить, на худой конец. Добиться искренней реакции. Но сейчас, глядя на хмурый профиль профессора Саламандера, она почувствовала, что слова застревают у неё в горле. Он казался таким... отрешённым, словно её здесь и вовсе не существовало. Ей хотелось расплакаться, закатить истерику, перевернуть корзину с флоббер-червями. Но почему-то у Клэр совершенно не было уверенности, что хоть что-то из этого на него подействует.

— Это значит, всё кончено? — она снова заглядывала ему под руку своими оленьими глазами.

Рольф на секунду отвлёкся от мантикоры и взглянул на неё. Вид у Клэр был жалкий и испуганный. Трогательный. Да, именно трогательный. Она была удивительно хорошенькой, искренней и несчастной, и Рольф посмотрел на неё, вглядываясь в каждую чёрточку и ожидая, что его вот-вот что-то кольнёт в сердце, затапливая теплом и нежностью, заставляя сопереживать. Он прекрасно помнил, как она когда-то подошла к нему после пар и задала какой-то идиотский вопрос. Как она смеялась. И передёргивала плечами, одновременно закатывая глаза: мол, «ну, всё и так понятно, о чём говорить?» Он смеялся, когда она смешила. Когда ей было грустно, ему тоже становилось грустно, и он пытался её утешить. Он легко «вёлся» на её настроения. Так он обычно и влюблялся: просто вёлся, поддерживал игру... не мог не поддерживать.

А потом ему всегда было сложно и жаль прекращать общение, даже после расставания. Словно он был что-то должен этим девушкам за то, что тратил их время и обманывал надежды. Доходило до смешного... Сколько раз Марьяна, чешская колдунья и бывшая фотомодель, вызывала его по каминной сети и, размазывая по щекам тушь, жаловалась на очередного любовника-негодяя? А Рольф приходил к ней, брал с собой огромную коробку грильяжа в шоколаде, и они весь вечер сидели на одном диване и грызли конфеты. Кто бы мог подумать, что красавицу с изысканными манерами и приличным счётом в банке может успокоить только эта, вообще говоря, условно съедобная сладость?

Была японская поэтесса, которой он однажды помог сделать ремонт, после того, как её дом основательно подпалил сбежавший ручной дракон. Потом она долго читала ему стихи, и они жарили... он уже не помнит что, но это тоже было весьма условно-съедобным — причём горелку им заменил вернувшийся с повинной дракончик.

Была девушка со странным именем Хлоя, с которой они три раза расставались и три раза сходились только потому, что она говорила «давай попробуем ещё раз». С кем-то он расстался совсем недавно, с кем-то давно, но все эти девушки в подобные минуты почему-то вспоминали именно о нём, а не о ком-то другом.

Каждый раз он слушал их жалобы, успокаивал их страхи, давился сомнительной стряпнёй и распевал сомнительные песни. А иногда и оставался на ночь. Он не мог уйти, до конца не удостоверившись, что им хорошо. Он всегда прибегал, когда им было плохо. Ему казалось, что каким-то непостижимым образом часть вины за их неудачи висела на нём, что если бы они в своё время с ним не связались, у них всё было бы по-другому. Поэтому, глядя на Клэр, он был уже готов к тому, что сейчас какая-то мощная, почти чужеродная сила охватит его, заставляя если не влюбиться в неё снова, то уж точно пожалеть о своей недавней грубости. Но нет. Он просто смотрел на девушку и не чувствовал ничего. Кроме, разве что, лёгкого раздражения за то, что она его отвлекла.

— Да, это значит, что всё кончено, — он пожал плечами. Странно, почему раньше это казалось таким невыносимо-сложным?

5 ноября. Хогвартс. Оранжерея.

Рольф снова сидел в Оранжереях в компании Невилла. Возможно потому, что тот был единственным мужчиной среди младшего поколения преподавателей, а возможно — просто потому, что теплицы были ближе всего к Лесу и к крылу Хаффлпаффа, Рольф повадился ходить к нему на чай и подолгу разговаривал обо всём. В конце концов, Невилл был удобен хотя бы тем, что не позволял паузам в разговоре слишком затягиваться. Было в профессоре что-то такое, что заставляло верить в будущее.

А это было как нельзя актуальнее для Рольфа: ему нравилось вести занятия, студенты-младшекурсники его, вроде бы, даже любили... но каждый раз, заглядывая под полог леса, он испытывал тревогу, постепенно перераставшую в страх. Ученики уже привыкли, что Рольф ведёт занятия, сидя к Лесу спиной. Не привык только сам Рольф, который раньше сказал бы любому, что бояться своего собственного места работы — тревожный и глупый симптом, который ни к чему хорошему привести не может! Он всё чаще и чаще вспоминал проклятую поляну. Иногда ему казалось, что она начинается прямо под пологом леса. И оттуда тянет, тянет мускусно-сладковатым душком опасности, лишая воли и способности мыслить... Вот почему, во время очередных посиделок в Оранжерее, Саламандер снова задал мучающий его вопрос:

— Расскажи мне об этом растении, о валериане, — попросил Рольф. Невилл вздохнул и провёл пальцем по ободку чашки.

— В принципе, я рассказал тебе всё, что знаю... — пожал плечами Лонгботтом. — Я же занимаюсь Травологией, а не Зельеварением...

— Ну, это хотя бы родственные дисциплины... Просто у меня всегда было плохо с Зельями, — смущённо усмехнулся Саламандер и развёл руками. Ему было жизненно важно получить от Невилла хоть какую-то новую информацию, хоть малейшую зацепку, которая могла бы всё поставить на свои места...

— Это ты мне говоришь? — профессор притворно поёжился. — Нас учил один человек, скажу я тебе... И держу пари, что хуже, чем я, ты всё равно заниматься не мог...

— Снейп... да, это было что-то... — Рольф закатил глаза. «Неужели он действительно ничего не знает?» — с тревогой подумал он. И сделал ещё одну попытку: — Но послушай, я ведь видел тебя с Поппи — вы прекрасно делали настойки и зелья для Больничного крыла, и я не заметил, чтобы ты испытывал какие-то затруднения...

— Я много практиковался... — Лонгботтом опустил глаза, казалось, смутившись. Но это было не то смущение, когда человека ловят на лжи, или когда ему неприятно о чём-то рассказывать. Скорее, это было вежливое выражение скромности, как у фермера, показывающего огромную тыкву, выращенную собственными руками, или плотника, выстругавшего прекрасную быструю лодку. И Рольф поддакнул ему, давая возможность наконец-то рассказать о своём успехе:

— Ты победил свои прежние страхи, и теперь ты отличный зельевар. Я угадал?

— Ну, не то, чтобы отличный, — улыбнулся Невилл. — Но я даже писал заявление на должность профессора Зельеварения, — его глаза затуманились воспоминанием, но потом он снова поднял глаза на Рольфа и пояснил: — МакГонагалл мне отказала.

Рольф вопросительно пожал плечами, надеясь, что Невилл сам как-то даст оценку этой фразе. К решениям МакГонагалл все прислушивались и их уважали: тот же Лонгботтом постоянно давал понять, что её мнение для него — закон. Но, судя по всему, её кадровая политика в последнее время часто воспринималась как слишком... экстравагантная и нелогичная. «Так когда-то говорили про Дамблдора», — подумал Рольф. И эта мысль ему не понравилась. Неужели и его назначение было такой «непонятной прихотью»? Он внезапно почувствовал себя в роли некоего гибрида Локхарта и Трелони. Приятного мало... Но Лонгботтом пояснил:

— Я думаю, она просто не хотела тревожить память Снейпа. Он ненавидел эту должность, но всё равно — был бы жив, с ума бы сошёл... заавадил меня, а потом сам заавадился, наверное, — Невилл странно улыбнулся и начал охлопывать карманы мантии. «В поисках сигарет», — почему-то понял Рольф. Раньше ему бы и в голову не пришло, что Лонгботтом курит: слишком уж хорошо тот знал о побочных эффектах разных растений. «Но люди не такие, какими кажутся, так, Рольф?» — ехидно спросил его внутренний голос. Невилл, тем временем, не найдя сигареты и не рискнув трансфигурировать её из магических растений, просто придвинул к себе очередную чашку чая и с наслаждением вдохнул его аромат. — Луна говорит, что теперь Слизерину остаётся только ждать, пока Скорпиус повзрослеет... — Невилл широко улыбнулся и отпил глоток из чашки.

— Малфой? С четвёртого курса? — поднял брови Рольф. — Этот мир всё необычнее и необычнее! А ты сам-то что о нём думаешь?

Невилл едва заметно поморщился. Его лицо приняло уклончивое выражение, словно он не хотел говорить об этом впрямую. «Как и обо всём, о чём ты спрашиваешь людей...» — заметил внутренний голос Рольфа. Саламандеру уже хотелось послать этот голос к драккловой бабушке. С каждым днём он словно всё больше придавался самобичеванию и самокритике, в результате чего большую часть времени ходил хмурый и неприветливый. Олимпии Максим, правда, это понравилось: не далее, как на прошлой неделе директриса, встретив его в коридоре, с улыбкой заметила, что если бы он всегда так себя вёл, то увольнять его бы не пришлось... «Вы стали гораздо серьёзнее относиться к своим обязанностям, Рольф». Можно прожить во Франции три года, прекрасно говорить на французском, но так и не научиться отличать иронию от хамства. Хотя, возможно, ему просто не было до этого дела.

— ...Я думаю, что он слишком похож на своего отца, — пожал плечами Лонгботтом. — Способный, но высокомерный. К тому же он постоянно цапается с младшим Поттером... Этого, по-моему, уже не изменишь, — он покачал головой и, казалось, задумался. А потом добавил, уже громче: — Но Луна в него верит. Знаете, Рольф... — он усмехнулся, — у неё есть такое выражение: «немного Рейвенкло». Это самый большой комплимент в арсенале Луны. Практически посвящение в особое звание... Так вот, она считает Скорпиуса «немного Рейвенкло».

Рольф отметил, с какой теплотой Невилл отзывался о Луне: с небольшой иронией, с уважением и с таким пониманием, что Саламандер невольно ему позавидовал. Было ещё какое-то странное чувство, но Рольф не смог подобрать ему точного определения. Вместо этого он задал вопрос, который уже давно его мучил:

— Скажите, Невилл... Вы же, наверное, хорошо знаете Луну. Какая она?

Лонгботтом, казалось, не удивился вопросу. Он усмехнулся, поднял глаза куда-то вверх и развёл руками, словно пытаясь подобрать подходящее слово. А потом начал говорить, давая словам обгонять друг друга:

— Она... невероятная. Нет, серьёзно. Студенты её просто обожают, хотя она строже МакГонагалл и баллы может снять чуть ли ни с каждого, не глядя ни на фамилию, ни на факультет. Они смотрят на неё как на чудо, сидят на каждом уроке с открытыми глазами и только успевают записывать... Она сделала класс по ЗОТИ похожим на место сбора Отряда Дамблдора, — здесь Невилл счастливо улыбнулся, а Рольф снова нахмурился. — Когда мы учились... ещё до того, как начались всякие серьёзные дела, её многие считали странной. Если честно, все. Кроме Гарри, пожалуй. Даже я, хотя мне ли говорить? — Лонгботтом смущённо провёл рукой по волосам, казалось, вспомнив что-то не очень приятное. — Но когда узнаёшь её поближе... она абсолютно адекватна, ты даже не представляешь, насколько... Каждое, каждое, — подчеркнул он и поднял вверх указательный палец, — её слово имеет смысл. Наверное, поэтому она так мало говорит... Ну, знаешь эту её манеру? — обратился он к Рольфу. — Словно она не любит вставлять вводные слова в предложения... Например, «Осторожно!», «Мандрагора», «Наушники».

— Да, точно, — Невилл улыбнулся и Рольф облегчённо рассмеялся в ответ, хотя смеяться ему вовсе не хотелось. Он понял, какое чувство не давало ему покоя: ревность. Ко всем, кто знал её, ко всем, кому она нравилась, к студентам, к преподавателям, к прошлому... ко всему, чего он не знал. К тому, чего он боялся... Он смотрел на беззаботно предающегося воспоминаниям Лонгботтома и понимал, что даже этот человек, которого Рольф уже почти мог бы назвать другом, буквально бесит его потому... что он может говорить о ней так: непринуждённо и свободно. Рольф внезапно понял, что если на следующий вопрос Лонгботтом ответит утвердительно, то это будет последний раз, когда даже просто разговаривает с Невиллом, не то, что пьёт чай. — Скажите, Невилл... Извините, что интересуюсь. Вас с ней что-то связывает?

Вопрос прозвучал непринуждённо, но Рольф внутренне напрягся в ожидании ответа. И пристально-пристально вгляделся в карие глаза собеседника, готовый поймать малейшую ложь, малейшее сомнение. Но Лонгботтом только улыбнулся.

— Мы друзья. Так давно, что, кажется, знали друг друга всегда, — у Рольфа отлегло от сердца. Следовательно, магическая дуэль отменяется... А Невилл продолжал: — Наверное, это можно считать за «что-то». Но... я думаю, её вряд ли кто-то знает по-настоящему.

«Я узнаю, — подумал Рольф. — Чего бы это мне не стоило».

6 ноября. Хогвартс.

— Постойте, Луна! — Рольф нагнал ее в коридоре.

Пар у него сегодня не было, но это и к лучшему: ничто не могло отвлечь или помешать. И на этот раз отступать он был не намерен: Саламандер был готов умолять, угрожать, убеждать, нести какую угодно чушь, лишь бы она его послушала.

Волшебница не снизила темпа и не повернула головы в его сторону. Но Рольф уже и не ждал другого. Не давая ей опомниться, он сразу же задал главный вопрос, ради которого караулил ее возле злополучной галереи:

— Не могли бы вы быть моим проводником?

Шаг колдуньи слегка сбился. Луна была явно удивлена. Она передернула плечами — как ему показалось, смущенно — и, склонив голову набок, как птица, пробормотала:

— Я сейчас не могу надолго покинуть замок, поэтому...

— Я говорю не о Лесе, — прервал ее Рольф. — Я хочу, чтобы вы помогли мне адаптироваться здесь, в Хогвартсе.

Теперь настал его черед говорить странные вещи, а ее — удивляться:

— Рольф, вы же здесь учились, зачем вам проводник?

Она подняла на него уклончивые, но внимательные голубые глаза. Он практически мог почувствовать её колебание: между недоверием и любопытством, чувством опасности и ситуацией самой обычной беседы. Она словно пробовала температуру воды кончиками пальцев ног. Рольф мысленно досчитал до двух и бросился словно в омут:

— Я хочу стать здесь по-настоящему своим, — отчеканил он. — Стать преподавателем, деканом, наставником... на деле, а не на бумаге...

А дальше он начал рассказывать ей обо всём: сбивчиво, намеренно не делая пауз, чтобы не дать ей себя перебить... Про Хогвартс, про чудеса и магию, про то, что иногда ему кажется, что он не понимает, что делает... он уже и сам до конца не понимал, что именно говорит: это был какой-то поток ни то мыслей, ни то эмоций. Он говорил так искренне, как не делал уже давно, надеясь, что это заставит её понять, заставит поменять отношение к нему... Один шанс — именно так он и осознавал это для себя — один-единственный шанс на понимание, всё или ничего. У него не было ни времени, ни желания разбираться в причинах, по которым его прежние слова вызвали у неё такую реакцию, но он должен был во что бы то ни стало убедить её, что он — совсем другой...

Когда он поднял глаза на Луну, её взгляд смягчился. И Рольф понял, что теперь он прощён. Какая разница, за что?

С 6-го по 11-е ноября. Хогвартс.

— Хотите посмотреть, как можно предотвратить разгром класса с помощью конфискации имущества? — Луна усмехнулась и кивнула в сторону группы четверокурсников, спешивших на последний урок.

Если бы кто-то раньше сказал Рольфу, что можно отлично проводить время с девушкой, разбирая планы уроков и обмениваясь впечатлениями об учениках, он бы не поверил. Однако сейчас это было именно так. Стоя в тени арки и наблюдая за студентами, он чувствовал себя таким счастливым, словно они с Луной катались на лыжах в горах, купались в море или ходили по музею магической скульптуры.

— Вы всегда так подозрительны к ученикам? — улыбнулся в ответ Рольф. Последний урок. Пятница. Ещё чуть-чуть и можно быть свободным на все выходные. Сейчас, не желая нарушить хрупкого равновесия их отношений, он держался с Луной подчёркнуто по-дружески, как коллега и только. Но скоро... да, очень скоро...—

— Нет, но они гриффиндорцы, и они идут на Прорицания, — пожала плечами Луна. Видя его непонимающий взгляд, она добавила: — не к Флоренсу, к Сибилле.

Рольфу оставалось только хмыкнуть: редко кто любил Прорицания, но многие выбирали его, чтобы не ходить на чрезмерно сложную Нумерологию. А Сибилла Трелони была патологически неавторитетна, что как будто побуждало учеников ко всяким выходкам.

Между тем, Луна вытащила из кармана и развернула бесформенный мешок для мусора. Лёгкое движение рукой — из карманов только что прошедших гриффиндорцев начали вылетать и приземляться прямо в мешок навозные бомбы, «длинные уши», шпаргалки всех мастей, всевозможные вредилки, пищалки, шумовые шарики, один спящий нюхлер (его она посадила в заранее приготовленную клетку и сунула в руки опешившему от неожиданности Рольфу). Луна была достаточно аккуратна, и предметы не пролетали у учеников над головой, а переваливались через край карманов и стелились невысоко над полом. Благодаря этому никто из гриффиндорцев так и не заметил «разоружения». Последним в руки Луны прилетел пучок мяты. По сравнению с остальным он выглядел довольно безобидно, но именно мята заставила профессора Лавгуд открыть ученикам своё присутствие:

— Мистер Поттер! — звонко произнеся сдвоенную «т», окликнула Луна. Мешок с «вредилками» она уже свернула и куда-то убрала, так что теперь стояла, словно возмущённая аллегория флоры, держа в правой руке палочку, а в левой — «букет» зелёных листьев.

От группы подростков нехотя отделился черноволосый зеленоглазый парень. «Как он всё-таки похож на своего отца! Точная копия, только очки не носит», — невольно подумал Рольф. Одногруппники ободряюще хлопали того по плечу: мол, не сдавайся, мысленно мы с тобой, но он и не выглядел особенно провинившимся. Скорее, наоборот, расслабленным и готовым выгородить себя при любых обстоятельствах.

— Альбус, я в очередной раз нашла в твоём кармане мяту, — констатировала Луна, демонстративно встряхнув зелёное доказательство вины младшего Поттера. — Ты знаешь, что у профессора Трелони аллергия на неё. Зачем ты собирался принести это на её занятие?

— Я не собирался, госпожа Лавгуд, — бодро отрапортовал Альбус Поттер, глядя на преподавательницу зелёными и как будто мутными глазами, какие бывают у человека, вдохновенно сочиняющего без надежды, что ему поверят, но с особым вызовом «а докажи». — Я хотел занести эту мяту к нам в башню, чтобы не тащить её на урок. Видите ли, я очень, очень люблю чай с мятой.

— Любишь чай с мятой, — неожиданно приветливо улыбнулась Луна. Словно она внезапно обнаружила, что у них есть общее редкое хобби. — Я тоже. Просто жить без этого запаха не могу. Но... — она сокрушённо пожала плечами, — в Большом зале я пить его не могу — из-за Сибиллы с её аллергией: её передёргивает, даже когда она её просто нюхает. Знаешь что... — с внезапным энтузиазмом сказала она, словно эта идея только что пришла ей в голову. — Приходи ко мне в кабинет послезавтра: попьём мятного чая, а то я по нему уже соскучилась!

Альбус, уже приготовившийся отстаивать свою версию событий, выглядел несколько ошарашенным. Но Луна продолжала тепло и искренне улыбаться. Так, что отказать было просто невозможно. Младший Поттер неуверенно усмехнулся и дёрнул плечом.

— С удовольствием, госпожа Лавгуд. Это великая честь для меня, — подросток церемонно поклонился, а потом добавил уже совершенно обычным, нетерпеливым тоном: — Так я могу идти на урок?

— Ох, да, я забыла, что перемена почти закончилась! — махнула рукой Луна. — Конечно, иди и передавай привет Трелони!

Поттер побежал догонять своих. Рольф, шокированный неожиданной педагогической вольностью не меньше Альбуса, уже собирался обратиться к Луне за разъяснениями, когда увидел, что она посылает какое-то заклинание. Едва различимый прозрачно-бледный луч, словно дымок или полупрозрачный туман, струился с конца её волшебной палочки в тот коридор, где исчез Альбус. По пути, «туман» обвивал пучок мяты. В этом жесте было что-то жадное, словно туман пил его, насыщаясь растительными соками. Закончив, Луна, всё также молча, махнула Рольфу рукой, велев следовать за собой. И он почему-то так и не решился нарушить тишину.

Только на лестнице, видя, что Луна вот-вот наступит на фальшивую ступеньку, Рольф вынырнул из своих раздумий и крикнул:

— Осторожно!

Но Лавгуд, разумеется, не обратила на предупреждение ни малейшего внимания. Она поставила ногу на ступеньку. Та растворилась в воздухе. Но Луна продолжала стоять, как ни в чём не бывало. Тонкие шпильки опирались на пустоту так же прочно, как на паркет.

— Всё-таки вам пора запомнить, что я доктор наук, — задумчиво произнесла она, прошлась по «ступеньке» взад-вперёд, а потом... пошла по воздуху, сделав «круг почёта» вокруг Рольфа.

— Практическая левитация? — несколько натянуто усмехнулся Рольф, надеясь, что его голос звучит беззаботно. Весёлая и понятная Луна-девчонка, к которой он уже успел привыкнуть и привязаться, казалось, опять исчезла. Сейчас у него снова было ощущение, что она с ним играет: иронично, расчётливо, насмешливо. Как можно быть спокойным, зная, что она стоит в воздухе прямо у него за спиной, так что можно почувствовать её лёгкое дыхание?

— Именно она, — поддержала его собеседница. Сейчас она парила в воздухе прямо перед ним: телесный призрак в светлых одеждах, марионетка, свободно раскинувшаяся между невидимыми тросами. — Ну же, спрашивайте, — она улыбнулась так же искренне, как до этого улыбалась Альбусу.

Это воспоминание неприятно царапнуло сознание Рольфа, словно он стал свидетельством мошенничества. Ведь, что бы ни натворил младший Поттер, заставлять его думать, что он прощён — и при этом посылать в него заклинания — было как-то не совсем верно... Лучше уж сразу наказать. «Насколько легко она врёт другим?» — думал он, ощущая странную злость, словно ложь Луны Лавгуд задевала его лично. Наверное, поэтому вырвавшийся у Рольфа вопрос принял такую странную форму: ни то обвинение, ни то опасение.

— Что вы сделали с мальчиком?

— Он же говорил, что любит мяту, — она пожала плечами, казалось, не заметив напряжения в его голосе. — Просто «обожает». Так что, можно сказать, я сделала ему подарок. Теперь, что бы он ни понюхал, попробовал, куда бы ни пошёл — запах и вкус мяты будут с ним везде...

— Всегда? — с лёгким оттенком ужаса переспросил Рольф. Но её только позабавила его реакция.

— До тех пор, пока я не отменю действие заклятия, разумеется, — она звонко рассмеялась и спрыгнула на настоящую ступеньку. — Зато чай со мной он не пропустит. Гарри просил меня поговорить с мальчиком, но как затащишь его в кабинет?

— Гарри? — автоматически спросил он, всё ещё не до конца придя в себя от её... коварства? Или лицемерия? Рольф сам не мог подобрать подходящего определения. Альбус чем-то напомнил Рольфу его самого: Саламандера часто подмывало на такие вот тихие хулиганские проделки. И ему даже становилось стыдно потом. Иногда. Поэтому Рольф как никогда осознавал, как чувствовал бы себя на месте Альбуса. Обманутым и разозлённым. Ведь одно дело — обычная строгость, снятие баллов, отработка, а совсем другое — наказывать, улыбаясь в лицо и говоря, что прощаешь...

— Гарри. Гарри Поттера так иногда называют. Друзья и коллеги, — она пощёлкала перед его лицом пальцами. — А вы всегда задаёте такие короткие и странные вопросы?

— Простите, — смутился Рольф. Было похоже, что он уже некоторое время созерцает перила лестницы остановившимся взглядом. — Я... я, кажется, действительно не могу привыкнуть.

— Рольф... — она нежно потрепала его по плечу. — Я, конечно, вас понимаю. Но как же вы тогда учите этих детей? Они — не страницы из учебника. И их родители — не памятники, а обычные волшебники. Представляю ваше выражение лица на собрании попечителей...

Когда она заглянула ему в лицо, он снова встретился взглядом с её светло-голубыми глазами. Огромные зрачки мешали сосредоточиться. С той самой памятной ночи в лесу они впервые оказались настолько близко друг к другу. Её дыхание было глубоким и ровным, и каждый раз, когда она вдыхала, её грудь, скрытая под плотной тканью туники, почти касалась его. Губы Луны в этот раз не были накрашены. Вот очередной вдох приоткрыл их, открыв взгляду мелкие, аккуратные зубы и розовый язычок. «Как у сиамской кошки», — снова подумал он, но где-то далеко, словно на периферии сознания.

Он подался вперёд, их губы сблизились так, что каждый мог почувствовать дыхание другого. Разум Рольфа словно подёрнула пелена, в ушах шумела кровь, всё быстрее и быстрее. С чувством, что он просто умрёт, если этого не произойдёт сейчас, он привлёк её к себе. Он не просто впивался в её губы поцелуем, он словно пытался удержать её им, впитать в себя, растворить, высосать до конца, словно вампир или дементор. Как алкоголик, пьющий из бутылки с аккуратной жадностью, не позволяющей даже капле пролиться мимо.

Она ответила на его поцелуй. Прохладные тонкие пальцы зарылись в его волосы, притягивая к себе ещё ближе, мешая его золотистые пряди с её белокуро-пепельными. Он уже не помнил, как они добрались до входа в его личные апартаменты. В памяти осталась только бесшумно хлопнувшая дверь комнаты. Кожа, тёплая, гладкая и словно наэлектризованная, такая, что одно прикосновение к ней, казалось, сведёт его с ума. Острые кончики ногтей, не царапавшие кожу спины, а словно скользившие по ней, посылая в позвоночник электрические разряды. Податливое и гибкое тело. Сверхъестественное, затягивающее ощущение притяжения. До последнего толчка, движения, вздоха. Словно он больше не принадлежал себе.

Кошмар № 2. Ночь 11 ноября. Хогвартс. Спальня Рольфа Саламандера.

Он лезет вверх по лестнице на чердак, обдирая руки о занозы лестницы. Ему страшно. На чердаке спокойно, там он сможет перевести дух и спрятаться. Рольф поднимает голову вверх — полынь уже почти высушилась, скоро можно будет её измельчать и рассыпать по банкам. Где-то здесь должен быть удобный уголок. Там есть одна книга, полезная книга. Он дочитает её и всё будет хорошо. Обязательно будет хорошо. Внезапно за спиной раздаётся шорох. Это, должно быть... Кто? Кто же это? Он силится вспомнить имя, но не может. Пытается развернуться и не может. А неизвестный всё ближе, ещё чуть-чуть и можно различить дыхание. Это страшно. Но страх сменяется тоской и жутким ощущением потери, глаза начинает щипать от слёз, которые наворачиваются, но всё никак не могут пролиться. Если бы он только мог вспомнить... Человек за спиной ступает почти неслышно, босыми ногами по скрипучим половицам. Скрип. Скрип. И тихо мурлычет себе под нос. Неуловимая мелодия, простая и грустная. Не в силах обернуться, он запрокидывает голову и видит над головой пучки тонких стеблей, похожих на цветущий укроп. Блеклые лепестки едва заметно шевелятся от невидимого сквозняка и... начинают опадать. Быстрее и быстрее, они засыпают Рольфа, как хлопья снега, садятся ему на плечи, ложатся на пол вокруг. От лепестков идёт сладковатый, тревожащий запах, невыносимо сильный, как боль...

Рольф Саламандер проснулся в комнате один. В окно просачивались первые лучи рассвета. Ветер снова закрыл окно, и в спальне было душно. Воздух казался плотным и почти ощутимым. В нём стоял запах валерианы, такой сильный, что Рольф чуть не потерял сознание. Перед глазами плыли круги, его мутило. Казалось, пробуждение стало продолжением кошмара. Пошатываясь от странной слабости, он едва смог добраться до окна и открыть его. В комнату хлынул свежий воздух. Рольф вдохнул его полной грудью, опёршись на подоконник... и потерял сознание.

14 ноября. Хогвартс. Больничное крыло.

...Гулкая пустота в голове словно бы сгустилась. И приобрела образ комнаты. Такой же бесцветной и пустой, как его мысли, но вполне себе вещественной. «Больничное крыло», — понял Рольф. Тихие шаги — и вот над ним уже склонилось лицо Поппи Помфри.

— Воды можно? — прохрипел он. Медиковедьма всплеснула руками — видимо, журя себя за собственную недогадливость — и моментально протянула ему стакан. — Как давно я без сознания?

— Два дня, — пожала плечами Помфри. — Вы помните, что с вами случилось? Вас нашли домовики, прямо в вашей спальне...

— Я... — Рольф задумался, но так ничего и не вспомнил. — По-моему, я упал в обморок.

— Диагностика не выявила никаких заклинаний или зелий, — Поппи недовольно поджала губы. — Похоже, у вас понизилось давление... Или сказался недостаток кислорода... Мы не знали, что и думать, ведь в наше время волшебники на такие мелочи и внимания не обращали!

Последнюю фразу медиковедьма бросила ему словно обвинение. «О да, после сложных отравлений и последствий непонятно как наложенных проклятий, потеря сознания от духоты — это как-то по-магловски», — подумал Рольф с лёгкой иронией. В этот момент раздался еле слышный стук в дверь и мадам Помфри пошла проверять, кто там.

— К вам посетитель.

Поппи вернулась в сопровождении Невилла Лонгботтома. Профессор Травологии был протии обыкновения хмур и сосредоточен, но Рольф не обратил на это внимания. Как только он увидел Невилла, события, предшествовавшие его странному обмороку, ярко высветились в сознании. Луна. Ночь. Кошмар. Запах валерианы. Вечно этот запах.

— Ты всех нас напугал, — сказал Лонгботтом, присаживаясь рядом с Рольфом на стул и серьёзно глядя ему в глаза.

— Всех? — улыбнулся Рольф. Парадоксально, но слова Невилла отозвались в его сердце какой-то нелепой, совершенно детской радостью, из тех времён, когда простуда или вывихнутая на квиддиче нога становились маленьким праздником, обеспечивающим внимание окружающих, подарки и долгожданный разрыв в правильном до приторности распорядке.

— Ну да... Флитвика, Хагрида, Минерву, Слагхорна. И меня, между прочим, — веско поднял указательный палец Невилл. — Если хочешь знать, преподаватели не оказывались в Больничном крыле с самой Войны, — он покачал головой.

Рольф его почти не слушал. В его ещё слегка затуманенном сознании крутился один единственный вопрос, подкрашенный в оттенок лёгкого разочарования. Лонгботтом продолжал говорить, как обычно неспешно и обстоятельно, но для Рольфа его слова были скорее шумовым фоном. Пока в этом потоке слов не мелькнуло одно имя:

-...Луна пока не в курсе, она где-то в горах то ли Чехии, то ли Словении. Туда совы летают с перебоями, да и не за чем её волновать. Она отдыхает с семьёй...

Точно. С семьёй. То есть с дочерью, которой, о ужас, уже четырнадцать лет... и с бывшим мужем, между прочим.

— ...Она уехала раньше, чем тебя обнаружили, поэтому...

Валериана. Запах, из-за которого он потерял сознание. Она не могла его не почувствовать, потому что он был невозможно сильным, одуряющим. Значит, она знала. Почему всегда, когда она рядом, он его чувствует? Что это за странное приворотное зелье, которое больше не используют? Что она о нём знает и почему выбрала в жертву именно его...? Стоп, Рольф. Что значит «в жертву»? Почему ты уверен, что ей вообще об этом что-то известно? Вопросы, вопросы, вопросы...

— Скажи, Невилл! — торопясь высказать свою мысль, Рольф, по всей видимости, довольно резко прервал речь коллеги, потому что Лонгботтом воззрился на него с удивлением. Но во всём волшебном и магловском мире сложно было представить себе вещь, которая надоела Саламандеру больше, чем загадки, внезапно окружившие его жизнь со всех сторон. — Что ты знаешь о цветочной поляне в Запретном лесу, побывав на которой можно заблудиться?

Лонгботтом опустил глаза. Еле заметно передёрнул плечами. Взял с соседней кровати подушку, задумчиво взбил её, расправил уголки и положил обратно. Потёр переносицу. Рольф терпеливо ждал, не сводя с профессора Травологии внимательного взгляда. Но тот, казалось, не замечал этого, собираясь с какими-то собственными мыслями. Наконец Невилл начал говорить. Сначала тихо, почти шёпотом, словно про себя. Спустя несколько предложений, его голос окреп и зазвучал громче:

— Это старая легенда Хогвартса. Что Запретный Лес стал запретным из-за того, что его населили демоны и призраки наших душ. Каждого из нас. Он и вправду похож на душу волшебника. В нём находится место для единорогов и акромантулов, луноцвета и волчьей травы, кентавров и раздражар. И с каждым годом он всё опаснее, потому что маги всё больше и больше врут себе, неспособные признаться в своих страхах, в своей ненависти и боли. Они загоняют эти чувства дальше и дальше вглубь души. И где-то там, на самом дне сознания, эти скрытые, подавленные мысли находят для себя маленькую потайную дверь — и выходят в Лес. Поэтому он у каждого свой. Кто-то может пройти Запретный лес насквозь, не встретив ни единой живой души, а кто-то уже у опушки окажется окружён волшебными существами, которых нет ни в одном справочнике Магических животных...

Рольф слушал Невилла, не решаясь пошевелиться, внимательно и заворожено. В годы обучения ему никто никогда не рассказывал ничего подобного. Правда, Хагрид учил его не бояться леса, разговаривать с ним, и Саламандер всегда делал именно так, не подозревая, что своим здоровьем, а возможно и жизнью, он был обязан именно этому немудрящему напутствию: не бояться Леса и помнить, что он добрый. Потому что любой страх под пологом Запретной чащи неминуемо обратился бы в правду. В сущности, не в этом ли был секрет самого Хагрида? Он не желал Лесу зла и любил всех его обитателей. А Лес платил ему тем же.

— ...И у Леса есть сердце. В душе человека кто-то называет это «смыслом жизни», кто-то «магической искрой», «истинным Я», «внутренним оком»... В любом случае, там заключено то, что составляет стержень нашего существование, что делает нас теми, кто мы есть. А в Лесу это поляна. Цветочная поляна, прийти на которую — означает встретиться с собой. Кто-то находит после неё прямую и ровную тропу. А кто-то блуждает по Лесу, не в силах отыскать верный путь, терзаемый страхами. Потому что заглянуть в свою душу — не всегда самое приятное переживание...

Лонгботтом вздохнул и затих, еле заметно покачивая головой, словно что-то вспоминая. Рольф подождал немного, в надежде, что тот продолжит, но Невилл молчал. Тогда Саламандер подал голос сам:

— Ты сказал «легенда»?

— Да! — встрепенулся Невилл, словно очнувшись. — Никто в Хогвартсе так до сих пор и не подтвердил, что поляна существует... Это... — он взмахнул рукой, — такая же легенда, как Тайная комната Слизерина, Выручай-комната или Старый замок на дне Чёрного озера.

— Которые, тем не менее, существуют, — заметил Рольф, пытливо вглядываясь в лицо Лонгботтома.

Невилл, казалось, смутился. Он судорожно вдохнул, собираясь что-то сказать, но потом как будто передумал. «Англия такая Англия, — в очередной раз подумал Рольф. — Все любят секреты, и никто ничего не хочет говорить...» Саламандер взял руку профессора и крепко сжал. Дождавшись, когда Лонгботтом вскинет на него удивлённый взгляд, Рольф отчеканил:

— Я. Там. Был. Я знаю, что это не просто легенда. Я стоял на поляне. А потом заблудился. Поэтому мне важно знать.

— И... — осторожно спросил Лонгботтом, — что это были за цветы?

— Валериана, — резко ответил Саламандер, словно выплюнув название колдовского растения.

— О... Мне очень жаль, — прошептал Невилл.

Казалось, он смущен или подавлен тем, что услышал. И здесь терпение Рольфа лопнуло, словно слишком туго натянутая струна.

— Почему вы все говорите именно это?! — рявкнул он, отшвыривая попавшуюся под руку подушку в сторону. — Какого драккла вам должно быть «жаль»? Что такого в этом проклятом растении, что вы все меня жалеете? Объяснит мне кто-нибудь или нет?!

Рольф почти не слышал себя, потому что Невилл благоразумно наложил на комнату Заглушающие чары. В противном случае, они неизбежно подверглись бы атаке Поппи Помфри: Лонгботтома она бы выставила без объяснений, а Саламандера напоила бы зельем Сна без сновидений, какие бы доводы тот ни приводил и как бы ни протестовал. Наконец, Рольф успокоился и затих. Лонгботтом немного подождал для верности и снял заклинание. Но заговорить всё ещё не решался.

— Ну? — сердитым шёпотом осведомился Рольф. — Я всё ещё жду объяснений.

— Я понял! — Невилл поднял руки в примирительном жесте. Вздохнул, ещё раз неодобрительно покосился на своего коллегу и начал: — Валериана — символ любви, страсти и привязанности. Человек, на чьей поляне растёт валериана... — он снова смутился, — не мыслит своей жизни без любви. Он выражает себя через отношения, живёт страстями...

— Об этом, по-моему, и так знает весь Хогвартс, без всяких цветов! — проворчал Рольф, заставив Невилла едва заметно покраснеть. — И?

— ...А человек, который заблудился после того, как побывал там... Он, как это правильно сказать... — Лонгботтом нервно потёр переносицу, — ...запутался в любви. Не знает, чего ему ждать от отношений. Он одновременно стремится к ним, и опасается последствий, ему трудно довериться другому человеку, открыться, дать себя полюбить...

Теперь слова лились из уст Невилла нескончаемым потоком, заставляя Рольфа слегка сожалеть, что он вообще его об этом спросил. Довериться? Всем влюблённым кажется, что они искренни в каждом своём слове и действии, и что так будет всегда. Но откуда тогда берутся все эти трагедии, разрывы, разводы и предательства?

— Достаточно! — поднял руку Рольф, останавливая коллегу. — Я понял. Но... — он усмехнулся, начиная понимать, почему Лонгботтом так не хотел разговаривать с ним на эту тему, — вы ведь тоже видели эту поляну, я прав? Что за цветы были у вас?

С этими словами он поймал взгляд Лонгботтома и заглянул тому прямо в глаза, напряжённо удерживая внимание и не давая тому отвести взгляда. Странным образом Рольф жаждал реванша: Невилл знал его тайну, знал, что хранит и чего страшится его душа. Значит, теперь Рольф имел права на ответную откровенность... Невилл ведь сам спросил его, так? Не смог сдержать любопытство, так пусть теперь испытает его на себе! Дружба? Драккл с ней, с дружбой. Друзья не заставляют тебя выворачивать свою душу наизнанку, пусть даже эта душа — всего лишь поляна в ночном Лесу.

Рольф ожидал, что Невилл снова смутится. Обидится. Хлопнет дверью. Или станет рассказывать с таким видом, словно Саламандер заставил его пытками. Но Лонгботтом усмехнулся уверенно и даже с каким-то вызовом, откинулся на спинку стула и, положив ногу на ногу, заговорил, глядя куда-то вверх. Никакой нерешительности в его голосе не было:

— Мои цветы — маки. Красные, полевые. И бледно-розовые, опиумные. По символическому справочнику растений — насилие и безумие... Да, именно так, — Невилл бросил косой взгляд на Рольфа и продолжил: — Я всегда боялся сойти с ума. Боялся боли. Видеть. Ощущать. Причинять. Что я выпью неправильное зелье. Или попаду под какое-нибудь заклятие. Но в результате обязательно стану сумасшедшим. А, может быть, и причины никакой не будет... — он улыбнулся почти как безумный. — Просто однажды я проснусь в совершенно другом мире, непохожем на этот. А моя физическая оболочка останется здесь, пускать слюни в подушку...

Это был один из тех моментов, когда Рольф особенно ясно осознавал, почему Распределяющая Шляпа так и не предложила ему Гриффиндор. Невилл смотрел невидящим взглядом, казалось, совсем забыв о том, что помимо него в комнате кто-то есть. Его глаза лихорадочно блестели, голос упал до хриплого, нервного шёпота. В облике профессора Травологии была какая-то пугающая одержимость, побуждавшая Рольфа помимо воли отодвигаться от него всё дальше и дальше, насколько позволяла больничная койка. Невилл — смешно сказать! — заставлял его чувствовать тревогу, почти страх. И напряжённо размышлять, куда же Поппи могла положить его волшебную палочку. А Лонгботтом всё продолжал:

— ...И вот однажды, в тот год, когда я начал здесь преподавать, я вышел из теплиц и отправился погулять. Был тёплый майский вечер. Сам не помню, как я оказался в Лесу, но передо мною была широкая утоптанная тропа. «Не о чем беспокоиться, — вот как я думал. — Я же не школьник!» — Невилл тихо рассмеялся. А потом повысил голос: — Внезапно я вышел на поляну. Кругом были маки, маки... целое поле маков. И... мне стало очень страшно. Впервые я почувствовал, что действительно схожу с ума. Не когда-то, не «может быть», а прямо здесь и сейчас. Я убежал. Сломя голову, не разбирая дороги... пытаясь обогнать саму смерть. Я плутал в лесу, натыкаясь на деревья, моя одежда порвалась, я был в крови, в поту, и мне было страшно... Постоянно.

Невилл, как ни странно, говорил почти спокойно. Только руки, лежавшие теперь на коленях ладонями вверх, едва заметно дрожали. Рольф невольно вспомнил своё блуждание в Лесу. Было ли ему страшно? Нет. Совсем нет. Ему было тоскливо и мучительно больно, словно с ним никогда больше не случится ничего хорошего. За год до его отъезда из Хогвартса, из тюрьмы сбежал Сириус Блэк. Тогда в замок пустили дементоров. И те сновали по территории, питаясь эмоциями школьников и сея уныние... Те ощущения в Лесу напомнили ему эффект присутствия дементоров. Как будто мир навсегда лишился способности любить и радоваться... Но, видимо, эффект от поляны тоже у каждого был своим. Невилл, между тем, продолжал:

— Лес так и не выпустил меня. Когда я бежал сломя голову, я забрёл, казалось, в самую чащу и снова вышел на ту же поляну. И потом... У меня просто сдали нервы. Вот так, — он едва заметно пожал плечами. — Я кое-как дополз до самого центра... И сдался. Я лежал ничком среди маков и думал: «Ну и что? Я сойду с ума. Отлично. Я никогда не дружил с головой, так что это когда-то должно было случиться. Так почему бы не прямо сейчас? По крайней мере, я больше не буду ждать!» Я расслабился и начал ждать прихода безумия. Но... — Невилл снова тихо рассмеялся, — ты знаешь, что самое смешное? Ничего не произошло! Совсем ничего... Я ждал и ждал, я уже начал сердиться — мол, ну когда же? — но слышал только звук собственного сердца и чувствовал запах маков. Он даже перестал казаться мне неприятным... Что-то такое в нём было... Волшебное, чудесное. Хороший запах!

В этот момент Рольф почему-то вспомнил, что Невилл любил есть за завтраком: булочки с маком. Похоже, Лонгботтом действительно разобрался со своими проблемами. Что вряд ли можно сказать о нём, Рольфе... «Почему всё-таки Лес отпустил меня?» — размышлял Саламандер, снова позволив себе потерять нить повествования. Лонгботтом не замечал этого. Теперь в облике профессора Травологии снова не было ничего пугающего. И он излагал окончание истории отстранённым тоном сказочника, решившего поведать старую и давно известную всем легенду:

— ...Говорят, что человек, прошедший испытание поляной, не просто находит себя, он делает из того, что раньше его пугало, источник силы. Свою «особую способность», если хочешь.

— Ты веришь в это? — улыбнулся Рольф, снова возвращаясь к необременительному тону полудружеской-полусветской беседы. — Я бы не отказался найти в себе «особую способность», если честно...

— Я понимаю, о чём ты, — усмехнулся Невилл. — Опять-таки, не знаю точно. Но могу рассказать ещё одну историю!

Рольф махнул рукой — мол, валяй, чем больше, тем лучше — и Невилл продолжил:

— ...Один мальчик страдал от собственной замкнутости и нелюдимости и от того, что у него не было друзей. Однажды он забрёл в лес и нашёл там поляну с фиалками. Убежал. Заблудился. Хагрид его нашёл случайно, потому что мальчишка не привык кричать, даже будучи в беде. Мальчик отогрелся у него в хижине, а потом сбежал... — Невилл выдержал паузу. — Сбежал обратно в лес. Он не мог позволить каким-то цветам себя победить. Он снова нашёл ту поляну и вернулся уже сам. В лесу он понял, что его способность скрывать свои эмоции может быть не только проблемой, но и силой. И... — Лонгботтом опустил глаза и принялся нервно перебирать складки простыни на соседней с Рольфом кровати, — спустя много лет случилось так, что сотни людей... — а может и вся магическая Британия, кто знает? — оказались спасены благодаря этой его способности.

— Это был Снейп? — еле слышно прошептал Рольф.

— Да, это был Снейп, — Невилл улыбнулся грустной и немного смущённой улыбкой. — Хагрид рассказал мне эту историю тогда, после моего испытания. Когда я вышел из Леса и свалился на пороге его хижины.

— И ты больше не боишься сойти с ума? — поражённо спросил у него Рольф.

— Мне кажется, я больше вообще ничего не боюсь... — усмехнулся Лонгботтом. — Кроме гнева нашей директрисы и старости. Но на первое я не нарываюсь, а до второго ещё далеко...

Он закатил глаза, и они с Рольфом рассмеялись. Рольф смеялся, оглядываясь по сторонам и невольно удивляясь, что солнце светит, как обычно, и во всём облике Больничного крыла по-прежнему не было ничего необычного. В то время как он словно вернулся из путешествия в таинственную и неизведанную землю. И снова это мучительное чувство слабости, несоответствия... Как ни странно, с куда большим удовольствием Рольф бы сейчас послушал историю человека, который так и не смог заставить себя встретиться с вызовом Леса второй раз. Это бы успокоило его и дало понять, что сковавший его ужас нормален... Саламандер чувствовал, но отказывался признаваться даже самому себе в этом понимании: рано или поздно придётся снова попытать счастья с этой поляной. Без вариантов. Как герой сказки, получивший задание, не может внезапно отказаться или передоверить его кому-то другому. Лучше бы он не знал о ней вообще... Но сейчас Рольф смеялся. Потому что принял решение: узнать, что с ним творится. До конца. Чего бы это ни стоило.

17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

«...Уже на последнем курсе W.A.D.A. к ней пришло признание. Историю восхождения имени Луны Лавгуд искусствоведы отсчитывают от перфоманса «Сердцебиение», показанном на выставке, которую мисс Лавгуд организовала вместе со своим учителем, а впоследствии мужем, Кшиштофом Ковальски...»

Рольф помнил профессора Ковальски, но вовсе не как художника, а как боевого мага, исключительно хорошо разбиравшегося в Тёмных Искусствах. В Дурмстранге Рольфу довелось преподавать именно тогда, когда профессор вернулся после «творческого отпуска». Что ж, по крайней мере, это объясняло часть удивительных умений Луны, в которых Рольф уже успел убедиться.

Вообще-то Рольф пришёл в библиотеку, чтобы, наконец, отыскать рецепт и побочные эффекты загадочного приворотного с цветами валерианы. В три часа должен был прийти «золотой ученик» Малфой. Гораций Слагхорн буквально навязал Рольфу «консультацию с этим невероятно эрудированным в вопросах Зельеварения студентом». Саламандер же рассчитывал справиться сам...

За день до этого. Хогвартс. Учительская.

— Я очень благодарен вам за предложение, Гораций, но уверяю, я вполне способен...

— Молодёжь, — усмехнулся Слагхорн. — Вот я вас Зельям никогда не учил. Но мог бы представить, какой вы студент!

— И какой же? — недоверчиво приподнял бровь Рольф.

Иногда ему казалось, что в каждом учителе Хогвартса живёт прорицатель вроде Трелони, настолько настойчиво они пытались предсказать его перспективы в школе, распознать черты характера... Но старый слизеринский лис (внешне, правда, скорее напоминающий моржа), по словам коллег, ошибался редко. О его способностях сразу угадывать способных студентов ходили легенды. Сейчас Слагхорн страдал без своего Клуба (признанного «разжигающим чувство магического превосходства» и закрытого по указанию Министерства), но подходящие «кадры» всё равно видел за версту. Как и неподходящие.

— Способный... — загнул палец на руке декан Слизерина. — Общительный. Слегка легкомысленный. Могу поспорить, что в библиотеке вы бывали нечасто, но зачёты всегда сдавали хорошо... И могу поспорить, что вам часто помогали делать задания. Однокурсницы.

— Совершенно верно! — развёл руками Рольф и недоверчиво улыбнулся, словно только что стал свидетелем фокуса.

— Ну, вот поэтому вам и необходима помощь человека, который всё вам объяснит, не заставив тратить время на поиски! Пока вы не обратились за информацией к прежним каналам...

На следующий день, 17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

Слагхорн тогда многозначительно ему подмигнул.

Рольф, вспоминая это, сердито засопел и постарался сконцентрироваться на книгах по зельям, лежавших перед ним. Общественное мнение Хогвартса сделало из него чуть ли не сексуального маньяка, честное слово! Он вспомнил слова Невилла: «запутался в страсти». Больше всего напоминает название дешёвого романа в мягкой обложке.

До трёх оставалось ещё полчаса. А он, вместо того, чтобы искать ответ — тем самым избавив себя от позора «консультации» с человеком в три раза младше — всё не мог оторваться от подшивки, посвящённой Луне. Это завораживало... Вот групповая колдография третьего курса. Луна стоит с самого края и смотрит куда-то вбок. А вот она получает орден Мерлина... Ничего удивительного, что Рольф принял её за студентку: невысокая и хрупкая, Луна всегда выглядела моложе своих лет. Здесь ей, выпускнице и героине войны, можно было дать не больше тринадцати. Кажется, раньше она любила жёлтый цвет. На большинстве ранних колдографий Луна выглядела отсутствующей и какой-то слегка потерянной. Даже на своей дебютной выставке. На собственной свадьбе (пышная жёлтая фата, диссонирующая и с нарядом невесты, и, тем более, с нарядом жениха — как Ковальски не возмутился?) она по-прежнему производила впечатление угловатого подростка, словно бы случайно оказавшегося во взрослой жизни.

Не похоже, что этот брак сделал её счастливой...

За неделю до этого, 9 ноября. Хогвартс. Астрономическая башня.

— У вас есть дочь? Так вы...

Рольф сам толком не знал, что хотел сказать. Неизвестно, что его больше пугало: чужие дети или перспектива иметь собственных. Он не представлял Луну в качестве матери. Абсолютно. И поэтому был уверен, что и она относится к детям так же, как он. Как эта девушка, сидевшая на подоконнике, уперев босые ноги в противоположную стену (на левой щиколотке поблёскивает серебристая цепочка с брелоком в форме ласточки), что-то напевавшая себе под нос, плетя венок из синих цветов... Как она могла быть матерью девочки-подростка? Это не укладывалось в его голове!

Что «так вы»? В голове роились самые странные и нелепые картины: от коммуны хиппи со «свободной любовью» и запрещёнными зельями до картинного романного негодяя, обманувшего чувства несчастной девушки и смывшегося, узнав о последствиях.

— Я в разводе, — улыбнулась Луна и его мир снова перевернулся. — Уже пятнадцать лет. А Стелла сейчас учится в Дурмстранге, у отца.

Итак, зачарованные феи бывают в браке. И даже разводятся. Почему-то это казалось Рольфу гораздо более странным, даже — «распущенным»? Противоестественным? — чем возникшие у него мысли о наркотическом угаре и тотальном промискуитете. Впрочем, на все его дальнейшие расспросы Луна отвечала максимально уклончиво, снова надев маску безучастной фарфоровой куклы. Одно она дала понять ему твёрдо: винить бывшего мужа или как-то принижать его заслуги Луна была не намерена:

— Кшиштоф — один из лучших современных художников. Он безупречный профессионал, и я ему многим обязана. Он обожает дочку, и она его тоже. Когда Стелла с ним, я полностью за неё спокойна.

Неделю спустя, 17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

...И всё-таки что-то здесь было не так. Газетная статья гласила: «...учителем, а впоследствии мужем...» Может быть, именно поэтому Луна была настолько против отношений между студенткой и преподавателем? У неё был собственный негативный опыт, который она бы никому не пожелала...

— Профессор Саламандер? — раздавшийся за его спиной голос чуть не заставил Рольфа вздрогнуть. — Здравствуйте, сэр!

Саламандер поспешно, словно застигнутый врасплох школьник, спрятал газетную подшивку со сведениями о Луне и схватился за первый попавшийся справочник по зельям. Обладатель потревожившего его голоса, между тем, уже стоял перед ним, ожидая приглашения сесть. Скорпиус Малфой был худощавым, довольно высоким для своего возраста подростком. Тихий, невыразительный голос спасало безупречное британское произношение и чёткая артикуляция. Тонкие правильные черты лица, глаза с чётко очерченными веками, вечно слегка прикрытые, словно с ленцой или флегматичным высокомерием. Почти точная копия его бабушки, Нарциссы, какой Рольф её запомнил. Настоящий потомок Блэков и Малфоев.

Одним словом, если бы человек, похожий на Скорпиуса, попался Рольфу на глаза в его школьные годы, Рольф непременно бы его возненавидел. Но Саламандер уже давно был взрослым, более того — преподавателем, поэтому ему приходилось относиться к Скорпиусу объективно: как к одному из двух лучших учеников курса. Он кивнул студенту и предложил сесть. Тот с готовностью устроился напротив него и, не спросив ни слова, развил бурную деятельность: Малфой молча забраковал большинство справочников, которые Рольф успел себе выбрать, призвал несколько книг с верхней полки, а ещё одну непринуждённо достал из-за пазухи. Вот так ненавязчиво он сразу же дал понять, что всё, чем Рольф занимался здесь до этого, не имело ни малейшего смысла.

— Вот всё, что нам сегодня понадобится, — кратко пояснил он свои действия. — Это, — он постучал ногтем по аккуратному маленькому томику из своих личных запасов, — сборник старинных зелий. А вот это... — в ход пошёл большой гроссбух с эмблемой Визенгамота, — постановления о запрете использования зелий и заклинаний, с указанием причин...

17 ноября, вечер. Хогвартс. Комната Рольфа Саламандера.

Рольф прикрыл глаза и надавил пальцами на переносицу. Всё запуталось окончательно... Окончательно! Единственное, что он понимал — «любовь» или «страсть» действительно были смыслом его жизни. И, Моргана его подери, это было слишком сложно. Хотя... кому здесь было просто?

Он открыл «Символический справочник растений», любезно оставленный ему Скорпиусом.

...Artemisia (полынь) — загадочная и несчастная судьба. Внутренняя горечь. Отравленность нерешёнными проблемами из прошлого. Прошлое медленно разрушает будущее. Злопамятность. Верность. Ограниченный круг друзей.

«Истинный» запах Альбуса Северуса Поттера. Кто бы подумал. Невилл был абсолютно прав: Поттер и Малфой цапались как кошка с собакой. И Малфой, при всей его холодной выдержанности, не смог удержаться от злорадства, мельком упоминая о том, как Альбус нарвался на «мятное проклятие». Безобидное заклинание химического чувства, применённое Луной, как оказалось, со временем начинает иметь странное последействие: проявляет «истинный запах» человека...

В тот же день ранее. Хогвартс. Библиотека.

— Что такое «истинный запах»?

— О... это довольно интересная магия. Тесно связанная с эмоциями. Животные символизируют действия, наши поступки, активные черты характера, — Скорпиус неожиданно «завёлся», экспрессивно жестикулируя, чертя в воздухе невидимые линии образов. Рольф с удивлением понял, что малфоевский наследник копирует манеру изложения Луны. — Поэтому Патронусы — это именно животные. А вот растения... они символизируют эмоциональную составляющую души, чувства человека, бессознательные порывы. Истинный запах — это эмоциональный Патронус.

— Как в легенде о Зачарованной поляне? — как можно более непринуждённо ввернул Рольф.

— Именно! — прищёлкнул пальцами Скорпиус. — Но по-другому...

Он сложил пальцы домиком, и теперь уже до странности напомнил Рольфу предыдущего слизеринского декана, Снейпа. Выдержав театральную паузу, Малфой продолжил:

— ...Зачарованная поляна — подавленные эмоции. Страхи. Скрытые резервы. То, чего никто бы и не подумал. О чём мы сами бы не догадались, если бы не она... Если она существует, конечно, — ввернул ремарку Скорпиус и торопливо продолжил: — Истинный запах похож на шарж, на Патронус, на шараду. Это самая узнаваемая часть нашей личности, которая лучше всего знакома нам. Ну а иногда и другим... Так вот мистер Поттер, — вернулся к началу разговора слизеринец, — если ещё пару раз попадёт под это заклятие, после его снятия начнёт пахнуть своей подлинной сущностью, если так можно выразиться. Сэкономит на одеколоне, — с абсолютно серьёзным лицом пошутил Малфой и едва заметно ухмыльнулся уголком рта.

— Но откуда вы знаете сейчас, что это будет именно полынь? Вряд ли это то, чего вы ожидали? — лениво осведомился Рольф. Истинный запах был отличной лазейкой... Вдруг Луна...

— Я проверил, — коротко ответил Скорпиус. — Совсем не сложное зелье. Нужен волос объекта, правда, но Поттеры тоже иногда линяют... — он снова усмехнулся.

«Всё-таки и от Снейпа в нём что-то есть. Интересно только: откуда?» — думал Рольф. Кажется, после смерти легендарного «ужаса подземелий» никто не умел произносить фамилию «Поттер» с такой аккуратно выверенной ненавистью.

— Я, конечно, ждал чего-то более карамельного... — скривился Малфой, — но полынь так полынь, это уже не моя проблема. Я всех здесь проверил, — неожиданно похвастался он, даже не подозревая, как взволнованно забилось в этот момент сердце преподавателя УЗМС. — Директор МакГонагалл — бессмертник, декан Слагхорн — пион, декан Флитвик — хризантема, профессор Лонгботтом... — Рольф мысленно отметил, что Невилла слизеринец «деканом» не назвал. Скорпиус, между тем, словно бы слегка смутился и пробормотал свой вердикт: — ...незабудка. Хагрид — львиный зев...

17 ноября, вечер. Хогвартс. Комната Рольфа Саламандера.

Рольф признавал, что в какой-то момент он отключился от этого перечисления. О чём сейчас немного жалел. Не то чтобы он хотел влезть в душу всем обитателем Хогвартса... Хотя нет, он врёт. После нескольких месяцев нахождения под перекрёстным вниманием всего преподавательского состава хотел, конечно, хотел! Но ключевую фамилию он, разумеется, не пропустил. Бадьян. Звёздчатый анис. Вот каким был истинный запах Луны. С валерианой спутать невозможно, хотя анис, вроде бы, тоже из семейства зонтичных... Что ж, это была хорошая версия.

Под конец разговора Рольф официально вручил Малфою свой волос. Всё равно тот дождётся «линьки», так что лучше предложить самому и сохранить видимость добровольности. Саламандер вздохнул и продолжил читать:

...Antirrhinum (львиный зев) — крепко стоит на земле. Храбрость. Прямолинейность. Богатство приходит и уходит, засыпая золотой пыльцой окружающих. Оптимизм. Консерватизм. Вера в людей...

Да уж, эмоциональный Патронус. Рольф улыбнулся. Хагрид предстал перед его мысленным взором так ярко, словно автор сочинял этот портрет непосредственно с хогвартского лесничего.

...Chrysanthemum (хризантема) — «искусный воин солнца, сияющий клинок и прохлада воды» (цит. по «Заклинания Мастера», Токио, 2001). Долголетие. Скрытый потенциал. Достигает признания с годами. Смысл жизни в работе...

...Helichrysum (бессмертник) — великая душа в скромной оболочке. Справедливость. Строгость. Неброское очарование. Общественная жизнь мешает личному счастью. Сильный противник. Немногословный друг...

...Paeonia (пион) — предприниматель, купец, дипломат. Успех, как солнце жизни. Пышность. Роскошь. Стремление к удовольствиям. Человек чести, но узник общественного мнения...

...Viola (фиалка) — скрытность. Неумение выражать чувства в словах. Замкнутость. Одиночество. Необходимость платить по счетам. Жизнь, как кредит, взятый прошлым в счёт будущего. Тайная власть. Тайная слабость...

Хм... а в книге определённо есть смысл... Саламандер отлистал чуть назад, чтобы отыскать смутившую Скорпиуса незабудку:

...Myosotis (незабудка) — скромность и верность, любовь, скрывающая своё лицо. Застенчивость. Преодоление общественных ограничений. Поиск себя может затянуться и быть сопряжён с трудностями. Истинное лицо становится сюрпризом для окружающих. Художественная натура...

«Ну насчёт поиска себя и сюрприза для окружающих достаточно было заглянуть в его биографию», — подумал Рольф. Его лоб прорезала тонкая вертикальная морщинка: от занятного развлечения Саламандер переходил к более серьёзным материям, и справочник в его руках больше не казался «Пособием по гаданию на чаинках», которое так любила Сибилла Трелони. Это была дверь в запретный мир чужих смыслов. «Ещё не поздно остановиться», — заметил внутренний голос, на этот раз решивший сыграть роль совести. Рольф только отмахнулся. Скоро он узнает всё об этой несчастной валериане, но сначала:

...Illicium anisatum (звёздчатый анис, бадьян) — оптимизм, «свет, что горит, когда погаснут все свечи». Обаяние магии. Таинство. Общение с запредельным. «Птице с длинными крыльями неуютно на земле» (цит. по «Библиотека Мерлина: от Ра до Атона, путь египетских магов», Лондон, 1919). Хрустальный свет, не греющий чужаков, но укрывающий друзей от любой непогоды...

Саламандер умилённо улыбнулся, прислушиваясь к волне тепла, затапливающей сердце изнутри. Хрустальная лампа, маяк в ночи. Это было так абстрактно, но так похоже на Луну, волшебную даже среди волшебников.

«Я закончу с этим завтра», — сонно решил Рольф, глядя слипающимися глазами на груду книг возле изголовья.

Кошмар №3. 17 Ноября, ночь. Хогвартс. Спальня Рольфа Саламандера.

Он сидит на полу чердака, засыпанный облетающими цветочными лепестками. По щекам текут слёзы. Горькие, бессильные. Запах валерианы успокаивал, дарил ощущения уюта. Дома. Где с ним ничего не случится, ведь правда? Но это был обман, огромный обман. Он был один. Или нет? Запах усилился, а вместе с ним — странный звук, словно кто-то переступает по половицам босыми ногами. Шаг, ещё шаг. Еле слышное поскрипывание половиц. И тихое мурлыканье. Простая мелодия, так, что сначала кажется, что слов разобрать невозможно. Но постепенно голос приближается. Скрип. Скрип. Шаги совсем близко:

...не найдёшь...

У жизни женское лицо, но в этом...

Рольф резко оборачивается. Над ним склоняется женщина в серебристо-белой мантии и протягивает руку. У неё нежные, белые ладони и тонкие пальцы с аккуратными, но очень коротко остриженными ногтями. Белокурые волосы, заплетённые в две тяжёлые косы, спускаются почти до босых ног. А в другой руке женщина держит маску, закрывая ей лицо. Белую фарфоровую маску с почти бесцветными голубыми глазами, холодными и прозрачными, как стекляшки.

— Hvers vegna? — кричит Рольф, словно сквозь Заглушающее. — Hvers vegna?!

Женщина дёргается, как от удара, и убегает. Маска выпадает из её руки и вдребезги разбивается, но осколки превращаются в лепестки валерианы. Среди лепестков лежит каким-то чудом уцелевший голубой фарфоровый глаз. Рольф, сам не зная зачем, подбирает его. Глаз обжигает пронизывающим до костей холодом, но в руках Рольфа начинает таять, как льдинка. Когда Рольф опускает взгляд, ему кажется, что глаз плачет.

18 ноября. Хогвартс. Спальня Рольфа Саламандера.

За окном выпал снег. Рано для Англии. Рольф снова проснулся, уткнувшись в мокрую от слёз подушку, но, на сей раз, ему не было жарко. Наоборот, его била дрожь. Набалдашник кровати, в который он вцепился мёртвой хваткой, был таким холодным, что, казалось, ещё чуть-чуть и Рольф примёрзнет к нему, как, бывало, примерзал языком к металлической решётке ворот, в очередной раз решив слизать упавшую снежинку.

— «Hvers vegna», — повторил он скрипучее, словно снег на морозе, слово. Знакомое и одновременно незнакомое. — Quaerere, Hvers vegna!*

В его руку прилетела книга и сама собой раскрылась на необходимой странице:

...Hvers vegna — зачем? почему? (редк. «за что?»)...

Он посмотрел на обложку: «Исландско-английский словарь». Перечитал короткую надпись несколько раз, снова и снова. Исландский. Конечно. Рольф резко сел на постели. В ушах звенела такая тишина, словно он находился в горной лощине. Но она не была неподвижной. Она стремительно наваливалась, погребая под собой. Лавина абсолютного отсутствия звука. Вакуум. И сквозь него забытые, запорошенные временем слова:

«У жизни женское лицо — прекрасней не найдёшь,

У жизни женское лицо, но в этом тлен и ложь.

И помни: если веришь ей, и сердце отдаёшь —

У смерти женское лицо, точь-в-точь... Не узнаёшь?»

Такие чёткие, словно он слышал их прямо сейчас. Рольф прикрыл уши руками, словно в попытке отогнать непрошенный звуковой мираж. Внезапно раздался резкий стук.

Рольф вздрогнул от неожиданности и начал озираться. Но это была всего лишь почтовая сова, стучавшая клювом в стекло. Это слегка привело в чувство. Стащив с постели одеяло и мысленно посетовав на отсутствие тёплых тапочек («Можно даже этих идиотских, плюшевых, с мордочками раздражар»), Рольф завернулся в него по шею и пошёл открывать окно утренней пернатой гостье. Пёстрая золотисто-чёрная сова почти кричащей и очень «летней» расцветки кинула ему свиток и была такова.

«Даже вафлю не попросила», — пробормотал Рольф. Почему-то он не мог вынести этой тишины. Что-то заставляло его говорить с самим собой, комментировать, шумно отодвигать стул. К ещё не рассеявшемуся муторному ощущению кошмара, к воспоминанию, отозвавшемуся тупой ноющей болью в сердце, прибавилось ощущение тревоги, вызванное письмом. Он едва поборол в себе желание немедленно разорвать свиток в клочья, не читая: совы такой раскраски были только у Саламандеров.

— Что Ему могло понадобиться? Или ей? — агрессивно спросил он пустоту. — Драккл их подери!

___

* Quaerere с латинского «искать».

Рольф нарочито долго принимал душ. Он медленно оделся, накинул тёплую шерстяную мантию. Так же, растягивая время, спустился к завтраку. Содержание письма было кратким и оскорбительно требовательным: «Приезжай в Метеор. Немедленно». Даже если бы эти слова не были написаны крупным квадратным почерком его отца, Рольф мог не сомневаться в авторстве.

Итак, после... м-м-м... двадцати? Нет, двадцати пяти лет, прошедших с того момента, когда Коул Саламандер с подачи Соланж выгнал его из дома и лишил наследства: «Приезжай немедленно». А драккла лысого не хотите? Какая-то часть сознания Рольфа говорила, почти кричала ему: сообщение означает что-то действительно срочное и неприятное, из разряда вопросов жизни и смерти. Но другая часть, лениво растягивая слова, убеждала, что просто до Коула только что дошёл слух о том, что Рольф будет работать в Хогвартсе: ведь до Нового года он ещё числился в Шармбаттоне, а здесь только «совмещал». И отец решил... Да мало ли что он решил. Саламандер-старший всегда отличался непредсказуемым характером. В любом случае, Коул ошибался.

Рольф презирал пошлую, эгоистичную и жестокую сентиментальность людей, рассчитывавших, что время всё стерпит. Что проклятое, заброшенное и преданное детство можно простить так же легко, как порой прощают друг другу обиды «взрослые люди». Почему? Просто потому, что теперь ребёнок вырос и с ним можно поговорить «как мужчина с мужчиной»? Уговорить, рассказать о себе, попросить понять, привести миллион доводов, часть из которых неизбежно покажется вполне логичными... Но обида, нанесённая в детстве, остаётся детской. Потому что тогда Коул имел дело не с нынешним Рольфом, а с шестилетним мальчиком, которого снова бросили — теперь уже отец. И с семнадцатилетним подростком, в день своего совершеннолетия поставленным перед фактом: от семьи ему достанется только фамилия.

Будучи преподавателем в Салемской школе, Рольф однажды накричал на мать одного из учеников. Она не забирала мальчика даже на два месяца каникул. Благополучная, здоровая ведьма, никаких проблем — кроме полных динамизма и напряжения отношений с мужем, в которые дети совсем не вписывались. Первый раз Рольф увидел её на пятом году обучения мальчика: она развелась и... стала приезжать к сыну каждый месяц. Через год снова вышла замуж. И опять пропала. Это абсолютно не касалось Рольфа, но он просто не выдержал... Его тогда, конечно, уволили за устроенный скандал, но это был единственный случай, когда Рольф ни о чём не жалел.

На что теперь рассчитывал его отец? Рольф даже не до конца понимал, что вообще заставило его вскрыть свиток, вместо того, чтобы выбросить, не читая. Возможно, события этой ночи и утра: после сегодняшнего кошмара Рольфу самому было необходимо навестить поместье Метеор. И кое-что узнать. То, что ему, конечно, не захотят рассказывать... но какая разница? Он-то ничего не должен отцу, что бы тот себе ни вообразил, а вот отец ему должен. Хотя бы правду. И факты, да, факты. То, что поможет ему хотя бы немного разобраться в запутанной мешанине из прошлого, настоящего и будущего, в которую превратилась его жизнь...

Рольф лениво ковырялся в тарелке, растягивая приём пищи, насколько это вообще было возможно. Драккл бы побрал аппарацию! Ему надо подумать, а всё время, которое у него есть, — это завтрак и короткая прогулка до границы антиаппарационного барьера. Вчерашний день, проведённый в библиотеке, ещё вчера вечером казался ему абсолютно зря потраченным: Луна не могла использовать это приворотное зелье. Тупик. Оно существовало (и называлось «хрустальным забвением»), оно пахло валерианой, вызывало наваждение и абсолютно ничего не объясняло.

Но теперь... кажется, он понял, что так упорно пыталась сказать ему Поляна. «Запах валерианы — это запах любви, — сказал ему Скорпиус Малфой. — Имитируя его, приворотное зелье заставляет окружающих считать, что они любимы. Глубоко, вечно, нерушимо. А люди хотят быть любимыми. Это вызывает в них ответное чувство, которому невозможно противиться. Каким бы ни было поведение привораживающего, оно больше не сможет переубедить привороженного».

Рольф встал, бросив салфетку на сидение. Промахнулся. Но подбирать не стал. На место желания растянуть сборы подольше пришла тревога, почти паника, подгонявшая его выйти из Большого зала как можно скорее.

А ведь сколько он раньше удивлялся этому парадоксу, сколько боролся с ним... Рольф Саламандер ненавидел собственного отца до яростной дрожи. Но и с теми, кого любил, редко был достаточно нежен и предупредителен. Опоздал на похороны бабушки. Еле успел попрощаться с дедом, любившим его, как сына. На следующий день после похорон Рольф уже забыл старого Ньюта, как будто тот был лишь полустёртым именем на учебнике. Ни грусти, ни сожаления, просто новое место, новые люди... Жизнь продолжается! Но такой, каким он был: холодный, отстранённый, часто мстительный, хмурый и тяжёлый по характеру, предпочитавший забывать то, что любил, чтобы не мучить себя воспоминаниями — Рольф Саламандер, в то же самое время, прощал свою мать. Всегда. Хотя нёс в своём сердце её предательство, не в силах его осмыслить. Он отлично мог видеть чужое притворство, равнодушие, злость... но всегда почему-то считал, будто она его любит. Хотя не мог вспомнить ни единого эпизода, который бы это подтверждал. Поэтому никакое «внутреннее чувство» не рассказало ему о грядущей катастрофе, не объяснило «hvers vegna» его бросили...

Рольф сбился с шага и прислонился к колонне, чтобы не упасть. Прижался к ней лбом. «Ничто не сможет переубедить привороженного». Вот он, тот момент, которого он ждал и одновременно боялся с самого утра. Его накрыло. Мир словно померк, звуки затихли. Внутренности скрутило в тугой узел отчаяния. Рольф царапал колонну, бился об неё лбом, приглушённо стонал, словно дикий зверь. Наконец затих, прислонившись к холодному камню. По щекам снова текли слёзы. Хорошо, что в пятницу уроков меньше, а начинаются они позже. Увидеть его в коридоре некому. А впрочем... всё равно.

Часом позже, 18 ноября. Поместье Метеор. Подъездная аллея.

Рольф аппарировал прямо перед воротами и постучал. Старомодное кольцо, выполненное в форме ящерицы, свитой в причудливый вензель.

— Кто это? — осведомился странный, словно бы металлический голос без всякого выражения. Явно нечеловеческий

«Новый домовик», — подумал Рольф. Хотя голоса домовиков, даже самых недружелюбных, всё-таки звучали несколько по-другому.

— Рольф Саламандер!

— Приложи пальцы к кольцу, Рольф Саламандер, — скомандовал голос.

Рольф послушался и ворота отворились сами. Подъездная аллея причудливо петляла, словно лесная тропинка. Дом отсюда было не разглядеть: только вдали маячила чёрная черепичная крыша, похожая на чешуйчатый бок дракона, подставленный тусклому осеннему солнцу. С дубов и буков, посаженных возле ворот, ещё не облетела листва. Ивы стояли совсем зелёными. То же самое можно было сказать и о густом кустарнике и глянцевитом плюще, славшем везде свои побеги... Плюще? Да. Плющ и дикий виноград, сменивший зелёный цвет на осенний кричаще-пурпурный, встречались здесь на каждом шагу, оплетая деревья и придавая им странный, полусказочный вид. Садом явно давно не занимались, и растения воспользовались предоставленной свободой сполна. Даже трава и та проявила захватнические способности, сузив подъездную аллею едва ли не вдвое, а кое-где пробиваясь прямо посреди неё.

«Не похоже, что бы здесь часто наводили порядок», — подумал Рольф, пробираясь всё дальше и дальше. Наконец аллея вывела его дому. Двухэтажный приземистый особняк из желтовато-коричневых каменных кирпичей неприветливо поблёскивал стёклами окон второго этажа. На первом ставни были закрыты. Аллея почему-то заканчивалась возле правого крыла здания, а не у центрального входа. Рольф решил, было, пройти дальше, двигаясь вдоль дома, но дорогу ему сразу же преградил плющ, стремительно свиваясь в полупрозрачную «сеть» прямо перед ним. Активность змеившихся растительных побегов Рольфу не понравилась. «Что если это какая-то ловушка?» — думал он, оглядываясь в поисках хотя бы какого-то другого входа, кроме того, к которому его привела тропа. Их не было. Кругом плотным ковром, паутиной, вилась враждебная растительность. Впрочем, вредноскоп в кармане мантии пока молчал, и это обнадёживало...

Мысленно проговаривая невербальные Защитные заклинания, Рольф взялся за ручку двери и шагнул в коридор. Он ожидал, что здесь будет больше пыли. Но нет, дом внутри был почти чистым. Не пыль, но странная сырость наводила на мысль о покинутом жилье. И лёгкий запах плесени, едва различимый, но заставлявший желудок болезненно сжиматься. Нездоровый, спёртый воздух оставлял на языке противный привкус... Дом вёл себя в точности так же, как сад. Двери в боковые комнаты были заперты. Лестница при его приближении стала гладкой, без ступеней. И только центральный коридор продолжал вести его всё дальше — по направлению к гостиной. На пороге гостиной он слегка замешкался, понимая, что вот сейчас он и должен увидеть... что-то. Что бы это ни было, его центр находился здесь. Именно так была устроена головоломка (или ловушка), в которую превратилось поместье, знакомое с детства, но практически неузнаваемое, словно видение сна.

— Заходи уже.

Рольф вздрогнул от неожиданного звука металлического голоса, прозвучавшего совсем близко. Он шагнул через порог и остановился. Перед ним, на диване, сидел сам Коул Саламандер. Его губы едва заметно шевельнулись, и словно из неоткуда снова раздался равнодушный, как будто неживой голос:

— Добро пожаловать.

Означало это иронию или нет, Рольф не знал: внешне отец мало изменился — разве что стал полностью седым — и его круглое, с резкими крупными чертами лицо ничего не выражало. Собственно, раньше оттенки эмоций Коула Саламандера можно было определить именно по голосу. Рольф слегка помедлил, оценивая обстановку, и, поразмыслив, уселся в кресло напротив отца. Тот сверкнул на него маленькими и какими-то неуловимо свирепыми, как у кабана, зелёными глазками и снова слегка дёрнул нижней губой:

— Ответ — я болен... Разговаривать не могу. Эта штука, — Коул прищёлкнул пальцами в воздухе, — что-то типа прытко пишущего пера. Отвратное качество.

Коул завозился на диване, подкладывая под поясницу подушку. Потом тихо крякнул, словно внезапно меняя решение, и призвал из бара бутылку с огневиски.

— Эта мантикора, Соланж, конечно, меня бросила... — поведал он, как ни в чём не бывало, наливая себе выпить. Рольфу он предлагать не стал, хотя тот и так бы отказался. — Да и всё равно. Помру я скоро, все органы отказывают. Печень тоже, — он сделал паузу, и Рольф ясно-ясно услышал своим внутренним слухом, как бы Коул мог произнести это раньше: полуобиженным-полуагрессивным тоном, словно это не он виноват перед своей печенью, а она перед ним. — Так что я пью и готовлюсь к кладбищу. Не спросишь, зачем ты здесь?

— Ну... — Рольф меланхолично прикрыл глаза и соединил кончики пальцев домиком. Он вытянул ноги во всю длину, проследил взглядом в их направлении, скользнул глазами по вытертому ковру, столику с пятнами от засохшего спиртного... Видимо, мачеха покинула этот дом достаточно давно, иначе как объяснить царившее повсюду феноменальное запустение? — ...я подозреваю, что это связано с уходом Соланж, не так ли?

Голос Рольфа звучал холодно и неприветливо. Он уже представлял себе такую возможность: отец при смерти. Что он мог сделать? Аппарировать Коула Саламандера в Мунго. Или выписать ему домовика. Пожалуй, всё. Не думает же отец, что Рольф сам останется рядом с ним?

— Не волнуйся, наследничек, я тебя не потревожу, — констатировал металлический голос. Коул едва заметно прищурился. Очевидно, это означало ехидство. — Чхал я на медицинское обеспечение, ничего они сделать не смогут. Вот пусть и идут куда подальше. Я позвал тебя, чтобы сообщить: ты наследник этого барахла, — он повёл руками, показывая на дом. И счёта в Гринготтсе. Вот бумаги... — Коул взмахнул указательным пальцем, и чары буквально впихнули Рольфу в руки сундучок со свитками. — Не то, что бы я был в восторге, но больше некому... А гобелен с деревом рода всё равно подтверждает, что ты мой сын. Придётся ему поверить.

Коул усмехнулся. Рольф рассвирепел и сделал попытку швырнуть сундук обратно, но тот намертво приклеился к ладони. Саламандер-старший тихо надтреснуто рассмеялся. А Рольф вдруг понял, почему сад и дом так настойчиво вели его сюда: родовая магия чувствовала, что скоро останется без хозяина. И жаждала получить нового. Что ж, придя сюда и взяв в руки сундук с бумагами, отказаться он уже не мог. Зато мог поставить...

— Одно условие! — его взгляд встретился с взглядом отца. Две непохожие пары глаз были одинакового «бутылочного», серо-зелёного цвета. И это казалось странной шуткой природы над присловьем «зеркало души».

— Условие? — Коул как-то странно крякнул, — видимо, это означало смех, — подлил себе ещё огневиски и нетерпеливо махнул рукой: — Ну, валяй!

Рольф старался не обращать внимания на поведение отца. Тот уже успел основательно опустошить бутылку. Но это не было проблемой, скорее, даже наоборот: если что-то и могло заставить Коула Саламандера говорить о прошлом, так это беспощадно развязывающее язык огневиски.

— Расскажи мне о матери, — отчеканил Рольф, не сводя с отца глаз.

— Что? — Коул яростно выдохнул и упёр пухлые руки в бока. — Ты предлагаешь мне... Мне! — он неожиданно застыл, словно в попытке подобрать подходящие слова своему возмущению... и внезапно расслабился, равнодушно поведя плечами: — А почему бы собственно и нет? Только не говори потом, что я тебя не предупреждал!

Он призвал из бара ещё одну бутылку. В чём бы ни заключалась его таинственная болезнь, внешне — кроме искусственного голоса, конечно — о ней ничего не напоминало. Поймав бутылку кончиками пальцев, он мгновенно трансфигурировал из газеты стакан для виски и аккуратно, не расплескав ни капли, наполнил его почти до краёв. Коул, при своей негнущейся шее и плотном телосложении, всегда казался неповоротливым, но на самом деле был очень ловким и даже стремительным. Этим он был похож на волка... нет, скорее на дикого кабана. Вот и сейчас он исполнял простые бытовые действия с искусностью и быстротой, достойной жонглёра в цирке, при том, что мысли его были заняты совсем другим.

— Будешь? — Коул словно только что заметил, что до сих пор не предложил ему выпить. Рольф только отрицательно помотал головой. — Ну как хочешь... — не стал настаивать отец. — Ты очень на неё похож... — он повёл рукой в воздухе перед лицом Рольфа, словно очерчивая его. — Почти копия. Только цвета другие...

Он снова уселся на диван и хрипло вздохнул. Выпил стакан залпом. Видимо, слегка не рассчитал, закашлялся, смахивая с глаз непрошеные слёзы. Подождал какое-то время, глядя на подлокотник кресла, в котором сидел Рольф. И начал свой рассказ:

Рассказ Коула Саламандера.

— Какой она была красивой... — глаза отца подёрнулись странной, мечтательной пеленой, чем-то почти вдохновенным, но бесстрастный металлический голос преобразователя придавал его словам какой-то жуткий оттенок. — Белокурая красавица, гибкая, как ива, с волосами, блестящими на солнце, как горный поток... — пухлые, короткие пальца отца затрепетали в воздухе, словно пытаясь изобразить этот переменчивый блеск.

Несколько секунд он смотрел куда-то вверх, словно находясь во власти воспоминаний. Но потом его лицо резко приобрело жёсткое выражение. Он посмотрел прямо на Рольфа, как никогда похожий на приземистого кабана-секача, готового к атаке.

— Это был бедный посёлок. Маги там жили рыбной ловлей, как простые маглы. Всю волшебную живность давно извели... А овец пасти они всегда были невеликие мастаки. Травками иногда разве пробавлялись. Но что там растёт, в этой Исландии? Мох да полевые цветы. Даже на бодроперцовое зелье не насобираешь... А тут я приехал! — отец коротко хохотнул. — Знаешь, весь важный такой, — он по-барски взмахнул рукой, — мол, ищу редкие виды, не проплывал ли где-то поблизости кальмар-альбинос? Девушки местные вокруг меня разве только хороводы не водили. Чирикали, как птички. Только одна внимания не обращала: ходит гордая, холодная, словно статуэтка изо льда...

Отец снова смотрел куда-то вдаль, а Рольф боялся даже дышать, чтобы не спугнуть момент. Что бы ни спровоцировало такую откровенность, — огневиски, усталость или желание хоть с кем-то поделиться своей историей, — но старший Саламандер впервые рассказывал ему эту историю. Строго говоря, он вообще впервые что-то ему рассказывал. А Коул продолжал:

— ...И так мне эта девушка втемяшилась... только минутка свободная — сразу возле её дома отираюсь, чуть ли в окна не заглядываю. У колодца поджидаю, на танцах смотрю во все глаза, а пригласить боюсь, представляешь себе? В первый раз боюсь! — он как-то нелепо, беспомощно улыбнулся и смущённо пожал плечами. — Раздражал я её... Говорила, а мне подружки её докладывали: «хлипкий, слабый, дёрганый какой-то, словно ярмарочный паяц, нет в нём настоящей силы». Я на дикую мантикору сам ходил, — с обидой рявкнул Саламандер. На его глаза даже навернулось несколько слезинок, — а она мне «слабак» и «коротышка». И смеётся надо мной вместе с подружками...

Глаза старшего Саламандера подёрнулись яростной пеленой: видимо, воспоминания о былом унижении были слишком живы до сих пор. Он замолчал и молчал так долго, что Рольф испугался, что Коул не станет больше продолжать эту тему. Но он заговорил, на этот раз хрипло и приглушённо:

— Я уже собирался уезжать... Когда в посёлке случилось несчастье: перевернулся рыбачий баркас её отца. Всё произошло мгновенно. Никто и палочки-то достать не успел. А вода ледяная. Почти никто не спасся. Там же и брат её погиб, и из деревни много кто. Осталась она одна-одинёшенька. Похоронила отца и брата, дом продала, чтобы с другими семьями рассчитаться: вроде как, это вина их семьи была, раз баркас отцовский. Сидит возле своей землянки и плачет. Раньше её многие замуж звали: потому что не только красивая, но и с богатым приданым. Она им отказывала и смеялась. А теперь кто позовёт? Разве что поиздеваться...

Коул обхватил голову рукам и застонал. Преобразователь реагировал только на сформированные мысли, поэтому в этот раз молчал. И стон был его собственный: еле слышный, тонко-надсадный, как писк комара. Саламандер мотал головой из стороны в сторону, словно пытаясь что-то с себя стряхнуть. Рольф пережидал, ничего не спрашивая. И Саламандер продолжил:

— Дернула меня Моргана к ней подойти... Говорю, «милая фрекен, может, пойдёте за меня? Я увезу вас отсюда в другую страну, там море такое же серое, как парусина, но тёплое, а скалы белые-белые, как молоко у овцы». И что-то ещё такое нёс, сам уже не помню, какие-то глупости, лишь бы она меня слушала... Она смотрит своими большими глазищами и кивает даже вроде бы. А я, обрадованный, дальше распинаюсь... Наконец, прервала меня. Говорит: «Я согласна». На меня как будто ящик с конфетти перевернули, такой я радостный стал... — он снова глуповато улыбнулся. — А она всё продолжает: «Приходите завтра, как стемнеет. И контракт свадебный принесите. Буду я вашей женой. И уеду с вами. Только смотрите — как стемнеет, не раньше!» Говорит, а глаза злые и отчаянные, словно в море кидаться собирается... Это я потом понял, а тогда почти не слушал, только кивал, как дурак, и улыбался... Пришёл на следующий день, мы магический контракт подписали и всё: два кольца, муж с женой. Только... она другая стала. В глазах — ни злости, ни радости. Ничего. Словно с куклой разговариваю. Губы холодные, движения неживые. Манекен.

Коул невольно вздрогнул, когда вспоминал об этом. «Валериана, — думал Рольф. — То самое приворотное зелье, хрустальное забвение». Перед его мысленным взором возник хмуро-надменный профиль Малфоя, снисходительно роняющего: «Им пользовались девушки из бедных семей, чтобы приворожить богатого жениха...», «...это помогало им не чувствовать ни боли, ни горечи...»

— Сначала я ничего не замечал, — продолжал Коул, уже почти срываясь на крик. — Потом меня это стало раздражать. Сижу в другой комнате, думаю о том, как она ведёт себя со мной и злость берёт... — он сжал пальцы вокруг горлышка графина. — Вот она входит... И я словно цепенею. Стою, мямлю, как дурак, кажется, снова всё сделаю, чтобы только ей было хорошо. А она равнодушно покачает головой, проведёт по щеке холодными пальцами и снова уходит... Потом родился ты, — Коул впервые за время разговора поднял на Рольфа глаза: мутные, яростные, горящие, словно он пытался собственной злостью растопить тот холод, о котором говорил. — Я думал, это её изменит. Но она так и осталась куклой. И покормит, и покачает, и песенку споёт... Только не было в ней этого... — он нервно пощёлкал пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово, — животного, телячьего восторга, который даже сука испытывает, когда вылизывает щенков...

Рольф рассеяно кивнул, вспоминая поскрипывание колыбели и тихий, печальный голос, напевающий, но словно автоматически, без выражения, просто по памяти. Всегда грустные глаза, всегда холодные руки...

-...А потом я стал срываться. Нет, не просто срываться, потому что она вводила меня в ступор. Я пересиливал себя и специально был с ней груб... Ставил синяки, засосы, залеплял пощёчины... Как же мне было страшно... — Коул даже сейчас задрожал мелкой дрожью, судорожно сжимая край мантии. — Я насиловал себя не меньше, чем её. Я хотел докричаться, пробиться сквозь её ледяную корку. Пусть бы она презирала меня, как тогда в Исландии. Пусть бы злилась... Только не так, не так... — он снова обхватил голову руками, раскачиваясь, словно от мучительной боли, но уже не в силах остановиться. Слова сыпались из Коула словно сами по себе: — Она улыбалась. Она всегда улыбалась мне в лицо и смотрела немигающими стеклянными глазами, как оленья голова из охотничьего домика. Я выворачивал ей запястье почти до хруста, а она улыбалась... и я ослаблял хватку, ненавидя себя, проклиная её... Я не мог больше так. Я любил её. Я боялся её. Она вызывала у меня ужас, словно я был простым маглом, а она — тёмной колдуньей.

Рольфу уже тяжёло было это слушать. Металлический голос давил на уши, воздух в гостиной был спёртым, с запахом пыли и плесени, словно здесь давно никто не убирал. Мёртвый дом, населённый призраками. И посреди этого сидел этот человек и рвал в клочья его последние светлые воспоминания о родном доме. Да, Рольф сегодня утром уже обо всём догадался и предполагал, как всё может обернуться. Но одно дело дойти до этого рассудком, и совсем другое — слышать подтверждение своим мыслям.

— Хватит! — заорал он, больше не заботясь о том, что хотел узнать от отца, желая только побыстрее отсюда уйти, убежать, аппарировать. Всё, что угодно... только не слушать дальше. Он и так знает достаточно.

Коул поднял на него почти безумные глаза и расхохотался.

— Что, мальчик мой, правда глаза колет? — ехидно осведомился старший Саламандер, с вызовом глядя на него маленькими, мутными от выпитого глазами. — Скажешь, я вру... кощунствую... Поливаю грязью образ твоей мамочки? Ты такой же, как она. Гены, они всё-таки многое решают... — он неопределённо погрозил пальцем в сторону Рольфа. — Перекати-поле. Дон Жуан дракклов. Думаешь, мне не рассказывали, что ты со студентками спишь? Ха! — он хрипло расхохотался. А потом продолжил, словно Рольфа здесь не было, а он разговаривал сам с собой, брызгая слюной, захлёбываясь собственными словами: — Она мне изменяла. Уезжала то в Лондон, то в Эдинбург, а иногда сбегала в соседнюю деревушку. Она приводила их к нам домой. Женщины, мужчины... я не удивлюсь, если она и с кентаврами спала. Или с гоблинами. Моргана, ей же было всё равно, абсолютно всё равно! «Коул, мне это необходимо. Чтобы почувствовать себя живой». А я? Я говорил «да», я соглашался, словно был под Империо! Ненавижу! Ненавижу!

Коул запустил графином в стену. Вокруг него стремительно закручивался вихрь стихийной магии, круша всё вокруг. Рольф, прикрывшись пледом от вращающихся осколков и обломков, отступил к стене. А Коул сыпал проклятиями, передаваемыми бесстрастным металлическим голосом преобразователя. Постепенно его бормотание становилось всё более неразборчивым. Наконец Саламандер затих. Рольф, выглянув из своего «укрытия» в нише рядом с камином, констатировал, что отец спал.

Рольф тихо убрал все осколки, уничтожил следы пролитого огневиски и, используя Мобиликорпус, положил Коула на софу в библиотеке, где воздух был не таким спёртым.

18 ноября. Поместье Метеор.

— Эскуро, Эванеско, Репаро! — раз за разом повторял он, очищая стены, убирая пыль, уничтожая следы отцовской ярости, приводя в порядок это место. Не из любви к дому: в попытке хотя бы этим противостоять наваливающемуся хаосу. Теперь Дом больше не направлял его, позволяя идти, куда заблагорассудится.

Рольф поднялся на второй этаж. В восточном крыле была его детская. С окнами на сад. Он тронул ручку, но входить не стал. Вместо этого прошёл по коридору. В конце западного крыла было окно, выходившее на море, а по правую руку — спальня родителей. Красивая большая комната с резным камином. Её окна тоже были обращены к заливу. В детстве Рольф однажды поднял крик, требуя, чтобы его комната тоже была в западном крыле: он услышал, как соседки шептались, что в восточном раньше селили только гостей, да и то не очень дорогих. Рольф усмехнулся: всё-таки, до прихода в дом Соланж, он был очень избалованным ребёнком. Тётка сказала ему странную фразу: «Кто видит беспокойство природы, сам будет беспокойным». Не сказать, чтобы он тогда понял, что она имела в виду, но почему-то требовать перенести детскую перестал.

А вот сейчас Рольф хорошо осознавал, что Эрин имела в виду: за окном серый, словно волчий мех, океан раз за разом накатывал на побережье мелкими, острыми волнами, чем-то похожими на зубы. Свинцовые тучи сливались с неприветливой водной гладью, порывы ветра гнали их, разрывая на неровные, неопрятные клочья. Если сад позволял забыть, что на дворе была середина ноября, то море подчёркивало это с какой-то особой враждебностью. Эта природа была непредсказуемой, хаотично меняющейся, жестоко-своевольной. Кто вообще придумал разместить здесь спальню?

Налево от спальни была ещё одна лестница, ведшая в одну из башен поместья. Кабинет. Рольф медленно поднялся по ступеням и оказался в ещё одной библиотеке. Здесь были книги по Зельеварению. Десятки, сотни книг. Они не могли принадлежать ни отцу, ни Соланж, а значит — остались от матери. Оставалось загадкой, почему Коул их до сих пор не выбросил. Кабинет был на самом верху башни, дальше была только крыша. Но в потолке кабинета был сделан круглый люк.

— Алохомора!

Люк надсадно скрипнул петлями, но открылся.

— Левикорпус!

Рольф стоял на полу чердака из своего сна. Конечно, он казался гораздо меньше, но у Саламандера-младшего не возникло ни малейших сомнений, что это он. Судя по всему, после него здесь никого и не было. На полу лежал толстый слой пыли и сухих растений: возможно бечёвки, привязывавшие их к потолку, перегнили, а возможно сами растения осыпались в хрустящий растительный прах, скрипевший у Рольфа под ногами, издавая едва различимый запах аптеки. Наученный кошмарами, Рольф почти ожидал, что вот-вот услышит тихие шаги и негромкую песню... но всё было тихо.

— Эскуро! — прошелестел его голос. Всё пропало. Ни пыли, ни цветов. Только дощатые полы и слабый сладковатый запах. Валериана? Рольф искренне надеялся, что ему померещилось.

30 ноября. Шармбаттон. Кабинет Рольфа Саламандера.

Этот вечер ничем не отличался от других. Последние несколько недель уходящего года Рольф Саламандер должен был потратить на то, чтобы упорядочить бумаги и передать все необходимые сведения своему приемнику. Теперь, когда его прощание с Шармбаттоном должно было вот-вот случиться, к опальному преподавателю все неожиданно прониклись симпатией. Регулярно за завтраком ему приходило по несколько десятков анонимных сов (то есть взятых на прокат на совиной почте) с не менее анонимными посланиями. Содержание было приблизительно одинаковым: «Мы Вас очень любим, пожалуйста, не уезжайте!» — но детали существенно разнились. Отсутствие литературного таланта таинственные почитатели (Рольф искренне надеялся, что всё-таки почитательницы) с лихвой компенсировали чрезвычайной экспрессивностью.

Рольфа раздражал тот нездоровый ажиотаж, которым сопровождалось прибытие очередной совы: даже не причастные к посланию ученики и — о, ужас! — преподаватели вытягивали шею, чтобы лично увидеть невозмутимого Рольфа Саламандера бледнеющим, краснеющим и незаметно рвущим письмо в клочья. Но... ему было приятно. Как бывает приятно только человеку, который твёрдо решил уйти и уже никогда не узнает, насколько быстро бы все поменяли своё мнение, реши он вдруг остаться.

С отцом после той ночи он больше не встречался. Теперь Рольф, конечно, понимал Коула лучше. Что, впрочем, не отменяло того факта, что они были чужими друг другу людьми. Приличия, конечно, требовали восстановить отношения в свете скорой смерти отца, но... если быть до конца честным с самими собой, ни одному из них это не было нужно. А на приличия Саламандерам всегда было «плевать», как выразился бы сам Коул. Тем не менее, понимая, что отцу сложно справляться без помощников, Рольф пытался послать в Метеор домовика, который продержался там минуты две от силы: легендарный темперамент Саламандеров привёл к тому, что домовик за это краткое время выучил больше ругательств, чем знал за всю свою жизнь. Хорошо, что у Рольфа хватило ума не ставить домовику жёсткую задачу остаться в доме, а то, раздираемый противоречием между приказом одного хозяина остаться и другого — убираться немедленно, домовик мог бы здорово покалечиться. Что ж, некоторые отношения лучше просто оставить как есть.

Что же касается матери... Боль, не отпускавшая его все эти годы при мыслях о ней, казалось, исчезла, оставив после себя только пустоту. Слишком много пустоты. Словно Рольф потерял память и выучился жить заново, но по-прежнему испытывал затруднения, когда его спрашивали: «Ты помнишь?» Он чувствовал себя немного дезориентированным и странно «лёгким», словно бы полупрозрачным: тонкая плёнка характера над бездной, которая прекратила быть обителью призраков, но осталась гулкой и просторной. Ненавидеть мать он больше не мог. Как можно таить обиду на человека, который не смог бы тебя любить, даже если бы захотел? Ведь, если верить Скорпиусу Малфою (который действительно слишком хорошо разбирался в приворотных зельях, чтобы ошибаться), «хрустальное забвение» почти полностью лишало привораживающего эмоций.

За две недели до этого, 17 ноября. Хогвартс. Библиотека.

— И что, никаких странных симптомов? Ни раздражительности, ни приступов депрессии... — Рольф растерянно развёл руками, вспоминая, что ещё такого странного с ним происходило в последнее время, — ...патологического чувства вины? Или чрезмерной эмоциональности?

Он был почти уверен, что это могло объяснить всё... Ведь чем сильнее приворотное зелье, тем мощнее побочный эффект. С момента приезда в Англию Рольф был словно сам не свой. И ожидал наконец-то обнаружить, почему.

— Нет, — покачал головой Скорпиус. — Единственная неприятность, обусловленная этим зельем, — Вы влюбляетесь в кого попало...

— Я?

Рольф произнёс это машинально, и сейчас же об этом пожалел: Скорпиус посмотрел на него с лёгким подозрением. Саламандера захлестнул очередной поток тех самых самообвинений и чрезмерной эмоциональности, которые, как оказалось, были совсем не связаны с побочным действием приворотного. Малфой тем временем, очевидно, пришёл к соответствующим выводам, сменил выражение лица на еле заметно участливое, и осторожно, словно разговаривал с психически неустойчивым человеком, пояснил:

— Я имел в виду, что «хрустальное забвение» способно приворожить к любому человеку, кем бы он ни был. Всех лиц противоположного пола в радиусе действия. И всех лиц того же пола, хотя бы немного склонных к бисексуальности.

— Поэтому его и запретили? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Рольф.

— Запретили ли его потому, что оно сильнее Амортенции и необратимее самого страшного яда? — Скорпиус как-то совсем нехорошо усмехнулся. — Знаете... нет! Визенгамот сделал это из соображений гуманности.

Малфой вновь сделал точно рассчитанную паузу, и, только убедившись, что внимание собеседника полностью приковано к его повествованию, продолжил:

— «Хрустальное забвение» принимает не объект приворота, а сам привораживающий. Поэтому и платить цену за это волшебство приходится именно ему. Справедливо, надо сказать... — Малфой вынул из книги закладку и прочёл: — «...Но цена эта велика и страшна. Человек перестаёт чувствовать. Видит мир словно сквозь воду. Плоды теряют часть вкуса, цветы — часть аромата, постель — часть мягкости. А главное — он перестаёт уметь любить. Гнев, печаль, раздражение, вина... всё остаётся с ним. Но не любовь и не радость. Человек, принявший «Хрустальное забвение» подобен призраку, марионетке, кораблю, сбившемуся с пути и утратившему капитана и штурмана...»

Рольф понял, что всё это время он шёл по ложному следу. Обычное приворотное могло быть развлечением, попыткой привлечь к себе внимание, добавить отношениям загадочности... Просто детской глупостью, наконец. Но это зелье требовало от мага слишком многого. И, конечно же, Луна никогда не стала бы его применять. Ни сейчас, ни раньше. У неё и без этого хватало всего: ума, красоты, таланта и популярности.

— Кто же тогда его вообще использовал? — поёжился Рольф. — Кто согласен заплатить такую цену за всеобщее обожание?

— Тот, кому нечего терять, — просто сказал Скорпиус, и как-то грустно, очень по-взрослому усмехнулся. — Его часто использовали девушки из бедных семей, чтобы приворожить богатого жениха. А попробовав раз, продолжали пить всю жизнь. Потому что боялись, что колдовство ослабнет и... потому что больше не понимали, зачем человеку эмоции.

30 ноября. Шармбаттон. Кабинет Рольфа Саламандера

Рольф думал, что навсегда излечился от кошмаров. Всё стало на свои места. Чердак, на котором вечно сушились пучки ароматной травы. Увлечение матери Зельеварением. Запах, дышащий одновременно уютом, покоем дома и обманом, ложью, болью, тоской. Её запах, а точнее — запах её зелья. И грустные глаза без проблеска улыбки.

Что ж... Его первое знакомство с запахом валерианы нельзя было назвать благоприятным. Но если это как-то связано со «скрытыми возможностями»... Возможно, в этом есть и позитивный момент, и в качестве истинного запаха валериана — это не настолько плохо... Он призвал Символический справочник растений и почти в самом низу страницы нашёл:

...Valeriana (валерьяна) — тоска по любви. Поиск утраченного. Неутолимый зов. Навязчивое ощущение неполноты. Пустота сердца...

Не слишком обнадёживающе... На другой странице должно было быть продолжение, и Рольф уже собирался её перевернуть, как вдруг в окно постучали. Саламандер тихо простонал и пошёл открывать, искренне надеясь, что это не очередное письмо от новоявленных «фанаток». Его мечты вполне сбылись, хотя и довольно странным образом: на подоконнике сидел крупный чёрный филин, принадлежавший Малфою.

— Ну, привет, Арбалет, — добродушно обратился к птице Саламандер. Филин гордо приосанился и прикрыл глаза, манерно выставив вперёд лапку с привязанным свитком. «Вот поэтому я и не завожу личную сову», — подумал Рольф, открепляя послание: уж больно карикатурно фамилиар передавал манеры хозяина. Саламандер насыпал в кормушку зёрен и, склонившись в шутливом поклоне, обратился к филину: — Уж не побрезгуйте, сударь!

Филин покосился на профессора Саламандера, словно желая намекнуть, что тот слегка не в себе, но угощение принял. Рольф, между тем, углубился в чтение письма, уже догадываясь, что в нём могло быть. И точно:

«Уважаемый профессор Саламандер!

Проведя исследования относительно Вашей эмоциональной сущности (она же «истинный запах»), спешу сообщить Вам результаты. Анализ показал, что Вам соответствует запах Mentha Peperita. Точность анализирующего заклинания составляет 99,5%. Совпадение с ближайшими по группе эмоциональными сущностями — не превышает 12,7%

Выражаю огромную благодарность за предоставленный материал.

С уважением,

Скорпиус Гиперион Малфой».

Рольф отложил письмо и неопределённо хмыкнул. Ради интереса снова призвал «Символический справочник растений»:

...Mentha Peperita (мята перечная) — обаяние, способность «начать жизнь с чистого листа». Обращённость в будущее. Свобода, как неподвластность обязательствам. Мнимая лёгкость, но встречи оставляют долгое «послевкусие». Неспособность находить общий язык с детьми. Любовь сжигает, а ненависть замораживает.

Саламандер хмыкнул ещё раз. Скорпиус как никогда напрашивался на подозрения в жульничестве. Лёд и пламя — это так просто и очевидно, особенно для чистокровного волшебника, которого с детства заставляли учить историю магических семей. Может, он это выдумал, порывшись в генеалогии Саламандеров? Нет, шалишь, Малфой бы так не поступил: к Зельям и к Чарам он относится как к чему-то священному... Просто Рольфу трудно было свыкнуться с мыслью, что его «истинный запах» — не валериана.

Он сел и глубоко задумался. Ещё одна версия в корзину. Вездесущая и навязчивая, опутавшая всю его жизнь своими бледными перистыми листьями, валериана, в то же время, была неуловима: Луна не пользовалась «Хрустальным забвением», это был не её истинный запах... а теперь, как выяснилось, и не запах Рольфа. Последнему он, правда, даже слегка обрадовался. Что же тогда?

Впрочем... Рольф просиял и потянулся за новым пергаментом: оставалась ещё одна версия — заклинание химического чувства. То самое, которое Луна продемонстрировала на Альбусе Поттере. Что если... Ведь бывает же «спонтанная аппарация»? Довольно сложное колдовство, но подвластное стихийной магии. Значит, может быть и спонтанное заклятие химического чувства. Необходимо сырьё, но его-то на поляне было предостаточно. Или Рольфа закляла сама Поляна. Или... Да, или кто-то другой, чтобы заставить Саламандера разобраться со своими страхами. Память совершенно некстати подбросила эпизод месячной давности: «Гарри хотел, чтобы я поговорила с мальчиком, но как иначе заманишь его в кабинет? Зато теперь чаепитие со мной он точно не пропустит!»

Рольф принял решение немедленно ответить Малфою: поблагодарить за исследование и спросить об условиях и ограничениях этого заклятия. Он уже начал выводить приветствие, как вдруг его ладонь свело резкой болью. Рольф выронил перо. Это была метка-портал, связывавшая его с Метеором.

От сундука с завещанием Коула он всё-таки смог отлипнуть, но тот оставил у него на коже изображение ключа, служившее порталом: Дом хотел быть уверенным, что в момент смерти старого хозяина он ни на секунду не окажется «бесхозным». Боль была очень сильной, куда сильнее жжения обычных Протеевых чар. Он посмотрел на свою руку и тихо выругался: чёрный ключ стал ярко-красным, руку жгло, словно пламенем, хотя кожа на ощупь продолжала оставаться такой же холодной. Жар усиливался, и Рольфу ничего не оставалось, кроме как аппарировать к ограде поместья и... отпрыгнуть в ужасе. Поместье Метеор было объято пламенем.

Тот же день, немного позже. Поместье Метеор.

Рольф почти безучастно смотрел, как несколько дежурных авроров пытаются сбить пламя совместным Агуаменти Максима. Никакого эффекта. Ключ на руке продолжало нестерпимо жечь. Так горящий дом пытался связаться со своим новым хозяином. Последним хозяином. Напрасно: Метеор пожирало не обычное пламя. Огонь, перелетавший от окна к окну, был светлым, почти золотистым. Он свивался в золотистые струйки и жгуты пламени, словно над поместьем кружили волшебные огненные змеи.

Говорят, у лебедя есть последняя предсмертная песнь. А у представителей рода Саламандеров было посмертное заклинание: Ignis Salamandra, огонь саламандры. Вероятно, какой-то далёкий предок рода вывел его на случай гибели в отдалённой экспедиции: не оставлять же своё тело на поживу воронам или на магические артефакты конкурентам? Заклятие не разрушалось со смертью мага, но и воспользоваться им можно было только незадолго до смерти.

Глухой рёв огня оборвался резким треском — это рухнула крыша. Дом рушился, скрипя и стоная, как живое существо, и над заревом, словно сумасшедшие чёрные мотыльки, летали хлопья пепла.

Рольф не мог помочь этому дому. Или не хотел. Обиталище призраков. Душа кошмаров, даже простившись с которыми он не мог относиться к дому так, как это должен делать Хозяин: с нежностью и заботой, словно к фамилиару, покровительственно и чутко, словно к части себя самого. Он забросил бы этот дом, потому что тот напоминал ему о былой боли. Коул Саламандер, избегая общения с сыном, в сущности, поступил точно так же. Так не лучше ли было старому поместью исполнить то, что было предначертано его названием? «Метеор», падающая звезда, которая сгорает без следа, не долетая до земли.

Пламя, ярившееся за оградой, не пересекало условной границы, очерченной ажурными коваными прутьями: Коул всё предусмотрел. И Рольф, глядя на аккуратное пепелище, невольно поражался ловкости и вниманию к деталям, всегда отличавшим Саламандера-старшего. Рольф вряд ли бы поладил с отцом хоть когда-нибудь, останься тот жив, но сейчас, глядя на грандиозное зрелище, в которое Коул превратил свои похороны, Рольф не мог не восхититься причудливой поэтичностью отца. Действительно, для истинного Саламандера обычная посмертная кремация была слишком... бледной и официальной. Пусть Коул не умер в какой-нибудь экспедиции, как когда-то мечтал, но проходить через фарс обмывания, переодевания, похорон и поминок... Нет, он вряд ли бы этого захотел. Сплетничающие кумушки с постными лицами — пожалуй, единственные, кого Коул недолюбливал больше, чем врачей. А колдомедиков Саламандер-старший ненавидел вдохновенно...

— Может быть, позвать кого-нибудь из Министерства, сэр? — неуверенно предложил недавно подоспевший старший аврор района, переминаясь с ноги на ногу. — Они знают, что делать с Адским огнём.

— Это не Адский огонь, — негромко возразил Рольф, по-прежнему не отрывая глаз от огненной феерии, медленно затухавшей, оставляя хрупкие лепестки пепла, рассыпавшиеся от малейшего дуновения. — Это Ignis Salamandra. И я не думаю, что в Министерстве знают контр-заклятие... Впрочем, а смысл?

На следующий день. Поместье Метеор.

Рольф установил плиту из чёрного мрамора. Словно всполох яркого пламени в ночи, плиту обвивало изображение золотистой ящерицы-саламандры. Золотистым поблёскивали и буквы: Коул Саламандер. «Ash to ash». И никакого «dust to dust». Поразмыслив, Рольф решил засадить это место ясенями: Коул отличался своеобразной поэтичностью, и, в любом случае, был практически помешан на игре слов, так что каламбур обязан был ему понравиться*... Какая разница? Никакой, наверное. Но для Рольфа это внезапно стало важным. Закончив с надгробьем, он закрыл ворота с другой стороны и запечатал их заклинанием. А потом пошёл прочь. Ещё одна страница семейной истории закрыта навсегда.

«Хорошо, что счёт в Гринготтс нельзя спалить так же, как поместье», — рассеяно подумал Рольф, потирая руку. Огненная метка ключа стёрлась с руки, не оставив ни малейшего следа. Но Рольфу по-прежнему иногда казалось, что он чувствует жар пламени, исходящий от ладони. С утра он уже успел наведаться к гоблинам: Соланж всегда была мотовкой, но по состоянию счёта было заметно, что прав на состояние мужа у неё не было. Впервые в своей взрослой жизни Саламандер мог не беспокоиться, выпустят ли его учебник вовремя, какой будет его зарплата в школе... В сущности, он вообще мог ничем не заниматься. Или делать то, о чём всегда мечтал.

Перед Рольфом зазмеились ветвящейся сеткой дорог непрошеные образы. Цветные и яркие на фоне снега. Уехать туда, где тепло и солнечно. Порвать со всем... К дракклам эту Англию! Секреты, недоговорки, проблемы... какая-то общая тоска, разлитая в воздухе, словно болезненная слабость. Любил ли он свой предмет? Не особенно. Он чуть-чуть помечтал о старости где-нибудь в Австралии. Нет, лучше на островах... и вдруг со всей ясностью понял, что этого не будет. Поражённый своим внезапным открытием, Рольф встал, как вкопанный. Потом присел на камень и запрокинул голову в небо. Прислушался к себе. Всё верно, сомнений быть не может. Он устал от переездов, новых знакомств, побед и ошибок. «Вот ты и попался, Рольф», — мысленно прокомментировал он своё открытие, щурясь на неприветливые зимние тучи. Моргана его подери, он привязался к этой стране! Он хотел быть здесь. И даже преподавать в Хогвартсе. Защитить наконец-то хаффлпаффцев от нападок более «пассионарных» факультетов. И... он хотел быть там, где Луна.

______

* Ash to ash — «пепел к пеплу», строка стандартной заупокойной молитвы и даже простой речи над гробом. Dust to dust — соответственно, «прах к праху». А каламбур заключается в том, что ясень по-английски — тоже «ash».

17 декабря. Шармбаттон — Хогвартс.

Рольф Саламандер слегка крутанул штурвал и медленно пошёл на снижение. Олимпия Максим, уходя на законный отдых, забрала пегасов с собой — это была её собственность, более того, именно она когда-то вырастила и воспитала этих «милых зверюшек». Слушая, как она называет огромных крылатых коней, дышащих пламенем и питающихся огневиски, «зверюшками», Рольф поймал себя на мысли, что всё-таки они с Хагридом — идеальная пара. Так или иначе, Святочный бал в Хогвартсе, на который традиционно были приглашены делегации Шармбаттона и Дурмстранга, стремительно приближался. И новое руководство французской школы приняло сразу два странных решения: выделило в качестве транспортного средства нечто, напоминающего китайский корабль 18-го века с косым парусом, вычурной резьбой и вёслами (к счастью, управляемыми магией) — и поставило Рольфа капитаном этого ориенталистского* недоразумения. Иными словами, тем человеком, который должен был проследить за целостью и сохранностью французской делегации в загадочном мире магического туманного Альбиона. «Всё-таки французы слишком много внимания уделяют внешним эффектам, — размышлял Рольф, стоя за штурвалом. — Это так необычно: опальный преподаватель, без пяти минут уволенный, но при этом такой популярный. Как же, каждый день несколько мешков писем. Почти рок-звезда. Если бы я был директором, то ни за что не доверил бы такому человеку присматривать за учениками в зарубежной поездке. И Минерва бы так не поступила».

Летучий корабль медленно и плавно проплыл над верхушками Запретного леса, приближаясь к Озеру. Внизу, вокруг озера, столпились ученики и преподаватели. Рольф разглядел директора МакГонагалл и деканов факультетов. Корабль опустился ещё ниже и Рольф различил среди встречающих светловолосую фигурку в серебристо-белой мантии. Не удержавшись от лёгкого позёрства, Рольф заложил плавный вираж и посадил корабль с эффектного разворота, мысленно надеясь, что шармбаттонская делегация не страдает никакими формами морской болезни. Его волосы трепал холодный декабрьский ветер (целую неделю он уговаривал «своих» француженок либо экипироваться потеплее, либо научиться как следует пользоваться Согревающими чарами), но Рольфу было удивительно тепло: он возвращался домой. Теперь уже по-настоящему: обратно корабль поведёт другой человек, а он останется в Хогвартсе.

Спрыгнув с трапа, он поклонился Минерве, перебросился парой слов с Мари-Виктуар Уизли, которая должна была быть переводчиком от Хогвартса и подошёл поздороваться со знакомыми преподавателями. Филиуса Флитвика он среди них не заметил.

— Он принял решение уйти на пенсию, — шепнул Рольфу Невилл, пожимая руку. — Но с ним всё хорошо. Он уже давно собирался передать дела. Сейчас, наверное, георгины разводит где-нибудь в Уилтшире.

— Тогда... передам ему привет потом, — улыбнулся Рольф.

Он слегка огорчился, как и всегда при упоминании о быстротечности времени. Но сегодня Рольф был не способен грустить долго. Тем более что к нему уже приближалась Луна. В своей серебристой мантии Луна, казалось, едва заметно светилась в сгущающихся сумерках. Саламандер почувствовал, что вдыхает, забывая выдыхать, до отказа заполняясь охватывающим его восхищением и какой-то почти детской, абсолютной радостью. Уже давно на душе у него не было так легко и спокойно. И он понял, что действительно успел соскучиться: немыслимое состояние для Рольфа Саламандера. Рольф ожидал, что Луна пожмёт ему руку, но девушка, не таясь, обняла его и поцеловала. «Теперь я действительно дома», — подумал он, прижимая её к себе.

— Ты теперь декан Рейвенкло, — прошептал он ей на ухо.

— А ты по-прежнему декан Хаффлпаффа, — так же тихо ответила она в своей неподражаемой манере: то ли упрекая за то, что он говорит очевидные вещи, то ли на что-то намекая. — И глава шармбаттонской делегации.

— Точно, — пробормотал Рольф, с сожалением выпуская Луну из рук и спеша возвратиться к «своим» француженкам (хотя, строго говоря, делегация не была чисто женской — в неё входило целых три мальчика).

Быстро убрав трап и заколдовав судно от качки, Саламандер пружинистым шагом обогнул группу учеников и занял место рядом с Мари. Окидывая студентов взглядом, он неожиданно встретился глазами с черноволосой девушкой, стоявшей в первом ряду. В её глазах светилась жгучая обида и ярость, но Рольф спокойно выдержал этот взгляд, лишь на секунду почувствовав лёгкий укол жалости. Что бы ни думала Клэр ЛеФей, на что бы ни надеялась, присоединяясь к вояжу в Англию, Рольф ей ничего не должен. И уж конечно не обязан отчитываться перед взбалмошной француженкой о своей личной жизни. Её это и раньше ни капли не касалось, тем более — не касается теперь.

_____

* Orient — восток. Соответственно, «ориенталистский» — означает оформленный в восточном стиле.

24 декабря. Корабль школы магии Шармбаттон. Каюта Рольфа Саламандера.

Она вошла без стука. Рольф услышал за спиной шорох мантии, а когда повернулся, то сразу же оказался лицом к лицу с Клэр. Сама мантия уже лежала на полу, девушка же стояла перед ним, одетая лишь в тонкое шёлковое платье, больше напоминавшее комбинацию. Он не успел сказать даже слова, когда француженка обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Опешивший от неожиданного напора, Рольф ответил на её поцелуй, ощущая, как её язычок проскальзывает в рот, жаля и щекоча нёбо.

О да, безусловно, она старалась... Клэр ЛеФей всегда быстро училась, и не только заклинаниям. Она хорошо знала, что ему нравится, что сводит его с ума... Сводило. Скользкая ткань платья под пальцами, какой-то удивительно гладкий, словно змеиный, язык, руки, скользившие по коже быстро и целеустремлённо, и горящий взгляд чёрных глаз, которые она и не подумала прикрыть. Несмотря на дышащую жаром кожу, Клэр напоминала ему змею. Хищную рептилию, прильнувшую к груди.

Боясь, что кто-нибудь застанет их в этом более чем двусмысленном положении, Рольф запер дверь невербальным заклятием. Услышав щелчок замка, Клэр истолковала это по-своему, резко рванув на Рольфе рубашку так, что воротник порвался, а пуговицы брызнули во все стороны. И... застыла, не в силах пошевелиться: терпение Саламандера закончилось. Вполголоса бормоча ругательства, он высвободился из объятий обездвиженной Петрификусом девушки, снял испорченную рубашку, кинул её на пол и призвал из гардероба новую.

— И предупреждаю... — почти прошипел Рольф, снимая со стула форменный сюртук, раздражённо втискиваясь в него и застёгивая на все пуговицы. — Это самое сексуальное зрелище, которое ты сегодня увидишь. Я думал, что мы уже всё друг другу сказали...

Саламандер раздражённо махнул рукой в сторону девушки:

— Фините Инкататем!

«Оттаяв», Клэр моментально расплакалась.

— Ты что, совсем меня не любишь? — прошептала она сквозь слёзы. — Но почему?

Рольф раздражённо пожал плечами. Что он мог ответить? Что это из-за неё его увольняют? Нет, он практически забыл об этом. Фактически, он был даже благодарен Клэр за то, что, желая подтолкнуть его к «серьёзному решению» (которое он и не собирался принимать), она рассказала об их романе Олимпии Максим. Не будь этого, он бы и не подумал вернуться в Англию. Скорее... Рольф никогда и не любил Клэр. Но сказать это прямым текстом было бы всё-таки слишком жестоко.

— Нам было хорошо вместе какое-то время. Потом это чувство прошло. Так бывает, — сухо произнёс Рольф, скрещивая руки на груди. — Ты молода и, я думаю, ещё встретишь человека, который...

— Мне не нужен другой человек! — прервала Клэр. В её глазах ярость уступила место мольбе. — Рольф... мне нужен только ты... только. И никто больше!

— Ты ошибаешься... — пробормотал Рольф. «Неужели я должен проходить через это снова?» — думал он, лихорадочно пытаясь придумать хотя бы какой-то аргумент, который мог подействовать на Клэр. Реакция девушки — чрезмерная, ненормальная, отчаянная — смущала его. Он ненавидел причинять людям, а особенно женщинам, боль. Но эту страницу Рольф искренне хотел перевернуть. — В любом случае, я ничем не могу тебе помочь.

С Клэр случилась истерика.

— Я не верю, что ты меня разлюбил! Ты врёшь... — она кричала, размазывала по щекам злые, отчаянные слёзы, молотила Рольфа кулачками в грудь. — Ты чудовище! Зачем ты заставил меня полюбить тебя? Зачем?

Клэр разрыдалась, и Рольф уже было надеялся, что вспышка ярости миновала, когда, к его удивлению и ужасу, девушка рухнула перед ним на колени.

— Дай мне шанс... — бормотала она, пытаясь завладеть ремнём его брюк и расстегнуть их. — Дай мне шанс, прошу...

— Возьми себя в руки! — прорычал Рольф, резко схватив Клэр за запястья. Он рывком поднял её с пола и как следует встряхнул. — Перестань! Ты ничего этим не изменишь. Никогда — слышишь? — никогда больше не смей унижаться! Ни передо мной, и ни перед кем другим.

Клэр покорно кивнула. Подобрала брошенную мантию и закуталась в неё по самую шею. Она больше не проронила ни звука, словно истратив весь отпущенный ей запас слов. Рольф взмахом палочки разблокировал замок.

— Уходи, — тихо прошептал он. — Уходи и найди своей жизни лучшее применение.

25 декабря. Хогвартс. Большой зал — Астрономическая башня.

...— Но я никогда о них не слышал! — пожал плечами Рольф Саламандер.

Вокруг гремел Святочный Бал, и они с Луной, после нескольких вальсов, заняли столик у стены и начали... Разговаривать о несуществующих животных. Вернее, «несуществующими» их называл Рольф: Луна предпочитала термин «не до конца исследованные». Он уже и сам не понимал, как им пришло это в голову, — вероятно, следовало благодарить шампанское, — но через полчаса Рольф уже увлечённо чертил на салфетке приблизительное строение «мозгошмыга обыкновенного», пытаясь доказать, что животное с таким строением крыльев не способно летать, а уж тем более поддерживать нестабильный магический режим полувидимости.

Луна, со своей стороны, только смеялась странно низким, хрипловатым смехом:

— Ну, знаешь, конкретно у твоих крылья чуть более заострённые, — замечала она, начиная пристально рассматривать что-то над его головой. А Рольф уже даже не знал, шутит Луна или говорит серьёзно.

Наконец, когда люди начали постепенно расходиться, два декана покинули Большой Зал и поднялись на Астрономическую башню.

— Как красиво... — выдохнул Рольф, присаживаясь на каменный парапет.

Ночь была неожиданно ясной. Настолько, что, когда в саду погасли огни, стало видно даже Млечный путь.

— Безумно, — согласилась Луна, присаживаясь рядом и, по обыкновению, болтая ногой. А потом неожиданно предложила: — А расскажи о себе!

— Что ж... — Рольф улыбнулся ей, выдохнул и задумался. — Я... теоретик... — Луна весело рассмеялась, а он продолжил: — Я умею читать лекции, а больше ничего-ничего не умею! Поэтому всю жизнь занимаюсь тем, что приезжаю в какую-нибудь школу, веду там УЗМС, потом с кем-то дерусь, ругаюсь — ну или меня ловят на том, на чём поймали в этот раз... — Луна приподняла брови, выражая удивление, и он добавил: — Шучу, это было только один раз. Короче, дольше двух-трёх лет я ещё нигде не задерживался.

— А теперь? — Луна тепло улыбнулась, положив руку ему на плечо.

— Ну а теперь я намерен задержаться подольше, стать старым и скучным... И осесть в Англии, — снова усмехнулся Рольф.

Саламандер не любил рассказывать о себе. Но сейчас — то ли из-за выпитого, то ли потому, что у Луны был совершенно особый дар слушателя — Рольф обнаружил, что говорить ему неожиданно легко и даже, пожалуй, приятно.

— Отличный план, — рассмеялась волшебница, подновляя Согревающие чары. — А скучным — это обязательно?

— Ну это же самое интересное, — усмехнулся Рольф. — Теперь твоя очередь. Можно со школы, потому что я тебя почти не застал.

Луна, казалось, слегка смутилась:

— Скорее, не запомнил, — улыбнулась она. — Я... училась на Рейвенкло. На четвёртом курсе познакомилась с ОД, тогда же побывала в Министерстве Магии. Заработала пятьдесят очков факультету, — она неопределённо пожала плечами. — Потом было много чего, Война... Ещё год и выпуск. Минерва хотела, чтобы я вела ЗОТИ, но когда я отказалась... Мне кажется, она была рада.

Рольф вопросительно на неё посмотрел, и Луна пояснила:

— ...Видишь ли, я была слишком молода: ровесница старших курсов. Ну и к тому же... это глупо, но всё-таки имеет значение: у меня был довольно странный имидж. Минерва боялась, что я не справлюсь со школьниками.

— Я думаю, ты бы справилась, — Рольф улыбнулся ей, но Луна только уклончиво пожала плечами.

— Не знаю. Я поступила на художественное отделение W.A.D.A. До четвёртого курса тихо училась там, никто меня особенно не ругал и не хвалил. Я уже думала, из меня ничего не выйдет. Знаешь... — она как-то нервно усмехнулась, словно... «Словно Луне неприятно об этом вспоминать», — с удивлением подумал Рольф: раньше он никогда бы не мог подумать, что Луну что-то может смутить. Она всегда казалась слишком уверенной и даже шокирующе прямолинейной для этого, — ...такая «девочка-невидимка».

— А потом? — тихо спросил Рольф.

— А потом всё изменилась, — улыбнулась Луна. — Меня заметил Кшиштоф. Он там преподавал тогда. И... — она неопределённо взмахнула рукой, — мир внезапно обрёл другие краски.

Рольф не мог точно понять почему, но пока она рассказывала, в его сердце постепенно закралась тревога. Он продолжал думать о ней такой, как сегодня: красивой, уверенной и... свободной? Откровенной? Ироничной? Всё вместе, наверное... Но теперь он снова вспомнил старые газетные вырезки, бегло просмотренные в Библиотеке: худой подросток с огромными глазами, всегда где-то сбоку, чуть в стороне от других. Всегда чуть не в фокусе. «Девочка-невидимка». А потом «всё изменилось».

Не до конца понимая, почему, Рольф всё-таки задал ей вопрос, с которым не успел обратиться к Скорпиусу:

— Слушай, а ты помнишь то заклятие химического чувства?

— Которое тебя так впечатлило на примере Альбуса? — весело расхохоталась Луна. — Конечно, а что?

— Оно... его можно наложить спонтанно? Ну, или его может наложить не человек, а место? Магическое место?

Луна задумалась, чертя узоры на плитах носком туфли. Словно что-то вычисляя или прикидывая. Наконец она ответила:

— Если честно, я о таком не слышала. Но... да, теоретически это возможно. Оно очень простое и вызывает полное подобие вкуса и запаха любого обычного растения.

В сердце Рольфа что-то оборвалось, хотя он и сам не до конца понимал почему. Наконец, он спросил:

— Обычного?

Луна усмехнулась:

— Запахи магических растений нельзя имитировать. Это запрещено законом, потому что состав многих зелий определяют по запаху главной магической части. Сфальсифицируешь запах — сфальсифицируешь зелье. И заклинание на это не рассчитано.

— Заклинание можно изменить... — Рольф хватался за последнюю возможность, словно за ниточку.

— ...И угодить в отдел экономических преступлений Азкабана, — продолжила Луна. — Наверное, можно. Но лично я не знаю, как это сделать. Магические растения обладают совершенно особой индивидуальностью: луноцветом пахнет только луноцвет, цветами папоротника — только цветы папоротника...

— ...а валерианой — только валериана? — поражённо закончил за неё Рольф.

— Да, — Луна неожиданно посерьёзнела. Но потом попыталась пошутить: — Судя по тому, что мне говорил Скорпиус, ты об этом знаешь больше, чем я.

Воронка, образовавшаяся в груди Рольфа, раскручивалась, накрывая его волной понимания. Теперь он знал. Или думал, что знает. Резко пошедшая в гору карьера. Неожиданно заметивший её «учитель, а впоследствии — муж». Девочка-призрак, ставшая прекрасной светловосой феей. То, как спокойно она говорила о разводе... Большие глаза, которые иногда казались стеклянными, словно у фарфоровой куклы. Удивительное хладнокровие в отдельных ситуациях. Всё-таки? «Валерианой пахнет только валериана».

— Луна... ты ведь знаешь о валериане достаточно? — осторожно спросил Рольф.

— Можно сказать и так, — пожала плечами Луна и внимательно посмотрела на него. — Ты наконец-то хочешь мне кое-что сказать?

Какая-то часть сознания Рольфа даже отметила, что вопрос звучит странно, что, наверное, ему не следует говорить того, что он собирался... Но инерцию прозвучавших слов уже сложно было остановить:

— Луна, ты когда-нибудь пользовалась «Хрустальным забвением»?

25 декабря. Хогвартс. Астрономическая башня.

В повисшей тишине казалось, что даже сердце перестало биться. В ту же самую секунду, как он это сказал, Рольф понял, что ошибся. И, похоже, непоправимо.

— Ты думал, — Луна сделала паузу. Она не смотрела на него. Нет, она сидела почти отвернувшись, подняв лицо к морозным звёздам. Колдунью окружало облачко пара, делая похожей на ночное светило, в честь которого она получила имя. Холодное и недоступное, бесконечно прекрасное, — ...что я могу отказаться от способности любить, только чтобы...

Нет, она не делала паузы. Просто у Луны Лавгуд дрогнул голос. Она сдержала всхлипывание, но Рольф слышал и чувствовал, как неровно, хрипло она дышит. Словно раненная птица или животное, выпившее отравленной воды. Каким глухим и надтреснутым был голос. Её боль и разочарование ощущались почти физически, опаляя нервы тягучей, как лава, виной. Рольф был близок к тому, чтобы самому завыть, заметаться по площадке Астрономической башни, сделать что-то глупое, разрушительное — порезать вены на запястье Сектумсемпрой, спрыгнуть со смотровой площадки, разнести башню в клочки Бомбардой — всё что угодно, только чтобы это прекратилось. Еле-еле, через силу заставляя язык говорить, пробиваясь сквозь мучительную дурноту, он пытался сказать ей... сказать, что-то, что могло бы позволить ей понять... То, чего он сам не понимал и за что не мог себя простить.

— Луна, я...

— Знаешь, какой девиз на гербе Лавгудов? — она прервала его резко, наложив свой голос на его невнятное бормотание и словно разрезав его. Сейчас её голос был громким и звонким, напряжённо-интонированным, какой бывает у глухих. Она спрашивала, но не нуждалась в ответе. — Кто-то может удивиться, что у нас есть герб... — она дежурно усмехнулась краем губ, но глаза не улыбались. В них плескалась отчаянная, завораживающая, пугающая пустота. А Луна всё продолжала, без пауз, не останавливаясь и слегка гримасничая. Рольф ещё не видел её такой... странной, печально-агрессивной и немного сумасшедшей. Как никогда она напоминала марионетку, куклу со спутавшимися ниточками. — Но он есть. Так вот, там написано: «Влюблённость делает человека слепым, а любовь — ясновидящим». Я...

Вот теперь она расплакалась. Тихо, с неподвижным лицом, позволяя слезам течь по щекам, всё быстрее, всё больше. Рольф хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Хотел сделать что-то, приобнять, прижать к груди, но замер, не в силах пошевелиться. А она молчала. Молчала и плакала. Наконец, спустя несколько долгих, бесконечно долгих минут, Луна повела рукой и слёзы исчезли. Она легко спрыгнула с парапета, рывком запахнула на себе верхнюю мантию и развернулась, чтобы идти прочь. Снова удаляющийся звук каблуков и ощущение, что он теряет её навсегда. Единственное, что заставило его решиться. И Рольф закричал, не заботясь, что их кто-то может услышать:

— Луна!

Никакой реакции, она продолжала идти, мелкими острожными шажками, словно боясь упасть.

— Прости. Умоляю, я не знаю, что на меня нашло... Я... я просто... — она почти дошла до дальнего конца смотровой площадки, до двери, запирающей вход. — Луна, я люблю тебя! — проорал он, совершенно неожиданно даже для самого себя.

Он хотел просто остановить её. Заставить выслушать. Но вдруг понял, что не перенесёт, если она от него откажется. И сказал это. Слова, не имеющие смысла. Слова, имеющие весь смысл, который только заключён в этом мире. Застревающие в горле комом, непроизносимые, как имя Волдеморта. Те, после которых нет пути назад.

Она остановилась. И обернулась. Мантия рывком подмела пол. Словно лепесток, подхваченный ветром.

— Рольф... — её голос был еле слышным шелестением, почти неотличимым от шёпота, но он услышал.

Через какие-то доли секунды он уже сидел у её ног, взяв руку Луны, безвольно свисавшую вдоль тела, в свои ладони и покрывая её поцелуями. Она протянула вторую руку и принялась рассеянно гладить его золотистые волосы. Рольф с надеждой поднял на неё взгляд и встретился с печальным и холодным взглядом светло-голубых глаз. Луна еле заметно покачала головой. Провела ладонью по его щеке. Её пальцы дрожали, но вовсе не от холода. Грусть, всепоглощающая грусть и жалость читалась в её лице. Наконец, всё так же тихо, она произнесла:

— Я верю, что ты в меня влюблён, Рольф. Я вижу и чувствую это, но...

Он поспешно встал, не выпуская её руки. Что-то подсказывало Рольфу, что ему лучше не знать того, что она сейчас скажет. Но и остановить её он не мог. Только смотреть, пытаясь вложить в один взгляд все свои чувства. Чтобы она поверила. Но Луна только снова покачала головой:

— ...но любишь ли ты меня? Можешь ли ты вообще любить? Ты, сотни раз убегавший от самых простых чувств: симпатия, дружба, благодарность. Ты слеп, Рольф, ты слишком слеп, чтобы любить... Ты потерялся и не видишь того, что вокруг тебя, что в тебе... — Луна с какой-то болезненной нежностью дотронулась до его лица, словно очерчивая его: линию подбородка, скулы, нос, линию губ. — Ты никогда не спрашивал меня, что чувствую я, когда ты рядом. И другие... Минерва, Летиция, Маргарет, даже Сибилла, Олимпия... ты не спрашивал эту милую француженку... и других. Ты никогда не задавался вопросом, что чувствуют твои ученицы. Тебе не хотят доверять — и доверяют. Не хотят брать на работу — и берут. Не хотят любить — и не могут противиться. Без тебя болит сердце, а с тобой кровоточит душа, уставшая отличать настоящие чувства от выдуманных... — она склонила к нему голову и тихо прошептала на ухо: — Приворотное зелье в тебе, а не во мне, Рольф. И запах этот — твой!

Луна поцеловала его. В щёку. Мимолётное прикосновение тёплых, словно наэлектризованных губ, прервавшееся раньше, чем он попытался привлечь её к себе.

— Прощай... — прошелестел её голос, и площадка опустела. Только подол серебристого платья подмёл каменный пол.

Иглы инея поблёскивали на каменной кладке парапета, словно бриллианты. Саламандер смотрел на них невидящим взором. Несмотря на тёплую мантию, он ощущал себя промёрзшим до костей, до самого сердца. Хрупкой фарфоровой безделушкой, марионеткой, готовой разбиться вдребезги от малейшего неосторожного движения.

Та же ночь, немного позже. Хогвартс. Запретный лес.

Он сам не помнил, как спустился с башни и вышел из Хогвартса. Как шёл, не разбирая дороги, сквозь сугробы пушистого, только что выпавшего снега. Ноги сами несли его в Запретный лес. Всё глубже и глубже, туда, где деревья стояли так плотно, что на лиственном ковре почти не было снега. Валериана... проклятый дар, подаренное проклятье.

«Прийти на Поляну — означает встретиться с собой. Но заглянуть в свою душу — не всегда самое приятное переживание».

«Это может испугать, но на самом деле Поляна указывает на твой источник силы. «Особую способность», если хочешь».

«Ты заблудился давно, очень давно».

«Давай начнём всё заново».

«Я не верю, что ты меня разлюбил! Ты врёшь... Ты чудовище! Зачем ты заставил меня полюбить тебя?»

«Ты такой же, как она».

«Я думаю, мы можем принять Вас в Хогвартс».

Перед мысленным взором Рольфа одна за другой проходили эти картины: мамин чердак, смущённое лицо Невилла Лонгботтома, поляна, усыпанная белыми, колышущимися соцветиями, восхищённое сияние золотистых глаз Коралины, сочувственный взгляд Луны, Клэр, отчаянно цепляющаяся за край его мантии, красное, перекошенное лицо отца, Минерва, ставящая росчерк под приказом о его назначении. А следом — страница из учебника истории, биография Гарри Поттера с комментариями колдомедиков и профессоров Чар по поводу «отскочившей» Авады:

«Магия, накладываемая на ребёнка в раннем возрасте, меняет его навсегда. А эффект от зелья может стать бессрочным».

Рольф приглушённо и безрадостно рассмеялся. У маглов есть такое выражение: «впитал с молоком матери». Похоже, что именно это с ним и произошло. Он никогда ни к кому не привязывался, никогда никем не дорожил... Он легко покидал одних людей, чтобы познакомиться с другими. Пока в его жизни не появилась единственная женщина, в присутствии которой он что-то почувствовал. И что он сделал? Потерял её. Глыба льда в районе сердца стала ощутимо тяжелее, мешая дышать и словно притягивая к земле. Драккл бы побрал эту «особую способность», дающую то, что ему не нужно, но отбирающую то, что дорого...

Саламандер блуждал по Лесу уже довольно долго, но Поляна всё не показывалась.

— Где ты?! — заорал он что есть мочи, пробираясь сквозь подлесок и молотя по нему палочкой. — Покажись! Дракклово сердце дракклого леса, я пришёл, чтобы с тобой сразиться! Я здесь!

Он запрокинул голову в небо и раскинул руки, словно ожидая, что валериановый дурман пристально наблюдает за ним с верхушек деревьев. Но ни малейшего просвета среди деревьев, хоть как-то напоминающего Поляну, так и не показалось. Рольф шёл и шёл, не разбирая дороги, периодически вопя «где ты?» и рубя подлесок Секо. То и дело Саламандеру казалось, что он слышит за спиной какие-то шорохи. Но каждый раз, оборачиваясь, он не замечал ничего подозрительного: Лес был пустынен и тих. Похоже, что шум здесь производил он один...

Наконец, окончательно выдохнувшись, Рольф решил повернуть к замку. «Может быть, эта поляна и правда легенда», — вымученно подумал он. А что? Вдруг это был ещё один сон. Или галлюцинация... Рольф устало прикрыл глаза и сжал переносицу, пытаясь отогнать подкрадывающуюся сонливость. Открыл глаза снова и так и остался стоять, поражённый произошедший переменой. Всего в нескольких шагах от него была Поляна. И перепутать невозможно — тёплый, словно июньский, ветер нёс запах валерианы. На негнущихся ногах Рольф пошёл в направлении белого цветочного пятна. Шаг, ещё шаг и вот у его ног колыхалось тревожащее, тревожное море перистых листьев и белых цветов. На него снова накатила тоска, но уже не такая острая и мучительная. Рольф шёл всё дальше и дальше, пока не оказался в самом центре.

Странно... ему могло показаться, но в этот раз запах как-то «опошлился». Он был тяжёлым и словно маслянистым, мускусным. В нём не было лёгкости и полёта, не было грусти и пронзительной хрустальной мелодичности. Словно этот запах разучился мечтать. На смену грусти пришли безразличие и апатия, равнодушная холодность рептилии. Но всё же тоска осталась. «Поиск утраченного. Неутолимый зов. Навязчивое ощущение неполноты. Пустота сердца». С каким удовольствием Рольф отвернул бы время на полгода назад, когда он вышел с драккловой поляны и познакомился с Луной. Луна... Вот теперь его сердце словно сжала стальная перчатка.

Рольф упал на колени и осел на траву. Его скручивало и ломало такое ощущение безнадёжности, словно весь мир умер и покоился в руинах. Он метался, приминая зеленоватые стебли, и мычал что-то нечленораздельное. Наконец, Саламандер выдохся и затих. «Может быть, попробовать способ Невилла и покориться судьбе? — размышлял он, чувствуя, как его снова охватывает апатия. — Хотя для чего? «Дар» у меня уже есть...» В этот момент Рольф внезапно с предельной ясностью понял, что именно ему следует сделать. Он перекатился на спину, сложил руки на груди и прошептал:

— Поляна! Я отрекаюсь от твоего дара. Я возвращаю его тебе. Как свободная душа, принявшая свободное решение.

Он повторил эту фразу трижды. И ничего не изменилось. Не подул ветер, не исчез запах. С колдовских цветов не начали опадать лепестки. Рольф подождал ещё немного, но по-прежнему не заметил перемены. Против воли, он почувствовал себя разочарованным. Вернее... он просто не знал, что делать дальше. Все его мысли были устремлены к этому маленькому клочку земли, затерянному в дебрях Запретного леса. Он думал, что найдёт здесь ответ. Но Поляна молчала, не желая выдавать свои секреты. На Саламандера внезапно навалилась запредельная, космическая усталость. Идти никуда не хотелось... Да и куда ему было теперь идти? Всё кончено, так или иначе — всё кончено... Сердце Рольфа разрывалось от боли, но разве у него не было для этого причин? Поэтому он не чувствовал ни удушающего страха, ни потребности убраться с Поляны поскорее. Зачем? Эта боль будет с ним везде...

Но всё-таки, увидев в отдалении тропу, ведущую в сторону замка, Рольф пошёл. Не задумываясь, автоматически. Шаг, ещё шаг, хотя каждое движение отзывалось болью в сведённых утомлением мышцах.

Когда Рольф обернулся, чтобы бросить последний взгляд на Поляну, то обнаружил, что та исчезла: вместо неё между деревьями вдалеке маячила обычная прогалина, занесённая снегом. На секунду Саламандер даже засомневался: а существовала ли поляна вообще? Рольф апатично махнул рукой и обернулся, чтобы продолжить путь... Как вдруг откуда-то сбоку снова раздался шорох, теперь сопровождавшийся хрустом сломавшейся ветки.

Этот звук моментально стряхнул с Саламандера сонливость. Он быстро обернулся и снова застыл на месте, теперь уже от ужаса: к нему приближался акромантул. Большой и, видимо, старый, почти белёсый, словно случайный сугроб снега, пробившегося сквозь плотные кроны деревьев. Акромантул приближался слишком быстро. Как минимум в два раза быстрее, чем можно было ожидать, исходя из дедушкиных книг. Правда, согласно книгам Ньюта Саламандера, зимой гигантские пауки должны были вообще впасть в спячку. «Ага, а цветы в зимнем лесу тебя не смутили?»

Саламандер навёл на паука палочку и выстрелил первыми заклинаниями, пришедшими ему в голову, исходя из опыта общения с опасными животными:

— Коньюктивус! Коньюктивус Максима! Инкарцеро!

Обычно животные приходили в замешательство и теряли ориентацию в пространстве от Коньюктивуса. И уж точно их останавливали верёвки. Но паук словно ничего и не заметил. Он пропустил обычное заклинание слепоты, мотнул головой на усиленном, а потом стряхнул остатки бечёвок, опутавших его длинные, покрытые жёсткими волосками ноги и продолжил наступать. Расстояние между акромантулом и Рольфом сократилось до критического, а аппарировать из Леса было невозможно. «Моргана тебя подери, Рольф, — мысленно обратился к себе Саламандер. — Права была Минерва, называя тебя теоретиком. И предупреждая, что поплатишься. Кто же знал, что так быстро».

Из докладной записки:

Настоящим сообщаю, что, несмотря на принятые меры предосторожности, в период Святочного Бала было зарегистрировано резкое повышение количества случаев нарушения дисциплины, ситуаций повышенной опасности и иных происшествий, связанных опасностью для жизни и здоровья учеников и преподавателей Хогвартса.

В частности всеми факультетами было потеряно от 250 до 160 баллов. Зарегистрировано 4 магических дуэли, 2 незаконных фейерверка, свыше 50 случаев нарушения режима, в т.ч. 30 с пометкой «аморальное поведение», 12 случаев применения запрещённых зелий. В Больничное крыло поступило десять школьников с отравлениями разной степени тяжести, двое — с последствиями неустановленных заклятий. Кроме того, пострадала одна студентка Шармбаттона (попытка самоубийства: отравление и потеря крови), и один преподаватель (переохлаждение, нервное истощение, обморок).

Прошу:

тщательным образом расследовать все случаи, внести изменения в политику безопасности Хогвартса и, по возможности, более не проводить Святочных Балов в Хогвартсе без прямой необходимости (Турнир Трёх Волшебников).

Дата: «26» декабря 2021 года

Преподаватель Арифмантики,

Профессор Эмерлин Блэквотер.

26 декабря. Хогвартс. Больничное крыло.

Рольфу показалось, что он умер. Или видит очередной из своих снов, только какой-то неправильный: в этот раз не было ощущения, что сон кошмарный. У его постели сидела белокурая девушка. Её пышные локоны растрепались, мешая Рольфу увидеть лицо незнакомки. Она держала его за руку. Тонкие пальцы с слегка удлинёнными, но аккуратными ногтями нежно поглаживали его ладонь. Девушка тихо-тихо напевала, словно убаюкивая:

Перестань меня думать и ждать невпопад

По нечётным, непарным, заброшенным числам.

Я приду, но не так, не к тебе: наугад,

По ошибке, без тени специального смысла.

Рольф расслабился, слушая её. Нет. Это не кошмар. Ему было удивительно хорошо и спокойно. «Даже если я умер, пожалуй, это не так уж плохо», — подумал он, продолжая прислушиваться к тихому, но глубокому голосу, напевавшему ему совсем другую, не похожую на прежнюю, колыбельную:

Я приду, когда будет темней и темней,

Когда ветром шуршать будут спелые листья.

Из засыпанных временем старых аллей,

Под часами, с которых осыпались числа*

Девушка подняла голову, откидывая волосы назад, и Рольф неожиданно понял, что знает её:

— Луна... — тихо прошептал он.

— Тс-с... — прохладный пальчик лёг на его губы, приказывая молчать. — Не сейчас...

Он покорно замолчал и прикрыл глаза, силясь вспомнить, как попал в этот неожиданный, непредсказанный рай.

_____

* Полный текст стихотворения:

http://stihi.ru/2010/10/23/985

За сутки до этого, ночь. Хогвартс. Запретный лес.

— Гласио!

Чёрная тень, словно спланировавшая на землю ворона или летучая мышь, приземлилась чуть поодаль. Рукава чёрной верхней мантии взмахнули, как крылья, волшебница коснулась ногами земли, одновременно посылая заклинание. Паук закачался, пытаясь собрать воедино разъехавшиеся ноги, но не удержал равновесие и плюхнулся на наколдованный лёд.

— Левикорпус! Либеракорпус!

Паук перевернулся, на секунду завис и упал на спину. Акромантул засучил ногами, пытаясь перевернуться, но у него так ничего и не вышло. Рольф обернулся к своей спасительнице, не веря глазам, и прошептал «Луна». Больше, к сожалению, он ничего сделать не успел: свет перед глазами Саламандера померк и последнее, что он успел услышать, был досадливый вздох и команда:

— Мобиликорпус!

26 декабря. Хогвартс. Больничное крыло.

— Ты спасла меня... — тихо пробормотал Рольф, больше не в силах молчать.

— А ты снял с себя заклятие... — в таком же тоне ответила ему Луна. Словно считала это само собой разумеющимся.

Но Рольф моментально скинул себя полудрёму и резко открыл глаза:

— Что?

— Тихо... — она провела кончиками пальцев по его щеке. Рольф, словно кот, потянулся за её рукой, — тихо... Ты разбил «Хрустальное забвение»

От этих слов душу Рольфа затопила настоящая эйфория: у него получилось. Поляна всё-таки забрала его проклятый «дар». И Луна снова была с ним.

— Откуда... — пробормотал Саламандер пересохшими губами, — ...ты это знаешь?

— Потому что ты пахнешь мятой, дурачок, — она быстро поцеловала его в лоб. — Правда, не только... но об этом потом. Главное: я уже проверила это на нескольких жертвах твоего обаяния.

— Жертвах? — встревожено пробормотал Рольф. Уж слишком серьёзное выражение лица было у Луны.

— Да... — Луна нахмурила резко очерченные брови. — Одна из твоих подопечных пыталась покончить с собой. Поппи едва её спасла. Я думаю... — она хмуро посмотрела на Рольфа, — я думаю, что ты знаешь, которая именно.

— Клэр... — пробормотал Рольф. — Надеюсь, теперь с ней всё в порядке? Она излечилась от действия приворотного?

— Вполне, — Луна вновь усмехнулась и прибавила, лукаво на него поглядывая: — Глядя на тебя, она сказала, цитирую: «Где были мои глаза!» Не хочу тебя огорчать, но, по-моему, у тебя будет ещё много подобных сюрпризов...

— Ну, главное бы Минерва меня не выгнала... — пробормотал Рольф, чем заслужил новый приступ смеха Луны. — А ты как? — внезапно встревожился он. — Ты... относишься ко мне по-прежнему?

— Ну... — она мечтательно улыбнулась, — знаешь, многие ведь считают меня сумасшедшей... Так что ты меня вполне устраиваешь.

Рольф попытался поцеловать её руку, но Луна отстранилась, легонько хлопнув его по руке:

— Подожди, — она достала из складок мантии Символический справочник растений. — Я должна тебе кое-что зачитать, пока ты не начал строить новую теорию заговора!

...Valeriana (валерьяна) — тоска по любви. Поиск утраченного. Неутолимый зов. Навязчивое ощущение неполноты. Пустота сердца...

«Это я уже читал», — подумал Рольф. Но Луна не собиралась останавливаться на этом. Она перевернула страницу и продолжила:

...Самообман. Подделка. В отличие от «истинной валерианы», запаха, который ощущают немногие, а именно: те, кто нашёл свою «вторую половину». Запах этот не принадлежит ни одному растению и называется так лишь из-за схожести. Более тонкий и нежный, запах «истинной валерианы» — предвестник счастья в личной жизни. Verum valerian — odor et verum amor*...

— А вот теперь я вполне могу тебя поцеловать... — пробормотала Луна, откладывая книгу в сторону.

И когда она склонилась над ним, Рольф почувствовал это. Аромат, который не мог быть фальшивкой. Verum valerian.

____

* «Истинная валериана — запах истинной любви». Гугл-переводчик.

.

Благодарности:

Дорогой и замечательной бете Autum , которая всегда так меня радует.

Jane_18, Блисс, Маленькое_солнышко — за комментарии.

UnknownSide — за совершенно особенные комментарии!

anikarude и её фику «Молчание — золото» — за интерпретацию значения фиалки и связь этого образа со Снейпом.

Фатии и её фику "Бессмертник" — за образ Минервы МакГонагалл и символ бессмертника

И вообще — огромное спасибо Фатии за все её фики с фантастическими образами «живых» домов и фарфоровых кукол

Читателям ))

.

Саундтрек:

Chris Isaak “Black Flowers”

Chris Ekman “Who will light your path?”

Goldfrapp “Annabel”

Pati Yang “All that is Thirst”

Sade “Bring me Home”

Vast “Dead Angels”

.

Другие источники вдохновения:

Романы Ш.Бронте «Джейн Эйр», Д.Дюморье «Ребекка» и Д.Сеттерфилд «Тринадцатая сказка» — старинные дома, семейные тайны и эффектные пожары

Сага М.Сандему «Люди льда» — характер, сочетающий «Лёд и пламя»

«Властелин Колец» Дж.Р.Р.Толкина — штрихи к портрету Луны (из образа Галадриэли) и бессовестно спёртая фраза «этот свет горит, когда погаснут все остальные огни»

«Чёрный Обелиск» Э.М.Ремарка — прекрасная и сумасшедшая девушка Изабелла, освещённая луной.

«Лолита» В.Набокова — описание первой любви Рольфа Саламандера

Н.Гейман — опять-таки "живые дома", запутанные семейные тайны, "детство, как источник всего-всего", прекрасные женские образы... ну и за имя Коралина =)

Фраза психолога А.Лэнгле «Влюблённость делает человека слепым, а любовь — ясновидящим», использованная для девиза Лавгудов.

Сериал «Однажды в сказке» (Once Upon the Time) — поведение человека под «хрустальным забвением» (по аналогии с поведением человека без сердца)

Биография актёра Роберта Карлайла — факты и эпизоды для семейной истории Рольфа Саламандера.

Один реальный товарищ, который, к счастью, не читает фанфики =)