Не отрекаются любя (гет)

На квартиру близнецов Гермиона возвращалась с недобрыми предчувствиями. Конечно, шестой приступ ещё не означал, что Джордж станет унимать боль виски, но она хорошо помнила, в каком друг был состоянии, когда она уходила.

В доме стояла тишина. Девушка тревожно озираясь медленно подошла к двери в комнату Джорджа и осторожно заглянула туда. Но в освещаемом уличным фонарем помещении друга не оказалось. Испугавшись, что парень мог пойти в разнос и отправиться в какой-нибудь бар, гриффиндорка вошла в комнату и невольно скривилась. Похоже, сбылись её наихудшие предчувствия — воздух буквально сочился алкоголем...

— Джордж, — негромко позвала она, одновременно и надеясь, что друг откликнется, и боясь этого.

Но в помещении было пусто и тихо. Гермиона уже собралась уходить, когда заметила тоненькую, едва различимую полоску света из-под двери ванной. Там и нашелся Джордж, скорчившись сидящий в углу на холодном кафеле.

Вопреки ожиданиям гриффиндорки, он был трезв, но эта трезвость далась ему совсем нелегко. Об этом кричала вся его поза. Казалось, в джорджевом теле напряжен каждый мускул, воспален каждый нерв. Молодой человек неотрывно смотрел в стену перед собой и, похоже, даже не понимал, что происходило вокруг.

— Джордж, — снова позвала девушка, но парень не ответил.

Тогда она опустилась на колени перед другом, легко коснулась напряженной руки, стараясь привлечь его внимание. И молодой человек прохрипел сквозь неразжатые зубы:

— Уйди, Мерлина ради.

— Джордж.

— Просто уйди и дай мне сдохнуть.

— Джордж, потерпи, прошу тебя.

— Ты просто не понимаешь, Герм, — через силу ухмыляется он. — Ты не понимаешь. Это непереносимо. Это раздирает меня. И я, черт возьми, не могу даже напиться. Что-то мешает мне. Что-то... Что-то незримое. Неосязаемое. Но настойчивое... Я пять бутылок разбил. Пять. И так и не выпил ни капли. Стоял и пытался опьянеть от испарений. Готов был пол и стены вылизывать, лишь бы хоть что-то попало на язык... Уходи. Прошу. Я кожей ощущаю волны твоей гребанной жалости. Это слишком...

— Джордж... — прошептала девушка, совершенно не представляя, чем помочь ему.

А впереди были ещё как минимум две недели, во время которых ему будет ещё хуже...

— Вставай, Джордж. Тебе нужно встать, слышишь? Нужно.

Грейнджер поднялась с колен и принялась настойчиво тянуть друга за собой. Он не сопротивлялся, но и не помогал ей, а сдвинуть с места его отнюдь не маленькое тело ей оказалось совсем не под силу.

— Ты рехнулась, — на выдохе прохрипел он. — Я сидеть-то не могу, а ты заставляешь меня шевелиться.

— Да, Джордж. Именно так. Именно шевелиться, — торопливо согласилась Грейнджер. — Пойми, нельзя концентрироваться на боли, двигаясь, ты хоть немного отвлечешься. Иначе ты просто умрешь.

— Я и так умру, Герм, — равнодушно говорит молодой человек.

— Мы все так и так умрем, Джордж. Но мне хочется, чтобы в твоем случае это произошло как можно позже.

— Это садизм...

— Пусть так, — не отрицает девушка. — Ну же, поднимайся.

И Джордж встает. Получается не с первого раза, но в конце концов он оказывается на ногах и, проклиная подругу, идет за ней вон из комнаты, спускается в месте с ней в мастерскую, где она продолжает тормошить его. Требуя объяснений любой фразы из их с Фредом журнала. Заставляя думать над ответом и тем действительно хоть немного отвлекая от боли.

А когда оба начали буквально валиться с ног от усталости, Гермиона повела Джорджа наверх в его комнату, да так там и осталась, разделив с другом его постель...

Вот только уснуть у неё не получилось, она все смотрела на бледное лицо Джорджа и думала над словами Флинта. Над тем, что позже сказал ей Фред...

Кто бы мог подумать, что Джордж испытывал к ней такие сильные чувства. Как случилось, что этого почти никто не замечал? Сама она весьма слабо разбиралась в вещах романтических, ей было тяжело заметить чью-то влюбленность. Ещё труднее было поверить в её искренность и реальность. И Гермиона никогда не допускала, даже в шутку, мысль, что может быть интересна кому-то из близнецов. Сколько помнила их, и Фреда, и Джорджа всегда окружали шикарные по своей красоте и обаянию девушки. Честно говоря, когда Фред стал встречаться с Анжелиной, никто не верил в серьезность его намерений, и в том числе Гермиона. Ей казалось, что и Анжелина, по началу, восприняла его ухаживания несерьезно. Не то чтобы она не была хорошенькой, но, от пассий близнецов Уизли в целом и Фреда в частности, отличалась разительно, и сравнение было явно не в её пользу: невысокая, чуть угловатая, немного сутулая девушка-мулатка даже рядом с Пенелопой Кристал, тоже не блещущей особой красотой, смотрелась сущим гадким утенком. Но то, что Фред не шутит, стало, в конце концов, очевидно всем. Именно тогда Гермиона особенно близко сошлась с Джорджем.

Фред много времени проводил с Анжелиной, и то время, которое прежде близнецы тратили на организацию общественных беспорядков и просто дурашлепство, Джордж стал проводить один.

Он неожиданно для Грейнджер стал составлять ей компанию во время ежевечерних прогулок у Озера, и в такие моменты они говорили совершенно обо всем, а девушка не переставала удивляться тому, что с ним может быть настолько интересно. Джордж неплохо ориентировался в нумерологии, замечательно знал трансфигурацию и чары... И очень любил зелья, за исключением преподавателя, естественно...

И теперь, вспоминая об их беседах и совместных посиделках в библиотеке, Гермиона вдруг заметила одну странность. Наверно, если бы не произошедшее в «Кабаньей голове», она так и не подметила бы это, но теперь вдруг вспомнилось, что в отношении Джорджа к ней всегда сквозила некая осторожность. Он всегда очень бережно относился Гермионе, с нежностью как будто. Хотя, быть может, это было лишь её фантазией. Ей бы очень хотелось, чтобы то, что поведал школьный враг близнецов, оказалось правдой, и Гермиона старательно искала в своей памяти хоть что-то, что могло бы подтвердить его слова, ведь не мог Джордж не выдать себя? Хоть где-то, но он бы прокололся, каким бы мастером притворства и замечательным актером он не был... Да, был тот разговор на берегу Черного озера, где Джордж в шутку предлагал Гермионе встречаться. Но одного этого воспоминания девушке было мало для того, чтобы поверить в верность слов Флинта. И теперь она настойчиво перебирала в памяти каждую свою встречу с близнецами в поисках подтверждения.

И нашла, в конце концов. Она вспомнила!

Это случилось зимой пятого курса. В тот день Гермиона была слишком погружена в учебу, по рунам была задана очень интересная и сложная тема на самостоятельное изучение, и, думая над тем, как лучше и грамотнее оформить обзор литературы, она мало внимания обращала на происходящее вокруг. Невнимательность привела к тому, что Гермиона неосторожно налетела на Малфоя сотоварищи. В коридоре они были одни, заступиться за девушку было некому, да и едва ли кто-нибудь посмел, полномочия слизеринцев, коими их наградила Амбридж, были слишком велики. Прекрасно видя своё преимущество, принц всея Слизерина приготовился получить удовольствие от травли гриффиндорки. Ничего серьёзного ей, конечно, не грозило, если не считать истраченных нервных клеток, но и это было не очень приятно...

— Кто тут у нас, Грег? — холодно протянул Малфой, хотя всем было понятно, что он прекрасно её узнал. — Ах, грязнокровка! И что мы делаем вне гостиной в это время?

— Я думаю, вы патрулируете Школу, хотя это больше похоже на охоту за теми, кто не сможет дать вам достойного отпора, — спокойно ответила та, стараясь не поддаваться на провокации слизеринцев.

— Я имел в виду тебя. Грейнджер, — с ядовитой усмешкой процедил Малфой.

— Я, как видишь, направляюсь в библиотеку. Кажется, её посещение не воспрещено декретами Амбридж.

— Какое отличное оправдание, правда? В любой ситуации, чтобы ты не задумала, всегда можно сослаться на поход к мадам Пинс и тебе поверят, ведь куда ещё может направляться такая заучка, как ты?

Гермиона проглотила язвительный ответ. Ссориться с ними сейчас, находясь в меньшинстве, было рискованным делом, почти со стопроцентной вероятностью влекущим за собой поражение. Несколько минут Малфой тренировался на ней в острословии и злоязычии под подхалимное хихиканье своей свиты. Гриффиндорка же изо всех сил старалась сдержаться и не начать плевать ядом в ответ, именно этого он и добивался, ведь, пока он её не спровоцировал, придраться ему было не к чему, а, значит, нельзя было обосновать назначение отработки или снятие баллов. Однако в итоге ему все же удалось ударить Гермиону словами достаточно больно для того, чтобы она сорвалась на грубость. Но даже тогда девушке удалось бы отвертеться, если бы неожиданно не появились близнецы. С минуту они стояли, оценивая обстановку, и Гермионе даже показалось, что Фред был готов решить всё достаточно мирно. Настолько, насколько это вообще возможно в отношении гриффиндорцев и слизеринцев. Но вдруг завелся Джордж. Оставить брата в одиночестве Фред не мог, и секунду спустя он тоже обнажил палочку.

Дело закончилось лазаретом для Малфоя и Креба и недельными отработками для близнецов, плюс снятием с факультета пары сотен баллов. Джорджу и Фреду тоже не помешал бы лазарет, но Амбридж была непоколебима и ребятам даже не обработали раны, прямо так отправив к Филчу. Чувствуя себя виноватой, Гермиона вечером, рискуя нарваться на злобного завхоза, принесла к трофейному залу, где близнецы занимались полировкой различных медалей и кубков, некоторые целебные зелья, чтобы хоть как-то залечить из многочисленные травмы. К слову слизеринцы, в виду их численного превосходства, пострадали куда как меньше, но старой стерве на это было плевать...

Возможно, если бы Гермиона не была так недовольна поведением братьев Уизли и не была так зла на Амбридж, она придала бы значение тому, какое выражение лица было у Джорджа, когда девушка обрабатывала его разбитую губу, обратила бы внимание на то, как странно смотрел в этот момент на них Фред. Быть может, заметила бы то, что в голосе Джорджа было что-то еще, кроме благодарности, когда он негромко произнес: «Спасибо, Кудрявая...» в её спину...

— Джордж, — прошептала Гермиона, легко касаясь руки спящего друга, и закрывая глаза. — Почему я всегда такая идиотка?

* * *

Последующие дни стали для обоих сплошным адом. Утром она нещадно отрывала его от кровати. Тащила вниз. Снова и снова задавала, порой совершенно идиотские вопросы. Постоянно что-то говорила, делала. Мельтешила перед глазами. Специально портила, казалось бы идеально составленные зелья и мучила его расспросами о причине неудачи.

И, лишь когда оба совершенно выбивались из сил, она позволяла и себе и ему отдых. Отдых, который и назвать-то так язык не поворачивался. Они просто выключались на некоторое время, а потом всё начиналось сначала.

Отличались от остальных только два дня, когда Джорджа накрывали седьмой и восьмой приступы. Последний особенно сильно напугал Грейнджер, потому что Джордж стал кричать. Пусть Гермиона видела далеко не все приступы друга, но во время тех, что происходили в её присутствии, он позволял себе лишь негромкий вой.

А в тот день кричал. Хрипло и страшно. И девушка с ужасом понимала, что это почти конец. Что у них с Флинтом, действительно есть только один шанс, потому что следующий приступ так и так станет для Джорджа последним.

В день, назначенный слизеринцем, Гермиона потащила уже слабо что понимающего друга в Хогвартс. Буквально вывалившись на мягкий ковер кабинета Директора, она повела почти теряющего сознание Джорджа дальше по Школе, через всю прилегающую к ней территорию к Лесу, где их ждал Хагрид. Девушка упрямо шла вперед, ведя за собой еле передвигающего ноги молодого человека, следуя за полугигантом, указывающим дорогу.

Джордж споткнулся вдруг, но устоял, лишь облокотился о так удачно оказавшееся рядом дерево.

— Все. Прости, Кудрявая, но я не могу больше, — хрипло прошептал он.

— Джордж, прошу тебя, осталось совсем не много.

— Ну хочешь, я понесу тебя, — участливо предложил Хагрид.

Джордж перевел на лесничего мутный взгляд и скривил рот в горькой усмешке.

— Мне кажется, я умер и попал в ад, где черти приняли облик моих друзей и глумятся надо мной...

— Джордж...

— Хорошо, Кудрявая, — неожиданно ясным голосом сказал он, глядя на подругу. — Я дойду, раз для тебя это так важно. Постараюсь хотя бы.

И они снова шли. А Гермионе казалось, что до места они так и не доберутся.

На нужную поляну Джордж почти выполз.

— О-о-о! Кого я вижу! Никак это Джорджи Уизли, — пропел мерзкий голос, в котором Грейнджер далеко не сразу узнала Флинта. — Что решил всё-таки трахнуть свою ненаглядную грязнокровку?

— Заткнись, Флинт, — тихо прорычал гриффиндорец, даже не удивившийся, похоже, присутствию слизеринца на поляне.

— Тю... А что ты мне сделаешь, а? — продолжал провоцировать его брюнет.

— А знаешь, Флинт, — очень спокойно и как-то даже обреченно произнес Джордж. — Я сегодня сдохну. Вот прямо сейчас. Но тебя я с собой захвачу.

Гермиона так и не поняла, в какой именно момент в руках её друга оказалась палочка, лишь прочла по губам, не услышала, а именно прочла, начало жуткого, памятного ей и всем прошедшим войну Непростительного:

— Авада...

Но молодой человек недоговорил. Заклинание не родилось, а палочка выскользнула из сведенных судорогой пальцев. Как и предполагал слизеринец, спровоцировав нападение на себя Джорджа, он спровоцировал девятый приступ.

— Хагрид, сюда его, в центр. Живо, — уже совсем иным тоном, уверенным и не терпящим возражений заговорил Флинт. — Директор, — обратился он к неизвестно откуда появившейся МакГонагал. — Встаньте вон там, напротив меня.

Женщина без слов подчинилась, встав ровно у края начерченной на рыхлой земле пентограммы.

— Грейнджер, не стой столбом! Быстро к Уизли. Ты — якорь. Как хочешь убеждай его терпеть. Как угодно умоляй остаться. Что ты ему наобещаешь, меня не волнует, главное, чтобы он тебе поверил. Ясно?

Девушка кивнула, уже склоняясь над бьющимся в агонии другом.

— Хагрид, ты должен встать между ней и Директором. Прямо за спиной Грейнджер. Если что-то пойдет не так, у тебя будет немногим больше минуты, чтобы утащить отсюда женщин, и то не факт, что вас не накроет.

— Всё... — тихо произнес Флинт, закрывая на мгновение глаза.

Спустя долю секунды слизеринец одним размашистым движением рассек кожу на своей руке, чуть приобняв одной ладонью другую, стал собирать в этой импровизированной чаше кровь. И, четко проговаривая совершенно непонятные Гермионе слова, начал творить заклинание.

Практически сразу на девушку словно накинули полог, отрезающий её ото всего, кроме Джорджа. Только его она видела. Только его стоны слышала...

И, пока невидимый гриффиндорке слизеринец нараспев читал то повышая, то понижая голос слова старинного родового заклятья, пока в пределах пентаграммы медленно начинала клубиться магия, Гермиона уговаривала Джорджа терпеть. Всё твердила уже набившие оскомины, слетавшие с губ рефлекторно фразы. Всё пыталась поймать его постоянно ускользающий больной взгляд.

— Прошу тебя, потерпи. Скоро все кончится, слышишь? Всё пройдет. Ты только потерпи... Не смей уходить, слышишь? Я прошу тебя, останься.

— Зачем? — неожиданно четко спросил Джордж.

— Затем, что ты должен жить, понимаешь?

— Я никому ничего не должен.

— Но я прошу тебя.

— Зачем?

— Ты мне нужен, Джордж, — прошептала Гермиона и услышала у самого уха слабый шорох: «Не то...»

— За-чем? — по складам выдавил из себя Джордж.

— Я люблю тебя, — выдохнула девушка и увидела, как искаженное от боли лицо кривится в почти злой усмешке:

— Вр-р-решь.

И снова у уха прозвучал тихий шорох: «Здесь не слова нужны, Кудряшка».

И тогда Гермиона поцеловала Джорджа, чувствуя, как под её руками он выгибается особенно сильно, практически слыша, как его пальцы с силой вминаются в землю, загребая её в кулаки.

Флинт победно оскалился и развел руки, давая пролиться на пентаграмму крови и направляя поток силы.

Но девушка не видела этого, она видела только, что Джорджа вдруг отпустила судорога, не совсем, но он, по крайней мере, смог осмысленно посмотреть на неё. Видела расширившиеся зрачки голубых глаз и застывшее в них недоверие. Видела, как он судорожно вглядывался в её лицо в поисках ответа на терзающий его вопрос, а, поверив наконец в её искренность, нащупал ладонью гермионину руку, крепко сжал её, почти до боли.

И совершенно счастливо улыбнулся.

Тогда осела пелена. И вновь вернулись звуки. И Гермиона услышала спокойный голос Флинта всё ещё произносящего заклинания.

Девушка уже было облегченно выдохнула, но тут приступ Джорджа снова заявил о себе, сильнее прежнего заставляя мучиться молодого человека. От вернувшейся боли Джордж так сильно сжал руки, что Грейнджер на миг показалось, как хрустят, вминаясь друг в друга и ломаясь фаланги её пальцев, всё ещё сжатых в ладони любимого.

Она не помнила, сколько это длилось. Но в какой-то момент всё кончилось, и угасло неяркое свечение, окружавшее пентаграмму. И замолчал Флинт. И стало слышно громкое дыхание полугиганта.

И Джордж, успокоившись, лежал перед ней на земле.

— Джордж, — негромко позвала она, но тот не отвечал. — Джордж!

Гермиона до слез испугалась, что он всё-таки умер. Ей хотелось кричать. Выть от горя...

— Джордж просто спит, Кудрявая.

Раздался рядом голос Фреда.

— Поверь мне. Ему, конечно, необходима медицинская помощь, но по сравнению с тем, что он уже пережил — это такие пустяки. Я обещаю тебе, Кудряшка, ни сегодня, ни завтра, мой братец не умрет. Всё будет хорошо.

— Фред, — уже не сдерживая слез, шепнула гриффиндорка.

— Мне пора. Как удачно всё получилось, да? — спросил призрак. — И мне даже не пришлось особенно сильно помогать Вам. Правда, тебе как обычно потребовались подсказки.

— Спасибо.

— Не за что, Кудрявая. Это было очень важно и для меня тоже. Я не мог уйти, не убедившись в том, что дорогие мне люди счастливы. А дороже брата у меня никого не было. Даже Анжелина не в счет. А теперь мне пора. До нескорой встречи, подруга. Желаю тебе быть более сумасбродной — пригодится.

Призрак обернулся к застывшим подле Хагриду и МакГонагал, отвесил им шутовской поклон и только после этого обратился к слизеринцу, потирающему ладонь порезанной руки.

— Флинт. Вот уж не думал, что когда-нибудь скажу тебе это. Но — спасибо!

Маркус не ответил, только сплюнул себе под ноги и недовольно передернул плечами, вызвав у Фреда печальную улыбку.

— Прощай, Кудряшка. Передавай привет Ронни и Джорджу.

И призрак растаял, как тает утренний туман под порывами ветра, растворяясь в солнечных лучах.

* * *

В лазарет Гермиона пришла спустя неделю после похорон Фреда. Было ли ей стыдно? Скорее нет, чем да... Она прекрасно понимала, что Джорджу сейчас необходима поддержка, но не была уверена в том, способна ли её оказать...

Вернее, сомневалась в том, что не сделает только хуже...

На похороны брата Джорджа не пустила Помфри, опоила его Сном Без Сновидений, и тот проспал и траурную церемонию и пышные поминки в едва расчищенном от завалов Большом Зале. Но, даже зная, что её друг спит, Гермиона не осмелилась посетить хогвартское больничное крыло.

А вот сейчас она стояла возле койки, на которой, отвернувшись к окну, лежал Джордж и сожалела о своей трусости. Нельзя было не приходить. Нельзя было боязливо сторониться его горя... Ведь это и её горе тоже!

Он так и не повернулся в сторону подруги, пока она сидела на жестком лазаретском стуле. Просто смотрел в видное из узкого окна хмурое, совсем не весеннее, небо. И молчал...

А Гермиона впервые в жизни чувствовала себя предательницей...

Сорок минут тишины. Молчаливого разглядывания заостренного профиля бледного лица Джорджа. Сорок минут беспрестанных попыток подобрать слова и...

Что?

Утешить? Отвлечь? Пообещать, что все будет хорошо?

Нет...

Просто оправдать свое отсутствие, своё невнимание...

Вот только ему этих оправданий не было нужно. Он и так знал, что его жизнь продолжается. Что его физические раны, нанесенные Руквудом Лестрейнджером, скоро совсем зарубцуются и он, наконец, покинет больничное крыло Школы. Что ему придется возвращаться в их с Фредом магазин, не может же он бросить их общую мечту?

Фред вовсе не умер. Он просто уехал в другую страну. Надолго...

Навсегда.

— Джордж... — оцарапывает горло хриплый шепот.

Молодой человек не отвечает, лишь зажмуривается, словно от боли, и сглатывает судорожно.

— Джордж, мне жаль...

Лживые слова, фальшивые... Не от того, что неискренни, нет! Ей действительно жаль. Мерлин, как же ей жаль! Но это ведь совсем не то, что Джорджу необходимо сейчас услышать, Гермиона знает это точно, чувствует подсознательно...

Но ничего другого, кроме этих пустых, ничего не значащих слов на ум не приходит.

— Джордж...

И накрывает его руку своей замерзшей ладонью. И чувствует, как он мягко, но уверено выворачивает свою кисть из её хрупких пальцев, уходя от прикосновения...

— Уходи... Кудрявая, — хрипло произносит он. — Иди. Там тебя наверняка... уже заждался... Рон.

И Гермиона видит, как вдруг дергается его кадык, как трепещут его длинные светлые речницы, как он закусывает нижнюю губу... И приходит к выводу, что она просто опоздала со своей поддержкой. Что надо было прийти раньше, когда она была ещё нужна... А теперь просто поздно.

— Иди, — повторяет Джордж.

Тогда Гермиона встает и быстрым шагом покидает лазарет, сочтя, что Джордж не нуждается в её участии...

Вот только она ошиблась. Джордж как никогда нуждался в ней. Только в те дни, он отчетливо понял, что одной дружбы с этой кудрявой девочкой ему мало. Что раньше, когда рядом был Фред, её увлеченность их младшим братом переносилась много легче. Сейчас же осознание того, что Гермиона никогда не ответит Джорджу взаимностью, больно полоснуло по сердцу, ранив, возможно, даже сильнее, чем смерть близнеца...

* * *

— Почему ты ничего не сказал?

Тихий голос вспарывает больничную тишину, словно ножом, и Джорджу даже слышится треск рвущейся ткани.

— Я говорил, — легкое пожатие плечами в пустоту. Он знает, что Гермиона его не видит, предпочитая разглядывать снующих за окном прохожих.

— Я думала, что это была шутка...

— А это и была шутка, Кудряшка. Признайся я тогда тебе со всей серьёзностью, то потерял бы в тебе и друга тоже. А совсем лишаться тебя мне было страшно...

Гермиона вдруг зябко обхватывает плачи и чуть ежится.

— Замерзла?

— Просто на миг представила, что не успела тебе помочь, продолжая думать, что не нужна тебе... Но почему ты не признался потом? — девушка оборачивается, пытливо вглядываясь в любимое лицо. — Ведь я рассталась с Роном.

А взгляд голубых глаз становится почти злым, Гермиона ловит себя на мысли, что впервые видит эти глаза такими...

— Мне не нужна твоя жалость, Грейнджер!

— Ты дурак, Джордж, — горько шепчет она.

— И потом, как бы это выглядело? Я был так жалок...

В его голосе столько ненависти к себе, что Гермиона не выдерживает и одним движением пересекает светлую мунговскую палату, оказываясь прямо над Джорджем.

— А ты не задумывался, что если бы не приключившаяся с тобой беда, я бы так и жила, не догадываясь о том, что люблю тебя? Жила и ломала себе голову, почему мне так часто снится проклятая поляна светлячков в Запретном Лесу? — горько шепчет девушка.

— А она тебе снится? — чуть слышно выдыхает Джордж, чем вызывает её ехидную улыбку:

— Идиотский вопрос...

— Прости...Наверное, ты права.

Гермиона медленно присаживается на край его постели, снова отводя взгляд, и слышит тихое:

— Кудрявая?

— Что?

— Когда ты пойдешь выбирать свадебное платье, учти: я хочу видеть тебя в голубом.

Девушка оборачивается и недоуменно смотрит в хитрые глаза Джорджа, иронично интересуясь:

— Это вот ты мне только что таким незамысловатым способом предложил выйти за тебя замуж? Или я просто должна учесть твое желание видеть на мне голубое платье, когда соберусь выходить за другого?

Парень резко садится на кровати и силой притягивает Гермиону к себе и шепчет куда-то в её висок:

— Да кто ж тебя отпустит... — он чуть отстраняется, заглядывая ей в глаза, и уже громче продолжает. — Я слишком долго и мечтать не смел о том, чтобы просить тебя стать моей женой. Я даже думать о том, что такое возможно, не мог... Прости, я знаю, что ты заслуживаешь большего. Настоящего признания в любви и торжественной помолвки, но я до сих пор опасаюсь, что всё происходящее просто сон... Я так боюсь проснуться...

Гермиона улыбается и, обвив его шею руками, шепчет:

— Это наш общий страх, Джордж.

— Это согласие? — напряженно спрашивает парень, а Гермиона хихикает ему в плечо:

— Мне ответить по форме?

— Нет. Вполне достаточно поцелуя...

* * *

— Кхм... — смущенно закрыв дверь палаты Джорджа, где больной увлеченно целовал Гермиону Грейнджер, кашлянул Вуд.

— Я вас — гриффиндорцев — ненавижу, Олли! — в лучших традициях Снейпа шипит Флинт. — Ведь говорил же, что это плохая идея!

— Брось, Марк. Ты теперь несешь за него ответственность, как спасший жизнь.

— По-моему, это он мне должен, — бурчит Флинт, чувствуя, как начинают гореть щеки.

— Ну-ну, — ухмыляется гриффиндорец, — я думаю, мы просто зайдем позже...

— Мерлин, кажется, я схожу с ума...