Чашечку кофе? (гет)

Лунный календарь на 1995 год:

11 августа (пятница);

До 21:38 продолжается 15-й Лунный день, его символ — змей, шакал;

Период полнолуния, критический день, время плотских искушений и астральных битв. В этот день активизируется внутренний змей каждого человека. Контроль за своим поведением чрезвычайно ослаблен, тогда как инстинкты бьют через край, и под их воздействием можно совершить любые глупости. Нужно практиковать любые формы аскетизма, побеждать свою плоть. Усмирять эмоции, укрощать страсти и желания, укреплять самодисциплину.

В 21:38 начинается 16-й Лунный день;

12 августа (суббота);

Один из чистых, светлых, очень спокойных. Его символ — бабочка, голубь. Основное условие — постоянно находитесь в состоянии гармонии, равновесия, даже если вас кто-то оскорбил или обидел. Простите про себя сослуживцев или домочадцев за бесцеремонное поведение, но, ни в коем случае, не учите их, как надо жить. Противопоказан также секс. Лучше провести день в уединении, быть тихим, скромным. Служебное рвение оставьте в стороне — оно не принесет положительного результата. Очень полезно делать все, что связано с очищением: мыть пол, протирать пыль, принимать душ.

Тонкс

Мне удалось сварить какао! Наконец-то! Вместо ставшего привычным запаха подгоревшего молока по кухне распространяется сливочно-шоколадное благоухание. Я раздумываю, не добавить ли корицы, но отказываюсь от этой мысли. Я недостаточно знаю вкусы Ремуса. Со временем я изучу их, но на первый раз лучше предложить самый простой вариант.

Я наливаю какао в глубокую кружку, белую с ярко-оранжевыми подсолнухами. Открываю буфет — теперь, когда Гарри поселился здесь, Молли каждый день печет что-нибудь к чаю. Ага, нашла! Половина творожного кекса. Я разрезаю его на куски, выкладываю на фарфоровое блюдо. Собираю поднос и набираюсь решимости, чтобы постучать в комнату Ремуса. Чтобы ему сказать? Не затрагивая тему полнолуния. Если он решит, будто я пришла к нему из жалости, он расстроится. А если поймет, что я бегаю за ним... Мне становится жарко. Даже уши полыхают.

К счастью, мои сомнения разрешаются самым наилучшим образом — Ремус заходит на кухню. Наверное, он решил выпить стакан молока.

— Привет! — я широко улыбаюсь. — Не составишь мне компанию? Я чай пропустила, и вот, хочу себя побаловать.

— Благодарю, — отвечает он тихо. — С радостью.

На лице Ремуса кроткая улыбка, но глаза печальны. Ненавижу полнолуния!

— Я тоже пропустил, — произносит он со вздохом.

И обед! И завтрак! Проклятые полнолуния!

— Присоединяйся.

Я ставлю перед ним чашку с подсолнухом и кладу на блюдце два куска кекса. Наполняю свою чашку с разноцветно-полосатым барсуком в розовых девчачьих туфельках — мне ее ребята из Аврората подарили. Она не бьется, как ее не роняй, барсук перекатывается и вскакивает на лапы.

Ремус отпивает какао и улыбается мне.

— Спасибо, Тонкс. Очень вкусно.

Моя душа ликует. Получилось! Ремусу понравилось. Быть может, он немного развеселится, забудет кошмар прошлой ночи. Только... Разве такое забудешь? У него темные круги под глазами, нос заострился, воспаленный шрам на щеке... надо его обработать заживляющим бальзамом! У меня есть. Ой! А вдруг нельзя? Нужно спросить у Снейпа... И сказать, что Ремусу необходимо какое-то средство для восстановления сил. Он же совсем больной! Глаза грустные, волосы тонкие, ломкие, пальцы подрагивают. Бедный мой, бедный. Какие же муки ты вынужден терпеть! Безропотно, терпеливо. Без помощи, без поддержки, без сочувствия.

Ремус доедает кусок кекса, а второй возвращает на блюдо.

— Тебе не понравилось?

— Почему? — пожимает плечами. — Вкусно. Молли прекрасно готовит.

Он говорит это просто из вежливости.

— Я думала, творожный кекс очень хорошо сочетается с какао, — объясняю упавшим голосом. — Я знаю, ты любишь шоколадные эклеры, но они, похоже, кончились.

Конечно, кончились! Вчера Ремус был не в том состоянии, чтобы ходить по продуктовым лавкам. Как же я не подумала об этом? Надо было забежать после дежурства... Я так спешила сюда! А что толку? Я даже не смогла угостить Ремуса тем, что он любит.

— С какао лучше всего зефир, — мечтательно произносит он.

— Зефир? Я принесу!

— Не нужно. Да, и поздно уже.

— Я сейчас! Быстро!

Я выбегаю на крыльцо, сбив по дороге подставку для зонтика. Вслед мне летят проклятия Вальбурги Блэк. Как подумаю, что она моя двоюродная бабушка, жутко делается!

Аппарирую на Диагон-аллею. Кондитерская закрыта. Я стучу в дверь, стучу в окна с опущенными жалюзи — все бесполезно. На меня косятся прохожие. Сейчас кто-нибудь вызовет авроров. Я опускаю руки. Слишком поздно. И нога разболелась! Я ударилась об эту дурацкую подставку. Прихрамывая, дохожу до угла. На лодыжке красуется здоровенная ссадина, гольф порван.

— Репаро!

Гольф, как новенький! Теперь залечить ногу — и порядок.

У Фортескью должно быть открыто. Так и есть — кафе работает. Но зефира у них сегодня нет. Я обхожу всю Диагон-аллею, но магазины уже закрылись. Маггловские супермаркеты еще работают! Но у меня только сикли и несколько галеонов... Если бы я догадалась взять с собой маггловские деньги! Где их можно обменять? Существуют же подпольные конторы! Флетчер должен знать. А если... просто наколдовать бумажные деньги? Вообще-то, это преступление.

Я аппарирую в хогсмид на крыльцо «Сладкого королевства». Здесь тоже заперто, но владельцы живут над магазином, и я звоню в колокольчик, едва не обрываю язычок. Дверь открывается.

— Добрый вечер, мистер Флюм, мне очень нужен зефир...

— Какой зефир?! Тонкс, это ты? Ты с ума сошла?

— Пожалуйста, мне очень-очень надо. Вы же добрый человек! Я прошу вас, продайте зефир. За двойную цену. Тройную. Пожалуйста.

Мистер Флюм выглядит ошарашенным.

— Ну, если так надо...

Он скрывается в глубине магазина. Я сжимаю кулаки и не дышу. Хоть бы мне улыбнулась удача! Мистер Флюм возвращается и вручает мне два бумажных пакета. В одном — розовый зефир, в другом — белый с шоколадной глазурью.

— Сколько с меня? — я неловко шарю в кармане левой рукой.

— Ничего не надо, — машет рукой мистер Флюм. — Подарок.

— Спасибо! Ой, спасибо!! Спасибо вам огромное!!!

Он закрывает дверь у меня перед носом. Я подпрыгиваю, радостно взвизгнув, кружусь на одной ножке, с хохотом бегу по улице. Прохожих нет, но за мной, наверняка, наблюдают из окон. Пусть смотрят! Я не сошла с ума, я счастлива!

Аппарирую на Гриммаульд-плейс, осторожно проскальзываю в дверь. Удача все еще со мной — я не запнулась и ничего не уронила! Крадусь по коридору на цыпочках. Сейчас я угощу Ремуса, он улыбнется мне тепло и радостно, в его глазах появятся янтарные искорки. Он расслабленно откинется на спинку кресла, будет слушать мою болтовню, может быть, сам что-нибудь расскажет.

На кухне Ремуса нет. Как же так? Уже слишком поздно. Он устал, поднялся к себе. Наверное, и Снейп приходил. Значит, Ремус выпил вульфсбейн и лег.

В дальнем, самом темном углу кухни сидит Билл. Перед ним та самая чашка с подсолнухами. Он оборачивается и машет мне рукой, локтем сбивает чашку, но подхватывает ее на лету.

— Оп!

Я подхожу ближе, кладу на стол пакеты с зефиром. Лицо у Билла странное, будто ошпаренное, кончик носа полыхает огнем, глаза блестят. Заболел? Быть может, у него жар?

— Тонкс! Садись со мной! — он хватает меня за руку и дергает вниз, я приземляюсь на узкий деревянный подлокотник. — Выпьем!

Мне в нос ударяет резкий запах спиртного. Билл тянется под стол и вытаскивает бутылку огневиски, уже на треть пустую. Я мгновенно забываю о неудобной позе, о его грубости.

— Что-то случилось?

— Почему случилось? Я что не могу выпить вечерком просто так, без повода? Флетчер может, Сириус может, а я не могу?!

— Билл...

— Давай выпьем! Вдвоем...

— Ты поссорился с Флер?

— Поссорился? Не... я не ссорился. Я с ней и не разговаривал. И не виделся. И не увижусь!

Ужасная мысль — Флер погибла! — обдает меня холодом.

— Она написала заявление об увольнении. Даже не посоветовалась со мной. Правильно, кто я такой, чтобы со мной советоваться? В оперу с ней не хожу, под ручку не гуляю, только для постели и пригоден. Так и на ней свет клином не сошелся! — глаза Билла яростно сверкают. — Другую найду! Нормальную девчонку без этих заскоков... вот как ты! Простецкую!

Я только хватаю ртом воздух. Он пьян и не понимает, что говорит. Он не хотел меня обидеть.

— А, в самом деле.., — Билл бормочет что-то неразборчиво, я поднимаюсь на ноги, но он хватает меня за талию и рывком усаживает себе на колени. — Будешь моей девчонкой! И мама обрадуется.

Он обхватывает меня, я упираюсь кулаками ему в грудь, отворачиваю голову от мокрых ищущих губ, тяжелого дыхания.

— Билл, прекрати! Хватит! Убери руки! — я вырываюсь, брыкаюсь, пытаюсь попасть каблуком по лодыжке.

Он ослабляет хватку. Лицо недоуменное, обиженное.

— Что не так? У тебя же никого нет. Наверное, и не было. Гордый одинокий барсук!

Я вспыхиваю до корней волос — не было у меня пары на выпускном балу. Не было! Я все равно веселилась, дурачилась, импровизировала гимн барсука, отважного и гордого. Зачем об этом сейчас вспоминать? А остальное, вообще, не его дело!

— Отстань от меня! — мне удается вырваться и вскочить.

Руки Билла безвольно падают на стол, голова опускается. Мне становится жаль его, несчастного, поникшего.

— Не расстраивайся, все образуется, — говорю мягко.

— Ты злишься на меня, — стонет он. — Теперь и ты злишься.

— Нет, не злюсь. Но мне было неприятно.

— Я думал, хоть ты меня поймешь.

— Я понимаю. Ты сердишься на Флер. И все, что ты мне говорил — это был не ты. Твоя обида. Билл, — я хочу положить руку ему на плечо, но не могу решиться, -ложись спать, завтра... завтра все будет иначе.

— Посиди со мной, — он наливает огневиски. — Давай выпьем.

— Тебе хватит.

Он меня не слушает, ищет вторую кружку. Я сбегаю из кухни. Мне жаль Билла, но сидеть с ним противно. Он совсем на себя не похож. Я передергиваю плечами от отвращения — ко мне как будто прилип запах несвежего дыхания, пота, возбуждения.

Я взбегаю по лестнице и прохожу к себе. Наполняю ванну водой, добавляю успокаивающий травяной отвар. Долго-долго отмокаю, вдыхая запах лаванды. С чувством промываю волосы, полирую пятки пемзой, чищу щеточкой ногти. Потом высушиваю волосы под чарами теплого ветра, тщательно их расчесывая. Уже надев ночную сорочку, вспоминаю о зефире. Я же оставила его на кухне! Набрасываю халат и бегу вниз. Нужно спрятать зефир, пока до него не добрались дети, и предложить Ремусу завтра!

На кухонном столе лежат два распотрошенных пакета. От белого с шоколадной глазурью остались только крошки, от розового — два зефира, один надкушенный. Давясь подступившими слезами, я очищаю стол и уношу единственный целый зефир к себе.

Грозный Глаз.

Я аппарирую на лесную поляну, когда крайние хижины уже полыхают вовсю. Алые мантии и черные плащи мечутся в дыму и пламени пожара. По вспышкам заклинаний и выкрикам я читаю летопись боя — похоже, мы пытаемся оттеснить Пожирателей Смерти и не дать им добраться до местных жителей, сбившихся у самой кромки леса. Среди них не только старики, дети и женщины, но и взрослые мужчины, однако они даже не пытаются защищать себя и свои семьи. Я с отвращением сплевываю. Порой мне кажется, что самое трудное в работе аврора — не возненавидеть тех, за кого сражаешься! Они — мирные обыватели и не способны дать отпор боевикам. Какая-то замкнутая община, быть может, вегетарианцы или древопоклонники, мало ли их в Британии.

Я ищу в гуще сражения Кингсли. Угадываю его по размашистым движениям и бликам огня на лысине. Он отшвыривает нападающих, как лев шакалов, и я устремляюсь мимо него к молоденьким аврорам, которых противники грозят смять. Один, словив заклятие, падает, но я уже рядом и оглушаю врага. Мальчишка лежит на спине, широко раскинув руки. Дэн или Дон — не помню — из той же группы, что и Тонкс — она тоже должна быть здесь. Я не успеваю проверить, жив ли он, отражаю атаку и рвусь на помощь другим аврорам — моим ученикам.

Что-то орет Кингсли — не могу разобрать. Пожирателям проще — они координируют действия через Метки. Похоже, тактику сменили. Не могу понять, что затеяли! Я пробиваюсь к Кингсли — он связывает боем троих противников, держится уверенно, но покончить с ними пока не может. Я обрушиваю рубящее заклинание на затылок ближайшего, Кингсли тут же оглушает второго. Третий... третий хватает оглушенного и аппарирует.

— Нужно захватить хотя бы одного! — ревет Кингсли.

— Ага!

Я оглядываюсь — не видно ни черта! Хижины горят, все в дыму... Хорошо есть Грозный Глаз — он различает сгустки мрака — Пожирателей Смерти. Они явно стягиваются к опушке леса, но не туда, где сгрудились местные, а на противоположную сторону поляны.

— Туда! — я машу рукой.

Кингсли мешкает у моего трупа. Силится разглядеть, кто это? Пустая затея! Серебряная маска расколота, как и череп, голова измазана кровью и мозгами, можно лишь угадать темные волосы.

— Однокурсника встретил? — рявкаю я.

— Да тут не разберешь... Сзади!

Кингсли бросает заклинание мне за спину и ставит щит, а передо мной вырастает полуголый человек. Не человек! Тварь с оскаленными клыками и налитыми кровью глазами! Оборотень, насытивший голод полнолуния человеческой плотью, и потому сохраняющий способности к регенерации и иммунитет против большинства заклинаний. Мой Ступефай для него — легкий толчок, даже не сбивает с ног. Впрочем, я отвлек его на себя. С желтых клыков капает слюна, шерсть на загривке стоит дыбом... Чем же его взять? Применить Непростительное? Ох, рискованно! Самому бы в Азкабан не загреметь. Петрификус замедляет его на мгновение, и я успеваю сменить палочку на нож. Когда я только поступил в Аврорат, на недовольное бурчание стажеров: «Зачем нам Зельеварение?» Старик отвечал: «Только на Зельеварении вы научитесь виртуозно обращаться с серебряным ножом». Я хмыкаю, всплывшему из глубин памяти воспоминанию, и мой клинок входит по рукоять в левый глаз оборотня. Его прыжок обрывается, он падает плашмя, слабо дернувшись, замирает, только когти вытянутых вперед рук скребут землю.

Кто-то истошно кричит от боли. Я спешу на выручку, деревянная нога мешает отчаянно. Крик затихает, переходит в бульканье. Я замечаю, что Пожирателей на поляне уже нет.

Под куполом защитной сферы догорают хижины. Раненым аврорам оказывают первую помощь, двоих срочно отправляют в Мунго — Круциатус и Сектумсемпра. Тонкс среди них нет. Среди уцелевших тоже. Да и других орденовцев мало — только парочка пенсионеров, вроде меня.

— Пожиратели всех своих забрали, — мрачно замечает Кингсли. — И раненых, и связанных, и твоего покойника.

— Этого оставили, — киваю на оборотня.

— Оставили. Как намек, с кем следует бороться Аврорату, вместо того, чтобы преследовать добропорядочных граждан по надуманным обвинениям.

Как же нам нужен хоть один взятый с поличным Пожиратель! Сейчас, когда горячка боя прошла, я пытаюсь понять, кому же раскроил череп? Малфой — светловолосый, Крэбб и Гойл намного крупнее, а Эйвери, вроде бы ниже и полнее. Хотя фигуру, закутанную в плащ, особо не разглядишь.

— Что это за община? — я киваю на местных.

— Оборотни. Мирные.

Вот оно что! Тогда понятно — тварь, не получившая пищи в полнолуние, сжирает силы самого человека, и мирные оборотни несколько дней едва таскают ноги. Я смотрю на небо и вижу полный круг луны. Вижу своим собственным глазом, но Грозный Глаз различает крошечный ущерб одной половины, буквально на волосок. Хорошее время для атаки. Что-то я ни малейшего намека на ее возможность я не припомню!

— Как ты объяснишь начальству свое присутствие здесь? — общины оборотней не подконтрольны Министерству и не признают его власть, а значит не находятся под защитой Аврората.

— Придумаю, — Кингсли пожимает плечами.

Придумает. Он же у нас умник! По его рапортам о поисках Блэка в Тибете нужно натаскивать стажеров.

— Ты не вызвал Тонкс, — замечаю я.

— Не вызвал. Сегодня не ее смена.

Хотел бы я знать, о чем сейчас думает Кингсли.

— Она — моя лучшая ученица, — произношу с нажимом.

— Да, — Кингсли смотрит мне в глаза открыто и прямо. — Я отправился сюда с дежурными аврорами и вызвал вас.

Наверное, так оно и есть.

— А откуда ты узнал об атаке?

— Снейп сообщил.

— Все-таки сообщил! В самый последний момент, не так ли? Интересная вырисовывается тенденция: о нападении на общину оборотней он до последней секунды молчал, о нападении дементоров на Поттера — вообще ни слова!

— Мы не знаем, кто стоит за нападением дементоров.

— Ты повторяешь за Дамблдором, — отмахиваюсь я. — Вряд ли он сам так считает. Ему важно создать видимость доверия: Снейп ценен, потому что входит в Ближний Круг, а входит он в него, благодаря близости к Альбусу. Только ценность эта сомнительная. Не предупредил о нападении на Поттера, до последнего молчал об этой атаке — баланс в минусе.

— Он предупредил о визите к Бэгмену.

— Ерунда! Мы следили за Отто и знали, что он явился к Малфою, вот Снейп и подстраховался — рассказал о том, чего не мог утаить.

— Об этом нужно предупредить Дамблдора, — отзывается Кингсли, и я не могу понять, хочет ли он поддержать меня, или вежливо посылает. К Дамблдору.

Я ощущаю почти физическое желание залезть в его черепную коробку. На всякий случай поясняю:

— Снейп далеко не дурак. Та информация, которую он узнает на собраниях Ордена, уходит к Пожирателям согласованной с Дамблдором. Но то, что он узнает из личной беседы, из случайных обмолвок... Будь с ним поосторожней.

— Я осторожен.

* * *

Огонь догорел. На пожарище мы находим останки шестерых человек. Один аврор умер в госпитале.

Северус.

Я успел отправить Патронуса Кингсли. В последний момент, но успел! Повелитель обрадовал нас известием об очередной акции устрашения, когда все собрались на пустоши. Доставать зеркало, писать записку зачарованным пером, было так же глупо, как искать камин. С нарастающим отчаянием, я слушал речь Лорда. Рядом с ним скалился Фенрир Грейбек. Союзник! Это его акция, ему нужно согнуть оборотней, не признавших его вождем. Потому я ничего заранее и не узнал — никто из наших не знал!

С иными расами Повелитель предпочитает договариваться лично. Для сохранения маневра, видимо. Центральная идеологическая установка — маг на вершине мироздания — остается неизменной, но иерархическая пирамида корректируется, согласно практической необходимости. В настоящий момент Фенрир самый надежный и сильный союзник, вождь вольного народа вервольфов, и Темный Лорд оказывает ему дружескую услугу, помогая карать отщепенцев. Мирных оборотней. Крошечная община — полтора десятка хижин в лесу. Оборотней не больше трети, с ними живут жены, мужья, дети, иногда родители, другие родственники. Кормятся огородами, рыбной ловлей, охотой; связей с внешним миром не поддерживают. По полнолуниям оборотни прячутся в ямах, чтобы никому не навредить. Жертва экспериментов Белби была из такой же общины, быть может, из этой самой.

Я насмотрелся на такие поселения три года назад, когда искал Люпина. Самым большим сюрпризом тогда стало известие, что его нужно искать. Я был уверен — он один из тех «надежных людей», которые «заботятся о безопасности мальчика». Это все, что Дамблдор счел нужным рассказать мне о Поттере. Не то, чтобы я хотел знать подробности, тем более, принимать участие в его жизни. Совсем не хотел. Но одно дело игнорировать его по своей воле, другое оказаться в стороне из-за недоверия. Сколько бы Дамблдор не твердил, что это для моего же блага — мне и так придется слишком много скрывать — я все равно бесился. К тому же никто из оставшихся на свободе Пожирателей не рвался разобраться с Поттером. Заявление о моей неосведомленности вызвало не разочарование и возмущение, а облегчение. По-настоящему я оценил предусмотрительность Дамблдора только этим летом. Я на самом деле не знал, как организована охрана; какие отношения сложились у Поттера с защитниками, с соседями, учителями начальной школы, одноклассниками; чем он занимается, когда не находится в Хогвартсе. Вытрясти из меня отсутствующую информацию было невозможно. А главное, мой внезапный интерес был бы слишком подозрителен, рисковать же своим человеком в окружении Дамблдора Повелитель не хотел. Ему пришлось удовлетвориться сведениями о внешнем, вновь созданном уровне защиты и искать подходы к Поттеру через кого-то другого.

Просьба Дамблдора разыскать Люпина меня потрясла. Оказалось, он исчез после гибели Поттеров и ареста Блэка, его не было даже на похоронах. Дамблдор решил дать ему время оправиться от потрясения. Прошел год, другой, третий, и он забеспокоился — от Люпина не было никаких известий. Совы возвращались с нераспечатанными письмами, родственники ничего о нем не знали, ни на Призыв, ни на Патронуса он не отозвался. Гадание показало, что Люпин жив, но для общения закрыт. Дамблдор возобновил попытки летом 1991 года, но безрезультатно. Через два года он решил подключить к поискам меня — настолько был нужен наставник для Поттера.

Люпин порвал со своей семьей давно и ни разу за эти годы не объявлялся. В маггловской Британии обнаружить его не удалось, но я в полной мере оценил достоинства ее бюрократической системы. Основные надежды я связывал с мирными общинами оборотней — они, как правило, располагаются в местах магических аномалий, так называемых «слепых зонах», скрытых от сов, Патронусов, призывающих чар. За лето я, наверное, побывал во всех британских общинах, но никаких следов Люпина не обнаружил. Он появился сам, когда распространились слухи о побеге Блэка. Я так и не понял, собирался Люпин спасать старого друга от лап закона или сына другого друга от кровожадного предателя. Кажется, он и сам этого не знал.

Люпина я тем летом не нашел, зато наткнулся на Фенрира Грейбека. Он прятался среди мирных оборотней. Переждав волну преследований и освоившись в общине, принялся потихоньку распространять свои излюбленные идеи. Однако старейшины среагировали оперативно — его изгнали, как смутьяна. Тогда Грейбеку пришлось убраться, сейчас он намерен не только утвердить власть, но и отомстить за унижение.

Нам предстояло уничтожить общину, сжечь ее вместе с обитателями. Сопротивление не ожидалось — вчера было полнолуние. Даже Люпин, несмотря на вульфсбейн и все укрепляющие, восстанавливающие, тонизирующие зелья, которые я в него вливаю, несколько дней после ползает, как осенняя муха, а оборотни, просидевшие ночь в сырых ямах, будут совершенно беспомощны.

Фенрир, напротив, бодр и полон сил, его распирает темная энергия, требует выхода. Рядом с ним трое таких же, насытившихся в полнолуние болью и страхом, рвущихся громить, убивать, насиловать. Никто не помешает бойне — община скрывается от Министерства, авроры ее не защитят, они даже не узнают о нападении в слепой зоне, пока выжившие не разнесут слухи.

Я слушал Лорда, смотрел на Грейбека и лихорадочно искал способ сообщить об атаке Ордену. Повелитель принимать личного участия в операции не собирался. Он закончил давать наставления и создал портал для оборотней, в который тут же устремился Фенрир , его подручные отправились следом. Мы должны встретиться с ними на опушке леса. У меня появился крошечный шанс. Я аппарировал чуть в стороне. С моей палочки сорвалось серебристое облачко, через мгновение оно растворилось в лунном свете...

Я все-таки успел! Успел предупредить Кингсли, и авроры вмешались в уже начавшуюся бойню.

* * *

С отвращением я сбрасываю плащ и маску, но запах горящей человеческой плоти остается со мной, им пропиталась одежда, волосы, кожа. От него кружится голова, к горлу подступает тошнота. Палочка дрожит в руке, мне с трудом удается наложить очищающие заклинания. Азарт боя прошел, и на меня накатывает отчаяние. Я слышу крики горящих заживо. Вижу остекленевшие глаза застигнутых врасплох сторожей; едва одетых людей, сраженных на своем пороге; оборотней терзающих еще живую плоть, лица авроров... Я же всех их знаю! Они учились у меня на Высших Зельях.

Я плетусь вдоль озера. Утренний ветерок охлаждает разгоряченную кожу, треплет волосы. Если бы он мог развеять мысли! Ко мне подлетает Фоукс, издает нежную трель. Не заходя к себе, я поднимаюсь в кабинет директора.

Альбус Дамблдор выглядит таким уставшим, словно это он всю ночь перекидывался боевыми заклятиями с аврорами и ругался с Фенриром, требующим подать ему подлого доносчика немедленно. Я отказываюсь от предложенного чая. Вопреки традиции, Дамблдор меня не уговаривает. Он и о своей чашке, похоже, забыл.

— Мартин Стюарт умер в Мунго. Сектумсемпра.

Наверное, я меняюсь в лице — Дамблдор впивается в меня взглядом.

— Северус, это ты?!

— Не знаю.

Правда, не знаю! Я видел его. Узнал. Подумал, что для любимого ученика Филиуса Стюарт не слишком искусен — сражается без вдохновения, без выдумки, словно приемы отрабатывает. Попал ли я в него заклинанием? Быть может. В дыму пожара, в общей суматохе, нападая, защищаясь, прикрывая спины соратников, я не всегда видел, в кого летит луч заклятия, не проверял, кто сражен им.

— Не знаю. Не я один пользуюсь Сектумсемпрой.

— Хорошее боевое заклинание, — соглашается Дамблдор. — Действенное. Целители не смогли остановить кровотечение, восстановить рассеченные сосуды.

И не должны были. Заклинание предназначено для врагов. Для смертельных врагов.

Филиус будет в отчаянии. Мартин Стюарт был не просто его студентом, Учеником, будущим преемником.

Я сворачиваю тему:

— Фенрир не ограничится сегодняшним нападением. Он намерен подчинить себе всех оборотней, и собирается уничтожить тех, кто подчиниться не захочет, напугав колеблющихся. Возможно, теперь атаки планироваться будут более тщательно, и я смогу узнавать о них на более ранних этапах. А может быть, нет.

Дамблдор снимает очки и трет лоб ладонью.

— Можно было бы поставить чары оповещения, но общины до сих пор не согласились даже начать переговоры с Орденом Феникса.

— Это естественно. Вы же твердите о поддержке Министерства, о сохранении существующего порядка. Оборотней он не устраивает. Вести переговоры на условиях сохранения настоящего положения они не собираются, — я подаюсь вперед. — Альбус, им нужна хоть какая-то альтернатива! Предложите им вариант общественного переустройства, и оборотни вас поддержат. Не только оборотни! Другие расы, политические противники Фаджа, все, кто недоволен Министерством.

— Предлагаешь мне выступить против законного правительства? — тихо спрашивает Дамблдор. — Посеять еще больший раздор в обществе?

— В обществе нет согласия, — фыркаю я. — Министр Фадж не справляется со своими обязанностями, Министерство давно утратило доверие, законы устарели. Если вы возглавите Магическую Британию сейчас, то сможете объединить силы и организовать сопротивление. За вами пойдут. Вам нужно лишь озвучить программу реформ и призвать к сотрудничеству, — Дамблдор молчит, и я физически ощущаю его сопротивление. — Почему вы не хотите пойти на это? Из лояльности Министерству? Вас все равно подозревают в планах переворота, вам не доверяют, вас боятся.

— Я не вступлю в борьбу за власть, — отвечает он с нажимом. — Власть опьяняет и развращает, пробуждает в душе самые ужасные стремления, самые темные силы. Я не могу быть уверен, что буду пользоваться властью разумно и осторожно, соблюдая интересы тех, кто доверил ее мне.

— Пока вы предаетесь сомнениям, властью пользуются те, кого не заботят ничьи интересы, помимо своих собственных.

— Это не сомнения, Северус. Я знаю, что не должен идти по такому пути.

— Министр все равно видит в вас угрозу!

— Фадж волен думать, что хочет, — отрезает Дамблдор. — Мне власть не нужна, я лишь хочу защитить мир! Пойми, мой мальчик, каким бы ни было Министерство, сейчас оно единственный оплот законности и порядка. Я не выступлю против него, даже если мне лично будет угрожать опасность.

Я продолжаю упорствовать:

— Поддерживая Фаджа, вы не добьетесь его доверия и потеряете возможную поддержку тех, кто им недоволен.

Дамблдор тяжело вздыхает и одевает очки:

— Ты прекрасный аналитик, Северус, но мирская суета застилает твой взор, — ненавижу, когда он начинает рассуждать подобным образом! — Подлинная драма разыгрывается не на полях сражений, не на политических подмостках, а в душах человеческих. Я не могу нарушить обещания, данного Корнелиусу, и не могу навязывать свободным существам свою волю, решать будущее их мира.

— Это и ваш мир!

— Почти нет, мой мальчик, почти нет. Я долго рвался из его тенет, и преходящие земные заботы уже не имеют надо мной власти. Мои помыслы обращены к вечному, истинному, тому, что по-настоящему важно.

— Сказала Мария, предлагая Спасителю испеченный Марфой пирог.

Дамблдор с укором качает головой. Переубедить его, когда он принимает подобный тон, невозможно. Не помогает ни крик, ни сарказм — он что-то решил для себя и отказывается даже попробовать рассмотреть проблему с другой точки зрения.

Я, не вдаваясь в детали, рассказываю об устроенной Фенриром истерике, суматошных поисках доносчика, логичном выводе, что сигнал о помощи послал аврорам кто-то из общины. Дамблдор задумчиво кивает, похоже, у него появилась какая-то идея, еще не оформившаяся в план. Повисшую паузу заполняет нежная трель Фоукса. Директор оборачивается к нему, и его лицо озаряет светлая улыбка.

— Я не задерживаю тебя, Северус, — обращается Дамблдор ко мне.

Я прощаюсь и, зажмурившись, шагаю в зеленое пламя камина. Меня окутывает удушливое облако, сладковатый запах горелой плоти наполняет легкие. Я откашливаюсь, сбрасываю на пол одежду, уничтожаю ее. Встаю под душ, запрокидываю голову, подставляю лицо под струи воды. Она смывает кровь и пот, растворяет запахи, уносит усталость. Затихают звучащие в висках крики, тускнеют искаженные лица мертвецов. Вода очищает память.