Что ты знаешь... (гет)

Гермиона могла бы пойти в гостиную или к себе в спальню, но знала, что там ей не дадут спокойно прочитать письмо, будут приставать с вопросами, и не только касательно письма. Она могла бы пойти в библиотеку, но там ее будут искать в первую очередь. А ей хотелось прочесть послание в тишине, не отрываясь от чтения ни на кого и ни на что. Поэтому уже давно Гермиона нашла себе место для чтения личных писем. Это был подоконник в тупике на шестом этаже недалеко от кабинета нумерологии. Занятия по нумерологии посещало не так много студентов, поэтому в коридоре перед кабинетом не было столпотворения. Все студенты, постигающие эту науку, были на редкость тихими и дисциплинированными и никогда не сворачивали в этот тупик. Вот и сейчас Гермиона пришла на шестой этаж. Устроившись на подоконнике, она распечатала письмо и погрузилась в чтение. Читая строки, написанные Виктором, девушка забыла обо всем на свете, она просто наслаждалась словами из письма.

Забини и Малфой в окружении своих «телохранителей» подошли к дверям в класс нумерологии. Гойл и Кребб спорили между собой о том, как лучше завязывать шнурки. Драко и Блейз молчали и делали вид, что их очень заинтересовал разговор парней. Гойл, доказывая, что завязывать шнурки с помощью магии более рационально и надежно (конечно, он употреблял не такие умные слова), ходил туда-сюда по коридору, размахивая руками. Неожиданно на полуслове он остановился и посмотрел куда-то за угол, а затем молча вернулся к компании.

— Что, Грегори, закончились аргументы? — насмешливо спросил его Драко.

— Нет, — ответил Гойл. Хотя вряд ли он понял слово «аргументы». — Там на подоконнике сидит Грейнджер, — продолжил парень, озираясь по сторонам, так как предполагал, что где-то поблизости должны быть ее друзья.

Малфой и Забини, не сговариваясь, пошли в сторону, указанную Гойлом. Завернув за угол, они увидели Гермиону, которая с блаженной, как определил для себя Блейз, улыбкой сидела на подоконнике и читала письмо. Все четверо направились в ее сторону. Девушка не замечала их приближения, увлекшись чтением.

Драко очень заинтересовало, что же она читает, раз даже не замечает их, а ведь они шли не таясь, уверенно направляясь к ней. Парни подошли к подоконнику и некоторое время смотрели на Гермиону, которая продолжала читать и глупо, по мнению Драко, улыбаться.

— Что читаем? — вдруг сказал Драко, выхватив резким движением письмо из ее рук.

Гермиона так увлеклась, что не заметила опасности, поэтому Малфою легко удалось перехватить письмо. Девушка некоторое время удивленно смотрела на них, потом соскочила с подоконника и сквозь зубы сказала:

— Малфой, отдай письмо!

— Кто же это пишет нашей грязнокровке? — издевательски растягивая слова, проговорил он.

Затем Драко, не обращая внимания на девушку, которая попыталась выхватить лист из его рук, начал читать. Конечно, ему хотелось прочесть все письмо, но в данный момент он ограничился строками, взятыми наугад из середины написанного.

— "...я не могу забыть твою шелковую кожу..." — с воодушевлением начал читать Драко. — "Я не могу забыть твои волосы, струящиеся между моими пальцами. Каждое твое прикосновение я вспоминаю снова и снова, как и каждое свое прикосновение к твоей гладкой коже. Я помню каждый изгиб твоего тела, каждую..."

Его голос уже потерял ту бодрость, с которой он начинал читать, сейчас он выражал глубокое удивление.

— Отдай! — чуть не плача, попыталась вырвать письмо Гермиона.

Румянец покрыл ее скулы, руки дрожали, она с трудом сдерживала слезы. Такого унижения девушка не испытывала еще никогда. Она даже друзьям не говорила, что Виктор ознакомлен с изгибами ее тела, чувствовал ее прикосновения и прикасался к ней сам. А сейчас получается, что ее секрет, который она хранила в глубине сердца, по нелепой случайности и из-за наглости слизеринца был выставлен на всеобщее обозрение. Гермиона понимала, что парни не оставят открытие без внимания и будут смаковать подробности прочитанного, напоминая об этом при каждом удобном случае. Хуже того, теперь об этом узнают все, в том числе ее друзья, а их поведение в этом случае, особенно Рона, она предугадать не могла или, скорее, боялась представить.

Парни ошарашенно слушали то, что произносит Драко. Блейз уткнулся взглядом в письмо. Гойл и Кребб пытались увидеть знакомые буквы, смотря на пергамент из-за плеча Драко.

Малфой дернулся, когда Гермиона попыталась выхватить письмо, поэтому потерял строчку, которую только что декламировал. Отойдя на шаг назад, он продолжил читать с другого места.

— «...даже когда я должен думать о тренировках, о квиддиче, я думаю о твоих сладких, как мед, губах. Мне снятся твои поцелуи. Такой нежности я еще ни к кому не испытывал. Я просто задыхаюсь от нежности, когда думаю о тебе...»

— Тренировки, квиддич. Это что, Поттер писал? — перебил друга Блейз.

— Не знаю. Сейчас посмотрим, — Драко перевел взгляд на конец письма, где стояла подпись.

Гермиона совсем растерялась. Она понимала, что ей одной не справиться с четырьмя парнями. Вдруг она вспомнила, что она волшебница и у нее есть волшебная палочка. Еле сдерживая слезы, девушка начала рыться в рюкзаке. Она не предполагала, что на нее нападут в укромном уголке Хогвартса, поэтому ее палочка лежала где-то в школьной сумке. Гермиона, прижав рюкзак к груди, упорно выискивала в его недрах палочку. Никто, кроме Гойла, не обратил на это внимание. Гойл же нашел ее действия странными, он предполагал, что она сейчас бросится и расцарапает Драко физиономию, а вместо этого увидел, как она просто «нырнула» в свою сумку. Правда, предположений, почему она так делает, у парня не было. Блейз, Кребб и Драко были увлечены чтением письма и выявлением его автора, поэтому не обратили внимания на то, что Гермиона наконец нашла палочку и уже было хотела направить ее на Малфоя. Гойл же, наблюдавший за девушкой, среагировал довольно быстро. Ему не пришло в голову воспользоваться своей волшебной палочкой для того, чтобы выбить заклинанием палочку из рук Гермионы. Он просто резко перехватил ее запястье одной рукой, а другой вырвал палочку из ее ладони. В это время Драко и Блейз наконец определили автора.

— «С любовью, Виктор Крам», — ошеломленно произнес Драко.

— Хм, а он хорошо пишет по-английски, — добавил Блейз.

Здесь они заметили действия Гойла и очень им порадовались.

— Молодец, Гойл! — похвалил Драко.

— Нам всем повезло, что Грегори вовремя отреагировал, — дополнил Блейз.

Гойл победно заулыбался, хотя и не понимал значение слова «отреагировал».

Еще когда Драко читал письмо, его захлестнула острая и сильная боль, боль, затронувшая душу. Эта боль разливалась по венам, задевала сердце, заполняла мозг и в результате сконцентрировалась в душе. Читая слова о нежности, он осознал, что у него еще есть та самая душа, которая может испытывать что-то светлое, замечательное, счастливое. Душа, где живет нежность. Нежность к этой девчонке. Драко почувствовал, что в его душе живут еще какие-то чувства, но не успел определить, какие именно, потому что все затопила боль. Боль от сознания того, что кто-то уже подарил его девчонке эту нежность. Кто-то другой, в отличие от него, может прикасаться к ней, получать ее поцелуи. Кто-то другой перешагнул через все условности и получил хотя бы кусочек счастья с ней. И теперь этот человек имеет право на воспоминания, на сны, на нежность и, самое главное, на взаимность. Теперь к боли и ревности прибавилась еще и зависть. Зависть к тому, кто сильнее его, кто удачливей его, кто смелее его.

Все это Драко понял, когда читал письмо Виктора. И, как всегда, осознание этого длилось лишь мгновение. Дальше парень сказал себе, что Малфои не могут испытывать ревность, зависть, нежность. А уж тем более нежность к грязнокровке, ревность к шлюхе, зависть к предателю крови. И в душе его осталась только боль...

— Вы переходите всякие границы! — уже кричала Гермиона. — Малфой, отдай письмо! Чужие письма вообще-то читать неприлично, а ты ведь выставляешь себя как высококультурного аристократа. Гойл, отдай мне мою палочку!

Если вначале Гермиона испытывала стыд и неловкость, то теперь их сменили ярость и гнев. У нее даже промелькнула мысль, что если бы Гойл не отобрал палочку, она могла бы применить к каждому из них непростительное заклинание. Теперь кожа ее лица потеряла свой алый цвет и была бледна, слезы уже не душили ее — ее душила несправедливость происходящего.

— Да как вы смеете! Вы, потенциальные пожиратели смерти, шавки Волдеморта! Отдай письмо, Малфой!

Гермиона сделала шаг навстречу парням. Ее вид и интонации внушили им тревогу. Блейз, Гойл и Крэбб невольно отступили на шаг назад. Малфою же инстинкт самосохранения отказал, он, наоборот, шагнул в сторону Гермионы.

Ее инстинкт самосохранения тоже не сработал, и она тоже шагнула навстречу Драко. Теперь они стояли так близко друг к другу, что полы их мантий соприкасались, когда ветерок, проникавший в коридор из приоткрытого окна, играл ими. Гермиона подняла голову. Малфой почти навис над ней. Они с ненавистью смотрели друг другу в глаза, уже не замечая никого вокруг. Их обоих переполняли эмоции. Драко уже не мог сдерживать себя, не мог сохранять хладнокровие. Боль в душе заставила его забыть то, что на самом деле он хотел бы защитить девушку, прижать к себе и не отпускать, оберегая от ужасов этого мира. Боль давила, стучала в висках, сжимала сердце, заставляла сделать так, чтобы ей тоже было больно. Унизить... Раздавить... Уничтожить... Забыть... Боль требовала жертв. Жертв, которым еще хуже, чем ему. Поэтому Драко, сжав в кулаке пергамент, с негодованием смотрел Гермионе в глаза и срывающимся голосом говорил обидные слова.

— Ты, грязнокровка, кто тебе дал право разговаривать со мной таким тоном? Если тебя разок трахнул чистокровный волшебник, то ты...

— Трахнул? Да это ты всех трахаешь. Тебе даже в голову не приходит, что нормальные люди не трахаются, а занимаются любовью. Откуда тебе знать это, хорек! Ты, как животное, живешь только инстинктами, — кричала Гермиона, подавляя в себе желание расцарапать ему лицо.

— Заткнись, ненормальная. Если тебе простой трах показался любовью, то мне тебя жаль.

— Нет, это мне тебя жаль. Потому что твоя участь в жизни — простой трах. И никогда... никогда ты не сможешь написать — да что там написать — даже придумать такие слова, какие написал Виктор, потому что ты не можешь этого испытать. Потому что простой трах не предполагает, что человек испытывает какие-либо эмоции, кроме самых низменных.

«Она права. Я так и живу», — мелькнула мысль у Драко в голове. Но тут же она была подкорректирована: «Потому что так безопасней. Никакой ответственности и боли».

— А такие, как ты, могут быть только шлюхами. А шлюхи могут только раздвигать ноги. Ты что, надеешься, что этот, — Драко мотнул головой в сторону Забини, — тоже тебе будет писать восторженные письма после вашего свидания в Хогсмиде?

Гермиона даже не сразу поняла, о ком идет речь, так неожиданно Малфой перевел разговор на конкретных людей. Взглянув из-за плеча Драко на Блейза, девушка попыталась понять, о чем идет речь. Понять не удалось. Пришлось уточнить...

— Этот? Свидания? В Хогсмиде? — непонимающе повторила она.

«Еще невинность из себя строить будет, сучка. Дура, она, что, думала, что Забини оставит все в тайне, как ее пресвятой Крам?» — накручивал себя Драко.

— О, только не делай вид, что ты не в курсе. Что, это не ты радостно согласилась пойти с Забини в Хогсмид в следующие выходные? — язвительно спросил Малфой.

Блейз понимал, что ситуация выходит из-под контроля, но как-то повлиять на нее в данный момент опасался. Он подозревал, что, если сейчас скажет, что про свидание он пошутил, то есть большая вероятность того, что эти двое объединятся и обрушат свой гнев на него. Этого ему не хотелось. И он молчал. Молчали Гойл и Кребб, потому что уже потеряли нить разговора, но по эмоциям, исходившим от этих двоих, поняли... что все плохо.

Малфой и Грейнджер продолжали перепалку, и никто из них не заметил, как расстояние между ними еще больше сократилось.

— Ты бредишь! Чтобы я с ним? На свидание? Играйте в свои извращенные игры без меня!

— А скажи, что ты не горишь желанием, чтобы он тебя трахнул. А потом восхищался твоими изгибами.

— Нет, не горю. Мне даже страшно об этом подумать.

— Зачем тогда согласилась пойти с ним в Хогсмид?

— Я? Согласилась? Когда?

— Сегодня! Когда, как последняя шалава, хихикала, пока он прижимал тебя к стенке. Что, нравится, когда тебя прижимают к стенке, Грейнджер?

— Не устраивай мне тут сцены ревности, Малфой!

— Что? Шлюх не ревнуют, их имеют!

— Мне нет дела до твоих шлюх!

Атмосфера накалялась. Энергия била через край. Логика таяла. Гермиона уже не смотрела в его глаза, она почему-то смотрела на его губы. На секунду она представила, что сейчас он чуть-чуть наклонит голову и прижмется этими губами к ее губам. По телу пробежала дрожь. Она не успела понять, хочет она этого или боится. Драко тоже не смотрел ей в глаза. Его взгляд тоже был прикован к ее губам. Ему показалось недостаточным причинить боль словами. Захотелось впиться в губы девушки поцелуем, жестким, требовательным, неистовым. Почувствовать ее, подчинить ее, причинить ей боль... Он с трудом держал себя в руках. Все мышцы напряглись, как перед прыжком, в паху нарастало напряжение. И он, и она тяжело дышали; им казалось, еще мгновение, и это случится.

Забини показалось, что сейчас эти двое поцелуются, и не просто поцелуются, а прямо здесь займутся бурным сексом. Креббу казалось, что сейчас кто-нибудь из них ударит другого или они одновременно вцепятся друг другу в волосы. Гойлу тоже кое-что показалось, и он решил это озвучить:

— Как семейная разборка.

Блейз и Винсент удивленно уставились на друга. Даже Гермиона и Драко перестали орать, оторвали взгляды от губ друг друга и перевели их на Грегори. Парень немного растерялся от того, что все внимание теперь было обращено на него. Он чувствовал, что нужно продолжить мысль.

— Эм... ну... это... — с трудом продолжил он. — Мои отец и мать тоже так ругаются постоянно. Даже такими же словами. А потом... «Грегори, выйди из комнаты», — последнее Гойл пропищал, по всей видимости, изображая голос матери.

На этом его повествование закончилось, но оно вызвало любопытство Кребба, который спросил:

— А дальше?

— А дальше отец бежит покупать бриллианты. Не сразу, где-то через час. Когда мне уже можно заходить в гостиную.

— А что они там делали целый час? — искренне и невинно дальше ублажал свое любопытство Винсент.

— Не знаю, может, дальше ругались. Иногда мебель сломана, иногда пуговицы по всему полу, иногда книги и перья со стола скинуты.

— У тебя что, родители дерутся? — сочувственно спросил Кребб. — У меня тоже...

«Ужас! Мы похожи на родителей Гойла!» — одновременно подумали Драко и Гермиона. Их так ошарашил разговор Винсента и Грегори, что они так и продолжили стоять на неприличном расстоянии друг от друга, с ужасом глядя на парней.

Блейз закрыл лицо ладонями и всхлипнул, сдерживая смех. Его тело тряслось от попыток не расхохотаться. Крэбб понял это по-другому.

— Да ладно, Блейз, не переживай. Они не сильно дерутся. А потом отец тоже... бежит покупать бриллианты, — успокоил он плачущего, по его мнению, Блейза.

От этого Блейз начал еще больше трястись, не убирая руки от лица.

Гермиона первой вернулась в реальность. У нее мгновенно созрел план: «Вначале нужно забрать письмо у Малфоя, затем палочку у Гойла и... или заколдовать их всех, память стереть. Если не удастся — бежать». К выполнению плана она приступила, как только определила местонахождение письма. Малфой все еще сжимал его в руке. Девушка одной ладонью схватила пергамент и дернула его на себя, другой — толкнула Драко в грудь. Малфой, не ожидавший такого поворота событий, отлетел от девушки и врезался спиной в Кребба, который стоял на пути его полета. Пергамент разорвался, одна половина так и осталась в зажатом кулаке Драко, вторая, большая, оказалась в руках Гермионы.

Первая часть плана была выполнена. Грейнджер приступила к следующей. Пока Малфой и Кребб пытались сохранить равновесие и удержаться на ногах, Гермиона повернулась к Гойлу, протянула руку и резко и громко приказала:

— Гойл, палочку!

Парень безропотно протянул девушке ее палочку. В интонации Грейнджер Грегори услышал знакомые нотки, которые были присущи его матери, когда та что-то хотела от отца... И он испугался — ему совершенно не хотелось покупать Грейнджер бриллианты. Гермиона сразу же взяла протянутую палочку и направила ее на парней.

Малфой уже твердо стоял на ногах. Он понял, что проиграл. Боль не ушла. Он только что позволил эмоциям взять верх. Он только что хотел поцеловать Грейнджер, и она это поняла. И это поняли все. Даже его туповатые «телохранители» заметили это, может быть, еще не осознали, но уже выразили в своем разговоре. Что уж говорить о Забини. Драко понимал, что последний не оставит его в покое и будет припоминать ему это при каждом удобном случае. Где-то на задворках сознания Драко почувствовал жалость от того, что в данный момент здесь собралось слишком много зрителей: если бы не они, он непременно бы наконец-то узнал вкус ее губ. Но в тоже время он порадовался тому, что они с Грейнджер были не одни, потому что он ужасно боялся упасть в собственных глазах, прикоснувшись к грязнокровке, боялся потеряться в омуте ее глаз и во вкусе ее губ. Он проиграл в любом случае.

Драко увидел, что Гермиона направляет на него свою палочку. Он оттолкнул Винсента и размашистым шагом пошел прочь из этого тупика. Нет, он совсем не боялся, что она применит какое-либо заклинание против него, он боялся остаться здесь и продолжить перепалку, потому что сознавал, что теряет контроль... контроль над ситуацией, контроль над своими эмоциями, контроль над эмоциями окружающих, теряет рассудок...

Блейз, тоже не сильно опасаясь палочки Гермионы — больше всего он сейчас опасался рассмеяться — поплелся за другом. Гойл и Кребб, с опасением глядя на наставленную на них палочку, тоже ретировались.

Гермиона, оставшись одна, подошла к подоконнику и оперлась о него. У нее было ощущение, что из нее ушла вся энергия. Гнев и ярость исчезли, уступив место стыду и унижению. Ей захотелось плакать. Оттого, что ее секрет раскрыт, из-за того, что слизеринцы читали ее письмо, из-за того, что она хотела, чтобы Малфой поцеловал ее, из-за того, что он понял, что она этого хотела. Гермиона посмотрела на письмо Виктора и поняла, что в ее руках только половина пергамента. Быстро пробежав глазами по строчкам, она с облегчением поняла, что ей досталась та половина, где Виктор писал о чувствах и о воспоминаниях. Малфою же достался кусок, где болгарин описывал свои тренировки по квиддичу и свой поход на свадьбу друга. Гермиона пыталась вспомнить, есть ли еще что-нибудь компрометирующее ее в той половине письма, что осталась у слизеринца. Придя к выводу, что там ничего такого нет, девушка немного успокоилась. Она поняла, что безнадежно опоздала на урок, и поэтому решила не ходить туда вовсе. Усевшись на подоконник, Гермиона попыталась разобраться в произошедшем. Просидев полчаса, она убедила себя, что это все лишь извращенные игры слизеринцев, что никакой ревности Драко не испытывал, а его слова и порывы — лишь проявления его сволочного характера. Свои ощущения и поведение она списала на то, что прямо перед этим Джинни заставила ее посмотреть на Малфоя, как на мужчину, а она по какой-то причине не закончила «эксперимент» в Большом зале и невольно продолжила его здесь. Успокоив себя, она с легкостью вернулась к презрению и ненависти к Малфою. Это успокоило ее. Спрятав остатки письма в рюкзак, девушка поспешила в гостиную, тем более, занятие уже кончилось. Она решила больше не думать о Малфое.

Драко пришел к подобному решению. Он решил выбросить Грейнджер из головы, из своих мыслей и снов. После произошедшего парень был не в состоянии идти на занятие, поэтому направился в Выручай-комнату, где в одиночестве мог проанализировать случившееся. Оказавшись за дверями Выручай-комнаты, Драко первым делом развернул пергамент и прочитал его. Вначале он почувствовал разочарование от того, что не нашел в написанном описания случившегося между Гермионой и Виктором, а потом порадовался этому. Он понял, что если бы продолжил читать то, что начал читать, стоя в коридоре около кабинета нумерологии, боль в душе задавила бы его. Сейчас, читая о квиддиче и приключениях Виктора на какой-то свадьбе, Драко понимал, как ему повезло, что Грейнджер порвала пергамент и его ревность и злость лишились подпитки. Еще немного подумав, парень решил навсегда выбросить глупые мысли о девушке из своей головы... из своей души. Ему это с легкостью удалось. В ход пошло все, что он смог припомнить, связанное с Грейнджер. Начиная с того, что она грязнокровка и подружка Поттера, заканчивая тем, что она предположительно переспала с Крамом и согласилась пойти на свидание с Забини. Не стоит удивляться, что ни одного более-менее хорошего воспоминания у Драко не было. Свое поведение он списал на то, что слишком много думал о ней в последнее время, да и Блейз своими нелепыми предположениями заронил в него зерно сомнения. Через полчаса сомнений и метаний не осталось, и Драко с легким сердцем и ясным умом направился в гостиную Слизерина.