Flying over Precipice-Castle (гет)

— Не соблагоизволите ли передать мне яблоко, мисс Миллс? — с подчёркнутой вежливостью вопрошала блондинка, сев в позу "насквозь изысканная и светская леди наслаждается застольем за приятной беседой со своей давней приятельницей".

"Давняя приятельница" обжигающе улыбнулась, явив свету ряд безупречно ровных белоснежных зубов (видимо, клыки у неё убирающиеся) и, отставив мизинчик, глотнула кофе со словами:

— Конечно, сию минуту, мисс Свон! Приятного Вам аппетита.

Она взяла самое большое бордово-красное с белыми крапинками яблоко, округлые формы которого какой-нибудь поэтишка всенепременно поставил бы в сравнение с сердцем, и, продолжая улыбаться, протянула его Эмме. Девушка остановила взгляд на неимоверной длины острых алых ногтях экономки, которыми наверняка можно орудовать, как кинжалами.

— Большое спасибо, мисс Миллс. — Эмма с громким хрустом откусила кусок от сладкого, сочного яблока. — Надеюсь, вы не намерены меня отравить, — добавила она, слегка приподняв светлые брови.

— Огромное пожалуйста, мисс Свон. Что вы, нисколько-нисколько, — "заверила" она, всем своим видом показывая, что такая идея у неё уже возникала, и не раз, но здесь слишком много свидетелей, так что увы.

"Нет, у змей, конечно, таких когтей быть не может. Дракон? Горгулья?" — размышляла девушка, наблюдая за тем, как десять маленьких кинжалов слегка постукивают по лакированному дереву.

— Как вам экскурсия, мисс Свон? — поинтересовалась Реджина, изящным жестом завладев вторым яблоком-сердцем. Её длинные пальцы слегка сжались, и ногти впились в фруктовую плоть, навевая мысли о том, какие непередаваемые ощущения испытала бы собеседница, окажись на месте невинного плода её собственная шея.

— Столь интересна и всеобъемлюща, что я потеряла счёт времени, мисс Миллс, — ответила Эмма в промежутке между двумя укусами. "И где они только берут такие ужасно вкусные яблоки? Это ж сколько миль приходится проделать, чтобы привезти их сюда..."

— Неужели мистер Джонс оказался настолько трезв? — не преминула выразить крайнюю степень удивления Реджина.

— Да, случаются оплошности, мисс Миллс, — улыбнулся Киллиан, до этого увлечённо изображавший, что овсянка интересует его в разы больше, нежели эта увлекательная беседа. Кому он врал? — все три мужчины, тихонько посмеиваясь в кулаки, наслаждались представлением.

* * *

Поскольку после завтрака никаких особенных мероприятий не намечалось, мисс Свон, только вернувшись в свою комнату, тут же покинула её (единственным изменением стала более удобная для прогулок обувь), решив, что, раз до обеда её никто не собирается беспокоить, неплохо было бы немного побродить по замку в одиночку. Вчера у неё в голове уже уложилась кое-какая схема коридоров, лестниц и основных помещений.

— Куда вы, мисс Свон? — окликнул кто-то Эмму.

Девушка, положив руку на голубую воздушную шляпку, украшенную лентами (цвета чистой морской воды в ясную погоду, если интересно), удивлённо обернулась, чтобы в следующую секунду узреть робкую фигурку Белль. Ей показалось, что горничная вдруг сильно истощала и выглядела болезненно, однако мисс Френч тепло улыбалась; под правой рукой у неё удобно расположилась корзина с грязным бельём, в левой служанка держала ведро с водой, из которого выглядывал приветливый край половой тряпки.

— Доброе утро, мисс Френч. Да вот, хочу немного прогуляться по замку, уж очень он красив. Вам нездоровится?

Она слегка вздрогнула (могло показаться, что у Белль закружилась голова, но это был именно эффект неожиданности: такое ощущение, будто она с утра не видела себя в зеркале и была очень удивлена тому, что кто-то заметил нездоровый румянец и лихорадочный блеск глаз), но отрицательно покачала головой.

— Что ж, смотри не заблудись, — неловко пошутила она, открывая дверь в тридцать седьмую комнату, — а я пока у тебя приберусь. Хорошего дня.

— И тебе, Белль, — кивнула Эмма. Она пошла дальше, решив, что, как только встретит Руби (а она практически не сомневалась, что та ей где-нибудь обязательно попадётся), поинтересуется, всё ли в порядке с её подругой.

Комната Эммы находилась в дальней части южного крыла. Она решила, что последует совету мистера Джонса пройтись по комнатам с целью осмотреть их внутреннее убранство. Нет, переезжать мисс Свон не собиралась: №37 была во всех аспектах хороша. Ну не глупость ли менять комнату (это ж сколько вещей придётся перетащить, подумать только!) из-за одной странной картины? Вот именно, сущая, беспроглядная глупость! И это выглядело бы, как бегство. Она остановилась перед дверью, на которой чёрной краской было выведено изящное число "сорок".

Комната оказалась удивительно лаконична: в ней присутствовали только два цвета — чёрный и белый. Всё простое гениально, не так ли? Мебель располагалась совершенно по-иному, нежели в обжитом гостьей помещении, окна в комнате было два, поскольку она являлась угловой. Над кроватью висела картина, тоже исключительно чёрно-белая.

...в очередной раз Эмму поразило мастерство, с которым было написано встреченное ею произведение. Разумеется, в левом нижнем углу картины красовались уже знакомые символы "А.Р.". На чёрной заводи под невероятно чистым, пронзительным светом полной летней луны плескал крыльями, изогнув длинную тонкую шейку, чёрный лебедь, — его тёмный силуэт отчётливо виднелся на фоне танцующей лунной дорожки.

"Это масло," — при ближайшем рассмотрении уверенно констатировала мисс Свон.

— Как же хороша... — она сделала несколько шагов назад. Художник использовал длинные мазки и разной толщины мягкие кисти (куньи или беличьи) — в основе своей тонкие. Анатомия была исключительно на высоте, как и освещение, и композиция, и загадочный мотив масляного повествования.

Выглянув в окно и не найдя там ничего интересного, кроме беспокойного снежного водоворота, мисс Свон покинула комнату и направила свои стопы в тридцать девятые апартаменты. "Шоколадная комнатка" — так прозвала она её про себя впоследствии. И дело было даже не во взаправду вкусных коричневых оттенках (от какао до корицы) со вкусом подобранной мебели, ковра, отделки, обоев, вазы с сухими вишнёвыми веточками...

...огромное полотно, написанное явно акрилом, в глиняной раме занимало практически всю стену! Подумать только, сколько же загадочный "А.Р." потратил времени на эту работу! Сюжет был необычайно обыден и невероятно любопытен в одно и то же время: две пухлощёкие дамочки, сидя на веранде (по отнюдь не скромному её убранству можно было предположить, что к небедному поместью прилегает ухоженный сиреневый сад, сейчас весь в пышном цвету; также можно сделать вывод, что на картине изображено свежее майское утро: на белые перила вспорхнула любопытная варакушка [1], по колоне, что рядом, ползёт упитанный майский жук), завтракали пончиками и ароматным горячим шоколадом.

Как подробно была прописана каждая, даже самая маленькая деталь картины! Как явственно можно видеть рыжие и синие перышки на грудке варакушки, как реалистично прописаны складки батиста цвета белого и молочного шоколада на платьях милых дамочек. Как живо шелестит на ветру сиреневый цвет! А их медовые кудри? А керамический блеск фарфоровых чашечек? А здоровый румянец, а эти жизнерадостные улыбки, сияющие глаза!? Возможно, они делятся сплетнями: та, у которой платье цвета молочного шоколада, широко раскрыла глаза, хлопает длинными ресницами, а её полные губки чуть приоткрыты — она ловит каждое слово; дама-белый-шоколад, активно (судя по пролитому шоколаду) помогая себе жестами рук, рассказывает что-то, должно быть, весьма захватывающее и интересное.

Веранда полита золотым солнечным светом, в ногах дамы-молочный-шоколад, щурясь от удовольствия, нежится толстенный рыжий полосатый кот; по маленькой ужасно умильной шляпке (с ещё более умильными маленькими бутончиками роз) дамы-белый-шоколад ползёт пчела.

— Слов нет, что за прелесть, — прошептала девушка, широко улыбаясь.

На выходе из комнаты призадумавшаяся Эмма чуть было не врезалась в пролетающую мимо Руби (а она именно пролетала: вослед служанке нёсся гневный оклик мисс Миллс: "Где тебя, чёртову дуру, до сих пор носит?!").

— Ох, простите, мисс Лукас! — воскликнула девушка, кое-как успев скорректировать направление движения и крепко впечатавшись лопатками в стену.

— Чёрт побери! Мисс Свон, простите, эта крайне уравновешенная леди, кажется, задумала намотать мои внутренности на люстру, которую я забыла вымыть... Ты в порядке? — тут же поинтересовалась она, протягивая Эмме руку.

— В полнейшем, — заверила та, отряхивая голубую ткань платья.

— Вот и сла-а-а-а-авно, — широко зевнув, улыбнулась горничная.

— Руби, а что с Белль? — тут же спросила Эмма, внимательно наблюдая за реакцией девушки.

— С Белль? Да, вроде, ничего... — удивлённо ответила служанка, непонимающе глядя на мисс Свон. — А что-то случилось?

— Я встретила её с утра в коридоре — на ней лица нет! Я бы сказала, что она выглядит больной.

— Очень недобрый знак... Вечно Белль хватает всякую заразу... Спасибо, Эмма, я присмотрю за этой дурочкой, можешь не волноваться, — пообещала Руби, ногой (не без определённого шарма) толкая дверь в тридцать восьмую комнату.

"Мне кажется, или она понятия не имеет, что произошло с её подругой? Но они живут в одной комнате! Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что Френч нездоровится; более того, по ней видно, что чуть ли не полночи не смыкала глаз: так обычно выглядит мой младший брат, когда, в очередной раз наплевав на все на свете запреты, уходит куда-то бродить по ночам со своими дружками. Как Руби могла не заметить? Да она и сама выглядит не совсем свежей... Мне кажется, или она распрощалась со мной слишком уж поспешно?"

Ну что ж, Эмма всё равно хотела осмотреть эту комнату, так отчего же не войти туда вслед за Руби?

Пока мисс Лукас вытирала пыль с подоконника и каминной полки (без особого старания, надо заметить; мисс Миллс не преминула бы отругать её за то, что служанка спит на ходу), Эмма в третий раз поразилась художественному вкусу мистера Голда.

— Какой интересный антураж, — заметила она, касаясь пальцами обивки большого кресла с резными подлокотниками из слоновой кости.

— Да, правда, это одна из моих любимых комнат, — живо откликнулась Руби, — эдакая старинная, знаешь ли, средневековая улочка...

Да, расписанные обои изображали день, заглянувший на узкие улочки старого южного города с непременными раскидистыми кокосовыми пальмами, белыми потрескавшимися стенами и красными черепицами округлых крыш. Кованые двери и ставни, нависающие над головой фонари, карабкающийся по стенам дикий виноград. "Любопытно, что за состав должен был быть у краски, чтобы она так отменно держалась на обоях?"

Висящая над камином картина полностью вписывалась в общий сюжет (тут даже просторная кровать была призвана сыграть роль деревянной лавочки, а вместо люстры стоял большой уличный фонарь). На ней была изображена труппа уличных музыкантов с абсолютно непривычными для севера, но узнаваемыми инструментами: облупившаяся на солнце круглобокая мандолина, большие маракасы из скорлупы кокосовых орехов, потрескавшийся диковато разрисованный джамбей [2], блестящая деревянная дудочка. Молодые весёлые ребята с озорными глазами и танцующими движениями (пожалуй, это был верх мастерства передачи динамики) полностью отдавались своей музыке, открыто улыбаясь случайным прохожим, которые просто не могли не остановиться, чтобы послушать их: тут были и бедняки с рынка, и разодетый в пух и прах толстяк, больно уж смахивающий на грушу на ножках! В раскрытом кофре рядом с поблескивающими затёртыми медными монетками дремал лохматый пёс.

В очередной раз поневоле поражаешься тому, как самый простой и незамысловатый сюжет, далёкий от возвышенных полётов фантазии и всеми любимых античных тематик, чем-то цепляет, врезается в память, задевает душу. Эта картина ещё долго будет стоять у вас перед глазами и занимать ваши мысли через день, через два, через много лет. Она оставляет самые тёплые и живые воспоминания, будто сумела приоткрыть полог миль и веков, перенести куда-то далеко-далеко, заразить своей жаркой атмосферой. Поневоле почувствуешь запах жжёной глины и восточных пряностей. Поневоле вспомнишь, как когда-то давно видел на ярмарке чернолицую танцовщицу в бедле [3] с широкой юбкой и разрезами на бёдрах; с широким, расшитым блестящим бисером поясом.

— И все картины написаны одним художником, — не могла не поразиться мисс Свон.

— Да. Что-что, а рисовать он умеет, — задумчиво ответила Руби, разглядывая "Уличных музыкантов".

* * *

Эмма шествовала по мягкому ворсу "антикварного заповедника", размышляя о загадочном и, несомненно, талантливом творце картин в гостевых комнатах, когда навстречу ей попался автор этого меткого изречения.

— Доброе утро, мисс Свон, — улыбнулся он во все тридцать два зуба.

— Мы уже здоровались, мистер Джонс, — напомнила девушка, с приподнятой бровью глядя на мужчину в неизменном чёрном фраке. Дресс-код, ну что тут скажешь.

— Это совсем не повод не поприветствовать Вас снова. Как вам погодка? — поинтересовался он. Дворецкий весьма некстати загородил проход с настойчивым намерением обязательно узнать её мнения на этот повод.

— То же, что и вчера — холодно и вьюжно. Никаких изменений, — коротко ответила Эмма, как бы намекая, что хочет пройти и он ей слегка мешает это сделать.

— Какая же мрачная оценка... Тут всегда было так.

— Сколько лет Вы работаете здесь, мистер Джонс? — разговор по случайности перетёк в русло, которое вызывало у девушки некоторый не особо бурный, но всё же интерес.

— Боюсь, вы столько не жили, — усмехнулся мужчина и обогнул её с правой стороны, — вы весьма очаровательны в своём голубеньком платье, мисс, но всё же поправьте вот эту лямочку.

"Джонс!!!" — вот же мерзкий тип, заставил покраснеть с утра пораньше! Нет, этот негодяй не переставал её удивлять. "Впредь ожидайте чего угодно" — похоже, эта фраза становится девизом их общения.

Исправив эту маленькую оплошность, девушка пошла дальше. Она спустилась по лестнице на первый этаж, не имея какого-то определённого направления, а просто идя наобум, любуясь окружающей её красотой. Приглядись кто к её постоянно увлечённому лицу, понял бы, что Эмма, похоже, до сих пор не может перестать удивляться на редкость колоритному и богатому убранству Замка-на-Обрыве. Странное обстоятельство для дочки из дворянской семьи, не так ли? Судя по ухмылке, которая иногда проскальзывает по губам Киллиана Джонса, его тоже заинтересовало то загадочное обстоятельство: Эмма с детским восторгом приглядывается ко всему, что окружает её в этом доме, поражаясь самым обычным для девочки из знатной семьи вещам вроде резных перил или фарфоровой вазы не-помню-какого-века. Да, если приглядеться, это станет хорошо заметно: либо у мисс Свон очень чуткая душа, либо для неё действительно всё это несколько в новинку.

Забавности.

* * *

— Эй, красотка, как поживаешь?

Девушка в модном голубом платье с пышным кринолином и замысловатым узором стояла на пороге дома, придерживая то и дело норовящую слететь нежную коктельную шляпку с уже знакомыми читателям лентами крайне приятного глазу цвета. Она куталась в большой шерстяной платок и, похоже, чувствовала себя здесь прекрасно, несмотря на холод и кружение снежных хлопьев уже через два шага в сторону лестницы. Чувствовала себя прекрасно до тех самых пор, пока какой-то похабно скалящийся лакей слащавой наружности не вздумал разделить её покой.

Эмма решила, что самым разумным решением будет просто проигнорировать его. Её серо-зелёно-голубые (выбирайте сами) глаза были устремлены в подёрнутые снежной пеленой дали: еловые леса и острые пики гор будоражили её воображение, пленяли пылкую юную душу. "Дома сейчас, должно быть, уже готовится обед..."

— Я Гастон, малышка, и, если ты вдруг заскучаешь в этом замке... — он многозначительно подмигнул Эмме, — ты всегда можешь меня найти.

Обворожительно (как ему казалось) улыбнувшись, лакей исчез по своим делам: подойти к девушке ближе, чем на семь шагов, он не решился; и абсолютно правильно сделал.

"Отлично... Ишь, размечтался" — посмеялась она про себя, но с места по-прежнему не тронулась и даже взгляд на него ни разу не перевела. Заснеженные дали волновали её куда больше. "А почему бы..." — улыбнувшись, она вдруг быстро сбежала вниз по лестнице, поддавшись столь внезапно нахлынувшему желанию искупаться в сугробе, подставить лицо снежинкам, насладиться приятным холодком на коже...

...и, поскользнувшись, полетела вперёд. Ну что за!

К счастью, рефлексы Эмму не подвели: девушка успела выставить руки в перчатках вперёд. Правда, ей это не понадобилось: секундой раньше, чем неминуемое столкновение с землёй случилось, кто-то успел ловко подхватить её под мышки и вернуть в вертикальное положение.

— Осторожно, мисс Свон. Вы не ушиблись? — поинтересовался участливый мужской голос.

Как только Виктор понял, что Эмма может стоять на ногах самостоятельно, он вежливо отстранился, внимательно оглядывая её. "Ох, дура я дура, что это только что было, хотела бы я знать?! Тоже мне, вышла прогуляться!"

— Спасибо, мистер Франкенштейн. Я в полном... ой! — очень некстати оказалось, что Эмма, столь неудачным образом преодолевая каменные ступени, подвернула ногу.

— Как же вы так... — с нотой сочувствия улыбнулся мужчина, — давайте я Вам помогу. Вам надо вернуться в дом.

Да, с этим прискорбным обстоятельством не согласиться было трудно.

— Должен сказать, вы определённо подвернули ногу, мисс.

— Я заметила, доктор. Право же, не надо...

— Так будет лучше, — заверил Франкенштейн, осторожно поддерживая её под локоть. Они прошли злосчастную лестницу, миновали длинный коридор. В большом зале он подвёл пострадавшую в лестничном крушении девушку к скамье с мягкой обивкой и помог присесть. Нога болела, наступать на неё было сейчас не самым приятным предприятием. Однако, судя по умелым действиям Виктора, ему отнюдь не впервые приходится служить кому-то так называемым "живым костылём" — камердинер оказался достаточно силён, чтобы довести её, при наименьшем тактильном контакте позволив не опираться на повреждённую конечность.

— Вы позволите?

— Да, конечно, — засмеялась она, чтобы хоть как-то замять всю неловкость сложившейся ситуации.

Он слегка приподнял пышный подол платья, обнажив правую голень Эммы.

— Я так полагаю, придётся вправлять. Потерпите, мисс Свон?

— Разумеется, доктор, — уверила она.

— Вот и славно, — мистер Франкенштейн работал быстро и профессионально: через две секунды что-то щёлкнуло, но мисс Свон и ойкнуть не успела, как боль отступила на второй план, потом заглохла, а после и вовсе исчезла.

— Даже не знаю, как мне отблагодарить вас, мистер Франкенштейн...

— Этого не требуется, — серьёзно ответил Виктор, — впредь будьте аккуратнее в этом замке, — добавил он, вставая. Мужчина отряхнулся, пожелал гостье приятного дня и удалился, слегка шаркая ботинками и что-то напевая себе под нос. "А он, однако, весьма кстати со своей отзывчивостью и мастерством", — подумала Эмма, вставая. Нога почти и не болела — вот так чудеса! "Спасибо, доктор!"

К чему был сделан этот странный акцент на "в этом замке"? Виктор Франкенштейн не походил на человека, склонного драматизировать свои речи или излишне их приукрашивать. Ох, странно...

* * *

Итак, поскольку вылазка на улицу потерпела сокрушительное фиаско, Эмма была вынуждена выбрать более безопасное место, чтобы направить туда свои явно очень чешущиеся до приключений стопы. Вспомнив о том, что вчера во время обзорной экскурсии они проходили мимо библиотеки, девушка решила, что отправится туда, чтобы осмотреть это место.

И кто бы мог попасться ей на пути? Ну, разумеется, Джонс: как всегда во фраке и как всегда во всеоружии (наглая ухмылочка, приподнятая бровь, мелодичное насвистывание в такт стуку башмаков по лестнице, слегка пританцовывающая походочка и... о да, фляга с чем-то, от чего разило спиртом за добрую милю!).

— Разве Вам разрешено выпивать на работе, мистер Джонс? — не могла не пожурить гостья.

— Мисс Свон, этот день и час был столь отчаянно хорош ("Как возвышенно, да, у него там точно не вода!"), что я даже не сомневался в том, что кто-то захочет испортить мне всё удовольствие...

— ...да вы провидец, Джонс!

— Весьма предусмотрительный провидец, — подмигнул он, — кстати, о чём это мы?

Эмма открыла рот. Закрыла. Фляги не было и в помине. Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку подобно шустрой горной козочке, она обошла дворецкого по кругу. Ещё раз обошла. "Глазам своим не верю!" Он даже поднял руки в знак полной капитуляции. Фляги не было ни в карманах, ни при поясе, ни под облегающим фраком.

— Не желаете ли Вы обыскать меня, мисс? — приподнял брови мужчина.

— Вы определённо идёте к чёрту, Джонс, — фыркнула она. — Как Вам удалось провернуть это?

— Только опыт и отчаянная любовь к спиртному, Свон.

— Да я и не сомневалась. Что ж, удачного дня...

— И Вам. Постарайтесь быть аккуратнее на лестницах, — посоветовал он с улыбкой.

"Чёрт! Откуда он вообще знает?! Это произошло пять (ну ладно, десять) минут назад, и мистер Франкенштейн точно уходил в другую сторону... Вот тебе и сарафанное радио..."

До библиотеки она дошла без приключений, пусть в мысли и закралась навязчивая идея, что за ней всё время кто-то следит. Может, вой ветра за окнами; может, танцы юрких теней; может, просто игра воображения; может, странный чёрный силуэт, померещившийся ей на лестнице... Ах да, это же статуя.

В библиотеке было светло, тихо и неожиданно уютно, по-домашнему. Мисс Свон встретили мягкие кресла, деревянные шкафы с резными вставками, хризантемы в круглой вазе и Реджина в простом чёрном платье на бретельках.

Она расположилась в кресле, поджав под себя длинные ноги. Одна туфля на пугающе высоком каблуке лежала на полу, другая плавно покачивалась на её пальчиках (и да, педикюр тоже был алее крови). Блестящие смолистые волосы женщины были собраны в греческий узел, губы окрашены яркой помадой, глаза умело подведены. Даже в библиотеке она продолжала находиться на какой-то невидимой возвышенности над бренным миром.

Лицо экономки выглядело донельзя спокойным и умиротворённым. Что за книгу она так увлечённо читала, что даже забыла по случайности свою любимую злобную гримасу натянуть, оставалось загадкой.

Слух у Реджины, как выяснилось, чуткий. Донельзя чуткий.

— Не могли бы вы быть потише, мисс Свон? — недовольным голосом предложила она.

"Господи, да что она, королевой себя здесь вообразила?!" — похоже на то: мисс Миллс держится подчёркнуто отстранённо, смотрит более, чем просто с высока. А Эмма ведь успела сделать всего три тихих шага! Ей что, и дышать лучше перестать, чтобы Её Величество не ощущала дискомфорта, наслаждаясь прекрасным?

— Что читаете, мисс Миллс? — нагло поинтересовалась несколько разозлённая таким поворотом дел Эмма, без спросу плюхнувшись в соседнее с "троном" кресло.

— Мисс Свон, вас никогда не учили хорошим манерам? — медленно спросила Реджина, не отрывая карих глаз от желтоватых страниц.

— А вас, мисс Миллс? — тут же прервала Эмма.

— Не могли бы Вы не мешать мне? — о Боже, опять эта подчёркнутая вежливость, высокомерие, полное пренебрежение и какая-то жалость, сквозящая в движениях алых губ! Да, если уважаемая экономка намеревалась взбесить Эмму, ей это удалось.

— Не могу ли я поинтересоваться, раз уж в чтении Вы инкогнито, на чём оснуется Ваше исключительно забавное отношение к окружающим? — напрямую поинтересовалась Эмма. Щёки её слегка полыхали, серые глаза нехорошо блестели. Она всегда была гордой девушкой и терпеть не могла явно пренебрежительного отношения к собственной персоне. И, возможно, на счёт любви к хорошим манерам Реджина права.

— Мисс Свон, — книга в руках Регины резко захлопнулась (у ушах у нарушительницы её спокойствия тоже что-то хлопнуло), её чёрный взгляд вперился в лицо посмевшей отвлечь её девушки, — меня больше интересует, на чём основано Ваше забавное отношение к происходящему.

— К какому такому происходящему? — оказалась сбитой с толку девушка. Такого вопроса она совершенно не ожидала: по законам жанра, Реджина должна была громко возмутиться её грубостью, наглостью и неумением вежливо, спокойно общаться с чем-то не приглянувшимися (это её проблемы!) девушке людьми.

Реджина посмотрела на неё недоумевающе, как на наивного маленького ребёнка. Посмотрела и засмеялась. Смех у экономки был заливистый, бархатистый, глубокий; чем-то он напоминал в классическом понимании смех злодея, какой-нибудь, знаете ли, ведьмы из бабушкиных сказок...

Ничего более не говоря и вообще не глядя на собеседницу, женщина встала, поправила платье и гордо удалилась, исключительно по-королевски переставляя длинные ноги. Она не обернулась. Не нанесла ни единого оскорбления. Что-то крайне забавляло её ("Да что, чёрт её дери, происходит?!"). Что-то вызывало у неё сочувственную, издевательскую улыбочку, которую Эмме безумно хотелось стереть. Да только как?!

* * *

Эмма явно была не в настроении. Она бродила по библиотеке, практически не глядя по сторонам, и размышляла над странным поведением мисс Миллс. И не только мисс Миллс: её вообще было, над чем пораскинуть мозгами. Прошло не более пары часов после завтрака, а вопросов... Хоть записывай, ей Богу.

А ведь стоящая мысль!

"Как раз то, что надо" — она выудила из одного из больших карманов чистый блокнотик, неизвестно как там оказавшийся (кажется, это был чей-то маленький подарок, так и забытый в одежде, в которой она его принимала). Эмма вернулась в кресло, вооружившись огрызком карандаша. Не спрашивайте, откуда, — некоторые девушки являются безумными любительницами всегда иметь при себе сотню тысяч мелочей, не так ли?

Всё это исключительно забавно, правда? Я старательно отгоняю от себя странные вопросы, которые возникают в голове вот уже второй день, как вокруг происходят разного рода странные вещи... Так почему бы не написать их здесь? Возможно, это навязчивая идея, но у меня такое чувство, будто я теряю упускаю что-то постоянно забываю, что-то очень важное.

Почему поведение мисс Миллс столь...

Она выронила карандаш, потому что, увлёкшись, невзначай бросала взгляды на дальнюю стену библиотеки, но только сейчас, случайно сфокусировавшись, поняла, что она что-то ей очень сильно напоминает.

Эмма опрометью вскочила и бросилась туда.

На стене висела картина. И что бы это могло быть?

— "Уличные музыканты"?! Но какого чёрта она здесь...

Да, знакомая по тридцать восьмой комнате жилого (в кавычках жилого) этажа картина висела здесь с таким видом, будто так оно и должно быть. Нет, это не была репродукция или просто очень похожий сюжет: акриловые мазки лежали именно так, как лежали там, а на это дело у Эммы глаз намётанный. И лохматый бродячий пёс лежал в кофре всё в той же позе, и мандолина всё так же блестела на южном солнце!

В недоумении она отступила от стены. Как, каким образом эта картина могла оказаться здесь?! Кому и зачем надо было её перевешивать?! "Ну, ладно, всё возможно, конечно," — тут же сказала себе девушка, понимая, что всё, конечно, может быть.

Решив проверить свою странную догадку, мисс Свон очень быстрым шагом направилась к дверям библиотеки, а затем — на второй этаж. Не в силах больше медлить, смерчем пронеслась она мимо шедшей по своим делам Белль (та, кстати, еле при этом устояла на ногах); ворвавшись в комнату №38, Эмма застыла, сражённая.

"Бродячие музыканты" были на месте. Там, где им и полагалось.

Тем же быстрым темпом она вернулась в библиотеку. Теперь на стене висела другая картина — чёрный лебедь, полнолуние, заводь, лунная дорожка, — всё, как она помнила! Эмма тщательнейшим образом изучила полотно, понимая, что ей не мерещится: эта точно та самая картина.

Недоумевая, она отступила в сторону. Округлив глаза, вышла из библиотеки. Она глубоко дышала. "Что со мной не так? Нет, я хорошо выспалась, головой не ударялась, я не..."

Она остановилась, вскрикнув.

Над лестницей висела третья картина. Большая картина. Картина из "Шоколадной комнаты".

Нет, Эмма не стала подходить к ней и что-то проверять, мисс Свон и так прекрасно знала, что это окажется именно то, о чём она подумала. Она медленно спустилась на жилой этаж. Прошлась по комнатам. "Лебедь", "Уличные музыканты" и "Чаепитие" висели на своих местах, чинно эдак висели, невозмутимо висели. Полотна как бы вопрошали: "Чего тебе от нас понадобилось, милейшая? Вопросы, говоришь? А всё ли у тебя в порядке с головой, милая?"

Стараясь вообще ни о чём не думать, Эмма вернулась в свою комнату.

Но и тут её поджидал сюрприз: стена над камином была девственно чиста. Даже гвоздя не было.

— Мм... — с какой-то истерично-комичной улыбочкой встала перед ней девушка, — я смотрю, "Маскарад" тоже решил отправиться погулять? Что ж, удачи, дружище!

Голова раскалывалась от всего этого бреда, фарса, глупого представления... Кто мог так над ней подшутить?!

Раздался стук в дверь. Если честно, Эмма была готова ко всему, вплоть до того, что провинившаяся картина появится в дверном проёме со словами извинения за своё отсутствие на посту.

— Войдите, — хохотнула девушка, поудобнее устроившись на кровати и приготовившись к продолжению этого весёлого представления. Бродячими бывают кошки, собаки, люди, но только не картины, нет!

— Мисс Свон, — показалась в дверях головка Руби, — Вас зовут к обеду.

— Уже?! — удивлённо воскликнула девушка. Но ведь прошло всего-то полтора часа со времени окончания завтрака... Она перевела взгляд на часы. "Два. Два часа дня."

— И да, вот ещё, — Руби с некоторым непониманием поглядывала на лицо своей вдруг истерично рассмеявшейся подопечной, — после обеда мистер Рихтер будет ждать Вас в Северной башне.

_____________________________________________________________

[1] Варакушка — птица из семейства дроздовых, близкая родственница соловья.

[2] Джамбей (джембе) — западноафриканский барабан в форме кубка с открытым узким низом и широким верхом, на который натягивается мембрана из кожи — чаще всего козьей. Играют на джембее руками.

[3] Бедле — костюм египетской танцовщицы; типичный бедле состоит из бисерного лифа, пояса, юбки с цехинами (золотыми монетками) и штанов.