В прошлом, будущем и настоящем (джен)

Попробуй понять: остаться или убегать,

Flёur, “Человек 33 черты”

Альмейда говорит: “Ты должен защитить докторскую”. Вальдес не хочет, ему неинтересно, ему лишь бы залезть в самое опасное место, которое он только сможет найти, а для этого учёная степень не нужна. Но Альмейда говорит: “Тебя никто не спрашивает” и принимается таскать Вальдеса в составе своей оперативной группы. Их отдел разрастается, теперь у них есть возможность создать около десяти команд — но каждой команде нужны руководители. “Взрослые ответственные люди” — говорит Альмейда, и Вальдес оглядывается в поисках этих взрослых и ответственных, но Рамон смотрит прямо на него: “Можешь сколько угодно косить под дурачка, но я видел, на что ты способен, особенно в критических ситуациях. Защити докторскую”. Человек званием ниже доктора наук не может руководить экспедицией — это правило всегда соблюдается очень жёстко. Бешеный скрипит зубами, но начальство неумолимо, хотя кому вообще хочется становиться доктором наук в неполные тридцать? Вальдес думает, что Олаф, должно быть, получил эту степень даже раньше.

Двенадцать лет назад инфранет не выдал никакой информации о Кальдмеере. Но сейчас Ротгер знает, где искать: Северный Исторический Институт, преподавательский состав — и вот он, Олаф Кальдмеер, 43 года, доктор исторических наук, профессор кафедры Временной Археологии, получил личный временной манипулятор, когда ему было 32. При желании можно даже отыскать адрес и номер телефона, но Вальдес этого не делает. Он подспудно ощущает, что что-то не так, но ещё не понимает, что именно — ведь, пока он этого не понимает, можно продолжать искать и ожидать встреч безо всяких задних мыслей.

* * *

Временные экспедиции не должны сталкиваться друг с другом. Институты принимают все меры предосторожности, каждое перемещение во времени тщательно регистрируется — чтобы в будущем никто не вздумал отправиться в то же самое время и место. К сожалению, с отделом устранения это не работает: никто не может предугадать, где и как активизируется искажение, даже приборы, которые их отдел совершенствует с каждым годом, поэтому командам приходится быть наготове всегда. Иногда они натыкаются на археологов и встречают самый различный приём, от радостного (например, однажды “охотники” появляются как раз в тот момент, когда вылезший из разрыва гигантский плотоядный червь уже собирается закусить некстати попавшейся на пути экспедицией) до откровенно враждебного (когда вдруг оказывается, что часть великолепных исторических находок — это выброшенная разрывом инопланетная техника, археологи готовы придушить “охотников” собственными руками). А потом прозвище “охотники за привидениями” приобретает немного другую окраску, потому что они действительно натыкаются на привидений.

Альмейда собирает команду, чтобы закрыть разрыв, выявленный приборами где-то в Англии — разнообразия ради, в оживлённом городе. Вальдес называет это секретной шпионской операцией: кругом полно людей, поэтому приходится переодеваться и пытаться сойти за своих — потому что сойти за иноземного колдуна не хочет никто. Они притворяются торговцами и прячут всё оборудование в тюки, а оружие — в складки просторных одежд, и всё вроде бы идёт удачно, если не считать одной малости: проходит почти неделя, а разрыв всё никак не появляется. Бешеный говорит, что слышит пение разрыва почти всё время, и громче всего — возле замка, поэтому в конце концов они просто заявляются в замок под предлогом продажи тканей. И вот тогда всё и начинается.

Англия, средневековье, прекрасный рыцарский замок — что может быть романтичней? Но хозяева и слуги разбегаются кто куда в страхе и ужасе, потому что по замку внезапно начинают ходить призраки. И ведут они себя не как добропорядочные души усопших, благочестиво являющиеся лишь поздней ночью — нет, эти призраки расхаживают по всему замку толпами прямо посреди бела дня и даже не думают никуда исчезать. Замок стремительно пустеет, в панике никто не обращает внимания на то, что "торговцы" остаются внутри.

— Первый раз вижу, чтобы искажение так чудило, — заявляет Хулио, а остальные согласно кивают. — Как будто реагирует на нас.

В самом деле, призраки появились не раньше, чем команда переступила порог замка, но это ещё не все сюрпризы:

— Почему на них такая разная одежда? — первым замечает Антонио.

Рядом с ним заламывает руки полупрозрачная девица в мини-юбке, а напротив неё — в ужасе таращит глаза не менее прозрачный священник в средневековой сутане.

— А не кажется ли вам, друзья мои, что все эти милейшие люди нас боятся? — кольцо подлетает вверх и ложится обратно в ладонь, а Ротгер подходит к пышно разодетой даме, которая застыла с открытым ртом: она явно визжит, только звука не слышно, и выглядит это довольно жутко.

Ничего хорошего от этой истории никто уже не ожидает — кроме Вальдеса, но у него всегда были специфические вкусы. Альмейда провожает взглядом бегущего с паническим видом паренька в джинсовом костюме и озвучивает мысль, уже успевшую прийти на ум каждому:

— Это люди, бывавшие в замке в разные периоды времени. Искажение объединяет время в одной точке. Если его не остановить, все временные линии сойдутся в одну — и я не горю желанием узнать, что тогда со всеми нами случится.

Паренёк на несколько секунд перестаёт быть прозрачным, его шаги гулко отстукивают по каменному полу, а затем снова становятся неслышимыми.

Они обыскивают замок, периодически сталкиваясь с материализующимися на короткое время испуганными людьми, но разрыва не видно.

— Он есть, но в другом времени, — делится мыслями Вальдес, столкнувшись с Альмейдой в замковой кухне, — иначе мы бы его уже нашли.

— Приборы сбоят, — соглашается тот, — но почему?

Ротгер не отвечает: он видит, как в комнату входит очередной “призрак”. “Призрак”, войдя, замирает посреди кухни и удивлённо смотрит на Вальдеса, затем приветственно кивает. Альмейда оборачивается:

— Форменная одежда археологов… Постой-ка, я уже видел этого парня в том адовом лабиринте! Вы знакомы?

— Понимаешь, Рамон…

— Добрый день, доктор Вальдес. Что здесь происходит? — Олаф материализуется на полпути к ним.

— Спойлеры… — вполголоса бормочет Ротгер, лишаясь остатков надежды, что Альмейда передумает насчёт докторской, и бодро рассказывает: — Искажение создаёт воронку, время перемешивается, нам нужно найти разрыв, ты его, кстати, не видел?

— Вальдес… — опасным тоном начинает Рамон, но замолкает, когда Кальдмеер отвечает:

— Он появился у нас, но затем исчез.

— Ну конечно, он перемещается! — восклицает Вальдес, хлопнув себя рукой по лбу. — Вот почему мы не смогли его найти!

— В какой части замка он был? — Альмейда нависает над Олафом, как коршун над добычей, но тот, кажется, совершенно не впечатляется.

— На втором этаже, в каминной зале.

— Всё, что нам нужно было сделать, это сидеть на месте и ждать, пока разрыв снова появится у нас! — Бешеный со смехом подбрасывает и ловит кольцо.

— Пошли, — резко бросает Рамон и почти тащит Ротгера за собой, даже не соизволив посмотреть на непрошеного помощника.

Вальдес, оглянувшись, весело подмигивает Олафу, и тот, пожав плечами, следует за ними.

* * *

Располагаются кто где: некоторые садятся прямо на пол, в обнимку с оборудованием, Альмейда мерит комнату нетерпеливыми шагами, Вальдес сидит на подоконнике и болтает ногами, Кальдмеер прислоняется к стене рядом. Он выглядит немного настороженным, но настроен вроде бы дружелюбно — непривычно видеть его лицо таким молодым, уже лет на пять моложе самого Ротгера. Даже шрам на нём выглядит по-другому — как будто не так уж давно окончательно затянулся. Вальдесу внезапно приходит в голову, что он не видел у людей шрамов с тех пор, как попал в будущее: современная медицина позволяла избавляться от них быстро и безболезненно.

— Откуда у тебя этот шрам? Почему ты его не удалишь? — бесцеремонно спрашивает он.

Кальдмеер чуть приподнимает бровь и улыбается краешками губ:

— А откуда у вас это кольцо?

К этому вопросу Бешеный уже привык: кольцо выглядит настолько антиквариатно, а антиквариат в пятьдесят первом веке — настолько большая редкость, что о происхождении кольца не спрашивает только ленивый. Правду Вальдес сообщил только Альмейде, для остальных же каждый раз находится новая история, поэтому и сейчас он, не задумываясь, подбрасывает кольцо, ловит и выдаёт:

— Ну… Быть может, оно досталось мне в наследство от любимого прадедушки… Или я украл его из гробницы египетского фараона… Или получил в подарок, как клятву в вечной верности и дружбе — просто выбери тот вариант, который нравится тебе больше… — Ротгер осекается и замолкает, когда что-то в его собственных словах вдруг кажется ему смутно знакомым.

— В таком случае, вы можете предположить, что я оставил шрам, потому что он мне идёт, или из-за того, что мне просто нравятся шрамы, или в качестве сентиментального воспоминания — как вам больше нравится, — выражение лица Олафа остаётся невозмутимым, но уголки губ подняты вверх, а глаза откровенно смеются.

Вальдес заливается смехом, но его почти сразу прерывает резкий окрик Альмейды:

— Бешеный, а ну-ка иди сюда!

* * *

— Ничего не хочешь мне объяснить? — глаза Рамона зло прищурены, а в интонациях отчётливо слышится угроза.

— Эээ... Мы здесь ждём, пока наш разрыв устанет блуждать по времени и снова приземлится у нас, поскольку он не меняет своё пространственное расположение, только временное. Я думал, ты знаешь, — Вальдес хлопает глазами так невинно, что на его фоне даже пятилетняя девочка в белом платьице могла бы сойти за коварную лгунью. Вот только Рамон знаком со своим подчинённым не первый год и попадаться на такие уловки давно отвык.

— Давай попробуем ещё раз, — теперь голос его звучит приторно-ласково, и Вальдес, тоже неплохо изучивший повадки начальства, невольно вздрагивает. — Ты встречаешь какого-то парня прямо посреди летящей ко всем чертям операции, и вы оба ведёте себя так, будто уже порядком знакомы. В прошлый раз, когда я видел тебя рядом с этим молодым человеком, который, к слову, как-то резко помолодел с той поры, искажение тоже устроило нам весёлую жизнь. И я также помню, что в рассказе о твоём… скажем, переезде присутствовал некий человек, который знал тебя, хотя ты ещё не был знаком с ним, человек из твоего будущего, который отправил тебя в наш век. Скажи-ка мне, Ротгер, я ничего не пропустил?.. Ах да, точно! Этот парень из археологического кружка — почему он всё ещё здесь? Все остальные люди из другого времени материализовались не дольше, чем на несколько секунд, а его какая сила удерживает, не догадываешься?

В эту минуту Вальдес невероятно жалеет о том, что вообще рассказал Альмейде о себе — хотя всякие несущественные мелочи вроде доставшегося ему манипулятора он благоразумно упоминать не стал. Кусочки головоломки начинают складываться в его голове против воли — все эти вещи, которые он так старательно не замечал.

— Это он, Ротгер? — Рамон требует ответа, но Бешеный отвечать не хочет — и уже сам тот факт, что он, никогда прежде не лезший за словом в карман, молчит, снимает вопрос с повестки дня: — Значит, он. И как часто вы с ним видитесь? Дай-ка угадаю: при каждой встрече кругом начинает происходить какая-нибудь хрень, не так ли?

Не дождавшись ответа, Альмейда устало вздыхает:

— Мы ещё поговорим об этом.

Вальдес бросает на него полный ярости взгляд и отходит обратно к Олафу. Кажется, тот начинает что-то говорить, но мелодичный звон в голове Бешеного заглушает для него все остальные звуки.

В следующую минуту сразу несколько событий происходят почти одновременно: разрыв, наконец, открывается, Вальдес резко и сильно отпихивает Кальдмеера в одну сторону, а сам бросается в другую, из открывшегося разрыва вылетают крупные камни — здоровенные обтёсанные булыжники, из которых построена крепостная стена замка. Позже кто-то вспомнит, что замок разбомбили во время войны, и, скорее всего, камни прилетели именно из того времени. Но это потом, а сейчас камни летят прямо туда, где только что стояли Олаф и Ротгер, и если Олаф от толчка отлетает достаточно далеко, то Вальдес отскочить на нужное расстояние не успевает — получив камнем по рёбрам и левой руке, он падает.

— Хулио, Филипп, закрывайте разрыв! — кричит Альмейда, но те уже и без того начали действовать, а Бреве кидается к Вальдесу. Кальдмеер, вскочив на ноги, пытается сделать то же самое, но Рамон толчком в грудь припирает его к стене и почти рычит:

— Стой здесь и не смей к нему приближаться!

— Могу я узнать, почему? — Олаф растерян и взволнован, но заставляет голос звучать спокойно.

— Я не знаю всего, а Вальдес молчит, как пленный партизан, но догадываюсь, что вы с ним создали временной парадокс. Время не любит такие шутки и всегда пытается избавиться от шутников. Слова “счастливая монета семьи Лоренцо” тебе о чём-нибудь говорят?

Кальдмеер обеспокоенно смотрит туда, где несколько человек склонились над Вальдесом. Тот уже приходит в себя и сразу принимается вопить, чтобы Антонио перестал тыкать в него транквилизатором, а Аларкон — раздевать, потому что здесь холодно, и вообще, он как-то не настроен сегодня на стриптиз. Придя к выводу, что умирающие, как правило, ведут себя потише, Олаф снова поворачивает голову к Рамону:

— Да, я читал об этом.

— Так вот, не хотелось бы, чтобы один из вас разделил судьбу этой злосчастной монеты, — он говорит “один из вас”, но они оба знают, что подразумевается только Вальдес. — Чёртовы временные разрывы уже сожрали одного моего друга, я не желаю отдавать им больше никого.

Альмейда наконец отпускает Олафа, и тот, ещё раз глянув на Вальдеса — общими усилиями с того стянули-таки рубашку и теперь пытаются наложить фиксирующую повязку на распухшие и на глазах наливающиеся синевой руку и рёбра, — молча принимается вводить данные в манипулятор. К тому времени, как Ротгер вырывается из безжалостных дружеских рук, Кальдмеера в замке уже нет.

* * *

— Какое высокое начальство меня посетило, а я не при параде! — восклицает Вальдес, стоит Рамону только зайти в палату.

В больницу упёртого Бешеного устраивают насильно, потому что все сходятся во мнении, что с него станется и со сломанными костями влезть в какие-нибудь неприятности. По этой же причине на окнах палаты красуются тяжёлые металлические решётки, хотя никто не тешит себя надеждой, что они удержат Вальдеса от попыток сбежать.

Альмейда устало садится на стул и смотрит на Ротгера долгим тяжёлым взглядом.

— Если ты будешь на меня так смотреть, я начну думать, что мне поставили смертельный диагноз, а ты теперь пытаешься подобрать слова, чтобы сообщить об этом, — предупреждает Вальдес, так и не дождавшись, что гость заговорит.

— Нет, я пришёл рассказать тебе сказку, чтобы ты лучше спал, — усмехается Рамон.

— О, я весь в предвкушении! Я бы даже улёгся поудобнее, да гипс не позволяет.

— Ничего, поспишь и так. Так вот, сказка. Однажды маленький мальчик по имени Эрнесто Лоренцо сидел на улице и плакал. Плакал он потому, что очень хотел кушать, а денег у него не было, так как отец мальчика пропивал всё, что удавалось заработать. Обычная история, времена меняются, а люди — нет. Но в тот день к плачущему Эрнесто подошёл какой-то мужчина, желая помочь. Денег у мужчины при себе не было совсем, зато было немного еды — какие-то бутерброды, ну да неважно — и одна-единственная монетка. Монетка была сувенирной, с рисунком на обеих сторонах, на такую ничего не купишь. Но мужчина сообщил, что получил эту монетку от своего деда, и что она приносит удачу. Эрнесто поверил и взял её. Прошло много лет, мальчик вырос, женился, завёл детей, состарился… И подарил счастливую монетку своему внуку. Внук тоже вырос, закончил Исторический Институт и стал путешествовать во времени. Тогда это ещё не так строго контролировалось, как теперь, поэтому он оправлялся в любое время, куда хотел. И вот однажды ему встретился маленький, плачущий от голода мальчик. Он пожалел этого мальчика, накормил его припасёнными с собой бутербродами, а потом подарил счастливую дедушкину монетку, на удачу… Это всё потом историки восстановили, отследив нужную временную линию. Потому что монетка однажды просто взорвалась, когда внук Эрнесто в очередной раз собирался переместиться во времени. А теперь скажи мне, Бешеный, какой вопрос напрашивается в этой истории сам собой?

— Откуда взялась монетка? — послушно говорит Вальдес, хотя терпеть не может отвечать на риторические вопросы.

— Верно. Внук дарил монетку собственному деду, затем дед вновь дарил её внуку. Замкнутый цикл, в котором причина является следствием, а следствие — причиной. Монетка совершала этот путь бесконечное множество раз, целую вечность, так что должна была просто рассыпаться от старости, но всё не так просто. Они создали временной парадокс, и Время его устранило… Радикальными методами. Время, Ротгер — это та незыблемая величина, измерение которой позволяет нам ориентироваться в пространстве. Хочешь ты того или нет, у него есть свои законы, и если ты будешь создавать временные парадоксы, Время тебя прикончит. Этот парень — не хочу знать, как его там зовут — вытащил тебя из катакомб, отправив в будущее, потому что был знаком с тобой. Но он бы не познакомился с тобой, если бы не отправил тебя в будущее. Временной парадокс.

— Я ещё не знаю, как он познакомился со мной, — вяло возражает Вальдес.

— Это ничего не меняет. Если ваши встречи цикличны, подчинены какой-то закономерности — значит, Время замкнуло их в круг и пытается избавиться от вас двоих.

— Ты говоришь так, словно Время — это что-то живое.

— Кто знает… Но я видел, что бывает с теми, кто пытается изменить его течение. Держись подальше от этого парня, Вальдес. Целее будешь, — Рамон красноречиво кивает на ненавидимые Ротгером бинты.

— Значит, всё-таки большой и страшный дракон… Если Время — живое, то его можно и перехитрить, — Бешеный снова напускает на себя беспечный вид и даже пытается закинуть здоровую руку за голову, но тугие повязки на рёбрах сковывают движения.

— Хотел бы я, чтобы это было так.

Альмейда уходит медленной походкой, непривычно сутулясь.

— Когда я встретил Олафа впервые, он остался умирать, чтобы спасти меня, — произносит Вальдес в пустоту комнаты, словно пробуя на вкус, как ощущаются в одном предложении слова “Олаф” и “умирать”. Вкус получается болезненно-горьким. — Но что же такого сделал я, когда он впервые встретил меня?..