Преступный человек (гет)

Город походит на брошенный посреди океана пассажирский лайнер, капитан которого покинул судно раньше крыс. Три удара по корпусу из бетона, металла и стекла — точно по жизненно важным органам. Продырявленный, гигантский корабль дрейфует по бескрайней водной глади, безмолвно ожидая, когда же противник отправит его на дно.

Тишина почти зловещая, и Аканэ не сразу вспоминает, что сразу после взрыва большая часть населения бежала из города, а затем и из страны — центр, некогда переполненный людьми и дронами, сейчас пустует. По дорогам летают порванные газеты и неутилизированный мусор, из звуков только шорох ботинок по асфальту и урчание двигателя машины. Через мгновение Кунидзука глушит и его.

— Как в фильмах-катастрофах, — говорит Яёй.

Вдыхает душный воздух и разочарованно морщится — ночной прохладой и не пахнет. В воздухе висит ощущение скорой грозы и проливного дождя, не самое лучшее время для патруля, но, благо, у них есть машина.

— Что? — переспрашивает Цунэмори, оглядывая фасад из тонированного стекла перед ними.

— Знаешь, как в фильмах, где всё человечество истребляют за считанные дни и на всём земном шаре остаётся лишь горстка выживших, — поясняет Кунидзука. — Пустые города, мёртвая тишина, мрачные небоскрёбы и летающий по бетонным джунглям мусор. Постапокалипсис в пределах одного города.

— Это затишье перед бурей, — глухо отзывается Аканэ и оглядывается вокруг. — Они ждут.

— Чего? — не понимает Яёй, пытаясь разглядеть в городском пейзаже вокруг то же, что и она.

Они объехали центр города вокруг, но на патруль это похоже было мало — Цунэмори всю дорогу едва смотрела по сторонам. Крутила в руках планшет с картой, увеличивала старые схемы заброшенных складов, тоннелей и подземки, словно искала что-то или кого-то конкретного, а не неясную угрозу в черте города.

— Пока мы сложим оружие и сдадимся, — отвечает Аканэ. — Оставим город и придём к ним с повинной.

— А разве мы не уже? — невесело спрашивает Яёй. — Что мы можем им противопоставить? Нас три десятка выживших, в нашем распоряжении одна штаб-квартира, боеприпасы, которых хватит, при хорошем раскладе, на год и сомнительная поддержка в виде лояльного городского населения, боевая подготовка которых тот ещё предмет для обсуждения. А если сдадимся, то… то вряд ли нас оставят в живых.

Цунэмори снимает пистолет с предохранителя и кивком указывает на здание перед ними.

— А вот это как раз будет зависеть от того, что мы найдём здесь.

Яёй достаёт пистолет и косится на начальницу:

— Это один из филиалов ФармМерк.

— Сейчас — да, — кивает Аканэ. — А тридцать три года назад здесь располагалась главная лаборатория Тоганэ-Груп.

В переулке рядом эхом прокатывается металлический звон — крышка мусорного бака под порывом ветра упала на асфальт. Над головой гудят бесполезные линии электропередач, а где-то вдалеке сверкает молния.

Через несколько секунд город наполнят шум проливного дождя и раскаты грома.

А через несколько минут в штаб-квартире Бюро сработает сигнализация, оповещающая немногочисленных своих обитателей о проникновении извне.

* * *

Поступая на службу в Бюро, Мика была готова следовать указаниям доминатора, подчиняться воле Сивиллы и смотреть на потенциальных как на ещё одно средство для борьбы с преступностью, а не как на равных. Она легко договаривалась с совестью, обладала достаточным, а порой даже чрезмерным честолюбием и усердием.

Однако к тому, чтобы воочию увидеть смерть, она оказалась не подготовленной.

Доминатор убивал на показ грязно, оставлял после себя гигантские лужи крови, брызгал тёмно-алым на стены, асфальт и самого стража порядка. Доминатор убивал в назидание, дабы показать, что бывает, когда твой мир не вписывается в идеальную систему Сивиллы, и что будет, позволь ты себе считать, будто правда не в наборе цифр и не в показании графиков, а в совокупности — и плохого, и хорошего.

Доминатор убивал человека, Сивилла создавала машин, но не все, на кого был нацелен уничтожитель, были людьми, и не все, кто работал на Сивиллу, были машинами.

Суго Тэппэй не был.

И теперь он мёртв, а его убийца там, на свободе, над штаб-квартирой, в которой они прячутся как в бункере после ядерного взрыва и ждут, когда же их самопровозглашённые судьи соизволят сделать следующий шаг.

— Как видишь, доминатор не был истиной в последней инстанции, — слышит Шимоцуки у себя за спиной и отрывает взгляд от чёрного пакета.

Гиноза стоит, прислонившись плечом к дверному проёму и смотрит на бывшую начальницу устало и совсем немного — снисходительно.

— Людей всегда судили люди, — глухо откликается она.

— Сивилла была коллективным разумом, каждая единица которого не была лишена эгоизма, лицемерия и тщеславия. Она была людьми, лишёнными индивидуальности, но возомнившими себя богами, — Нобучика пожимает плечами и переступает порог. — Если уж и быть судимым, то хотя бы прописным законом и за дело. А не за возможность его совершения.

Мика опускает голову на сцепленные в замок ладони и горбится ещё сильнее.

— Но можно было иначе, — смотрит воспалёнными глазами на застёгнутый в пакет труп и качает головой. — Не так.

— Можно было, — соглашается Гиноза и легко касается её плеча. — Пойдём, здесь ты себе уже ничем не поможешь.

Мика плетётся за ним нехотя, на пороге оглядывается и давит почти отчаянный вздох — не время и не место показывать свою слабость. Не перед ними, и уж тем более не перед Гинозой. Садится за стол и залпом выпивает предложенный виски — жидкое пламя обжигает нёбо, прокатывается по пищеводу и падает в желудок. С непривычки легче становится сразу, и она почти благодарна Нобучике, что садится напротив молча, никак не комментируя, не упрекая и не пытаясь поучать. Но и не уходит.

Что тоже хорошо.

Гиноза смотрит, как Мика, положив голову на скрещенные руки, засыпает, и с несколько секунд думает отнести её в комнату. Неуверенно касается, ловит короткий вздох и не рискует разбудить — Шимоцуки и без того спит не крепко. Тогда он приносит плед, накрывает спину и плечи и тихо притворяет за собой двери.

Ей нужно отдохнуть, а ему не нужно с ней нянчится. Вернее, не нужно было — теперь она не инспектор, а он не каратель. Она младшая, он старший, девушка, в конце концов, и если к Аканэ относиться как к равной проще, пусть и не всегда легко, то у Мики нет ни железной воли Цунэмори, ни её же ума.

Теперь он один из немногих, кто помнит те времена, когда восторг от Сивиллы, уверенность в ней были ярче и сильнее, чем сомнения. Помнит время, когда нажимал на курок доминатора без лишних раздумий, когда точно знал, что тот не ошибается. Ему есть с чем сравнивать — Мике сравнивать не с чем, её жизнь ударила с размаха, резко, по лицу, она недолго чувствовала себя правой и теперь не знает, как с этим справиться.

Это заслуживает и сочувствия, и жалости — Цунэмори их дать не может, Гиноза пока ещё на них способен.

— Гиноза-сан, — отвлекает его от раздумий Хинакава.

— Да? — Нобучика поднимает взгляд от планшета и устало трёт лоб.

— Камеры снаружи зафиксировали какое-то движение. Тепловые датчики молчат, там дождь и сильный ветер, но, может, послать кого-нибудь наружу осмотреться?

Вероятней всего там ничего нет — потревоженные ветром ветки деревьев, мусор, коего в промзоне, под которой находилась штаб-квартира, очень много, оставшиеся без хозяев и крыши над головой собаки и кошки. Вариантов много, но подстраховаться лишним не будет.

— Да, отправь Шибату, — говорит он. — Всё равно он уже час по блоку без дела шатается, заодно…

Громкий звон сигнализации глушит окончание фразы, Гиноза подскакивает со стула, Хинакава выходит в коридор и быстро сверяется с камерами на планшете, а оставшиеся в штабе оперативники сбегаются в центральный холл. Кто-то, как и Мика, сонно потирает глаза, кто-то в полной боевой готовности с пистолетами наперевес.

— Код «два нуля — три», — даёт Шо сигнал по громкоговорителю, а Гино вытаскивает у него из рук планшет.

— Взломали коды безопасности и отключили камеры на первом уровне, — рапортует Хинакава.

— Словно точно знали, где они расположены, — кивает Гиноза, возвращает ему планшет и достаёт оружие. — Заблокировать все жилые блоки и командные центры, всем рассредоточиться согласно протоколу, — и, не дожидаясь ответа, отключает сигнализацию и выходит в коридор.

Тихо становится сразу, стоит только Хинакаве дать соответствующие указания. Слышны только глухие шаги по бетонному полу и негромкий треск рации — Гиноза в который раз думает о том, что стоило бы заменить и средства связи, и обувь.

О расположении штаб-квартиры, согласно уставу, знала только сама Сивилла и старшие инспекторы подразделений, потому мысль перебраться сюда показалась им более чем разумной — часть инспекторов погибла, оставшиеся в данный момент с ними, и если исключить возможность того, что среди них завёлся крот, то о предательстве изнутри пока думать не приходится. Другое дело, что немалое число инспекторов в своё время были разжалованы до карателей, а подсчитать точное число без вести пропавших возможности пока нет. О перебежчиках думать не время — слишком много трупов и слишком мало хороших вестей, но…

Но до того момента, как в холл командного блока, заложив за голову безоружные руки, заходит Когами, в голове Гино крутится множество возможных вариантов и имён.

После — только затопившее с головой облегчение и громкий звон пощёчины. Мика, прижав к груди покрасневшую ладонь, бесстрашно смотрит на беглого исполнителя. В её в глазах — отвращение напополам с безрассудной яростью. В его — любопытство, обидное снисхождение и едва заметно — мучительная тревога.

Звонкий удар словно служит сигналом — вымотанные смертями, страхом и безуспешными попытками призвать разбушевавшееся общество к миру стражи порядка бросаются на некогда прекрасно им знакомого коллегу, кричат, обвиняют и щелкают предохранителями. Растерянный Хинакава нерешительно смотрит на Гинозу, Джоджи, вышедший на шум последним, качает головой, а сам Нобучика убирает оружие и одним взглядом пресекает разгорающийся самосуд.

Загораживает на показ вальяжно сложившего руки на груди Когами и опускает взгляд на зло усмехающуюся Мику.

— Ну конечно, — тянет она. — Виноваты все, кроме тех, кто априори виноватым быть не может, так?

— Достаточно, — тихо просит Нобучика и кивком головы указывает Шинье на выход.

Шимоцуки брезгливо отшатывается, когда Когами проходит мимо неё, обхватывает себя руками и сквозь зубы цедит:

— Иногда вы с Аканэ забываете, что мир не вращается вокруг вас.

— Иногда ты, — так же негромко отвечает Гино, — и все вы забываете, что, прежде чем стрелять, нужно думать. Успокойтесь и вернитесь на свои места.

Уверенность в собственных словах и собственной правоте испаряется, стоит только закрыться за спиной стальной двери. В комнате тихо, не слышно ни треска рации, ни шагов десятка ботинок по бетонному полу, ни чуть слышного, неуверенного «Он безоружен» Хинакавы, ни усталого «Гино прав, это не он» Шибаты.

Не слышно вообще ничего, кроме шороха одежды и отчаянного, почти умоляющего:

— Скажи мне, что эти тысяча четыреста восемь трупов не на твоей совести, а все они, — он неопределённо указывает себе за спину, — не правы.

Когами, знающий лучшего друга чуть больше, чем просто хорошо, приводит единственный аргумент, имеющий значение в данный момент:

— Я бы никогда не ударил по вам.

Сам того не зная, повторяет не раз звучавшие в сознании Аканэ слова, но, в отличие от своего фантомного двойника, на этом не замолкает. Смотрит исподлобья, и в последующих его словах слишком много искреннего раскаяния, чтобы усомниться в их реальности.

— Прости, что так долго.

* * *

— Ты не знаешь, что мы ищем, — не спрашивает Кунидзука, когда они выходят ни с чем из ещё одного кабинета пустого здания ФармМерк.

Слишком мало времени прошло с тех пор, как служащие покинули здание, чтобы оно выглядело заброшенным, но достаточно, чтобы в офисах стоял неуютный запах пустоты и пыли — так пахнет в квартирах, оставленных своими хозяевами на время отпуска.

В помещениях душно и темно. Система вентиляции не работает с тех самых пор, как прогремел первый взрыв, а чтобы включить хотя бы свет, нужно спускаться на подвальный этаж. Свет из окон привлечёт лишнее внимание, а для осмотра редких, оставленных в спешке бумаг и выключенных компьютеров им достаточно и тусклого света фонариков.

— Я ищу… следующую хлебную крошку, — Аканэ морщится, недовольная сравнением, и садится в первое попавшееся кресло.

— Почему ты думаешь, что она должна быть здесь? — не понимает Яёй. — Разве это не слишком очевидно и мелочно для того, кто задумал переворот?

— Ну, — Цунэмори приподнимает уголок губ, и усмешка на её лице выглядит так странно и одновременно знакомо, что Яёй вынуждена гнать от себя сравнение подальше и обещать себе подумать о нём чуть позже. Или не думать вовсе, потому как, откровенно говоря, не её это дело. — Не думаю, что сам по себе переворот — идея Тоганэ Сакуи, если мои предположения вообще верны, и он на самом деле жив. Им скорее воспользовались, посулив то, чего он так отчаянно жаждал два года назад.

— Тебя.

— Да, и пошли на некоторые уступки, потворствуя его слабостям в обмен на информацию. Перед ним не стоит цели сохранить своё участие в тайне, оттуда бессмысленная, нездоровая тяга к безвкусной театральности. Здесь, — Аканэ обводит взглядом офис, — для него всё началось, и если он хочет сказать: «Да, всё верно. Но что дальше?», то лучшего места я придумать не могу.

— Так бы делала ты? — лукаво изогнув бровь, приводит излюбленный аргумент старшего инспектора Кунидзука.

— Нет, — качает головой Аканэ. — Так бы делал он, и именно в этом всегда заключалась его главная ошибка.

Монитор перед Цунэмори вдруг загорается, Кунидзука, не уточняя, в чём именно ошибся Тоганэ, смотрит на засверкавшую надпись и поражённо выдыхает.

«Ты видишь. И что дальше?»

Аканэ закидывает ногу на ногу, ставит локти на подлокотники и недобро улыбается.

— Он старался быть похожим, — говорит Яёй.

— Да, — соглашается Аканэ. — Но похожим не был.