Преступный человек (гет)

— Какого чёрта!.. — Гино опирается обеими ладонями о стол точно напротив Мики, и та от неожиданности вздрагивает — металлический кулак бьётся о металлическую поверхность со страшным, низким звоном.

Нобучика, кажется, сам не ожидавший грохота, отшатывается и с досадой смотрит на свою ладонь. Сжимает и разжимает пальцы, словно почувствовав удар, и с раздражением одёргивает рукав .

— Гино, — осаждает его Аканэ, что стоит позади него, подперев стену и скрестив руки на груди, — успокойся, она не…

— Не виновата? — не поворачиваясь, спрашивает он. — Шимоцуки, ты знала, кто он такой и на что способен! Так почему же именно в этот момент ты решила довериться железке?

Мика прикрывает глаза, громко сглатывает и отворачивается в сторону от бешеных глаз Гинозы. Если от кого она и ожидала нападок, то это от Цунэмори. Гиноза же, на её памяти, часто раздражался или выказывал недовольство, но никогда не выходил из себя.

— Доминатор на него не реагировал, — негромко говорит она. — Не считывал ни одного показателя — ни пульса, ни мозговых импульсов, как я должна была…

— Доставить тело в Бюро! — снова повышает голос Нобучика. — Тебе всего лишь нужно было забрать труп. Или, — отходит на ещё один шаг и наконец перестаёт буравить бывшую начальницу взглядом, — пустить ублюдку пулю в лоб. Чтобы наверняка.

— Гино, — снова вмешивается Аканэ, отходя от стены и легко касаясь стиснувшей металлическую руку ладони. — Это не только её вина — Мика не убедилась в том, что он на самом деле мёртв, и оставила тело без присмотра. Я не отправила группу зачистки. Никто из нас не заметил, что в списке опознанных не хватает ещё одного имени. Об этом уже тогда было поздно говорить — если Министерству нужен был информатор, то забрали его сразу. Что уж искать виноватых теперь.

Нобучика избегает прикосновения и в ответ молчит. Цунэмори убеждается в том, что больше тот нападать на младшего инспектора не намерен и садится за стол.

Мика никогда не признается, но ей становится легче. И дело не в том, что Аканэ вступилась за неё сейчас — нет, это была обыкновенная констатация фактов, ведь немногим ранее, в конференц-зале, называя имя информатора, старший инспектор смотрела на неё. И немой укор тогда был много хуже ярости в глазах Гинозы сейчас.

Но как только Аканэ садится напротив и устало трёт лоб, Мика перестаёт чувствовать себя как на допросе, хоть Нобучика и продолжает угрюмо нависать над ней, а позади с тлеющей сигаретой в руках стоит Когами. Шимоцуки ни капли не верит в то, что тот способен ударить в спину, или в то, что она стоит того, чтобы он марал о неё руки, но неясная угроза за спиной нервирует.

— Как бы там ни было, — продолжает Цунэмори, — повстанцы теперь по всему городу. Мы не сможем передвигаться до поверхности группами: есть шанс, что они проследят наши перемещения, и мы лишимся убежища. И, к сожалению, — она смотрит поверх плеча Мики, и та понимает, что Цунэмори обращается к Шинье, — ваших людей, Когами-сан, это тоже касается. Если снаружи остался ещё кто-нибудь из вашей группы, дайте им знать, чтобы они залегли на дно.

«Ваших» режет по ушам так же, как и пресловутое «сан». Гино невесело усмехается, Яёй тихонько вздыхает, а Мика покрывается мурашками от сквозящего в голосе Аканэ незнакомого холодка. Только Шинья, кажется, веселится. Затягивается, тут же сбрасывает пепел прямо на пол и, отодвинув стул рядом с Микой, тоже садится.

— Как пожелаешь, инспектор, — не принимает он навязанные правила игры. — Однако с чего ты взяла, что моих людей, оставшихся снаружи, примут за ваших союзников?

Аканэ открывает рот, чтобы что-то сказать, но в следующее же мгновение капитулирует — жестом просит продолжать.

— Первым делом повстанцы согнали в подземку запад города, — вмиг становясь серьёзным, поясняет Шинья. — Судя по предположительному маршруту их следования, следующим будет юг, затем центр и, наконец, север. Часть моих людей окажется среди заложников, которых ведут к АЭС, а часть, я надеюсь, благополучно присоединилась к повстанцам.

На мелькнувший в глазах обернувшейся Мики восторг Когами не реагирует. Куда больше его интересует он же, но во взгляде Аканэ — едва заметный, скрытый за недюжинным упрямством и уязвлённой гордостью.

— Тогда как мы можем быть уверены в том, что они в данный момент работают на нас, а не вы с ними вместе — на Министерство?

Шинья крутит в руках пачку "SPINEL", Цунэмори невольно чувствует точно такую же у себя в кармане, и от этого почему-то злится ещё больше.

— А что говорит тебе твоя голова? — вопросом на вопрос отвечает он, и Аканэ чувствует неладное. — Я бы никогда не ударил по вам.

Это Аканэ уже слышала. Перед взрывом Бюро в прокуренном салоне машины. Тогда знакомый голос звучал точно в голове, сигарета тлела в руках, а не напротив, и рядом не было никого, кто услышал бы её ответ.

— Это правда или так думаю я? — глухо произносит она.

— Что говорит тебе твоя голова, — повторяет Шинья, и именно в этот момент Аканэ меньше всего уверена в том, стоит ли слушать себя, себя ли она всё это время слушала и где кончается она и начинается он.

В этот момент Цунэмори ни в чём не уверена. Во рту неожиданно пересыхает, сердце бьётся непривычно часто, а в серых глазах напротив — возмутительное спокойствие и незыблемая твёрдость. Когами склоняет голову к плечу, словно делясь собственной убеждённостью, и Аканэ немного отпускает. Ровно настолько, чтобы рвано кивнуть, откинуть с лица отросшую чёлку и, прокашлявшись, выдохнуть:

— Хорошо.

В этом «хорошо» чуть больше, чем просто признание его к ним лояльности — не слышит этого разве что Шимоцуки, по той простой причине, что не знала Когами раньше и не привыкла к тому, что Аканэ рядом с Шиньей принципиально отличается от самой себя в одиночку. В этом «хорошо», «спасибо» и «прости» — спасибо за то, что пришёл, прости, что усомнилась.

Когами кивает в ответ, услышав невысказанную благодарность и извинения, и пододвигает к себе планшет.

— Так что у вас на этого Тоганэ?

— Три года назад занял твоё место в подразделении, — отвечает Гиноза, не отходя от стены. — Обладатель самой высокой интегральной характеристики за всю историю — восемьсот девяносто девять единиц на момент смерти и в среднем семьсот шестьдесят на протяжении службы в первом отделе.

— Это смертный приговор, — хмурится Когами. — Как его допустили до работы?

— Данные были сфальсифицированы, — поясняет Аканэ. — Он сын Тоганэ Мисако, одной из участниц проекта Сивилла. В семьдесят третьем году, до того, как присоединиться к Сивилле, она проводила эксперимент по искусственному созданию асимптомного разума. Подопытным был её собственный сын. Эксперимент провалился, и вместо нулевой характеристики она получила рекордно высокую. Позже она подредактировала его профайл, чтобы он смог пойти на службу в Бюро в качестве Карателя, где сменил четырёх инспекторов, прежде чем перейти в первое подразделение под мою ответственность.

— Зачем он так часто менял подразделения?

— Цвет паспорта, — негромко отзывается Мика. — Психопаспорт всех следователей, которые с ним работали, чернел. Как только характеристика переваливала за три сотни, он их убивал. Информация об этом была тщательно засекречена, но… — Шимоцуки неуютно поводит плечами. — Мне удалось её обнаружить.

— За что и поплатилась, — перебивает её Цунэмори. — Тоганэ, разумеется, знал, кем была его мать, и в назидание они открылись перед Шимоцуки.

— И даже после этого ты… — тянет Гиноза, но Мика неожиданно подскакивает с места и отходит к противоположной стене.

— Тем более после этого! — кричит она. — Я не Аканэ — я испугалась! Как я должна была отреагировать на то, что Система, воле которой я подчинялась всё это время, всего лишь подвал, набитый консервированными мозгами асимптомников? Кричать об этом на каждом углу? Пустить пулю в лоб Касэй? Или, может, заминировать подвал? — Шимоцуки шумно выдыхает и обхватывает себя руками. — Я знаю, что струсила. Но вы не видели Тоганэ в тот момент. Он будто бы не понимал, что его мать не есть Сивилла. Он жаждал доказать всем вокруг, что нет никого чище, чем она, и когда Цунэмори…

Мика переводит взгляд на старшего инспектора, не зная, имеет ли она право об этом рассказывать. Аканэ недовольно хмурится, не считая, что в этой информации в данный момент есть нужда, сетует в очередной раз на не слишком контролирующую язык напарницу и без особого желания говорит:

— Тоганэ, отчаявшись добиться от меня реакции смертями чужих людей, убил мою бабушку. Я… вышла из себя, но результат был отличным от того, что ожидал Тоганэ. Мой показатель упал до нуля, — Аканэ пожимает плечами и ерошит падающую на глаза чёлку. — Мозг Мисако Тоганэ был уничтожен после зачистки, и, хотя теперь измерить чей-либо показатель невозможно, полагаю, цель его осталась прежней — я.

— Мёртвая, — поправляет её Гиноза.

— Не исключено, — не отрицает, но и не соглашается Цунэмори. — И, вероятно, таков один из возможных финалов трагедии, которую он так усердно пишет всё это время, но… — старший инспектор машет рукой в сторону планшета и оглядывается на Гинозу. — Но это слишком просто для того, кто подорвал три здания и не поленился оставить одно и то же сообщение везде, где я была. Привести меня таким образом в ФармМерк и не заманить в ловушку, а поставить перед фактом — я знаю, кто он, но ничего не могу с этим поделать. Сообщения были не хлебными крошками даже, это…

— …насмешка, — заканчивает за неё Когами, пролистывая отчёт по делу Камуи Кирито и фотографии сообщений Тоганэ, сделанные Аканэ.

— Да, — нехотя соглашается Цунэмори.

— Хотел бы он её убить, сделал бы это раньше, — Шинья тушит сигарету и кидает окурок в урну. — Тоганэ Сакуя знал, где жила Цунэмори, застать её дома до взрыва было проще простого, для этого вовсе не обязательно устраивать представление, которое наверняка не сильно понравилось его друзьям из Министерства, ведь он фактически раскрыл себя. Это не месть даже, это жажда, — Когами ведёт рукой в неясном жесте, подбирая слово, — доминирования, желание унизить когда-то оказавшегося не по зубам противника. Аканэ здесь не жертва и не предмет торга, она...

— …трофей, — глухо вставляет Цунэмори, и ни один из них даже не трудится кивнуть в ответ.

Стоит только последнему слову повиснуть в воздухе, как в помещении воцаряется тишина. Почти неловкая, потому что Аканэ упорно на Когами не смотрит, а тот, напротив, буравит её взглядом. В глазах Гинозы чудится усталое смирение, Мика безуспешно давит восторженный вздох, а Кунидзука не сдерживается — фыркает.

Случись всё это на пару дней раньше, Аканэ бы ничему не удивлялась — диалог, несомненно, произошёл у неё в голове, сигарета дымила в пепельнице, а посторонних слушателей не было бы и в помине. Но то на пару дней раньше. Сейчас Когами сидит за одним с ней столом, размышляет вслух не для неё — для себя, и она невольно задаётся вопросом: с кем говорит он, когда говорить не с кем?

Через пару минут Гиноза отправит Аканэ и Яёй спать — те двое суток на ногах, а мир навряд ли провалится ещё глубже в бездну, позволь они себе хотя бы несколько часов сна. Так он скажет им. Сам же решит, что Когами не лучшая компания для Цунэмори на взводе.

Через несколько часов придёт в себя Караномори, и первым, что она увидит, будет мирно посапывающая на соседней кушетке Кунидзука. Полковник Саммерс, конечно же, дьявольски страшен, но чувств не лишён.

Чуть больше, чем через сутки, Аканэ всё же вернётся на развалины Нона-Тауэр.

Пока же у Цунэмори красные от недосыпа глаза, о том, что Шион действительно жива, говорит только мерно пищащий кардиомонитор, на груде камней, металла и стекла вместо некогда величественной Нона-Тауэр гуляет только ветер, а Гиноза…

— А знаете, — вдруг прерывает молчание Яёй, — вы вдвоём, — тычет пальцем поочередно в Когами и Цунэмори и припечатывает: — Вы страшные.

А Гиноза улыбается впервые за ночь.

* * *

Сайге Джоджи по роду своей деятельности приходилось иметь дело с самыми разными людьми, и до того момента, как Сивилла лишила его сначала преподавания, а затем и свободы, в его распоряжении был пластилин вполне пластичный, ведь к профессорской мантии прилагался целый вагон привилегий.

Но оценить щедрый дар научного звания по достоинству мог лишь тот, кто находил очарование в тщательном, аккуратном и ревностном наблюдении за человеком, и уж кто-кто, а профессор Сайга здесь был безусловным экспертом.

Правда, попадались среди его студентов и те, кто подковёрные профессорские игры видел насквозь.

Первым таким был так и не связавший свою жизнь с Бюро Безопасности Элиот Манн, талантливый полукровка, что в жалкие сорок три минуты укладывал его на шахматной доске на лопатки. Вторым — Когами Шинья. Этот в шахматы выигрывал с переменным успехом и не сразу, но учился с воистину ужасающей скоростью. Не только игре — всему. Он интуитивно угадывал то, чему сам Джоджи учился годами, находил выходы из на первый взгляд безвыходных ситуаций и безрассудно не верил в поражение.

Третья его студенткой никогда не была.

Однако ученицей Цунэмори Аканэ оказалась более чем примерной.

— Аканэ, вы вот уже двадцать минут стоите напротив меня, игнорируя предложение сесть, и у меня создаётся впечатление, будто вы пришли меня в чём-то обвинить, — устав играть в молчанку, первым подаёт голос Сайга. — Простите мою нетактичность, но, насколько мне известно, Гиноза Нобучика настоял на вашем отдыхе, а не на…

— Я выспалась, — перебивает его Аканэ.

— Уверяю вас, четыре часа после двух суток бодрствования мозг скорее утомляют, чем бодрят, — ничуть не укорительно замечает он, мысленно поздравляя себя с завязавшимся диалогом. — Итак?

— Он заходил к вам? — отрывая, наконец, взгляд от шершавого бетонного пола, спрашивает она.

— Шинья? — понимает Сайга. — Нет, не заходил. Он, инспектор Цунэмори, уже очень давно не нуждается в моём участии и…

— Участие? — с кривой улыбкой на губах перебивает его Аканэ. — Так вы это называете?

— Консультация, совет, помощь, в конце концов, — позволяя себе нотку нетерпения в голосе, отмахивается Джоджи. — Называйте как хотите, сути это не меняет. Шинья давно взял с меня всё, что я был способен ему дать, а терапия плохо работает на том, кто знает все уловки.

Цунэмори отворачивается от профессора, крепко обхватив себя руками, и нервно передёргивает плечами. Прикусывает губу не в силах удержать раздражённую, злую гримасу и шумно втягивает воздух.

— Аканэ, что случилось? — подавшись вперёд, спрашивает Сайга.

Следователь запрокидывает голову, рассматривая серый потолок и безрадостно улыбается.

— Я везде проиграла.

Джоджи удивлённо вскидывает брови, ожидая этих слов от кого угодно, только не от неё, и склоняет голову к плечу.

— Неужто вам изменяет ваше хладнокровие? — голос меж тем звучит участливо спокойно.

— Я считала, что смогу перекроить Сивиллу в одиночку, — признаётся Аканэ. — Считала, что мне не хватает данных. На деле же я просчиталась со временем и переоценила терпение горожан. Тогда у меня даже мысли не мелькнуло о том, что нужно всем рассказать. Я была уверена в своих действиях, ведь поступи я иначе, развязалась бы гражданская война и жертв было бы куда больше, чем сейчас. Тогда только я могла сложить реальность и созданный Сивиллой образ в одно, и можете упрекнуть меня в излишней самоуверенности, но…

— Аканэ, вы одна из немногих, кто может озвучить подобное, не боясь услышать упрёков в излишней самоуверенности, — мягко возражает Джоджи и встаёт подле неё. — Когда вы пришли ко мне впервые, вы стояли за плечом Когами и жаждали знаний. С тех пор вы приходили ко мне когда за ними, когда за утешением, весьма своеобразным, прошу заметить, — в голосе Сайги слышится улыбка, и Цунэмори поворачивается к нему лицом, — потому что мало кто будет искать утешения у человека, что долгие годы находил забавным повышение интегральной характеристики у студентов во время своих лекций.

Цунэмори отвечает на прозвучавшую горькую усмешку несмелой улыбкой и на сей раз не пытается спорить.

— Сейчас же вами движет желание выговориться, — продолжает Сайга, — желание услышать: «Да, ты всё делаешь правильно, продолжай в том же духе», вот только я не тот, чьё одобрение вы действительно жаждете услышать.

Аканэ раздосадованно хмурится и качает головой:

— Профессор, вот только не нужно и сюда Когами…

— А кто сказал, что я о Шинье? — удивляется Джоджи. — Отнюдь, инспектор. Вы с ним как химическая смесь, что порождает хаос, вами движет бесконечное соперничество, стремление к победе и, простите, если лезу не в своё дело, желание обладать.

Цунэмори смущённо склоняет голову, пряча неожиданный румянец, и теребит застёжку на ремнях.

— Вы с ним затеяли игру, в которой нет победителей. Бой ради боя — не боитесь проиграть и знаете, что не разочаруете. А вот Гиноза Нобучика — другое дело.

— Я ни с кем не воюю, я… Что?

Аканэ перестаёт глазеть на уже вдоль и поперёк изученный книжный стеллаж и всем корпусом поворачивается к профессору. Взгляд у того лукавый и до странности довольный, словно у человека, не до конца уверенного в своих догадках и внезапно получившего их подтверждение.

— Гиноза, — повторяет он.

Цунэмори заламывает бровь и отступает на шаг.

— Меня и Гино не связывает ничего, кроме…

— Я знаю, — просто соглашается Джоджи, и Аканэ задаётся вопросом, сколько ещё раз он не даст ей закончить предложение. — Я никоим образом не пытался намекнуть на характер ваших отношений, как, впрочем, и тогда, когда мы говорили о Шинье, — в голосе звучит самодовольная смешинка, и Цунэмори корит себя за просчёт. — Я всего лишь пытался сказать, что Гиноза ваш моральный компас. Хорошо это или плохо? Сказать трудно. Но это так.

Аканэ расцепляет руки на груди, неуютно мнётся на месте и наконец садится на жёсткую кровать. Сайга отмечает, что та больше не выглядит ни подавленной, ни отчаявшейся, поздравляет себя с крохотной победой и включает кофеварку.

Удивительное дело, но никто так и не заметил, как он утащил её с общей кухни.

— А все те выводы, за которые вы упрекнули меня, — шутливо замечает он, — сделали вы сами. И, откровенно говоря, это добавляет и без того любопытной ситуации огня.

— Боже, — Аканэ закатывает глаза и облегчённо смеётся. — Подозреваю, профессор, что студенты поумнее вас не особенно любили.

— О! — восклицает Сайга. — Терпеть не могли. Кофе?

В медотсеке пришла в себя Караномори. На поверхности наконец закончился дождь. Сквозь тяжёлые серые тучи выглянуло солнце, а над беспокойно шумящим морем закричали чайки. Всё ещё никогда не было так плохо: следователи и каратели загнаны в тупик, они проигрывают сражение за сражением, мучаются в неизвестности и не пытаются загадывать на будущее.

Всё ещё никогда не было так плохо, но впервые с момента взрыва Башни иррационально, вопреки здравому смыслу и всяким законами логики впереди забрезжила надежда.