Правды нет (джен)

Самый центр города. Такой яркий, каким я его никогда не видел: черный блестящий после дождя асфальт, в мелких лужах отражаются сияющие рекламные вывески. Вокруг — стук каблуков, разговоры, шелест шин. Жители, будто мотыльки, слетаются на свет торговых центров и ночных баров и клубов.

А я оказываюсь ровно напротив небоскреба, автоматически раздвигающиеся двери которого отделаны позолотой, отражающей свет уличных фонарей. Задираю голову вверх, пытаясь увидеть, насколько высоко это здание, но макушка отеля скрыта пушистыми серо-синими облаками — через них видно мигание красных огоньков для навигации самолетов. Мягкая вспышка, будто сквозь вату.

— Пойдем, — Каллум чуть касается моего плеча, отчего я тут же вздрагиваю и перевожу на него взгляд. Он внимательно смотрит на меня. — Нас уже ждут.

Неловко киваю, оглядываюсь в надежде увидеть автомобиль, в котором меня сюда привезли, но его уже нет. Растерянно тру запястье и следую за Каллумом. Сам точно не знаю, чего жду. Будто меня просто тянут за поводок, и остается только следовать.

Смотрю Каллуму между лопаток — человек. Че-ло-век. Но почему настолько свободный и беспечный? Словно он такой же как все. Это... как-то неправильно. Наверное, поэтому я не могу до конца ему поверить.

Насколько он честен со мной? Учитывая, что сюда меня затащили силой. Почти силой... Это слишком странно.

Когда переступаем порог отеля, то оказываемся в холле, полном золотого сияния. И персонала: туда-сюда перевозят вещи, рассказывают об услугах, провожают на выход или до лифтов, — у них всех черные костюмы, а у дальней стены — стойка ресепшена, за которой стоят девушки в белоснежных блузках и с золотистыми бейджами на груди. На безупречных лицах приклеенные улыбки, а за их спинами огромная блестящая золотом надпись — «Solem».

Огромные люстры с хрустальными каплями, высокие колонны, подпирающие покрытый узорами лепнины потолок, и невероятно чистый пол, в котором можно увидеть свое хоть и нечеткое, но — отражение.

Кажется, что солнце расплавили и потратили на постройку и украшение отеля.

Становится даже как-то неловко оттого, что я стою здесь такой простой и в кедах. Переступаю с ноги на ногу и вижу под собой влажные следы от подошв. Краснею так, будто устроил свинарник в общественном месте. Вообще замечательно.

Замечаю, что слишком увлекся. Тут же начинаю искать взглядом Каллума. Он просто стоит у лифта, сунув руки в карманы и разглядывая план эвакуации. Слишком обычный. Замечает мой взгляд и кивает, чтобы я следовал за ним. Не поторапливает, не тянет, просто кивает и ждет, не делая и шага в сторону.

Если я развернусь и уйду, как он поступит? Догонит и потащит обратно или пожмет плечами и продолжит изучать план?

— С кем я должен встретиться? — все-таки подхожу к нему.

— С тем, кто ответит на все твои вопросы, — отвечает Каллум.

За стеклянной стеной лифта я могу видеть ночной город. Чуть ли не утыкаюсь лицом в стекло, разглядывая покрытые сияющими светлячками проспекты.

А потом как-то запоздало замечаю, что мы в кабине лифта совершенно одни. Каллум стоит, облокотившись на поручень, и смотрит на сменяющиеся цифры этажей ровно над дверьми. При немного тусклом освещении деталей не разглядеть, но он стоит близко, поэтому я вижу, как сжимает и разжимает челюсти — желваки двигаются под кожей медленно, но заметно. Появляется странное подозрение, что Каллум нервничает больше меня.

Сколько ему? Явно больше двадцати пяти. А если он потерял хозяина, когда ему было столько же, сколько и мне сейчас? Вряд ли ему попался кто-то вроде Алиша — на замену и какую-никакую поддержку.

По спине пробегает холодок.

— Сколько ты уже один? — спрашиваю я осторожно. — Без хозяина.

Движение желвак останавливается. У меня же появляется четкое ощущение, что это не то, о чем следовало спрашивать. Хотя вопрос закономерный.

— Достаточно, чтобы кое-что понять, — отвечает, но не смотрит в мою сторону.

— Что? — просто не могу остановиться.

Каллум переводит на меня взгляд, чуть улыбается.

— Что я не один.

Лифт мягко останавливается, дзынькает и бесшумно открывается.

Широкий коридор и двустворчатая дверь из темного дерева ровно напротив лифта. Оглядываюсь на всякий случай, но больше на этом этаже ничего примечательного нет. Пентхаус?

Каллум идет вперед. Следую за ним, невольно успокаиваясь: если встреча с кем-то будет происходить в самом дорогом номере отеля, значит, опасность для меня минимальна. Вдыхаю глубоко и долго выдыхаю, пока Каллум стучит, четко и отлажено: два длинных удара и два коротких. Похоже на шифр.

Дверь со щелчком открывается, но впускающего не видно. Каллум кивает мне, позволяя войти следом. Мешкаю, но все же переступаю порог и, пройдя немного вглубь номера, невольно приоткрываю рот от вида из огромного окна от пола до потолка: звездные столбы ближайших небоскребов и алмазные гибкие змеи пересекающихся автострад. И только через несколько секунд замечаю фигуру на белоснежном диване. Черные прямые волосы до плеч, облегающие штаны и белая блузка. А потом я вижу и лицо.

Келла?

Даже рот закрываю от такого сюрприза. Значит, она... она...

Совсем некстати — снова — вспоминаю, до чего она меня довела. Прямо в парке. Едва коснувшись. Лицо заливает краска стыда.

Сколько это будет продолжаться?

— Я думала, это займет меньше времени, — ее голос плавный, но немного раздраженный.

— Даже не знаю, кого винить в этом, — мне не нужно смотреть на Каллума, чтобы знать, что он издевательски улыбается. — Может, потеряла сноровку?

Это они обо мне?

А по голосу Келлы кажется, что она злится:

— Ты считаешь, что я...

Не знаю, насколько может затянуться эта перепалка, и просто перебиваю:

— Ты ответишь на мои вопросы? — получается сорвано. Похоже, сказывается пережитая паника.

Оба замолкают и переводят взгляд на меня. Обстановка такая же неловкая, как несколькими часами ранее на скамейке в парке. Натягиваю рукава кофты на пальцы, чтобы хоть как-то спрятаться. И жалею, что подал голос.

Келла плавно поднимается с дивана.

— Мой мальчик, — улыбается и плавной походкой приближается ко мне, — я отвечу на все твои вопросы. Расскажу тебе все тайны, — ее голос будто завораживает, — и развею все твои сомнения, — совсем близко, я отступаю на шаг, но только упираюсь спиной в стену. Боюсь отвести взгляд от Келлы. А она почти касается меня, продолжая говорить: — Я покажу тебе мир — красочный и полный страсти...

Уже не совсем разбираю слова, когда ее грудь прижимается к моей. Тело обдает жаром, будто передо мной открытая пылающая печь. Кусаю щеку с внутренней стороны, сжимаю кулаки, но взгляд Келлы обволакивает, несмотря на боль, вкус крови во рту и легкий запах алкоголя.

— Так, все. Хватит, — от голоса Каллума иллюзия дает трещину и рассыпается. — Пойдем, тебе надо проветриться, — и тянет свою сестру от меня.

Келла смеется — звонко и весело. А я только и могу, что тяжело дышать и опираться спиной о стену, чтобы не упасть от головокружения. Смех Келлы еще отдается в ушах. Провожу ладонью по лбу, стирая испарину, поднимаю взгляд с пола. И понимаю, что я остался совершенно один.

Оглядываюсь, постепенно приводя дыхание в норму. Хочу позвать кого-нибудь, но что-то не позволяет мне этого сделать: в памяти еще свежо ощущение твердой горячей ладони Алиша на моих губах в ту злополучную ночь. Провожу пальцами по рту, будто пытаясь стереть навязчивую мысль. И решаюсь осмотреться.

За выгнутой стеной из матового стекла — белый рояль на плоском широком пьедестале. Гладкие ножки мягко блестят в теплом освещении. Еще чуть дальше — домашний кинотеатр со стереосистемой. А с другой стороны — огромный аквариум с шуршащей системой подачи воздуха и вялыми разноцветными рыбками среди водорослей. Подхожу к нему совсем близко, вглядываясь. Аккуратно стучу пальцем по стеклу — рыбки тут же рассыпаются в стороны.

Почему меня оставили одного? Чтобы я тут побродил и полюбовался роскошью? А смысл?

Прислушиваюсь. Плеск? Пока иду в сторону звука, за безупречно чистыми стеклянными дверьми вижу отблески воды.

Бассейн. И все бы ничего, но через секунду из него по грудь выбирается Келла. С ее белой кожи стекают прозрачные капли, а глаза кажутся ярче обычного. Ни намека на купальник, что само по себе меня начинает дико волновать. Сам не замечаю, как провожу языком по губам — точь-в-точь как это сейчас делает Келла. Она тут же улыбается и снова скрывается в воде.

А позади меня раздаются шаги. Оборачиваюсь, думая, что это Каллум, но это оказывается кто-то совершенно мне неизвестный. Он проходит мимо меня, едва касаясь рукавом куртки и оставляя после себя запах сигаретного дыма. Тут же отступаю на шаг в сторону, пытаясь создать больше пространства между нами. Но этого не требуется — мы и так друг от друга метрах в пяти.

— Можешь присесть, — он показывает на кресло в двух шагах от меня, сам же садится ровно напротив.

Продолжаю стоять на месте.

— А можешь... не садиться, — пожимает плечами. — На твое усмотрение.

Кажется, обычный мужчина: черные волосы и глаза, смуглая кожа, — разве что правая сторона лица испещрена шрамами, очень похожими на следы от глубоких царапин. Но есть еще какая-то деталь, только я, как и в случае с Трэнтом, не могу сходу сообразить, что это.

— А что дальше? — спрашиваю, продолжая его разглядывать.

— Я о тебе слышал, — чуть прищуривается, улыбаясь одними губами. — В новостях говорили про человека без клейма.

Холодею, а в груди образуется сосущая черная дыра. Вцепляюсь пальцами в спинку кресла.

— Не стоит так переживать. Я и те ребята, которых ты уже успел увидеть, не сотрудничаем с полицией.

— Тогда что вам всем нужно от меня?

Молчит несколько секунд, потом поднимается, подходит и протягивает руку, от которой я мгновенно шарахаюсь назад.

— Вирджил.

Смотрю на его руку. Тыльная сторона в светлых шрамах, похожих на те, что на лице, а с запястья из-под рукава куртки свисают веревочки браслета.

— Вирджил? — переспрашиваю, не притрагиваясь к его ладони.

— Верно.

Стоит так еще секунды три и все-таки отводит руку.

— Твое недоверие вполне оправдано. И вряд ли мне... нам стоит торопиться, — Вирджил возвращается обратно в кресло. — Наверное, нужно начать с чего-то более интересного — для тебя. Как считаешь?

Неопределенно повожу плечом, продолжая разглядывать Вирджила.

— Я могу рассказать тебе все, что ты захочешь узнать, — предлагает он, улыбаясь более открыто.

И я понимаю, в чем же заключается эта интересующая меня деталь: клыки. Как сразу не обратил внимания?

— Для чего я здесь, Вирджил? — спрашиваю.

Он раздумывает всего пару секунд.

— Когда ты пришел в себя от дурмана Келлы, первое, что ты подумал — торговцы. Я понимаю этот страх. И я понимаю, для чего всем нам внушают подобное, пока мы еще дети: чтобы не смели сбегать от своих хозяев, какими бы ублюдками они ни были, потому что иначе можно попасть в лапы торговцев, которые могут распотрошить наши хрупкие и беззащитные тушки на органы и запчасти. Ты же помнишь эти немного нудные, но ужасающие лекции по безопасности, да?

Аккуратно киваю, пока еще не понимая, к чему Вирджил ведет. И откуда он знает о моей первой мысли. Умеет шариться в чужих мозгах? Но не могу не отметить его «мы» и «нам». Он кивает в ответ и продолжает:

— Сейчас все находится под пристальным наблюдением. Используется любая техника: начиная от подкожных чипов и заканчивая наблюдением со спутника. Страна в ужасе, в ожидании чего-то или грандиозного, или катастрофического. Неудивительно, что и на людей решили повесить какие бы то ни было жучки и камеры, чтобы можно было не выпускать их из поля зрения. Ты же понимаешь, что люди, которых все-таки покупают, от домашних животных мало чем отличаются.

— К чему ты клонишь? — все-таки решаюсь подтолкнуть.

— Нужен сферический контроль, — Вирджил изображает руками сферу, глядя мне в глаза, а я смотрю на его загорелые исчерченные шрамами пальцы и уже представляю куклу, заключенную за этими прутьями из плоти. — Со всех сторон, чтобы каждый шаг человека был заметен. Отличительный знак, будь то ожерелье, амулет, татуировка, браслет, может быть даже линзы или деталь одежды — все это ничто иное, как ошейник. Собакам тоже его надевают, чтобы знали — пес домашний, в него нельзя стрелять.

Мне не нравится это сравнение, но в словах Вирджила есть своя правда — как бы не было грустно признавать.

— В этом ведь есть и свои причины, — пытаюсь поспорить, невольно понимая, что я уже не стою, напряженно вцепившись в кресло, а сижу в нем, чуть подавшись в сторону Вирджила. — Не будь такого контроля, человек окажется в опасности в любой момент.

— Этот контроль не смог уберечь тебя от приезда сюда — хоть и с человеком, но совершенно тебе незнакомым. В чем ошибка?

Пусть Келла и обладает гипнозом или чем-то еще, Платон бы «ошибки» не допустил. Ведь так?

— Парень, я ни в коем случае тебе не угрожаю. Это на всякий случай. Я знаю, как бывает страшно, и единственный, на кого приходится полагаться — твой владелец, — Вирджил морщится и снова улыбается. — Но вот твой владелец...

— Он обо мне заботился, — перебиваю. Я чувствую кожей, что этот совершенно неизвестный мне тип может сказать что-то очень плохое про Платона. — И я не желал его смерти.

— Конечно, не желал. Такая мысль вряд ли могла возникнуть в твоей голове, — Вирджил разводит руками.

А я больше не могу это слушать:

— Я видел его тело. Видел, что с ним... сотворили, — сглатываю, сжимаю кулаки. А взгляд Вирджила меняется, становится внимательнее и серьезнее. — И если ты считаешь, что я мог это ему пожелать, ты глубоко ошибаешься.

— Так ты находился в доме, когда все произошло? — спрашивает осторожно.

Поджимаю губы и киваю. Не представляю, как можно забыть и перестать воспринимать так чутко, будто все произошло только вчера, но слишком часто приходится вспоминать.

— А убийцу ты видел?

Выдыхаю, бегаю взглядом по стеклянным дверям, на которых пляшут блики воды.

Алиш ничего не говорил по этому поводу. А Вирджил сказал, что не имеет отношения к полиции.

Просто не знаю, как реагировать.

— Нет, — отвожу взгляд в сторону. А потом снова смотрю на Вирджила.

Он — не тот, кому я обязан говорить только правду. А если он и читает мысли, то зачем задает все эти вопросы?

— Если бы я с ним встретился, тут меня не было бы, — развожу руками. — Верно?

Вирджил улыбается, едва показав клыки. Выглядит он при этом немного удивленным.

— Верно, — соглашается. — А твой новый владелец, получается, приобрел тебя не совсем законно, раз власти тебя до сих пор не обнаружили. Эти подпольные дела... Слушай, — он подается вперед, будто собираясь сказать мне нечто важное, — ты мог бы нам всем помочь.

Непонимающе моргаю. Меня просят о помощи? Даже раненый Алиш и слова не сказал. А тут... кто он такой вообще?

— «Всем вам» — это кому?

— Если ты читал новости...

О, нет.

— ...то должен знать, как мы называемся.

В голове происходит нечто, похожее на взрыв. Перед глазами немного темнеет, а звуки вокруг глохнут. Так и смотрю на Вирджила — ошарашено, испугано и растерянно.

— А-8? — хрипло.

— Видимо, наслышан.

— Вы убиваете всех подряд, — выпаливаю. — Это...

— Это совершенно не так. В новостях столько лжи, — Вирджил чуть скалится. — Мы пытаемся защитить себя и своих детей от того, что происходит в этом мире. Всю жизнь нас пичкают враньем, создавая иллюзию нашей жизни. Никто никогда не скажет тебе правды: ни власть, ни воспитатели в приюте, ни твой владелец. Владельцы всегда самые большие лжецы из всех возможных.

И ведь действительно: Алиш скрывает от меня причину того, зачем я ему понадобился, и почему он меня не убил. Никогда не отвечает на вопросы и грубо уходит от интересующей меня темы.

А Платон? Он был... более открытым в этом плане, но... Если бы я тогда был смелее и завалил его вопросами, что бы получил в ответ? То же уклончивое «может, когда-нибудь поймешь»?

Постепенно я начинаю нормально дышать. Только на Вирджила смотрю уже иначе. И вижу то, что вряд ли можно заметить на лицах окружающих: усталость вперемешку с решительностью, уверенностью в своей идее. Словно он последний герой.

— Почему я? — мой голос слишком спокойный — после всего, что на меня вывалили.

— Потому что ты человек.

— И чем я, как человек, могу помочь? — ничего не понимаю.

— А тебе разве не сказали, пока везли сюда? — теперь Вирджил выглядит по-настоящему удивленным.

— Н... нет, — нерешительно.

Он мягко улыбается и откидывается на спинку кресла.

— В А-8 только люди, Эниа.

Я просто открываю рот от такого поворота событий. Как такое может быть?

Как они все могут быть людьми? Да даже Вирджил! Ни у кого из людей нет клыков, потому что это невозможно. И мысли они читать не умеют. И глаза как у Келлы не светятся золотом, один только запах не заставляет в паху все поджиматься до боли, а потом не подстегивает искать виновницу по всему городу, чтобы просто увидеть, не отдавая себе отчета.

И единственное, что получается вычленить из кавардака мыслей в своей голове, это:

— Откуда ты знаешь мое имя?