Правды нет (джен)

В первый раз я просыпаюсь со сдавленным всхлипом. Шумно дышу, сглатываю и вцепляюсь пальцами в тонкую простыню.

В этом доме нет кровати и мягкого матраса. Спать приходится прямо на полу в кухне, рядом с духовкой. На ночь приоткрываю дверцу, включая мощность на максимум, чтобы не замерзнуть, и красно-оранжевый свет лампочки освещает мягкий полукруг. От него болят глаза, но я смотрю, не отрываясь. Боюсь снова увидеть на темной стороне век кошмар.

Во второй раз — страшнее. Потому что Алиш не спит. У него очередное задание — собирается, не замечая меня. Только холодные пальцы ужаса уже царапают горло, сжимая, не позволяя вдохнуть. Замираю, не двигаясь и все так же вцепляясь в простыню. Будто она сможет защитить, если меня вздумают убить.

Когда Алиш уходит, страх еще долго не отпускает.

И только после этой ночи я думаю о том, почему убийца мало того, что оставил меня в живых, так еще и привел в свой дом.

Тарелка громко стукается дном о матовое стекло столешницы, скользит с неприятным звуком. Пальцы едва придерживают ее за край. Взглядом — выше — по узкому запястью, предплечью. С внутренней стороны штриховка белых шрамов — аккуратных, идущих друг за другом на расстоянии примерно в пять миллиметров. Те, что ближе к сгибу локтя, свежие — тонкие красные полоски, сразу представляю, как Алиш сжимает кулак и с силой давит лезвием на кожу, пока края не раздвинутся, обнажая бордовое — полное крови — нутро.

Моргаю, поднимаю взгляд — как будто только сейчас пробуждаюсь ото сна, но все еще в своем кошмаре. Приоткрываю губы, тихо спрашивая:

— ...зачем?

Алиш не отвечает. Только опускает рукава кофты, скрывая предплечья, и садится за стол. Его ложка с тихим стуком касается керамики.

Сегодня на обед суп. Кусок жесткого мяса, зелень и три ломтика картошки. Как и вчера, и позавчера. Смотрю в тарелку, сглатываю. Есть не хочется.

— Чтобы не забывал.

Голос Алиша ровный, холодный. Всегда отвечает четко и по делу, а лишний раз открывать рот не считает нужным. Выглядит это так, словно он питает ненависть ко всему, что знает и видит.

С такими, как он, не спорят. Таких боятся и обходят стороной. И я не понимаю, за какие заслуги я попался именно ему.

Не дышу, только невольно сжимаю пальцы в замок под столом.

— Ешь, а то остынет.

Меня отпускает — не полностью, но как будто оплетающая тело паутина ослабевает.

Чуть дергаю уголком губ, смотрю на него. Смешно — услышать такое от паранорма, который может управлять огнем.

Один день похож на другой. Разница лишь в том, что иногда Алиш остается в доме — целый день не выходит из ванной, как и сейчас. Не знаю, чем он там занимается. Чувство самосохранения зашкаливает, и я не пробую даже просто подслушать.

Специально выхожу наружу, сажусь на крыльцо дома. Вблизи все выжжено. Покрытая черным земля — ровный круг по периметру отделанного металлом и закаленным стеклом здания.

Тут тихо. Спокойно. Не гневные крики на дорогах, не скрип шин по горячему асфальту. Там паника и боязнь опоздать. Здесь... время останавливается. Не нужно спешить.

Дергаю травинку, пробившуюся через полотно выжженной земли, и иду в лес.

Алиш не держит меня здесь взаперти. Я могу уйти, когда хочу. Хоть сейчас — не останавливаться и пересечь лес, выйти на одну из дорог, поймать попутку и добраться до того места, где раньше был мой дом.

Но сейчас там нет ничего, а таких как я засекают и отлавливают — как бездомных животных без ошейника. Рынок, аукцион, чужие лапающие руки, новый хозяин. И надеяться на то, что мне повезет — глупо. Такого, как Платон, уже не будет.

Пинаю носком кеда еще совсем зеленую шишку и сажусь прямо на землю. Трава густая — провожу ладонью как по волосам. Ловлю себя на мысли, что я ни разу не касался Алиша. А он — меня. Как будто мы живем по отдельности, не в одном доме.

Спина болит. Кажется, что я все-таки застудил поясницу — несколько ночей подряд спать на полу, вот и последствия. Морщусь и снова кусаю травинку. Во рту от нее сладкий привкус — липнет к языку. Так же, как и этот чертов страх при виде Алиша. Стоит только позволить себе расслабиться — стягивает будто проволокой, сдавливая внутренности. Тошнит, и пошевелиться не можешь.

Сплевываю и утыкаюсь лбом в колени. Не хочу возвращаться в дом. Пробуду здесь до вечера, убийце все равно до меня никакого дела. А потом попробую воспользоваться ванной, иначе от меня скоро начнет вонять, как от бродяги.

— Куда?

Резко останавливаюсь. Все мысли из головы вылетают — в том числе и та, которая бы пояснила, за каким чертом мне понадобилось на второй этаж. Смотрю на ступеньки — потертый холодный металл, под которым кроется гладкое и наверняка почти нетронутое дерево.

— В ванную.

Получается сипло, будто меня душат. Я сглатываю, морщусь. Не решаюсь обернуться, так и пялюсь на ступеньки, будто это не простые обшитые металлом деревяшки, а цирковое представление — невозможно оторваться.

— Мне нужно... помыться, — кашляю, чтобы голос был четче, зыркаю через плечо на Алиша, а потом снова смотрю на лестницу.

Я чувствую его приближение. Ощущение, будто меня окунают в ледяную воду — с головой. Кажется, это называется аура — когда только одно присутствие человека выбивает из колеи или заставляет переместить на него взгляд. Аура. Мне нравится это слово и то, как оно ложится на язык, но в случае с Алишем оно мне словно кости иглами протыкает.

Страшно.

Едва ли не дергаюсь в сторону, когда он подталкивает меня костяшками в спину. К ступенькам.

— Иди.

Первое прикосновение.

Не оборачиваюсь даже, киваю, поджав губы. И поднимаюсь. Держусь за перила, потому что ноги кажутся ватными и непослушными — словно мышцы атрофировались. Паршивое ощущение. Очень паршивое. Усугубляется это тем, что Алиш идет позади. Я слышу, как он дышит, или же это мое дыхание отдается эхом от стен. Скорее всего, второе, потому что Алиш — убийца, он все должен делать бесшумно. Так же, как поступил с моим хозяином. Я хочу верить, что Платон тогда ничего не почувствовал, что все произошло быстро, и он не успел понять...

— Зачем ты идешь со мной? — я хочу отвлечься. Не думать и не вспоминать. Та жизнь кончилась, а новая... и не начиналась.

Алиш отвечает, только когда мы оказываемся уже на втором этаже, возле тяжелой металлической двери. Похоже на вход в камеру пыток.

— Вода холодная. Я разогрею.

Моргаю удивленно, приоткрываю рот, а потом снова его закрываю. Смотрю в спину Алишу, на его руки, вспоминая эти шрамы. Особенно два длинных и наверняка глубоких — на запястье. И три свежих — у сгиба локтя. «Чтобы не забывал». Чтобы не забывал — что?

Вздрагиваю от неожиданного шума. Испуганно смотрю в помещение, которое в этом доме называется «ванной комнатой», и понимаю, что это всего лишь вода. Бьется о железное дно ванны, которая стоит ровно посередине. Аккуратно захожу внутрь, оглядываясь. Никаких зеркал, полочек с шампунями, мылом, гелем. Никаких окон, только впаянные в стены два тусклых светильника-бра. Металл, воздух и ванна. Дыхание перехватывает — как могила. Железная ледяная могила. Только в потолке виднеется круглое отверстие — вентиляция. А если это не она, то я сдаюсь.

Обнимаю себя руками за плечи, тру ладонями кожу, будто бы замерз. Цепляюсь взглядом за швы на черных металлических пластинах, которые опутывают всю комнату. На них видно ямки — такие же, как и на ванне, — будто бы железо было бракованное или его погнули. Мельком смотрю на Алиша — тому, похоже, интереснее наблюдать за водой, — и подхожу к стене чуть ближе, хмурясь. Язык к нёбу прилипает, когда в этих ямках узнаются очертания обычных человеческих пальцев, ладоней, костяшек. Забывшись, приподнимаю руку, касаясь... Мои подушечки пальцев идеально погружаются в следы. Нужно только немного растопырить и надавить. Но металл абсолютно твердый, я не чувствую, что он может поддаться моим хилым тыканьям.

Отстраняю руку, смотрю на нее. Кожа в черных жирных разводах — копоть. Тру пальцы друг о друга, но это только все усугубляет. В итоге с трудом вытираю ладонь о штаны, оборачиваюсь и тут же замираю. Взгляд Алиша меня словно к месту пригвождает.

— Иногда у меня не получается… справиться, — Алиш смотрит мне за спину, снова — на меня, и закручивает вентиль. Прозрачные капли срываются с крана, звонко плюхаются в наполненную до краев ванну. Что-то не то…

— Слишком много, — говорю тихо, представляя, сколько воды выльется наружу, если я туда залезу.

Алиш качает головой, встает на колени и погружает руки по локти в ледяную воду. Ежусь невольно, представляя, что это наверняка больно — кости должно ломить. Алиш не двигается, только прикрывает глаза. Я вижу, как у него напрягаются мышцы на плечах и двигаются желваки. Интересно, как он регулирует свою силу? Для воды и… для того, что творится вокруг дома. А еще — для этой комнаты, полной копоти и деформированного от силы жара железа.

Вода резко вспыхивает. Я охаю от неожиданности, зажмуриваюсь, накрывая ладонями глаза. Неприятно. Словно кто-то фотографировал меня, приставив фотоаппарат к самому носу. Пытаюсь проморгаться, а на внутренней стороне век только сплошная красная клякса — выплеснутый стакан крови. И конечно, я не замечаю, что Алиш подходит совсем близко, только вздрагиваю, всхлипнув, когда горячие влажные пальцы касаются моего подбородка, сжимают его и приподнимают, чтобы я задрал голову. Распахиваю глаза от страха, смотрю в никуда. Ориентируюсь только по очертаниям, из-за чего чувствую себя слепцом.

— Закрой, — убийца проводит твердыми подушечками по моим векам, заставляя меня снова смотреть только на алую вспышку. — Слишком ярко — для тебя.

— Все нормально.

— Не открывай. Две минуты.

Даже не интересуется, нужно мне это или нет, но, вероятно, ему известно обо всем этом лучше.

Я считаю про себя до ста двадцати, борясь с желанием хотя бы на секунду открыть один глаз. Когда дохожу до ста, замечаю, что перекатываюсь с пятки на носок. Тут же замираю на месте, едва не сбившись.

Красное пятно на веках тухнет, растворяясь в черноте. Становится легче.

Открываю глаза нерешительно. Оглядываюсь. Алиша нет. Зато вместо него на полу появилось несколько бутылочек и склянок, дверь прикрыта, а ванна оказывается заполненной только наполовину.

Вода испарилась? Вижу, как от остатков вверх поднимается белый пар, и только сейчас чувствую, что воздух густой и влажный. Тепло. Очень. Подхожу к посудине, сую пальцы в воду и тут же шиплю от боли, отдергиваясь, — кипяток.

Не думал, что Алиш настолько продуманно все делает.

Стягиваю с себя кофту, кручу вентиль и смотрю, как ванна снова заполняется. Жду, когда можно будет залезть в нее без ощущения, будто меня варят в кастрюле. В это время разглядываю и принюхиваюсь к бутылочкам. Там оказываются шампунь и мыло, а я уже и не надеялся. Улыбаюсь уголками губ, раздеваюсь полностью и плюхаюсь в ванну с головой. Хорошо.

Похоже, отсюда можно начать первую главу новой жизни. Раз уж меня в нее впихнули, даже не спросив разрешения.