В начале был Кролик (джен)

Холодно, холодно, как же было холодно.

— Алиса, держись, — тихо звучит над ухом мамин голос.

— Мам, прости, — хнычет Алиса, — я буду носить корсеты, я выйду замуж за кого скажешь, но забери меня отсюда, я не могу здесь.

— Алиса, — мамины губы касаются лба, и становится чуть теплее, — тот мир нам чужой.

— Но и этот не наш.

— Держись, Алиса, я скоро буду.

Алиса, ежась, вскочила на постели. У постели стояла Мирана. Бледная, в ночнушке, с кинжалом с руке.

— Ваше величество? — на долю секунды Алиса даже стала подозревать, что Королева хочет ее убить, но зачем бы ей это было нужно?

— Ты кричала, — произнесла Белая Королева, — Алиса, в комнате идет снег.

— Простите, ваше величество, — Алисе хотелось реветь, до того было холодно и тоскливо, — Нивенс еще не вернулся?

— Нет, — Мирана помолчала, а затем присела на кровать к Алисе, — побыть с тобой?

— Не хочу отягощать, — пробормотала Алиса, пряча взгляд. Она хотела.

Мирана усмехнулась и придвинулась ближе, приобнимая за плечи.

— Спи, Алиса, и не тревожься, Бравным Воинам нужно высыпаться.

— Вы в меня верите?

— Тебя привел Нивенс, — улыбнулась Мирана, надавив на плечи Алисы, и, заставив ее лечь, легла рядом, — а ему я верю даже больше, чем себе.

— Я все никак не пойму — как? Вы и Кролик...

— Это долгая история, — Мирана провела по лицу ладонью, — знаешь, я столько раз пыталась его убить, что потом поняла — проще выйти за него замуж.

Алиса хихикнула:

— Он славный.

— В тебя верит, этому ты рада?

— Да, госпожа.

— Он верил и в меня, — тихо пробормотала Мирана, — и Блад верил. А мне иногда кажется, что все это зря, и Ирацибета действительно лучшее, что может случиться с Нижнекраем.

Алиса охнула.

— Ну-ну, я знаю, что она убивает и казнит, — произнесла Мирана до озвученных возражений, — но Алиса — ты совсем меня не знаешь. И я всегда была к темноте куда ближе

Мирана сдерживала холод недолго. Алисе стоило уснуть лишь чуть глубже, и снова стало холодно. Но Алиса видела сон. Мерзла и видела. Она видела, как летит над Марморией, над распахивающей свои объятия Мельничной Долиной, над Фарфоровым городом.

И там — лежат среди осколков, обагренные кровью, три фигуры. Шляпник, аж с двумя отрубленными руками, Заяц без головы и худенький парнишка с алыми волосами и с кровавым пятном на красно-синей рубашке в ромбик.

— Дам, — ахнула Алиса, просыпаясь, и уставилась в лицо матери.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась Джейд Лидделл.

* * *

У них всегда была одна душа на двоих. Кто-то говорил, что в каком-то мире близнецов разделяют пополам особым ритуалом, чтобы они росли отдельно друг от друга, своими жизнями, отдельными личностями. Дам не мог себе представить, каково это — остаться совсем одному. Но сейчас — сейчас казалось, что в груди торчит нож. Слез не было — он их выплакал еще до того, как остановил сердца всем картам, которых собрали они с братом, и верхом на наспех собранной железной лошади сбежал из замка.

Ему всюду мерещились разводы крови на стенах. Сдерживаться от отвращения, усугубляющегося гнилостным запахом лжи, стало трудней с каждой минутой. Раньше сдерживал Ди; бросить светлого братца в таком рассаднике Тьмы, как Червовый Дворец, Дам никак не мог. Да и кто бы успокаивал, когда голова начинала трещать от усталости? Кто бы обнимал и утешал, когда лжи становилось слишком много.

Люди не могут без лжи, это Дам смог вынести из детства. С тех секунд, как он едва не утопил Алису за один лишь фальшивый отзыв о мороженном, минуло много времени, и пришлось ознакомиться с неприятной истиной — лгут абсолютно все. Даже брат, без которого Дам рисковал резать глотки всем лгунам на пути. А если и Ди не верил в то, что может спасти всех жертв ведьмы, значит, и Даму следовало, сжимая зубы, терпеть окружающих лгунов. Терпеть, слушать успокаивающие песенки Ди по вечерам и собирать, собирать кукол.

Но теперь — сердца будто и не было вовсе. Просто Часы, тикавшие в груди. Зачем Джулиус делал двое часов для братьев, которым друг без друга и жизни-то не было? Кто-то мнит, что нельзя прожить без любовника или возлюбленного — а как прожить без правой половины туловища? Как прожить, если вырвали легкие, а дышать нужно? Ты ведь не любил своих легких, но без них — тебе уже не жить.

Одно лишь было хорошо — свобода. Холодный ветер бил в лицо. Скрипела жестянка, надетая на палку, которую Дам называл лошадью. Хотя голова походила на лошадь, Дам дело свое знал.

Вслед уже лениво махала лопастями старая мельница Хайтоппа. Наверное, стоило заглянуть, но Дам сейчас сам не знал, что сказать Терранту.

Его вело какое-то идиотское настроение делать то, что кажется необходимым. Так, например, оно требовало вызвать Чешира — и он это сделал еще перед тем, как сбежать.

Оно требовало прибыть в Фарфорию — и вот уже родной Чашечно-Чайниковый город раскинулся перед Цветным Джокером. На арену-блюдце было больно смотреть, так хотелось увидеть там шатер маминого цирка. Так хотелось снова увидеть, как она глотает шпаги или выживает в проткнутом со всех сторон мечами шкафу.

Одиноко стоявший у кромки леса неподалеку от разрушенного поселения фарфоровый домик-чайник с потрескавшейся крышей и обросший плющом уже давно не принимал в себе никаких гостей. Кроме последних нескольких дней. Казалось, никто не входил туда и уж тем более не выходил, но сегодня вечером в доме будет гореть свет. Фарфория пустовала уже несколько десятков лет. Кто в здравом уме вообще мог там поселиться?

— Хочешь есть, Ди? — у Дама устали руки, и он нарушил тишину, царившую в доме, скатывая восковые шарики с пальцев.

Впрочем, чего спрашивать? Он ведь не ответит. Ди убил Стейн.

Старая мастерская дедушки. Как много воспоминаний связано с этим местом. Здесь Ди и Дам создали свою первую куклу — простую деревянную игрушку с очень длинным носом. Она даже не ожила. Но дедушка, когда ее увидел, долго смеялся и сказал, что она жутко похожа на папу, когда тот еще был куклой.

— Домой вернулся, малыш? — раздался скрип над головой. Дам развернулся. В отличие от всяких параноиков, даже будучи напряженным и ожидающим атаки, он мог узнать голос старого сверчка, который читал им на ночь сказки, если у мамы представление приходилось на вечер.

— Сверчок? — недоверчиво переспросил Дам. — Ты жив?

— А что со мной станется? — Сверчок по-стариковски улыбнулся. — Первое время я жил у троюродного брата, но Абсалем — не лучший сосед и собеседник, так что я перебрался обратно сюда. А где твой младший братец-обалдуй? О-у-у… — он затих, наконец обратив внимание на то, чем занят Дам. — Сочувствую.

Дам промолчал.

— И что будешь делать?

Дам только повел плечами.

— Я делаю то, что кажется нужным.

— Когда-то твоему деду уже удалось невозможное, — произнес Сверчок, засунув руку в щель в стене и пытаясь оттуда что-то достать. — Он создал живую куклу. Говорят, даже вложил туда часть своей души. Возможно… А потом… однажды произошло чудо — кукла стала человеком…

— Эрея не видел? Должен был прийти.

— Коты никому и ничего не должны, — мурлыкнул Чешир, задевая сверчка хвостом.

— Поговори мне еще, хвостатый, — ворчливо отозвался Дам. Кот слетел к нему на колени и полез пушистой рожей к лицу. Обычные коты были раза в три меньше Чешира, и лапы, сейчас устроившиеся на плечах Дама, были довольно тяжелыми. А все равно стало чуточку теплей. Боль слегка пригасла. Совсем слегка. Как может пригаснуть лесной пожар от ведра воды.

— Ну что тебе, Алый? — мурлыкнул Чешир на ухо, и Дам болезненно сморщил нос. От пары Алого и Белого Джокера осталось лишь пустое место. Один Дам себе Джокера не напоминал ни капли, ведь не даром Джокерами были только близнецы. А ведь по идее он был Цветным Джокером — перебивавшим Белого брата.

— Чешир, вырежи мне глаз.

Кот аж свалился на землю от неожиданности.

* * *

Ветра сегодня уделяли особенно много внимания мельничной долине. Старые заброшенные мельницы скрипели и тихонько помахивали обветшалыми крыльями.

Красные Карты окружали мельницу Терранта Хайтоппа, все никак не решаясь, кому первому войти внутрь. Стейн морщился, но кукол у него в распоряжении осталось всего семь, тех, кого он обрабатывал после Кукольников лично. Остальных чертов Джокер просто остановил. А Стейну катастрофически не хватило пока времени запустить в каждую по корешку тьмы, чтобы разбудить уснувшую магию кукольников.

— Э-эй! Ты, хмырь одноглазый, мозгами обделенный, — из-за дверей сарая выглянула наглая рыжая морда коровы. — Ты какого бычьего хвоста забыл в нашей халупе со своими рыцарями-недоумками? Хозяина нету дома, и тебе тут делать нечего.

Мурка оттолкнула тяжелую дверь мордой и вышла наружу, покачивая хвостом. Будь дома Шляпник — обязательно бы унял подругу. Мурка была животным с характером да и не сдержанным на язык. Валета раздражала одна лишь ехидная коровья рожа. А корова ничуть не умолкала:

— Как же ты верен своей пассии. Даже семье не был так верен. Я ж тебя еще таким мелким недомерком помню, — Мурка просто откровенно издевалась и плевалась ядом. — Это ж сколько тебе твоя жабистая королева уродов поощрений подарила, что ты ей так преданно служишь? — корова умолкла на мгновение, а затем гнусно расхохоталась, уткнувшись лбом в забор, явно представив нечто неприличное.

Взгляд Стейна ясно выражал, с каким бы наслаждением он заживо коптил на вертеле наглую говяжью тушку. Причем желательно под мучительные крики этой жертвы кулинарии.

— А хотя нет, что это я? Будь все так, и ты бы наоборот бежал от нее на край света, если ты, конечно, не любитель экстрима и различных извращений, — сквозь смех напополам с мычанием прохрипела Мурка.

— Схватить и корову тоже! — рявкнул покрасневший Стейн бездействующим картам. Его нервы все же не выдержали давления со стороны рыжей коровы. Мурка умела доводить до белого каления. — Повар как раз жаловался, что мясо заканчивается, — подуспокоившись, добавил Валет.

— Э-эй, господа рыцари, спешу заверить, что у меня весьма жесткое мясо, — нагло заявила корова, отпихивая подошедшую сбоку Восьмерку задом. Летел Восьмерка непозволительно долго. Ближайшее дерево, в которое он врезался, находилось в метрах двухстах.

Семерка тоже не избежал участи быть избитым Муркой. Отпечаток копыта был отчетливо виден на покореженном шлеме отрубившегося рыцаря.

Из нападающих нетронутым остались только незаметный Шестерка и Девятка. Последний нервно оглянулся на сраженных коровьей мощью товарищей и покрепче перехватил копье.

— О, какие любопытные мужчины, — елейно промычала Мурка. — А вы мне нравитесь...

Она медленно поднялась на задние копыта и встала во весь свой исполинский рост. Колокольчик на шее тревожно зазвенел. Карты сглотнули.

— Ну что, мужики, кто здесь хочет тепла и ласки дамского тела? — спросила Мурка, качнув выменем.

Шестерка ничего не ответил. Бедняга просто потерял сознание. На ногах остался лишь Девятка. Но как же ему было страшно. Хотелось бросить свое копье и позорно дезертировать. Даже весьма высокий в королевском войске, после Капитана, разумеется, Девятка напротив Мурки выглядел словно Давид против Голиафа.

— Ну иди ко мне, я тебя покатаю, — ласково протянула корова. — Ну или ты меня.

Нервы бедного Девятки не выдержали, и он отправился вслед за Шестеркой.

— Пф-ф-ф... Слабаки, — Мурка презрительно фыркнула и подняла взгляд на Валета.

— Уходим! — крикнул Стейн Десятке, моментально открывая портал на Угрюмый Брег. Плевать на откат. Потом отдохнет. Но против этого пятнистого демона у них двоих не было шансов. Если Хайтоппа нет — а он не вступился за свою любимицу, — значит, и искать нечего.

— Стоять! От меня живым еще никто не уходил, — корова на всех парах помчалась в сторону беглецов.

— Валим отсюда! — уже не стесняясь возопил Стейн. — Она какая-то чокнутая!

Портал полыхнул черной бездной Червы, и Валет с Десяткой исчезли в мгновение ока, оставив Мурку одну. Корова прищурилась.

— Как жешь, скотинка — да без присмотру? Надо вызывать хозяина.

И тряхнула головой. Колокольчик, висящий на шее, казалось, безгласый, зазвенел. Мало кто знал, что звонил он исключительно когда желалось Мурке. А где-то в Верхнем Мире один очень изворотливый капитан корабля вздрогнул и растворился туманом прямо на глазах противника, только-только захотевшего порубить исчезнувшего на капусту.