Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Эмилия

Часть 2

После визита к деду стало немного легче — словно рухнули какие-то невидимые преграды, и она перестала ощущать внутреннюю скованность рядом с ним. Эта робость была не внешней — она жила глубоко внутри. Серафим был частью жизни, которая ей была незнакома, частью неизвестного времени, и сам не стремился стать хоть немного понятнее. Только осознав, что им обоим дорог один человек, впервые обняв его в сознательном возрасте, она почувствовала, что маг — не просто не чужой, а роднее быть просто не может.

После этого Эмилия начала мучиться с новой силой, не понимая, как ей его называть, что объяснить первому отцу… или второму? А кого тогда считать первым? И правильно ли вообще — чувствовать что-то хорошее к тому, кто настолько… плохой?

Маг сжимал кулаки, едва услышав, как Скорпиус рассказывает Гроверу о важности доступности магии для всех, включая маглорожденных. Он повторял эту речь не раз, говорил долго, а парень лишь смеялся в ответ — но Эмилия слов не слышала. Она смотрела на костяшки пальцев отца, сжимавшего то бутылку с напитком, то телефон — они каждый раз белели, а выразительные губы, которым девчонки могли бы только завидовать, превращались в тонкую линию. Лицо оставалось спокойным, глаза — холодными, и наружу не прорывалось ни единой эмоции.

Однако внутри у девочки при взгляде на него всё холодело — её родным отцом был маг, чья темнота и преданность идеям Тёмного Лорда не вызывали сомнений.

Он буквально сдерживал ярость усилием воли, заслышав в своём доме речи о «свете», и что-то подсказывало Эмилии, что эта ярость — не безобидна. В следующий раз, когда Малфой при Серафиме вновь решил поспорить с Гровером, а последний реагировал скорее с юмором, чем со злобой, она просто перебила его и заговорила о магловском театральном кружке, куда записалась от скуки.

Долго она не могла понять, почему так поступила, но, однажды поймав на себе едва заметную улыбку отца, наблюдавшего с крыльца, как она мучается с посадкой роз, но упрямо не хочет просить помощи… Эмилия осмелилась признаться себе, что берегла вовсе не Скорпиуса.

Крыльцо дома, как и заднюю веранду, она упросила Серафима изменить, чтобы дом выглядел хотя бы жилым. Появились навесы, яркие цветы в больших кадках, даже небольшая качель, укрытая связанным ею кружевным покрывалом.

Одним солнечным утром, когда она всё ещё пыталась оживить свои трижды увядшие розы, а Серафим лениво покачивался на той самой качели, пил кофе и философски вздыхал при виде её жалких потуг, к дому подошёл человек в строгом костюме.

— Мистер Долохов, приветствую! Вам всё ещё не скучно без соседей? — приветливо выкрикнул он.

Полный, невысокий мужчина вытирал платком вспотевший лоб, хотя было вовсе не жарко, и утренняя прохлада не сменилась зноем. Почти лысый, в очках, он выглядел взволнованным, но решительным.

Из дома выбежал Барти в пижаме, тоже с чашкой кофе, и сердито на неё посмотрел. Эмилия тут же вспомнила о палочке и быстро сменила её на садовую лопатку, но заниматься садоводством уже не могла — только напрягла слух, чтобы не упустить ничего интересного.

— Доброе утро, Джонатан, — поздоровался отец. — А вам не надоело восемь лет задавать один и тот же вопрос? Мне — нормально!

Посетитель невесело хмыкнул и окинул улицу грустным взглядом.

Они уже успели узнать у Серафима, почему в соседних домах никто не живёт.

— Не хочу, чтобы по утрам мне кричали «доброе утро», — буркнул он как-то в ответ на их любопытство. — Раздражает.

— А по вечерам — «добрый вечер»? — хохотнул Барти, но под суровым взглядом отца быстро осёкся. — Молчу-молчу, раздражённый ты наш…

Эмилия была согласна с отцом — зачем ему вокруг маглы, от которых приходится скрывать каждый шаг? Пустынная улица, в центре которой их дом, а по краям — приятные старички, её вполне устраивала.

— Здесь дорогие дома и земля… Миллионы стоят! — вновь обратился к отцу посетитель. — Стоили… У вас постояльцы, мистер Долохов?

— Родственники гостят.

— Не тесно им?

— Им тоже нормально!

Посетитель сделал пару шагов к крыльцу, глядя себе под ноги:

— Мы разорены. Эти дома нас уничтожили… Наши дети остались без будущего, без образования… Мы вложили в них всё, что имели. За эти годы налоги всё съели!

Серафим скривился с явным пренебрежением:

— Зачем вы рассказываете это мне? Я работаю в полиции, а не в налоговой!

Мужчина кивнул:

— Судя по вашему дому, работать там выгоднее, чем в налоговой…

— Наследство, Джонатан.

— Грузовик, мистер Долохов!

Губы отца скривились в ухмылке, но уголки дрогнули — выдав нервное напряжение.

Пока Серафим молчал, не выдержал любопытства Барти:

— Какой грузовик?

— Пятый! — с готовностью ответил ему магл. — Пятый грузовик сносит с дороги тех, кто едет сюда смотреть эти дома… Не минивэн, не седан… Это всегда рефрижераторы на двадцать тонн, мистер.

Он подошёл ещё ближе к отцу и вдруг так сильно помрачнел, что буквально изменился в лице:

— Вашим родственникам дома не нужны? Случайно? Компания уступит любой процент…

Эмилия не дала ему ответить — вскочила и с ужасом закричала:

— Они живы?!

Визитёр резко обернулся к ней.

— Мисс, загуглите вес таких рефрижераторов с грузом, — развёл он руками. — Они всегда мертвы! А потому абсолютно неплатёжеспособны! Ну разве это не печально?

— Очень печально, трагедия, — отец равнодушно повёл плечами. — Пятая, говорите? Почему раньше не рассказали?

— Сложно так сразу ответить, — пробормотал мужчина. — Так как вам моё предложение?

— Обязательно его рассмотрю, — ответил Серафим и бросил на неё мимолётный взгляд. — Созвонимся.

Розы её больше не радовали — она поняла, что им тут не место. После ухода человека, которого отец назвал риелтором, Эмилия бегом поднялась в свою комнату и заперлась изнутри.

Внизу раздавался резкий, гневный голос Барти — он не сдерживался, крича на отца, а тот лишь молча слушал, даже не огрызаясь. Это был не крик удивления, не осуждение и не требование снять заклятие. Нет, причина его возмущения была абсолютно иной — если во двор и дальше будут приходить посторонние, раскрывая его тайны перед ребенком, он что-нибудь придумает, и она больше сюда не вернётся.

Тело внезапно залихорадило, будто поднялась температура. Эмилия упала на кровать и прикусила губу. Барти отлично знал, с кем имеет дело, и не требовал от мага чудес. Специально или не специально, но темная магия настоящего темного мага не могла работать, не причиняя вреда.

Другой отец обязательно зашёл бы к ней, что-то сказал, дав время остыть, но Серафим был совсем иным человеком. Он мало разговаривал, плохо понимал, каких слов от него ждут и не стремился занять место Броуди.

На следующий вечер они провожали Скорпиуса — он уходил в другой дом, каким-то образом залечив раны быстрее, чем ожидалось. Никто не думал, что Серафим захочет присутствовать: обычно тот возвращался с работы глубокой ночью, но в этот день пришёл раньше, к семи. На мгновение Эмилии показалось, что Малфой ему обрадовался, а ведь он тоже знал о старом приятеле всё…

— Ты в Лондон? — спросила она.

— Да, там встречусь с Монти, — ответил Малфой с улыбкой. — Не скучай, скоро и тебя заберём!

Они стояли на заднем дворе, не зная, что ещё можно сказать. Это было прощание не просто надолго — все расходились в разные стороны.

Скорпиус предложил Барти вернуться с ним ещё на днях, но тот отказался. Он крепко сдружился с Аланом и ждал только, когда Серафим приведёт в порядок его документы, впишет в пространство правдоподобную легенду, обучит азам и примет в отдел. Он сказал Эмилии, что чувствует себя готовым работать с её отцом, что тот спас ему не только жизнь, но и душу. После чего заглянул ей в глаза, но она отвернулась. Крауч изо всех сил пытался улучшить образ Серафима, потемневший после прихода риелтора, но не настолько она была наивна, чтобы не понимать подобной уловки.

— Серафим? — окликнул Скорпиус.

Они сдержанно пожали друг другу руки, после чего Малфой достал из нагрудного кармана сложенный альбомный лист и протянул отцу.

— Это тебе, держи, — сказал он тихо.

Серафим развернул бумагу. Эмилия, хоть и не решилась заглянуть через плечо, едва удержалась от искушения.

— Он мне тогда очень понравился… — голос отца дрогнул.

— Это самый первый. На нём все ещё живы, никто не ушёл, — кивнул Скорпиус. — Вилфред, Нетта, Эдита, Мерида... Там ещё Кайл за столом, играет. Хорошее было время, счастливое, да?

Серафим шумно выдохнул и чуть наклонился, сжав рисунок в руках.

Эмилия не сразу поняла, что происходит, но Барти заметил первым.

— Серафим, не плачь… — негромко сказал он, кладя руку ему на плечо. — Все когда-то уйдут. И мы тоже...

Чёрно-белый мир, в котором она жила, рушился у неё на глазах. Отец не должен был выглядеть сломленным, а Крауч — утешать того, кого всю жизнь называл чудовищем. Он твердил ей, что Пожиратели — бездушные палачи, но теперь оказалось, что он сам среди них вырос. Они были не только преступниками, но и его друзьями, с которыми он делил детство. Они смеялись, спорили, строили планы, а потом… кто-то погиб, кто-то превратился во врага, а кто-то стоял перед ней, сжимая в дрожащих пальцах пожелтевший лист бумаги из прошлого.

Эмилия невольно почувствовала себя обманутой. Её учили бояться тьмы, внушали, что она чужая, страшная… Но почему никто не сказал, что всё гораздо сложнее? Почему никто не предупредил, что реальность — другая?

Скорпиус судорожно моргнул, на глазах выступили слёзы, но он поспешно начертил руны и аппарировал — словно не мог оставаться здесь ни секунды дольше.

Когда стемнело она вышла из своей комнаты в поисках Серафима, но Барти сказал, что у него еще есть работа, он ушел и вернется поздно. Эмилия твердо решила его дождаться.

Она гуляла по дому, уговорила Крауча открыть ей подземный этаж, хотя и без него на днях подсмотрела новый код, в чем побоялась признаться. Там они вместе перечитали последние выпуски Пророка. А после даже попыталась посмотреть магловский фильм в гостиной, но быстро потеряла к нему интерес. Мысль о рисунке не давала покоя, но рыться в чужих вещах девочка, конечно, не собиралась.

От отчаяния она решила написать Алану, хоть отец и бесился от их переписок. Она часто спрашивала его, когда Серафим вернется, и всегда получала неизменный ответ. Мужчина писал, что работы очень много, начальство работает больше всех, и вообще приходить домой после полуночи в их профессии — нормальное дело.

Привет. Спишь?

Гораздо важнее почему не спишь ты?

Отца жду. Ты знаешь, когда он вернется?

Серафим в 18:00 закончил.

Он снова ушел.

Алан что-то написал и стер.

Да, там старое дело подняли, рук не хватает. Сортируют документы. Тридцать коробок.

А ты?

Меня пожалели, завтра задержусь. Спи, Эми.

Хорошо, спокойной ночи.

После паузы Алан написал первым.

Тебя одну оставили?

Нет, я не одна.

А с кем?

Эмилия возмущенно фыркнула в экран, хорошо понимая, о чем он спрашивает.

Без Гровера!

Отлично, спокойной ночи.

Чем он тебе не нравится? Мы дружим!

Тем, что существует. Его главный минус.

Почувствовав желание запустить телефоном в окно, Эмилия поняла, что переписку действительно лучше закончить.

Пока!

В ответ пришёл только храпящий смайл, и она разозлилась.

Побегав по коридору взад-вперед, девочка почувствовала, что злость прогнала всю сонливость. Она взяла в руки телефон и внимательно перечитала их с Аланом короткую переписку.

— Эмилия, спать! — из своей комнаты выглянул Барти.

— Ага, иду… — пробормотала она.

После этого она зашла в спальню, опустилась на край кровати, щелкнула выключателем — и темнота обволокла комнату, словно плотное одеяло. Сделав пару легких прыжков, она добилась характерного скрипа пружин — звука, который должен был убедить Барти в том, что она легла спать. Свет в коридоре стал тусклым — значит он погасил его у себя.

Эмилия осталась в полной темноте, положив ладони на колени и прислушиваясь к собственному сердцу. Оно било тревогу. Алан ей соврал — и не в первый раз.

Отцу не нужно было ковыряться в коробках, чтобы что-то в них рассортировать, пусть даже в присутствии других маглов, тем более ночью. Он смело использовал на работе магию и не тратил бы свои силы на подобные пустяки, а придумал что-то другое.

Магию использовать запрещалось только лишь на верхних этажах дома. Стоявший на полупустой улице, он не должен был светиться на магических радарах, пусть даже и был защищён чарами — осторожность превыше всего.

Оставалось надеяться, что он хотя бы часть этих ночей провел с какой-то женщиной, а им просто не захотел признаваться. Грубо говоря — их почти насильно поместили в его жизнь, и девочка до сих пор не понимала, почему отец доверил её Серафиму, а тот вдруг взял и согласился. Уговоры самой себя не помогали — сердце всё еще билось, словно предчувствовало что-то ужасное. Объяснения этому чувству не было, но оно буквально делало ноги и руки ватными от липкого страха.

Желание понять, почему Серафим так часто исчезает из дома, оказалось куда сильнее интереса к рисунку. Эмилия собрала волю в кулак и решилась на хитрость, преодолев страх.

Отец, возвращаясь с работы, никогда не шел ни в спальню, ни на кухню. Его путь всегда лежал вниз — за массивную дверь, скрывавшую от посторонних глаз ту часть дома, где начиналась его настоящая, закрытая жизнь.

Там, в полутемном подвале, его мир оживал: стояло любимое кресло с тапочками возле него, в раковине порой оставались чашки с недопитым кофе, а в пепельнице копились окурки. Именно там витал его запах — терпкий, с нотками магии, табака и бумаги.

Это было святилище тайн: стеллажи, уставленные книгами, древние артефакты, наградные значки департамента полиции, старые школьные конспекты по темным искусствам, пергаменты, исписанные мелким резким почерком. В этом мрачном уголке хранилось всё, что он по-настоящему считал своим — и, возможно, там же она узнает ответ на свой внезапно возникший вопрос.

Проникнув в помещение, Эмилия немного посидела в уютном кресле, а затем прошлась вдоль стен, рассматривая вещи. Возле письменного стола она остановилась — на нем стояла такая же колдография юной матери, как и в его магловском кабинете. Девочка поспешила отвести взгляд от неё, чтобы не расплакаться, и вдруг заметила на краю столешницы тот самый альбомный листок.

Она осторожно взяла рисунок в руки и жадно впилась в него взглядом, коря себя за невнимательность. Как она могла не заметить его раньше, когда была здесь с Барти?

На грубовато затенённой бумаге был нарисован небольшой зал — мрачноватый, с круглым чёрным столом в центре. Девочка сразу узнала за ним дядю матери — его невозможно было спутать с кем-то другим. Остальные сидели на зелёных диванах вдоль стен. Пришлось приглядеться, чтобы рассмотреть их. Все выглядели молодыми, красивыми, полными жизни. В глазах у каждого — энергия, в лицах уверенность, а в позах ощущалась свобода и легкая наглость. Скорпиус очень точно передал дух того времени — бесшабашного, живого, но уже несущего в себе нечто опасное.

Серафим оказался ближе всех к зрителю, будто стоял рядом с художником — чуть в стороне от остальных, но всё равно в гуще событий. В руке у него тлела сигарета, и тонкая струйка дыма поднималась вверх, растворяясь во мраке. Полуулыбка его была насмешливой, но совсем не злой — скорее уверенной. Он показался Эмилии пугающе, неправдоподобно красивым. Сейчас отец выглядел иначе — старше, сдержаннее, но всё равно оставался тем, от кого трудно отвести взгляд. Если в юности он и вправду был вот таким… У матери не было шансов.

В дальнем углу, почти затерянная в полумраке, сидела Мерида — простое короткое платье подчеркивало её хрупкость и уязвимость, но девушка смеялась, слегка запрокинув голову. Рядом с ней сидел обаятельный черноволосый парень, к которому она доверчиво прижималась и, судя по её виду, он говорил что-то очень веселое. Эмилия быстро положила рисунок на место и передернула плечами от отвращения.

Гарольд Снейп возле мамы — эта та картина, которой она предпочла бы не видеть.

У неё не было плана — она просто хотела встретить здесь отца, но плохо понимала для чего. Застать врасплох? Задать вопрос так, чтобы он точно не отвертелся?

Глупость таких планов она осознала, когда услышала его легкие шаги на лестнице и поняла, что вместо ответов сможет получить только выговор, парочку запретов и наказаний. Перепуганная, она юркнула в темный угол, скрывшись за стеллажом с книгами, и прижалась к стене.

Серафим первым делом направился к умывальнику, и было в том, как он яростно мыл руки, что-то ей неприятное. Она хотела было посмотреть, что отец так тщательно смывает, но в помещение ворвался Барти.

— Серафим, тебе стоит обновить легенду! — зашипел он, осторожно закрывая за собой дверь и бросая взгляд наверх, где якобы спала Эмилия.

— Что случилось?

— Алан написал ей, что ты ушел вовремя, а потом «вспомнил» про какие-то коробки и сортировку!

— Не мог ничего лучше придумать? — бросил отец с раздражением.

— Он детектив, а не детский писатель!

— Ждала?

— Рисунок посмотреть захотела.

Серафим обернулся к письменному столу.

— Так вот он!

Крауч недовольно цокнул языком.

— Не заметил, моя вина… А что ты там так долго смываешь?

Затем сделал шаг вперед, и Эмилия увидела, как Барти тут же закрыл рот рукой и отвернулся.

— Кровь обязательно в дом тащить? — сдавленно спросил он через мгновение.

— Нет, никогда так не делаю, просто сегодня не вышло иначе…

— Почему водой?

Замерев, маг опустил взгляд на свои руки.

— Не знаю, приятнее…

— Ты свои желания точно контролируешь? Старушек в подворотнях не расчленяешь? Только по делу?

— Не догадываешься? — он даже усмехнулся, не проявив ни капли раздражения.

— О чём?

— Подумай, Барти.

— Ааа… — протянул тот с пониманием. — Завтра я могу за ним не следить?

— За кем?

— Понял я, понял…

Эмилия боялась, что её выдаст стук зубов или подступающая к горлу тошнота, и держалась из последних сил.

— Ну… ладно.

— Ладно? — отец искренне удивился. — Три жертвы!

— Я не могу сказать «хорошо», Серафим… Ты правда не понимаешь?

— Подумать можешь, а сказать не можешь? Какое светлое лицемерие…

Барти тяжело вздохнул:

— Броуди тебе дочь доверил, зная о твоей охоте. Это тоже лицемерие? Мы принимаем все твои стороны, приходится, но хвалить — не будем.

Немного помолчав, отец успокоился и перестал тереть руки мочалкой.

— Хорошо, не хвалите, — он кивнул. — Эмилии скажи, что у меня бывают… свидания.

Барти воспрял духом — идея ему явно пришлась по душе.

— Про любовь ей понравится!

— А почему она так поздно ложится?

Мужчина развел руками:

— Ну в восемь вечера я её в пять лет укладывал — и это тоже было непросто!

Печально улыбнувшись, отец покачал головой.

— Заберите её от меня, и быстрее…

— Хандришь?

— Броуди не только ради безопасности…

Крауч его резко перебил:

— Это всем очевидно, Серафим… Он почему-то считает — вы друг другу нужны.

— Он сильно ошибается, мне за неё страшно. Оставил её у вас только чтобы от себя уберечь, а сейчас… Зачем?

— Ты не Гарри!

— Да все мы — немного Гарри… Ты тоже в обморок не упал, — он поднял руки и покрутил ими перед лицом Барти. — Не заметил?

— Пошли спать, Серафим.

— Уговорил, — отец зевнул. — Кстати, Гровер с утра приедет…

— Опять?! Может, ему дом купить? Тот, что напротив? Я его там закрою и подожгу…

— Какой ты кровожадный, Барти, — Серафим рассмеялся, открывая дверь.

— Тебе задницу щекотали когда-нибудь? — процедил тот сквозь зубы. — Нет? Вот и молчи!

Когда их шаги стихли на втором этаже, и обе двери в спальни захлопнулись, Эмилия, наконец, осмелилась покинуть своё укрытие. Мелкими шагами она добралась до кресла и опустилась в него, обессиленная. Помещение освещала лишь тусклая красная лампа над дверью — она будто держала её в реальности, не давая грохнуться в обморок.

Они все — немного Гарри. Даже она.

Эмилия поднялась в спальню, словно во сне. Ноги сами несли её вверх по лестнице, пока разум тщетно пытался справиться с услышанным. Её шатало от потрясения, а мысли путались. Она бросилась в ванную и едва успела схватиться за край раковины — как тошнота накрыла с головой. В те минуты в ней словно что-то оборвалось, не выдержав столкновения с правдой. Эмилия была бы уже несказанно рада, будь Серафим просто жестоким Пожирателем, как дед, но всё оказалось страшнее.

— Он убивает людей и ему… нравится, — прошептала она своему бледному отражению в зеркале и расплакалась. — Ненормальный…

Она тяжело дышала, цепляясь за раковину, пока по щекам катились слёзы. Мысли путались.

Как мог убийца, которого её учили бояться, оказаться тем, кто вызывает у неё теплые чувства? Как Барти — тот, кто годами учил её, что тьма — это бездушное зло, — мог молча принимать его сущность? А как мог отец — человек, всю жизнь повторявший, что тьму необходимо избегать любой ценой — отдать её именно в эти руки?

Шум шагов вывел её из оцепенения. Серафим шел быстро и, когда появился в дверях ванной в одних штанах, лицо у него было растерянным и испуганным, не жестоким. Ни следа убийцы — только спешивший к дочери отец, искренне обеспокоенный.

— Эмилия… — Серафим сделал шаг, но не подошёл слишком близко. — Что с тобой?

Она не знала, что сказать, потому что не знала, что чувствовать к тому, кто стоял перед ней — со светом в глазах и мраком в душе.

— Отравилась? Барти опять принёс ту яркую дрянь из магазина?

Вместо ответа её снова вырвало. Он без колебаний перешагнул невидимую черту, которую, казалось, боялся пересекать всё это время. Подошёл вплотную, собрал волосы в тугой пучок — уверенно и заботливо. Его ладонь легла на её спину, лёгкая, почти невесомая, и от этого прикосновения в горле встал ком. Потом он помог ей дойти до кровати, уложил, как больную, подал воду — как будто умел любить и заботиться, даже если сам в это не верил.

После чего поднял палочку для лечения — и вдруг, зачем-то, включил верхний свет. Свет лампы ослепил, стер уютную полутьму, разрушил хрупкое укрытие, которое ей давал ночник в форме звезды. Этот мягкий свет больше её не спасал.

— Ты… не в пижаме, — тихо заметил он, глядя на джинсовые шорты и майку, в которых она пробегала весь день.

— Живот болел… лень было переодеваться, — соврала она, не глядя ему в глаза.

Он сглотнул, и в этом простом жесте было столько сдержанного страха, что ей стало не по себе.

— Где ты была полчаса назад, Эмилия? — голос звучал строго, но под этой строгостью слышался ужас.

— В спальне… — прошептала она и зажмурилась, уже понимая, что ей не поверят.

Кровать под ней слегка прогнулась — он сел рядом, на самый краешек, осторожно взял её руку и начал рассеянно перебирать пальцы. Эмилия открыла глаза. Он не хмурился, скорее наоборот — лицо казалось слишком спокойным, застыло. Как у того, кто больше не борется.

— Тебя тошнило… от меня?

Слова ударили в самое сердце. Слёзы, предательские и болезненные, сами потекли по щекам, не спрашивая разрешения.

— Завтра как-нибудь свяжусь с Броуди, — произнес он пустым голосом и кивнул своим мыслям. — Безопаснее там, чем со мной.

Внутри будто что-то щёлкнуло — всё вдруг стало понятно. Все вопросы, которые крутились в голове, сами собой сложились в ответ. Как бы страшно ни было, как бы сильно ни трясло, она просто не была готова его отпустить.

— Нет! Меня больше не будет тошнить! Обещаю! — закричала она, резко приподнимаясь. — Я не уйду! Не надо! Пожалуйста!

Он мягко, почти ласково, прижал её обратно к подушке. Как укладывают тех, кто нуждается в покое, даже если сами об этом не знают.

— Тише… — он приложил палец к её губам. — Это я тебе обещаю — мы больше никогда не увидимся. Прости меня, дочка. А сейчас просто спи…

* * *

Утром к ней зашел Крауч и, не глядя в глаза, попросил переодеться.

— Серафим прокладывает безопасный путь. Они с твоим отцом списались через Монти…

— Он меня проведет?

— Нет, ты со мной отправишься в Лондон, а оттуда с Монти в… другой дом.

Эмилия отвернулась от него и уткнулась в подушку.

— А ты совсем не боишься чудовищ… Да, Барти?

Покраснев, мужчина попятился к двери.

— Чудовища бывают разные, Эмилия…

— Когда они свои или чем-то выгодные, то уже и не чудовища? Правильно я тебя понимаю?

Она говорила зло, чеканя слова, но считала себя вправе злиться.

— Сердишься, как взрослый человек, — он вздохнул. — Собирайся, у тебя есть пару часов. Помочь… чем-нибудь?

— Обойдусь!

— Завтрак на столе — там омлет, тосты…

— Сам его ешь! — крикнула она ему вслед. — Гровер уже приехал?

Дверь вновь открылась и Барти ответил:

— Серафим отменил его визит. Не жди!

Она переоделась в платье за пару секунд, а вот пыталась воспроизвести вызывающее заклинание с полупрозрачного листочка минут десять. Узнать — вышло колдовство или нет — помешал тот, кто его написал. В дверь бесшумно проскользнул Гровер и с разбегу повалился на кровать, широко ей улыбаясь.

— Сюрприз! — сказал он и закрыл глаза. — Как тебе? Нравится?

— Хороший… — прошептала она и разрыдалась.

Эмилия долго не могла остановиться и парню пришлось стать серьезным. Чувства, которые она испытывала, были глубокими и сложными, а не просто нежеланием уходить из этого дома. Казалось, Гровер ими проникся и даже начал волноваться, так и не добившись за пару минут ни одного ответа.

— Так, ты умираешь? Кто-то умирает? Нет? Кто-то уже умер?! Эмилия, отвечай!

Он присел возле кровати и положил руки ей на колени. В его глазах она прочла беспокойство, вопрос и… теплоту.

Устыдившись своих молчаливых рыданий, она всхлипнула в последний раз и ответила:

— Меня отправляют обратно, в другой дом, к отцу…

— А плачешь ты…

— Потому что не хочу уходить… прямо сейчас!

На лице Гровера мелькнула едва заметная улыбка — тонкая, чуть кривая, будто он услышал то, чего ждал, но не рассчитывал услышать всерьёз. В ней было что-то хищное и довольное, как у человека, который получил своё, но Эмилию она не оттолкнула. После открытий последних дней она не ждала от темных магов чудес добродетели.

— Понравилось? С нами? — спросил он, усмехнувшись.

— С кем?

Он не уточнил и задал встречный вопрос:

— А что произошло? Почему так рано? Говорили же, что там плохая защита?

— Узнала о Серафиме что-то плохое…

— Узнала о Пожирателе что-то… плохое? — парень рассмеялся. — Серьезно? А когда обо мне узнаешь — что будешь делать?

Сердце вдруг словно биться перестало, и она медленно подняла на Гровера взгляд.

— Верно, Эмилия… — прошептал он. — Мы с ним оба — плохие. Это же не мешает нам… дружить? Правда?

Она сидела молча, просто дышала, и с каждым вдохом всё отчётливее понимала, что обидела Барти зря. Он учил её видеть тьму, рисовал границы ясно и жёстко, без полутонов, а теперь сам принял в свою жизнь того, кого считал чудовищем. Совсем не потому, что ошибался, а потому что перестал смотреть на мир через страх.

Она сама ничем от него не отличается, ведь первым делом позвала на помощь Гровера — человека с меткой. Но не считает, что поступила неправильно…

Может, всё дело в том, что чудовище — это тот, кого боишься, пока не узнаешь, что он способен бояться за тебя?

— Забери меня отсюда, — попросила она парня. — Ненадолго, до вечера. Может так они поймут, что я остаюсь…

— Похитить?

— Забрать!

— Тебе пятнадцать!

Эмилия фыркнула и сложила руки на груди.

— Ой, а когда было четырнадцать — тебе ничего не мешало?!

Парень задумался, но как-то фальшиво, словно уже всё решил.

— Ну, раз ты хочешь остаться, а не наоборот, это того стоит… — он ей игриво подмигнул и протянул руку. — Побежали!

Она вновь взяла его за руку и легонько сжала, после чего они вихрем пронеслись по лестнице вниз и выбежали на задний двор. Вверху хлопнула дверь — это Барти услышал их шаги, но уже было поздно. Гровер чертил в воздухе руны и ласково ей улыбался, словно призывал не бояться. Откровенно говоря, держа его за руку — она и так ничего не боялась.

Спустя пару мгновений они оказалась в центре большой и богатой квартиры. Помещение будто балансировало на грани между роскошью и хаосом: позолоченные рамы с колдографиями, гнутые ножки диванов, мягкий полумрак из-за плотно закрытых парчовых портьер, массивные люстры и недопитое вино в бокалах — всё говорило о богатстве, вкусе и равнодушии к правилам. В воздухе стоял запах табака, алкоголя и женских духов, а на многочисленных столах — пепельницы с окурками, книги, чьи-то забытые украшения. И вдруг среди всего этого — детская игрушка на полу, словно её уронили недавно.

Эмилия явственно ощутила, что перед ней жилище взрослого и совсем не скромного мага, но в нём, как ни странно, хотелось остаться — не из-за уюта, а потому что здесь жили по-настоящему.

Первым делом Гровер подхватил мягкую игрушку.

— Сестра забыла, надо передать, а то не заснет… — пояснил он слегка смущенно. — Ты располагайся, чего стоишь? Подождешь у меня, бунтарка... Как стемнеет — вернешься! Подходит?

— Спасибо, Гровер… — она вежливо поблагодарила и двинулась вперед, к одному из диванов.

Он вдруг начал принюхиваться к самому себе:

— Чем это от меня пахнет?!

Она усмехнулась и легко рассмеялась:

— Картошкой фри!

— Ох уж эти рейсовые автобусы, — недовольно пробурчал парень. — Нельзя аппарировать, нельзя аппарировать…

Откинувшись на спинку дивана, Эмилия устало закрыла глаза и зевнула. Несколько часов сна ночью совсем не принесли ей бодрости. Сейчас ей со страшной силой хотелось свернуться калачиком и просто уснуть.

— Идем, — к ней подошел Гровер. — А то сейчас захрапишь…

— Куда?

— В мою комнату — пока что застелено только там. Донни у меня древний, но на покой уходить отказался…

Он потянул её за руку и почти затолкнул в спальню, в центре которой стояла большая кровать под балдахином. Здесь действительно было убрано, а постель казалась идеально чистой и аккуратно застеленной.

— Спи, сколько хочешь, а я в ванную. Потом с бумагами поработаю…

Он даже не стал дожидаться, когда Эмилия ответит, и ворча что-то о нечистоплотных маглах, ушел. Впрочем, сил на разговор или споры всё равно не осталось. Она чувствовала себя в полной безопасности, подошла к кровати и просто упала на неё. Тело сразу обмякло, глаза закрылись, и она только успела скинуть с себя босоножки, обнять подушку, как дрема одолела её.

Проснулась она от гортанного рыка — словно разъяренное животное готовилось к прыжку. С трудом открыв глаза, она сразу взглянула в сторону окна, и поняла, что проспала до самого обеда, если не дольше. Взгляд, брошенный в сторону двери, моментально заставил её пожалеть о решении отдохнуть здесь. Эмилия затряслась от страха, как лист на ветру.

Тодеус Крам, застывший в проеме и с трудом в нем помещавшийся, поднял руку, попытавшись её успокоить.

— Нет-нет, детка… Тебе точно не стоит бояться, — хрипло произнес он. — Спи спокойно… Только знаешь, дорогая, запамятовал я немного, когда Мерида тебя родила… Сколько тебе лет, подскажи старику?

О сне речи больше не шло — мужчина не выглядел безобидным, а стариком тем более, стоял перед ней пунцовый, и его ноздри раздувались от гнева.

— Пятнадцать… — пролепетала Эмилия, с ужасом осознав, что рычало совсем не животное.

После паузы мужчина откашлялся и взревел, словно раненый зверь:

— Гровер, сынок мой любимый! Ты где? Почему не встречаешь папу?!

Он сдвинулся, освобождая проем и направившись прочь от спальни, а его место тут же занял высокий темноволосый мальчишка. Он прислонился к косяку и ухмыльнулся, прежде бесстыдно осмотрев её с головы до ног.

— Ты ничего так, красивая… — произнес парень с ленцой и манерно вздохнул. — Вот если бы не пятнадцать. А то проблем от вас, таких ранних, не оберешься… Зовут тебя как? Познакомимся? Я не хуже…

Огромная ручища старшего Крама вновь появилась в проеме и схватила мальчишку за ухо.

— Люциан, еще слово и ты разучишься говорить!

— Ай! Мистер Крам! — возопил нахал, но вынужденно отошел от двери. Точнее, его от неё оттащили.

Сонная, она еще не до конца понимала, что происходит, но в общих чертах догадалась. По всей видимости в кровати Гровера девушки редко просто отдыхали, и его отец сразу подумал о сыне плохое.

Из оцепенения Эмилию вывел грохот, доносившийся из гостиной, и зычный голос отца парня, грозившего ему, похоже, убийством. В другой ситуации она, наверное, до смерти смутилась бы таких грязных предположений, но сейчас просто испугалась за Гровера, вскочила и босиком побежала на звуки.

Остановившись у входа в гостиную, она увидела парня в халате, перескакивающего с дивана на диван, и его злющего родителя, пытавшегося попасть в него каким-то заклятием. Гровер отбивал заклятия то со смехом, то с серьезным видом, и пытался вставить хоть слово, но старший Крам его не слушал и кричал, что в этот раз он на такое не купится.

Эмилия в ужасе ойкнула и закрыла рот рукой.

— Не бойся, не убьёт, только чуть-чуть покалечит… — голос принадлежал тому самому Люциану. — Это такое, бьющее заклятие. Воспитательное!

Мальчишка подпирал стену с тонкой сигаретой в руке в стороне от неё. Она растерянно взглянула на него, и он ей улыбнулся. Это была чуть коварная, насмешливая улыбка, но не злая.

— Я просто отдыхала! — выдохнула она.

— Просто? — с удивлением переспросил он. — В кровати Гровера? Это вообще… как?

— Он привел меня без разрешения — это я попросила, мне спрятаться надо было… А потом заснула! Мы просто дружим!

Люциан оторвался от стены и подошел к ней вплотную, выдохнув дым почти что в лицо и глядя прямо в глаза.

— Ты… маленькая?

— Чего?! — она рассердилась и даже ногой топнула. — Сам ты маленький!

— Мистер Крам! — закричал он во весь голос.

После чего вложил два пальца в рот и свистнул так, что в ушах Эмилии зазвенело.

Маг остановился, уже почти загнав хохочущего Гровера в угол.

— Что такое? — он с удивлением обернулся на звук. — Ты там драконов вызываешь, Люциан?! А говорил — талантов у тебя нет!

Затем стукнул себя по уху, пытаясь вернуть слух.

— Она просто без разрешения! — вновь крикнул мальчишка.

Даже со своего места она увидела, как глаза мужчины округлились, а рот приоткрылся. Когда он медленно начал поворачиваться к сыну — тот явно отца испугался.

— Прибыла! — мальчишка заорал уже громче, заволновавшись сам. — Прибыла сюда без разрешения! Вас там что, старость догнала, мистер Крам? Громче я уже не могу! Слышно меня?

— Про старость я услышал очень хорошо! — ответил Тодеус и нехотя спрятал палочку.

Мальчишка легко усмехнулся себе под ноги и по его расслабленному виду было понятно, что отца приятеля он не боится.

В это время Гровер что-то яростно втолковывал этому самому отцу, а тот в ответ на него лишь замахнулся, но уже точно шутя, и вместе они подошли к ним. Эмилия с места сдвинуться не могла — она дрожала от стресса, смущения и готова была расплакаться.

— Сразу понятно было, что без разрешения! — громко сказал мужчина. — Разве можно, никому не сказав? Письменное бери!

Гровер только улыбнулся, но взглянув на Эмилию, нахмурился.

— Да, без разрешения больше не будем… — прошептал он.

— Разрешение — это самое важное, — усмехнулся Люциан. — А то потом…

Мальчишке прилетел подзатыльник от Тодеуса и мысль он не закончил, только хмыкнул. Все пытались сделать вид, что ничего дурного и не имели ввиду, видимо, считая её совсем уж наивной.

— А почему вы сразу думаете о нем так… плохо? — вдруг выпалила она на одном дыхании.

Мимо медленно прошел престарелый домовик — тишина при этом была такая пронзительная, что все услышали стук его когтей по паркету.

Проводив существо задумчивым взглядом первым очнулся Тодеус.

— Детка, давай все вместе пообедаем? — предложил он тихо и с ноткой вины в голосе. — Испугал я тебя? Прости, дорогая… Гровер — оденься. А ты, Люциан, будь добр, найди одеяло… Чистое!

Мужчина приобнял её за плечи и подтолкнул к самому большому столу. По какой-то непонятной причине — она его больше не боялась и потому не сопротивлялась. Он смотрел на неё ласково и улыбался, а морщинки в уголках глаз делали эту улыбку на удивление доброй.

Домовик накрыл стол, как-то уютно зазвенела посуда, Гровер откупорил бутылку вина, а Люциан не только укрыл её пледом, но и принес босоножки. Руки дрожать перестали, но мужчина всё равно предложил ей пару капель алкоголя, и она согласилась. После чего с аппетитом и без стеснения съела две порции пастушьего пирога. Они не донимали её расспросами, а больше разговаривали между собой, обсуждая какие-то списки, штатное расписание тренировочного лагеря, предстоящие экзамены Люциана и много других, совсем ей неинтересных вещей. Эмилия неожиданно для самой себя стала такой спокойной, какой не чувствовала себя с момента известия о том, что ей придётся покинуть родной дом.

— Серафиму надо сказать, наверное, да? — отец Гровера задал ей первый вопрос за всё время трапезы.

— Он и сам догадается, где я, — прошептала Эмилия, потянувшись к булочке. — Передайте ему лучше, что я не хочу от него уходить…

Люциан вдруг засобирался, словно понял, что разговор не для его ушей. Отец и сын ему благодарно кивнули, махнув на прощание.

Перед тем, как уйти, он наклонился к её уху и тихо сказал:

— А ты действительно ничего так… Хорошая!

За что получил салфеткой по спине от Гровера и рассмеялся.

Когда он ушел, Тодеус стал серьезнее, поставил локти на стол и пристально на неё посмотрел.

— Могу понять Серафима, потому что знаю о его недостатках… достаточно. Ты же чего-то испугалась, верно?

— А меня кто поймет? — еле слышно спросила Эмилия.

— Броуди! Ты же его малышка? Разве нет?

— Люблю его сильно-сильно, но…

— Иногда «но» появляется, когда уже начинаешь прощаться, — мягко перебил он. — Мой тебе совет — не договаривай, детка…

Довольная улыбка, мелькнувшая на его губах, была поразительна похожа на ту, что она видела утром на лице Гровера. Этот маг тоже был рад всему происходящему, в отличие от Эмилии, которую возмутил его ответ.

Она любит Броуди! Просто… не его одного.

От этого признания самой себе её вдруг бросило в жар, и она схватилась за край стола.

— Эй, ты чего? — на ноги вскочил Гровер. — Душно?

Он махнул палочкой и окна открылись. Оттуда повеяло сыростью, холодом, прелыми листьями, и Эмилия мгновенно замерзла. Это в Америке у них всегда было тепло, а здесь царила глубокая осень.

Тодеус фыркнул и закрыл окна.

— Ты её еще на улице под дождем оставь, охладиться! Что с тобой вообще? Обычно лучше соображаешь!

Он бросил на сына немного удивлённый взгляд и вдруг замер, словно что-то резко понял.

— Надо же, впервые, ты же просто…

— Отец! — предостерегающе выкрикнул Гровер.

— Ой, что это я… — мужчина словно вернулся из лабиринта собственных мыслей и потянулся к палочке. — Что-то заболело? Жарко? Холодно? Что мне исправить, Эмилия?

— На самом деле всё хорошо, — сказала она чистую правду. — А можно мне… чай?

Он усмехнулся.

— Заморозил-таки ребенка, гений! Можно и чай, и торт… сам сладкого хочу. Когда еще так посидим, а?

Пока блюда на столе сменялись десертами, Тодеус куда-то отлучился, а когда вернулся, то сел не на стул, а диван. С которого вскоре резко поднялся, услышав шум у входной двери.

— Задержался я с вами… Коллега меня не дождался, — сказал он извиняющимся тоном, словно сильно провинился перед этим коллегой. — Не возражаешь, если он с нами чуток посидит?

Эмилия понятия не имела, как она может возражать, находясь в чужом доме — такого объема наглости в ней было не наскрести. Пусть коллега явно был мужчиной и вокруг образовывалось слишком много противоположного пола из числа темных магов, рядом с Гровером она не боялась.

— Вот и славно! — воскликнул мужчина, не дождавшись возражений.

Он быстрым шагом отправился в другой конец длинной гостиной и с кем-то обнялся. Молодой маг, с которым они не спеша шли к столу, был старше Гровера, но выглядел более хрупким, почти что изящным. У него было бледное, тонкое лицо с плавными, точными чертами и нос с заметной горбинкой. По плечам спадали чёрные, гладкие волосы, собранные в низкий хвост. В нём чувствовалась сила — не в теле, а в чём-то другом. Двигался гость беззвучно, точно и осторожно, как будто не привык тратить лишние жесты.

Эмилия не могла понять, почему ей стало не по себе: он казался слишком спокойным, слишком собранным, будто не совсем живым человеком.

Неожиданно Гровер положил руку ей на плечо и сжал его. Жест показался ей нервным, почти машинальным, но парень спохватился и буднично спросил:

— Торт или эклер?

— Кто это? — она легко кивнула в сторону незнакомого мага.

— Коллега… Так что предпочитаешь?

— Торт, — прошептала Эмилия. — Холодно что-то… Отец твой все окна закрыл?

Когда он подошел ближе, то первым делом протянул руку парню.

— Привет, Гровер, — сказал он ему. — Мы с тобой долго не виделись.

Эмилия взгляда не могла оторвать от рук этих двоих, соприкоснувшихся в крепком мужском рукопожатии. На длинных пальцах незнакомца к тому же сияли перстни и все — с эмблемой змеи.

— Как по мне — лучше долго, чем никогда, — усмехнулся тот.

— Ценю это, ты знаешь, — ответил маг. — На повышение, говорят, пошел?

— Куратор Северных Рубежей, — кивнул Гровер. — Уже утвердили.

— Поздравляю, — тихо произнес маг и перевел взгляд на Эмилию. — Мисс?

— Эмилия Долохова, — её представил Тодеус. — Засиделся с детьми, про время забыл… Как там, на работе? Всё хорошо?

Гость поднял глаза на Тодеуса:

— Всё уже на подписи у милорда…

— Отлично! — мужчина хлопнул в ладоши. — Ну что? Чай? Где там наш чай, Донни? На плантации дозревает?!

Домовик дома был слишком стар и еле передвигался, явно не успевая исполнять все пожелания хозяев. Но даже в его мутных от времени глазах Эмилия легко заметила удивление, когда мистер Крам усадил гостя на своё место напротив неё, и существу пришлось переставить приборы.

Глаза незнакомца не выражали интереса, были какими-то равнодушными, и всё же казалось, что он видит больше, чем должен. Натянув плед повыше, она поежилась, но вежливо улыбнулась сначала гостю, а потом ободряюще — домовику.

Немного расслабилась Эмилия только когда они начали говорить о том же, о чем и в присутствии Люциана. Она успела съесть торт, ни на кого не отвлекаясь, и согрелась, выпив две чашки чая. Тодеус даже шутил, и все трое смеялись, как близкие друзья, поэтому тревога совсем сдалась и отступила.

Внезапно незнакомец, имени которого никто не назвал, задал вопрос:

— Эмилия, видел сегодня твоего деда. Знал бы, что его внучка здесь... Ты у него в гостях не бываешь?

Она чуть не подавилась, уже эклером, быстро проглотила его и ответила:

— Редко, последний раз виделись в Лондоне…

— Почему не в замке?

Это был такой сложный вопрос, а ответ на него был и того сложнее, что она слегка растерялась.

— Не знаю… — прошептала она.

Гость немного помолчал, прежде чем с тихой грустью произнести:

— Знаешь, те, кто тебе что-то запрещают — могут делать это из… страха.

Она ожидала более дежурных слов и решила, что неправильно поняла.

— Из страха… за меня? Мою безопасность? — девочка попыталась направить речь странного визитера в более привычное русло.

Он вдруг улыбнулся и тонкие губы искривила какая-то слишком серьезная, болезненная улыбка.

— С чего ты взяла? Совсем нет… Из страха признать, что правда не на их стороне. После чего с этими самоуверенными магами могут случаться такие трагедии, после которых уже не встают…

Она окаменела, чувствуя, как внутри поднимается паника, и судорожно пыталась понять, что может знать о ней и её семье этот человек, которого она видит впервые.

— Малышка у нас здесь от Серафима прячется, — произнес Тодеус с показной легкостью. — Хочет ему доказать, что серьезно намерена жить с ним... Нервы несчастному закаляет!

Эмилия попыталась поймать взгляд Гровера — тот его стыдливо отвел, но незаметно для всех взял её за руку.

Незнакомец невесело усмехнулся:

— Нервы у него крепкие, а вот сердце — разбито… Кто тебе мешает жить с родным отцом, Эмилия?

Она даже не понимала, зачем ему отвечает на такой личный вопрос, но почему-то не смогла не ответить. Необычная сила в нем будто вытягивала из неё не только слова, но и волю.

— Он сам…

Маг часто закивал, но глаза его не видели — он смотрел в тарелку, будто её ответ сделал ему больно.

— Всю жизнь старается не повторить мою ошибку. Всю жизнь…

— Вы… кто? Как вас зовут? — она почувствовала, как почва уходит из-под ног.

— Мне надо его увидеть, обязательно. Надо сказать, что у него свой собственный путь, что он не один… — бормотал маг, всё еще не глядя на неё. — Где Серафим сейчас, Тодеус?

Эмилия вскочила на ноги и закричала, голос срывался от ужаса:

— Как вас зовут? Отвечайте немедленно!

Он медленно поднял на неё одни только глаза — такие же зеленые, как у неё и её матери.

— Гарольд, — ответил он словно через силу. — Меня зовут Гарольд Снейп… Мне безумно жаль, что я разрушил твой мир когда-то. Ты бы только знала, как я этого не хотел, Эмилия…

Она сделала шаг назад, стул опрокинулся, а она сама упала бы на пол, не подхвати её Гровер, но сознание всё-таки потеряла. Совсем ненадолго, на какие-то мгновения, а когда приоткрыла глаза, то парень только укладывал её на свою кровать, и возле неё всё еще стоял Тодеус и Гарольд.

— Надо было мне отказаться, — прошептал Снейп. — Просто не смог. Лица её ни разу не видел…

— Отказаться? Ей перед тобой до конца дней дрожать? — шипел отец Гровера. — Да её бояться научили раньше, чем читать и писать!

Тодеус был зол и раздраженно указал сыну на одеяло.

— Укрой, Гровер!

Гарольд задумчиво прошептал:

— Броуди её оберегал и любил, как мог…

— Ты думаешь, она прям счастливой росла, да? Черта с два! Посадили под замок, как дорогую зверюшку… Она моего сына в Косом переулке в лицо не узнала!

Маг усмехнулся.

— Серьезно, что ли? Гровера?

— Именно!

— Ну, меня ей точно лучше не знать…

Мужчина фыркнул.

— Ты так говоришь, словно хотел… убить её мать. Это же не так, Гарри! А бояться до потери сознания? Полагаешь, есть какая-то польза здоровью?

— Отведешь её со мной к Броуди?

Мужчина посмотрел на мага и вздохнул.

— Гровера бери — она его одного не боится, вроде как… Авось сердце не станет…

— А он… — вопросительно протянул Гарольд.

— По уши!

— Отец… — с осуждением произнес парень.

— Я отец много раз и помню об этом! — прошипел тот. — Укрыл? Зимой если в гости звать будешь — проследи, чтоб не в купальнике… Ладно?

— Папа!

Тот только махнул на него рукой.

— Бестолочь…

Вздохнув еще пару раз, старший Крам успокоился, но Снейп не спешил уходить и смотрел на неё. Эмилия уже успела прикрыть глаза, подсматривая за ними сквозь пушистые ресницы, и ждала только, когда они уйдут, чтобы попросить Гровера вернуть её туда, откуда привел. Страх перед известным на всю планету злом действительно был каким-то невероятным, всепоглощающим, от него буквально останавливалось сердце. Боли добавляло понимание — для Гровера это зло совсем не зло, а просто близкий и уважаемый маг.

— Ты как вообще? Цинния сказала, были проблемы? — участливо просил Тодеус.

— Мы их преодолели, не беспокойся, — ответил Гарольд. — Сейчас я дома, но без огласки.

— С Регулусом и Циннией?

— Да, только с ними…

— Что, в первозданном виде ты ей…

— Верно, не понравился.

Мужчина хлопнул Снейпа по плечу, будто бы утешая.

— Спасибо, Тодеус, — маг кивнул и сделал шаг к кровати. — Эмилия, раз ты видишься с дедом, живешь у отца… Наши дороги могут какое-то время пересекаться. А страх может не защитить, а сломить. Понимаешь, о чем я?

Она открыла глаза, и они пересеклись взглядами.

— Вас боятся тысячи хороших людей… — смело прошептала ему девочка.

— Ошибаешься, скорее миллионы, — он недобро ухмыльнулся, довольный собой. — Только я сейчас не про них, а про тебя… Вставай, отправляемся к Броуди.

— Я там не останусь!

— Скажешь ему об этом сама.

Смысл сказанного до неё не сразу дошел.

— Нет!

— Да!

— А по какому праву вы мне приказываете?

Он неожиданно склонился над ней, поставив руки на кровать, и его лицо оказалось совсем близко. От него веяло холодом — не сквозняком, не ночной прохладой, а чем-то глубинным, как от двери, за которой слишком долго не было жизни.

— По праву старшего родственника… — прошептал он, и в его голосе слышалось что-то зловещее.

Он был злом, оно просто плескалось внутри, переполняло его темной силой, и не пряталось под масками. Похоже, любой другой обман тоже не входил в его планы. Маг не был ласков, не старался внушить доверие, и такая беспощадная честность… её подкупала.

Гарольд Северус Снейп стоял перед ней таким, каким его описывали враги, каким его помнила история… и каким его, несмотря ни на что, любила её мать.

— Вы же… умерли!

Маг хмыкнул, и пожал плечами.

— Главное разочарование последних лет — я умираю не навсегда… Будут еще вопросы?

— Нет.

— Тогда идем, мне нужно поговорить с Серафимом.

— Зачем?

— А это разве не вопрос? Съесть его хочу!

Она скептически нахмурилась и уголки рта мага поползли вверх.

— Он мне дорог, жалею, что не нашел его раньше. Веришь?

Эмилия присмотрелась к нему внимательнее.

— Верю, — ответила она.

Гарольд в удивлении вскинул бровь, но промолчал.

— Гровер, женская одежда здесь есть?

Парень слегка покраснел.

— Не та, что можно надеть…

Внезапно маг рассмеялся, как обычный человек, легко и приятно.

— Ничего не изменилось… Ладно, а куртка? Свитер?

Её закутали в одежду парня, и чем сильнее кутали, передвигая, словно поломанную куклу, тем сильнее она злилась. Старший Крам садил её на диван, младший с него подымал, чтобы материализовать хотя бы обувь, а Снейп раздражённо вздыхал и торопил, будто именно она была виновата в том, что не додумалась переместиться в осень в сапогах и плаще. В конце концов Эмилия уже перестала соображать, что ей делать, куда шагать и осталась просто стоять, пыхтя и кипя в раздражении на весь мир. Когда Гровер подтолкнул её к центру гостиной, она взглянула на него так, словно предупреждала, что готовится укусить.

Тот хихикнул, подняв руки, как будто сдавался под прицелом палочки:

— Всё, котёнок, не трогаю, честно! Видишь, даже руки убрал!

Снейп обернулся и посмотрел на неё, как смотрят на нахохлившегося воробья, уверенного, что распушил крылья орла.

— Котенок в ярости?

— Есть немного, — парень усмехнулся. — Шипит!

В этот момент произошло что-то странное и страшное — простое движение, от которого внутри всё сжалось. Снейп, почти не глядя, легко провёл рукой по её волосам. Будто жест вырвался у него изнутри — привычный, забытый и неуместный. Он тут же отдёрнул руку, словно спохватился или обжёгся. Воздух застрял в груди, горло сдавило, страх поднялся снизу — холодный, липкий. Она резко отшатнулась, ударилась спиной о Гровера, и тот без слов обнял её за плечи — спокойно, но твёрдо, словно пытался оградить от этого страха.

— Гровер! — девочка услышала гневный оклик Тодеуса, и парень тут же её отпустил.

— Он защищает тебя всю жизнь, Эмилия, — зашептал он ей в ухо. — Магией, бумагами… всем. Будешь так бояться — окажешься в Мунго…

Нахмурившись, Снейп ему кивнул — то ли в знак того, что слышал и благодарен, то ли просто предлагая начинать перемещение. Понял только сам Гровер, но не она. Эмилия поняла одно — парень и маг общались так, словно знали друг друга всю жизнь, без длинных фраз, а кивками и междометиями. А еще, что одним заботливым чудовищем в её жизни стало больше, и она просто не знала, как ей жить с этим пониманием дальше. Если рядом с ней такие люди — кто тогда она сама? Что в ней светлого, кроме цвета волос?

За мгновение до того, как всё началось, она спросила:

— Вы же раскроете новый дом… нам снова переезжать?

— Не раскрою, а вновь сохраню тайну… — тихо ответил маг.