Упала, очнулась - султанша! (джен)

Примечания:

Сори за задержку, когда уже была почти дописана глава, я случайно удалила файл и пришлось писать заново

И конечно же, перед таким важным днём полночи я промаялась, ворочаясь с боку на бок и пытаясь заснуть. В итоге забылась беспокойным сном чуть ли не перед рассветом — и, кажется, спустя секунду проснулась от того, что Лале трясла меня за плечо.

Нужно было вставать — Сулейман вот-вот мог въехать в город.

Валиде, скорее всего, опоздает, приедет позже него, ведь карета, как ни крути, медленнее всадников, а задерживаться нельзя. Слишком уж щекотливая ситуация.

Я с трудом разлепила глаза и села на кровати, сонно покачиваясь и с трудом удерживая себя от падения назад, на тёплую подушечку. В покоях вовсю сновали незнакомые служанки — навскидку, штук семь, но, поскольку ими активно командовали Лале и Мёге, я решила разобраться с этим позже. В общем-то, мне действительно теперь нужно будет расширить штат прислуги — а то как-то слишком куцо и бледно для сестры государя иметь в помощниках всего двух человек.

Мёге больно пихнула меня в бок, заставив дёрнуться и сбросить большую часть сна. Шнырнувшая мимо рабыня с тазом воды в руках странно покосилась на нас, но промолчала.

— Госпожа, вам пора совершать омовение, — елейно пропела Лале.

Что это с ней?

Тут же чужие люди, дура. Конечно, она не может спихнуть тебя с кровати или плеснуть водой в лицо, всё должно быть сделано с должным почтением.

А, ну да. Прикольно.

Умывшись и хорошенько протерев пушистым полотенцем глаза, я окончательно пробудилась и платье выбирала вполне осознанно. Темно-золотистое, с нежными светлыми узорами, очень плотно облегающее тонкую талию, с красивым лифом и юбкой — я сама себе в нём ужасно нравилась. Ужасные шлейфовые рукава приказала отпороть давным-давно, так что оно было одним из моих любимых, если не самым.

И, когда я уже собиралась выйти на балкон, чтобы позавтракать с видом на Босфор, во дворе тягуче запели рожки (или трубы — я не заморачивалась с названиями и классификацией, музыка вообще не была моим призванием).

Прибыл Сулейман.

По древней традиции он войдёт во дворец через Баб-ы-Хюмаюн — именно через эти ворота должен был первый раз вступить во дворец шехзаде, который стал падишахом. Мы не виделись сколько, года полтора минимум, наверное?

* * *

Волнуясь и нервно заламывая пальцы, я стояла перед покоями Султана. Брат должен прийти сюда. В гарем не факт бы, что зашёл в такой важный день, а вот сюда — просто обязан.

Поэтому, заметив процессию в конце коридора и услышав шаги, от нервного напряжения я замерла, словно неподвижное изваяние.

Сулейман.

Брат полысел; неудивительно, впрочем, при таких-то стрессах, но, на удивление, его это особо не портило. Кожаная куртка была подобрана особенно удачно, превращая молодого человека в мужчину и подчёркивая мужественный подбородок.

Где-то за его плечом мелькнуло знакомое лицо Ибрагима. Какие-то евнухи, стражники... Неважно. Потом. Теперь у меня не просто брат, а брат-Повелитель. Я должна кланяться ему, целовать руки и обращаться на "вы".

От одной мысли о подобном меня корёжило, и Сулейман это знал.

Должна ли я поклониться сейчас? То есть понятно, что вроде да, но как же не хочется... Не разнесут ли языкастые слуги о непочтительности сестры государя, если я этого не сделаю? Не обидится ли он сам?

Проклятый османский трон, я не позволю тебе забрать у меня брата.

Когда между нами оставалось не больше семи шагов, я не выдержала и протянула руки вперёд. Обними, пожалуйста, пожалуйста, обними, не оттолкни, пожалуйста.

И Сулейман обнял.

Сделал размашистый шаг вперёд и слитным движением прижал меня к себе. Я уткнулась носом в его шею, чувствуя знакомый запах пота, кожи и лошадей. И едва не заплакала от облегчения.

Приехал. Вернулся. Живой.

С остальным разберёмся позже.

Через несколько секунд он отпустил меня, потому что как-то странно несколько минут обниматься перед слугами, и взглядом показал на вход в покои. Понятно, поговорим там.

— Принесите церемониальную одежду, и побыстрее, — велела я, глядя на слуг. Один из них поклонился и отправился куда-то по коридору. Интересно, а если наряд предыдущего султана нынешнему мал? Или велик? Пару часов потерпит, типа, или отряд швей экстренно будет подгонять по фигуре?

Ладно, сейчас не об этом.

Я последовала за братом в распахнутую дверь. На удивление, Ибрагим остался в коридоре; видимо, не захотел мешать уединению семьи или просто не посмел зайти без приглашения, не желая выглядеть навязчивым и наглым.

Лязгнул замок, и мы остались вдвоём.

Я шагнула вперёд и закинула руки ему на плечи, прижимая к себе — мне кажется, или он стал чуть-чуть выше? Неважно. Он дома, дома, дома, дома.

Со мной.

Несколько минут мы так и стояли в объятьях, просто наслаждаясь таким знакомым теплом, родным человеком рядом. Пытались хоть как-то восполнить долгую разлуку.

— Ты либо брат, либо Повелитель, — наконец отстранившись, без обиняков сказала я. — Либо часть семьи, либо отдельный, самостоятельный Падишах. Третьего не дано. И относительно меня ты должен сделать выбор: быть тем или другим. Скажешь кланяться и целовать руки — что ж, придётся, но любви тогда не жди, максимум почтения. Раскроешь объятья — и мы исполним свои детские мечты идти по жизни рука об руку. При всех я буду выказывать тебе почести, ну, кроме слюнявенья рук, ты меня знаешь, но мы оба будем знать, что ты — брат. Мой родной брат.

Сулейман молча слушал, не отводя внимательного взгляда голубых глаз.

— У тебя в подчинении большая Империя, — иссякнув, тихо произнесла я, — неужели минус несколько человек против тотального одиночества — это так важно?

Когда брат беззвучно протянул мне открытую ладонь, я едва не расплакалась от облегчения.

* * *

Накинув для приличия чёрный плащ (и не избежав, конечно же, ассоциаций с песней из знаменитого мультика), а также надев небольшие чёрные серьги с идеально круглыми камнями, я отправилась к Валиде. На джюлюс мы с ней должны пойти вместе.

— Хатидже! — обернувшись на звук открывающейся двери и радостно заулыбавшись, развела руки мать. — Я так рада тебя видеть, моя девочка!

— Мама, — прошептала я, погружаясь в ласковые объятия и вдыхая знакомый аромат её духов. — Мне так вас не хватало...

Это не было ложью — конечно, и с Искандером моя жизнь вполне себе ничего, но без неё и брата я очень скучала.

— А где же Шах? — спросила я, отстраняясь, чтобы оглядеть покои. Мёге, Лале, Дайе... и всё. Фатьма с Бейхан живут в санджаках мужей, их я планировала пригласить погостить в столицу сразу, как только ситуация хотя бы немного устаканится, Сулейман примет дела из рук визирей, в общем, через две-три недели. Всё же не каждый день брат Падишахом становится. Но Шах же замужем не была, жила вместе с братом и матерью, так где она?

— Я оставила её в Манисе под присмотром Афифе-хатун, дорогая, тебе не о чем беспокоиться.

ЧТО?!!!

Мать-мать-мать, ТВОЮ МАТЬ! Нет, чисто технически можно понять, всё-таки дорога не самая близкая, пока доедут, пока обустроятся, пока то да сё... но что-то мне подсказывало, что везти сестру в столицу никто не собирается. Сулейману первое время будет не до того — ему на плечи Империя свалилась. Целое государство. Да и в семейных вопросах он достаточно часто полагается на Айше Хафсу, мол, она знает, как лучше. Но почему родная мать собирается вычеркнуть, по сути, ребёнка из своей жизни? Причём ребёнка маленького, Шах же едва-едва одиннадцать исполнилось.

— Валиде? — растерянно промямлила я, переваривая новость.

— Я договорилась с Лютфи-пашой, через пару лет, когда подойдёт время, они заключат никах. Паша уважаемый человек, к тому же живёт недалеко, они смогут познакомиться и иногда видеться. Даст Аллах, это будет им обоим на благо.

Я выпала в осадок. Бросить ребёнка и прислать к нему какого-то левого мужика? ЧТО, БЛЯТЬ, ПРОИСХОДИТ? КТО ЭТА ЖЕНЩИНА?! Ради меня она целый список женихов у Селима выторговала, а на другую дочь — насрать с Эйфелевой башни?!

— В-валиде... — начала шокированно заикаться я, — это... это... это...

Это ПИЗДЕЦ, Валиде! Лютфи, конечно, из уважаемого рода, да и Афифе кажется вполне надёжным человеком — то есть насиловать сестру или как-то ещё физически вредить ей не будут. НО ВАШУ Ж МАТЬ! Ей одиннадцать, О-ДИН-НАД-ЦАТЬ! У неё наверняка даже месячные ещё не пошли!

Скорее всего, поэтому её и оставили — пока нет лунной крови, не девушка, а ребёнок. Не так зазорно видеться с мужчиной, да ещё и под неусыпным надзором нянек. А как начнётся — сразу невестой станет. По крайней мере, уже точно подготовка к свадьбе начнётся.

БЛЯТЬ! БЛЯТЬ! БЛЯТЬ!

Кажется, впервые за обе жизни я стояла с открытым ртом, просто физически неспособная издать хоть что-то, кроме нечленораздельного мычания.

А главное, что делать-то теперь? Валиде, как мать нового падишаха и единственный живой родитель, вполне могла распорядиться судьбой подрастающей дочери по своему усмотрению. Сулейману достаточно просто не возражать. И решила она, судя по всему, давно — раз уже успела договориться с Лютфи, вероятно, с одобрения Селима. То есть переубедить не получится.

Что если попробовать уговорить брата запретить этот брак и перевезти сестру к нам?

Попробовать стоит, но не сегодня и не завтра. Сулейман будет слишком завален делами, чтобы заниматься ещё и этим, и, скорее всего, просто доверится Валиде. Кроме того, Афифе-хатун в большом почёте, она должна присматривать за Шах, и это автоматически делает ситуацию не такой ужасной в его глазах.

Бросить всё, мчаться в Манису и силком привезти сестру, надавав несостоявшемуся женишку "по щам" кочергой? Пиздец, а не вариант, он из состоятельного знатного рода и способен нехило попить крови. Особенно сейчас, когда брат едва успел сесть на трон. За это его, конечно, казнят, но потом.

А если просто тайно увезти сестру, скормив паше версию о её внезапной болезни? Ну, типа, поэтому свадьба "тю-тю", извиняйте.

У меня нет ресурсов, чтобы сделать это качественно (а если сорвётся — ситуация будет гораздо хуже, чем сейчас) и доказательств, которые обязательно попросит Лютфи. Не то чтобы мы обязаны были их предоставлять... но, опять же, он может в отместку прилично нагадить. К тому же рано или поздно больной либо умирает, либо поправляется — то есть это будет лишь временной отсрочкой, а не решением проблемы.

В нашей ситуации хорошо и это.

И снова возвращаемся к тому, что у меня попросту нет ресурсов для качественного осуществления задачи. А некачественное тут — хуже, чем никакое.

Ещё ведь Шах, знавшая, что я любимица Валиде, ни за что не поверит, что она не поделилась со мной своими планами, а потому будет считать предательницей и относиться соответствующе — даже если приеду, попросту слушать не станет.

Да что там, если всё так, как я думаю — она уже считает. Спасибо, матушка, вы на и без того прохладные наши с ней отношения просто канистру с жидким азотом вылили.

— Хатидже, идём. Церемония вот-вот начнётся.

На полном автопилоте я последовала за Валиде. Придётся устроить мозговой штурм потом, попозже. Всё равно тут даже неделя ничего не решит... В то время как джюлюс бывает лишь единожды в жизнь, и пропускать — нельзя никак.

Несмотря ни на что.

* * *

Шах комочком лежала на кровати, немигающими глазами уставившись в красивый узор на стене. Она уже даже не плакала.

Бросили. Бросили. Её все бросили.

Сначала вернувшийся с охоты брат в дикой спешке, даже не переодевшись, собрал охрану, провиант и немедленно организовал отъезд в столицу.

— Дочка, ты останешься здесь, — сухо сказала Валиде, с раздражением отвлекаясь от собирания вещей. — Дорога трудна, опасна. Да ты и не одна.

Пазл в голове щёлкнул, но было поздно. Лютфи-паша. Валиде раньше говорила о том, что когда-нибудь они заключат никах (и от одной мысли об этом начинало тошнить), но не так же скоро!

Шах, не позволявшая себе реветь с восьмилетнего возраста, тряслась и заикалась от непрекращающегося плача. Она даже бросилась перед матерью на колени — неужели даже это не разжалобит? Неужели всё уже решено?!

Её подняли, конечно. Но Валиде лишь поцеловала в лоб, велела разумно себя вести, прилежно учиться.

И уехала.

Махидевран с Мустафой отправились чуть позже, другой, более длинной и безопасной дорогой, но дворец Манисы опустел ещё до заката.

Она осталась одна.

Первые часа два она непрерывно рыдала на груди Афифе-хатун, чувствуя, как обнимают тело тёплые, но, увы, не материнские руки. Потом её вырвало — видимо, от нервного потрясения — и вызванная из лазарета лекарша лишь дала дурно пахнущую горькую настойку, от которой голову словно набили ватой, а мысли текли медленно и вяло. Однако одна выделялась особенно явно.

Валиде, я вам этого никогда не прощу.

Как будто, впрочем, кому-то нужно её прощение. Семьи, судя по всему, больше нет. Она туда не входит. Кто о ней позаботится? Бейхан занята своими детьми, Фатьма в дальнем санджаке, а Хатидже...

Пальцы сами собой с усилием сжали шёлковую простынь.

Любимейшая из дочерей для матери. Любимая даже по меркам отца — ведь она единственная жила рядом с ним, в Стамбуле. Только её муж входил в Совет. Да что там, ей позволили его выбрать!

Любимейшая из сестёр для брата. Сулейман проводил с ней больше времени, чем с остальными. У них были свои шутки, свои игры, свои воспоминания. Не раз и не два Шах, проходя мимо покоев кого-то из них, слышала глухо проникающий сквозь дубовые двери счастливый смех. Иногда с ними бывали и Бейхан, и Фатьма.

Все, кто не лишние.

Иногда, впрочем, Хатидже и сама пыталась как-то поговорить с ней, но Шах, от подобной жизни превратившаяся в оголённый комок нервов, неизменно огрызалась, стараясь задеть побольнее. Чтобы хоть так отомстить.

Чем она лучше?! Почему всё — ей?

Она же взаблмошная. Истеричная. Нетерпеливая. И шутит совсем не смешно. Глупая. Невоспитанная.

Но любимая. И это перекрывало всё.

Если бы Хатидже любили за то, что она идеальная — это можно было бы понять. Это было бы логично. Однако тот факт, что её любят не за это, да и, скорее всего, даже не за что-то другое, а просто потому, что она — это она, делал жизнь невыносимой. Ярко показывал, что мир несправедлив.

Шах съёжилась ещё больше, желая просто исчезнуть. Жить — это слишком больно.