Упала, очнулась - султанша! (джен)

Мы целовались всю ночь, до самого рассвета.

Перешли внутрь покоев, чтобы не увидел Ибрагим, который мог выйти на соседний балкон... Но дальше прикосновений я зайти не позволяла, а после моих слов брат и не пытался. Больно, горько... но Хюррем уже здесь. Я упустила этот момент, потому что была не у Валиде, а у Сулеймана, но когда за тонкой тюлью на горизонте показалась оранжевая, почти алая полоса, я вспомнила.

Рыжий.

Александра уже вдоволь накричалась в ташлыке вчера, встретилась с Валиде, получила порцию унижений и была отправлена в баню, на осмотр к лекарям. Нигяр уже дала ей совет, мысль к обдумыванию — стань султаншей, и тебе весь мир покорится.

И, в общем-то, Сулейман уже в эту ночь начнёт принимать у себя наложниц. Ту же Махидевран.

Он навсегда останется для меня братом. Тем, кого так приятно целовать, чей запах пота не раздражает, а наоборот, кажется каким-то одурманивающе сладковатым, тем, чьи глаза и скулы мне так нравятся... но — братом.

И чтобы доставить себе меньше боли, я должна отвлечься.

Мехмед-челеби, в общем-то, казался мне привлекательнее Ибрагима, но я его не знала, и это пугало. Грехи и мысли Паргалы известны, а вот что может в будущем выкинуть учитель Мустафы, непонятно.

Губы опухли и саднили, новые поцелуи приносили уже больше боли, чем удовольствия. Пора было заканчивать.

Мы сидели в обнимку на кровати, и так не хотелось выбираться из тепла его рук... но надо. К сожалению. Нужно было привести в порядок одежду и волосы, прежде чем выйти из покоев. Что будет с придверными евнухами, которые знали, что я не покидала этой ночью Сулеймана, я старалась не думать. Впрочем, разово отбрехаться можно: сказать, мол, давно не виделись, вот и проговорили всю ночь, да и всё. Надеюсь, брат так и сделает.

— Тебе пора, — тихо сказала я, удобно сидя на его коленях и обнимая за плечи. — Уже рассвет.

Ночь истинных желаний ушла в небытие.

Сулейман никак не отреагировал, даже руки не дрогнули. Только сердце чуть-чуть сильнее застучало. Я уже даже не знала, моё или его.

— Ничего больше не будет, — не выдержала я, — это последнее. Ты мой любимый брат, и у тебя наложницы. Всё.

Он продолжал молчать, лишь отпустил меня. Опустил ладони на покрывало и смотрел куда-то в угол. Будто там было что-то важное.

Я с трудом поднялась на затёкшие ноги, поцеловала его в лоб и ушла.

Лале и Мёге не задали вопросов, видимо, предполагая, что мы просто не могли наобщаться из-за долгой разлуки, а я не стала их разочаровывать. На душе было мерзко, будто кошки насрали. Следовало срочно чем-то заняться до отъезда к Искандеру, иначе сожру себя живьём. Уселась за стол, который по моему приказу притащили откуда-то из закромов Топкапы, вытащила из ящика чистую тетрадь.

Раньше было нельзя (из-за Селима), но теперь... Я хрустнула пальцами, макнула перо в чернильницу и кривоватым от нервно дрожащих рук, но крупным почерком вывела: "Мои идеи". Проект вакфа готов, но его должен одобрить брат, а это... это — моё.

Османская империя. Планета Земля.

Держитесь.

* * *

Ещё вчера ранним вечером я послала приглашения приехать Бейхан и Фатьме. Разумеется, брат и матушка были уведомлены об этом, у Сулеймана я даже поинтересовалась, не против ли он. Если бы сказал "нет, запрещаю", я раскатала бы его в тонкий блин, но так — уважение выказала.

От Бейхан, скорее всего, придёт письмо, в котором она поблагодарит за приглашение, но пообещает наведаться в следующем году. Где-то с месяц назад сестра написала, что снова беременна, и долго трястись в карете без крайней необходимости, рискуя ребёнком, ей явно не захочется. Но моё письмо явно даст понять, что в Топкапы её любят и ждут. Надо спросить, можно ли тогда мне будет как-нибудь навестить их — так давно не виделись... я соскучилась.

А вот Фатьма, вероятно, согласится приехать. Буду очень рада. И внимание матушки с её приездом будет направлено не на одну меня...

К тому же, что делать с Шах, я до сих пор понятия не имела.

С Валиде на эту тему говорить бесполезно. Про самого Лютфи уж молчу, да и не в нём проблема — не он будет, так другой появится. Я осторожно прощупала почву в разговоре с Сулейманом, но, к сожалению, мои опасения подтвердились: ему было кристаллически похуй. Он старше Шах почти на целых пятнадцать лет, и такая большая разница в возрасте явно не способствовала появлению привязанности к сестре. Так, есть себе где-то там, жива, здорова, и ладно. С остальным Валиде разберётся.

Мне было жаль бедного ребёнка, но эгоистичную радость от того, что я — самая любимая, подавить не удавалось.

Да к тому же — много важных моментов уже упущены. Сестра точно не простит того, что её все бросили в Манисе, и плевать, что я совершенно не была в курсе. Если даже получится привезти Шах в Стамбул, не выйдет ли так, что я своими руками притащу себе под бок неприятеля?

На полноценного врага младшенькая не тянула даже с учётом всех сериальных событий, а вот что-то такое подленькое, мерзенькое... это да.

Я нервно прикусила кончик ногтя, бездумно уставившись в сиротливо лежащий на столе пустой лист бумаги. Ладно, напишу пока просто о том, что вся эта ситуация была для меня неожиданностью, пусть Шах хотя бы знает об этом. Скорее всего, не поверит, но червячок сомнения зародится. Ещё настрочу письмо Афифе-хатун с указаниями, что сестра ни в чём не должна нуждаться, а также — что Лютфи не должен даже пальцем её коснуться. Иначе...

Иначе будет иметь дело со мной. Вред не прощу ни за что. Какой бы вредной она ни была, она — сестра. Да ещё и ребёнок. Сулеймана потом об этих письмах уведомлю, и кратко скажу, что в них было...

Я уверенно склонилась над пергаментом.

* * *

Два часа спустя.

— Госпожа, — поклонилась Ёзге. Я прибыла рано, потому что выехала прямо на рассвете, ещё до того, как солнце окончательно встало — надо было успеть прежде, чем проснётся Валиде, иначе скандала не оберёшься. Следовало бы поговорить с калфой и предложить перебраться за мной в Топкапы, но не сейчас. Она-то никуда не денется, а муженёк вот-вот отчалит.

— Где мой супруг?

— Паша у себя в кабинете, султанша.

Поднимаясь по лестнице, я прокручивала у себя в голове гневный монолог, но стоило евнухам распахнуть двери — и все слова застряли в горле.

Было пусто.

Нет, Ёзге не соврала, Искандер быстро строчил что-то за столом, даже не подняв на меня глаза и не дёрнувшись от резкого звука. Его личных вещей, книг, исписанных свитков, стакана, из которого он любил пить — не было. Комната лишилась хозяина... впрочем, как и дворец.

— Что ты делаешь? — осторожно спросила я, подходя ближе.

Он резко черканул пером и поднял, наконец, глаза. Сухой и строгий взгляд будто пригвоздил меня к полу.

Ты кто? Куда ты дел мужа, который потакал желанию плавать и относился как к человеку?

— Развожусь.

Третий раз. Тогда, на рассвете, когда мы только узнали о смерти Селима, Искандер успел сказать это слово лишь дважды, и вот теперь... с одобрения Султана...

Теперь — всё. Официально всё.

— Отныне мы разведены, госпожа.

Я вздрогнула и отступила на шаг назад, поражённо глядя на чужого человека. И де-юре, и, кажется, де-факто.

— За что ты так со мной?

В его глазах мелькнуло непонимание. Это я себя накрутила? Возможно, всё не так плохо? Возможно, всё не так, как выглядит?

— Госпожа, — более мягким тоном начал Искандер, — отныне нам неприемлемо оставаться наедине. Это последняя наша встреча. Я уезжаю в Амасью, в своё поместье.

— И хотя бы поговорить напоследок, конечно, не собирался? — обида душила меня, наваливаясь внутренним комком на рёбра. А если бы я не приехала, проспала?!

— Это письмо я писал для вас.

Губы сами собой сложились в горькую ухмылку.

— Я не заслужила личного прощания?

— Как я уже говорил, нам больше нельзя оставаться наедине. Но с разрешения Повелителя одно письмо я вам отправить могу.

Во мне что-то надломилось и рухнуло. Чу-жой, чу-жой. Ещё и такой нюанс с братом успел обсудить, то есть давно об этом думал.

— Будь счастлив, — выдавила я, отчаянно стараясь не разреветься прямо на месте от горькой обиды и чувства предательства. — Пусть Всевышний пошлёт тебе здоровья, умиротворения и спокойствия души. Ты был для меня хорошим мужем. Спасибо за всё.

— Аминь, госпожа. Желаю вам того же.

Лишь оказавшись на пороге комнаты, сквозь текущие по щекам слёзы я услышала его тихое "пожалуйста".

И сердце за рёбрами словно прессом сдавило.

Чуть позже, уже в карете, мокрыми пальцами я развернула свиток, который передал мне бывший супруг.

Обычные, ничего не значащие строчки. Всё то же, что он и говорил — разведены, видеться не можем, уезжаю, прощайте, будьте счастливы.

Мне захотелось вышвырнуть несчастный пергамент в окно.

Между нами не было интимной близости, но была близость духовная. Я на это надеялась, по крайней мере. В конце концов, мы прожили в браке несколько лет. Не год, и даже не два. Больше. Всякое бывало. И ссорились, и мирились, и подтрунивали друг над другом. Но поддерживали, как могли.

Неужели это всё — на свалку? Словно и не было тех уютных вечеров при свечах, когда Искандер рассказывал мне истории из своих многочисленных походов, а я слушала их, словно сказки? Часто суровые, горькие, но всё же сказки. Словно не он учил меня плавать, не он вывозил гулять.

Это что же, не значило ничего?

В один день. В один чёртов день бывший муж это всё перечеркнул, растоптал. Выкинул. Забыл. Как незначительное, не стоящее даже напоминания.

Ну не должны же хорошие истории так заканчиваться... не должны же, да?

Не должны.

А значит — я тебя, сволочь, найду. Ты мне каждый сраный день отчёты о своём здоровье клепать будешь. Пожалеешь о своих жестоких словах, чурбан, пожалеешь. Сулеймана только убедить надо, но с учётом того, что ты меня не тронул, это будет легко.

Наверняка старый болван хотел обрубить нашу связь, чтобы, типа, я переболела и вышла снова замуж, детишек нарожала. А он будет в своём зажопинском поместье тухнуть, жизнь доживать.

Хуй тебе. Не на ту напал.

Я воспряла духом и немного повеселела. Родилась идея — стало быть, она шла рука об руку с надеждой.

Дам чувачку отдохнуть, успокоиться, а потом... р-р-раз — и нагряну! С Сулейманом на буксире! И попробуй Падишаха не впустить, попробуй!

Покажу тебе, зараза, как меня в сердце ранить.

Карета уже подъезжала к Топкапы.

Новый день.

Новая жизнь.