Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Но тревожные мысли Консуэло о том, что её горячая надежда может потерпеть необратимый крах, тем не менее, не застилали взора нашей героини.

Взгляду Консуэло, как и тогда, более года назад — предстала наполовину рукотворная красота грота пещеры Шрекенштейна.

Она вновь шла вдоль стен первой части галереи, где местами тонким слоем рос зелёный мох. По низу, по обеим сторонам дороги, цвели небольшие розовые цветы — адениумы, а среди них — папоротники, и эти творения природы сливались и сплетались меж собой яркой зеленью листьев.

Вскоре наша героиня оказалась под коричневыми полукруглыми сводами, что в пламени свечей казались светлее, нежели были на самом деле. Мельчайшие, едва заметные и видимые безо всякого усилия неровности, шероховатости стен и потолка, являвшегося продолжением первых, по-настоящему, в полной своей мере очаровали Консуэло ещё тогда, когда она следовала по этому подземелью вместе с Альбертом — не боясь уже ничего — ибо её ладонь лежала в надёжной, сильной и крепкой руке хозяина этого мрачного, безмолвного, таинственного места, что знал здесь вдоль и поперёк каждый закоулок. При каждом их визите сюда он, мягко сжимая ладонь нашей героини, помогал ей преодолевать все препятствия и временами даже готов был взять Консуэло на руки, но та, движимая девичьим смущением, говорила молодому графу:

— Благодарю вас, граф Альберт, но во мне достаточно силы и ловкости, чтобы обойти (или "перепрыгнуть", "перешагнуть", "протиснуться") ("через") эту преграду. Не забывайте, что я — дитя цыганки — женщины вольного племени, на протяжении многих веков жившего и живущего и поныне под открытым небом, среди лесов. Гибкость и проворство — в нашей крови, а небольшой рост в определённых случаях только, как вы и сами видите — только играет мне на руку. Тогда же, в конце нашей первой встречи — я не принадлежала себе, была в полубреду, была слишком слаба, чтобы идти самостоятельно, и только по этим причинам позволила сделать это с собой.

И он повиновался, глядя на свою возлюбленную с глубокими уважением и почитанием.

Идя вперёд не слишком медленно, но и не переходя на шаг, близкий к бегу, она неотрывно и заворожённо смотрела вокруг себя.

Когда первая огромная летучая мышь сорвалась со стены и вновь, как тогда, распростёрла над головой нашей героини свои чёрные крылья, при размахе заняв собой почти всё поперечное пространство коридора — наша героиня инстинктивно немного нагнулась, стараясь не особенно смотреть по сторонам — дабы ни одно из этих существ, гонимых страхом, недовольством и непониманием происходящего, ненароком не врезалось в неё в смятении, и также безотчётно подняв руки со свечой и фонарём чуть выше нежели держала до этого — как бы для защиты — шла в таком положении до тех пор, пока не достигла цели своего пути — но она уже не страшилась этих тёмных существ, создававших своим кружением ещё больше мрака, так, как это было в тот памятный вечер.

И вот, через какое-то время вдали показалась железная дверь.

"Зденко должен быть там...", — повторяла наша героиня, словно мантру, как заклинание, подходя всё ближе к комнатам, коим суждено было стать теперь одиноким жилищем для того, кто некогда был самозабвенным другом и слугой, готовым ради своего доброго, но сурового господина с мрачным взглядом, но светлой душой — на всё.

"Господи... А что, если он уже что-то сделал с собой и потому не ответит мне?.. Нет, нет, этого не может быть. Этого не случилось... Мне нужно набраться мужества... Но откроет ли он мне, сочтя этот звук, порождением рассудка, воспалённого горем?.."

С трепетом смотря на закрытый вход обиталища, Консуэло переместила на запястье фонарь, медленно, не сводя глаз с двери — словно будучи под гипнозом — постучала. Это получилось у нашей героини не слишком громко — деликатно и осторожно — так, чтобы ненароком не испугать Зденко, который, быть может, сейчас предаётся безутешным слезам по своему безвременно ушедшему другу, и одновременно не чересчур тихо — дабы эта невыразимо страдающая душа услышала её зов.

Стуча, Консуэло с бьющимся сердцем обнаружила, что створка двери подалась назад. Она была открыта.

"Благодарение Господу", — в порыве благостного потрясения и облегчения наша героиня воздела руки к небу.

Но Консуэло не вошла, а осталась снаружи — ибо не хотела входить прежде, чем сам Зденко пригласит её.

"В каком же состоянии я встречу его?.." — в тревожном, взволнованном сострадании думала она, не отводя глаз от чуть приоткрывшегося проёма, где, кроме темноты, нельзя было ничего разглядеть.