Упала, очнулась - султанша! (джен)

Нет, кажется, с новой жизнью я всё-таки поторопилась. Бессонная ночь ударила по непривыкшему телу (я старалась соблюдать режим и ложиться не позже полуночи, хотя бы примерно). Но годы ещё юные, поэтому я держалась. Слабость только, рассеяние, и глаза щипет немного, а так терпеть можно.

Надо теперь, чтобы Валиде этого не заметила, иначе возникнут неудобные вопросы.

Я как раз шла мимо гарема к покоям матушки, когда услышала шлёпанье множества ног о каменный пол, шуршание одежды и недовольные окрики Сюмбюля.

— Дорогу! Султан Сулейман-хан Хазретлери! — объявил стражник.

— Быстро головы всем опустить и не поднимать, пока султан не пройдёт! — шикнул евнух и склонился сам.

Я с интересом подошла к перилам.

Внизу намечалась интересная картина — согнувшие спины Дайе и Сюмбюль, ряд девушек возле стены, покорно наклонивших головы перед уже отчётливо слышимыми шагами брата и Ибрагима...

— Султан Сулейман!

И только у одной волосы — будто янтарное солнце.

Ишь, остановился, голову на неё повернул. Глазёнками сверлит, небось. Правильно, зови её, зови в спальню. Не тебе же ночью в подушку рыдать.

Я сжала кулаки. Ногти впились в ладонь, боль отвлекала, и, как ни парадоксально, спасала от ещё больших страданий.

Не дождёшься, скотина. Назло тебе за Ибрагима замуж выйду и пять, нет, десять детей нарожаю!

Уверена?

Блять! Пиздец! Теперь я не могу попросить о браке с Ибрагимом (да и вообще) не потому что вся такая нервная, нежная и воспитанная, а потому что Сулейман из ревности с нехилой вероятностью откочерыжит моему избраннику башку. Он за один вопрос о свадьбе Хюррем своего собственного лалу в отставку отправил, не пожалел, а уж тут...

Блядский пиздец.

Ибрагим, не раз спасавший брата от смерти, остаётся единственной кандидатурой, которая имеет хоть какой-то существенный шанс выжить при просьбе жениться на мне.

— Сулейман...

О, на руки рухнула. Если взгляд с брата чуть в сторону сместит, то меня увидит сверху, на балконе. Но нет, только на него смотрит. А он ведь подставил же ладони, говнюк. Подставил. Подхватил её. Каков гад...

По сердцу будто ножом резануло.

Десять часов назад так целовал, будто от этого жизнь зависит, а теперь — вот?

— Дайе! Сюмбюль! Посмотрите, что с девушкой!

Я шагнула назад, к стенке, чтобы никто не мог снизу увидеть, и коснулась указательным пальцем подбородка, имитируя задумчивый жест для следующих за мной джарийе. Да и перед девушками возле дверей тоже нужно держать лицо.

Даже если душу рвёт. Тянет, мотает. Словно кто-то от неё кусок оторвать старается.

Лале и Мёге я ещё из своих покоев забрать не успела, со мной они к Искандеру не ездили. Я ведь от... от брата сразу к мужу отправилась. Но как-то поспокойнее, когда знаешь, что в твоих комнатах верные тебе люди сидят. А значит, постель ядом не вымажут, свечей вредных не подсунут. Хотя и некому пока.

— Да таких бесстыдниц свет не видывал! Вы поглядите — она Султана по имени назвала!

Отчитывания Сюмбюля, чуть приглушённые стенами гарема, но всё ещё хорошо слышимые, выдернули меня из размышлений.

— Ты разве не знаешь, кто может его по имени звать? Разве ты имя Султану дала, м?

Я зло вскинула подбородок, развернулась и шагнула к дверям покоев Валиде. Служанки покорно распахнули их передо мной.

* * *

— Хатидже, дочка, что с тобой? У тебя синяки под глазами. Ты плохо спала?

— Да, матушка, — с трудом сдерживая зевоту, тихо ответила я. — У меня есть новость для вас.

— Какая? Я тебя слушаю.

— Сулейман дал нам с Искандером-пашой развод. Отныне мы не в браке.

Айше Хафса, и без того сидевшая достаточно строго, этикетно, выпрямилась, словно туго натянутая струна. Чаще заморгала, как всегда делала при задумчивости.

— Чьё это было желание?

— Обоюдное, — не стала лукавить я. Вообще говоря, отроеюдное? Или как правильно? Неважно, впрочем. Роль брата лучше скрыть. — Искандер отказался от должности в Совете и пожелал вернуться в Амасью. Там, кажется, неподалёку живёт кто-то из его детей, то ли дочь, то ли один из сыновей.

— Что ж, — помолчав немного, произнесла Валиде, — так счёл нужным наш Повелитель. Да будет это во благо.

Я не выдержала и откинулась спиной на подушку сзади. Ну неудобно же, ёлки-палки! Какой кретин придумал делать спинки диванов строго перпендикулярными сиденьям, а главное, такими низенькими? Даже подушки не спасали, облокачиваться попросту неудобно, под лопатками болит — пипец! И голова назад свешивается, шея явно спасибо не скажет.

Спустя минуту мучений в бесплодных попытках найти подходящее положение я плюнула абсолютно на всё, скинула туфельки, очень походящие на балетки, и разлеглась вдоль, вытянув наконец-то слегка гудящие ноги и уложив голову матушке на колени.

— Хатидже!

Ей пришлось подвинуться, чтобы дать мне место, но окрик был явно лишь для порядка. Пальцы начали аккуратно перебирать мои волосы, и я мысленно похвалила себя за то, что не надела ни серьги, ни ободки, ни кулоны — сейчас бы они наверняка больно впивались в щёку, голову или шею.

— Я скучала, мама, — поворачиваясь на бок, устало прошептала я. — Очень-очень скучала.

Тёплая ладонь принялась гладить меня по затылку, по вискам, по макушке. И я сама не заметила, как начала буквально млеть от материнской ласки, в которой, оказывается, так отчаянно нуждалась. Знакомый запах её духов, шуршание платья, тепло тела, тихое дыхание... а главное — чувство, что о тебе есть кому позаботиться. Что тебе есть за чью спину спрятаться.

Ты ребёнок, пока живы твои родители.

Веки вдруг стали тяжёлыми-тяжёлыми, глаза сами собой закрылись. Я причмокнула губами, укладываясь чуть поудобнее на коленях Валиде. Полежу так только пять минуточек...

Смутный сон был ожидаемо спокойным, тёплым и ласковым.

* * *

По сути, я жила в окружении глубоко психически травмированных людей. Сулейман всю жизнь трясся перед отцом; Валиде ежедневно переживала за жизнь сына; нас с сёстрами насильно выдали замуж; у Гюльфем умер единственный ребёнок; Ибрагима вообще в детстве силком сюда притащили, спасибо, что не кастрировали; о Хюррем с прочими рабынями и говорить не приходится... единственные люди, которые более-менее нормально жили, это Бейхан и Махидевран. И то, Махидевран вся в страхе потерять Сулеймана, а также переживает, как бы кто ещё шехзаде не родил, а Бейхан вынужденно привыкла, приспособилась.

Я старалась, как могла, сохранять свою психику, но ощущение было, что крыша уже подтекает.

Я ведь здесь тоже не с рождения... и не по своей воле...

Александру — оторванную от дома девочку, видевшую смерть отца и матери, потерявшую всю семью и хотевшую умереть, чтобы воссоединиться с ними — мне было жаль почти до слёз, как, впрочем, и других рабов. Без шуток. Как представлю, что со мной такое могло случиться... не выдержала бы. Я не такая сильная.

Хюррем же, идущую по головам госпожу, мне не было жаль совершенно.

Идеальным вариантом было бы, если бы у Сулеймана в семенниках после Мустафы перестали образовываться сперматозоиды с Y-хромосомой. Рожала бы себе Хюррем одних дочерей, да отгоняла девиц от ложа Сулеймана. А мы с Махидевран лукум с щербетом бы трескали, наблюдая.

Будущая Хасеки правильно тогда сказала — Александра умерла, Хюррем живёт. Только вот моя жалость погибла вместе с её невинностью. Да, брат тоже не безгрешен, и я это знала. Более того, уверена, и Валиде тоже.

Но они мои. Моя семья. Родные, близкие люди. Помогают, поддерживают. В случае чего они могут рискнуть за меня, а вот в том, что Хюррем не дрогнет, устраняя меня, сомнений не было.

Никогда в жизни я не узнаю, интересовала наложниц брата Хатидже или Хатидже-султан. Фюлане нет, Гюльфем без сына, ей не за кого бороться. Махидевран привязана, как к поддержке. А вот Хюррем опирается лишь на Сулеймана, моя симпатия ей не особо нужна, есть — отлично, нет — ну и ладно, справимся.

Минутку.

Что там ей родители во сне говорили? "Ты остановишь кровопролитие?"

Посадить сына на престол, и, будучи Валиде, повлиять на него, чтобы был издан запретительный приказ относительно набегов на определённые области... это... это...

Это, блять, звучит как план.

Хуёвый, мегахлипкий, но, блять, ПЛАН.

За который вполне могла ухватиться покалеченная психика.

Любовь Хюррем, её зацикленность на Сулеймане здоровой не была определённо. Ну не понимаю я такого — он отвернулся, значит, я помру. Вон, Махидевран, хоть и тосковала, но жила же.

Собственно, здоровой психика Хюррем и не была. Даже по сравнению с моей.

Во-первых, для меня моя семья всегда жива — я не видела их смерти, в моих воспоминаниях её нет. Во-вторых, есть надежда, что после смерти здесь я вернусь в больницу туда. А когда есть надежда — есть мощный стимул жить, и жить получше.

У Хюррем же на глазах вырезали всю семью. Убили даже жениха (это я знаю, что он жив, она-то нет), оставили одну на белом свете. Тут у любого крыша поедет.

Итак, изначальная задумка во власти, потом привязанность к Сулейману как к мужчине и как к источнику благ, и вуаля — нездоровая зацикленность, желание заполонить собой весь его круг общения. Спасибо, хоть собственных детей в него включала, иначе всё, тушите свечи, последние остатки адекватности в мусор.

Хюррем, при всей своей гадливости, вызывала невольное уважение тем, что из бесправной рабыни стала не просто Валиде (хоть и посмертно), а Хасеки, законной женой. Сериал врал, раньше султаны женились. На византийских принцессах, например.

А на рабынях — никогда.

Хюррем преодолела всё. Столько врагов было на её пути, столько травм, испытаний — всё вынесла. Стерпела. Там, конечно, ещё чувство Сулеймана свою роль играло — он её постоянно прощал, но тем не менее, без сильнейшего внутреннего стержня она бы сломалась. Потерять всё: семью, страну, будущее, и выгрызть заново, через кровь и боль, во враждебном мире...

Я бы так не смогла.

Вот только жизнь, увы, несправедлива, и то, чего Хюррем приходилось добиваться годами, я получила на блюдечке с золотой каёмочкой. Можно провести аналогию с горой: Александра годами, десятилетиями карабкалась на вершину, срывая ногти, стирая руки до мяса, и добралась помятая, покоцаная, с потерями, сохранив лишь двоих детей из пяти (да и то — Михримах же девочка, над ней закон Фатиха не висел).

А меня туда же за полчаса вознёс комфортный вертолёт.

Это нечестно, но и я в душевном плане слабее Хюррем. Так что тут один-один.

Но на всякий случай мне нужна крыша.

В первую очередь, конечно, это Валиде — я её дочь, она априори будет на моей стороне, что бы я не вытворила. Ну, конечно, если с сёстрами и братом пиздиться не начну, тогда сомнительно.

Потом — атомный броненосец Сулейман. Если у Валиде ещё есть пространство, где "наши полномочия всё", то он-то полноправный, абсолютный властелин.

Но вот если влияние на брата перехватит Хюррем... мне нужен будет противовес.

* * *

Я хлопнула на стол Сулеймана толстую исписанную тетрадь.

— Что это?

— Я хочу организовать свой вакф, — начала пояснять я, — здесь его подробный проект, можешь ознакомиться. Для начала сделаю столовую, где первую чашку еды дают бесплатно, а вот следующие человек должен своим трудом заработать. Есть одно местечко, где это хорошо было бы устроить.

Брат, листая заполненные неровным почерком страницы (ну что делать, рука уставала много писать) нахмурился. Между бровей легла тонкая морщинка.

— Откуда тебе это всё известно?

— Муж помогал, — с трудом сдерживая яд в голосе, ответила я. Сулейман мрачно прищурил глаза.

Но потом медленно кивнул.

— Хорошо. Кто будет управляющем?

И вот тут-то я села в лужу. Изначально ведь думала на Искандера, но, очевидно, после того, как оный изящно свалил "на пенсию", нужно было найти кого-то другого.

Ибрагим? Не, сразу нахуй. Ещё одну должность чувак просто не вывезет, хранитель покоев, так-то, почти неотлучно должен при этих самых покоях быть, а строящийся вакф потребует много разъездов.

Сюмбюль-ага? Та же история, главный дворцовый евнух не должен мотаться по столице, словно челнок на пряже. Вжух-вжух, туда-сюда. Мимо.

Гюль-ага? Сомнительный тип, да ещё и будет тусить в провинциальном дворце (и пусть сейчас он в Топкапы, но за какую-то провинность, видимо, очень скоро будет сослан) — то есть придётся как-то объяснять, зачем мне понадобился именно он, как я вообще узнала о его существовании и чем меня не устраивают другие евнухи дворца. Тоже нет, короче.

А больше-то никого и нет на примете.

Гюльфем женщина, да ещё и формально наложница, тут уж проще самой всё делать. К тому же, у меня и статус выше. Валиде явно собирается чиллить во дворце, смакуя щербет на мягких подушечках.

И кто ты такая, чтобы её осуждать. Самой тоже хочется.

Это да. Но всё же проблема осталась.

Рустем? Очевидно, мимо, он ещё даже не в Империи. Да и верность его под бааальшим вопросиком. Для паши должность управляющего, очевидно, слишком низкая. Но в то же время этот человек должен будет иметь относительно свободный доступ ко мне, а значит, и во дворец.

— У тебя есть кто-то на примете? — спросила я, медленно переведя взгляд на задумчиво читавшего тетрадные записи брата.

Мерзкая ухмылочка, появившаяся на его лице, говорила сама за себя.

— Я подумаю об этом и скоро вынесу решение, не переживай.

Впрочем, я быстро забыла об этом, наблюдая, как он греет сургуч над пламенем свечи, чтобы утвердить мой — нет, наш с Искандером — план собственной печатью на обложке тетради.

Одобрено Султаном — вот что это значило.

Можно было прямо сейчас звать строителей, чтобы начинать ремонтировать первое здание МОЕГО вакфа.

Как это воспримет Валиде... ну, проблемы надо решать по мере поступления.

У меня же есть ещё другая тетрадочка. В которой много интересных идей. И которые я начну уже продвигать.

Только вот играть с Хюррем или кем-либо ещё в игру "кто лучше сохранит свои тайны от султана" я не собиралась. Мало того, что она меня сделает в два счёта, так ещё это предательство брата. Не, нафиг. Все идеи, даже в зачаточном состоянии, я благополучно вываливала, вываливаю и буду вываливать на голову Сулеймана.

Брат будет знать о каждом чихе и пуке вакфа. Чтоб не было происков врагов.

Поехали.