Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Наконец в глубине первой комнаты наша героиня услышала голос, который узнала тотчас же:

— Нет, нет, нет, нет... Он больше никогда, никогда не придёт сюда..., — как будто Зденко пытался отогнать от себя призрак своего умершего друга, — Да и зачем бы он стал стучаться? Ведь это была его обитель, и это я всякий раз опасался потревожить Альберта, который, быть может, отдыхает, занят чтением, размышлениями или составлением трудов... Или, к великому прискорбию, переживает один из тех своих страшных припадков помрачения рассудка... Когда они случались с ним — я не мог найти себе места, боясь того, что он может что-то натворить с собой, и даже — о, Боже Всевышний! — лишить себя жизни — да, да, я думал и об этом, и эти мысли были невыносимы для меня, а эти минуты и порою даже часы — неизменно становились самыми ужасными в моей жизни! — и потому всегда находился подле покоев моего друга — здесь — за той самой дверью, что сейчас отперта — готовый явиться по первому его зову и прийти на помощь. А эти звуки — ничто иное как иллюзия моей души, что убита горем о смерти моего друга. Мы должны были покинуть этот мир вместе, в один и тот же час — я всегда знал это — хотя Альберт никогда ничего не говорил мне об этом. Его дух был так жестоко вырван из земной плоти, и я почувствовал эту боль в тот самый миг, когда его сердце улетело к небесным высям, чтобы навсегда обрести там своё новое обиталище... У меня же не хватает мужества последовать за ним... Господи, почему я так слаб и ничтожен?..

Вначале слова звучали печально, чуть испуганно и в некоторой мере приглушённо — будто их произносили сквозь сложенные руки, опустив голову, словно пытаясь оградить себя от чего-то очень досадного, ранящего, невозможного, какой-то ложной надежды, но постепенно Консуэло начало казаться что Зденко впал в какое-то частичное забытье, предавшись воспоминаниям, перенесясь в то недалёкое прошлое, где вместе со своим наперсником переживал и горе, и радости, что так часто становились общими для них обоих. Да, Альберт поверял своему другу не всё, о чём думал он сам, и что терзало его сердце, делая это из соображений о том, что его слуга и друг в силу своего недуга не мог постичь всего, о чём были думы нашего героя, однако между этими двумя людьми, отмеченными единой печатью, делавшей их ближе к Богу, нежели многих иных, призванной временами избавлять от бремени земного, человеческого разума — вне всякого сомнения, существовала крепкая духовная связь, основанная на общих религиозных взглядах и убеждениях, что не смогла разрушить даже смерть — наша героиня безо всяких слов и иных знаков чувствовала это всем своим существом.

Последняя фраза, произнесённая этим отчаявшимся человеком, едва не разорвала сердце несчастной Консуэло, пронзив его до самой глубины своей безысходностью, и в этот миг она ощутила свою беспомощность, своё бессилие помочь это как никогда ранее.

"Господи, как же несчастен бедный Зденко! Я чувствую, как разрывается его сердце! Всевышний, прошу Тебя, не дай ему ничего сделать с собой... Но, слава же Тебе, Создатель — Зденко услышал меня. Но, очевидно он не в состоянии понять, помыслить о том, что кто-то ещё может желать проникнуть в это место. Сейчас он совершенно не думает ни обо мне, ни о ком-либо ещё кроме того, с кем провёл восемнадцать лет своей жизни, поверяя ему все свои сокровенные тайны и клянясь хранить сердечные секреты спутника своей жизни. Однако похоже, что он смог предвидеть смерть графа Альберта и уже в известной мере свыкся с этой мыслью, хотя сердце его, разумеется, очень сильно мучается, кровоточит, и неизвестно, сколько времени могут продолжаться эти почти невыносимые страдания, памятуя о том, как хрупок рассудок этого бедного юродивого. Да, да, "почти" — потому что в тоне его я не услышала невыразимого сокрушения, что готово унести сердце любящего слуги и пособника вслед за любимым другом. Порой мне кажется, что душевные силы Зденко слабее тех, коими обладал мой избранник — хотя ранее мне казалось совершенно иначе — он почти всегда был так весел и беспечен. Однако отношение его ко мне было особенным. Это не была та любовь, коей одаривают святые всех вокруг, нет. Он питал ко мне противоречивые чувства. И я знаю, чем они были вызваны. Он был убеждён, что теперь Альберту придётся делить свою душу меж нами двумя. Но несчастный Зденко не мог постичь того, что сердце моего любимого широко и бездонно, и его любви могло бы хватить на весь мир, и в этом была ошибка, недомыслие этого бедного юродивого. Но, Господи, как же он был предан своему другу! И как одинок стал теперь! Что же будет с ним?.. Как бы мне хотелось помочь ему хоть чем-нибудь!.. Но что я могу сделать для него?.. Похоже, что ничего... Вряд ли он согласится отправиться со мной в моё вечное странствие. Ведь он, должно быть, возненавидел меня. Как он станет говорить со мной? Что сделает? Быть может, проклянёт, прогонит? Ведь, без сомнения, ему должна быть ведома и причина столь скоропостижной смерти моего возлюбленного. Но я должна позвать его и хотя бы попытаться утешить. Я обязана сделать это и покаяться перед ним, выказать всю свою неизбывную вину и то, как моя душа разбита на тысячи осколков, коим уже не собраться воедино. Если потребуется — я упаду перед Зденко на колени, хотя и знаю, что мне ничем и никогда не искупить этот грех — убийство любимого человека. Я готова ко всему, к любой его реакции, любым обвинениям — ибо они будут правдой. Господи, помоги мне выдержать его гнев. Но у Зденко на самом деле доброе сердце, и я хочу верить в то, что со временем он сможет простить меня — пусть даже я никогда не узнаю об этом — смогу почувствовать это. Только бы сейчас он не причинил мне увечий. Создатель, храни меня".

— Зденко..., — тихо, с трепетом, робостью, осторожностью и почти не скрываемым страхом проговорила Консуэло.

Ответа не последовало.

"Он может просто не подойти к двери. Если этого не произойдёт через минуту — то тогда я войду сама. И будь что будет".

Но в следующий миг героиня подумала о том, что, быть может, разум этого юродивого помутился до той степени, что он не в состоянии признать знакомый голос.

Да и помнит ли он её? Ведь тогда, год назад, когда наша героиня говорила с ним, пытаясь выведать, где находится Альберт, Зденко не мог извлечь из своей памяти песни, что сочинил лишь вчера.

Однако, с другой стороны, Консуэло не могла не понимать, какую роль сыграла не только в жизни Альберта Рудольштадта, но и этого бедного юродивого с доброй душой. Ведь у Зденко никогда не было иных друзей, не было более никого, с кем бы он мог делиться тем, что мучило или радовало его. А теперь, после безвременной гибели графа — да-да, эта смерть была ничем иным как гибелью во имя настоящей любви и беспримерной, праведной верности — не будет и подавно. Этот юродивый станет хранить память о человеке, которого справедливо считал святым, до конца своих дней — в этом наша героиня не сомневалась ни секунды.

— Зденко, ты узнаёшь меня, мой голос?.. — на сей раз громче произнесла Консуэло.