Упала, очнулась - султанша! (джен)

Один день спустя.

Утро встретило меня солнечным лучом, лёгким прохладным ветерком из окна и сухой, формально-протокольной фразой Мёге:

— Госпожа, пришла пора вставать.

Я нехотя приоткрыла глаза и потянулась. Под одеялом было так хорошо, так тепло и уютно, что вылезать совершенно не хотелось... а ночная сорочка из чистого, нежного розоватого шёлка так приятно прилегала к телу, что совершенно не было желания её снимать.

Лале церемонно подала мне на подносе пушистое полотенце и тазик с водой для омовения. Я удивлённо взглянула на неё, но, заметив стоящих позади рабынь, вспомнила причину странного поведения и успокоилась.

— Султанша, — робко подала голос девушка у дверей, когда я уже вытиралась, — к вам Дайе-хатун.

— Проси, — ответила я, вручив незнакомой служанке смятую ткань и двумя быстрыми движениями постаравшись пригладить слегка встрёпанное гнездо на голове. Впрочем, уход за волосами, который я старалась не пропускать, умелые руки помощниц и питательные масла лучшего качества (другие правящей семье не поставлялись), своё дело делали — пряди красиво блестели, чуть-чуть вились, не секлись, не пушились, изящно лежали на плечах.

Двери лязгнули, и в покои степенно, но всё же немного торопясь, зашла пожилая женщина.

Она постарела за эти годы...

— Здравствуй, Дайе, — приветливо заговорила я. — Сколько месяцев мы уже не виделись нормально! Как твои дела?

— Благодарю, госпожа, — её глаза смотрели ласково, а уголки губ тронула слабая улыбка, — всё хорошо. Если вам что-нибудь нужно, скажите мне. Всё будет сделано.

— Нет, всё в порядке. У тебя какая-то новость?

— Валиде-султан желает позавтракать с вами.

— Хорошо, передай, что я скоро приду.

* * *

Два часа спустя.

Сегодня должны были приехать Махидевран и Мустафа.

Поздновато, конечно, можно было и раньше. С другой стороны, срочности-то уже никакой: Сулейман наконец стал Султаном, и наоборот нужно было немного времени, чтобы обстановка хотя бы чуть-чуть успокоилась.

К тому же Мустафа был ещё маленьким ребёнком. Ему было бы попросту очень вредно целые сутки почти безвылазно трястись в карете, как это сделала Валиде — но она-то взрослая. Поэтому им нужно было где-то ночью спать, мыться, как-то организовывать питание, а также останавливаться, чтобы размяться.

Ну что ж, подождём. Теперь можно и расслабиться.

Тёмно-розовое платье с красивыми узорами, изящная лёгкая корона (как уже не юной девочке, мне были доступны вообще все украшения нашей семьи) на голове, выбивающаяся из причёски прядь волос и двойной оборот жемчужного ожерелья на тонкой шее.

Идеальный образ.

— Ты занимаешься воспитанием девушек в гареме, Дайе. Что скажешь о той строптивой девице? Ты смогла с ней справиться?

— Она стала спокойнее, быстро всему учится. И, кажется, весьма неглупа.

— Построже с ней. Не ум красит наложниц, Дайе, а воспитание.

— А ведь девушка красивая, — заметила я, запивая водой вкусный лёгкий завтрак.

— Красота недолговечна, Хатидже. Я повидала много красавиц, и поверь мне, их судьбе никто не позавидует.

Двери вдруг скрипнули, распахиваясь, и в покои быстрым шагом вошёл встревоженный главный евнух.

— Что, Сюмбюль-ага?

— Валиде-султан, наш Повелитель Сулейман-хан Хазретлери приказал немедленно казнить Джафера-агу.

Матушка хмыкнула.

— Возможно, что султан Сулейман имеет на то причины. Его решение оспаривать никто не смеет.

Она явно была довольна — но, очевидно, не от того, что ненавидела Джафера-агу или считала его недостойным занимаемой должности. Уверена, ей до него не было абсолютно никакого дела. Причина была в другом.

Сулейман впервые проявил жёсткость на посту Султана. Впервые принял решение, которое понравилось не всем, но никто не осмелился ему противостоять.

Впервые проявил свою власть.

— Сюмбюль, надо подготовить к вечеру для Повелителя роскошный праздник, лучшие яства. И приведи наложниц, выбери самых красивых. Он любит их танцы. Да, попроси пойти с тобой Ибрагима, и выберите вместе.

Евнух поклонился в ответ, услужливо улыбаясь, и попятился к выходу.

Я дёрнула уголком губ и отпила из стакана немного воды, чтобы смягчить внезапно пересохшее горло.

* * *

Один час спустя.

— Мустафа! Ну как же я по тебе соскучилась, дорогой! — радостно обняла и поцеловала внука Валиде, едва он подбежал к ней. Я улыбалась от уха до уха, глядя на милого малыша — ну просто невозможно было оставаться равнодушной при виде этих пухленьких щёчек и очаровательных карих глазок.

— Мой любимый, — ещё раз чмокнула маленького Хафса, — а ты соскучился по мне?

— Соскучился!

Я перевела взгляд на Махидевран и приветливо кивнула ей; она, и без того радостная от воссоединения, засияла в ответ, увидев, что её тоже здесь ждали.

Наконец, видимо, племяннику надоело всеобщее умиление окружающих, и он решил выяснить нечто по-настоящему для него важное. Правда, для начала требовалось выбраться из рук любящей бабушки и не попасть в объятия тёти, но ему удалось весьма ловко справиться с задачей.

— Где же папа? Отведите меня к нему!

— Твой папа занят, сынок, — ласково произнесла Махидевран, — потом с ним увидишься. Правда, тётушка Хатидже?

Я наклонилась к ребёнку, и, вновь улыбнувшись ему, проговорила:

— Потерпи, Мустафа.

Но не тут-то было.

— Я приказываю — отведите меня к папе! Разве это не мой дворец? Хозяин приказал вам!

В полном обалдении я выпрямилась, просто не в состоянии сразу осознать сказанное. Хозяин приказал? Это кому он приказал, мне? Матушке?? Он что, считает нас слугами?!

Валиде скосила глаза на Махидевран и явно увидела, что её ни капли не смутили слова сына. То есть для нашей милой невестушки нормально считать нас своими служанками, что ли?

Вот это поворот.

— Где он такого набрался? — холодно и жёстко задала вопрос матушка. — Ты пятилетнего ребёнка научила этому? Что за дерзость!

— Простите меня, Валиде...

— Подойди ко мне, Мустафа. Ближе, — она взяла его ладошки в свои и внимательно заглянула в глаза, чтобы ребёнок сосредоточился, осознал всю серьёзность ситуации. — Тут только один хозяин, Мустафа. Султан Сулейман-хан Хазретлери! Сейчас же повтори!

— Султан Сулейман-хан Хазретлери, — слегка запинаясь от сложной фразы, послушно сказал племянник. Валиде кивала на каждый произнесённый им слог.

— И больше не нужно так говорить. Теперь пойди поиграй. Уведите ребёнка! Иди.

Две джарийе покорно приблизились, взяли малыша за ручки и осторожно увлекли к выходу из покоев. Интересно, где они должны с ним играть? И во что? В собственные покои Махидевран с сыном ещё не въехала, куда служанки его поведут? В гарем? И как — прямо так, в дорожной одежде?

Так много вопросов и так мало ответов.

— Он ещё ребёнок, — робко заговорила Махидевран, — не понимает, что говорит. Простите нас.

Интересно, каждый ли неопытный ребёнок считает своих бабушку и тётю служанками?

Да ну нет. Не думаю, что всё так плохо. Ладно я — он меня видел-то только при рождении, ведь остальное время я была здесь, в Стамбуле, замужем за Искандером. Но Валиде-то с ним в Манисе жила, ребёнок её должен прекрасно знать. Скорее всего, просто захотел надавить авторитетом и выбрал неудачные слова. Впоследствии-то он вроде почитал и Хафсу, и Хатидже. Ради последней даже поехал Ибрагима уговаривать вернуться.

Посмотрим.

— Ты ведь должна понимать, Махидевран — мать отвечает за воспитание сына!

Она не нашла что ответить и опустила взгляд в пол. Мне было немного жаль бедолагу — только приехала, и тут на тебе. Поприветствовала, называется, свекровь.

Но такое действительно выходит за все границы дозволенного.

* * *

— Госпожа, — поклонилась Махидевран, когда спустя примерно час я зашла в её покои. Стоящая у стены Гюльшах повторила почтительный жест. Вещи ещё не были разложены, сундуки только заканчивали заносить.

— Тётя? — вопросительно наклонил голову вбок только что скакавший с деревянным мечом Мустафа. Казалось, он не приветствовал меня, а уточнял, правильно ли понял, кто я.

Я шагнула к нему и просто ответила:

— Да. Я твоя тётя.

Махидевран явно занервничала, ощущая неловкость момента (ещё бы, племянник родную тётушку не узнал), и, видимо, собралась снова попросить прощения. Я взглянула на неё и прикрыла глаза с молчаливым посланием "не надо, всё ясно".

А затем вновь повернулась к малышу.

— Ты такой милый, Мустафа, — совершенно честно призналась я, — я помню тебя совсем крошечным, когда ты только родился. Но ты так подрос! Можно тебя поцеловать?

Вряд ли ребёнку будет приятно, если к нему полезет тискаться незнакомая, по сути, женщина. Что он обо мне знает? Что я существую, и только. Сегодня первый раз в сознательной жизни увидел. Нужно уважать маленькую личность.

Маленький шехзаде явно задумался.

"Что же выбрать — честность или вежливость?" Явно размышляет в подобном духе.

Наконец он кивнул, и я ласково поцеловала его в щёку, перед этим бережно обняв. Маленькие ручки осторожно дотронулись до моих боков.

Это было совершенно необъяснимо, но Мустафа словно пах солнечным светом и молоком. Пах детством, невинным и чистым, словно журчащий горный ручей.

Я почувствовала, как в груди защемило от распирающей её нежности. От любви к ребёнку, который сейчас доверчиво обнимал меня, хотя даже не помнил.

Мой дорогой мальчик, я всё, что только могу, сделаю, чтобы тебя уберечь.

Хотелось затискать малыша, посадить к себе на коленки, сюсюкать, чмокать в щёчки и укачивать, словно совсем крошку. Я с трудом вынуждала себя не поддаваться этому желанию.

Я взрослая, и я обязана себя контролировать. Прежде всего важно, хочет ли обнимашек ребёнок.

* * *

Три часа спустя.

На пути к покоям Валиде, чтобы вместе отужинать, я услышала из гарема музыку, весёлый смех девушек и недовольные окрики Сюмбюля.

Готовился праздник.

Матушка отчего-то решила провести его в своих покоях. Видимо, потому что не все должны были присутствовать, а только избранные. Так сказать, попыталась дать стимул, чтобы старались попасть в их число.

Когда я зашла внутрь, то обнаружила, что напротив входа уже подготовлено церемониальное место для Сулеймана.

Кажется, ужинать нам придётся побыстрее, чтобы освободить помещение.

Мда. И где это мы во время танцев будем болтаться? Допустим, очень уж долго мероприятие продолжаться не будет, и до ночи покои вновь будут пустыми, чтобы Валиде могла в них вернуться перед сном. Но где она будет до того? У Махидевран? У меня?

Похоже, первое. Ведь придётся её утешать — весенняя роза уже видела Александру и знает про торжество.

Вот интересно, на кой чёрт нужно было отбирать танцевать на праздник неопытных, едва прибывших джарийе, когда в гареме в нехилом количестве присутствовали вышколенные уста? Зачем??

Тайна, покрытая мраком.

Типа, добавим незнакомых лиц, чтоб у нашего драгоценного Сулеймана побольше разнообразие было? Так он же вполне мог к устам и не притрагиваться.

Надеюсь на это, по крайней мере.

А зря. И сама знаешь, что зря. Так уж он воспитан.

Ну то есть он буквально за пару дней до нашего с ним поцелуя вполне мог делить постель с другими девушками. Великолепно.

Ещё одна причина правильности твоего отказа. Кроме того, если многих из уст он хотя бы раз-два (но не больше) звал на хальвет, или даже просто принимал посланных матерью, понятна причина, по которой она решила отобрать на праздник новых — типа, если ни одна из гарема Манисы его всерьёз не заинтересовала, попробуем других.

Вотжеблять.

— Валиде, — обратилась я, насытившись и отложив ложку, — брат одобрил проект моего вакфа, скоро начнётся подготовка. Не желаете принять участие?

— Что-что? Твоего вакфа?

— Да, матушка.

Ох, сейчас начнётся.

И грянул гром...

— Как наш Повелитель пожелал, так и будет, — сухо заметила она после довольно продолжительной паузы. — Его решения не обсуждаются.

Я тяжело вздохнула. Честное слово, такое ощущение, что с восхождением Сулеймана на трон проблем стало только больше. Хотя казалось бы — всё, жизнь удалась, расслабься, кайфуй на мягких подушечках, попивая щербет.

Айше Хафса наверняка устала от постоянной борьбы. Устала от страха за жизнь сына и судьбы своих девочек. Теперь ей, скорее всего, хочется просто спокойствия. Размеренной жизни, с медленно тянущимися, словно сладкий мёд, неделями. Эдакими днями сурка, безопасными и предсказуемыми.

А тут любимая дочь всего за пару суток разводится с мужем и выдаёт такую новость, начиная вести себя всё более странно. Как же не разозлиться?

Мы не будем сидеть подле её юбки, словно ручной кот. Мы не позволим ей распоряжаться нашей жизнью и судьбой. В конце концов, мы охуенный менеджер, раз Искандер жив, а бывший дворец не развалился от нашего пребывания! Так ей и передай!

— Валиде, — мягко проговорила я, наклонившись к ней и положив руку на её сжатые ладони, — простите, что не сказала вам раньше. Идея этого проекта появилась давно, мне помогал Искандер. Но я предполагала, что вы... не воспримете это с одобрением, и потому сказала лишь на финальном этапе.

Айше Хафса холодно перевела взгляд на меня.

— Незамужней девушке не подобает заниматься таким.

Да-а-а. Зато интриговать, но во дворце, незамужней девушке ещё как подобает! Или просто в покоях сидеть, со скуки на стены залезая.

Я отстранилась и выпрямилась, сдерживая стремительно нарастающее раздражение.

— Матушка, я уже не маленькая девочка, которую вы могли оставить без обеда и запереть в детской! Я взрослая женщина, побывавшая в браке. Больше пяти лет у меня был муж и свой собственный дворец. Я стала полновластной хозяйкой — поэтому обратно в послушание вам вернуться не смогу!

Эти слова явно разозлили Валиде, но я предпочла вскрыть нарыв сразу, а не нарываться на постоянные скандалы и ссоры, спровоцированные каждым моим действием, которое она не одобрит.

— Оставь меня, Хатидже. Мне больше нечего тебе сказать.

— Простите, — усилием воли смягчив голос, проговорила я, — я очень благодарна вам за всю ту заботу, что вы оказывали нам с братом и сёстрами. Мне никогда не забыть колыбельных, что вы пели в детстве. Я вас почитаю и люблю. Но я выросла — и всего лишь прошу перестать считать меня ребёнком. Разве это так много?

Ответа не последовало, разумеется. Хафса демонстративно смотрела в сторону. Встав и слегка склонив голову в качестве прощального жеста, я развернулась и пошла прочь, с трудом сдерживая кипящую внутри злость.

Вечер не задался.