На мосту (джен)

«Для Уолтера нормально оказаться в странном мире и принять в нём своё появление как должное. А у меня же в голове одни вопросы»

— Ты раньше был здесь? — поинтересовался Генри, разглядывая полку с книгами.

— Да, несколько раз приходилось бывать, — последовал ответ.

— Неужели? И тут всегда было так мрачно? — удивлённо отозвался молодой человек.

— Нет, раньше всё было хуже, сейчас мне нравится здесь куда больше.

— Ещё хуже? — недоумённо повторил Таунсенд, не веря собственным ушам.

— Это туристический городок, мама, поэтому я старался держаться от него подальше. Здесь всегда было так шумно, людно. И дети, много детей с родителями. Это место терзало меня, было больно даже физически находиться рядом…

Генри всё это время не сводил глаз с убийцы, прислушиваясь к дрожащему голосу.

«Кто бы мог подумать, что он так разоткровенничается… Значит, действительно верит мне? Или просто заплутал в собственных грёзах и видит то, чего нет вовсе? Но с другой стороны, всё, что он сказал — правда. В своё время я приезжал сюда с родителями, будучи ребёнком. Выходит, Уолтер, в каком-то смысле, ещё при здравом уме; вот только почему я мерещусь ему в качестве матери?»

— А что ты чувствуешь теперь? — решился поддержать разговор молодой человек.

Но Салливан почему-то смутился вопроса, замялся и ничего не ответил. Лишь по его лицу, на котором появилась мечтательная улыбка, и по отведённому в сторону задумчивому взгляду, можно было понять, что он ощущает то, чего раньше не испытывал.

«Ну, надо же…», — изумлению от увиденного не было предела, посему, Таунсенд отвернулся, чтобы хоть так скрыть его.

Ничего интересного на полках не оказалось, никаких документов или бумаг не встретилось, книги были пусты, на белых листах не нашлось ни строчки. Сейчас, как никогда, Генри ощутил отсутствие времени. Потерянный город будто застыл в своём однообразии, не желая даже сдвинуть стрелки часов, висевших на стене. Жизнь замерла, и было в этом что-то до боли знакомое.

Но тут звенящую тишину прервал захлёбывающийся голос в проигрывателе, рвущийся сквозь помехи из-за старой иглы, скребущей по пластинке.

— Это ты сделал? — вздрогнув, обратился Таунсенд к своему спутнику.

— Нет, я не трогал, мама. Оно само…

— Как само? Так не бывает… — хотел было возразить молодой человек, но увидев, где патефон, а где Уолтер, замолк.

Исходящий шум резал уши, хотелось поскорее выключить этот невыносимый дрязг, дабы насилие над слухом прекратилось. Но подойдя к проигрывателю, Генри замер — речь стала разборчивей.

" — Как вам поездка? Понравилась?

— Очень!

— А что больше всего запомнилось?

— Сам путь…

— То есть вы говорите, что вам очень нравится дорога? Я всё правильно понял, мистер Таунсенд?

— Верно, она меня манит. Я люблю наблюдать из окна автобуса её стремительный бег, и то, как белые полосы извиваются на чёрном полотне.

— И что же здесь такого завораживающего?

— Ничего… Хм… То есть, как бы это сказать… Если честно, при виде этого я всегда испытываю двоякие чувства…

— Какие именно?

— Не знаю, как объяснить. Но так обидно, что чёрного куда больше, а белое постоянно рвётся и исчезает куда-то…

— Хм… И в чём же тут двойственность?

— Не могу передать словами… Пожалуйста, перестаньте задавать вопросы… Мне не нравится, когда кто-то копается в моей голове…»

Запись оборвалась, а вскоре и в самом проигрывателе угасла жизнь. Генри некоторое время стоял возле патефона, не находя в себе силы сдвинуться с места. Он никак не мог объяснить себе только что услышанное. На пластинке звучал его голос, и было произнесено его имя! Как оно там оказалось? С кем он разговаривал?!

«Нет, это какая-то ошибка. Совпадение или что-то ещё… Я не припоминаю подобного разговора, да и человека, задававшего вопросы, слышу впервые…»

— Мамочка, всё в порядке? Ты напугана? — Уолтер уже оказался рядом, участливо заглядывая в глаза.

— Да… — смог лишь выдавить из себя молодой человек, опасливо озираясь на проигрыватель, — Чертовщина, какая-то чертовщина, бред, — бессвязно бормотали его губы.

— Вовсе нет, мама, просто тень из прошлого, но она уже не страшна. Таунсенда больше нет, он безобиден… Он не тронет тебя, я не позволю! — уверительно успокаивал Салливан, в попытке обнять, протягивая руки, но не решаясь сделать этого без разрешения.

— Больше нет? — опешив, повторил Генри, неуклюже пятясь, пытаясь освободиться от неотступного внимания убийцы.

— Конечно, нет, успокойся… — звучал в звенящей тишине его шепот.

— Где же он тогда? — с замиранием в сердце, спросил молодой человек.

— Я убил его, мамочка, — блаженная улыбка исказила лицо парня, а глаза при этих словах закатились вверх, — Так и млею от воспоминаний… Этот восторг… Никогда не забуду… — его голос приобрёл какой-то странный, томный оттенок.

— Отойди от меня… — холодно произнёс Таунсенд, еле стоя на ногах.

— Мамочка… — придя в себя, позвал Уолтер, в словах которого звучало раскаяние от сказанного, — Я… я больше не буду такое говорить… только не обижайся на меня, пожалуйста… Забылся, просто… потерялся…

Запинаясь, убийца просил прощения, уже не позволяя себе не то, чтобы попытаться обнять, но и посмотреть в глаза собственной «матери».

— Какой ещё к чёрту восторг?! Ты полоу… — всё в груди вскипело от злости, хотелось сказать этому больному всё, что он, Генри, о нём думает. Но это было слишком необдуманно и опрометчиво. Так что молодому человеку от переполняемого внутри гнева пришлось попросту прикусить собственную губу, дабы буря эмоций, что окатила его вновь, прошла.

— Мамочка! Тебе опять плохо! Перестань! — не находил себе места Уолтер, но что-либо предпринять побоялся. Ведь своими действиями он мог вызвать новое раздражение к себе.

Нутро всё горело, дыхание сбилось, а глаза метались под опущенными веками. Это двойственность, она снова дала о себе знать. К собственному сожалению, Таунсенд признал свою несдержанность полной глупостью, которую нужно как можно лучше держать при себе.

«Чуть всё не испортил! Проклятая вспыльчивость! Безумие Уолтера выводит меня из себя, но оно и сдерживает…»

Отдышавшись, Генри немного усмирил свой порыв, вернувшись в прежнюю тихую колею.

— Идем отсюда, здесь… спертый и пыльный воздух, мне и вправду вступило в голову. Извини, что повышаю без причины голос.

И, взяв Уолтера под руку, дабы восстановить недавно потерянное, по его мнению, лицо «матери», Генри направился к выходу. На улице их снова встретил туман, и не было видно, день сейчас или еще утро. Лучи солнца не пробивались в этот, всеми забытый, город, навивая тяжелую скуку и хмурые мысли.

«Если это действительно Тихий Холм, то я не припоминаю эту его часть. Хотя, если быть честным с самим собой, то я вообще не нахожу знакомых черт»