Опус вивендис (гет)

Гость выбрался из камина, и зеленое пламя, утробно заурчав, яркой вспышкой вырвало из темноты обожженные кирпичи за его спиной. Темно-вишневая мантия, очки в роговой оправе, идеально уложенные рыжие волосы и пухлый портфель, зажатый под мышкой.

— Мистер Уизли? Что вы здесь делаете? — удивленно воскликнула МакГонагалл, растерянно глядя на входящего Перси. — Мы ждали Кингсли.

Перси Уизли небрежным жестом стряхнул с отглаженной мантии пепел и, важно поправив очки, сказал:

— Добрый вечер, директор, профессор Снейп. Господин Министр задерживается на заседании Визенгамота, — Перси так отчетливо подчеркнул в своей речи слово «министр», что усомниться в намёке на «непочтительное» обращение МакГонагалл было бы попросту невозможно. — Он поручил мне доставить в Хогвартс протоколы заседания и все готовые документы. Пока это лишь черновики, но уже утром выйдет новый министерский Декрет, затем несколько формальностей: подпись главы Попечительского совета, виза Министра, — и бумаги с совой отправят в «Ежедневный Пророк». Ещё до обеда новости будут во всех газетах.

Продолжая говорить, Уизли открыл свой огромный кожаный портфель и с каким-то странно-отчаянным неудовольствием стал выкладывать на стол плотно скрученные свитки:

— Копия Декрета. Список фамилий, получивших одобрение Визенгамота. Приказ о снятии запрета на аппарацию. И… — он помедлил, словно не уверенный в праве присутствующих уже сегодня увидеть секретные документы, но спустя секунду все же закончил: — Внутренний Регламент Министерства. Этот документ не станут озвучивать официально, но все, кто приедут в школу, обязаны будут ознакомиться с ним и принять к исполнению.

МакГонагалл подошла к столу и, развернув верхний свиток из стопки, внимательно просмотрела списки. На желтоватом, потертом пергаменте значилось шестнадцать фамилий, пять из которых были жирно перечёркнуты. Даже невооруженным глазом было заметно, что текст в свитке несколько раз исправляли с помощью магии: стирали, дописывали вновь, вычеркивали и снова стирали. «Что ж, по крайней мере, Кингсли боролся за каждого», — подумала Минерва, невольно испытывая чувство вины. Самой ей лишь раз позволили выступить на закрытом заседании Специальной комиссии по делам «неблагонадежных» и сейчас ей казалось, что, будь у неё ещё одна попытка, она смогла бы добиться большего. Одиннадцать наследников чистокровных семей этой осенью снова вернутся в Англию. Чертовски мало, крохотная, ничтожная часть из тех, кто уехал…

В первый же месяц после окончания войны многие чистокровные волшебники, чьи родственные связи или репутация не были безупречны, покинули магическую Британию. В то время достаточно было иметь фамилию Эрже или Нотт, чтобы попасть на скамью подсудимых или лишиться всего семейного состояния. Многие из тех, кто не был арестован сразу же после падения Тёмного Лорда, уезжали целыми семьями. Они отправлялись в Европу порталами или магловскими паромами, указывая в запросах на разрешение короткую фразу «погостить», и «совершенно неожиданно» находили десятки причин, чтобы не вернуться: одни желали подлечить пошатнувшееся здоровье, другим хотелось поддержать стареющих родственников, третьим — расширить горизонты магического образования. Племянники, кузены, дяди и тети — целые магические роды в одночасье оказались за пределами Магической Британии. Литы, Розье, Мальсиберы, Уортоны, Селвины… Фамилиям не было числа. Все это казалось похожим на массовое бегство, впрочем, кто мог осуждать перепуганных отцов семейств, получивших статус «неблагонадежных», или одиноких женщин, не готовых противостоять разгневанному магическому обществу? Министерство подписывало бумаги, не задавая лишних вопросов и никому не отказывая: все понимали, что сложные времена лучше переждать.

Чистокровные в Косом переулке, в своих богатых домах или в очереди в банк Гринготтс вызывали с трудом сдерживаемое раздражение, желание ввязаться в драку или устроить погром. Чистокровные, уехавшие за границу, не вызывали ничего, кроме презрения.

Страна, казалось, обескровела. За шесть месяцев уехали даже те, кто никогда не поддерживал Волдеморта. Тогда все считали это правильным — Британию покидала грязь, дурная кровь, порочные идеи и чёрная магия, а вместе с ними уезжали воспоминания о гонениях, отобранных палочках и декретах Пия Толстоватого. Общество поправлялось, отправляя за границу ощущения собственного стыда и беспомощности, испытанного теми, кто без каких-либо собственных усилий в одночасье вдруг оказался на стороне победителей. Ещё вчера они растерянно доказывали, что купили свои палочки в лавке Олливандера, а сегодня неожиданно проснулись хозяевами мира — с «подмоченной» репутацией. Забыть о собственном унижении было гораздо проще, когда его свидетели и виновники уезжали так далеко.

Изувеченная войной страна постепенно успокаивалась, раны затягивались, но процесс шёл слишком медленно и болезненно. Даже в самом Министерстве лишь немногие понимали, как важно было вернуть чашу весов к потерянному равновесию. Капиталы и состояния утекали за границу, экономика рушилась, процент молодого детородного населения сократился почти на четверть, а прогнозы по падению магического потенциала стали выглядеть просто устрашающе. Пожалуй, ещё никогда со времён введения самого Закона о Статуте Секретности вопрос о вырождении магической Британии не стоял так остро.

И всё же двери для тех, кто готов был вернуться, открывались с большой неохотой. Одиннадцать фамилий из шестнадцати — им понадобилось четыре месяца и немало связей, чтобы сделать первый шаг — вернуть собственных детей в Хогвартс.

МакГонагалл медленно свернула свиток.

— Министерство отказало всем Лестрейнджам, Розье и, разумеется, Кэрроу. Булстроудам запрет на возвращение в страну продлили ещё на целый год. Тот факт, что Герберт был банкиром Волдеморта, по-видимому, сыграл решающую роль, — она протянула пергамент Снейпу и с некоторым облегчением в голосе добавила: — однако они все же оставили в списке Руквудов, Пиритсов и…

Стоило Минерве упомянуть Руквудов, как маска чопорного недовольства мгновенно слетела с Перси.

— Не знаю, сколько они заплатили, чтобы их ублюдкам позволили вернуться в Хогвартс, — с неожиданной злостью произнес он, перебивая директора, — но достоинство и честь, видно, нынче стоят слишком мало, раз им хватило на это денег!

— Что за глупости вы говорите, Уизли? — возмутилась Минерва.

— Руквуды убили моего брата! — яростно воскликнул Перси, едва не набрасываясь на МакГонагалл. Его обычно надменное, невыразительное лицо исказил неконтролируемый гнев. — Лучше бы они сидели в своей дыре, куда так трусливо заползли, как только пришло время расплачиваться за свои поступки!

— Замолчите, Уизли! — осадил его Снейп. — Вашего брата убил Август Руквуд, а не семеро мальчишек и девчонок, никогда в жизни не видевших своего двоюродного дядю и кузена по отцовской линии. Если бы обо всех Уизли судили по вам одному, высокомернее и глупее семейки было бы не сыскать во всей Британии. Однако, по счастью, остальные Уизли пошли в своего отца! Так стоит ли осуждать их за неудачное родство с вами?!

Но Перси не собирался так просто сдаваться. Разочарование и гнев, что он с таким трудом удерживал в себе с той самой секунды, когда впервые узнал о решении Специальной комиссии о помиловании Руквудов, неуправляемым потоком хлынули наружу. Он не понимал, как эти люди, сражавшиеся с ним на одной стороне, терявшие близких и хоронившие учеников, могли радоваться тому, что их вчерашние враги получают индульгенцию.

— Вы боретесь за то, чтобы детям убийц позволили вернуться в школу, которую их же собственные отцы разрушили три года назад!

— Мы боремся за то, мистер Уизли, — совершенно спокойно ответила МакГонагалл, — чтобы детей не судили за поступки их родителей. Вам всего двадцать шесть, и вы живете лишь сегодняшним днём. Будь вам столько же лет, сколько и мне, вы понимали бы, как недальновидно мыслить нуждами одного поколения. Мы вырождаемся! Хотите вы возвращения «неблагонадежных» или нет, но из-за Статута о Секретности насыщенность волшебной крови постепенно падает, а с ней и наш магический потенциал. Как вы думаете, что будет с нашим обществом через два поколения, если сегодня мы позволим, чтобы пятнадцать процентов нашей самой чистой магической крови осталось в Европе?

Конечно, большинство из «неблагонадежных» будут скучать по своей родине, у многих здесь ветшают фамильные дома и зарастают могилы родителей, но в конце концов все они прекрасно обойдутся и без нас! Их дети получат образование в Шармбатоне, Ильверморни или в Дурмстранге, они купят себе поместья на Луаре и в низовьях Рейна и смогут основать новые магические династии, переиначив свои фамилии на французский и немецкий лад. А мы снова начнём рожать сквибов. Целые магические области опустеют и зачахнут, уступив место магловским городам, а сколько талантливых и прогрессивных волшебников не досчитается магическая Британия в следующем поколении? Мы все испытываем боль, мистер Уизли, и всё ещё не смирились с потерями, но нужно двигаться дальше! Нужно смотреть в будущее! Со временем вы поймете, что это правильно, а иначе вы никогда не станете хорошим политиком.

— Пускай я не стану хорошим политиком, зато я не предаю идеи, за которые мы сражались!

— Боюсь, вы ошибаетесь, — без всякого осуждения сказала МакГонагалл. — Мы воевали за то, чтобы людей не клеймили за их происхождение и чистоту крови. И разве не это вы делаете сейчас?

Уизли недовольно надулся, мгновенно став ярко-пунцовым, идеальная причёска растрепалась, а свитки в распухшем портфеле смялись, слишком сильно сжатые им от волнения. Его душили обида и гнев, и все попытки сдержаться терпели явную неудачу.

— Как бы там ни было, — произнес он с болезненным злорадством, — им не позволят вернуться так просто, без всяких условий. Пусть не думают, что они снова одни из нас!

Он схватил со стола один из пергаментов и протянул его МакГонагалл. Тот самый Секретный Внутренний Регламент Министерства. Минерва быстро пробежала свиток глазами и замерла, найдя наконец то, о чем говорил Перси.

«Решением Специальной комиссии по делам «неблагонадежных» для учеников, получивших в Хогвартсе временный статус, устанавливаются особые правила нахождения на территории школы. Каждый вновь прибывший в школу волшебник или волшебница, получивший статус «временный ученик школы», обязан будет пройти регистрацию, соблюдать правила по применению разрешённых заклинаний, не вступать в конфликты и ежедневно проходить проверку сотворённого в течение дня волшебства.

Для контроля могут быть использованы любые магические приспособления, средства считывания заклинаний или чары. В случае отсутствия доказавших свою эффективность средств контроля, администрация и преподавательский состав школы обязаны применить к «временным ученикам» средства ограничения магического потенциала, например, подавляющие и сдерживающие магические обручи…» — прочитала МакГонагалл вслух.

— Я не позволю одеть на детей собачьи ошейники! — с внезапной яростью зашипел Снейп.

— Тогда пусть остаются там, где им самое место! — огрызнулся Перси.

Снейп взял из рук директора свиток, с трудом удерживаясь от желания испепелить эту жалкую бумажку Адским Пламенем.

«Они тянули до последнего, словно намеренно подчеркивая своё нежелание позволить «неблагонадёжным» приехать в школу одновременно со всеми остальными учениками, — подумал он, ощущая тяжесть в груди от сдавившего её холодного разочарования, — они всё ещё ненавидели и боялись их! Публичное возвращение изгоев! Демонстрация презрения в каждом жесте! Как там сказал Уизли? «Мы разрешаем вам вернуться, но не смейте даже думать, что вы снова одни из нас»?»

Ему хотелось задушить этого тощего рыжего гаденыша с петушиной шеей, в одночасье ставшего для него олицетворением всех этих жалких крючкотворов, что так смаковали свою власть, сидя в уютненьких кабинетах. В тех же самых кабинетах, где они старательно и униженно кланялись самому Снейпу три года назад, безропотно исполняя указы Пия Толстоватого. Они не посмеют устроить ещё и это!

Он в ярости бросил пергамент на стол и неожиданно вынул из кармана палочку.

— Даже не думай, Северус! — на всякий случай сказала МакГонагалл, в глубине душе всё же понимая, что вряд ли Снейп и правда решится проклясть мальчишку.

— Магический ошейник, Уизли, хотите я вам продемонстрирую, что это такое? — он направил палочку на резко побледневшего Перси, но прежде, чем МакГонагалл успела вмешаться, камин в очередной раз вспыхнул и высокая фигура Кингсли Бруствера завертелась в зелёных языках пламени.

— Что здесь происходит? — удивлённо спросил Министр, выходя из камина. Он всё ещё был одет в темно-сливовую мантию с вензелем «В» на груди, видимо, заседание Визенгамота закончилось всего пару минут назад.

— Всё в порядке, Кингсли, — МакГонагалл взглядом велела Северусу отойти в сторону и взмахом палочки помогла Перси собрать свитки, испуганно оброненные им, когда подрагивающая от ярости палочка Снейпа уперлась ему в шею. — Мы только что узнали о Внутреннем Регламенте Министерства. И это не простая новость! Она, возможно, сведет на нет всю нашу работу. Не думаю, что родители слизеринцев согласятся отправить детей в школу на подобных условиях. Им ведь и так придется пережить не мало унижения при встрече с уже сформированным общественным мнением. Уверена, многие ученики воспримут новость об их возвращении не менее резко, чем мистер Уизли.

— Поверьте, я сделал всё, что мог, — Кингсли устало сел в кресло и расстегнул верхнюю пуговицу мантии. — Прошу вас, Северус, уберите палочку.

Он перевёл взгляд на бледного, всклокоченного Перси, с ненавистью смотрящего на Снейпа, и внезапно как-то разом постарел.

— Думаю, нам стоит обсудить всё подробно, — он достал из кармана маленький конверт и протянул его Уизли. — Перси, пожалуйста, передайте это своему отцу. Это срочно, я хочу, чтобы он прислал ответ с совой ещё до рассвета.

Перси взял из рук Министра конверт, собрал свои свитки заклинанием и, не отрывая полного презрения взгляда от Снейпа, чопорно раскланялся.

— Директор, — сказал он, сухо кивая. — Министр, — и, швырнув горсть дымолетного порошка, не прощаясь со Снейпом, шагнул в камин.

— С ним иногда бывает сложно, — произнес Кингсли, болезненно морщась и потирая виски, — я очень уважаю Артура, но его сын ещё недостаточно… повзрослел. Я буду признателен, если вы нальете мне выпить, Минерва, день сегодня выдался просто ужасный.

МакГонагалл заклинанием призвала бутылку огневиски и протянула Министру наполненный бокал.

— Я понимаю вашу реакцию, Северус, — сказал Бруствер спустя минуту, сделав довольно большой глоток, — однако мера эта действительно необходима, — он поднял руку в предостерегающем жесте, видя, что Снейп ожидаемо намерен спорить, и продолжил говорить уверенным и спокойным тоном. — Да, это так! Мера действительно необходима, и прежде всего она призвана защитить самих «неблагонадёжных». Нам не нужны ложные обвинения в чёрной магии, намеренных нападениях и применении запрещённых заклинаний. А слухи, наговоры и подлоги будут обязательно, вне зависимости от того, подготовимся мы к этому или нет. Перси Уизли — не единственный мальчишка, ослеплённый горем и уверенный в своем праве линчевать всех слизеринцев, посмевших переступить порог Хогвартса.

— Но сейчас в Хогвартсе учится достаточно слизеринцев, и никто не объединяется против них и не пытается с ними воевать, по крайней мере, не больше, чем раньше. Мелкие школьные конфликты будут случаться всегда, пока существует система распределения на факультеты.

— Конечно, Северус, однако с теми слизеринцами, что остались после войны в Англии, все в некотором смысле давно «смирились», считая, что раз они не сбежали, то значит им и нечего было стыдиться или скрывать. Для тех же, кто вернется спустя три года, всё будет иначе. Сам их отъезд в глазах общественности равносилен признанию вины, даже если это совершенно не так. Давайте будем реалистичны: возвращение первых детей не пройдет безболезненно ни для самих «неблагонадёжных», ни для Хогвартса в целом. Я преклоняюсь перед мужеством тех мальчишек и девчонок, что отважились вернуться в школу, им предстоит проторить дорожку, по которой потом гораздо легче пройдут десятки других учеников. Но эти, первые, наверняка переживут ад. И магический контроль — не самое худшее, с чем им предстоит столкнуться.

Кингсли сделал ещё один большой глоток виски и продолжил:

— Я не буду усугублять их положение. Никто не говорит о магических обручах или иных приспособлениях, сдерживающих магию. Ничего такого, что дополнительно выделяло бы этих студентов среди других ваших учеников.

— Но что же тогда?

— Каждый вечер, в определённое время подконтрольные студенты будут сдавать свои палочки для проверки всех заклинаний, произнесенных ими за день. Если среди них не будет запрещённых, — Кингсли пожал плечами, — значит, не будет вопросов.

— Но как вы собираетесь проверять заклинания? — удивленно спросила МакГонагалл, — Приори Инкантатем позволяет увидеть лишь десяток последних заклятий. Однако это просто капля в море в сравнении с тем, какое количество заклинаний студенты произносят за день: Репаро, Акцио, Алохомора! Бог мой, да здесь штаны далеко не все снимают без магии!

— В Министерстве нашли способ, — сказал Кингсли спокойно. — Мы доставим в школу Всеведущую Чашу.

— Всеведущую Чашу? — лицо зельевара изумленно дернулось. Снейп редко позволял себе демонстрировать удивление, и потому, как и прочие, непривычные для него, эмоции, эта вышла у него не вполне естественной. Словно он намеренно заставлял свое лицо двигаться, копируя выражения других людей. Его эмоциональный диапазон, даже вне общения с учениками, обычно не изобиловал разнообразием: сарказм, презрительные ухмылки, холодное безразличие, кислая скука. Минерве было странным помнить его ещё мальчиком, способным увлекаться, мечтать и с горячностью, не свойственной слизеринцами, отстаивать свои убеждения. Теперь в нём мало что напоминало о его природной живости, и она не знала, осталось ли хоть что-то у него внутри. Словно почувствовав её мысли, Снейп машинально поджал губы, и лицо его приобрело привычный оттенок непроницаемости. Живая игра теней и эмоций длились всего мгновение.

— Вы осознаёте, о чём говорите? Всеведущая Чаша? — произнес он скупо, но МакГонагалл понимала, что сейчас он поражён не меньше неё. — Проверять волшебные палочки Всеведущей Чашей — это всё равно, что стрелять из пушки по комарам.

— Но ведь это возможно! Разве не так? Чаша без труда определит все заклинания, что сотворила палочка за любой промежуток времени. А вы сварите для неё «Проявляющее зелье». И мы сможем сохранить это в тайне. Никто, кроме вас, в школе не будет знать о процедуре проверки, а в Министерстве в вопросы, связанные с контролем за «неблагонадёжными», будут посвящены не более десятка человек, и все подпишут приказ о неразглашении.

— Ты сможешь сварить это зелье? — спросила МакГонагалл, глядя на зельевара.

Снейп недовольно поджал губы.

— Мы знаем, что вы варили зелье для Думосброса, — с укором сказал Кингсли.

— Думосброс, — это жалкая копия Всеведущей Чаши, поделка ремесленников, нет смысла даже сравнивать два эти предмета, — вспыхнул Северус. — Вы, видимо, не понимаете, какой опасности подвергаете школу, привозя сюда такой древний и мощный магический артефакт. Триста лет Всеведущую Чашу прятали в подвалах невыразимцев и вдруг решили выставить на всеобщее обозрение?!

— И все же это решает все вопросы, — Кингсли залпом допил остатки виски и тяжело поднялся. — Мне пора возвращаться, — он выглядел усталым и измученным. — Все бумаги подписаны, и если вы дадите своё согласие, мы завтра запустим процесс.

Снейп и МакГонагалл молчали.

— Что ж, — Министр слегка поклонился и, глядя на двух расстроенных учителей, тихо и примирительно сказал, — надеюсь, вы оба понимаете, что это лучшее решение из тех, что в данных обстоятельствах мы в состоянии себе позволить? И как бы это не было сложно, вам просто необходимо это принять.