Come Undone (гет)

Если пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь я зла.

Потому что я и есть самое страшное зло в этой долине.

Дмитрий Силлов «Пикник на обочине. Счастье для всех»

Интерлюдия

Джозеф наверняка трахает Фэйт. Точнее, наверняка трахал всех Фэйт, что были, и если ещё будут, он вряд ли изменит своим привычкам. Впрочем, нынешняя вполне ничего. Вроде бы даже поумнее будет. Да и поёт хорошо. Пожалуй, чуть ли не единственное её действительно ценное качество, как по мне. Была б она ещё не такой псевдонабожной и не строила бы из себя добро во плоти…

У Джона тоже кто-то есть, но ему маловато, ему гораздо интереснее удовлетворять свои садистские замашки. В конце концов, если он слишком уж зарвётся, всегда сможет состроить очередную виноватую мину для Джозефа. На меня эти его маски не действуют, я насквозь вижу его натуру, но благо, мне абсолютно наплевать на всё это. Подумать только, а ведь когда-то Джон был таким славным мальчиком, его всегда было жаль, когда наш папаша брался за розги или ремень и начинал выбивать из него дух. Но когда меня забрали в ту тюрьму для подростков, которую они зовут центром для несовершеннолетних, очередные богатые уроды, ставшие «приёмной семьёй» для Джона, так смогли извратить его сущность, что от той его невинности не осталось и следа. Они сделали из него истерика. Я всё ещё люблю его, и он навсегда останется моим братом, но... Теперь он меня чаще раздражает своим лицемерием. А ведь когда-то ради него, да и ради Джозефа, я хотел убить нашего биологического отца…

Приёмного отца тоже. Только второму повезло меньше. Желания иногда имеют свойство сбываться, ха-ха.

А потом они удивляются, почему я всё меньше провожу времени с «семьёй». Да в глотке стоит этот цирк! Я, конечно, отговариваюсь тем, что нужно следить за всеми пленниками, что только я смогу распознать, кто достоин встать с нами в бою во время Коллапса. В последнее я, пожалуй, даже верю. Все великие империи рано или поздно заканчивали своё существование. Так почему Америка должна этого избежать? Мое мнение — она уже на краю. Стоит подтолкнуть, и полетит, как валун с горы. Рассыплется в мелкую щебенку. Нет, я действительно благодарен Джозефу, что он меня нашел, когда я выгорел, когда меня каждую ночь мучили кошмары, что являлись повторением реальности. Он дал мне хоть какую-то цель, чтобы жить. Потому, если понадобится, я могу за него и сдохнуть.

Возможно, я псих ничуть не меньше, чем мои братцы и дражайшая «сестрёнка», может, даже и больше. Но у меня хотя бы всё честно. Почти. Гипноз всё же действенная штука. Отказаться было бы глупо. Но в остальном…

Если раньше я надрывался, выполняя приказы, то теперь я сам их отдаю. И это приятно, чёрт возьми! Сам тренер, сам начальник, сам генерал. Делаю из слабых кусков мяса настоящих воинов. Ну а если не смогли… что ж, не были достойны.

Эволюция всегда выбирала сильнейших, тех, кто мог выжить в любых условиях. Я всего лишь выполняю её работу. Остальные идут на корм волкам или в назидание развешиваются вдоль дорог. Страх — тоже тот ещё двигатель. Кстати, о волках… Волки... обладают характером. Умны. Сильны. Верны. Умеют выживать. Они… почти идеальны. А ещё... Это моя маленькая месть и моя маленькая благодарность за то, кем я стал...

* * *

In your head they're still fightin'

With their tanks and their bombs

And their bombs and their guns

In your head

In your head they are dyin'

In your head, in your head

Zombie, zombie, zombie⁽¹⁾

Cranberries — «Zombie»

Этой ночью Изольду наконец не мучили кошмары, и, хоть сон ей опять не запомнился, в этот раз вроде бы был даже приятным. По крайней мере, проснулась она от блуждавших по её лицу солнечных лучей свежей, отдохнувшей и с улыбкой на губах.

Солнце стояло в зените. Сектанты в видимой Изольдой части внутреннего двора здания неспешно занимались своими делами. Кто-то чистил клетки, кто-то раздавал миски с фаршем, остальные, разбившись на группы по два человека, носили светло-зелёные пластиковые бочки и ящики с нарисованным на них чёрным крестом Врат Эдема. Даже волки и немногие сидевшие в клетках люди почему-то выглядели сегодня мирно. Никто не кричал от злости или испуга, никто не матерился, хватаясь за прутья в тщетной надежде выбраться, никто не бился в истерическом припадке. Всё было спокойно. Будто бы внутреннее состояние Изольды каким-то образом повлияло на то, что происходило снаружи.

Умывшись и приняв прохладный душ, Говард решила наконец дочитать книгу. Набрав в кружку воды и удобно устроившись на кровати, Изольда принялась за девятую главу. К её концу девушка чуть не плакала от жалости. Да, Джейкоб ей не врал, когда рассказывал о себе, теперь она в этом окончательно убедилась. И не только не приукрашивал, не преувеличивал то, что с ним происходило, а даже наоборот, преуменьшал. Война искорёжила его, пережевала и выплюнула, опустошив. Она почти уничтожила его. То, что сейчас Изольда постоянно видела в его глазах, оказалось лишь бледной тенью того, что было тогда. Той бездны, из которой Джейкоба вытащили его братья, особенно Джозеф.

Изольда поняла, почему у старшего Сида были такие синяки под глазами, и порадовалась, что не спросила его о том, спит ли он. Теперь она знала, что нет, и знала, почему.

И… пожалуй, она бы действительно хотела увидеть то фото, о котором упоминал Джозеф. То, где Джейкоб был ещё без всех своих шрамов, ожогов, где глаза его горели…

И если верить десятой главе, что от прежнего Джейкоба не осталось ничего, то, как он был красив тогда, если даже сейчас Изольда находила его как минимум достаточно привлекательным внешне. Да, она бы точно не отказалась взглянуть на него...

Впрочем, Говард продолжала читать дальше.

Вот Джозеф получает место для проведения своих проповедей. Вот появляются первые прихожане. И вот их пытаются прикрыть по ложному обвинению о пропаже человека. Ложному ли? «Скорее всего, на тот момент оно действительно было таковым», — подумала Изольда. Не то, что сейчас. Но, что тогда, что теперь — ни у кого не было доказательств. Как бы то ни было, то обвинение, тот допрос заставил зарождающиеся «Врата Эдема» искать себе другое пристанище. И они его нашли.

Нашли здесь, в штате Монтана, в округе с говорящим названием Хоуп. Хоуп есть Надежда. Надежда на осуществление мечты, на новое начало, на что-то отличное от предыдущей жизни для тех, кто присоединялся к Джозефу по пути. Для людей, которым было нечего терять.

В Хоуп они продолжили заниматься тем же, чем занимаются все секты — наращиванием своей мощи, и в этом они сумели преуспеть. У каждого была своя задача, и каждый по-своему привлекал новых людей во «Врата Эдема». Джозеф — проповедями, речами, с которыми согласились бы очень многие, обещанием принять каждого, кто жаждет изменений в жизни, ну и — куда же без этого — убеждения в избранности тех, кто присоединится. Джон — деньгами, шантажом и харизмой. Джейкоб — своей силой, как внешней, так и внутренней, и спокойствием. Вера, бывшая наркоманка, сумевшая стать им названной сестрой — мягкостью, пониманием и, как ни странно, слабостью. Таким образом, «Врата Эдема» охватили гораздо большее количество людей из самых разных слоёв населения, чем большинство существовавших и существующих доныне сект.

Но помимо привлечения людей, они закупали оружие, скупали земли и дома, еду, строили убежища и, похоже, сумели создать, по сути, собственное автономное государство.

Также в книге упоминалось о том, что проект (а именно так называл «Врата Эдема» Джозеф) отказался от телевизоров, интернета и всего подобного. Изольда сразу вспомнила радио, что передавало одно и то же по всем волнам, как Лейтон ни крутил ручку. Она задумалась: а ведь знай они тогда, в чём дело, пошли бы они на пикник или уехали бы оттуда так быстро, как смогли? Скорее всего, второе… Но… смогла бы она тогда справиться с собой и той пустотой, что образовалась внутри после смерти Мии или для этого всё же нужен был Джейкоб? И, как ни странно, Говард опять больше склонялась ко второму варианту. Да. Нужен. И то, что с ней произошло, необходимо было тоже. Сейчас она думала именно так. И вновь чувствовала вместо возможной ненависти к старшему Сиду благодарность.

Заканчивалась книга полным уверенности и надежды посланием Джозефа. Уверенности в своей правоте, надежде, что читающий их тоже заметит эту правду и присоединится к проекту. И да, он действительно имел основания так считать. Он говорил о том, что почти каждый наверняка чувствовал хоть раз в жизни, и почти каждый наверняка хотел бы изменить. Изольда понимала, что не может быть всё так гладко, но всё равно не могла не согласиться с его словами, хоть даже и частично.

Всё же книгу она закрыла с облегчением. И не потому, что она ей не понравилась. А как раз потому, что она неожиданно для себя начала поддерживать многие идеи Сида. И это её пугало. Скажи ей кто-нибудь пару месяцев назад, что она может согласиться с лидером секты, оправдать или хотя бы понять похищение людей, шантаж и закупку оружия — она бы рассмеялась этому человеку в лицо, сочтя его сумасшедшим. А теперь — теперь она ни в чём не была уверена.

Между тем наступил вечер. Последние строчки она дочитывала уже в сумерках. Говард в очередной раз вымерила шагами комнату, сходила умыться, чтобы немного освежить голову и немного успокоить скачущие в голове мысли.

За окном темнело и темнело, но Джейкоб, чьего прихода Изольда уже невольно ожидала, всё не шёл. За окном кто-то негромко ругался, изредка подавали голос волки, всё сильнее стрекотали ночные насекомые. Зажглись первые звезды, потом их стало больше, показалась луна, осветив своим бледным светом всё вокруг. Время шло, а Джейкоба всё не было. Говард наконец оторвалась от окна и со вздохом подумала, что в этот раз, похоже, придётся ложиться спать голодной. Кроме того, она волновалась. А вдруг с Сидом что-то случилось? Знает ли кто-нибудь вообще о её существовании и местонахождении? А если нет, что тогда? Она умрёт от голода или её всё же найдут? А что, если солдат вновь решил испытать её? Или счёл слабой?

С каждым задаваемым себе вопросом она волновалась всё сильнее. И вот когда она уже дошла до полной уверенности в том, что она непременно умрёт от голода взаперти, наконец отворилась дверь и вошёл Джейкоб. Еле заметно пошатываясь, он подошёл к столу, поставил туда очередную миску с едой и, как обычно, облокотился о стену, скрестив руки на груди. Изольда сначала подумала, что его походка только показалась ей нетвёрдой, но стоило девушке усесться за стол и приняться за еду, она поняла, что всё же не ошиблась. Дело было в том, что она уловила запах от стоящего прямо за ней Сида. Она настолько удивилась, что, тут же забыв о еде и обернувшись, не смогла удержаться от вопроса:

— А разве сигареты и алкоголь не запрещаются в вашей секте? — и тут же поправила сама себя: — Во «Вратах Эдема»?

Об этом запрете было написано в Книге Джозефа, это Изольда запомнила точно, потому к удивлению примешивалась и доля зависти. Она сама была бы не против выпить хоть бокал вина или выкурить хотя бы маленькую сигаретку… да что там, она, наверное, согласилась бы и на бычок! Потому ответа Джейкоба она ждала с некоторым волнением и надеждой, которой, впрочем, не суждено было оправдаться, ведь Джейкоб расхохотался.

— Да, ты права, да только мне насрать на это. Я же большой и страшный, понимаешь? И я предпочитаю поддерживать это мнение. Это куда лучше, чем мне перестанут подчиняться, если я дам слабину. Покажу... слабость. Я уверен, малыш Джон давно мечтает вырезать на мне парочку своих надписей. Так и вижу где-нибудь на груди кровавыми буквами, размашисто, как он любит — Гнев или там Чревоугодие… о да-а. Да только кто же ему позволит, — тут Джейкоб снова хохотнул. Он сполз спиной по стене и сел на пол, согнув ноги в коленях. Положив на них руки и скрестив запястья между собой, продолжил: — И наверняка это его жутко бесит. Настолько, что заставляет его ещё сильнее срываться на тех, кого он может одолеть, на тех, кого поймает на подконтрольной ему территории. Меня это... забавляет. Возможно, я продолжаю баловаться куревом и бухлом и по этой причине. Впрочем, его методы меня не волнуют. Меня не трогает — и ладно. А вторая причина, по которой я это делаю...

Сид посерьёзнел, улыбка сошла с его губ. Взгляд же устремился в пустоту.

— Вторая причина… Было ли у тебя что-то, что ты никак не можешь забыть? Что-то, что мешает тебе спать, заставляет просыпаться ночью в холодном поту с криками? Что-то, что выворачивает тебя наизнанку? И повторяется снова и снова, снова и снова, почти каждую грёбаную ночь… И ты подходишь к столу, достаешь из пачки сигарету, зажигаешь её и садишься на стул, что напротив окна. И куришь, и куришь. Одну за одной. Изредка, когда совсем херово, глушишь себя ещё и виски. Или любым другим пойлом, что сможешь достать в этой чёртовой глуши. Смотришь в темноту и ждёшь рассвета. Потому что тогда ночные демоны отступают. Потому что день приносит дела и отвлекает от мыслей. И перестаешь задавать себе вопросы: «Я всё ещё «хороший парень»? Ну что, чувствуешь себя героем?» И перестаёшь наконец видеть всё это. Отца, избивающего моих маленьких братьев, кричащего от боли Джозефа, рыдающего Джона... Все эти бесконечные дёргающиеся тела, разевающие рот в агонии; все эти нескончаемые руки, засыпаемые песком; все эти голодные, плачущие, умоляющие, застывшие глаза взрослых, детей, юнцов, стариков… и Миллера. Да, чаще всего Миллера. Его изумлённое и непонимающее выражение лица, когда он догадался, что произойдёт в следующие доли секунды. Его окровавленное тело... Его руки, побелевшие ногти и синюшную кожу через несколько суток после... Того, с которым мы так много прошли вместе в этих войнах...

Мужчина смотрел прямо перед собой, будто забыв, что он не один в комнате, похоже, полностью уйдя в себя. Правая рука слепо шарила по нагрудному карману куртки, видимо, ища сигареты. Левая лежала на колене, но обе они дрожали крупной дрожью.

Изольда медленно опустилась на пол и, безотчётным движением подавшись вперёд, протянула руку, чтобы погладить Джейкоба по щеке. В тот момент она даже не задумывалась, зачем так делает, это казалось наиболее естественной реакцией на его слова. Сначала Джейкоб чуть заметно отшатнулся. Девушка бы даже не заметила, если бы её пальцы не были так близко. И она увидела его глаза, которые начали наливаться гневом до того, как он это успел бы осознать. Но тут же он будто бы обмяк. Огонь ушёл, даже не разгоревшись. Джейкоб прикрыл веки и тяжело и одновременно мягко, будто бы доверяясь, ткнулся щекой в руку Изольды. «Словно кот, — подумала она. — Большой усталый рыжий кот». Вслух, конечно же, не произнесла, только нежно повела рукой по его щеке. Сид посидел ещё немного, поддаваясь этой непринуждённой и простой ласке.

Затем он выдохнул. Когда он наконец снова открыл глаза, в них не было ничего, кроме спокойствия и затаённой печали. Руки больше не дрожали, он весь будто снова подобрался.

Осторожно, но твёрдо он убрал ладонь Изольды, встал.

— Если кто-то ещё окажется в курсе этой истории — скормлю волкам. Заживо, — предупредил он. В голосе не было ни единой эмоции, так что Изольда даже не усомнилась, что угрозу он, если что, исполнит.

Джейкоб вышел, не сказав более ни слова.

Изольда недоумённо посмотрела на дверь. Миску с едой Сид не забрал, и Говард на автомате продолжила трапезу, механически поднося ложку ко рту. Она не знала, что и думать. И... она почему-то всё ещё ощущала в своей руке тепло его щеки. Доев и наконец улёгшись в постель, она бездумно и как-то совершенно по-детски сжала эту ладонь и неожиданно для себя почти сразу заснула. Снов она в эту ночь не видела.

* * *

Did my time among the creeps

Did my time among the thieves

Did my time among the scores

Did my time among the whores

Did my time among the blessed

Walked among the living dead

Searching up and down this world

Doing things you've never heard

Down in the belly of the beast I lie

All I save is my...

Down in the belly of the beast I lie

All I save is my... pain⁽²⁾

Danzig — «Underbelly of the beast»

Следующий день проходил у Изольды как обычно. В том понятии, насколько вообще слово «обычно» могло быть применимо к тому, что она уже которые сутки подряд находится взаперти в одиночестве, и только по вечерам к ней приходит кто-то, кто приносит ей пищу и для души, и для тела. Тот, с кем действительно комфортно находиться наедине и чьего прихода она невольно ожидает каждый день, тот, который вносит в её нынешнее существование хоть какое-то разнообразие. Только поэтому она ещё не сошла с ума. С другой стороны, этот самый кто-то её тут и запер, а до этого ещё месяц держал в клетке, и то, что она при этом вместо ненависти и злости испытывает к нему интерес, как к личности, заставляло её сомневаться в предыдущем утверждении. В любом случае, Изольда считала, что у неё всё ещё слишком много здравомыслия для сумасшествия, да и особых изменений в своем поведении она не замечала.

Она спала, пила воду, пыталась перечитывать «Слово Джозефа» и размышляла. А поразмышлять было о чём. Вчерашний разговор не шёл у неё из головы. Она раз за разом прокручивала то, что рассказал ей Джейкоб, и всё больше у неё возникало ощущение, что он ещё что-то недоговорил. Ощущение незаконченности. И… чем она думала, когда попыталась его пожалеть? Ясно же, что он в этом не нуждался. Это же всего лишь ответная услуга с его стороны, всего лишь договор…

А теперь он наверняка некоторое время не будет приходить, да и рассчитывать на продолжение тоже вряд ли приходится. Изольда огорчённо закусила губу. Она уговаривала себя, что больше расстроена именно тем, что не услышит подробностей истории солдата, но, по сути, дело было в том, что она боялась остаться совсем одна. А ещё… Она боялась того, что только-только начавший открываться ей Джейкоб, показывающий свою человеческую сторону, закроется вновь и станет опять непроницаемо-холодным и равнодушным. Таким, каким она привыкла его видеть до того, как он забрал её из клетки и поселил в эту комнату. И каким его наверняка видели все остальные.

Именно это было для неё важно, вот только она не хотела в этом признаваться даже сама себе.

Весь день она настраивала себя на принятие того факта, что несколько вечеров ей всё же придется провести без еды, без общества старшего Сида и в полном неведении насчет своей дальнейшей судьбы. Она успела пожалеть, что не додумалась каким-либо образом приберечь хоть кусочек еды, даже понимая, что ей это вряд ли бы удалось. Постаралась пить как можно больше воды, заполняя пустой желудок. Перечитала пару глав единственной книги, что у неё здесь имелась. В этот раз «Слово» давалось ей уже легче, и Говард даже начала проникаться идеей, что продвигал Джозеф. По крайней мере, она уже переставала казаться ей таким бредом, каким казалась вначале. Так что Изольда даже начала получать некоторое удовольствие от чтения.

В общем, Изольда старалась сохранять спокойствие и присутствие духа, и в целом, небезуспешно.

Потому для неё стало полнейшей неожиданностью, когда сразу после наступления темноты она услышала такой знакомый звон ключей и в отворённую дверь вошёл Джейкоб Сид. Он был трезв и ещё более собран и непроницаем, чем обычно. Глаза были холоднее льда. У него был вид человека, который что-то твёрдо решил для себя, но что именно, было неизвестно.

Удивление и радость, испытанные Изольдой при его появлении, тут же угасли, уступив место волнению и испугу. Впрочем, она постаралась это скрыть.

Сид молча поставил на стол очередную миску с едой и взглядом указал на неё Изольде. Та так же молча повиновалась.

Из-за волнения кусок в горло не лез, и приходилось заставлять себя тщательно пережевывать каждый кусок, чтобы не подавиться. Изольда даже не ощущала вкуса поедаемого блюда. Как назло, солдат, всё ещё ничего не говоря, буравил взглядом спину девушки. Сейчас она ощущала напряжение между ними и его взгляд между своих лопаток особенно остро. Наконец Изольда всё же справилась с ужином.

Джейкоб вновь указал девушке взглядом на кровать, по-прежнему сохраняя молчание. Изольда на ватных ногах отправилась туда, уже готовясь к самому худшему.

Сид подхватил стул и направился следом. Сел на него, облокотившись о спинку — гораздо ближе, чем в прошлый раз — и некоторое время продолжал рассматривать девушку, которая сидела на краешке кровати как на иголках.

И вот когда она уже была готова вскочить и начать извиняться или даже спросить, чего же он от неё сейчас ждёт, Джейкоб наконец заговорил, заставив её внутренне облегчённо выдохнуть. Без предисловия, без ничего он начал:

— Говорят, чтобы не перегореть, мозг блокирует неприятные ему воспоминания. Те, которые травмируют его. Замещает их приятными, считает сном, или... забывает. Да... До определённого момента. Пока их не становится слишком много. Даже одно событие может послужить последней каплей. И тогда — оп! — Джейкоб щёлкнул пальцами. — Как по щелчку, всё срывается. Как лавина. Как волна. Сметает всё на своем пути, оставляя пепел. И море обломков. Воспоминаний, что будут мучить тебя. Кроме самого катализатора. Его не вспомнить в подробностях, как ни старайся. Таким щелчком послужила наша высадка с Д... С Миллером. В Ираке. Закинули в очередную точку высадки. А мы попали в засаду. Ха. Не по плану пошло. Мы оказались отрезаны от основных сил. Еды нет. Связи нет. А до базы — двести километров на юг, ну мы и пошли. День, два — всё было нормально. Но... на третий день мы сбились с пути. Идёшь, и ничего из того, что должен видеть, нет. Никаких ориентиров. Только песок.

Мы оказались отрезаны от основных сил. Еды нет. Связи нет. А до базы — двести километров на юг, ну мы и пошли. День, два — все было нормально. Но...на третий день мы сбились с пути.

Идешь, и ничего из того, что должен видеть, нет. Никаких ориентиров. Только песок.

Мы ещё пытались подбадривать друг друга. Шутить. Мол, вот завтра мы вновь вернёмся на нужный путь. А там пара дней, и мы на базе. Или нас заберёт вертолет. Будто всем не плевать на пару заблудившихся солдат. М-да...

На шестой день кончилась вода. Знаешь, каково это, да? Тяжело глотать. Потрескавшиеся губы и кожа. И в эти трещины забивается вездесущий песок. На седьмой день у Миллера стали заплетаться ноги. Ты знаешь, что мозг начинает пожирать мышцы, чтобы выжить? Именно это и происходило. А на восьмой день появились волки. Небольшая стая. Но… Я бросил взгляд на Миллера и понял, что нам крышка. Его шатало из стороны в сторону, руки болтались, как у уже дохлого. Рот был приоткрыт. При дыхании вырывалось сипение. А глаза… глаза были мутными и уже будто ничего не видели. Не думаю, что я сильно отличался от него тогда внешне. Но… я думал об этом уже три дня. С того самого момента, как мы поделили последний глоток воды и опустела фляга. И...

И я смирился. Но в смирении была... ясность. Я не просто смотрел на Миллера... я увидел в нём возможность. Я не хотел этого делать... но я был вынужден. Это было... испытание. Я намеренно отстал, прикидывая силы Миллера и свои. Медленно вытащил нож. Быстро бы тогда и не получилось. Я тоже был на пределе.

Волки... эти твари… будто что-то чуяли. Это было понятно по тому, как они переступали с лапы на лапу, как втягивали своими носами воздух. Возможно, мне это тогда казалось, но они даже переглядывались. И тихо окружали нас. Теперь, даже если бы я захотел в последний момент отказаться от своего решения, этого бы не получилось. Они бы просто разорвали нас обоих.

И тогда я решился. Быстро, как только мог, догнал Миллера и нанёс удар. Я всё рассчитал. Всё. Кроме того, что он в последний момент обернётся.

Нож попал ему прямо в сонную артерию. Прямо в ямку под кадыком. Он даже не успел вскрикнуть. Кровь фонтаном хлынула. Миллер мог только смотреть. Удивлённо. Осуждающе. Непонимающе.

Потом он рухнул на землю. Я упал на колени за ним следом. Первым делом я вырезал его глазные яблоки. Видеть их было невыносимо. Почему-то это было для меня важным. А дальше… Всё как в тумане. Обрывками. Как я нарезаю его, словно жертвенную свинью. Как кидаю его куски волкам, и те с жадностью набрасываются на угощение. Как я пью его кровь и набиваю свой желудок. Кажется, не было ничего — ни рвотных позывов, ни голоса совести. Только голод. И ещё стоящий перед глазами взгляд Миллера.

Я очнулся, только когда насытился. Стоящий на четвереньках. Весь измазанный в крови. Кровь была даже под ногтями.

Нож валялся в нескольких шагах от меня. Я не помнил, как он там оказался.

Я был... Опустошён. Но сыт.

Мяса оставалось ещё предостаточно. Мяса. Всего лишь мяса, а не Миллера. Я должен был так думать. Я заставлял себя думать именно так.

Волки теперь даже не думали покуситься на мою жизнь. Они будто признали во мне вожака и лишь лениво грызлись между собой.

Ещё через два дня я нашёл наконец нужную дорогу. Как оказалось, мы не так уж сильно отклонились от курса. И ещё через два дня я вышел к базе. Всё это время я продолжал делиться едой с животными. И есть сам. Хотя мясо уже успело подтухнуть, но это было лучше, чем ничего.

Завидев вышки, волки разбежались. А я умудрился потерять сознание перед самыми воротами. Очнулся уже в госпитале. Чисте-енький, отмыты-ый… Меня даже не спрашивали, что произошло. Возможно, думали, что я не помню. А я помнил всё. Ну... почти всё.

Меня выписали через пару недель. Я вернулся в строй, но… официальные отчёты начали отмечать неладное. Я не читал их, хотя мог бы. Но зачем? Я и так знал, в чём дело. А вскоре меня турнули из армии.

Но...

Видишь ли, жертва Миллера не просто спасла мне жизнь в пустыне. Она привела меня сюда.

Ты, наверное, думаешь, почему это так повлияло на меня? Наверняка потому, что он впервые попробовал человечины тогда, так думаешь ты, а? Но нет. Не поэтому.

Всё проще. Дело в том, что Миллер был моим чёртовым другом. Грёбаным. Единственным. Другом…

Сид рассказывал всё это очень сухо, почти безэмоционально. Но в самом конце его голос всё же дрогнул.

Изольда сидела молча, не веря своим ушам, не зная, как реагировать. Ей вновь вспомнились все те картинки и надписи, что она видела под гипнозом. Все эти «Только ты», «Проредим стадо», «Ты мясо», «Жертвуй слабыми», «Охота», «Жатва», «Жертвенность» — слова, казавшиеся ей если не пустым звуком, то как минимум не стоящими особого внимания, даже с тем условием, что они были написаны на стенах и их говорил ей Джейкоб Сид; все картинки охотящихся, скалящихся, убивающих волков и их жертв — ослабевших, тощих, безглазых… Всё это теперь приобрело совсем иной окрас и смысл. Личный, красный, замешанный на крови и боли. Они стали выпуклыми, объёмными, страшными, они врезались в разум девушки и... разбились об него, оставив после себя горькое послевкусие.

Весь рассказ Джейкоба пугал. Наверняка любая другая уже бы сотрясалась в рыданиях от ужаса, кричала бы ему, что он не человек, что он чудовище, в конце концов, попыталась бы убить его или умереть сама… Но… и именно это ужасало Изольду больше всего — то, что теперь она его понимала. Чувствовала за его словами застарелую, сильную боль, настолько для него привычную, что он её уже почти не замечал — как не замечаешь её в больной спине или шее до тех пор, пока не повернёшься как-нибудь неудобно. Боль, ставшую его постоянной, верной и, пожалуй, единственной спутницей все эти годы. Так похожую на её собственную и в то же время другую. И даже его уверенность в правильности своих действий и понимание того, что иначе он бы не выжил, не могли её убрать или хотя бы уменьшить.

Девушку захлестнула волна сочувствия. В горле стоял ком, глаза застилали слёзы, она приоткрыла рот и вновь закрыла его, желая сказать хоть что-то и не находя слов.

Наблюдавший за реакцией Изольды Джейкоб неверно истолковал её состояние.

— Что, овечка, думаешь о том, какое я чудовище? — невесело усмехнулся он. — Да, ты права. Так и есть.

— Нет… — тихо проговорила Говард, тыльной стороной ладони вытирая глаза, на которые тут же вновь навернулись слёзы.

— Что нет? — поднял бровь Сид.

— Ты не чудовище… Я… Я понимаю… Ты просто делал всё, чтобы выжить... Ты не мог поступить по-другому. Но… но… — Изольда вдохнула поглубже, собираясь с силами. — Если бы ты не прошёл через это, то… наверное... ты бы не смог стать сильнее и не смог бы донести это другим! «Спасение через страдание» — кажется, так говорят? Я думаю… иногда надо испытать боль, чтобы что-то понять, чтобы обрести силу… Чтобы знать цену тому, что получишь потом… и тому, что было до этого...

Изольда всхлипнула и замолчала.

Джейкоб был не просто удивлён — он был ошарашен. Он часто задумывался, а доходит ли до тех, кому он рассказывал лишь часть этой истории, её смысл? Да и понимают ли все члены его Армии истинный посыл его слов о силе? И чаще всего видел в глазах братьев и сестёр Проекта всего лишь слепое повиновение, слепую веру в то, что всё, что говорит он, Джон, Джозеф, есть истина, неважно, что стоит за ней. Он раз за разом как умел, пытался донести правду, которую осознал, и раз за разом натыкался на ненависть, на страх, на отвращение — на что угодно, кроме понимания.

А Изольда… Чёрт возьми, она действительно всё поняла. И… она не считала его чудовищем, как это делало абсолютное большинство людей — чужих или подчиняющихся ему — неважно.

И это было больше того, что он когда-либо ожидал от других. И было странно и одновременно приятно это понимать. Он подумал, что, пожалуй, одно это показывает её готовность к «Вратам Эдема». Она наконец прошла испытания. Надо было начинать готовить её к Крещению, к вступлению в ряды братьев и сестёр. Сид понимал необходимость этого, но ему не хотелось. И это тоже было странно. Заметив, что Изольда всё ещё пытается справиться со слезами, он протянул руку, благо расстояние как раз позволяло, и большим пальцем мягко провел по её глазам, стирая влагу.

— Овечка, запомни, — заговорил он, — слёзы — это слабость. Не показывай их никому, даже мне. Особенно мне. Будь сильной. Пока ты подтверждала это. Я почти принял решение, и мне не хотелось бы его менять. Помни это.

Говард кивнула, несколько ошеломлённая тем, что только что сделал Джейкоб. В его действиях не было какой-то особой нежности, но всё равно это было неожиданно для неё. Всё-таки она успела привыкнуть к тому, что солдат всего лишь выполняет договор, не делая ничего сверх того, но тут это всё же немного выходило за рамки его обычного поведения. И ещё она теперь не знала, сожалеть о том, что позволила слезам найти выход при нём, или нет. С одной стороны, он дал понять, что он это совершенно не приветствует, да и до того она старалась сохранять самообладание, а с другой… С другой, его руки были такими тёплыми, такими надёжными… Изольда моргнула, прогоняя ненужные сейчас мысли.

Сид за это время уже встал со стула и даже успел поставить его на место, к столу. Взял обе миски с ложками, второй раз за все эти дни сам щёлкнул выключателем, гася свет, и собрался уходить.

— Спокойной ночи, — произнесла Изольда и тут же поняла, что это первый раз, когда она первая это говорит.

Джейкоб обернулся, стоя в дверях.

— Спокойной ночи, Говард.

В полумраке не было видно его лица, но девушка могла бы поклясться, что он слегка улыбнулся. Затем он вышел. Звон ключей в замке, удаляющиеся шаги, и всё стихло.

Ложась спать, Изольда поняла, что улыбается как дурочка. Он впервые не назвал её овечкой, и напряжение, возникшее между ними прошлым вечером, растворилось без следа. Она сама не сказала бы, почему это её так радует, но засыпала она довольной.

1) У тебя в голове они всё ещё воюют

Со своими танками и бомбами,

Бомбами и орудиями.

У тебя в голове,

У тебя в голове они умирают.

У тебя в голове, у тебя в голове

Зомби, зомби, зомби.

2) Я отбыл свой срок среди уродов,

Я отбыл свой срок среди воров,

Я отбыл свой срок среди многих,

Я отбыл свой срок среди шлюх,

Я отбыл свой срок среди благословенных,

Прогулялся среди живых мертвецов,

Рыская тут и там по этому миру,

Делая вещи, о которых вы никогда не слышали,

Лёжа в логове зверя,

Всё, что я сохраню, это моя ...

Лёжа в логове зверя,

Всё, что я сохраню, это моя боль.