Шипы (гет)

Я, разумеется, с самого начала понимала, что никто не позволит себе выпустить меня в свет Британского МагМира без предварительного «пробного» захода. Да, с этикетом проблем у меня не было. Такие вещи, как говорится, впитываются с молоком матери и усваиваются в ходе повседневной жизни ещё во младенчестве. Немного повторить сложные моменты, и только.

Однако подпорченная репутация требовала осторожного первого шага. Общеизвестно, что именно небольшие собрания в узком обществе являются первой ступенью формирования мнения о человеке. Приличествующим мероприятием такого рода для девушки моих лет и происхождения было пятичасовое чаепитие. Которое и решила организовать для меня тётушка. Перед балом в честь Дня Рождения старших братьев в нашем поместье планировалась встреча в скромном кругу моих ближайших родственниц и подруг тётушки и моей покойной матери. Общество обещало быть неимоверно высокородным и от того столь же неимоверно требовательным. Но, прежде чем заняться подготовкой к этому, несомненно, важному для меня лично и для все моей семьи в целом, событию, я решилась на непростой шаг — поговорить-таки с отцом о моих видениях.

К тому дню, когда я наконец набралась достаточного количества решимости, на моём столе возвышалась довольно солидная стопка листов пергамента. Как и планировала, я постаралась разложить видения в хронологическом порядке, и даже приписала примерные даты. Конечно, невозможно было расписать всё с точностью до минуты. Откровенно говоря, я не всегда могла указать не то что число, но даже месяц. Иногда приходилось ограничиваться сезоном, а то и временным промежутком в два-три года. Впрочем, я надеялась, что абсолютная точность и не нужна будет. Главное, чтобы отец отнёсся к этому серьёзно, а дальше в силу вступит эффект бабочки — одна заменённая деталь и весь сюжет изменится до неузнаваемости. По крайней мере, я на это очень надеялась. (И старательно гнала от себя мысли о пагубности подобных изменений).

Собирая свои записи, я невольно потянулась и к другим. Тем, в которых я рассуждала о причинах моих странных видений. В беспорядочных заметках, совсем не похожих на довольно аккуратно перенесённые на пергамент «воспоминания», встречалось множество чудных слов: фанфик, фикридер, пейринг, Дамбигад (-гуд), Волдигад (-гуд) и много чего ещё. Рядом же записаны выражения «переселение душ», «перерождение», «попаданчество»… Слова выводились естественно, но смысл многих из них не был мне вполне понятен. Решив, однако, что мне значение большинства из них не больно-то и нужно, я уделила внимание последним пунктам. И да, я всерьёз думаю, что странные видения следствие слияния двух душ. Как я когда-то читала (в том самом странном произведении, носящим имя «фанфик»), когда человек оказывается близок к смерти, но то ли смерть наступает не в назначенное ей изначально время, то ли ещё по какой причине, его душа может занять чужое тело. Как правило это сопровождается таким же близким к Краю состоянием будущего вместилища.

В реалии моего мира такая теория более чем вписывалась. Известно, что нахождение на границе между жизнью и смертью способно оказать очень сильное влияние на душу мага, на его силы. Вообще любая связь со смертью имеет определённые последствия. Яркий пример прямиком со страниц школьного учебника — фестралы. Необыкновенные существа, увидеть которых способен лишь тот, кто видел смерть. Или тот, кто оказался близок к Грани, то есть едва не умер сам. Убедиться в том, что я действительно была близко к смерти (а физическая оболочка одного из моих «я», вероятно, вовсе умерла, после чего и возник этот странный симбиоз), мне предстояло в вечер первого сентября. Когда, сойдя с поезда, я буду добираться к парадному входу Хогвартса на повозке, запряжённой фестралами.

Когда мне впервые пришла мысль о чужой душе, «подселившейся» в моё тело, я отмахнулась от неё. Было, откровенно говоря, не до сомнительных рассуждений. Тётушка в очередной раз ругалась на мою рассеянность. Впрочем, она только ворчала и никаких санкций предпринимать не спешила. Беспокоилась, вероятно.

Задумавшись об этом во второй раз, я испытала волнение. Момент, опять же был неподходящим. Прогулка верхом на гиппогрифе, когда вы летите в нескольких десятках метров над землёй, не предполагает посторонних мыслей. Мне нужно было отложить свои размышления, и я, вспомнив не без благодарности уроки крёстной по окклюменции, отодвинула своё беспокойство и его причину в глубину подсознания.

На третий раз я просто разрыдалась от накатившего на меня страха. Лежала в постели на спине, всхлипывала, почти задыхаясь. Глаза жгло, искусанные губы — тоже. Успокоиться не получалось, и я только радовалась, что никто не может услышать меня из-за толстых каменных стен. Итак, я умерла. Умерла и переродилась, переселилась или что-то другое в том же роде. Я этого даже не заметила толком. Есть от чего сойти с ума! Не могу даже с уверенностью сказать, я — это вообще кто?

Но слёзы кончились. Эмоции сменили доводами рассудка. Я решила для себя, что эта истерика — поминки по моей прошлой жизни. Прощание с ней. Я отодвину за границы мыслей все воспоминания, не связанные с моим настоящим миром. Этим же особым воспоминаниям постараюсь дать выход. Вытяну из своей другой жизни все возможные знания, которые могут мне помочь.

В первую очередь, что было логично, так как перестать думать о собственном состоянии было не просто, в голову стали настойчиво лезть многочисленные сюжеты, рассказывающие о том, как в подобном случае примирялись между собой два «я» в одном теле. И варианты были один лучше другого. Бывало, что изначальная душа по причине смерти покидала тело, и её место занимала «новая». Доставались ли «переселенке» воспоминания первой хозяйки тела или нет, на всё, как известно, Божья воля. В данном конкретном случае это была воля автора произведения. Другой вариант взаимодействия заключался в том, что душа-подселенка поглощала изначальную душу или наоборот. Воспоминания, как правило, при таком раскладе сохранялись, но подавленная душа, вероятно, погибала. Третий вариант, и, видимо, нечто подобное произошло как раз со мной (или я хочу так думать), души сливаются в одно.

Мой вариант может вовсе считаться удачей. Если бы не странные знания, почерпнутые из так называемого «фанфикшена», вероятно, мне бы никогда и не пришло в голову задумываться над природой своего состояния. Но, будучи ознакомленной с «попаданчеством» в довольно крупных масштабах, я невольно примерила произошедшее на себя.

Давало ли мне это открытие что-либо? Я не была уверена. «Совмещение» душ прошло для меня безболезненно. Конечно, мои «выпадения в астрал» не слишком приятны, но они могут многое изменить в моей жизни и в жизни моих близких. К примеру, я могу постараться не допустить разлада в отношениях между Сириусом и тётушкой Вэл.

Эта мысль потянула за собой другую. Заставила вспомнить о зельях, которыми меня методически травили в школе. Не в таких ли мерах по отношению к Сири была причина его разлада с семьёй? Я вот тоже была на грани побега из дома, говоря откровенно. Если прикинуть примерный возраст Билла Уизли, не оказалось ли так, что он был зачат ещё во время учёбы на седьмом курсе? Быть может, Молли Уизли вовсе не окончила школу? Впрочем, меня это уже никоим образом не касается. Я не Молли Уизли и никогда ею не стану!

Но вот над ситуацией с зельями в целом мне, пожалуй, стоит задуматься всерьёз. Нельзя исключать (более того это будет очень глупо, думать, что одной мне так «повезло»), что зелья перепали на долю и других студентов. Например, Меды Блэк. Должна же быть причина, по которой та сбежала с магглокровкой, порвав все связи с семьёй. Нет, вполне может статься, что они и правда любят друг друга, но семья этого не приняла, и Андромеда пожертвовала всем ради этой любви. (Хотя я и слабо верю, что ей могли не предложить хоть какой-нибудь компромисс, вроде введения мужа в семью)

Маглокровку, за которого по воспоминаниям моего второго «я» вышла Андромеда Блэк, звали Эдвард Тонкс. И в этой жизни я помню его довольно неплохо. Сёстры Блэк, дочери моей родной тёти Друэллы, бывшей до замужества Розье, приходились мне родственницами довольно близкими. Со старшей, Беллатрисой, мы не особо ладили. Не слишком хорошо помню, с чего началась наша вражда, но после моего поступления на Гриффиндор не в школе, но дома конфликты у нас возникали постоянно, хотя и не такие масштабные, как с отцом, крёстной или тётушкой Мюриэль. В основном мы выясняли какой из факультетов лучше, и делали это без особой аргументации.

А вот со средней, Андромедой, учившейся на два курса младше меня, мы общались неплохо. Меда, как и обе её сестры, училась на Слизерине. Но, в отличие от старшей, общением с представителями других факультетов не брезговала. В том числе и с хаффлпавцами. Среди которых и учился Тэд Тонкс. Они были однокурсниками, занятия у их факультетов часто совмещались и, если довериться моим воспоминаниям о редких беседах с Медой, они дружили. Помогали друг другу с заданиями, гуляли по территории Хога, в этом году, кажется, вместе ходили в Хогсмид. Беллатрисе это, разумеется, очень не нравилось, она несколько раз пыталась отчитывать сестру за неподобающий круг общения, на что Андромеда не поддавалась. Дошло до того, что Белла, столкнувшись с ребятами, когда они прощались в Холле после прогулки у Чёрного озера, затеяла публичные разборки. Повезло, что Эван оказался рядом и приструнил кузину. Скандала не случилось, но общаться Тэд с Медой на какое-то время прекратили. Потом я, правда, видела их вместе в неиспользуемом сейчас классе. Сложно сказать, есть ли между ними какое-то романтическое влечение. Оба закончили только третий курс, может, маловаты ещё. Но оставшиеся мне два года в школе стоит за ними приглядывать. И постараться общаться с Медой почаще. Тогда, если на неё попытаются повлиять приворотным или ещё какой мерзостью, я, возможно, смогу вмешаться.

Итог всех рассуждений какой? Есть большая вероятность, что многих студентов подталкивали к «правильным» решениям теми же методами, что и меня. Вероятно, отец уже об этом подумал и принял какие-то меры. Для себя же я сделала два вывода: во-первых, директора стоит опасаться с удвоенной силой, и во-вторых, мне следует быть внимательнее к близким.

* * *

Прижимая к груди стопку своих записей, я робко замерла у двери отцовского кабинета. Нужно было всего лишь постучать и дождаться либо приоткрывшейся двери, либо домового эльфа, который скажет что-то в духе: «Хозяин сейчас не может вас принять». Когда всё же подношу руку к двери, я не столько стучусь, сколько скребусь. Однако меня услышали, дверь открылась.

Осторожно вхожу.

— Здравствуй… — я замираю, удивлённо смотря на двух мужчин.

— Крестный?!

Рэдмонд Лестрейндж улыбается мне, встаёт с кресла и разводит руки в стороны. Не могу отказать себе в удовольствии обнять самого лучшего крёстного. Удерживая свои записи одной рукой, я пересекаю кабинет. В кольце рук лорда Лестрейнджа спокойно. Он ничего не говорит, только гладит по голове. На какой-то момент время будто замирает. Связь крёстного и крестника действительно уникальное явление. Правда, в присутствии тётушки Вэл ощущения гораздо слабее.

— Я рада тебя видеть, — тихо говорю, всё ещё прижимаясь лбом к плечу крёстного. Он коротко целует меня в макушку.

— Я тоже рад, милая.

Благодаря Мариз ничто во мне не поднимается против его голоса. Кроме неприятного чувства неловкости за своё прежнее поведение. Наверное, захватившее меня напряжение было слишком заметным. Крёстный отстранился, спокойно всматриваясь в моё лицо. Не опустить взгляд было очень непросто, но в то же время с каждой минутой этого зрительного контакта становилось немного легче.

Я не виновата. По крайней мере не настолько, чтобы бесконечно съедать себя за произошедшее. Всё в прошлом. Надо жить дальше. Надо отпустить. Принять к сведению и больше не допускать таких ошибок. Смириться с тем, что прошлое неизменно, и с уверенностью смотреть в будущее. Быть сильной.

Уголки губ приподнялись в улыбке сами собой. Пожалуй, именно встречи с крёстным мне не хватало, чтобы полностью прийти в себя. Принятие ситуации не означает, что всё, что я сделала, придёт в норму само собой. Но оно даст мне храбрость, чтобы встретить последствия лицом к лицу и попытаться спасти то, что ещё можно спасти. К примеру, отношения с Басти. И, возможно, я смогу наладить отношения с Беллой. И с Эваном я давно не общалась. Надо ещё обсудить всё произошедшее с Медой, мы давно не говорили с ней по душам.

— Исходя из того, что о приходе крёстного ты не знала, чувствую необходимость спросить, зачем ты ко мне пришла, Мели, — нарушил тишину отец. Дядя Рэд отступил чуть в сторону, до этого он буквально загораживал меня от сидящего за своим столом отца.

— У меня очень серьёзный разговор, папа, — твёрдо произнесла я.

Мужчина кивнул и указал мне на одно из кресел. Крёстный помедлил, прежде чем опуститься в соседнее.

— Надеюсь, я не помещаю вашему очень серьёзному разговору? — спросил он без тени иронии.

Я покачала головой.

— Даже лучше, что ты здесь, — и потому, что я уже начала удивляться, почему ты не появляешься, и потому, что в твоём присутствии говорить о чём-то странном мне не так неловко.

— Последнее время с памятью у меня творится что-то странное. Некоторые воспоминания накатывают при возникновении какой-либо ассоциации. Я буквально погружаюсь в них, теряя связь с реальностью. Многие — просто о детстве. Но есть и довольно странные воспоминания. Они как бы о будущем. И большинство из них меня пугают, — я протянула отцу пергаменты. Он взял их и погрузился в чтение. Каждый прочитанный пергамент он передавал моему крёстному.

Лица их постепенно мрачнели. Кажется, я никогда не видела такое выражение лица у дяди Рэда. Брови сведены к переносице, губы сжаты, глаза прищурены.

Когда всё было прочитано, мужчины долго молча смотрели перед собой. Было жутковато сидеть в отцовском кабинете в полной тишине, но мешать мужчинам было страшнее. Поверят ли? Сделают ли что-нибудь? Не возникнет ли у них подозрений о природе моих «способностей»? Не приведёт ли моё вмешательство к событиям ещё более жутким, чем то, что я видела?..

— Не накручивай себя, дочка, — тихо приказал отец.

Я подняла на него рассеянный взгляд. Последовать указаниям был гораздо сложнее, чем казалось. Как и задушить давящее беспокойство. Почему-то вместо ожидаемого облегчения, на которое я подсознательно рассчитывала, мне стало только хуже. Конечно, тот факт, что и отец, и крёстный серьёзно отнеслись к моим словам обнадёживало, но… Они и сами понятия не имели, что делать с полученными знаниями. И, что было действительно плохо лично для меня, скрыть своё замешательство не смогли.

Внезапно крёстный поднялся. Лицо его уже приобрело знакомое мне выражение спокойного довольства. Он слегка улыбался и смотрел на меня кристально чистым взглядом.

— Думаю, стоит немного прогуляться, — лорд Лестрейндж подал мне руку. Неуверенно, я протянула свою, позволяя вытянуть себя из кресла. Кивнув моему отцу на прощанье, крёстный увёл меня из кабинета.

— Дадим твоему отцу собраться с мыслями, — вполголоса прокомментировал свои действия дядя Рэд. И потом уже громче заговорил:

— Тебя всё-таки заставили заниматься окклюменцией с леди Вальбургой?

Мне, если честно, тоже хотелось собраться с мыслями, может немного позаниматься окклюменцией, чтобы их упорядочить, но молчать было слишком невежливо, так что я ответила:

— Не то, чтобы совсем заставили. На самом деле, я очень рада, что тётушка согласилась со мной заниматься.

— Она твоя крёстная, Мели. Она клялась Магией, что будет заботиться о тебе и помогать, если это в её силах.

— Стандартная клятва для ритуала крестин, — с пониманием кивнула я. Тексты подобных обетов, их значения и ограничения я не так давно заучивала.

— Да, — согласился крёстный. — Вижу, занятия с Мюриэль ты тоже не игнорируешь.

— Попробуй тут, — пробурчала я. Конечно, это невежливо, даже грубо. Но с крёстным, когда мы одни, я могла позволить себе расслабиться. Он уж точно не станет меня отчитывать.

И правда. Лорд Лестрейндж, услышав мои слова, тихо рассмеялся.

— Ох, моя маленькая Пандора, — вздохнул он. А у меня закололо в груди от звука имени, подаренного им на мои вторые крестины. — Ты всё такая же колючка. Признаться, по словам Адена, да и потому, как ты вела себя, я уже начал сомневаться, что ты — это ты. Не помню тебя такой тихой и сдержанной.

Хорошее настроение начало таять. И не понятно, то ли из-за того, что моё поведение вызвало подозрения лорда Лестрейнджа (хотя, я, наверное, опять накручиваю себя на пустом месте), то ли из-за того, что его слова напомнили мне о всех тех грубостях, что я успела наговорить за последние годы.

— Прошу прощения, крёстный, — тихо сказала я.

Лорд Лестрейндж остановился, заставив меня замереть тоже. Потом взял за плечи, разворачивая лицом к себе, и серьёзно посмотрел мне в глаза, как делал недавно в кабинете отца.

— Это был отнюдь не упрёк, Пандора. То, как ты вела себя под действием зелья и закладок это одно, и не имеет отношения к той непосредственной манере говорить то, что думаешь, свойственной тебе с самого детства. Конечно, стоит держать язык за зубами в обществе, но в кругу семьи… Можно позволить себе некоторую вольность. Ты меня понимаешь?

— Кажется, — кивнула я неуверенно.

— Но, — глаза крёстного хитро прищурились, — от комментариев в сторону тётушек всё же воздержись. Терпеливым нравом они не отличаются, а вот способностью узнавать обо всех невежливых словах в свой адрес очень даже.

Я тихо рассмеялась.

Несколько минут спустя мы с крёстным вышли в сад. Лёгкие наполнил запах роз. Погода сегодня была как раз располагающая к прогулкам. Ночью прошёл несильный дождь, сейчас же, когда время приближалось к обеду, лужи высохли, но кусты ещё сохраняли влагу, даря лёгкую прохладу и добавляя нотку свежести к запаху цветов.

— Аден сказал, результаты экзаменов тебя не порадовали? — снова заговорил крёстный.

Нарушать умиротворённую тишину в саду и между нами не хотелось, но…

— Результаты просто ужасны. Я даже и не думала, что всё будет так плохо, — лорд Лестрейндж кивнул.

— Не переживай, милая. Эти ваши школьные экзамены не то, о чём стоит волноваться.

— О, да, — согласилась я. И не сдержав язвительности, добавила:

— Мне стоит волноваться о том, кого в женихи мне выберет отец.

Крёстный тяжело вздохнул и взглянул на меня с лёгкой укоризной. На мгновение стало неловко, но он сам назвал меня «колючкой». Да и мне очень хотелось выговориться хоть кому-то. Отцу перечить я побоялась, но, может, дядя Рэд, как и всегда, окажется несколько терпеливее.

— Я понимаю, что ты недовольна нашим с твоим отцом решением, — тем временем заговорил крёстный. Голос его звучал мягко, но мягкость эта была обманчива. Он никогда не прибегал к «стальным» интонациям в отношении меня, но это не мешало мне так же напряжённо замолкать, как бывало, если тяжесть начинала звучать в тоне отца. — Вы с Басти уже давно толком не общаетесь, но постарайся понять, мы с твоим отцом могли бы найти ещё кого-то, но с Рабастаном вы сможете потом отказаться от каких-либо обязательств друг перед другом.

— Да нет же! — возмутилась я. Крёстный говорил так, будто считал, что именно навязанные отношения меня смущали. Но проблема была совершенно в другом. — Почему из-за того, что ошибок наделала я, ответственность должен нести кто-то другой?

От тепла во взгляде крёстного неожиданно стало тошно. Но, кажется, я наконец произнесла вслух то, что смущало меня больше всего. Мне отчаянно не хотелось, чтобы мои проблемы ложились на плечи чужого, в общем-то, для меня человека. Да, мы были друзьями раньше. Да, между нами явно происходила какая-то химия (и не важно, откуда взялось это странное маггловское выражение в моей голове). Да, мне бы очень хотелось наладить с ним отношения. Но постепенно, самой. А не потому, что наши отцы решили заставить нас вместе разгребать последствия моих действий.

— Знаешь, он считает себя виноватым в том, что с тобой произошло.

— Ни в чём он не виноват!

— Попробуй доказать это Рабастану. Помолчи, — попросил он, заметив, что я снова готовлюсь возразить, — помолчи и послушай. Ты знаешь, что Басти присматривал за тобой в школе? Что попросил кое-кого из числа твоих однокурсников со Слизерина за тобой приглядывать? Мальчик из семьи наших вассалов. Ты наверняка его помнишь — Торфин Роули, — я кивнула, хотя подтверждение того, что я знаю, о ком речь, крёстному и не требовалось. — И наверняка ты осознаёшь, что он всегда был к тебе привязан. Лучший друг детства, в конце концов.

Я слабо улыбнулась. Даже не заметила, как успокоилась, слушая голос крёстного. Значит, присматривал?

— И теперь представь, каково ему понимать, что вопреки его действиям, ты подверглась ментальному воздействию. А он ничего с этим не сделал, хотя и замечал неладное. На его месте ты бы себя не винила?

Пришлось признать, что я была бы в ужасе, оказавшись на месте Рабастана. Знать, что человек, которым ты дорожишь, подвергся опасности, и понимать, что мог если не предотвратить, то свести последствия к минимуму, мог донести информацию до кого-то, кто смог бы что-то сделать, но ничего не предпринял… Ужасное чувство.

— Поэтому, Пандора, позволь ему загладить эту вину перед самим собой, раз уж ты считаешь, что перед тобой он не виноват, — а что ещё мне оставалось? Я согласно кивнула. Сдержать тяжёлый вздох не получилось, и крёстный ласково потрепал меня по плечу.

— С тобой произошло много плохого, милая, я понимаю. Поэтому тебе стоит разделить проблемы с кем-то. И семья для этого подходит лучше всего.

— Ну, произошло и кое-что хорошее, — улыбнулась я. И, в ответ на вопросительный взгляд крёстного, резко поддалась к нему, обнимая, и пробормотала куда-то в плечо мужчине:

— Я в полной мере осознала, насколько мне повезло с семьёй.

Крёстный в ответ только тихо рассмеялся.

* * *

Мы вернулись в дом как раз к обеду. За столом уже сидели все домочадцы. И, что стало для меня не самой приятной неожиданностью, дядя Игнатиус. Младший брат моего отца походил на него почти так же, как внешне были похожи Фабиан и Гидеон. Та же тёмная медь волос, высокий лоб, твёрдая линия челюсти и тяжёлый взгляд. Только вот отец бывал улыбчивым и ласковым. Дядю таким я не видела ни разу.

Мы с крёстным присоединились ко всем за столом, я — молча, а лорд Лестрейндж в свойственной ему манере с ненавязчивыми вежливыми приветствиями. Поймав взгляд отца, я коротко приподняла брови. Он выглядел уставшим, и вместе с хмурым лицом дяди Игнатиуса это не сулило ничего хорошего. Однако отец только мягко улыбнулся и покачал головой.

Интересно, и как это понимать? «Потом поговорим, Мел» или «Не забивай голову ненужными вещами»?

Растерянная, я приступила к трапезе. Разговор за столом постоянно прерывался, старшие перескакивали с темы на тему, братья и вовсе молчали. Изредка я обменивалась с ними взглядами, но оба выглядели такими же не понимающими, как и я.

Не то чтобы видеть дядю Игнатиуса в нашем доме было чем-то очень странным. Но отец с дядей, по словам тётушки Мюриэль, никогда не были слишком уж близки между собой. Они были погодками, но в их случае пропасть между воспитанием Наследника рода и второго сына оказалась непреодолимой. Возможно, на моих братьев это не возымело такого влияния, потому что они близнецы. Может, была и другая причина. Не знаю. Но факт оставался фактом: отец с дядей не ладили. Когда отец женился, дядя предпочёл покинуть родовое поместье. Выкупил довольно большой участок земли в одном из графств, заплатил кругленькую сумму за наведение на построенный особняк магглоотталкивающих и прочих защитных чар, и обосновался вдали от остальной семьи. Спустя несколько лет он женился, потом у них с тётей родился сын. Персиваль оказался сквибом. Была ли это трагедия для семьи? Жена дяди, тётушка Лукреция, откровенно говоря, пришла в ужас. Дядя, под влиянием жены, даже собирался отказаться от сына и отдать его на воспитание магглам. Конечно, кузена пристроили бы в хорошую семью, он получил бы образование, но был бы отрезан от кровных родственников. Мои отец и мать были против, но тогда близнецы были ещё маленькими, к тому же их выбросы были довольно разрушительными, особенно у Гидеона, и забрать Перси в родовое поместье мои отец и мать не могли. Нашего кузена забрала тётушка Мюриэль. Она так и не вышла замуж, почему — она никогда не рассказывала. Но кузена Перси воспитала в своём небольшом доме (это было нечто вроде гостевого дома, в котором гостей никогда не размещали, и располагался он на территории семейного поместья) как родного сына. Он часто бывал у нас вместе с ней, и я неплохо с ним ладила. Он был очень спокойным, не в пример моим братьям, мальчиком, любил книги и всякие эксперименты.

Сейчас кузен получал второе высшее (разумеется, маггловское) образование, и редко нас навещал. Но я была уверена, что Перси будет на Дне Рождении Фабиана и Гидеона. Тем более, два предыдущих он пропустил, так что на третий просто обязан был явиться.

Разница в воспитании, отношение к ребёнку-сквибу и, вероятно, ещё что-то, о чём я не знала, посеяли раздор между отцом и дядей Игнатиусом. Как результат, последний был редким гостем в Прюэтт-холле, хотя пару лет назад, в первый момент грандиозного обострения в моём поведении, именно дядя был тем, к кому отец обратился за помощью. Да, успеха это мероприятие не имело, вразумить меня дяде не удалось, но сам факт говорил о многом. Да и тётушка упоминала, что после выяснения всех обстоятельств моего «помутнения» отец навещал дядю Игнатиуса.

Если подумать, мне понятно, почему отец обратился именно к своему брату. Чтобы не выносить внутрисемейный конфликт за пределы, собственно, семьи. Несмотря на разногласия, они оставались родными братьями, а значит при любых обстоятельствах не станут действовать один во вред другому.

Когда обед подошёл к концу, отец неожиданно обратился ко мне:

— Мел, мистер Элмерс придёт через полчаса, чтобы осмотреть тебя. К этому времени поднимись в мой кабинет.

После этого он ушёл вместе с дядей Игнатиусом и крёстным. Я тоже собиралась встать из-за стола и подняться ненадолго к себе, но голос тётушки меня остановил:

— Ты не знаешь, дорогая племянница, из-за чего твой отец пригласил нашего брата?

Что ответить? Могла ли я вообще что-либо отвечать сейчас, когда ещё не знаю, что думает о моём признании отец? Но врать?! Нет! Я улыбнулась, но вышло неправдоподобно. Практически рухнув обратно на своё место за столом (я едва успела с него привстать), я посмотрела сначала на тётушку, потом на выжидающе затихших братьев.

— Догадываюсь, — честно ответила я. — Но понятия не имею, можно ли об этом распространяться.

Тётушка фыркнула. Гидеон поморщился. Фабиан нахмурился. Всех не устраивали как мой ответ, так и странное, граничащее с таинственным, поведение отца.

— Твоему здоровью ничего не угрожает? — осторожно спросил Гидеон. У меня лично вызывают сомнения слова отца о приходе нашего семейного целителя (хотя как знать), но я не говорю об этом вслух. Только смотрю неуверенно на брата. Не считая того, что в школе я рискую рухнуть с пришедшей в движение лестницы, если меня настигнет очередное видение, моему здоровью не угрожает совершенно ничего.

— Надеюсь, что нет, — отвечаю я.

Наступило молчание. Неприятное и даже тягостное, какого я давно не ощущала рядом с семьёй. Я не могла ответить на их вопросы, а они даже не решились мне их задавать. Уже за это — спасибо.

Когда отведённые мне полчаса почти закончились, я поднялась из-за стола. Выходя из столовой, я чувствовала направленные мне в спину взгляды.

В кабинете меня действительно уже ждали. Кроме целителя Элмерса в комнате находился только отец. Всё время, пока мистер Элмерс колдовал надо мной, папа молчал.

— Результаты даже лучше, чем я ожидал! — улыбнулся целитель Элмерс. — Вы очень быстро восстанавливаетесь, юная леди. Первые ритуалы можно проводить ещё до отправления в школу, — целитель посмотрел на отца.

— Благодарю, Джон, — кивнул отец.

— Тогда всего доброго, лорд Прюэтт, мисс Мелинда.

Целитель исчез в зелёном всполохе камина.

Я переминалась с ноги на ногу, исподлобья рассматривая спокойное лицо отца. Как только целитель ушёл, он погрузился в чтение каких-то бумаг.

— Ты можешь идти, Мели, — сказал отец, не поднимая на меня взгляда.

— Но, — я прикусила губу, замолчав. Отец, наконец-то, посмотрел на меня.

— Что-то не так, милая? — спросил он.

— А что насчёт моих записей?

— Не забивай голову, — отрезал он. — Я приму все необходимые меры.

— А что делать мне, пап? Ведь они не прекращаются! — вспылила я. Перспектива рухнуть с движущейся лестницы вырисовывалась очень красночно.

— Продолжай их так же записывать, — просто сказал отец. — Что касается всего остального, то ты ещё совсем ребёнок, не стоит тебе в это лезть. А теперь иди!

Было очевидно, что на этом аудиенция у лорда Прюэтта окончена. Я стремительно покинула кабинет. Впрочем, чтобы хлопнуть дверью, ярости (или, скорее, наглости) мне не хватило.

Я быстро шла по коридорам поместья. В груди не клокотала, как пишут в романах, обида. Даже злости как таковой не было. Просто стало пусто. Кажется, я должна бы радоваться тому, что отец, а вместе с ним, по всей видимости, дядя Игнатиус и крёстный, не только серьёзно отнеслись ко всему со мной происходящему, но и что-то уже спланировали. Вот только радости тоже не было. Потому что, даже если им удастся помочь тем ребятам, кто, как и я, был подвергнут «коррекции поведения», и тем самым предотвратить «предсказанные» мною события, я не перестану видеть. И днём, и ночью меня будут настигать видения. И с началом учёбы, скорее всего, они только усугубятся, так как в школе больше мест, вещей и людей, с которыми видения так или иначе связаны. Конечно, это только предположение, но, если видения возникают как ассоциации, встретившись лицом к лицу с кем-то ещё, я могу узнать о будущем этого человека, а оказавшись в каком-то месте, вспомнить о событиях, связанных с ним.

А отец просто взял и отмахнулся от необходимости (по крайней мере, я ощущала это как необходимость, и мне кажется, что отец отмахнулся) объяснить мне хоть что-то. Ребёнком меня назвал. Не знаю, чего именно я ожидала. Меня выслушали, проявили понимание. Бросаться в гущу событий меня никто не заставляет. Я же сама этого хотела — остаться в стороне от надвигающейся войны. Чем только не довольна, хочется саму себя спросить. Видимо, в глубине души («попаданческой» её части, по крайней мере) мне хотелось опасных приключений, хотелось оказаться в центре политических и светских интриг, хотелось как-то действовать.

Вместо этого, меня будто щёлкнули по носу и ласково пожурили: «Не вмешивайся, это не детское дело».