Повелители бури (джен)

Глава 7.

Битое стекло

— Вы ждёте третьего?

К ним склоняется незнакомый мужчина. Безликий — такого в толпе не заметишь, не запомнишь, во сне не явится. Среднего роста, с обычными чертами, простыми движениями, лишёнными выразительности, и плотно вросшей в лицо маской. За столиком, где сидят Андрей и Ника, места три, и теперь они располагаются треугольником; Ника невольно чуть сдвигается влево. И так понятно, что просто так некто левый не присоединится к другим. Катана бросает косой взгляд на Хозяина; Андрей не напрягается ничуть, по-прежнему раскрепощённо-свободный, даже приветливо улыбается, облокачиваясь на спинку своего стула локтём. Взгляд широко, от макушки до стоп, проходится по чужаку, но не выдаёт ни капли настороженности.

— Конечно, — легко соглашается он. Ника дёргается было к нему с шипением: «Что творишь?!», но Вознесенский и глазом не моргнул. И хотя они не так привыкли к узам, ещё не научились толком ими управлять, сигнал бьёт ментально: «Не вмешивайся. Молчи. Всё пока нормально».

На чужаке объёмная куртка, и хотя Ника не чует никаких особых флюидов, не требует подтверждения — под слоем одежды прячется пистолет.

— О, вы так любезны. — Безликий опускается напротив. Складывает руки под подбородком. — Это ваша дочь?

— К чему расспросы, если сами прекрасно осведомлены? — Андрей всё так же улыбается беззаботно; будто играючи выгибает левую бровь. У него красивое молодое лицо, мимика живая, а усмешка чаще всего левой стороной лица, оттенка не нахального, но больше дерзко-весёлого. Словно Вознесенский всё наперёд знает, и его не получится обвести вокруг пальца. Наверняка такое выражение его неприятелей страшно бесило, а в союзников вселяло уверенность.

— Смотрю, вы ждали нашей встречи, — отвечает улыбкой на улыбку чужак, но в его исполнении это больше похоже на полусмазанную угодливость. Нике хочется гордо задрать нос: её Хозяин ведёт себя совершенно естественно, потому что он как раз уверен в ситуации, не то что все остальные. И плевать, что на самом деле ориентироваться будут на ходу. Так даже лучше.

— Ну что вы. Ждать вас? — в изумрудных глазах всполохом разжигаются искры, точно Андрей про себя смеётся. — Какое высокомерие. Вовсе нет, я просто знал, что навяжетесь. — Всякая беспечность исчезает из его тона сразу, словно схлынывает вода, оставляя обнажённую неприязнь: — Что вам опять нужно? Мне казалось, более чем понятно, что этот ребёнок останется со мной.

«Этот ребёнок». Ника под столом крепко сжимает ладони. Он видел, конечно, он помнит обрывки её времени-вне-сна — гложущее одиночество, страх и боль, и ярое нежелание возвращаться в стеклянную обитель ненависти, где раз за разом приходилось защищаться.

Андрей вредный. Много умничает, хвост трубой поднимает, чересчур самоуверенный и язвит без повода, пытается приструнить, ругается и изматывает постоянными расспросами. Но он, по крайней мере, не отдал Нику её врагам. Он пообещал её защитить. И не отступится от своего слова — это очевидно, как то, что луна не умирает при восходе солнца.

Вознесенский так держится, словно способен отразить атаку целой армии, однако замирает сердце: они так много тренировались, но для безупречного владения Оружием и долгих лет не хватит. Ника самостоятельная, проворная, она сама может лезвием вертеть через руки Андрея, но она плохо ориентируется на человеческие пределы. В первый раз она чуть его не убила. До сих пор бывает, что пережимает не тот нерв или случайно отключает что-то в теле, заставляя Андрея матом пыхтеть и разрабатывать обессилевшую конечность. Не в слаженности даже дело, не в командной работе — в чистом опыте. Его ещё нет.

Однако Андрей не меняет уверенную позу, он расслаблен, как умелый хищник, затаившийся в высокой траве, и от него до катаны расходятся волны стальной, несгибаемой уверенности. Даже не так — веры. У них всё получится. Их никто не одолеет.

— Цена за ваше непокорство выше, чем вы сможете заплатить, — мягко, почти заботливо предупреждает чужак.

Потому что он здесь наверняка не один, и по торговому центру там и тут ожидает засада. Ника ценна для «Аида» по неясным и пугающим причинам, но не собирается сдаваться. Андрей вообще не позволит никому себя сломать — так и загораются изумрудные огни, и он смещается вперёд, опирается обеими ладонями на стол, в опасной близи останавливаясь у лица врага. Воздух пропитывается грозой, растекается плотной, как масло, угрозой, пусть Андрей голоса не повышает — он внятно и очень тихо проговаривает, глядя в глаза чужаку:

— Не беспокойтесь. Уж заплачу я сполна.

И по невербальной команде Ника бросается вбок, быстрее, чем успевает чужак распахнуть куртку, освещая на весь фудкорт вытянутый автоматический пистолет — бросается и подрезает ножку стула, заваливая тот набок, и сразу Андрей призывает её в боевую форму.

Секунды и то слишком долгие, надо быть быстрее; Нику насквозь и разом обволакивает тёплая волна — трепетное, как птичий пух, ласковое дыхание. Форма меняется. Это не столь ощутимо физически, сколько улавливается инстинктами; тело меняется в очертаниях, и вот уже Ника чувствует не столько ладонь Андрея — в форме оружия она почти не различает материальное — сколько потоки его жизненной силы.

В первый раз он наорал на неё за неразумные игры с его телом, но как иначе, если в слиянии сложно разобрать, где твои способности, а где способности использующего тебя Хозяина? Мир отражается через его зрение, слух, обоняние, мысли сливаются в единое русло, переплетаются движения. Ника — катана, но она же держит тонкие звенящие нити их общей энергии. От рукояти — до запястья — до предплечья — до шеи, до пульса, по артериям и венам вниз к нижней части тела, чтобы шагать его ногами. «Я не должна трогать всё? — Ника напрягается, изо всех сил стараясь следовать советам Лерайе. — Я должна ограничивать своё влияние… Блин, и чё так сложно?»

Но в бою не до размышлений. Она резко отскакивает влево, вместе с собой заставляя Андрея вздёрнуть руку: пуля проносится в миллиметре, разбивает чью-то банку с энергетиком, шипучий напиток разливается по чужим ладоням, восклицание режет воздух. Андрей плечо не вывихнул, и то ладно; они вдвоём — вернее, они вместе — ныряют под стол, пока чужак не успевает сориентироваться, опрокидывают его, перехватив под колени. «Нет честного и нечестного боя, — учил Марк. — В сражении используйте все доступные средства. Если условия не подходят, измените их под себя».

Шаг, шаг — это уже бег. Люди на фудкорте перестают замечать то, что столь очевидно, и прямо под их носами проносится единый силуэт: парень в расстёгнутом пальто, перепрыгивающий через стулья, оперевшись на них всего лишь рукой, а в другой ладони, правой, зажата изысканная золотисто-белая катана. Скачок, ещё скачок.

«Там пакет с кедами остался!» — дёргается Ника.

— Будешь ныть — отхватишь! — прикрикивает на неё Андрей. Прежний знакомый их не догоняет, но впереди уже мелькают другие персоны, далеко не дружелюбно наставляя на них своё оружие — арбалеты, револьверы, всё дальнего действия, и Вознесенский чертыхается.

«Слышь, остолоп, на ярус ниже надо!» — цыкает девчонка и концом лезвия указывает на переход. В торговом центре два крыла, в каждом две стороны, а по центру — мосты и открытый вид на более нижние ярусы. Потолки высокие, и человек, перепрыгнув с одного уровня на другой, попросту бы расшибся, но Хозяин, держащий Оружие, — никак не обычный человек; Андрей фыркает, мол, и так понимает, и бежит туда.

Просчитался Марк, тут точно не поможет защитная стойка: только Ника пули и отражает. Одна проносится в миллиметре от лица Андрея, чуть оцарапав кожу, и Ника замирает изнутри, испугавшись, но тут же берёт себя в руки — как бы иронично это не звучало. Хозяин хватается ладонью за высокое стеклянное ограждение, перемахивает и повисает, зачерпывает воздух ногами, подтягиваясь, и с акробатической ловкостью спрыгивает на пол; следом летят мелкие осколки, раскрошенные арбалетной стрелой.

Передышки никакой; за ними ещё не успели, но на каждом этаже наверняка припасены враги, и Андрей сразу ломается в ближайший магазин. Не время о скрытности думать. Да и продавцы не замечают, кто именно пробил их витрину; в заполненный стеллажами и вешалками бутик одежды, сразу падая в окружение разноцветных шёлковых тряпок, вламывается человек с клинком, сопровождаемый вихрем осколков. Кровь окропляет лишь края лоскутов; Андрей несётся до дальнего хода — туда, где значится аварийный выход; на бегу оглядывается. Тут как тут проклятые ищейки; Ника верещит: «Ты вообще уверен, что такой выход есть?!»

— Конечно!

«Если ошибёшься, я тебя придушу! Точно придушу, Вознесенский!»

Сражаться с толпой безымянных она готова, разумеется, но всё равно крайне не хочет — пространства слишком мало, манёвры ограничены, а ей попросту мастерства не хватит лавировать. Один враг подрезает у прохода к кассе; катана сталкивается с ятаганом, Ника с возмущением звенит, отбивая чужую атаку — замахнулся на святое, наглец! Схватка на расстоянии близком, почти рукопашная; не отвлечься, а остальные ведь вот-вот нагонят! Андрей отскакивает спиной к стеллажам, уворачивается, отчего ятаган остриём бьёт по высокому зеркалу. Продавцы, вереща, уже разбежались, попрятались за стойкой, ничего не понимая, и это на руку — хоть невинных не затронут; Ника наотмашь бьёт по чужой кисти, вызывая сдавленный крик — её заточенности более чем достаточно, чтобы пробить кости. Андрей перехватывает свободной рукой со стеллажа ремни, сразу связку, и с широким размахом хлещет затормозившего врага по лицу; головой, точно тараном, ударяет в живот — Ника надёжно блокирует ятаган, грохочет металл: безымянный ломается, как спичка.

«Мы всё ещё сильнее них!»

Ну, пока безымянный один, а не двадцать.

Аварийный выход тут же, серебристую дверь около подсобки Вознесенский с ноги распахивает. Ника чует неладное, присматривается: он и впрямь поранился, рассечено плечо. Чёрт!

— Царапина, — отмахивается Андрей, уловив её тревогу, и уже мчится, перескакивая ступени, по пожарной лестнице. Как славно, что люди придумали систему безопасности! В таких огромных торговых центрах без неё никак! На бегу он отыскивает в смартфоне недавно сохранённый контакт, и вот уже в мессенджере видно сообщение наставнику: «Идём на третий. Погоня». Неясно, прочитано ли — экран Андрей гасит сразу же и шустро убирает телефон в карман; при таких кульбитах не выронил — уже счастье.

Они будут ждать на пожарной лестнице ниже, это ежу понятно, и Хозяин заворачивает сразу на следующий этаж; это коридор кинотеатра, оранжевые диваны, кассы. За ближайшую и перескакивает, шарахаются дежурные, Андрей проносится дальше — со спины уже догоняет очередной вражина. «Да что ж их так много!» — прикрикивает Ника.

— Прорвёмся, — отрезает Хозяин жёстко, рычаще, словно нет в мире иной правды кроме той, в которой он уверен. Их окружают, скоро замкнётся кольцо, но они так просто не сдадутся. «Не дождётесь, уроды!» — Ника, ты стену разрезать сможешь?

«Да мне почём знать! Эй, не тести сейчас!» — уж о таком она точно не знает. Андрей покорно огибает выступ, ныряет в кинозал, расталкивая толпу выходящих с сеанса; в помещениях здесь три выхода сразу, в том числе аварийный, но там та же лестница, на которой уже ждут, и парень несётся дальше, ко второму входу — на том же уровне, закрытом, для уборки. Проскальзывает, захлопывая за собой тяжёлую дверь, в полной темноте по узкому коридорчику скачет до выхода, а там — снова кинотеатр, но погоня уже дальше. Выносятся на чистое пространство — мост к другой стороне галереи; Андрей разворачивается, готовый отражать новый удар, но мелькнувшая совсем близко тень оказывается вовсе не пешкой «Аида». Марк, в той же армейской чёрной форме, со сверкающим кнутом в ладони, останавливается рядом, не выпрямляясь до конца; присогнуты колени, тёмный взгляд обшаривает детали.

— Ранен? — обрывочно, но чётко, как по рации, спрашивает он.

— Пустяк. — Андрей додумывается повторить его стойку, смягчая силуэт и немного расслабляясь; болезненное напряжение мешает двигаться плавно, и теперь становится легче.

— Сколько их?

— Насчитал около пятнадцати.

— Много.

«Это всего лишь безымянные», — недоумённо бормочет Ника, но Марк её неожиданно слышит, мотает головой:

— Нет. Безымянные-ищейки слабы. А это рядовые.

«Ты можешь сказать лично Хозяину, а можешь как в общий канал, — мурлычет серебром голос Лерайе словно из затишья. — Так что слышать могут все, кому позволишь. Но враги, конечно, чисто не допущены».

Хлыст взвивается в воздух, призрак мгновенной смерти, и распиливает уже приблизившийся силуэт надвое; кровь фонтаном заливает плиты такого совершенного пола. Андрей содрогается, но страх в нём не поднимается; только сглатывает, пристально наблюдая за врагами.

— «Безликая звезда», — шипит один из противников. Они уже скапливаются, не рискуя приближаться совсем, но на месте не стоят: все перемещаются, ныряя или появляясь снова, и обычные люди вокруг толпятся тоже, но иначе: они видят тело, остатки человека, кричат, снимают на камеры. «Аид» опасается Лерайе, и это играет на руку; в хаосе, воцаряющемся из-за убийства, Марк мощно толкает Андрея с моста на этаж ниже. Тот приземляется на ноги, как кошка, мягко спружинив, и оба мужчины несутся вдоль галереи, то и дело озираясь. Преследователям мешает толпа, все слышат с верхнего яруса панику и спешат узнать, что стряслось.

Но враги есть и в толпе. Приходится прорываться; Ника бьёт лезвием, атакует, сходясь и расходясь. Андрей без устали работает, пробиваясь, но больше никто не успевает его ранить; в окружении народа от врагов его страхует Марк, Лера в форме короткого ножа, больше подходящего для ближней дистанции, шилом блестит повсюду, а Ника отражает направленный в сторону наставников удар.

И это внезапно… кажется замечательным. Не боль и чувство погони, не преследование и драка в таком неудобном месте. А то, как ловко они друг друга прикрывают, как сражаются, держась спина к спине, настоящие союзники. Ника воодушевляется даже. Лерайе бросает: «Всё окей. Нас заметили».

И Марк тащит Андрея дальше. На первый этаж, наружу — теперь их преследуют уже не так активно. И в самом холле тормозит. За обувью кровавые дорожки, плечи тяжело вздымаются, Андрей сжимает рукоять обеими ладонями. Все четверо — два Хозяина и два Оружия — замирают. Стоят, как изваяния, только дыхание свистит в лёгких.

Окружили. Но Марк не торопится атаковать, Андрей не перечит, выжидая. Потому что окружили вовсе не посланники «Аида», а кто-то другой — люди в изящной форме, чёрно-серебряной, будто бы военной. С разным Оружием в руках, не менее угрожающие, чем те враги, но не нападающие. Только смотрящие. Взявшие их в кольцо.

Холл пуст, от нежелательных зрителей явно очистили — но нет и трупов, значит, развели. Действуя как человеческая полиция. Только это полиция иного рода — стражи закона для Оружия.

«Это и есть Круг Мечей?» — выдыхает Ника.

Из внезапно объявившихся хранителей выходит один — широко и уверенно, спокойно, намеренно показывая, что не нападает, но если что, сумеет атаковать. Это мужчина лет тридцати, в красивой той же форме, но на погонах его знаки отличия: Ника не умеет по ним читать, но решает, что должность значимая. Пояс перехватывает по талии, и на нём жетон размером в половину ладони; мужчина приподнимает его, растягивая звенящую цепочку, и показывает четверым вольным:

— Круг Мечей, патруль. Алейро Виктор.

— Очень вы вовремя, однако, — насмешливо замечает Андрей.

Виктор рассматривает Марка, недобро щурясь, но тот словно невосприимчив к его недоверию: так и стоит в боевой позе, но неуловимым жестом показывает Андрею расслабиться. Ника возвращается в форму человека, но стоит до тесноты близко, тоже напряжённая. Она и так сумеет вступить в бой.

— Ваше Оружие неизвестно, но уже наделало шума. — Виктор с трудом отрывает взор от Марка. Он будто не ожидал того видеть и разрывается между двумя сразу необходимостями. Если Марк и Лерайе враги для всех, значит, их надо схватить. Но с другой стороны, Алейро явился определённо по души Андрея и Ники. Выбор очевиден: на этот раз Круг, видимо, решает отступников не трогать. Эти додумки логической цепочкой выстраивает Андрей, и не до конца разъединившаяся с ним Ника их легко перехватывает.

Голос у Виктора не жёсткий, но твёрдый, как у человека, привыкшего командовать, и он наверняка хорошо бы прижился в армии. Вместе с тем — самоконтроль и спокойствие, с которым тот добавляет:

— Предлагаем пройти с нами.

Андрей просчитывает варианты с бешеной скоростью, косо оглядывается на наставников. Затем знакомая усмешка победителя лезет на лицо, и он с вызывающим видом выпрямляется, разводит плечи, и Нику отпускает электричество, до того клубком копившееся внутри. Она озвучивает общую мысль до того, как та формируется:

— Мы пойдём только вместе с ними.

Марк одним взглядом выражает сразу несколько вопросов: от «Вы что задумали?» до «Вы совсем рехнулись?», но клали на то болт Андрей и Ника. Вознесенский ухмыляется в сторону наставника:

— На условиях полной безопасности — и только с нашими друзьями.

Мгновения складываются в ожидание, никакая из сторон не двигается и будто бы не дышит. Виктор хмурится, взвешивает решение, и хотя его лицо непроницаемо, Нике вдруг становится ясно: счёт склонится в пользу лишь одного. По словам Марка устав Круга крайне сухой, исключительные участники могут от него отступаться. И, кажется, Виктор — один из таких. Потому что проговаривает ровно, безэмоционально:

— Условие принято. Предварительно — Зеленская, девятнадцать. С вами свяжутся.

«Аид» исчез, но объявился Круг. Кажется, они променяли шило на мыло.

Рядом материализуется Лерайе, и в первую секунду Ника не сразу её узнаёт — обычно лукавая, сейчас она щерится, как дикая кошка, и с неожиданной болью смотрит даже не на Хозяев, а на их форму. Марк слегка приподнимает руку, касается её локтя. Лера оглядывается.

Сейчас, в отличие от всех дней их с Никой знакомства, она до идентичности похожа на человека.