Три ада (гет)

Коридор за коридором, поворот за поворотом. Они двигались так быстро и бесшумно, как могли только змеи. Эйвери шёл впереди. Показывая дорогу, будто верный пёс на поводке, и нервно оглядывался по сторонам. За ним на расстоянии двух шагов уверенно шагал Риддл, которого откровенно забавляла вся ситуация. Как же сильно страх может изменить человека?! Такой громкий и высокомерный Фабиан точно весь сжался, сгнил под гнётом обстоятельств. Его плечи опустились на целый фут, а чтобы вся эта тяжесть окончательно не впечатала в пол и не размазала по холодному камню, он решил благополучно передать груз ответственности на того, чьи кости были в разы крепче, на того, кто бы выдержал, кто не боялся. Кто был сильнее.

Тому не нужно было оборачиваться, он и без того знал, что ровно на полшага позади шёл Антонин. Улыбающийся Антонин. Предвкушающий веселье. И такой его настрой был для Риддла весьма подходящим. Абраксас тоже не разочаровал: замыкал их шествие с холодной отрешенностью в пустом взгляде. Наследник Малфоев поступил так, как его всю жизнь обучали: тихо просчитал в голове вероятные исходы, выбрав из всех возможных зол меньшее для себя, и теперь с предельно-точной расчетливостью поставил всё на карту с изображением Тома Риддла.

— Надеюсь, у вас хватило сообразительности спрятать бессознательное тело? — поинтересовался Антонин с нотками издевки в голосе. — Или вы решили дать портретам свежую сплетню? Можно и сразу интервью в «Пророк»!

— Мы оттащили его в пустой класс, — огрызнулся Эйвери через плечо.

— О, это тот, что рядом с каморкой завхоза? Уровень вашего интеллекта просто поражает, — русский студент уже откровенно смеялся, пока его не поразил слабое жалящее заклинание.

— Помолчи, — одними губами прошептал Риддл, глазами указывая на тусклый свет, что струился из-под двери в конце коридора.

Добравшись до нужного кабинета, Том сразу обратил внимание на связанного гриффиндорца, что в темноте издалека был больше похож на грязный мешок картошки. Слизеринец не мог сходу предположить, для чего использовался этот класс, но был доволен узнать, что его сокурсники не пренебрегли заглушающими чарами.

Он подошел ближе и снова взглянул на гриффиндорца, сразу узнав в нём магглорожденного студента с третьего года — молодого льва, который сейчас так храбро смотрел прямо ему в глаза.

«Храбро, но глупо, — добавил Том у себя в голове. — Только дурак будет так пыжиться, будучи связанным в тёмном заброшенном кабинете».

— Проклятые слизеринцы! Вы все — тёмные волшебники! Вам так просто это с рук не сойдёт! Немедленно развяжите меня!

«Типичный гриффиндорец, - убедился Том в очередной раз, — смелый, глупый и шумный».

Если бы на комнату не было наложено заклинание тишины, то сюда бы давно сбежалась добрая половина школы. Не обращая внимание на громкие речи и проклятья, что раскаленной лавой извергались из разбитых губ магглорожденного паренька, Риддл оценивал степень нанесенных гриффиндорцу повреждений. Их было не так много: синяк на скуле, порванная одежда, расцарапанные до локтей руки и самое страшное — неестественно вывернутая щиколотка правой ноги, которая точно была сломана. Но Абраксас и Эйвери слишком нервничали, а значит было здесь что-то достойное большего интереса, чем такие незначительные следы насилия. И только тогда, когда Том, наклонившись, обратил внимание на подрагивающие конечности гриффиндорца, а потом снова взглянул в глаза, зрачки которых были крошечными, как песчинки, и метались из стороны в сторону, не имея возможности сфокусироваться, он всё понял.

— Ты соврал мне, Фабиан, — произнёс Том, резко выпрямившись. — Не так ли?

Он и не нуждался в подтверждении своих догадок. То, как Эйвери спрятал взгляд, а Малфой схватился за волосы, отшатнулся к стене и сполз по ней на пол, протяжно воя, было красноречивее любых ненужных признаний. Риддл усмехнулся.

— Взгляни, Антонин.

Том отошёл в сторону, позволяя Долохову встать на его место и осмотреть притихшего гриффиндорца. Русскому студенту, выросшему в семье потомственных тёмных магов, понадобилось и того меньше времени, чтобы узнать такое известное в определенных кругах заклинание.

— Что скажешь? Падал ли этот юный волшебник с лестницы?

Антонин ответил не сразу. На его лице проскользнуло несколько быстрых, сменяющих друг друга эмоций: неверие, сомнение, осознание, — а потом он запустил одну руку в короткие волнистые волосы, убирая их с высокого лба и запрокидывая голову назад, вторую же выбросил вбок, оттопырив большой палец, и громко рассмеялся.

— Том, после такого мы можем называть их глубокоуважаемые недоумки?

Долохов продолжил бессовестно хохотать, а Риддл, как последний, кто ещё был способен трезво мыслить, старался как можно более разумно подойти к решению проблемы.

— Какая чушь! Я не падал с лестницы! Эй, Эйвери, я всё расскажу профессорам и директору! — вновь подал голос гриффиндорец. — Подождите, и все узнают с какой лёгкостью многоуважаемые отпрыски чистокровных семей используют…

— Силенцио! — прорычал Том, заставляя третьекурсника замолчать, главным образом из-за того, что лишний шум слишком отвлекал, когда слизеринец пытался настроиться на нужные мысли. — Расскажешь? — вызывающе поинтересовался Риддл, отодвинув Долохова в сторону и встав напротив бедняги. — Подумай ещё раз, но не торопись. У нас есть всё время в мире. Ну как? Всё ещё хочешь рассказать?

Ответом был решительный злой блеск в глазах, за которым последовала жалкая потуга дернуть ногой, чтобы хоть как-то достать до слизеринца. И если бы не это, Том мог бы поступить гуманнее. Мог бы, но не стал.

— Фабиан, ты хочешь стать самым юным обитателем Азкабана? — строго спросил Том, повернувшись к «глубокоуважаемым недоумкам». — А ты, Абраксас, решил составить ему весёлую компанию?

— Я н-ничего…

— Не то место, не то время, — пожал плечами Риддл. — Кто станет слушать? А пресса раздует такой грандиозный скандал.

Наследник рода Малфоев сжался и, кажется, был готов зарыдать. Он посмотрел на Фабиана в поиске поддержки, но тот дрожал как лист на ветру, готовый в любой момент оторваться от земли и улететь прямо в больничное крыло, из-за риска вот-вот грохнуться в обморок.

— Эй, Фабиан, у тебя есть идеи? — Том подошёл к застывшему на месте однокурснику и указал на гриффиндорца. — Это сейчас он молчит, но потом явно не будет.

После этих слов Эйвери как по щелчку сорвался с места и крепко схватил Тома за руку.

— Помоги! Ты же знаешь выход, да? Помоги нам, Том!

Риддл оттолкнул Фабиана, выдернув кисть из влажных от нервного пота пальцев. Он грубо дернул Эйвери на себя за лацканы пиджака, из-за чего дорогая ткань сразу же предупреждающе затрещала, и угрожающе зашептал:

— Когда играют с непростительными, то жертв обычно принято не оставлять в живых. Они, как правило, не прощают таких проклятий.

— Том, — губы Эйвери тряслись так сильно, что он едва мог складывать ими слова, — ты же не…

— Сегодня не моя партия. — Он отшвырнул от себя однокурсника, искренне наслаждаясь страхом, который тот испытывал.

И только Фабиан немного пришёл в себя, а где-то позади него раздался чуть различимый выдох Абраксаса, как хищная улыбка прокралась на черты лица Риддла. Кажется, он наконец принял решение и тихо позвал:

— Антонин.

Долохов не заставил себя ждать и стремительно шагнул вперед. Если до этого Абраксас и Фабиан тряслись и дрожали из-за кикоза, в котором имели неосторожность оказаться, то теперь ужас на них наводил один только вид двух слизеринцев, стоявших по обе стороны от несчастного третьекурсника. И даже в тусклом свете луны, что с трудом пробивался сквозь мутное оконное стекло, можно было различить, насколько одинаково жестоко они улыбались.

— Абраксас, где его палочка? — властно спросил Том, и Малфой тут же протянул ему требуемый предмет.

Риддл медленно покрутил между пальцами грубую древесину, сосредоточено её рассматривая, и, не найдя того, что могло бы дольше удержать его внимание, передал волшебную палочку Антонину.

— Кажется, у нашего нового друга большие проблемы с памятью, — только и сказал Риддл, когда пальцы Долохова твёрдо обернулись вокруг дерева.

Секунду. Всего секунду Антонин помедлил. Его синие глаза метнулись к побледневшему гриффиндорцу, который в один короткий миг перестал быть таким шумным, но потом он снова взглянул на палочку в своей руке и направил её острый конец на грязнокровку.

— Эй, Том, — Долохов то ли открыто забавлялся, то ли тянул время до неизбежного. — Я никогда раньше не использовал заклинание забвения, — произнёс он наигранно печально, скривив губы в притворной жалости и не сводя глаз с третьекурсника. — Понимаешь? Вдруг что-то пойдёт не так…

— Тем лучше.

Холодно. Он произнёс это так резко, злобно и холодно, что температура в комнате определенно упала на несколько градусов. Или всё дело в магии? Может быть, это она была такой злой и холодной? Но это уже не имело значения. Как только Том сказал своё слово, с губ Антонина сорвалось заклятье забвения, а с палочки, которую он держал — ослепляющий и неконтролируемый белый свет, который с силой ударил гриффиндорца в грудь. Третьекурсник хотел было дернуться и уйти в сторону от магического луча, но всё произошло слишком быстро.

Вспышка. Мальчишку с глухим звуком впечатало в стену, а после он бессознательно повалился на бок. Конечно же, у Долохова не было ни достаточных знаний, ни большого опыта, чтобы безошибочно сотворить Обливиэйт. Как раз то, на что и рассчитывал Риддл. Он предположил, что в больнице Святого Мунго, наверняка, найдется одно свободное место для безумного студента, который решил попрактиковаться в чарах забвения после отбоя. А если и нет, то кому какая разница, что станет с каким-то магглорожденным?

И уже на следующий день Риддл убедиться, насколько точным было его предположение: их честолюбивый директор Армандо Диппет не допустит скандала вокруг Хогвартса, а министерство, стоя на пороге войны, не позволит зародиться даже малейшим общественным волнениям. Что до родителей-магглов, то с ними потупят в соответствии со «Статутом о секретности» и подвергнут тому же самому заклятию, которое только что испытал на себе их ребёнок. Тома полностью устраивал такой сценарий.

Антонин подошёл к гриффиндорцу и легко пнул его ногой, на что тот мгновенно отреагировал:

— Кто вы? — спросил мальчик в красно-золотом галстуке и с глупой улыбкой. — А кто я? Ой, что за красивая девочка? — воскликнул он, указывая за спину Антонину, отчего Абраксас, к которому и обращался гриффиндорец, весь скривился, как если бы ему в рот налили лимонного сока, и побледнел.

— Кажется, получилось, — неуверенно пробормотал Антонин, обращаясь к Тому.

— Да. — Риддл достал свою палочку. — Ступерфай!

Малфой и Эйвери, переглянувшись между собой, наконец подошли ближе к оглушенному гриффиндорцу.

— Том, а ты уверен, что это сработает?

Риддл не ответил. Он выхватил из рук Антонина чужую палочку и надломил так, чтобы по концу пошла трещина, а потом вложил её в руку гриффиндорца.

— Он практиковал обливиэйт с неисправной палочкой, — произнёс Том так убедительно, что слизеринцы готовы были принять его слова за правду. — Это, — указал он одними глазами на неподвижное тело, — несчастный случай. Возвращайтесь в общежитие.

— А ты, Том?

— Том?..

— Том! — Риддл резко открыл глаза и действительно был удивлен увидеть перед собой не глупую физиономию Малфоя, а обеспокоенное лицо Гермионы.

Он снова заснул в её присутствии. С этой привычкой определенно нужно было что-то делать.

— В чём дело, Гермиона?

— В чём? Ты выглядишь странно. Что-то случилось? — Гермиона отступила от него на шаг, позволяя подняться.

Риддл встал с кресла и тут же поморщился от боли в мышцах. Он повел плечами, разминая затекшие конечности, и с нескрываемым удовольствием до хруста в позвонках потянул шею. Его взгляд метнулся в сторону часов, на стекле которых играли блики от почти догоревшей свечи. И Риддл был уверен, что Гермиона не оторвалась бы от книги, если бы свет не стал таким тусклым и не напрягал бы зрение до полопавшихся сосудов. Том тяжело вздохнул: в три часа ночи пробираться в гостиную не было хорошей идеей. Обычно, он возвращался в подземелья в два.

Дамблдор заметила его беспокойство и быстро предложила:

— Ты можешь остаться. — Том взглянул сначала на неё, а потом, скривившись, посмотрел на кресло и задумался. — Нет-нет, — поняла его мысли Гермиона. — Кровать довольно большая, поэтому… я думаю, проблем не будет.

Дамблдор неловко опустила взгляд, но потом, будто собравшись с духом, взяла Тома за руку и потянула в сторону кровати.

— Давай-давай, — подбадривала она скорее себя, чем слизеринца, который оставался абсолютно невозмутимым. — Скоро уже начнутся занятия, тебе надо поспать.

— Гермиона, — Том попытался было возразить, но попытка, как он сам признал, была довольно жалкой. Риддл и не заметил, как его толкнули на кровать: головой точно на подушку. — Гермиона!

От резкого тона Дамблдор прекратила все действия и, замерев с протянутыми руками, тупо уставилась на слизеринца, который мысленно присудил своему дому пять очков, ведь наконец-то был услышан.

— Подожди, — сказал он уже более спокойно. — Или ты собираешь меня раздеть? — добавил Риддл, с привычной насмешливостью приподняв бровь.

Гермиона с испугом отдернула руки и вспыхнула.

— Конечно же, нет, — взвизгнула девочка, отскочив от него на шаг, и рассержено взглянула на Тома, который теперь, почувствовав контроль над ситуацией, вальяжно растянулся на кровати и не скрывал торжествующей улыбки. — Том Марволо Риддл, убери это выражение со своего лица!

— Брось, Гермиона. — Он провёл рукой по чёрным как сама ночь волосам, сломав идеальный пробор и зачесав их назад, и спросил с наигранной наивностью. — Серьёзно, кто ложиться спать в одежде?

Том с удовольствием наблюдал, как гневный красный румянец Дамблдор теперь покрывает шею, как она тяжело дышит, уперев руки в бока, вот-вот готовая разразиться яростной тирадой. Да, видеть Гермиону в бешенстве было почти так же хорошо, как наблюдать за её слезами. А, может быть, даже и лучше. Но время, и правда, было уже позднее.

— Ложись спать, — бросил Том перед тем, как достал палочку и потушил свет.

— Нет, ты не можешь просто…

Риддл не дал ей закончить. Он приподнялся на локтях, поймал в темноте её руку и сильным рывком затащил на кровать, перебросив через себя на соседнее место.

— Спи, Гермиона. Я убрал с лица это выражение.

Том мог слышать, как Дамблдор возиться рядом, пытаясь вытащить из-под себя одеяло, а потом заворачивается в него точно гусеница в кокон. Она покрывается с головой, оставляя у лица небольшое отверстие, чтобы свободно дышать. Том знает это, ведь уже несколько ночей наблюдал за этим своеобразным ритуалом, и он готов поспорить, что именно из-за подобной привычки её волосы всегда имеют такой… объём.

— Откуда мне знать, — пробурчала Гермиона из своего укрытия. — Ведь ты сейчас откровенно веселишься!

— Но ведь ты этого не видишь, а значит, я выполнил твою нелепую просьбу, — просто ответил Том, перевернувшись набок.

Наконец, Риддл дождался момента, когда дыхание лежащей рядом Гермионы выровнялось, а сама она перестала ворочаться и задремала. Он как можно тише, чтобы не потревожить хрупкий сон, достал волшебную палочку и зашептал заклинание, на которое наткнулся в запретной секции библиотеки. Том до конца не понимал, почему Дамблдор была настолько против тех знаний, что скрывали в себе хранившиеся там книги, и считал такое её поведение — ни с чем не соизмеримой глупостью. Но Гермиона настойчиво отказывалась признавать пользу запретного и даже без всяких убедительных доводов считала фолианты опасными, поэтому слизеринец, устав от всех их бессмысленных и ни к чему не приводящих споров, решил просто смолчать о причине, по которой Дамблдор вот уже несколько ночей не страдала от кошмаров. Конечно, он и сам не был бы в восторге, если кто-нибудь хотя бы подумал о возможности использовать на нём заклинание, позволяющее контролировать сознание, пусть и такое жалкое, что работало исключительно тогда, когда человек спит. А уж Гермиона так вообще приравнивала подобное волшебство к тёмной магии. И пусть оно даже отдаленно не было Империусом, Дамблдор бы его точно не простила.

Том ещё раз взглянул на беззаботно спящую девочку, прежде чем повалиться на мягкие подушки и задремать.

Это, без сомнения, могло быть очередное восхитительное утро, которое Дамблдор бодро встретила после крепкого, несомненно, здорового сна. Могло бы быть, да. Вот только по пробуждению Гермиону ожидал вид весьма рассерженного Альбуса, совсем не склонного к мирным переговорам. Вообще к любым переговорам.

Старший волшебник не сводил жесткого взгляда с Тома, который также уже не спал, и они вели какую-то свою напряженную и бессловесную борьбу, не принимая в неё посторонних. У Дамблдора уже заметно дёргалась скула, а Том пусть и сидел с пустым лицом, но отчего-то казался слишком самодовольным.

— Альбус, — позвала Гермиона, решив привлечь немного внимания, но не успела больше ничего сказать, как её грубо прервали.

— Я воспитывал тебя совершенно не так, — Дамблдор одарил девочку таким же колючим взглядом, как и соседа по кровати, а потом снова переключил внимание на слизеринца. — Что, как думаешь, ты делаешь? А вы, мистер, Риддл? Сегодня ночью произошёл один весьма неприятный и ужасный инцидент. Весь профессорский состав стоит на ногах. Так расскажите мне, по какой веской причине вы находитесь вне своего общежития?

— Профессор Дамблдор, сэр, совершенно точно могу заверить вас: что бы ни произошло, я не имею к этому абсолютно никакого отношения, — ответил Том уверенно и даже не моргнув.

Их взгляды в очередной раз схлестнулись в немом противостоянии, и Том почувствовал его присутствие в голове. Также как и ранее, ещё в приюте, но тогда мальчик не знал, что это такое. Небольшая рябь, зуд в голове, если хотите с чем-то сравнить, проходящий по краю мыслей, кромке воспоминаний, вызывающий в памяти нужные образы — так ощущалась легилименция или, другими словами, вполне законный в волшебном мире способ вскрыть вашу черепно-мозговую коробку и вытащить наружу любую известную вам информацию. О, он успел с присущей ему жадностью к знаниям изучить теоретическую сторону этой способности магов проникать в сознание другого человека, а также единственный известный метод защиты от неё — оклюменцию. Однако Риддлу всё ещё крайне недоставало практики. Но сейчас на карту было поставлено слишком много. Ситуация, которая не предоставляла выбора. Всё или ничего.

Том полностью сконцентрировался на времени, которое он провёл с Гермионой. Вспоминал их бессмысленные разговоры, выуживал из памяти картины того, как сидит в кресле и читает. И всё бы пошло хорошо, если бы не дурацкие часы, на которые он этой ночью так часто обращал внимание. Профессор ясно смог разглядеть время: стрелки так отчаянно спешащие к цифре три.

Чёрт, этого чрезвычайно мало для безупречного алиби на всю ночь.

— Мистер Риддл, позвольте мне взглянуть на вашу палочку. — Старший волшебник протянул руку во властном жесте и медленно кивнул, требуя тисовое древко.

Риддл заколебался. Слизеринец явно не ожидал подобного. На секунду время в комнате словно остановилось, а острый разум Тома отчаянно пытался найти выход. Он без остановки всё перебирал и перебирал возможные варианты спасения, но ничего подходящего так и не пришло в голову. Риддл поднимался с кровати так медленно, будто пролежал на ней парализованный не меньше года, а теперь, ведомый одним лишь чудом, вдруг заново учился ходить. Казалось, это конец. Том прекрасно знал, что по одной лишь волшебной палочке можно легко вычислить последние магические действия, совершаемые её владельцем. Нет, профессор Дамблдор определенно не нашел бы ничего, что можно было связать с произошедшим… несчастным случаем, но чёрт знает на какие мысли его может навести заклинание, вычитанное в запретной секции и используемое второкурсником. Его вышвырнут из Хогвартса вон?

Том уже нащупал древко в кармане и крепко сжал через ткань одежды. Риддл опустил одну ногу на пол и уже был готов спустить вторую, как горячая — он и подумать не мог, что сам так похолодел — ладонь схватила его за предплечье.

— Что происходит, Альбус? — требовательно спросила Гермиона, устав от того, что её присутствие предпочли игнорировать. — Ты в чём-то обвиняешь Тома?

Альбус строго посмотрел на девочку, призывая не вмешиваться. Но в шоколадных глазах встретил решительное сопротивление и готовность обороняться.

— Ни в коем случае, дорогая, — сказал он с вежливой улыбкой. — Но в интересах Тома предоставить доказательства своей невиновности, чтобы своевременно разрешить любые недоразумения. Так, мистер Риддл?

Том было дернулся вперёд, но Гермиона сильнее сжала запястье. Он перевёл на неё растерянный взгляд, но девочка совсем не смотрела в его сторону. Она вся напряглась, выпрямила и без того ровную спину и свела брови на переносице. Всем своим видом Дамблдор напоминала ощетинившегося зверька, и Том шокировано замер, когда понял: Гермиона решила защитить его.

— Требовать палочку вот так вот: без каких-либо прямых доказательств вины, — ужасное оскорбление для волшебника. У тебя нет причин, чтобы так унижать Тома, — произнесла она с пылкостью.

Теперь уже оба Дамблдора вели немую борьбу взглядами. Гермиона ещё никогда так открыто не противостояла Альбусу. Она прекрасно понимала, что поступает неправильно, вмешиваясь в дела школы, которые её не касаются, но просто не могла не помочь Тому. Не после того, как он всю неделю спасал её от ночных кошмаров.

— Том был со мной всё время после отбоя, — легко соврала она. — Мне жаль, что я не сказала тебе, но он навещал меня каждый день в течение недели. Том помог мне справиться с… бессонницей.

Взгляд старшего волшебника несколько оттаял, и в глазах мелькнула вспышка понимания.

— Ты можешь спросить мистера Фури, — быстро продолжила Гермиона. — Он знает, что мистер Риддл, обычно, приходит ко мне, дожидается, пока я усну, а потом возвращается в общежитие. Просто за неделю Том сильно вымотался и в этот раз заснул прямо в кресле. Было слишком поздно бродить по коридорам, и я предложила ему остаться, — закончила она, застенчиво опустив глаза, и снова повторила. — Мне, правда, очень, очень жаль, что я умолчала об этом.

Её взгляд задержался на руках, и она поспешно отпустила запястье мальчика, смущенно заметив на его бледной коже красные следы от сильной хватки. Том сразу же отдернул руку, поднялся с кровати и посмотрел на Гермиону нечитаемым взглядом.

Он совершенно её не понимал.

Зачем она солгала? Какая ей была выгода?

Лёгкий кашель Дамблдора прервал его размышления. Кажется, произошло настоящее чудо, и профессор заметно смягчился. По крайней мере Том был уверен, что Дамблдор не вызовет отряд авроров по его душу.

— Очень хорошо, что все недоразумения разрешились, — произнёс волшебник с вежливой улыбкой. — Однако, Гермиона, юной леди не стоит так беспечно приглашать в свою комнату посторонних. — Девочка собиралась было что-то горячо возразить, но быстро передумала. Ей совсем не хотелось снова спорить с Альбусом. Не тогда, когда они, казалось, притупили острые углы. — Думаю мистеру Риддлу стоит поспешить на занятия, если, конечно, он уже достаточно отдохнул.

Том не сказал ни слова. Только отрывисто кивнул и вышел из комнаты, оставив обоих Дамблдоров наедине.

— Гермиона, — глубоко вздохнул Альбус, подходя ближе к кровати, на которой сидела девочка. — Я понимаю, что Том твой друг, и ты защищаешь его, — сказал он спокойным, поучительным тоном. — Но порой чувства ослепляют нас, и мы не замечаем очевидного. — Гермиона задумчиво нахмурилась и не заметила, как ей на голову опустилась тяжелая рука. — И я могу быть слепцом, но верю тебе.

Глаза цвета спелого мёда расширились и заблестели. Из их уголков скатилось несколько горьких слезинок, и чтобы Альбус этого не заметил, Гермиона резко развернулась к нему, крепко обняла и спрятала лицо складках мантии.

Они просидели так несколько минут, прежде чем девочка успокоилась и слегка отодвинулась. Рука Альбуса, которая успокаивающе гладила её по волосам, мягко выскользнула из непослушных кудрей.

— Завтра ты не выйдешь из своей комнаты, — категорично заявил старший Дамблдор, встретив негодование в шоколадных глазах. — Сейчас опасно бродить по коридорам в одиночку, дорогая. Я очень хочу, чтобы завтрашний праздник прошёл без каких-либо происшествий. И мне будет значительно проще, если я буду уверен, что ты в безопасности в своей спальне.

Гермиона неловко заерзала и спрятала взгляд.

— Ты меня поняла?

Альбус дождался кивка как подтверждение того, что был услышан. Он в последний раз провёл рукой по диким волосам Гермионы, убирая их с глаз, а потом оставил короткий поцелуй на пушистой макушке и ушёл.

Девочка обессилено рухнула на подушки. Ей было плохо. Противно от того, что обманула самого близкого человека. Целый день Гермиона не вставала с кровати и тихо плакала.

* * *

31 октября. 1939 год.

Она снова была в той комнате: тёмной, сырой и вонючей. Гермиона столько раз видела перед собой эту картину, что, сидя там, на холодном полу около жесткой шершавой стены, знала наверняка, что спит. Только вот знание это совсем не успокаивало. Девочка была в ужасе, ведь попала в свой самый страшный кошмар. И даже если декорации не изменились, Гермиона ощутила пожирающий животный страх, потому что за скрипом двери, доносившимся откуда-то сверху, до неё добрался холодный порыв ветра, который она почувствовала кожей.

Слишком реально.

Дамблдор попыталась встать, но грубые цепи обожгли запястья и горло. Она услышала шаги и почувствовала, как сильно забилось сердце.

В панике Гермиона осознала, что чего-то ждёт. Шаги становились ближе, а в голове она вела сознательный отсчёт. Гермиона знала, что была в подвале. Дверь протяжно скрипнула, разрезая всепоглощающую тьму узкой полоской света. Она пробежала по небольшой деревянной лестнице, дощатому полу, покрытому бурыми пятнами грязной засохшей крови, и остановилась на левой части лица пленницы, но не ослепила.

Конечно же, нет. Ведь та сумасшедшая сука вырвала твой глаз.

В комнату зашёл человек, и Гермиона наконец поняла, чего так ждала.

Женщина с буйными черными и грязными как сажа волосами медленно спускалась к ней. Дамблдор закрыла единственный глаз и прислушалась. Шаг. Ещё один. Четыре ступени, а вот пятая… И кривой скрип гнилых досок заполняет пространство. Женщина раздраженно щелкает языком и достает волшебную палочку.

— Ещё не сдохла? — удивляется она. — А, Гермиона Грейнджер? Грязнокровная подружка Поттера! Круцио!

Боль растекается по изнеможенным мышцам и заставляет дрожать раздробленные кости. Гермиона кричит и знает, что ад только начинается.

Через какое-то время заклинание прекращается, и пытка выходит на новый уровень. Женщина, в чьих глазах через край плещется безумие, достает фамильный кинжал гоблинской работы, раны от которого не затягиваются неделями. Она режет её. Не стесняясь. Везде: руки, лицо, грудь. Как мясник разделывает измученное тело с нескрываемым удовольствием и весельем. Каждый кусок плоти уже не горит в агонии — он и есть сама боль. Единственный глаз до сих пор закрыт. Счёт в голове давно сбился. Но Гермиона прислушивается и снова ждёт тот самый скрип — звук начала и конца. Гребанный эффект Уробороса. А когда слышит его через всю боль, то еле-еле приоткрывает правый глаз и проваливается во тьму.

Темнота манит, обволакивает и успокаивает нескончаемое жжение ран. Она утопает в ней, давно готовая навсегда уснуть вечным сном.

Сон. Это только сон.

Гермиона со стоном приваливается к холодной стене, прижимая колени к груди и раскачивается.

— Дурацкий сон. Дайте мне проснуться. — Ей хочется проорать, но горло содрано, и у неё едва ли получается хрипло шептать. — Почему я не могу? Почему не проснусь? — Наконец-то Гермиона находит в себе силы и кричит в черноту. — ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ПРОСНУТЬСЯ?!

Вдруг за спиной появляются руки. Они обхватывают её: одна под грудью, а другая за шею. Гермиона не видит, но чувствует на них грубые царапающиеся рубцы. Кто-то прижимается к ней со спины близко-близко, а потом это нечто начинает раскачиваться вместе с ней. Гермиону сжимают, сдавливают, пока её сердце не успокаивается, кажется, даже останавливается на пару мгновений и — о, ужас! — снова начинает биться ровно против её воли, её желания. Но кого вообще волнует, чего хочет поганая грязнокровка? А потом она чувствует след сухих потрескавшихся губ на ушной раковине, чужое ледяное дыхание и слышит хриплый, но отчетливый шёпот:

— Потому что это не сон.

Гермиона замирает, и нечто за спиной тоже прекращает их раскачивать. Девочка чувствует, как по лицу, смешиваясь со свежей кровью, текут слезы. Тёмная сущность молчит. Просто обнимает. И если бы не нечто, Гермиона бы давно была в царстве мёртвых. И за это она так ненавидит гребанную смерть!

— Кто ты? — не выдерживает Дамблдор и оборачивается, но видит за спиной только шершавую потрескавшеюся стену, а потом слышит скрип ступени и резко поворачивается.

— Какого хрена ты ещё жива? — кричит безумная женщина, подлетая к Гермионе и хватая ту за волосы. — Что ж, поиграем, грязнокровная подружка Поттера! — Беллатриса — Гермиона наконец вспоминает имя сумасшедшей — запрокидывает голову назад и громко хохочет.

И не сон повторяется.

Гермиона просыпается от того, что кто-то совсем не нежно и настойчиво трясет её за плечи. Девочка пугается, когда глаза сначала не видят, а зрение пляшет разноцветными кругами, но потом взгляд фокусируется на обеспокоенном зельеваре.

— Гермиона, девочка моя, — Гораций приподнимает Дамблдор и помогает сесть. — Вот так, спокойнее. — Он заботливо протягивает ей стакан воды, и Гермиона с жадностью выпивает его целиком.

— Спасибо.

— Ну-ну, дорогая, сегодня просто не твой день. Кошмары на День Всех Святых, а? — Слагхорн сразу же заметно расслабляется, когда Гермиона приходит в себя. — А у меня для тебя кое-что есть, — подмигнув, зельевар лезет в карман праздничной тёмно-зеленой мантии, украшенной серебряными нитями, и достает небольшую фляжку, внутри которой слышится всплеск жидкости каждый раз, когда профессор наклоняет её. — Вторая часть подарка на день рождения. Пусть и с опозданием.

Гермиона машинально тянется к сосуду обеими руками, и Гораций с весельем в глазах легко его ей отдает.

— Огромное спасибо, профессор! — Гермиона порывисто обнимает зельевара, пока тот смеется, а потом пристально рассматривает красивую блестящую фляжку.

Она отвинчивает крышку, подносит сосуд к носу и морщится.

— Да, запах слегка резковат. — Гораций бросает короткий взгляд на часы, а потом в ужасе вскакивает на ноги. — Мерлин, почти опоздал!

С улыбкой Гермиона наблюдает за неуклюжестью профессора и старательно прячет её, когда Гораций оборачивается, стоя уже в дверях.

— Я взял на себя смелость добавить последний ингредиент. — Гермиона удивилась и с интересом приподняла бровь. — Гриффиндорка с первого курса, — пояснил зельевар. — И запомни, Гермиона, — он указал на фляжку в её руках. — Через каждый час. Ах, да, — Слагхорн достаёт из кармана небольшую коробочку, которая на глазах, подпрыгивая воздухе, увеличивается в размерах, а потом летит прямо девочке в руки. — Твоя форма на сегодня. Весёлого Хэллоуина, дорогая!

Дамблдор проводила Горация благодарным взглядом, а потом повернулась к часам. Подумать только, она проспала весь день. Через двадцать минут должен начаться праздничный пир, поэтому ей необходимо поторопиться.

Она раскрыла коробку и достала из неё школьную мантию и красно-золотой галстук. В который раз мысленно поблагодарив зельевара, Гермиона быстро отыскала в шкафу обыкновенную белую рубашку и длинную юбку из мягкой шерсти. При помощи магии она легко справилась с галстуком, а потом накинула на плечи мантию, схватила фляжку и вышла в коридор.

Она с опаской поглядывала на портрет мистера Фури, но ученый, как обычно, был увлечен собственными научными трудами. Без колебаний Гермиона подняла палочку и наложила Конфундус. Мужчина на портрете неподвижно застыл, выронив из рук монокль. Заклинание вышло сильнее, чем она бы хотела. Но Дамблдор была уверена, что к завтрашнему дню мистер Фури оклемается, поэтому поспешила проскочить мимо портрета и свернуть на винтовую лестницу.

Она пожалела о своей затее сразу же, как только сделала первый глоток из серебряной фляги. Её внутренности скрутило, словно кто-то плёл из них тугую косу, и по всему телу распространилось сильное жжение. Точно ли оборотное зелье работало так? Вдруг она где-то допустила ошибку? Гермиону скрючило пополам, и она из последних сил крепко схватилась за перила, чтобы не упасть кубарем вниз с крутых ступенек. Ей показалось, что кожа забурлила, как только что согретый кипяток, а потом начала плавиться, словно горячий воск. Затем неприятные ощущения немного отступили, и прямо на глазах руки стали чуть пухлее, а волосы — теперь гладкие и блестящие — окрасились в золотистый цвет и стали заметно короче. Когда мучительные преобразования её тела закончились, Гермиона, тяжело дыша, вышла в коридор. Отыскав ближайший туалет, она забежала в него и бросилась к зеркалу.

— Невероятно. — В шоке прошептала Дамблдор, разглядывая чистую, светлую кожу и зелёные глаза в отражении.

Её щеки все ещё горели, поэтому она наклонилась к одному из умывальников и открыла кран с холодной водой. Гермионе удалось сбить жар с лица, и от этого заметно полегчало. Она потянулась к вентилю, чтобы выключить воду, и её внимание привлекли изображенные на кранах и раковине маленькие змейки.

— Эй, что ты здесь делаешь?! — Дамблдор тут же выпрямилась, явно застигнутая врасплох ещё одним посетителем туалета. Она обернулась и увидела маленькую девочку с двумя перекошенными хвостиками, в очках и опухшими красными глазами. — Уходи отсюда! Это моё место! Или мне позвать старосту девочек? Она точно разозлиться, если узнает, что кто-то с её факультета нарушает правила!

Гермиона совсем не понимала, чем была вызвана такая истерика со стороны заплаканной девочки, но ей абсолютно точно стоило избегать встречи со старостой. Так Дамблдор молниеносно выскочила из туалета, не желая говорить крикливой и крайне неприятной маленькой студентке ни слова.

Гермиона спустилась на первый этаж. Она аккуратно прокралась мимо прикрытых дверей Большого зала, где проходил шумный пир, преодолела несколько коридоров и большую парадную лестницу в холле и выбежала во двор.

Да, Альбус запретил ей сегодня бродить по замку. Но он ничего не сказал о Хогсмиде. Гермиона догадывалась, что главные ворота будут закрыты. Однако Дамблдор знала, что на тропинку, ведущую к Хогсмиду, легко можно выйти, пройдя вдоль кромки Запретного леса. Это была не самая лучшая её идея, но отступать было слишком поздно.

Гермионе определенно не хотелось находится в собственной комнате. Она слишком боялась заснуть. Кто знает, сколько бы ещё её мучил тот кошмар, если бы не пришёл Слагхорн? Чёрт, да она теперь и не знала, кошмар ли это! В её голове всё ещё звучал охрипший голос того существа, твердивший, что это не сон.

Девочку испугал пронзительный птичий крик. Гермиона схватилась за цепочку на шее, готовая в любой момент повернуть золотой кулон семь раз, чтобы переместиться к школьным воротам. Она подняла голову, оглядываясь по сторонам, и заметила на высокой ветке яркое красно-оранжевое пятно.

— Фоукс! — позвала Дамблдор, и птица ответила ей ещё одним оглушительным криком. — Привет, красавец! Тебя послал Альбус?

Феникс спорхнул на ветку пониже, взъерошил перья и демонстративно отвернулся.

— Что ж, определенно нет. Решил присмотреть за мной?

Гермиона почувствовала себя не самым умным человеком. Она забрела в лес поздним вечером и беззаботно вела чуть ли не светскую беседу с пернатым другом.

Фоукс редко оставлял Альбуса и всегда находился рядом с ним. Было странным, что феникс последовал за Гермионой. Однако Фоукс был непредсказуемым. Гермиона задумчиво разглядывала величественную птицу, которая, казалось, неодобрительно смотрела в ответ. Девочка хотела продолжить путь, но стоило сделать шаг, как Фоукс снова крикнул.

— Что? — раздраженно спросила Гермиона.

Феникс расправил широкие крылья и полетел в противоположное направление от того, куда она собиралась пойти. Он снова сел на высокую ветку и выжидательно посмотрел на Дамблдор.

— Ой, точно, спасибо. Чуть не ушла в глубь леса, а?

Если бы птицы умели закатывать глаза, то Гермиона была уверена, что Фоукс сейчас обязательно бы это сделал. Дамблдор развернулась, нечаянно споткнувшись о торчащий из земли толстый корень. Феникс захлопал крыльями, но быстро замолчал, когда Гермиона злобно на него зыркнула.

— Бессовестная птица, — пробормотала она себе под нос. — Мерлин, он — что? — только что смеялся надо мной?

Очередной крик заставил Гермиону поторопиться. Она вздрогнула от прохладного осеннего ветерка, достала волшебную палочку, чтобы наложить согревающие чары, а потом решительно двинулась за бессовестным, но очень сообразительным фениксом в сторону деревни.

Примечания:

Поздравляю всех тех, кто учится, с началом нового учебного года!