Три ада (гет)

1935 год

Больно.

Руки скрутили жесткие веревки. Магия заблокирована и не может найти выход из слабого тела. Хочется кричать, но во рту сухо, а на языке ощущается противная пыль.

Ярко.

Свет бьет в глаза так сильно, что хочется выковырнуть их, лишь бы прекратить эти мучения.

— Отвечай, кто ты такая?

Голос врезается в сознание, разбивается в нервных клетках и откликается в мозгу головной болью. Грубая рука яростно хватает её за волосы и с силой тянет назад.

Я Гермиона. Надо им ответить.

— Я Гермиона…

Удар по лицу. Рот открывается по инерции, чтобы выпустить хрипящий крик.

— Что здесь происходит? — смутно знакомый голос отдает набатом, и девушка проваливается в манящую темноту с надеждой на то, что все будет хорошо.

* * *

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор ненавидел министерство и всю их систему. Дураки, не желающие принимать действительность, глупцы, погрязшие в своей зоне комфорта. И зачем только он им понадобился ранним утром в свой выходной? Вся имеющаяся информация о Геллерте Гриндевальде с его стороны была предоставлена в избытке.

— Здравствуй, Альбус, — невысокий коренастый мужчина средних лет с идеальным пробором в коротких черных волосах и усами «щеточкой» быстро пожал руку появившемуся в дверях его кабинета волшебнику.

— Мы давно тебя ждем. Пойдем, дело безотлагательное.

Альбус был немного удивлен, когда вместо привычного кабинета его повели в сторону министерских темниц. Его друг Бартемиус Крауч — глава аврората — человек с поистине железной хваткой вышагивал немного впереди и скоро старался ввести Дамблдора в курс происходящих событий.

— Она появилась внезапно, ни одни защитные чары не сработали, — он бросал короткие фразы, быстро спускаясь в темницы, — разнесла половину отдела тайн. Мои парни еле скрутили эту ведьму.

— Девушка, говоришь?

— Девчонка, — бесстрастно пояснил Крауч, открывая дверь в камеру, — совсем ребенок. Но её магия…

Речь Бартемиуса прервал звук жесткого удара и последующий за ним хриплый крик. Глаза Альбуса расширились от удивления, сменившегося негодованием.

— Что здесь происходит? — два матерых аврора выпрямились, как по команде и отошли от невысокого деревянного стульчика, на котором безвольно в сидячем положении находилось хрупкое тело девочки, со всех сторон закрепленное поглощающими магию веревками. Грязные спутанные волосы закрывали избитое лицо, белая изодранная сорочка была вся в крови и прочих биологических выделениях, а голые ноги повсеместно покрывали фиолетовые гематомы.

— Ты с ума сошел, Барти?! — Альбус приблизился к неподвижному телу и приподнял голову за подбородок. Оценив повреждения, поморщился. 

— Всему должен быть предел, Барти. Сколько ей, лет семь? — Альбус достал палочку и легким движением кисти убрал веревки. Девочка тут же начала терять равновесие, падая прямо в руки Дамблдору.

— Поэтому ты здесь, Альбус. Мы не знаем, что с ней делать, — Барти махнул рукой аврорам, прося тем самым покинуть помещение.

— Её магия неконтролируема, а магические выбросы невероятно сильны. Однако за неделю мои парни не смогли выявить её отношение к Гриндевальду.

— Неделю? Вы неделю продержали здесь ребенка?

— Министерство решило поместить девочку под твою опеку, — холодно закончил Крауч.

— Нет, Барти. Я не собираюсь нести ответственность за это, — он кивнул в сторону девочки, все еще покоившейся в его руках, — Если ты ещё помнишь, я преподаю в Хогвартсе. Куда я должен её деть?

— Либо так, либо придется ликвидировать проблему, — заявил Крауч со всей серьезностью, абсолютно не оставляя профессору Трансфигурации выбора.

1938 год

— Альбус! Альбус! — маленький ураган с взлохмаченной головой на всех парах влетел в покои профессора Трансфигурации, — Вставай, ты обещал! — девочка в длинной ночной сорочке подбежала к высокой широкой кровати и резким движением раздвинула тяжелый бордовый балдахин.

Хмурость тут же прокралась на миловидные черты лица, и гостья смешно сморщила вздернутый носик. Кровать пустовала.

— Ох, это ты, Гермиона? Ты как всегда полна энергии. Очаровательно! — рассмеялся Альбус, выходя из смежного со спальней кабинета.

— Ты говорил, что отмечать юбилеи - очень почетно, — сказала девчушка деловито. — А мне, между прочим, каких-то семь часов назад исполнилось десять, — она вытянулась в струну и приняла самый свой взрослый и нравоучительный вид. 

— Кроме того, — копируя интонацию, с которой Альбус обычно отчитывал провинившихся студентов, и измеряя комнату неприлично большими для десятилетнего ребенка шагами, она продолжила, — ты говорил, что мы посетим маггловский Лондон, но, Мерлин, уже 7:13! Мы так ничего не успеем, Альбус!

— Что ж, — профессор растерянно взглянул на часы и вновь встретился с застывшими в нетерпении карими вишнями, что пылали решительностью. — Ты уже взрослая юная леди, Гермиона, — дождавшись кивка и убедившись в том, что его слово все ещё что-то значит, он продолжил: — И поэтому, ты, конечно же, как и полагается юной леди, привела в порядок свой туалет, — взгляд голубых глаз прошелся по торчащим во все стороны кудрям насыщенного карамельного цвета, из-за чего весь запал девочки как-то сразу пропал, — позавтракала и, разумеется, не ворвалась в комнату профессора в одной ночной рубашке?

Внезапно в глазах мелькнул огонек неприкрытой хитрости. Гермиона почти ленивыми движениями пригладила растрепанные локоны, встала точно напротив своего опекуна и начала спасательную операцию самой себя от лекций по поведению в приличном обществе, пока её собственный день рождения не превратился в самый настоящий учебный день посреди лета.

— Ох, Альбус, — она присела в легком и непринужденном реверансе, словно для неё это было так естественно, как и то, что небо голубое. — Я здесь лишь для того, чтобы пожелать тебе самого доброго утра, — очаровательная улыбка озарила правильные симметричные черты лица, а щеки заалели легким румянцем.

— Мне сегодня до невозможности дурно спалось, поэтому я хотела как можно скорее увидеть тебя и попросить разделить со мной утреннюю трапезу, если ты не против?

— Браво, мисс Дамблдор, — волшебник даже не удивился разыгранному спектаклю, — завтрак подадут в восемь, а после мы отправимся в Лондон.

Дамблдор наблюдал, как малышка скрылась за дверью. Альбус никак не мог поверить в то, что именно её он забрал из камеры министерства около трёх лет назад. Сердце мужчины сжималось, когда в его памяти всплывали картины истощенного и грязного детского тела, когда Гермиона, забившись в угол, смотрела на него пустыми глазами и молча выполняла любую просьбу. За месяц он не услышал от девочки ни одного слова. Только однажды, когда волшебник зашел проверить Гермиону после своих уроков и обнаружил маленькую ведьму посреди разгромленной комнаты, она бросилась к нему и, крепко обняв тонкими костлявыми ручками, долго рыдала, умоляя не отдавать её обратно. Альбус целый час объяснял девочке, что в её возрасте иметь неконтролируемые выбросы магии, пусть даже такие сильные, — вполне нормально, а на следующий день Дамблдор решил самолично начать обучение Гермионы.

Надо сказать, что волшебник был сильно удивлен, когда воочию увидел её магический потенциал. Прибавить к нему совсем не детскую логику и фотографическую память на рунические символы — и, возможно, перед вами самая выдающаяся ведьма, которую в будущем увидит этот мир. Да, Дамблдор нередко забывал, что волшебница перед ним всего лишь маленький ребенок пусть и с неутолимой жаждой знаний.

Девочка адаптировалась довольно легко и быстро заняла место в сердце старшего мага. После смерти сестры и потери связи с братом, а также лишившись близкого друга и в прошлом единомышленника, Альбус не думал найти в этом мире существо, которое он бы с теплом на душе смог назвать семьей. Гермионе удалось пробиться сквозь толстую кожу отчужденности мага, и всего через год их тесного сотрудничества и времяпровождения Дамблдор принял удивительно простое для себя самого решение: дать малышке не только лучшее в магической Британии образование, но и свою фамилию.

Гермиона постоянно находилась под наблюдением министерства. Конечно, со временем Крауч поумерил свой к ней интерес — не без заверения Альбуса, что она не представляет угрозы, — но так и не прекратил требовать всевозможные отчеты о юной мисс Дамболдор.

Девочке требовалась поддержка и защита. Ночами она часто просыпалась с криками и в слезах, что ненормально для столь юной особы. Однако даже при помощи сеанса легилименции Альбус не мог понять, в чем же дело. Волшебник лишь разводил руками и вновь заваривал чай со сладкими лимонными дольками, чаша с которыми теперь всегда стояла в его кабинете.

Позже, когда они уже были готовы аппарировать в Косую аллею, Альбус предупредил, что должен посетить одно место в маггловском Лондоне. Волшебник объяснил, что там находится ребенок, который поступит в Хогвартс в следующем учебном году.

— Это портключ ведет прямиком к школьным воротам, — Дамблдор повесил тонкую золотую цепочку с круглым медальоном на шею девочки, — Поверни семь раз и окажешься на этом самом месте, — он протянул Гермионе руку, и вскоре оба исчезли в вихре аппарации.

* * *

Приют «Вула» был отвратительным местом. Все от неровной каменной кладки перед ржавыми скрипящими даже от легкого ветра чугунными воротами и гнилых досок крыльца вплоть до таких же прогнивших людей было отвратительно Тому. Правда, если верить общепризнанному мнению, маленький монстр как нельзя вписывался в это место.

Риддл был другим. Мальчик чувствовал это нутром. Он особенный. Лучше, чем все остальные. В отличие от других детей его одежда всегда была чистая и выглаженная, ботинки не заляпаны, а на голове был идеально ровный пробор. Воспитанники приюта часто дразнили Тома, но в основном предпочитали просто игнорировать. Всё в юном Риддле казалось им жутким и неправильным: он не играл в игры, не радовался новому мячу, никогда не улыбался, а самое главное — с детьми, которые решались к нему подойти, обязательно случалось что-то плохое.

— Неудивительно, что родители отказались от тебя, Риддл, — крикнул один из воспитанников, — кому захочется любить такого монстра, — с этими словами мальчишка поднял с земли камень и швырнул в проходящего мимо Тома.

— Да, — поддержал товарища Уолли, — что ты сделал с кроликом Билли? Лучше бы ты умер, а не бедный кролик.

Чертов Стаббс и его мерзкий вонючий грызун. Тому хотелось, чтобы Билли было больно, чтобы он почувствовал то же, что и он, когда этот идиот порвал его книгу. Маленький паршивец. Риддл столько упрашивал миссис Коул купить энциклопедию рептилий, а Стаббс просто выдернул несчастную книжонку из рук, порвав несколько страниц. Том ненавидел, когда трогают его вещи, а уж портить его вещи вообще было непростительным.

Мальчик шел к своему любимому месту — одинокому дубу, растущему в отдаленной части пустынного заднего двора. Там он по обыкновению зарывался в книгу, дремал под раскидистыми ветвями дерева или просто блуждал в своих мыслях лишь бы как можно меньше обращать внимание на унылое квадратное здание приюта. А ещё в корнях дуба поселилась маленькая змейка, с которой Тому нравилось общаться, и мальчик очень боялся, что кто-то из детей узнает о его маленьком секрете.

Планы Риддла обрушились в один момент. На его месте сидело лохматое нечто и активно копошилось в траве. Всё ещё крепко прижимая к груди изодранную энциклопедию, Том принял решение подойти поближе. Обычно, когда другие дети видели его, то быстро исчезали.

— Это моё место, — сказал он коротко и очень тихо, но достаточно, чтобы обратить на себя внимание.

Том удивился, хотя старался этого не показывать. Мальчик только сейчас заметил, что его собеседник не был одет в серые приютские тряпки. Более того девочка перед ним была в расшитом льняном платье и дорогих золотистых туфельках, а главное он никогда прежде её не видел.

— Здравствуй, — прошептала она в ответ, поднимаясь с корточек и выжидательно смотря прямо в его хмурые словно грозовое небо глаза.

Том ничего не ответил. Он обошел девочку и сел на землю с другой стороны дерева, раскрыв свою книгу.

— Тебе нравятся рептилии? — не отставала девочка, заглядывая ему через плечо, — Те, что ползают? — Риддл не обращал на неё никакого внимания, но следующая реплика буквально выбила книгу из рук, — А мне нравятся драконы. Летать, на мой взгляд, гораздо полезнее.

«Ну, все понятно, — решил Том, — тронулась умом и её отдали сюда».

— Ты мешаешь мне читать, — раздражался мальчик, вновь открыв нужную страницу.

— А ты грубый. Потом сам же захочешь со мной поговорить.

— Уходи отсюда, — холодно сказал Том и уже был готов напугать эту глупую раздражающую девчонку до полусмерти, как из приюта выскочила миссис Коул.

— Том, как хорошо, что ты здесь, — запыхалась женщина. — Один джентльмен хочет обсудить твоё обучение в школе-интернате для особенных детей.

На этих словах у мальчика загорелись глаза. Конечно, он всегда знал, что особенный. Риддл поспешил подобраться с земли и направиться к зданию, зачем-то напоследок бросив взгляд на всё ещё стоявшую рядом девочку, которая теперь снисходительно ему улыбалась.

— Ох, и вы здесь мисс Дамблдор, — всплеснула руками начальница приюта.

— На улице довольно сильный ветер, может, лучше зайдете в здание?

— Благодарю за заботу, миссис Коул, — в одно мгновение неряшливая девчонка превратилась в маленькую леди.

— Думаю, что вы правы, — она взглянула на Тома, — тем более, я уже увидела всё, что хотела.

Риддл был растерян. Так она пришла с этим странным джентльменом? Мозг активно анализировал полученную информацию, пока он поднимался к кабинету миссис Коул. Девочка отстала от них ещё на первом этаже в прихожей.

— Том, этот человек Альбус Дамблдор, — представила женщина, указывая рукой на мужчину средних лет с яркими каштановыми волосами и мерцающими через очки полумесяцы светло-голубыми глазами.

— Он хотел бы побеседовать с тобой, — с этими словами миссис Коул покинула кабинет, а ещё через несколько минут юный Том Марволо Риддл был убежден, что драконы существуют, и они такие же особенные, как он сам.

Приближается начало нового учебного года, и Том сильно переживает. Он держит в руках длинный список того, что нужно купить, прикидывает цену и понимает, как это будет непросто. Стоя в прихожей и рассматривая безрадостную белую и черную плитку, Риддл ждет уже знакомого ему волшебника. Альбус должен проводить мальчика по магазинам и помочь купить всё необходимое.

— Доброе утро, Том, — громкий голос выдергивает из лабиринта мыслей, а высокий мужчина уже стоит перед ним, поглаживая бороду. — Ты готов?

Риддл отрывисто кивает и следует за своим будущим профессором. Как только они покидают территорию приюта, Том замечает уже привычную кудрявую голову. Мальчик никогда не видел других детей волшебников, поэтому открыто сосредотачивает на ней свой интерес.

— Так мы ничего не успеем, — Дамблдор убирает часы на цепочке обратно в нагрудный карман и подзывает детей поближе. 

— Держитесь крепко, — профессор протягивает руку, за которую тут же хватается девочка. 

— Ну же, Том.

Стоило Риддлу ухватиться покрепче, как его живот схватило неприятное ощущение: словно внутренности вывернули наизнанку, а потом снова раскидали по местам. С трудом выпрямившись и оглядевшись, он не поверил своим глазам. Повсюду были толпы людей в необычных одеждах, над головами то и дело летали совы, а пестрые сверкающие витрины были забиты книгами заклинаний, блестящими котлами и ингредиентами для зелий.

— Что ж, начнем с «Флориш и Блоттс», — профессор подмигнул девочке и двинулся в сторону книжной лавки.

— Прошу прощения, — догнал его Том, — но у меня совсем нет денег.

— Не беспокойся, мой мальчик, — широко улыбнулся волшебник, — средства для покупки всего необходимого тебе выделил школьный фонд.

Том достаточно быстро понял, что вещи первой необходимости далеко не всё, что бы ему хотелось бы иметь. Он был готов остаться в книжном магазине до тех пор, пока не прочитал бы все фолианты, что пылились на громоздких деревянных полках. Список учебников был собран достаточно быстро, но, по всей видимости, девочка разделяла его тягу к знаниям, поэтому было решено задержаться в лавке на некоторое время.

Воображение мальчика поразили движущиеся картинки, а некоторые книги — особенно те, что были про магических созданий, — даже вертелись, прыгали и издавали диковинные звуки. Но глубокие серые глаза не имели сил оторваться от ярко-красного переплета с вышитым золотыми нитями замысловатым рисунком по центру. Руки сами потянулись к книге, и Том, мягко и благоговейно водя пальцами по узору, смог рассмотреть животных, изображенных на обложке внутри герба: Змею, Льва, Орла и Барсука.

— «История Хогвартса», — девочка бесцеремонно вторглась в его собственный мир.

— К сожалению, ты сейчас не сможешь её купить, — сказала она с жалостью, и Том злобно вернул книгу на место.

— Без тебя знаю, — ответил он грубо, собираясь уйти.

— У меня есть такая, — опешив от резкости собеседника, предложила девочка, — моя любимая книга, между прочим, хочешь прочитать?

— И что ты за это хочешь? — недоверчиво спросил Том, на что девочка лишь отрицательно покачала головой.

«Глупая», — решил Том. Дети из приюта никогда ничего не делали просто так.

— Я согласен, — странная улыбка украсило девичье лицо, поэтому из вежливости Риддл наконец спросил:

— Как тебя зовут?

— Гермиона, — буркнула девочка, уже просматривая книги на соседней полке. — Гермиона Дамблдор, — так ничего и не выбрав, она направилась в сторону выхода. 

— Думаю, нам пора, а то Альбус начнет нервничать. Знаешь, когда он нервничает у него забавно подёргивается левая скула, — она поднесла к лицу мальчика указательный палец и легко ткнула в щёку, — вот здесь, — от внезапного контакта Том так резко дернулся назад, что чуть не свалил книжный шкаф, а Гермиона, как ни в чем не бывало, продолжила болтать, — Но старайся не обращать на это внимания. Я всегда говорю, что сокращение мимических мышц — первый признак старения, — а после он глубоко уходит в себя на несколько часов. Серьёзно, я не хочу проводить несколько часов с хандрящим Альбусом. Это просто мучительно.

Уже наблюдая за её удаляющимся силуэтом, Том словно в трансе дотронулся до своего лица. Никто никогда не прикасался к нему так беспечно и обыденно, да и он сам не позволял никаких тактильных контактов в свою сторону. Трогать человека так беззастенчиво мальчик считал дурной привычкой. Но всё, о чём он думал сейчас, — пальцы Гермионы Дамблдор были теплыми и совсем не неприятными.

Настроение резко упало, когда они пошли выбирать котлы, чернильницы и прочие школьные принадлежности. Школьных средств хватало только на подержанный инвентарь, но настоящий кошмар начался в магазинчике «Мантии из рук в руки».

Том так мечтал поскорее сбросить сиротский костюм и был крайне разочарован видом весьма потрепанных мантий. Не был в восторге юный волшебник и качеством ткани. Жесткая и тонкая такая мантия быстро станет непригодной. Мальчик не тешил себя надеждами иметь что-то получше, но ходить в заштопанных обносках снова был не готов.

Пока он стоял с кислым лицом, покорно терпя снятие мерок и суетившуюся пожилую женщину, которая почему-то, видя Тома впервые в жизни, с жалостью называла его бедным ребенком, Гермиона стояла в самом отдаленном уголке магазинчика, перебирая пальчиками тонкую цепочку на своей шее. Девочка воровато бросала взгляды на Тома. Малышке тяжело было осознавать, что если бы не Альбус, то судьба юного мистера Риддла была бы, несомненно, лучшим вариантом развития событий для неё. Гермиона ни на день не забывала время, проведенное в темнице министерства, а рубцы, оставшиеся после антимагических оков особенно ныли в штормовую погоду. Наверное поэтому, чувствуя, как ей повезло, мисс Дамблдор отчаянно хотела сделать что-нибудь для нового знакомого.

— Альбус, — позвала она тихо, дабы не привлекать внимания и не отвечать в который раз отказом пожилой миссис Блишвик попить вместе чай, — кажется, я забыла свой платок в лавке письменных принадлежностей. Могу я быстро туда вернуться?

— Ох, Гермиона, — покачал головой старший волшебник, — ты уверенна, что это так необходимо? Мы здесь почти закончили, и я не хотел бы, чтобы ты одна бродила по Косой аллеи.

— Но это тот самый платок, который подарила мне миссис Фламель, — настаивала Гермиона.

— Только представь, как сильно она расстроится, ведь госпожа Пернелла самолично вышила мне узор. А нити, которые она использовала, были привезены аж…

— Хорошо-хорошо, — сдался Альбус. — Найдешь нас в лавке Олливандера.

Ураган кудрявых волос быстро метнулся в сторону волшебника. Благодарно поцеловав его в щеку, девочка незамедлительно покинула магазин.

* * *

Гермиона Ариана Дамблдор счастливо неслась мимо пестрых витрин. Её маленький план сработал, впрочем, как и всегда, и теперь она крепко и бережно прижимала к груди лакированный продолговатый футляр из красного дерева.

В такие дни она сладко перекатывала своё полное имя на языке и счастливо отзывалась на каждое «мисс Дамблдор», услышанное от прохожих. Джентльмены, попадавшиеся ей на пути, вежливо приподнимали шляпы, а леди одаривали величественными кивками и яркими улыбками. В такие дни, Гермиона забывала, что её полное имя звучит пугающе неправильно, а все попытки разгадать собственную тайну вообще оставляют после себя жуткий холод и гусиную кожу. Ведь глубоко-глубоко в сознании нет ни одного счастливого воспоминания. Есть только всепоглощающая, незаполненная, а потому такая уродливая пустота.

Альбус часто брал её на Косую аллею. У её опекуна было много знакомых, большинство из которых его бесконечно уважали и хвалебно превозносили. На то была причина, ведь Альбус Дамблдор был величайшим волшебником из ныне живущих. С другой стороны Гермиона, конечно же, знала, что имя Геллерта Гриндевальда так же произносят довольно часто, только не открыто и восторженно, как имя человека, заменившего ей отца, а тихо, шепотом, со скрытым обожанием, словно что-то неправильное и запретное, а вместе с тем более желанное, манящее, и как бы Альбус не поддерживал тягу к знаниям юной волшебницы, он запрещал говорить о темном маге в его доме. Мисс Дамблдор все это казалось ужасно несправедливым. Девочка просто не понимала, почему два величайших волшебника не могут вместе работать на благо всего волшебного мира. Гермионе было обидно, что информацию о деяниях Гриндевальда она могла узнать только со страниц «Пророка», где всё всегда было либо слишком поверхностно, либо чересчур преувеличенно. А ведь рядом была энциклопедия я-всегда-в-курсе-всего-Дамблдор. Но чем чаще Гермиона натыкалась на кричащие кровавые заголовки статей, рассказывающих обществу о предпосылках магической войны в Европе, тем больше малышка убеждалась в правильности позиции Альбуса: юной леди стоит держаться от подобного как можно дальше.

Она самозабвенно маневрировала между толпами людей, стремительно приближаясь к магазину волшебных палочек. Как вдруг в глазах внезапно потемнело, и в самых уголках расплылись разноцветные круги. Тупая боль в копчике отрезвила Гермиону. Она сидела на тротуарной брусчатке и во все глаза смотрела на белокурую девочку, находившуюся в таком же положении.

— Извини, — подпрыгнула Гермиона, поспешно проверяя футляр на целостность, и протянула руку. — Ты не ушиблась?

Ребенок напротив неё жестко отбросил помощь и злобно начал отряхивать свой брючный костюм, который, мисс Дамболдор наконец заметила, был мужского кроя.

— Ты как гиппогриф на прогулке, — желчно прошипел потерпевший, — носишься галопом и совершенно не замечаешь никого вокруг.

— Абраксас, — белокурая женщина с прямыми, заостренными чертами лица поспешно выскочила из толпы, — Мерлин, что здесь произошло? — она окинула мявшуюся в стороне Гермиону пронзительным твердым взглядом, а потом схватила мальчика за руку, — Пойдем скорее, осталось только приобрести волшебную палочку.

И в этом было ещё одно преимущество быть Дамблдор. Никто и никогда из этих богатеньких снобов не решится связываться с носителем данной фамилии. Поправив свою одежду и гордо вздернув голову, Гермиона поспешила в лавку мистера Олливандера.

* * *

У Тома сложилось двоякое впечатление о магазине волшебных палочек. Лавка изнутри была очень маленькая и такая же обшарпанная, как и снаружи, небольшая витрина была покрыта толстым слоем пыли, а внутри все основное пространство занимали бесконечные в высоту стеллажи, расположенные в безумном порядке, в которых и хранились волшебные палочки. Повсеместно были расставлены незажженные свечи из-за чего единственным источником света было небольшое прямоугольное окошко прямо под потолком. И все же магия тут пронизывала каждый дюйм пространства, она стелилась по полу, окутывала стены и, казалось, была бесконечной.

Риддлу было тяжело понять, каким именно способом основной магический атрибут должен выбрать себе хозяина. Ему, например, сильно понравилась палочка из темного дуба, украшенная обсидиановой крошкой на рукоятке, но стоило взмахнуть строптивой деревяшкой, как порекомендовал ему джентльмен за прилавком, и стену напротив охватил неконтролируемый, а самое главное трудно гасимый огонь.

— Определенно не подходит, — слышал Том уже раз в десятый, — попробуй вот эту.

Протянутая палочка причудливой формы, напоминающей кость с суставом, плавно легла ему в руку. Тонкая, заостренная она отлично гармонировала с его длинными изящными пальцами. На месте рукояти было утолщение, напоминающее зловещий коготь. Том уже было хотел взмахнуть палочкой, как тонкий звон колокольчика оповестил мастера Олливандера о новых посетителях.

— Ну надо же, — начала женщина, разглядывая профессора, — и здесь Дамблдор, — потом она лениво взглянула на темноволосого мальчика позади и недовольно сморщила аккуратный нос, — Это ваш очередной благотворительный проект?

— День добрый, миссис Малфой, — словно ничего не случилось Альбус одарил женщину беззаботной улыбкой, плавно переведя взгляд на прячущегося за матерью белокурого худенького мальчика.

— Юный мистер Малфой, я полагаю, — дама ничего не ответила, лишь продолжила сверлить взглядом Тома.

— Не понимаю, о каких проектах идет речь. Это мистер Риддл, — представил волшебник, — пойдет в Хогвартс в новом учебном году, — стоило собеседнице услышать имя ребенка, как приятные черты лица тут же омрачила гримаса презрения и брезгливости.

Миссис Малфой резко развернулась и бросилась к выходу, таща за собой сына.

— Я не позволю тебе находиться с грязным магглом, — прошипела женщина прежде, чем выскочить из дверей.

Том отчетливо слышал каждое её слово, но все его мысли занимала волшебная палочка, так приятно утяжелившая ладонь.

Не желая ждать и секундой дольше, Риддл грациозно рассек воздух плавным движением кисти. И снова был огонь. Но только в этот раз пламя мягко обвило юного волшебника, а после метнулось к многочисленным свечам.

— Тис с сердцевиной из пера феникса, — завороженно прошептал Олливандер, — тринадцать с половиной дюймов. Примите мои поздравления, мистер Риддл. Это довольно сильная палочка.

— Поздравляю, Том, — звон колокольчика вновь раздался в лавке, сопровождаемый теперь высоким девичьим голосом.

— О, мисс Дамблдор, — переключился Олливандер, — я мечтаю о том дне, когда смогу помочь вам с выбором первой палочки.

— Всему своё время, Гаррик, — прервал Альбус.

— Я думаю, что нам пора. До встречи.

Компания размеренно двигалась по направлению к Дырявому котлу, чтобы доставить Тома обратно в приют. На небе сгущались сумерки, и становилось уже заметно прохладнее.

— Почему у тебя нет волшебной палочки? — не сдержал своего любопытства мальчик.

— Мне десять, — просто ответила Гермиона, — Иметь волшебную палочку позволено только с одиннадцати, да и колдовать за пределами школы запрещено.

Том нахмурился. Он явно на это не рассчитывал. С другой стороны мальчику было приятно осознавать себя старше. К тому времени как Гермиона поступит в Хогвартс, Том уже закончит свой первый год. Мальчик не мог сам себе объяснить, почему для него вдруг стало важно хоть в чем-то опередить эту лохматую девчонку. Он ещё всем докажет, что фамилия и семья не играет особой роли. Таланты, усердие, знания — вот ключи к величию. А Том очень хотел стать великим.

Когда они подошли к крошечному невзрачному бару, Альбуса торопливо окрикнули. Два молодых аврора настоятельно просили немедленно явиться в министерство. Дамблдор активно отнекивался, оперируя педагогическими делами, но стоило услышать имя бывшего друга, как быстро решил отправиться вместе с аврорами.

— Гермиона, послушай очень внимательно, — серьезно сказал Альбус, неотрывно смотря в глаза девочке, — Этот портключ ведет к маггловскому приюту, — он вложил в маленькую ладошку небольшой металлический шарик, — Я сделал его на всякий случай. Будь добра, проводи Тома и незамедлительно возвращайся домой, — он легко подцепил её золотую цепочку двумя пальцами, прокрутив между ними медальон.

— Все хорошо, Альбус? — с беспокойством спросила Гермиона.

— Конечно, я ненадолго, — с этими словами волшебник и два других аврора исчезли в ворохе аппарации.

Девочка без эмоций рассматривала качающуюся на ветру гнилую скрипящую вывеску и думала о таком же грязном и унылом приюте. Как часто Том выходит, чтобы вот так вот погулять? Она всё ещё держала в руках лакированный футляр, который приготовила в качестве подарка своему новому знакомому. По-хорошему, ей надо бы отправить мальчика домой, с улыбкой вручить небольшой презент к новому учебному году и перенестись в Хогвартс. Но как она могла открыто улыбаться и оставить его в том ужасном месте? Наверное, поэтому Гермиона, наконец отвернувшись от вывески и посмотрев на скучающего Тома, решила перейти сразу к последнему пункту короткого списка дел.

— Не хочешь, — она сняла цепочку с шеи и начала поворачивать медальон, — Не хочешь посмотреть на Хогвартс?

Широко раскрытыми глазами Том разглядывал девочку перед собой. На ней было измявшееся платье с некрасивым пятном на подоле, её ботинки на невысоком каблучке были покрыты дорожной пылью, а кудрявые волосы, сильно спутавшиеся за целый день, запросто могли стать гнездом для сновавших туда-сюда сов, и всё же смотреть на неё такую было не неприятно.

Мальчик шагнул к ней и на шестом повороте уже стоял совсем близко. Гермиона схватила его руку и положила её поверх своей на медальон. С седьмым поворотом дети исчезли с Косой аллеи, и Том почувствовал, как его внутренности вновь перемешиваются внутри, но только сейчас эти негативные последствия перемещения совсем не имели для него никакого значения.

* * *

Хогвартс подавлял своей величественностью. Замок вызывал восторг, трепет. Один его вид посылал дрожь по всему телу, и Том не мог совладать сам с собой, чтобы перестать восхищенно взирать на великолепное воплощение волшебной сказки. За замком виднелись пики горных вершин, а с другой стороны его окружал темный густой лес, воплощающий все, что можно было обозначить как опасно. Башни, непохожие друг на друга, уходили высоко за облака, и даже задрав голову, Том не мог рассмотреть их крыши.

— Добро пожаловать, — голос вывел мальчика из транса, и Риддл быстро принял привычный безразличный ко всему вид.

Гермиона смущенно мялась на месте, гадая, что же теперь делать. Альбус всегда говорил: думай и только потом делай. А она даже такую простую истину умудрилась выполнить с точности до наоборот. Идиотка. Теперь она притащила в Хогвартс несовершеннолетнего ребенка, который, к тому же, ещё даже не являлся студентом. О, Альбус будет счастлив об этом узнать. Директор Диппет так вообще схватится за свои зелья. А то как это они жили целый месяц без происшествий и разбирательств, и последнее, что она натворила, это нечаянно освободила половину эльфов Хогвартса?

Но дело уже сделано. Она честно дала мальчику пару минут с замком наедине и, не теряя больше времени, — ведь никто не знает, когда ворчливый и злопамятный завхоз Ранкорус Карп будет делать свой обход — подтолкнула его к парадным дубовым воротам.

Том слегка вздрогнул, когда факелы на стенах зажглись сами собой, но молча последовал за девочкой. Вдвоем они быстро проходили мимо кабинетов, пока наконец не остановись перед каменными лестницами.

Гермиона внезапно схватила Риддла за руку, на что он даже не успел возразить, и напряженно уставилась на лестничные пролеты, как будто решала в уме сложную математическую задачу.

— Не отпускай мою руку и ни в коем случае не отставай, — сказала она предельно серьезно, но внимание Тома привлек похожий на камнепад громкий звук, исходивший откуда-то сверху, — Сейчас, — Гермиона быстро шагнула на каменную ступеньку, потянув за собой мальчика.

Они поднимались в ускоренном темпе, а потом остановились у самого края лестницы, не ступая на следующий этаж. Вдруг опора под ними затряслась, и Том с ужасом осознал, что камень движется.

— Невероятно, — пробормотал юный волшебник, оказавшись наконец на твердой каменной плитке пола.

— Пойдем скорее, — торопила Гермиона, — Нам нужно быстрее добраться до моей комнаты.

— Мисс Дамблдор, — пока Том оглядывался по сторонам, девочка подошла к портрету, висевшему на стене.

Некий ученый важно поправил монокль в правом глазу и подозрительно сощурился на детей.

— Что, даже портреты? — спросил Риддл уже с меньшим удивлением.

— Мистер Фури, мы спешим, -скороговоркой проговорила девочка, — спокойной ночи, мистер Фури.

Как только они миновали темный коридор и свернули на винтовую лестницу, которая, к счастью для Тома, не двигалась, Гермиона стала заметно спокойнее.

— Этот дурацкий портрет специально там висит, чтобы я не бродила ночами по школе, — жаловалась она, — Мистер Фури — известный человек в области научных трудов по Трансфигурации, но он такой дотошный.

Том молчал. Мальчик не знал, что такое Трансфигурация, и не хотел показаться ей ещё более неосведомленном, чем он уже был.

— Здесь уже можно расслабиться, — продолжила Гермиона, внезапно остановившись перед дверью, — Вот, — она толкнула её рукой, — Моя комната.

До этого момента Том мог бы сказать, что пребывал в хорошем расположении духа. Жизнь, вроде как, должна была стать лучше. Волшебная школа, вещи, которые, пусть и старые, но безраздельно принадлежали ему, восторг от мысли, что он лучше каждого сироты из приюта, и всё это в короткий миг было перечеркнуто черной завистью.

А завидовать было чему. Нет, ни в коем случае его не трогала широкая и высокая кровать или резной кукольный домик, стоящий в углу, но большой письменный стол, стоящая на нем позолоченная чернильница и, конечно же, стеллажи и стеллажи всевозможных книг, начиная от известных ему английских писателей и заканчивая незнакомыми волшебными фамилиями, заставили Риддла со скрежетом сжать челюсть.

Все тома были любовно расставлены в соответствии с категорией и алфавитным порядком, и в разделе «для легкого чтения» Том быстро отыскал глазами тот самый красный фолиант.

— Что ж, — Гермиона сдернула с кровати пушистый красный плед и взяла с полки «Историю Хогвартса», — У меня есть замечательная идея. Пойдем.

И снова коридоры и лестницы. Множество ступенек, ноющая боль в ногах и вид, от которого замирает сердце.

— Это Астрономическая башня, — сказала она, пока Том, преодолевая последний подъем, безуспешно старался пригладить свои растрепавшиеся волосы, — Самая высокая в Хогвартсе.

«Да, — подумал Том, завороженно смотря в проем, на месте которого должна была быть стена, — я никогда не видел небо так близко».

— Здесь проходят уроки астрономии, но в остальное время подниматься сюда запрещено.

Гермиона расстелила плед прямо на каменном полу, удобно расположилась на нем и позвала Тома.

Ночное безоблачное небо было как на ладони, а до звезд, казалось, даже можно было достать. Тихо Гермиона начала перечислять известные созвездия, а Риддл молча всматривался в завораживающую красоту, слушая её равномерное бормотание.

— Посмотри, вон там Андромеда, а вон там — Сигнус, — рассказывала девочка, — Звезды такие красивые.

— Нет, — наконец голос Тома прервал её затянувшийся монолог.

— Что?

— Кассиопея, — бросил мальчик, кивком головы указывая на небо, — Там, рядом с Андромедой.

— Точно, — улыбалась девочка, как будто это не ей сейчас указали на ошибку, — А ты знаешь легенду об Андромеде, — конечно же, Том знал, но улавливая возбужденное дыхание и рассматривая горящие в нетерпении глаза Гермионы, просто не мог не позволить себе услышать эту историю из её уст, — Честно сказать, я не люблю этот миф, ведь Кассиопея просто бросила свою родную дочь. Почему бедная Андромеда должна была платить за ошибки своей матери?

«Какая же она наивная, — думал Том, пока Гермиона рядом во всю возмущалась с этого дурацкого мифа, — Кассиопея — отличный пример человеческого эгоизма, который во всей красе показывает…

— Как хорошо, что Персей спас её, — продолжала девочка, — Альбус всегда говорит, что любовь — самая сильная магия.

…что любви нет».

— Чуть не забыла, — закопошилась Гермиона, начав ощупывать пространство вокруг себя, — Вот, — она протянула Тому продолговатый футляр, который таскала с собой целый день.

— Что это? — растерялся Риддл, взяв в руки предмет.

— Открой, — подсказала Гермиона, — Просто подарок к новому учебному году.

Осторожно Том поднял деревянную крышку. Внутри футляра на бархатной подушке лежало серебристое перо с таким же серебряным наконечником.

— Перо австрийского феникса, — пояснила девочка, — Оно прочное, да и писать таким довольно удобно.

Том молчал. Он поворачивал в руках подарок и не говорил не слова. Мальчик просто не знал, что нужно сказать в такой ситуации, а потому лишь кивнул, спрятал перо и убрал футляр в карман. Больше они не разговаривали, просто наблюдали за ночным небом. Только ближе к утру Альбус Дамблдор нашел обоих детей спящими, запутавшись в плед.

«История Хогвартса» лежала рядом, так ни разу и не открытая за всю ночь.

1 сентября. Четверг.

Абраксас Брутус Малфой, как и полагается наследнику древней и влиятельной в волшебном мире фамилии, вошел в Большой зал Хогвартса со скучающей высокомерной гримасой на лице. Будучи выросшим и воспитанным в огромном поместье, где каждый камень в стене был пропитан магией, он не был удивлен мерцающим потолком или говорящей шляпой настолько, чтобы стоять, разинув рот, будто маггл в день Хэллоуина. Успешно пройдя сортировку и заняв почетное место за слизеринским столом, Абраксас, расслабившись, наконец решил сделать то, что, будто подкожный зуд, мешало ему спать последние несколько дней: найти эту взлохмаченную и абсолютно бестактную особу — пусть его мать и настоятельно рекомендовала забыть этот вопиющий инцидент, — что вздумала смеяться над наследником Малфоев прямо посреди Косой аллеи. Но сколько бы его серые глаза не сканировали зал надменным взглядом, белокурый красавец никак не мог отыскать в толпе наглую девицу, зато быстро узнал темноволосого мальчика, которого встретил в лавке Олливандера. Миссис Малфой потом ещё долго возмущалась вместе с отцом за ужином, что поганые грязнокровки буквально заполонили волшебный мир, и только одно их существование оскорбляет древнейшие магические устои, что их предки чтили поколениями.

Надо ли говорить, что Абраксас был крайне удивлен, когда маггловского отпрыска распределили в благородный и чистокровный дом Салазара Слизерина. Еще больше его поразило, как мальчик себя вел. Тот же Альфард Блэк озирался по сторонам и вертел головой с такой скоростью, будто впервые увидел настоящее привидение, пусть довольно жуткое и кровавое. Хотя, казалось бы, к таким видам должен давно привыкнуть, ведь прожил со своей сестрой Вальбургой целых одиннадцать лет, а та и Кровавого Барона с ума сведет и обратно в могилу загонит.

И всё же будущий лорд Малфой мог бы поклясться, что будь Риддл прилично одет, он бы и не помыслил о его дурном происхождении, разумеется, до тех пор, пока не услышал маггловское имя. Вполне ожидаемо, что, когда темноволосый мальчик сел к нему за стол, никто не протянул ему руку для приветствия и знакомства. Впрочем, Тома подобное, казалось, нисколько не расстроило. Его лицо продолжало сохранять холодную беспристрастную маску, и даже Кровавый Барон, так эффектно с криком пролетевший сквозь стол, казалось, не впечатлил молодого волшебника. Абраксас решил, что будет интересно понаблюдать за процессом выживания грязнокровки в Слизерине. Он усмехнулся своим мыслям в стакан тыквенного сока и хотел было уже продолжить поиски девчонки с гнездом вместо волос на голове, как вдруг сильно поперхнулся напитком. Малфой начал задыхаться. Его горло, казалось, сжималось, не пропуская кислород. Сидящие рядом однокурсники безуспешно пытались ему помочь. Только когда Абраксас почти потерял сознание, глубоко закатывая глаза, удушье прекратилось так же резко, как и началось. Отдышавшись, Малфой случайно встретился с прикованными к нему серыми холодными глазами.

Том сидел напротив и хищно ухмылялся.

* * *

— Слизерин! — закричала шляпа, стоило ей лишь коснуться его головы.

Том знал, что это значит. Гермиона сдержала слово и перед прощанием дала ему свою «Историю Хогвартса». Прочитать книгу перед приездом было крайне полезно. Риддл пил эти знания, как если бы он был изнывающим от жажды путником посреди пустыни. В душе Том был по-настоящему счастлив. Дом, на чьем гербе извивалась серебряная рептилия, лучше всего ему подходил: амбициозность, хитрость и жажда власти, — определенно, он был рожден для Слизерина.

Стоило Риддлу сесть за стол, как мальчик поймал на себе несколько неодобрительных и насмешливых взглядов. Ничего, он ещё научит их относиться к нему должным образом, ну или по крайней мере не раздражать такими пустяками как пренебрежение по крови. Однако взгляд блондина напротив был чересчур язвительным, ехидным.

Грязнокровка, маггловский ублюдок — вот, что он думал о Риддле. Это заставило кровь Тома вскипеть, а магию взбунтоваться.

«Наглый богатенький выскочка должен быть наказан за свой поганый грязный язык», — решил Том и выпустил силу из-под контроля.

Сразу же мальчик, сидящий напротив, закашлял и начал задыхаться.

Мало. Ещё. Он должен запомнить этот урок.

Блондин хрипел, но магия Тома была беспощадна. Лишь когда несчастный начал терять сознание, а старосты были готовы позвать на помощь преподавателя, Риддл был вынужден остановиться.

Он внимательно следил за тем, как жалко его жертва пыталась сфокусировать зрение и нечаянно встретилась с ним испуганным взглядом. Эти бегающие, потонувшие в панике глаза показались Тому смешными. Мальчик знал, что должен убрать с лица улыбку, но ничего не мог с собой поделать. Риддл любил боль, любил наблюдать за ней, исследовать. Он определенно не пожелал бы себе такого, однако совершенно точно наслаждался, когда подобное происходило с другими.

* * *

Четверг. Тем же вечером перед отбоем.

Скучно.

Гермиона перекатилась на кровати с одного края на другой и вновь уставилась в окно. Убедившись, что пейзаж — увы — не изменился, и даже облако, похожее на дементора или Альбуса в мантии на пару размеров больше, не сдвинулось ни на дюйм, мисс Дамблдор тяжело вздохнула.

А ведь в Большом зале сейчас сортируют первокурсников, пока она тут отбывает свое несправедливое, но вполне заслуженное наказание.

Когда утром два дня назад Альбус нашёл их на Астрономической башне, его глаза совершенно недобро мерцали через очки-полумесяцы. Уже тогда Гермиона поняла, что простым нравоучительным диалогом не отделается. Волшебник незамедлительно отправил Тома назад в приют — девочка еле успела сунуть ему в руки обещанную книгу, — а потом также быстро вернулся. Мисс Дамблдор не успела и вниз спуститься, как рядом раздался треск аппарации.

— Немедленно ко мне в кабинет, юная леди, — спокойно, не глядя на девочку совсем, произнес волшебник и развернувшись направился вниз такими резкими и размашистыми шагами, что полы его мантии развевались по всему коридору.

Как только дверь за ними закрылась, отделив от прочих обитателей замка и, соответственно, лишних любопытных ушей, девочка и её опекун долго молчали, напряженно и упрямо сверля друг друга взглядами.

— О чем ты думала, Гермиона? — спросил наконец старший волшебник, отходя к письменному столу, чтобы опереться на него бедром, скрестив руки на груди так, как делал всегда, когда ругался, — Магглы могли обратиться в полицию! Как бы мы потом разбирались во всём этом? Ты забыла про «Статут секретности»? Это безответственно!

— Альбус… — голос девочки дрожал, а глаза поблекли и опустились вниз, сосредоточив взор всё на тех же запыленных ещё с прошлого дня туфлях.

— Нет, Гермиона, такое поведение недопустимо, — сказал Дамблдор уже более спокойным ровным тоном. — Я буду вынужден наказать Вас, юная леди.

— Но, Альбус, — воззрилась на волшебника девочка, — ты ведь сам пообещал! На мой день рождения! Всё, что я попросила в подарок, — это подружиться с этим мальчиком. Ну у меня же совсем нет друзей! — сорвалась она на крик, — У меня никого здесь нет!

Малышка быстро захлопнула рот и прикрыла его ладошкой, стыдливо пряча взгляд покрасневших карих глаз.

— Мне жаль слышать это, Гермиона, — помрачнел волшебник, — Но Том Риддл — не тот человек, с кем бы тебе следовало дружить. В этом мальчике сосредоточена тьма. Он опасен уже сейчас, и я хочу, чтобы ты немедленно отправилась в свою комнату и ещё раз хорошенько подумала над своим поведением, — после этих слов Альбус уселся за стол и принялся за работу, заканчивая тем самым разговор.

И вот вторые сутки Гермиона без интереса разглядывала то вид из окна, то бордовый балдахин на кровати. Выходить из комнаты было бесполезно — наказывали её не впервые, да и все книги, что стояли на полках, благодаря одному предусмотрительному и чересчур предприимчивому волшебнику вдруг оказались пустыми внутри.

Девочка понимала, что своими словами сильно обидела Альбуса. Всё-таки он был тем человеком, который дал ей дом и всю свою любовь. Но Гермиона отказывалась считать Риддла плохим, а уж тем более отвергать возможность дружбы с ним.

Мальчик вызывал в ней неподдельный интерес, и даже если Альбус предложит в качестве товарища ей кого-то другого, Гермиона не сможет так просто позабыть о Томе. Она могла бы сравнить это чувство с очень сложным руническим текстом, который требовал перевода. Наверное, поэтому сейчас она спокойно дожидалась Альбуса. Они поговорят. Гермиона извинится, и всё снова станет хорошо.

Однако время шло, а Альбуса всё не было. Эльфийка Либи как по часам приносила ей еду, но, к сожалению, не могла дать ни одного вразумительного ответа, сколько девочке ещё так сидеть.

Гермиона и раньше была ограничена в передвижениях по замку. Правильнее сказать — всегда. Строго-настрого кому-либо из студентов запрещалось знать о её пребывании в Хогвартсе. Лишь профессорский состав был введен в курс дела, но и они считали девочку близкой родственницей Альбуса, а о том, что малышка заключает в себе разрушительную силу и одним существованием подвергает опасности магическую Британию, исключительно по мнению правительства, министерские чиновники предпочли умолчать. В противном случае её на территорию Хогсмида-то и не пустили бы, не говоря уже о школе.

От увлекательного лежания на кровати мисс Дамблдор отвлек скрип открывающейся двери. Гермиона мигом подобралась, но была крайне разочарована, узнав в вошедшем профессора зельеварения и декана змеиного факультета Горация Слагхорна. Конечно, у этого человека можно было с легкостью узнать все последние новости, но сейчас Гермиона хотела видеть только лишь Альбуса.

— Ох, милая, — невысокого роста мужчина, кряхтя, протиснулся в комнату боком сквозь дверной проём, — А я уже стал переживать. Ну и что же ты натворила на этот раз? Снова эльфы, — Гермиона мотнула головой, — Хм, может быть ты добралась-таки до портрета господина Фури? — да, мисс Дамблдор частенько отыгрывалась на портретах, перевешивая их или разрисовывая волшебными красками особенно дотошных, но профессор Слагхорн снова не угадал.

Они часто играли в эту игру, но сегодня это занятие нужно было прекратить побыстрее.

— Я привела несовершеннолетнего волшебника летом в Хогвартс, профессор, — выпалила Гермиона так, словно исповедовалась, приняв самый покорный и виноватый вид.

— Ах, — театрально ужаснулся мужчина, — Довольно серьёзное нарушение, юная леди. Но я всё равно считаю, что Альбус слишком уж строг. Подумать только, — присел он на кресло, стоящее напротив кровати, — Не пустить тебя на церемонию! Немыслимо! — после этого Гораций позвал эльфа, чтобы тот организовал им чай, — Вот, — протянул профессор коробку засахаренных ананасовых колец, — угощайся, — а потом он, как обычно бывало на их чаепитиях, начал свой рассказ, — Надо сказать, церемония в этом году была запоминающейся…

Гермиона, слушая восторженную речь о том, сколько знаменитых фамилий пополнило дом Салазара Слизерина, скептически посматривала на угощение. Профессор Слагхорн был довольно упитанным человеком, и девочка была уверена, что причина тому сейчас находится в коробке перед ней.

— Будущий лорд Малфой, наследник одной уважаемой и древней семьи — Фабиан Эйвери, Блэки, даже русский студент Антонин Долохов, — слащаво хвастался зельевар. — Но есть кое-что более интересное, — он понизил голос до заговорческого шепота, — мистер Том Марволо Риддл. Клянусь, — воскликнул Слагхорн, вскидывая руки, — На моей памяти такого ещё не было. Это надо же! Воспитанник магглов и прямиком в Слизерин!

Да, Гермиона тоже подобного не ожидала. Девочка знала, какие стандарты в змеином логове, и уже была готова сорваться с места, чтобы посмотреть, как там Том.

Позже они с Горацием обсудили очередную новую магическую теорию, и вскоре профессор, оставив коробку с ананасами на столе и подмигнув Гермионе, удалился.

* * *

3 сентября. Раннее утро пятницы.

Альбус в который раз поправил бороду, подвернул манжеты и, облачившись в выходную мантию, в третий раз за последние несколько безумных, бешеных дней вышел в камине министерства магии. С его стороны было глупо и крайне опрометчиво полагать, что только лишь он один присматривает за Гермионой. Конечно же, он сообщил куда следует о том, как ему всегда приходилось делать, что собирается посетить с ребенком Косую аллею, ведь это было его прямой обязанностью, и, конечно же, министерские должностные лица, чтоб дракон их подпалил, перестраховались и выделили для сопровождения «особо опасного объекта» своих проверенных людей. Надо ли говорить, что о Гермиониной шалости узнали, где не надо? О, эти короли драмы не упустили возможности потрепать Дамблдору нервы и раздули из всего трагедию чуть ли не мирового масштаба.

Сейчас, стоя в отделе «Контроля за несовершеннолетними волшебниками и ведьмами» и тщательно проверяя документы, уставший Альбус мечтал лишь об одном: поскорее вернуться в школу и отгородиться от всего этого бедлама на ближайший учебный год.

Однако клерк в белом воротничке продолжал придирчиво рассматривать многочисленные бумажки, особое внимание уделяя почему-то не уплате штрафа, а самому первому бланку.

— Ещё раз, — громко прочистил горло служащий. — Кем Вам приходится Гермиона Ариана Дамблдор? — его мелкие глазки жадно поблескивали, будто видели перед собой котел с золотом, а пальцы в нетерпении барабанили по крышке стола.

— Дочь, — ответил Альбус, стараясь сохранить спокойствие, — Об этом как раз указано на самом первом листе, — и нетерпеливо добавил, — Если всё верно, я могу уже быть свободен?

— Разумеется.

Этого было достаточно, и Альбус буквально вылетел за дверь, где тут же был встречен очередным на сегодня нежелательным лицом.

— Альбус, я как раз тебя искал, — Крауч крепко сжал руку профессора и ненавязчиво подтолкнул на путь, ведущий к его кабинету.

— Барти, сейчас правда не лучшее время, — пытался отговориться Дамблдор, — В Хогвартсе скоро начнутся уроки.

— Что ж, я быстро, — все же остановился глава аврората, — Ты не справляешься, Альбус? Может, повесить на тебя ребенка было ошибкой. Да, ведь и ты не был этому рад.

— Нет-нет, Барти, всё в порядке. Гермиона — чудесный ребенок. На следующий год девочка поступит в Хогвартс, и её дисциплина улучшится, — заверил Дамблдор.

— Вот об этом я и хотел как раз поговорить, — из тона голоса Бартемиуса пропали все краски, из-за чего он сделался сухим и рабочим, — Девочке нельзя посещать учебные занятия. Она может нести опасность для других учеников, и, поверь мне, — Крауч поднял руку, видя, как весь добрый блеск покидает глаза профессора Трансфигурации, и предупреждая его пылкую защитную речь, — последнее, с чем ты захочешь иметь дело — родители, носящие священные древние фамилии. Случись что с их чадом, и они разберут школу по камушкам.

Оба мужчины замерли в центре коридора, привлекая внимание и загораживая проход.

— Хорошо, — наконец сказал Альбус, разворачиваясь, чтобы уйти, — Хорошо, что у тебя пока нет своих детей Барти, и ты не знаешь, каково разрушать детские мечты.

— Но и у тебя их нет! — крикнул вдогонку покрывшийся от возмущения красными пятнами глава аврората, о чем быстро пожалел, потому что вдруг оказался на другом конце палочки величайшего волшебника своего времени.

— Я думаю, что это решать мне, а не министерству, — произнес Дамблдор угрожающе тихо и, оглядевшись по сторонам, убрал опасное древко так же быстро, как и достал.

— Это, — вновь подал голос отмерший Крауч, — приказ министерства, — но Альбус больше его не слушал.

Волшебник поспешил к каминам, чтобы быстрее вернуться в Хогвартс, где ему предстоял непростой разговор с Гермионой.

* * *

2 сентября. Пятница, вечер.

Технически Альбус был готов к сильному магическому выбросу, ведь, что и говорить, Гермиона сильно расстроилась. Когда волшебник пришел к ней после долгой разлуки, девочка бросилась к нему в объятья и даже извинилась за своё поведение. Однако малышка упорно настаивала на дружбе с мистером Риддлом, и Дамблдор не придумал ничего лучше, чем предложить ей выгодную, правда, больше с его стороны, сделку.

— Не пойду в школу на следующий год?! — хрусталь люстры разлетается на мелкую стеклянную пыль и звездопадом летит с потолка, — Это твоё условие, чтобы я могла дружить с Томом? — тлеющие дрова в камине угрожающе потрескивают, готовые в любой момент быть поглощенными яростным пламенем.

Нет, будь его воля, то Дамблдор запретил бы любое взаимодействия этого мальчика и Гермионы. Уже в столь юном возрасте Том был способен на вещи, от которых у взрослого человека волосы встанут дыбом. Альбус ясно видел в голове Риддла, что тот творил в приюте. А самым страшным стало для старшего волшебника то, что мальчик не испытывал никаких угрызений совести. Будь это распятый под потолком кролик или же падение с лестницы другого воспитанника со множественными переломали, Том испытывал восторг от собственной силы и чужой слабости. Даже сама его магия была всепоглощающей чистой силой. Именно этот факт заставил Альбуса видеть в Риддле младшую копию одной своей ошибки молодости. Но сейчас «ребром» встал вопрос с министерством. Волшебник не знал, как защитить Гермиону от этих людей, кроме как беспрекословно выполнить их требование.

— Это слишком дорого, Альбус, — осунувшись и глубоко вздохнув, Гермиона заставляет саму себя успокоиться, устало оседая на пол от частых и сильных выбросов магии, — Расскажи мне, что случилось?

— Гермиона, — посылая по комнате невербальное «репаро» и пытаясь восстановить несчастную люстру, начал волшебник, — Министерство магии против твоего пребывания в Хогвартсе в качестве ученицы. Мы должны уступить, однако я, безусловно, продолжу тебя обучать.

При упоминании правительства руки девочки заходятся дрожью, и она быстро прячет их за спиной. В таком случае, её дружба с Томом — компромисс, на который решил пойти Альбус. Было бы глупо сейчас упрямиться, ведь, если то был прямой приказ министерства, в школу она уже точно не пойдет.

— Со мной что-то не так, Альбус? — спросила малышка в отчаянии, закрыв лицо ладонями.

После нескольких мгновений, проведенных в тишине, Гермиона почувствовала спасительное тепло, окутавшее девочку мягкой приятной, словно сахарная вата, волной. Дамблдор присел перед ней на пол и непринужденно убрал её руки от лица.

— Нет, ты самая удивительная маленькая ведьма и самый чудесный ребенок, — произнес волшебник такую простую для них двоих истину, и знать её Гермионе было сейчас достаточно.

— Хорошо, я сделаю так, как нужно. Ну, а теперь, — девочка настойчиво тянет Альбуса за руку, силясь поднять с пола, — Я хочу играть, — волшебник качает головой и жалуется, что у него много работы, — Я дам тебе, — живой хитрый блеск зарождается в карих вишнях, — целых пять галлеонов, — Гермиона улыбается и вытягивает вперед руку с растопыренными в разные стороны пальцами.

— Гермиона, милая, я правда сейчас не могу, — защищается Дамблдор, но крепость уже трещит по швам, а расплывшаяся на его лице добрая улыбка тонет в густой бороде.

— Ох, лучше поиграй со мной, Альбус Дамблдор, — Гермиона смотрит притворно-угрожающе, посылая импульс магии в пространство, имитируя легкий толчок, и сильнейший волшебник капитулирует под её озорным смеющимся взглядом.

* * *

В пятницу второго сентября Том был в прекрасном настроении. Прошлым вечером он ни только смог отдохнуть на мягкой, застланной шелком кровати, но и поставить на место несколько богатеньких выскочек — его дорогих соседей по комнате.

Идиот Мальсибер был не в восторге делить с Риддлом комнату и, не придумав ничего лучше, вытащил свою палочку.

— Серпенсортия, — рука с зажатым древком вскинулась в сторону Тома и разрезала воздух в своеобразном узоре.

Юный волшебник, не зная, чего ожидать от крупного мальчика, угрожающе возвышающегося напротив, был вынужден отложить уже зачитанную до дыр «Историю Хогвартса» и внимательно следить за его пасами рукой.

Когда на полу перед Риддлом появилась большая и угрожающе шипящая змея, Том был готов разразиться хохотом, но быстро успокоился и решил использовать сложившуюся ситуацию себе в пользу.

В книге, ко всему прочему, как нельзя кстати рассказывалось и об основателях школьных факультетов: храбром Годрике Гриффиндоре, честной Хельги Хаффлпафф, умнейшей Ровены Рейвенкло и великом колдуне Салазаре Слизерине, который, ох, как кстати, умел разговаривать на языке змей и основал их дом, где на стенах в подземельях висели гербы с изображением серебряных рептилий на зеленом фоне. Именно поэтому Том сделал то, что умел, казалось, с самого рождения.

Толпа собравшихся вокруг Риддла непроходимых тупиц — бандерлогов, — пораженно наблюдала за тем, как змея захлопнула пасть и покорно опустила голову, однако мальчики, что находились в комнате, всё ещё могли слышать шипение. Но другое: более глубокое, тихое и пугающее.

Когда Том медленно поднялся с кровати и уверенно подошел к свернувшейся кольцами рептилии, всем в комнате стало ясно, что страшные звуки издает сам Риддл.

Животное извивалось в причудливом танце переливающейся чешуи, признавая силу и власть юного волшебника, который, в свою очередь, этой самой властью, не скрывая, упивался. Змея, казалось, внимала каждому слову, произнесенному на парселтанге, и, когда змееуст приказал укусить Мальсибера, яростно бросилась в атаку.

Позже в больничное крыло доставили ученика с глубокой кровоточащей раной на ноге, которая, к тому же, была отравлена редким ядом.

Слух, что Том говорит на змеином языке, быстро расползся по подземельям, и теперь ни у кого из новых соседей Риддла больше не было сомнений в том, что перед ними истинный слизеринец.

На своем первом уроке по чарам, мальчик с необыкновенной легкостью со всем справлялся и первым заканчивал изучаемые заклинания. Теперь, когда Том знал, что сила, бурным потоком струившаяся внутри него, — есть магия, — он не ограничивал свой потенциал, а полностью погружался в своё собственное волшебство. Профессора неустанно хвалили его, а за общим столом в Большом зале всё больше однокурсников стремились занять место поближе. И уже скоро даже наследники уважаемых фамилий стремились получить его внимание.

— Эй, Риддл, — звал Тома Абраксас, подсаживаясь рядом на скамью, — Мы хотели завтра понаблюдать за первой тренировкой нашей команды по квиддичу. Присоединишься? Будут ещё Блэки и Нотт, — на что воспитанник приюта лениво кивал, не отрываясь от своего ужина.

Влиться в компанию Малфоя было необходимым. По какой-то причине однокурсники не пропускали мимо ушей ни одно слово белобрысого шута, игравшего здесь в короля, и, к счастью для Тома, Абраксас по глупости своей хотел к себе в друзья, кого-то столь загадочного и опасного вроде Риддла.

Ощущение такой значимости, востребованности и природное желание быть лучшим стали причиной тому, что всю первую неделю Том почти безвылазно провел в школьной библиотеке, изучив за то время весь материал первого курса, и только поздним пятничным вечером, возвратившись в свою комнату, когда его взгляд случайно упал на книгу в красном переплете, решил найти Гермиону.

Следующим днём мальчик сразу же столкнулся с непредвиденными трудностями: повторив несколько раз весь путь от главного входа до портрета — ох, как же он его достал, — мистера Фури, Риддл никак не мог найти нужную ему винтовую лестницу, ведущую в комнату лохматой всезнайки.

Уже перед самым отбоем, когда Том, вновь раздраженный неудачей, возвращался в подземелья, где располагалась гостиная Слизерина, по пустым коридорам, в одном таком темном пролете он наткнулся на декана своего факультета.

— Ох, мистер Риддл, — удивился зельевар, заметив перспективного первокурсника, которого не обсуждал в Хогвартсе только самый ленивый и смотритель Ранкорус, разумеется, потому что мальчик был образцом дисциплины, — Надеюсь, вы так спешите в свою комнату?

— Конечно, профессор.

— И что же вы делали в этой части замка? — не унимался Слагхорн.

— Понимаете, — замялся Риддл, но отчаяние в поисках подтолкнули сказать правду, — Перед самым поступлением я встретил одну девочку, которая была так любезна одолжить мне эту книгу, — мальчик достал из сумки «Историю Хогвартса» и протянул профессору.

— Очень интересно, — Гораций открыл первую страницу и вслух прочитал угловатый почерк, — Собственность Гермионы А. Д.

Его глазки-бусинки загорелись лукавым озорством, и зельевар, кашлянув в кулак, нарочито громко захлопнул книгу.

— Что ж, — передал он переплет назад, — Не заставляйте леди ждать, — Слагхорн пошел своей дорогой, но сделав несколько шагов вдруг обернулся и, подмигнув, посоветовал, — Знаете, мистер Риддл, очень частно личная вещь человека способна рассказать о нём гораздо больше, чем простые имя и инициалы. Стоит лишь добавить крупицу волшебства.

На следующий день Том перевернул библиотеку вверх дном и, когда в руках оказалась книга поиска, был полон решимости опробовать не самое простое для первого года заклинание.

Он достал свою палочку, и магия счастливо повиновалась его воли. Мальчик сосредоточился на самой любимой книге Гермионы, вырисовывая кистью витиеватый узор.

— Укажи, — шепнул Том, обращаясь к магии, и в то же мгновение его палочка направила свой острый конец в требуемом направлении.

Риддл немного удивился, когда не узнал коридора. В прошлый раз они с Гермионой точно шли другим путем, но бледное древко в его руке продолжало указывать путь. Он почти отчаялся, когда снова наткнулся на злосчастный портрет, но, пройдя его, все-таки вышел на ту самую винтовую лестницу.

* * *

Гермиона занималась тем, что было поставлено под запрет сразу же, как Альбус узнал о её страсти к чтению, — вгрызалась в написанный текст, сидя на широком подоконнике перед открытой форточкой, довольствуясь скудным светом заходящего солнца.

Все немногочисленные уроки, что были запланированы на сегодня, к сожалению, кончились и даже вся домашняя работа была ответственно перевыполнена. Девочка знала, что посетителей ждать уже не придется, и поэтому не удосужилась свернуть разбросанные по столу и даже кровати пергаменты. Более того прямо перед окном на самом полу была расстелена карта звездного неба и установлен под нужным углом небольшой телескоп. Гермиона уже порядком засиделась в этой башне, и пусть хождение по ночным коридорам ей пока не светят, но составить небесную карту и выполнить какой-нибудь простой нумерологический расчет по ней, девочка в состоянии.

Мисс Дамблдор и дальше спокойно бы дожидалась звездного часа, но громкие и настойчивые удары в дверь заставили девочку подскочить и лихорадочно начать сворачивать самодельную обсерваторию.

Альбус? Нет, тот не стучит так резко.

Слагхорн? Тот вообще не стучит.

Гермиона в панике и растерянности уставилась на дверь.

— Кто там? — подала она голос, подойдя в плотную к деревянной преграде.

— Гермиона?

Она узнала его сразу же. Узнала бы, наверное, при любых обстоятельствах. Тихий и глубокий голос. Не сомневаясь больше ни секунды, девочка смело распахнула дверь и втянула в комнату нежданного гостя.

— Как ты здесь оказался? Это невозможно! Как ты нашел меня? — он искал её.

Гермиона в неверии рассматривала мальчика широко открытыми глазами, удерживая себя от порыва прикоснуться, чтобы физически ощутить его присутствие. Только сейчас девочку словно пронзило внезапное осознание того, насколько ей одиноко в этом собственном маленьком мире, и какой бы не была причина, следствие было одно -Том сейчас стоял перед ней, и ради таких вот моментов, она была готова побороться за дружбу с этим человеком.

— Зашёл вернуть, — Риддл сунул ей в руки одолженную книгу и хотел было удалиться, но кулак, сомкнувшейся на его поношенной мантии, крепко удержал мальчика на месте.

— Это, — Гермиона пыталась завязать диалог, мечась глазами из стороны в сторону, но не найдя подсказки вновь возвращаясь к тучевым глазам, — Я хотела сказать… Вау, — она потянула Риддла в комнату, продолжая неугасимо болтать, — Это ведь магия поиска, да? Довольно сложная штука! Её точно не изучают на первом курсе. Точно, для правильной работы заклинания ведь нужна личная вещь! — Том без интереса слушал её лепет, рассматривая пергаменты на письменном столе, — И чем ближе она владельцу, тем точнее сработает магия!

Она говорила и говорила. Казалось, что её словесному потоку нет конца. Задавала миллион вопросов, и сама же давала на них ответ. Удивленно Том отметил, что его не раздражает это одурманивающее занудство. Мальчик сравнил бы Гермиону со старым, стоящим в общей гостиной в приюте на высоком потрескавшемся комоде и когда-то давно ещё исправно работающим радио, чей равномерный монотонный шум приносил ему успокоение и полезную информацию.

— Что это? — подцепив пальцем пергамент, поинтересовался Риддл.

— Мои уроки, — объяснило «радио», подходя ближе и готовясь к очередному вещанию, — Конкретно это, — указала она на бумагу в его руках, — перевод простейших рунических символов скифского наречия, а где-то там, — кивнула девочка в сторону кровати, — лежат нумерологические расчеты.

— Я не видел этих предметов в своем расписании, — подозрительно спросил Том.

— Конечно, но не беспокойся, — Гермиона начала аккуратно свертывать пергаменты, — Они появятся на третьем курсе.

«Третий курс» — стучало молотом о наковальню в его голове. «Третий курс» — выворачивало его психическое состояние. Все эти дни он не вылезал из-за учебников, чтобы узнать, что девчонка, которая ещё даже в Хогвартс не поступила, изучает материал третьего курса? А может, она зашла уже куда дальше? А может, все дети из волшебных семей так хорошо образованы и Тому никогда не то, что опередить, встать на одну ступень с ними не удастся?

— Тебя обучает Дамблдор, — Том присел на край стола и посмотрел на Гермиону исподлобья, — Кем он тебе приходится? Ты зовешь его просто по имени, что довольно странно.

«Да всё, черт возьми, в ней, начиная от повышенной лохматости и заканчивая нерядовой эрудицией, странно»,  — взревело раненым зверем его сознание.

Почему она живет в замке, когда даже не является студентом? Где её родители, ведь ей всего десять? Её здесь, что? Прячут?

Огромное количество вопросов, не имеющих ответ, заполнили молодой разум. Риддл смотрел перед собой и видел загадку.

— Альбус, — тихо произнесла девочка, — мой опекун. Он забрал меня к себе в возрасте семи лет. Мои родители были магглами. К сожалению, их больше нет, — рассказала она часть выдуманной Дамблдором легенды.

Гермиона старательно прятала свой взгляд, сосредоточившись на уборке разбросанных перьев, пока комнату затопляла острая напряженная тишина.

«Вот так просто, — не веря, Том опустил голову на сложенные руки, — Да, этот мир чертовки несправедлив. Кто-то вынужден гнить в маггловском приюте, а кто-то Гермиона Дамблдор».

Том затрясся в гневе, но неконтролируемый магический выброс предупредило осторожное мягкое прикосновение.

— Хочешь, — теплая рука плавно и заботливо легла на его костлявое плечо, — мы можем вместе позаниматься?

Том определенно, неоспоримо, всепоглощающе и абсолютно чисто ненавидел Гермиону Дамблдор в этот самый момент, терялся в этой черной злобе, но, как ни странно, это не помешало ему опуститься за письменный стол и провести несколько успокаивающих часов в её компании.

* * *

Франция. 4 сентября. Вечер субботы.

Птица, не переставая, стучала своим загнутым крючкообразным клювом в окно затерявшегося в густых непроходимых лесах небольшого двухэтажного поместья, пока немолодой и уже довольно поседевший француз с аккуратно постриженной «козликом» бородкой в черном выглаженном мундире и вычищенных высоких армейских сапогах не пустил её внутрь. Уставшая после длительного перелета сова грузно опустилась на потертый деревянный комод, вытянув вперед когтистую лапу с привязанным к ней письмом.

Конверт не был никому адресован, однако эту птицу в поместье знали все, поэтому старый Леон Легран — хозяин этих стен, — прихрамывая на правую ногу, поспешил немедленно найти командира.

На первом этаже в центре большого зале, где когда-то счастливо играла музыка, и дамы в громоздких платьях без устали отплясывали кадриль, теперь находилось круглое каменное возвышение, с высоты которого Геллерт Гриндевальд еженедельно самолично приветствовал новых сторонников и приверженцев его идей. Именно с этой сцены, которую окружали несколько концентрических колец разных уровней — места для зрителей, — самое высокое из которых было наиболее удалено, тёмный волшебник рассказывал о своих планах и новом мире, что планировал создать маг.

Высокий, эффектный, в длинном черном пальто и легким беспорядком в коротких бледно-светлых волосах он, встречаемый бурными аплодисментами и неся заряд мощной энергии, врывался в центр площадки.

— Мои братья, мои сёстры, — приветствовал маг всех собравшихся, одним непринужденным движением руки заставляя весь посторонний шум исчезнуть, — Мои друзья. Вас всех, — его глаза в безумном веселье критично осматривали каждого из присутствующих, — привела ко мне жажда перемен, — ленивыми широкими шагами Геллерт, с заведенными за спину руками, обходит каменное возвышение по периметру, — Вы все пришли, потому что жаждите чего-то нового, чего-то иного. Говорят, — он останавливается и улыбается сам себе, — я презираю магглов, — трибуны приходят в движение, кто-то возмущенно ворчит себе под нос, а кто-то громко выкрикивает во всеуслышанье: Они ничтожества! — «немагов», — продолжает Гриндевальд, — «неволшебников». Ох, это не так, — тёмный волшебник поднимает указательный палец, привлекая внимание, — У них просто другое предназначение. Магия зарождается, — он широко обводит всех смирно сидящих рукой, указывая в завершении жеста на себя, — только в избранных душах. И мы с вами построим прекрасный чистый мир ради будущего всего человечества, ну, а если мы не займем место, что принадлежит нам по праву, вот, что нас ждет! — демонстрируя сильнейшую беспалочковую магию, Гриндевальд погружает весь зал в очень реальную иллюзию, способную напугать кого угодно, не то, что неподготовленных молодых умов.

Толпы магглов на своих причудливых громоздких машинах, переворачивающие мирную землю вверх дном, несущих в своих ругах длинные железные палки с пустой цилиндрической полостью внутри — оружие, что извергает из себя огонь и взрывы очень быстро. Один такой залп попадает в высотное здание, что за секунды рассыпается на кусочки, пыль. Железные птицы проносятся над головами, развивая скорость больше, чем самая дорогая метла, оставляя на небе после себя черный шлейф.

И вот волшебники напуганы не только за себя, но и за свои семьи. Несогласных с планами Гриндевальда нет. В следующий раз, когда они встретятся с тёмным магом, молодые люди будут одеты в черные мундиры и плащи с вышитым на внутренней стороне знаком: перечеркнутым вертикальной линией треугольником, заключающим круг, — отдавать ему честь и называть своим командиром.

Как только очередное успешное выступление подошло к концу Леон немедленно разыскал Гриндевальда в его личном кабинете.

— Командир, — отдал честь француз и протянул белый конверт, — из Англии.

— Хорошо, — отодвигая от себя ворохи документации, маг забрал из дрожащих рук Леграна письмо и начал быстро бегать глазами по строчкам.

— Хорошие новости? — нарушил тишину офицер.

— Не могу сказать, что плохие, — задумчиво ответил Геллерт, потирая свободной рукой подбородок, — Оставь меня.

Когда Леон покинул кабинет, темный маг все ещё раздумывал над полученной информацией, которую, определенно, стоило использовать и как можно скорее. К сожалению, его влияние в Британии было ничтожно мало и не сравнимо с влиянием здесь, на материке, поэтому действовать немедленно не представлялось никакой возможности. И ещё эти глупцы, спрятавшиеся на своём острове, даже называли Альбуса сильнейшем волшебником своего времени. Досадная ошибка, за которую они непременно заплатят. И всё же, черным по белому было написано то, что написано.

У Альбуса Дамблдора есть десятилетняя дочь — Гермиона Ариана Дамблдор.

Аккуратно свертывая послание и убирая его в самый нижний ящик стола, Геллерт решил, что, как только он закончит формировать свою непобедимую армию, то незамедлительно отправится в Англию. Он просто обязан поближе познакомиться с дочерью своего старого друга.

Это была тревожная ночь. Ночь, после которой спокойная, размеренная жизнь Альбуса Дамблдора раскололась на до и после.

Волшебник, уже давно не принимавший никаких успокаивающих зелий, неуверенной рукой открыл навесной шкафчик в ванной комнате и потянулся за пузатым стеклянным пузырьком с мутной болотно-зеленой жидкостью. Стоило флакончику коснуться его губ, а настойке с ярко выраженным травяным запахом соскользнуть по стенкам горла вниз в пищевод, как всякая дрожь разом покинула сильное тело.

Альбус нетвердой походкой вернулся в холодный кабинет, где рама незакрытого окна равномерно отстукивала свой собственный ритм об угол стены. Дамблдор так надеялся, что по возвращению не обнаружит на своём столе нежелательного послания, что разыгравшийся на улице сильный ветер перевернет верх дном стопку пергаментов на его и без того неубранном рабочем месте.

Волшебник с силой сжал пальцы на переносице и изнуренно рухнул в обшитое алым бархатом кресло. Краем глаза он ясно видел, что распечатанный конверт и письмо, которое он успел выучить наизусть, были на том самом месте, куда их в припадке гнева швырнул маг.

Мой Дорогой Альбус!

Я искренне надеюсь, что ты счастлив там, за высокими и неприступными стенами Хогвартса.

О, это наверняка то, о чём ты мечтал всю свою жизнь — быть профессором и направлять нерадивых студентов на путь истинный. Должно быть, преподавание невероятно увлекательно, раз ты безвылазно торчишь в своей школе. Брось, Альбус! Пора заняться куда более реальными делами. Это моё тебе последнее предложение, старый друг, и я верю, что на этот раз ты обдумаешь его как следует.

Знаешь, не так давно, как говорят твои обожаемые магглы, синица на хвосте принесла весть о том, что у тебя подрастает дочь. Ты сильно огорчил меня, Альбус! Как ты мог так долго скрывать юную мисс Гермиону Ариану Дамблдор? Я с нетерпением жду нашей встречи.

Серьезно, Альбус? Дал девчонке имя погибшей сестры? Что ж, тогда, полагаю, ты должен лучше за ней присматривать. Уверен, мы не хотим повторения судьбы малышки Арианы.

С искреннейшими надеждами и самыми добрыми пожеланиями,

всегда твой лучший друг.

Он знает. Знает и ни за что не остановится. Гриндевальд сумел доставить свое послание точно адресату в руки, наплевав на все их защитные чары. Самоуверен, каким был прежде, и невероятно силен — таким стал сейчас. Больше не было смысла продолжать игнорировать действия Геллерта, не после прямых угроз. Альбус ни за что не позволит этому человеку тронуть Гермиону. На этот раз Дамблдор, во что бы то не стало, защитит свою семью.

* * *

— Здравствуйте, класс, — добродушно поприветствовал студентов Слагхорн, устанавливая на учительский стол большой котел, — Как насчет небольшого практического занятия? — мастер зелий взмахнул волшебной палочкой, и на доске за его спиной стал появляться список ингредиентов, заставивший особо впечатлительных первокурсников брезгливо сморщиться, — Что ж, есть идеи? — Гораций, несомненно, был горд тем, что единственная поднявшаяся рука принадлежала ученику с его факультета, — Мистер Риддл, — попросил он.

Том одним плавным движением поднялся со своего места.

— Спасибо, профессор, — начал он очередной свой безупречный ответ, — Это ингредиенты для зелья, излечивающего фурункулы, что является одним из простейших изучаемых в школьной программе. Варя его, следует убрать котел с огня, прежде чем добавить иглы дикобраза.

— Замечательно, Том. Пять баллов Слизерину, — зельевар счастливо хлопнул в ладоши и подозвал к себе студентов, — Сядьте поближе. Отлично! Всем видно? Сейчас вы только посмотрите, но на следующем занятии уже попробуете сварить своё первое зелье. Ох, кажется, я оставил весы в кладовой, — растерянно заметил Гораций, — Подождите на своих местах несколько минут.

Стоило Слагхорну скрыться за дверью небольшой каморки, как по классу пошли тихие смешки и перешептывания.

— Молодец, Риддл, — хвалил сидящий рядом Абраксас, — Такими темпами Кубок школы уже у нас в кармане.

— Ты бы лучше почаще в учебники заглядывал Малфой, — ворчал сбоку Эйвери, — Как досадно, у единственного наследника благороднейшего семейства мозг флоббер червя.

— Попрошу не оскорблять благороднейший дом Блэков, — язвительно вставила своё слово Вальбурга, — Малфой, слава Мерлину, не имеет к нам никакого отношения. Блондинов у нас отродясь не было.

— Заткнись, Фабиан! — ворчал Абраксас, — И ты, Блэк, — развернулся он к высокомерной темноволосой особе, — одно моё слово отцу, и…

— Заткнитесь оба, идиоты, — прорычал кудрявый юноша позади, — Вы меня отвлекаете.

Мальчики тут же оставили свои придирки и синхронно повернули головы назад, где в гордом одиночестве сидел самый тихий и спокойный из всех первогодок — Антонин.

Ссутулившись и положив голову на парту поверх скрещенных рук так, что мелкие вороные кудри прикрывали глубокие синие глаза, юный волшебник широко и открыто зевнул.

— Надо же, спящая красавица проснулась? — задирался Эйвери, — Думаешь, можешь себе позволить дрыхнуть на занятиях? Насколько мне известно, семья Долоховых не может финансово осилить домашнее обучение, поэтому ты должен лучше стараться на уроках, Антонин.

Том молча наблюдал за тем, как зарождается абсолютно бессмысленный скандал. Их компания, обычно, не обращала на вечно хмурого мальчишку никакого внимания, и всё-таки Долохов был одним из немногих, кто Риддлу нравился. Его манера поведения, нрав сильно отличались от Малфоевского окружения, и если бы Тома попросили описать Антонина, то мальчик, не задумываясь бы сказал — впечатляющий.

Русский юноша был мрачен, моментами груб, резок и держался особняком. Он не блистал на уроках, но его оценки не опускались ниже «Выше ожидаемого», а ещё Том не мог не заметить, что Долохов знает куда больше проклятий, чем положено первокурснику. Антонин родился в семье потомственных темных магов, как было известно из разговоров на змеином факультете, несколько лет назад из-за нашумевшей по всему миру Гражданской войны в спешке покинувших свою родину и бросивших там все свои богатства, а потому новый переезд и обучение в специальной школе, где на высшем уровне изучалась боевая магия и темные искусства, и правда, были ему недоступны.

— Не взяли в Дурмстранг? — Фабиан, между тем, поднялся со своего места, приближаясь к развалившемуся на парте Антонину, — Хогвартс — твоя последняя надежда для поддержания хоть какого-то подобия чести? — Эйвери небрежно облокотился рукой на столешницу, взирая на Долохова сверху вниз, — Эй, я с тобой разговариваю!

Всё произошло в считанные секунды. Антонин резко вскочил со своего места, схватил Фабиана за руку, выворачивая до хруста в костях, развернул к себе спиной и послал в быстрый полет между рядами точным пинком в крестец.

Когда разъяренный и взлохмаченный Эйвери поднялся на ноги, в его лицо уже был направлен заостренный конец волшебной палочки, а синие глаза оппонента прожигали насквозь.

— Сейчас я продемонстрирую тебе, почему могу спокойно спать на уроках.

Долохов угрожающе двинулся на Фабиана, уже готовый проклясть богатенького выскочку, как вдруг бледная кисть вынырнувшей из ниоткуда руки крепко и уверенно обхватила длинными пальцами уже успевшее раскалиться от гнева хозяина древко.

— Думаю, — ровно произнес Риддл, — этого достаточно. Вы ведь не хотите потерять таким трудом заработанные очки? -Том особенно выразительного посмотрел на Эйвери и, кивнув Долохову, спокойно занял своё место.

Когда Антонин опустился на деревянную скамью, он больше не спал, и даже скорое появление профессора не оторвало его от высверливания отверстия в спине своего однокурсника. Магия Долохова, яростно вспыхнувшая от гнева словно спичка, разросшаяся в объемах всепожирающим пламенем, потухла так же быстро, как огонь, которому перекрыли кислород, стоило Риддлу прикоснуться к его волшебной палочке. Том подавлял, и, если бы Антонина попросили описать мальчика одним словом, он ответил бы просто — могущественный.

После этого небольшого инцидента Долохов стал держаться Тома, негласно признавая в нём лидера.

* * *

Шёл второй месяц учебы, и у Риддла всё складывалось превосходно. Мальчик пользовался достаточным уважением на родном факультете и зарабатывал много очков у профессоров. Конечно, некоторые старшекурсники всё ещё бросали в его сторону пренебрежительные взгляды, но Том планировал разобраться с этим в кратчайшие сроки. Он, время от времени, продолжал заглядывать к Гермионе, черпая от неё знания, как из бездонного колодца, а когда они не занимались уроками, предаваясь праздному безделью, стоически терпел её предрасположенность к красивым легендам, которые обязательно заканчивались тошнотворно-хорошим концом.

Том и не заметил, как наступил Хэллоуин. Замок погрузился в атмосферу абсолютного веселья, которую Риддл просто не понимал. Мальчик не видел ничего забавного в том, чтобы наряжаться в нелепые костюмы и выпрашивать в них сладости, но спуститься к праздничному ужину был обязан. Когда он увидел парящие под потолком Большого зала тыквы, свисающую с углов паутину и столы, ломящиеся от конфет, то был удивлен тем размахом, с каким волшебники отмечали маггловский праздник.

Отвязавшись наконец от поднадоевшего за целый день Абраксаса, который вот уже час набивал рот всевозможными сладостями, добавляя своим аристократическим скулам округлости, Том бездумно бродил по пустым коридорам, пока не вышел к почти родной винтовой лестнице. Мальчик толком не знал, что привело его к Гермионе. Это было спонтанно. Риддл хотел уже было вернуться в подземелья, но неожиданно для самого себя без приглашения шагнул в комнату девочки и сразу заметил, что праздник явно обошел стороной личные покои мисс Дамблдор.

Юный волшебник решил осмотреться.

Всепоглощающая темнота кричит о том, что хозяйки здесь нет, но Тома это не останавливает, и он уверенно проходит дальше. На письменном столе листы пергамента разбросаны в неизменном беспорядке, от которого всегда аккуратного и педантичного Тома порой передергивает. Взгляд серых глаз цепляется за нехарактерный для Гермионы помятый детский рисунок. Риддл расправляет его и вглядывается: у изображенного существа орлиная голова, львиное тело, лошадиные копыта на задних конечностях и большие оперенные крылья, — но всё внимание Тома направлено на нижний правый угол картинки, туда, где мелким почерком выведены всего две острые буквы, заключенные в жирный чернильный круг.

Юный волшебник делает шаг назад и отвлекается на шуршащий звук снизу. Наклонившись, Том находит кучу смятых листов, валяющихся прямо на полу. С интересом мальчик поднимает один из них и неторопливо расправляет. Кляксы. Подушечки пальцев мараются в грязных чернилах, на что Риддл брезгливо морщится.

В глазах рябит от бесконечных подписей, инициалов вновь и вновь яростно перечеркнутых. Имя девочки выведено несчетное количество раз: где-то размашистее, где-то резче, — и почему-то всегда с разными фамилиями.

— Что ты тут делаешь?

* * *

Гермиона любила и ненавидела осень. Любила по необъяснимым причинам, скрывшимися где-то глубоко на уровне шестого чувства. По большей части это время года сопровождалось психическими расстройствами, от которых она потом избавлялась в остальные времена года. Между собой, они с Альбусом назвали это эффектом Уробороса. Между прочим, именно змея, символизирующая бесконечно повторяющиеся циклы, разбудила в девочке ненасытную страсть к мифам и легендам.

Осенью, когда наступало время учебных занятий, девочка часто оставалась одна. Альбус, как и другие профессора, был слишком занят уроками. И Том по той же причине стал реже навещать её.

Когда Гермионе удавалось тайком выбраться из четырех стен, она мельком видела мальчика в коридорах, окруженного одногруппниками. Мисс Дамблдор убеждала себя, что злиться на подобное — детский сад, но в глубине души затаила обиду.

Так незаметно подкрался конец октября, и Хэллоуин стоял первым в списке нелюбимых дней. Почему? Ответа не было. Гермиона никогда не украшала свою комнату. Приближающийся праздник всегда сопровождался кошмарами, перетекавшими в бессонные ночи.

Сны были слишком реальными, повторяющимися из года в год: горные тролли, что дробили её хрупкие кости дубинками, оборотень на фоне полной луны, от воя которого кровь стыла в жилах, огнедышащие драконы, град летящих прямо на неё смертельных проклятий, Хогвартс, затопленный кровью, — входили в список «самые безобидные». Намного хуже, когда девочке снилась женщина, чьи кудри были темнее самой ночи, а взгляд ошпаривал ненавистью.

Ведьма из детских кошмаров резала её кожу, выжигала плоть позорным клеймом, оставляя шрамы даже на душе. Её острые обломанные ногти обдирали щеки, худые пальцы поворачивали к себе лицом, приподнимали веко и медленно выдавливали глазное яблоко. Гермиона глотала собственную кровь и слезы. Кричала, визжала, орала, как сумасшедшая, а в ответ на мольбы о пощаде всегда слышала громкий смех толпы.

Девочка просыпалась в холодном поту, подносила дрожащие руки к лицу и тщательно проверяла каждый его сантиметр. Когда осмотр заканчивался, девочка садилась за стол, доставала письменные принадлежности и пыталась разложить кошмары «по полочкам», силясь таким образом вспомнить прошлое, но всё, как правило, начиналось и заканчивалось на собственном имени. Чертов эффект Уробороса.

Но в этот Хэллоуин Гермиону ждал небольшой успех. Сегодняшний сон о катании верхом на крылатом создании пугал лишь высотой полета и боязнью вырвать у самолюбивого зверя пару лишних перьев.

Девочка с раннего утра и до обеда экспериментировала с инициалами: изменяла почерк, переставляла буквы, — а когда ей наскучило это безрезультатное занятие, то решила нарисовать гордое магическое существо — гиппогрифа. Мисс Дамблдор сама не сразу заметила, что чисто интуитивно оставила на пергаменте подпись. Две угловатые буквы «Г» переплетались друг с другом в нижнем правом углу.

И они выглядели правильно.

Наконец, устав от неменяющегося интерьера, в возбужденном настроении Гермиона покинула комнату и, озираясь по сторонам, вышла в пустой коридор. По её подсчетам, все студенты должны были пребывать в Большом зале, но девочка всё равно старалась никому лишний раз не попадаться на глаза.

— Юная леди не должна покидать своих покоев, — заметил с портрета всевидящий мистер Фури. — Вы забыли, что сегодня Хэллоуин?

Забудешь тут.

Гермиона раздраженно вздохнула, издав совсем неэстетичный звук, который находился где-то между рыком взбешенного гриндилоу и визгом докси. В двух словах — полная неразбериха.

— Я просто проголодалась, — на ходу врала мисс Дамблдор, преодолевая пролет за пролетом, пока настырный ученый, пробираясь через чужие картины, следовал за ней.

— Вам приносили ужин несколько минут назад.

— Вы намекаете, что я лгу? — Гермиона перешла в наступление, насмешливо приподняв бровь.

— Я только предполагаю, что так можно растолстеть, — не оставался в долгу мужчина с портрета, — Вернитесь уже в свою комнату, мисс Дамблдор.

— Я больше не могу там сидеть! — для верности девочка сильно притопнула ногой, — Невыносимо же! Все! — она активно жестикулировала руками, надвигаясь на мистера Фури точно гарпия. — Абсолютно все сейчас веселятся в Большом зале! Я только чуть-чуть погуляю, никто и не увидит. А вы, — указала она на мужчину, — только попробуйте проболтаться Альбусу. Наш профессор ЗОТИ, мистер Оливер Нейт, недавно подарил мне чудесный набор несмываемых волшебных чернил, — Гермиона прищурилась на перепуганного ученого, перед тем как развернуться и уйти, — Я уверена, мы друг друга поняли.

Мисс Дамблдор долго плутала по бесконечным коридорам: заходила в тупики, разворачивалась и снова шла, погруженная в свои мысли. Настроение медленно ухудшалось, и ей хотелось просто скрыться от всего мира. Уткнувшись лбом в очередную стену, Гермиона со злостью и разочарованием пнула каменную кладку.

«Черт, как же больно! — взвыла она в своей голове, скача на одной ноге туда-сюда, а потом в недоумении уставилась перед собой. — Тут раньше не было двери».

Позабыв о ноющей конечности, Гермиона с любопытством оглядела бывший тупик. Недолго думая, девочка потянула за позолоченную литую ручку и вошла внутрь комнаты, которая, на удивление, оказалась пустой, лишь в самом центре стоял старенький стол с набором разноцветных красок.

Мисс Дамблдор, подгоняемая интересом, быстро отстукивая невысокими каблучками туфель по черному мрамору, приблизилась к одиноко стоящему предмету интерьера. Она бросила изучающий взгляд на белые стены и, засучив рукава, смело взялась за палитру.

Несколько часов спустя, тяжело дыша, уставшая, но впервые за несколько дней такая счастливая Гермиона села прямо на пол напротив когда-то чистой стены. Девочка не придумала ничего лучше, как повторить свой дневной рисунок, но уже в реальную величину, и теперь не сводила взгляда с гордо выведенной подписи.

Знать бы ещё, что значит эта вторая «Г».

Девочка выровняла дыхание и медленно закрыла глаза, стараясь погрузиться как можно глубже в свой разум — дом, стены которого исписаны мутным, нечитаемым текстом. Он просто повсюду: отражается в зеркалах, прослеживается на полу, на всех стульях. Где-то в этом доме есть заколоченный подвал, и если удастся спуститься в него, то, Гермиона уверена, можно увидеть настоящую версию её жизни.

Она начинает пробивать дыры в стенах кулаками, сдирая тонкую кожу до крови, приближаясь к запертым в сознании воспоминаниям. Каждый удар — боль, но сегодня девочка намерена идти до конца. Кажется, уже вот-вот, и картина в голове будет четко видна, но хочет ли она её видеть? Страх, сомнения и внезапный импульс гнева. Хочется взять спичку и спалить всю комнату прямо сейчас. Но как же воспоминания?

«Это совсем не то место, где мне хочется быть, — Гермиона блуждает в лабиринте разума, заглядывая буквально в каждый угол огромного дома, рассматривая исписанные стены. — Раз я здесь, то могу прочесть? Почему, нет?»

Вдруг крышка подвала начинает дергаться, а пол под ногами ходит ходуном. Густой и вязкий черный туман просачивается сквозь щели и начинает заполнять пространство. Он забивается в ноздри, попадает в рот и душит. Комнату заполняет темнота. Гермиона будто слепнет в один момент. Только вот сейчас малышка мечтает лишиться вовсе всех чувств.

Порыв холодного сквозняка пробегает по спине, оставляя табун мурашек. От страха она готова проститься с сознанием. Но как это сделать в собственных мыслях?

«Гермиона Грейнджер, — скрипучий словно ржавая петля голос врезается в голову и растекается там жгучей агонией,— грязнокровная подружка Поттера!»

Она видит тянущуюся к лицу руку с острыми черными ногтями, в ужасе узнает черные бешеные кудри и велит себя проснуться. Что дальше? Сценарий уже известен: за волосы резко, грубо швырнут на жесткие деревянные доски, из-за чего под кожу обязательно загонятся мелкие занозы, и начнут бить, затопляя подвальное помещение режущей слух какофонией криков, — а Гермиона Грейнджер будет неустанно умолять Мерлина о непробудном сне и скорой смерти. Но не Дамблдор.

Проснись же.

Малышка распахивает глаза, тошнота тут же подкатывает к горлу, из-за чего девочка откашливается кровью, которой скопилось столько, что забиты дыхательные пути. Гермиона плачет, заходится неконтролируемыми рыданиями.

Её разум — это дом, стены которого покрыты болью. Это здание, в котором она заточена, и где невыносимо одиноко. Теперь Гермиона не хочет ничего исправлять. Уж лучше она попытается закрасить их новой краской, будто ничего не было. Вопрос лишь в том, сможет ли она когда-нибудь смыть грязь с этих стен?

Немного успокоившись, девочка быстро покидает загадочное помещение. Гермиона отчаянно хочет вернуться к себе в комнату, туда, где безопасно, поэтому срывается на бег, больше не оглядываясь по сторонам.

В считанные минуты девочке удается спуститься с восьмого этажа и, проигнорировав ворчащий портрет, ворваться в свои покои, где она планировала зарыться с головой в пушистое одеяло и мягкие подушки, и лежать так, пока не придет сон, и где, так некстати, встретила Тома, перебирающего её записки сумасшедшего.

Нет, Гермиона не возражала, когда он так вольготно и бесцеремонно хватал её учебные материалы, чтобы жадно изучить. Но сейчас в руках у мальчика было нечто личное. Она ещё сама себе толком не могла объяснить, для чего ей это нужно, однако не хотела, чтобы хоть кто-то прикасался к тому, что сама минутой ранее зареклась сжечь.

— Что ты тут делаешь? — повинуясь неконтролируемому порыву, Гермиона приблизилась к юноше размашистыми шагами и вырвала пергамент из рук.

Если Том и был удивлен таким враждебным отношением, то вида не подал. Вместо этого он окинул пышущую гневом девочку внимательным взглядом, подмечая глубокие синяки под глазами, сильно выделяющиеся на бледном лице, и, в целом, болезненный вид.

— С Хэллоуином, — наконец произнес Риддл. — Тебе разрешили посетить праздник? Обычно, ты всегда сидишь в комнате.

— А ты довольно внимательный, — саркастически вернула мисс Дамблдор, — Мне приятна такая забота.

— Не забота, — злобно сощурился Том, — простое наблюдение.

— Конечно же, в тебе нет ни капли норм приличия, принятых в достойном обществе!

В закрытом помещении поднялся вихрь сильного ветра, а между детьми потрескивали видимые искры напряжения. Воздушные потоки опасно закружились вокруг Гермионы, стремясь сжать худенькую фигуру, но яркие электрические разряды, потрескивая, взрывались, прерывая движение воздушных масс.

Том отступил первым. Он успокоил свою магию и посмотрел на девочку холодным взглядом.

— Сожалею, что побеспокоил вас, мисс Дамблдор, — Риддл плавно наклонил голову, извиняясь, и вышел прочь.

Четыре минуты. Двести сорок секунд, чтобы очнуться от шока и начать проклинать свой язык без костей. Ещё столько же уходит на торг с собой, и наконец наступает принятие.

Гермиона срывается с места в порыве догнать и извиниться перед мальчиком. Она испытывает глубочайший стыд за слова, сказанные в порыве помутнения рассудка.

Кратчайшим путем девочка спускается в холодные, пропитанные сыростью подземелья. Тому неизвестен этот маршрут, поэтому мальчика наверняка ещё нет в факультетской гостиной. Пока она активно вертит головой, страшась на кого-нибудь наткнуться, в коридоре за спиной раздается приглушенный крик.

Гермиона, ступая на мысках, медленно доходит до самого дальнего заброшенного класса. Тихо заглянув внутрь, девочке удается рассмотреть кучку старшекурсников, кажется, троих студентов, носящих зеленые галстуки, и, Мерлин, прислонившегося к стене Тома, у которого из носа по подбородку тонкой струей стекает кровь.

Девочка прячется за ближайший угол и, что есть мочи, кричит:

— Профессор Слагхорн! Профессор, подождите!

Две фигуры с натянутыми до носа капюшонами выскакивают из кабинета, зажав третьего ученика под руки между собой, а когда они исчезают, Гермиона бросается к Тому.

— Что они сделали? — она достает белый расшитый золотыми нитями платок и начинает чистить его лицо. — Откуда кровь? Тебе больно?

Том непонимающе смотрит на испачканную ткань, а потом отталкивает протянутые в беспокойстве руки и молча отходит.

— Том, пожалуйста, — девочка цепко хватается за край мантии Риддла и тянет на себя, — подожди.

Ткань трещит по швам, и слизеринец вынужден оставаться на месте, если не хочет лишиться части школьной формы.

— Прости меня, — шепчет Гермиона, опустив голову и закрыв кудрями предательский стыдливый румянец. — То, что я сказала… ну, это не так. Извини.

Да, кажется, они поссорились, прежде чем на пути в подземелья он встретился с небольшой проблемой. Том был зол, поэтому с радостью согласился «поговорить» со старшими ребятами. О чем они там болтали? Ах, точно, что-то о запугивании Риддлом первокурсников. Эти три мушкетера подоставали палочки, и магия Тома, что бурлила в венах раскаленной лавой, с радостью ответила на агрессию. Когда самый крупный из напавших, этакий Портос, двинулся на первокурсника, тот молниеносно достал тисовое древко и прошептал одно из тех заклятий, про которые так увлеченно рассказывал Долохов. Проклятье буквально ошпаривало противника изнутри, не оставляя видимых следов. Том направил свою палочку точно в лицо оппоненту, и тот истошно закричал, утопая в боли. А потом появилась Гермиона. Кажется, молодой организм мальчика не выдержал подобной силы, и из-за лопнувших сосудов носом пошла кровь, и Дамблдор, кажется, решила, что он стал жертвой нападения. Что ж, оно к лучшему.

Гермиона всё ещё болтала, не замолкая ни на секунду. Ощупывала его взглядом на наличие травм и из-за чего-то обвиняла в случившемся себя. Сколько раз она извинилась? После четвертого «прости» Том бросил считать.

— Хватит, — оборвал он жестко, но стоило заметить наполняющиеся влагой помутневшие карие глаза, сказал уже более вежливо, — Гермиона, мне нужно вернуться в гостиную. Уже время отбоя.

Но пальцы, с силой сжимающие мантию, никак не отпускали смявшийся материал, а Дамблдор упрямо сверлила Тома взглядом, очевидно, в ожидании какого-нибудь чуда.

— Пообещай, что придешь завтра, — недоуменно Риддл уставился на протянутую руку с оттопыренным мизинцем, — Ну же, — подгоняла девочка, — я могу здесь хоть всю ночь проторчать, — и снова потянула за ткань. — Просто пообещай.

Доставучая.

Том медленно протягивает руку.

Высокомерная выскочка с претензией на глубокомыслие.

Гермиона переплетает их пальцы, быстро трясет рукой и чему-то улыбается.

Сложная. Нисколько не очаровательна.

— Отлично! Тогда, до завтра? — опять.

Она всегда говорит первая.

Риддл смотрит вслед самому чудаковатому и косматому существу, какое в мире только можно повстречать, а когда Гермиона скрывается из виду, опускает задумчивый взгляд на кисть руки. Он растирает пальцы между собой и думает о том, как много Дамблдор знает о волшебном мире. Определенно, эта наивная девчонка небесполезна, пока что. Том обязательно извлечет из своего обещания максимальную выгоду.

* * *

23 декабря. 1938 год.

Гермиона рассержена настолько, что вот-вот начнет метать гром и молнии в так вальяжно развалившегося в её кресле индивида. Она негодует. Том мало того закончил нумерологические расчеты раньше — черт, она даже вторую таблицу из пяти не просчитала! — так ещё и произвел их каким-то заумным неизвестным Дамблдор способом. А теперь, закинув ноги на её журнальный столик, элегантно поддерживая блюдце одной рукой и держа чашку, между прочим, из её любимого сервиза в другой, он одним видом вызывал в Гермионе бурю. Девочка была уверена, что в этот момент у неё, как и у Альбуса, дергается скула.

— Это, — с глухим стуком её расчеты приземляются на столик рядом с записями Риддла, — абсолютно неправильно!

Том аккуратно отставляет посуду, не издав ни единого звука, и со снисходительной улыбкой рассматривает кривой угловатый почерк.

— Согласен, абсолютно неверно. Ты не пробовала писать более разборчиво? Тогда, возможно, ты будешь считать без ошибок, — щеки предательски краснеют, и девочка вырывает пергамент у него из рук.

— Я про твой способ, — оправдывается Гермиона. — Согласно учебнику, мы должны считать по системе чисел, предложенной Бриджит Венлок.

— Ну, вообще-то, я тоже считал по учебнику. Ты, видимо, читаешь не те книжки, Гермиона.

— Что? — возмутилась Дамблдор, уперев руки в бока. — Да я, чтоб ты знал, изучила всю библиотеку Хогвартса!

— Всю? — спросил Том, скептически подняв бровь. — А точно всю?

— Конечно же, — она указала на мальчика пальцем и пригрозила, — Убери это насмешливое выражение со своего лица, Том Марволо Риддл. Я действительно прочитала почти все книги, что хранятся в библиотеке, — а потом Гермиона, понизив голос, пораженно прошептала. — Но не те, что в запретной секции.

Она в шоке уставилась на Тома, который снова спокойно пил чай, молча подтверждая её догадку.

— Ты пробрался в запретную секцию? — от звонкого крика Риддл поморщился и со вздохом опять поставил чашку на стол на этот раз громче, чем хотелось бы. — Том, книги, хранящиеся там, опасны.

— О, я, видимо, нашел очень опасный способ просчитать натальную карту волшебника, используя свойства «числа зверя» вместо предлагаемых Венлок свойств числа семь. И как никто не умер? Ты звучишь глупо Гермиона, — мальчик окинул её скучающим взглядом, как будто собирался разъяснять ребенку слишком очевидную вещь, — Эти книги, как и многие другие, просто содержат в себе знания. А они не могут быть хорошими или плохими.

Сказанное заставило Дамблдор глубоко задуматься. Том был убедителен. Подавляюще убедителен. Но Гермиона была склонна доверять Альбусу, а он говорил, что тексты в этих книгах не для молодых впечатлительных умов. Шальную мысль: обсудить этот вопрос со старшим волшебником, — девочка поспешно отогнала. Профессор Дамблдор с самого начала был, мягко говоря, не в восторге от Тома. Хуже стало, когда Альбус однажды пришел её навестить и был неприятно удивлен, узнав об их посиделках. Правда, после показательной голодовки, трех дней бойкота и срыва одного урока, Гермиона смогла доказать старшему волшебнику, что присутствие Риддла в её жизни — необходимость. В противном случае, Альбусу придется самому её чем-то занимать. Взрыв в классе трансфигурации с лихвой продемонстрировал весь азарт, находчивость и потенциал юной волшебницы.

— Ты уезжаешь на Рождество? — неожиданный вопрос Тома прервал вереницу воспоминаний.

— Да, — замялась Дамблдор, пряча взгляд, — Обычно мы с Альбусом навещаем мистера и миссис Фламель.

— Вот как? Знаменитые алхимики, — задумался Риддл.

— Прости, Том, я честное слово просила Альбуса оставить меня в замке в этот раз, но он был непреклонен в своем решении, — у девочки, казалось, глаза были на мокром месте.

— Не беспокойся. Я рад уже тому, что можно провести каникулы в Хогвартсе.

Но Гермиона счастлива точно не была. Девочка хотела встретить Рождество со своим первым настоящим другом. Но у Альбуса, казалось, были свои собственные планы на все праздники, и она была их неотделимой частью.

Раздавшийся стук заставил Тома наконец убрать ноги со столика, выпрямиться струной, а потом и вовсе встать, проявляя уважение.

— Добрый вечер, профессор, — произнес Риддл подчеркнуто вежливо.

— Здравствуй, Том, — Альбус вернул приветствие. — Гермиона, ты уже готова?

Девочка покорно кивнула и перевела взгляд на друга, который уже собирался уходить.

— Обещай отвечать на мои письма, — Гермиона под строгим взглядом Дамблдора неловко протянула руку, — Том?

Мальчик показательно громко вздохнул, но все-таки переплел мизинцы в уже хорошо знакомом ритуале, а потом, попрощавшись, ушел.

— Итак, Гермиона, — вернул внимание Альбус, сверяясь со своими часами, — Мы должны поторопиться.

Через несколько минут они стояли перед школьными воротами. Дамблдор по привычке поправил тонкую цепочку, неизменно мотающуюся на шее Гермионы, поддев пальцами золотой кулон.

— Отлично, — пробормотал он самому себе, протягивая руку, — Держитесь, юная леди, мы аппарируем.

Почувствовав под ногами твердую землю и осмотревшись по сторонам, Гермиона была сильна удивлена. Они стояли перед старым, покосившимся домом, где когда-то проживало семейство Дамблдоров. Альбус не часто посещал Годрикову впадину, а уж малышку сюда приводил и вовсе раза два, когда собирал документы для получения опеки.

Гермиона не любила бывать в заброшенном доме, потому что Альбус здесь выглядел мрачнее грозовой тучи. От родового гнезда Дамблдоров веяло отчаянием и горем. Юная волшебница никогда не интересовалась этой стороной жизни опекуна, потому что не хотела бередить ещё видимые невооруженным глазом раны.

Молча волшебник прошел через тяжелые дубовые двери и поднялся на второй этаж, где раньше располагались жилые комнаты. Гермиона же привычно замерла напротив лестницы, рассматривая выцветший портрет, на котором, помимо молодого Альбуса, были изображены юноша, сильно похожий на её опекуна, и девочка с доброй, почти незаметной улыбкой и пустыми чисто-голубыми глазами. Юная мисс Дамблдор давно знала, чье имя она носит.

— Гермиона, — позвали сверху, — поднимайся.

Перескакивая через несколько ступенек, девочка быстро оказалась на втором этаже. Альбус ждал её в комнате, которая раньше всегда была закрыта. Оказавшись внутри, Гермиона сразу признала в помещении детскую спальню. Альбус стоял рядом с прикрытой одеялом кроватью, опираясь на пыльный резной комодик. Когда волшебник повернулся, малышка заметила в его руках продолговатую коробочку, каких было много в лавке мистера Олливандера. Дамблдор протянул ей футляр для волшебной палочки и попросил:

— Открой.

Трясущимися то ли от испуга, то ли от восторга руками Гермиона достала на свет тонкое одиннадцатидюймовое древко, которое приветствовало новую хозяйку снопом ярких искр.

— Грушевая ветвь и волос единорога. Так и знал, что она тебе подойдет, — Дамблдор в задумчивости погладил бороду, прежде чем произнести, — Из золотистой древесины грушевого дерева получаются палочки великолепной волшебной силы, которые проявляют себя с наилучшей стороны в руках людей сердечных, великодушных и мудрых. Не было ни одного случая, когда грушевая палочка оказывалась во владении тёмного волшебника или волшебницы. Эта древесина довольно упругая, поэтому она выглядит совершенно как новая даже после стольких лет. Да, отлично подходит.

— Я не понимаю, Альбус? — взгляд карих глаз, отражающих всю красоту небольшого фейерверка, метался от палочки к волшебнику в полной растерянности. — Ты даешь мне палочку? Почему?

— Дорогое дитя, — профессор наклонился к Гермионе, положив обе руки ей на плечи, — Что ты знаешь о Гриндевальде?

— Он самый темный из ныне живущих волшебников. Говорят, что он хочет развязать войну с магглами, — ответила девочка без запинки.

— Ты права, Гермиона. Однако, это далеко не все, — Альбус отстранился и подошел к небольшому окну. — Геллерт очень вспыльчивый и целеустремленный человек. Это самый жестокий человек из всех, кого мне доводилось когда-либо встречать. Он готов до конца бороться за свои идеалы и не потерпит, чтобы кто-то встал у него на пути. Поверь, дорогая, я знаю, ведь был его другом, — от такого откровения палочка выпадает из ослабевших рук, и этот стук — единственный звук в комнате — посылает по телу волну мурашек.

— Я всё ещё не понимаю, Альбус, — Гермиона нагибается, чтобы поднять с пола теперь уже свою палочку и замирает в ужасе от услышанного.

— Он придет за тобой.

Канун Рождества — два слова, растекающиеся теплотой в сердце. День, который Гермиона неизменно проводила с Альбусом, горячей кружкой какао и имбирным печеньем. Это было детство, за которое она не уставала мысленно благодарить любимого опекуна.

Свесив ноги с кровати, малышка, как была: босая и в ночной рубашке, — бегом направилась на первый этаж.

— Альбус! — окликнула Гермиона мужчину, который медленно потягивал чёрный кофе и был погружен в газету. — Там что-то интереснее приближающегося Рождества?! — не выдержав, девочка приблизилась к волшебнику и выдернула «Пророк» из его рук.

— Гермиона, — побранил Дамблдор, — ты когда-нибудь станешь вести себя как юная леди, а не как невоспитанный детеныш?

Смешинки в светлых глазах мужчины дали понять, что он не собирается ругаться. Альбус никогда не наказывал Гермиону на рождественских праздниках, что бы та не натворила. Это было их негласное правило.

Наконец девочка огляделась вокруг. За одно утро старый дом в Годриковой впадине буквально расцвел: на стенах висели пушистые зеленые гирлянды, подвязанные красными бантами, стол украшала блестящая праздничная скатерть, переливающаяся точно северное сияние, и повсюду пахло еловой смолой.

Закрыв глаза, Гермиона глубоко вдохнула и спросила:

— Это ведь то, о чём я думаю? — когда волшебник кивнул, девочка тут же схватила его большую руку и потянула в сторону гостиной. — Скорее!

Альбус с нескрываемым удовольствием наблюдал, как Гермиона кругом обошла высокую ёлку, а потом с восторгом в наполненных жизнью глазах начала перебирать игрушки в рядом стоящей коробке.

— Ты почему ещё там? — возмутилась малышка. — Давай, Альбус, ёлка сама себя не нарядит!

Гермиона, преисполненная восхищением, одну за другой осторожно доставала стеклянные игрушки и самостоятельно украшала ими рождественское дерево, прося о помощи только на самых высоких ветках.

— Когда мы начнём заниматься? — поинтересовалась девочка, вертя в руках очередную сосульку и прикидывая, где она будет лучше смотреться.

— Гермиона, — смеялся Дамблдор, — собралась учиться, даже когда на дворе праздник?

А потом тихо и как-то грустно добавил.

— Не торопись жить, дитя. Жизнь, она ведь длинная, ты ещё всё успеешь. Не совершай моих ошибок и не кидайся в этот омут с головой, позабыв о мирских радостях, Гермиона.

— О чём ты говоришь, Альбус? — не понимала девочка, хмурясь, а потом, заметив мрачный и задумчивый вид волшебника, озвучила единственную догадку, — Опять о Гриндевальде?

Мужчина подошёл к малышке и опустил ей на макушку тяжелую ладонь. Он долго молчал, перебирая непослушные кудри под любопытным взглядом, и тяжело вздохнул, прежде чем заговорить:

— Геллерт умел увлекать. Он предложил мне знания, дал цель, и в погоне за всем этим я забыл о главном, Гермиона, — Альбус мрачно посмотрел в сторону прихожей, туда, где висел выцветший портрет, и перевел потухший взгляд на малышку. — Я забыл о своей семье.

Гермиона не хотела, чтобы мужчина ещё глубже уходил в себя, поэтому решила отойти от болезненной темы и задала вопрос, который всю ночь крутился в голове:

— Почему он придёт за мной?

Волшебник не ответил. Он опустился на колени рядом с Гермионой и крепко сжал хрупкую фигуру в защитных объятьях.

— Альбус? — вновь позвала девочка, когда заметила, что мужчина опять блуждает далеко в своих мыслях.

— Ты напоминаешь меня в молодости, — признался волшебник. — Геллерт не упустит шанса доказать, как я был не прав, оборвав с ним любые связи.

Это был очень размытый ответ, вследствие которого появилось ещё больше вопросов. Но Альбус до сегодняшнего дня никогда не заводил разговор о своём прошлом, из-за чего Гермиона просто побоялась спросить больше. Кроме того, она была счастлива услышать, что чем-то да похожа на человека, заменившего ей семью. Девочка прикрыла глаза и растворилась в тёплых руках, так и не осознав нависшую над ней угрозу.

Их семейную идиллию прервал настойчивый стук в окно. Дамблдор насторожился и хотел уже потянуться за палочкой, но узнал сову Крауча. Он впустил нахохлившуюся от холода птицу, и пока Гермиона заботливо предлагала бедняге печенье, забрал конверт с министерской сургучной печатью.

Послание от Барти, которое заранее хотелось сжечь, даже не распечатывая, ничуть его не обрадовало. Дамблдора приглашали — настойчиво просили — посетить ежегодный Рождественский приём в поместье Малфоев, и Альбус заранее знал, что не может отказать главе попечительского совета Хогвартса. Оставалось только гадать, почему такое приглашение ему передал Крауч. Ну, скорее всего, из-за того, что принеси этот конверт незнакомая птица, Альбус бы даже открывать его не стал.

— Плохие новости? — поинтересовалась Гермиона, рассматривая нахмуренные брови, которые с годами теряли свой привычный каштановый цвет и сейчас выглядели так, словно кто-то посыпал их инеем.

— Ты брала с собой выходные платья?

Кажется, Рождество пошло не по плану.

* * *

Отвратительно.

Толпы незнакомцев в дорогих громоздких костюмах, снующих туда-сюда, доводили девочку до головокружения. Дорого платье цвета шампанского, расшитое декоративными камушками, заставляло её всю чесаться, руки в перчатках до локтя сильно потели, заколки, удерживающие дикие, забранные в прическу кудри тянули, а новые туфли, усыпанные золотыми блестками, были тесными и совершенно не разношенными. Но Альбус попросил, и Гермиона терпела.

Это был первый настоящий приём в её жизни. Но, к сожалению, ничто не вызывало интереса юной особы: ни огромное поместье, ни приглашенный оркестр, который мог сыграть любую мелодию, ни помпезно украшенный бальный зал, где столы были полны изысканными блюдами, а в центре возвышалась гигантская ель, разодетая в золотую мишуру.

Гермиона старалась не отходить от Альбуса и тайно мечтала вернуться в Годрикову впадину, где их небольшая ёлка так и осталась наполовину не наряженной, но предоставляла больший уют.

— Добрый вечер, профессор Дамблдор, — девочка так сильно погрузилась в себя, что не заметила, как их остановил высокий статный мужчина, чьи длинные светлые волосы были забраны в низкий хвост, и, как следствие, врезалась в спину опекуна, — Юная мисс Дамблдор, — сказал он со смешком. — Рад видеть вас в моём поместье, — к незнакомому волшебнику подошли женщина, которую Гермиона точно прежде встречала, но не могла вспомнить, и мальчик примерно её возраста, — моя жена Урсула Малфой и сын Абраксас.

А вот маленького задиру Гермиона узнала сразу. Малышка собрала всё имеющееся у неё приличие, чтобы не тыкнуть в его угрюмую и сморщенную физиономию пальцем и не сбить это надменное выражение лица.

— Бесспорно, вечер чудесный! — завязал светскую беседу Дамблдор, пожав протянутую руку, — Миссис Малфой, прекрасны, как и всегда, — девочка отчаянно боролась с собой, чтобы не закатить глаза на этот дежурный комплимент, и смирно стояла рядом, — Юный мистер Малфой, надеюсь, вы не забываете о домашней работе?

— Разумеется, профессор.

— Абраксас, почему бы тебе не сопроводить мисс Дамблдор? — Брутус строго посмотрел на своего сына, одним взглядом пресекая любые возражения. — Нам с профессором нужно будет обсудить некоторые вопросы.

Когда мужчины удалились, будущий лорд Малфой не спешил составлять компанию юной леди. Абраксас пялился на неё в полной растерянности до тех пор, пока оркестр не заиграл традиционный венский вальс, а мать не ткнула его под рёбра острым локтем.

— Позвольте пригласить, — простонал наследник благородного рода, отвесив элегантный поклон, а потом, подхватив Гермиону под руку, пошёл в сторону танцевальной площадки.

Возмущенная девочка, только потому что обещала, решила не закатывать сцен и покорно встала в нужную позицию.

— Надеюсь, в бальных танцах у тебя больше такта, и мы не собьём с ног других гостей. Знаешь ли, они все здесь важные люди, — задирался Малфой, вспоминая старую обиду. — Расслабься, я, честно, и не жду от тебя большей грациозности, чем есть у гиппогрифа, — но стоило мальчику начать вести и делать первые шаги, как он громко зашипел от внезапной боли в ступне. — Что ты творишь?! — возмутился Абраксас и сердито сощурился на золотую туфлю, каблуком впивающуюся в его ногу.

— Как — что? — невинная улыбка тут же расцвела на лице Гермионы. — Оправдываю все твои ожидания.

— Ты слишком наглая, знаешь?

— А ты такой джентльмен, в курсе? — взгляд карих глаз горел открытым вызовом, из-за чего Малфой быстро принял умное решение и закрыл рот.

Больше Абраксас не разговаривал. Мальчик профессионально вальсировал между танцующими парами, и мисс Дамблдор сложно было его хоть в чём-то упрекнуть, пусть она отчаянно пыталась найти любой изъян.

Когда музыка закончилась и уже должна была смениться на другую, юный Малфой поспешил увести их с танцпола, за что Гермиона была неслыханно благодарна. Абраксас всё ещё ловил на себе строгие взгляды родителей, из-за чего не решался покинуть раздражающую девчонку.

— Отец убьёт меня, когда увидит, что леди в моём сопровождении сидит с таким недовольным лицом, — жаловался мальчик, отодвигая стул.

Уже леди?

— Правда? — заняла предложенное место Гермиона и холодно добавила: — А я думала, что у нас такая игра, ну, знаешь, кто наиболее точно продемонстрирует отвращение. Ты, кстати, пока лидируешь по всем видам. Вот только с полупрофилем ещё можно поработать.

— Ты просто невыносимая, — усмехнулся Абраксас. — Может уйдём отсюда, чтобы не прикидываться, что с удовольствием проводим время в компании друг друга? — предложил он выгодную сделку и, не дожидаясь словесного подтверждения, дёрнул девочку за руку.

На пути к одной из комнат отдыха, Гермиона с интересом рассматривала изысканный интерьер. В поместье Малфоев, где на каждом этаже обязательно висели портреты предков благородного семейства, было также много пейзажей и картин мифологического жанра. Возле одной такой девочка остановилась.

— У тебя своеобразный вкус, — отметил Абраксас, рассматривая чёрного пса, что мирно спал поверх могил. — Девчонки от таких картин обычно визжат как пикси. Розье, например, проплакала целый час, когда наткнулась на изображение химеры.

Разбуженный голосами зверь сверкнул на детей желтыми глазами, зарычал, ощетинившись, и растворился в густом тумане.

— Что это? — поинтересовалась девочка, проводя пальцами по полотну.

— «Жуть с церковного двора». Написано кистью Арманда Малфоя.

— Твой предок встречал подобное существо? — продолжала задавать вопросы Гермиона, когда они уже отошли от картины.

— Да, мой прадед много путешествовал по Европе. История про «грима» — его самая любимая, — вышагивая впереди и заметив, что мисс Дамблдор внимательно его слушала,

Абраксас приосанился, завел руки за спину, копируя гордый вид отца, и продолжил. — Он даже записал её в личном дневнике, что хранится в нашей библиотеке.

Услышав последнее слово, Гермиона быстро догнала мальчика, и, заглядывая в светло-серые глаза, лестно произнесла:

— Я слышала, что в вашем поместье потрясающая библиотека.

— Конечно, если ты хочешь…

— Конечно, хочу, — не дала договорить Дамблдор и крепко схватила Абраксаса за руку. — Пойдём скорее! О церковных гримах мало что известно, поэтому я бы очень хотела прочитать труды человека, встретившего это магическое существо лично.

Наследник рода Малфоев молча указывал дорогу и благодарил Салазара за то, что девочка сейчас, поглощенная своими мыслями, не обращала на него большого внимания. Мальчик никак не мог понять, почему чувствует себя настолько некомфортно в её присутствии. Он знал, что перед ним та же самая особа, которая, вся взлохмаченная и взбалмошная, столкнулась с ним на Косой аллее, а теперь продолжала грубить на протяжении всего сегодняшнего вечера. Но сейчас, когда в дорогих одеждах и с аккуратной прической она выглядела ничуть не хуже леди из дома Блэков, Абраксас чувствовал себя неуверенно. Растерянности прибавляло и то, что девочка перед ним, бесспорно, прекрасно образованная и в совершенстве знающая нормы этикета, так разительно отличалась от дочерей благородных лордов, с кем Малфой был знаком или даже обучался на одном факультете. Абраксас назвал бы мисс Дамблдор остроумно-высокомерной, но Вальбурга лидировала по этим качествам, описал бы как сообразительную и яркую, но под эти определения подходила Друэлла Розье, поэтому юный волшебник ощущал непривычную робость, не зная чего ожидать от девочки, а главное, как себя с ней вести. Кроме того, Абраксас испытывал непреодолимое смущение от того, что до сих пор не удосужился узнать имя новой знакомой. Ещё какой-то час назад, он, между прочим, надеялся забыть её, как страшный сон, но теперь Малфой был настроен продолжить их общение, особенно, когда родители сами подтолкнули его к контакту, а значит, налаживание таких взаимоотношений являлось делом важным.

— Господин, простите! Прошу, простите! — Гермиона вместе со сопровождающим её Малфоем остановилась, услышав испуганный услужливый голос. — Добби сейчас немедленно всё уберёт, — суетился маленький домовёнок, подбирая с пола осколки разбитой посуды.

— Глупое бесполезное существо, — мальчик с зачесанными назад тёмными волосами схватил бедного эльфа за грязную потрёпанную сорочку и, ударив, прижал к стенке. — Ты позоришь своего хозяина!

— Нет, Добби хороший эльф, — маленькое существо в страхе прикрывалось дрожащими руками от новых ударов и громко плакало.

Абраксас, наблюдая за разыгравшейся сценой, лишь скучающе вздохнул и уже был готов продолжить путь к библиотеке, как рука мисс Дамблдор крепче сжала его предплечье.

— Ты собираешься проигнорировать это? — пораженно спросила Гермиона, кивком указывая на развернувшуюся перед ней картину.

— Мне нет необходимости наказывать домовика, — пожал плечами Малфой. — Более того, я уверен, Лестрейндж прекрасно с этим справится.

— Наказывать?! — Дамблдор отдернула свою руку, будто бы мальчик, стоящий рядом, болел драконьей оспой, — За что? — она так гневно посмотрела на блондина и так быстро двинулась на помощь эльфу, что пораженный Абраксас был вынужден последовать за ней.

Гермиона успела перехватить руку невоспитанного хулигана точно перед тем, как тот собирался ударить домовика ещё раз и, цедя каждое слово сквозь зубы, велела:

— Отпусти его немедленно.

Лестрейндж, не разжимая кулака, перевел взгляд горящих весельем антрацитовых глаз на малышку, что едва доставала ему до плеча.

— Абраксас, — заметил он стоящего за смешной девчонкой Малфоя, — это ещё кто?

Малышка заметила, как стушевался её новый знакомый перед старшим мальчиком, поэтому решила взять ситуацию под контроль.

— Меня зовут Гермиона Ариана Дамблдор, — произнесла она громко и гордо, с нескрываемым триумфом наблюдая, как неуверенность расползается на острых чертах лица: узкий нос в задумчивости сморщивается, а бледные губы сжимаются в тонкую линию.

— Тц, — недовольно юноша отшвырнул домовёнка, но Гермиона успела его подхватить, — Что случилось, Малфой? Когда это ваша семья стала жалеть этих тварей? — насмехался Лестрейндж, подходя ближе к Абраксасу, — Сначала жалеете эльфов, а потом очередь дойдет до грязнокровок?

Гермиону передернуло от того, каким тоном юноша произнес последнее слово. Холодно и обыденно. Она ещё ни разу лично не сталкивалась с подобным оскорблением. Оно звучало неприятно. Отдавалось глухой болью. Само по себе уже было грязным.

— Рабастан, — словно пришёл в себя Малфой. — Мой род никогда не опустится до подобного, — Дамблдор была сильно разочарована таким ответом. Но чего ещё она ожидала от наследника чистокровной фамилии?

— В ваших же интересах, чтобы так и было, — произнёс Лестрейндж, собираясь уйти. — Кто знает, когда нас коснётся ситуация в Европе, правда?

— Поддерживаешь режим Гриндевальда? — вновь вступила в дискуссию девочка, загораживая собой маленькую трясущуюся фигуру.

— Считаю, что он преобразит волшебный мир.

— Ценой человеческих жизней, — холодно заметила Гермиона и открыто усмехнулась. — Ты такой же глупый, как тот пингвин, который кричит, что жизнь на Северном полюсе лучше.

— Пингвин? — не понял Рабастан, а Абраксас пытался стереть с лица любой намек на веселье. — Ты, кажется, перечитала детских книжек.

— А у тебя явный недостаток в элементарных знаниях.

Лестрейнджу пришлось не по вкусу, что его воспринимали как последнего идиота, поэтому он, не мешкая, достал из кармана брюк волшебную палочку.

— Называешь меня дураком? Я укорочу твой длинный язычок! — прозвучавшая угроза отразилась противной насмешкой на лице.

Дамблдор хотела было отступить назад, но там стоял эльф, поэтому девочка только сильнее распрямила плечи и, высоко подняв голову, без тени страха, вызывающе посмотрела на Лестрейнджа. Рабастан уже собирался проклясть её, как вдруг волшебное древко выскользнуло из его цепких пальцев и оказалось в ладони Абраксаса, который, встретившись глазами с гостем, медленно прокручивал магический атрибут в руке.

— Господин Лестрейндж не может использовать магию в стенах этого дома, — вышел вперед домовик, скрестив руки перед собой, — Лорд Малфой призвал эльфов следить за порядком, и Добби следует его приказам!

Раздраженный юноша, прямо на ходу, яростно выхватил свою волшебную палочку из рук блондина и, бросив злобное: «Тебе повезло», — быстро скрылся из виду.

Домовёнок стоял, не отводя глаз от молодого мастера, и громко хлопал ушами, нарушая неловкую тишину. Первой в себя пришла Гермиона.

— Спасибо, Добби, — поблагодарила она домовика, опускаясь рядом с ним на колени, чтобы выровняться по росту.

— Ох, мисс Дамблдор так великодушна, — воодушевился эльф и мельком глянул на Малфоя, — но господин…

— Ты закончил? — оборвал Абраксас и выразительно посмотрел на сжавшееся под его грозным взглядом существо.

— Это всё, что Добби мог сделать за ваше доброе отношение, мисс, — мигом поправился домовик.

Гермиона сделала вид, что не заметила заминки в разговоре, и просто ласково погладила эльфа по лысой голове, потрепав длинные, висячие уши.

— Не позволяй обижать себя, Добби, — наставляла она, пока Малфой рядом наигранно закатывал глаза. — А если кто-то попробует, то скажи мне.

Уши маленького эльфа воодушевленно поднялись, и он широко улыбнулся.

— Мисс станет моим другом? — спросил домовёнок с такой надеждой в больших круглых глазах на пол лица, что Гермиона не смогла подобрать правильных слов, только уверено кивнула.

Абраксас громко кашлянул, после чего домовик быстро исчез.

— Пойдём? — он подал Гермионе свой локоть и окинул девочку вопросительным взглядом, когда она отодвинула протянутую руку подальше. — В чём дело?

Дамблдор долго собиралась силами, чтобы сразу не начать кричать и оскорблять молодого хозяина поместья. Он, в самом деле, не понимал? Как можно не видеть ничего дальше собственной родовитости и чистокровности, пренебрегая прочими живыми и разумными существами?

— Кто для тебя домовой эльф? — девочка задала вопрос, поднимаясь с пола, и даже не дала возможности на него ответить. — Домовики служат волшебникам, точнее целым волшебным семьям. У них это в крови, — распалялась она всё больше, — Эти маленькие существа, не раздумывая, готовы исполнить любой ваш приказ, — Гермиона вплотную приблизилась к умолкшему блондину и с силой тыкнула указательным пальцем в его грудь. — Так почему бы им не заслужить хоть крупицу благодарности? — ещё один тычок, — Почему они должны терпеть отвратительное отношение не только со стороны семьи, которой принадлежат, но и от всех тех, кто ещё забредет в ваше поместье?!

Пока она говорила Абраксас стоял молча и абсолютно неподвижно. Он был поглощён её напором, жизнью, плещущейся в дорогих глазах. Да, теперь, рассматривая эту девчонку, следя за её участившимся дыханием и воспринимая весь воинственный образ в целом, Малфой осознал, что не может оторвать взгляд. Гермиона приковывала всё внимание, и её глаза не могли быть просто карими. Наследник благородного рода смотрел в них и видел отблески драгоценных камней из любимого набора своей матери, видел дорогой огневиски, что хранился в коллекции отца, к которому было запрещено прикасаться и который манил, переливаясь всеми янтарными оттенками, стоило достать его на свет.

— Извини, — Абраксас сам не понял, что, а главное зачем сказал, но Гермиона так и застыла с рукой, упирающейся в его грудную клетку, — Кхм… — Малфой неловко опустил её запястье и поправил мантию. — Думаю, нам стоит…

— Гермиона! — громкий и сердитый голос резко оборвал всю речь блондина.

Альбус Дамблдор приближался к ним со скоростью тайфуна и с настроением разъяренной венгерской хвостороги, из-за чего и без того бледное аристократическое лицо Абраксаса стало ещё белее.

— Мы уходим, — сказал мужчина жестко, сразу давая понять, что никакие возражения не принимаются, а вопросы не предусмотрены.

Дамблдор довольно холодно попрощался с хозяевами поместья, и лорд Малфой выглядел весьма недовольно. Перед самым уходом Гермиона успела поймать на себе прищуренный и изучающий взгляд мистера Крауча, от которого девочку заметно передернуло — она никогда не забывала о времени, проведённом в аврорате.

— Моё предложение всё ещё в силе, профессор Дамблдор.

Девочка не успела дослушать Брутуса, так как к ней подошёл его сын.

— Гермиона, — негромко позвал Абраксас. — Я был счастлив видеть тебя в своём доме, — мисс Дамблдор одарила его недоверчивым и растерянным взглядом, из-за чего Малфой поспешил объяснить:

— Наше знакомство было не совсем правильным, но я надеюсь, столь маленькая неприятность не повлияет на дальнейшее общение?

«Мелочь? Ты назвал меня чёртовым гиппогрифом чёртово количество раз», — крутилось в голове, пока Гермиона с сомнением смотрела на протянутую руку, не веря во внезапно проснувшуюся искренность, но всё-таки решила ответить на рукопожатие, о чём пожалела в следующую секунду.

Абраксас сжал тонкую кисть, и, следуя лучшим традициям своего воспитания, тут же склонился, оставляя невесомый поцелуй на острых костяшках.

Мисс Дамблдор, не ожидавшая подобного подвоха и совершенна смущенная, резко выдернула руку, отвела взгляд и, невнятно пробормотав стандартный набор поздравлений для наступающего праздника, быстро подбежала к Альбусу, который уже стоял у камина.

Когда гости исчезли в зеленом пламени, Абраксас подошёл к матери и попросил прислать в его комнату домовика с противопростудным зельем.

— Ты заболел дорогой? — Урсула заботливо провела ладонью по его лицу, отмечая выделяющийся на бледной коже румянец.

— Нет, — прятал глаза Абракса. — Не знаю. Мне жарко, — мальчик растёр ладонями щеки и шею, ослабляя узел бабочки. — Моё лицо горит.

Миссис Малфой мудро промолчала и позволила сыну вернуться в комнату.

* * *

Том ненавидел Рождество. Да и как вообще ему мог нравится день, который традиционно проводят в кругу самых близких людей? Мальчик предпочитал просто игнорировать этот праздник, хотя в Хогвартсе, где на каждой стене висела рождественская гирлянда, а в каждой комнате обязательно стояла еловая ветвь, следовать привычному поведению получалось плохо.

«Миссис Коул, наверняка, испекла свой фирменный мясной пирог, как делала из года в год двадцать пятого декабря, — думал Том за завтраком. — Как жаль, что придурок Стаббс сегодня съест свой кусок и не подавится».

Риддл не хотел признаваться в том, что без Гермионы в школе было довольно скучно, если бы не Долохов, также оставшийся в замке на праздники, да запретная секция библиотеки, он бы давно кинулся в Чёрное озеро, а ещё лучше утопил бы в нём каждое привидение, завывающее по вечерам рождественские мотивы песен, и позаботился, чтобы бестелесные сущности никогда не вернулись в замок.

Слизеринец был удивлён, когда на стол перед ним, сбив вазочку с мандаринами, приземлился пушистый мохноногий сыч, но, рассмотрев неуклюжее содание, быстро догадался о личности адресанта.

«Эта косматая птица — просто идеальное животное воплощение Гермионы»,— признал Том, усмехнувшись, и пригладил взъерошенные перья на круглой голове. — Какой приветливый, — пробормотал Риддл, когда сыч доверчиво уткнулся в его ладонь.

— От кого это? — поинтересовался сидящий рядом Антонин, продолжая ковыряться в своей тарелке, вилкой разбивая еду на равные кучки.

— Не имеет значения, — холодно бросил Риддл, забирая письмо и грубым движением прогоняя от себя птицу. — С Рождеством, — Том встал из-за стола и, спрятав конверт в карман мантии, вышел из Большого зала, не дожидаясь ответа.

Он быстро добрался до пустой гостиной Слизерина, где уже привычно расположился на стоящем в самом дальнем углу кресле. Это уединенное место Том присвоил себе ещё в начале года. Свет от горящего камина не мог добраться до этой части комнаты, поэтому слизеринец был удобно скрыт от прочих глаз полумраком и прекрасно мог наблюдать отсюда за остальными змеями.

Наконец, добившись некоего уединения, мальчик с приятным чувством внезапно появившегося удовольствия распечатал конверт подписанный «Тому Марволо Риддлу».

Гермиона поздравляла его с Рождеством и извинялась, что не смогла послать подарок. По её словам, маленький сычик, которого она звала Гармом, просто не донёс бы что-то тяжелее письма. Она рассказала, что в это Рождество не навещала семейство Фламеля, а остановилась вместе с Альбусом в его старом доме, и что знаменитые алхимики прислали им чудесные подарки: большой, размером с кулак, оникс для неё и «маленького друга» для Альбуса. Гермиона написала, что сильно скучает и с нетерпением ждёт встречи, и оставила в нижнем углу подпись, которая даже вечно серьёзного Риддла заставила улыбнуться.

— Не похоже на то, что обычно «не имеет значения», — раздался над головой дразнящих голос Антонина. — Не каждый день увидишь тебя улыбающимся. Этот твой Г.А.Д. сотворил невозможное.

Долохов быстро бегал глазами по написанным строчкам, жадно впитывая каждую крупицу информации, пока Риддл медленно, словно его то совсем не волновало, не поднёс к пергаменту тисовое древко и не пробормотал: «Инседио». Бумага тут же вспыхнула ярким пламенем, а Том впился в однокурсника испытывающим взглядом. Он долго и выжидающе смотрел на Антонина, зажав горящее письмо в левой руке. Долохов первый не выдержал негласной борьбы и вскоре сдался, опустив глаза.

— Я уточню, — произнёс Том поразительно спокойно для человека, чью руку жалили языки пламени. — Это, — кивнул мальчик в сторону огня, — не имеет никакого значения для тебя, Антонин, — он одним движением с силой сжал в кулак обгоревшие остатки бумаги, превращая их в пепел, и высыпал его точно на обувь Долохова, — Теперь, можешь прочитать.

Маг из России продолжал угрюмо изучать грязь на своих ботинках, а Риддл знал, что только что доходчиво обозначил границу дозволенного. За полгода учёбы Том выяснил для себя главное: он, безусловно, самый талантливый из всех первогодок, и Долохов, каким бы замечательным волшебником не был, никогда не встанет с ним на один уровень. И будет лучше, если Антонин как можно быстрее поймёт эту простую истину.

— Извини, — невнятно пробормотал Долохов. — Ты прав.

Пораженный мальчишка наблюдал за тем, как Риддл одним плавным движением привёл руку в порядок. То, с какой лёгкостью и естественностью Том обращался с волшебной палочкой, натолкнуло внимательного Антонина на интересную мысль, которой он тут же поспешил поделиться со своим однокурсником:

— Марволо, — протянул Долохов, будто пробуя имя на вкус. — Звучит совсем не по-маггловски, — добавил он, а потом, заметив понимание в глазах Риддла, поспешил в жилую комнату.

Том продолжил молча сидеть в своём кресле, подперев рукой подбородок. Он не сделал ни одного движения, но бешеный, тревожный отблеск во взгляде выдавал быструю работу ума.

«Не маггл, — улыбался Риддл, впервые глубоко задумавшись о собственном имени, — ну, конечно же».

* * *

Гермиона сидела на мокром снегу рядом с домом и непонимающе уставилась на чёрную земляную воронку перед ней. Это должно было быть её первое «редукто»: осознано произнесённое и с идеально отработанными движениями, — направленное на небольшой булыжник. Так какого чёрта она спровоцировала взрыв, который, если бы не Альбус, мог кончится большими неприятностями, нежели яма на их заднем дворе.

— Я не понимаю, — девочка вскинула руки, указывая на воронку, и перевела взгляд на волшебника. — Всё точно было правильно!

— Гермиона, — начал Альбус мягко, — всё прошло неплохо.

— Слабое разрушающее заклинание не отбрасывает тебя взрывной волной на несколько метров! — она следила за тем, как мужчина пытался ликвидировать последствия их практического занятия, но, кажется, не мог ничего сделать. — Что-то не так? — поинтересовалась малышка обеспокоенно.

— Всё хорошо, — заверил Дамблдор. — Ты просто невероятно сильная ведьма, Гермиона, — сказал он с притворным весельем в глазах.

— Но?

— Но нам стоит сосредоточиться на защитных чарах, — сказал волшебник, задумавшись. — Когда мы работали с ними, то всё шло хорошо. Но, по какой-то причине, разрушающие заклинания тебе недоступны. Как и атакующие, я склонен предполагать.

— Я настолько бездарна? — спросила девочка, пряча взгляд.

— Не в коем случае, — Альбус подошёл к ней и помог подняться. — Посмотри на меня, Гермиона, — и, когда зрительный контакт был установлен, объяснил: — Твоё волшебство невероятно, милая. Признаюсь, впервые сталкиваюсь с такой силой, проявившейся в столь юном возрасте. Я думаю, что, вероятно, в твоём маленьком теле заключён огромный потенциал, — его серьёзный взгляд внимательно прошёлся по хрупкой фигуре и вернулся к растерянным глазам. — Слишком огромный, понимаешь? — Гермиона медленно кивнула. — Хорошо. Всё в мире стремится к балансу, и магия, конечно, не исключение. Она строится на равновесии и контроле. Это правило, без которого волшебство было бы хаосом. Сила стремится уравновеситься в твоём теле. Но её так много, что она переполняет и постоянно ищет выход. Отсюда берутся неконтролируемые выбросы.

— И сейчас был выброс? — спросила Гермиона. — Просто, в отличии от прошлых раз, я, кажется, могла это немного контролировать. И почему проблема с атакующими заклинаниями? Когда я левитирую предметы или призываю их, то они не взрываются.

— Сейчас твоё волшебство нашло правильный выход через палочку, — ответил Альбус с доброй улыбкой. — А что насчёт второго вопроса, то ты наверняка слышала о природе магии? — он остановился, дожидаясь подтверждающего кивка. — Бытовые чары нуждаются в спокойствие, защитные требуют сосредоточенности, а атакующая магия основывается…

— На эмоциях! — выкрикнула девочка, пораженная догадкой. — Значит, я перестаралась?

— Переволновалась, — поправил волшебник, потянувшись к нагрудному карману за часами. — Сильное желание сотворить редукто выпустило слишком много магии за раз.

— Давай попробуем ещё? Сейчас, когда я знаю, в чём проблема? — малышка трясла его за рукав мантии и смотрела умоляющими глазами. — Пожалуйста!

— Обязательно попробуем, Гермиона, но только спокойные заклинания и чары, — когда девочка уже была готова отстаивать свои интересы, Дамблдор быстро добавил: — До тех пор, пока не вырастешь, — он пощипал её надувшиеся щеки и попросил вернуться в дом.

Гермиона остановилась у порога и, обернувшись, спросила:

— Ты не идёшь?

— Меня ждут в министерстве, — произнёс волшебник извиняющимся тоном.

Гермиона только понимающе кивнула, стараясь выглядеть бодро, и убежала внутрь, слыша за спиной хруст снега и хлопок аппарации.

Девочка на ходу сбросила промокшую одежду и, смастерив из подушек уютное гнездо на диване, собиралась посвятить всё время чтению маггловской литературы, коей было полно в старом доме Дамблдоров. Она потянулась к «Греческой мифологии», где между страницами полюбившейся легенды о Персефоне лежало письмо от Тома. И пусть он прислал ответ всего в трёх словах, они казались девочке чем-то большим, нежели простая условность или акт вежливости.

Хотелось так думать.

Гермиона почти погрузилась в собственный мир, но её внимание привлёк птичий крик.

— Жаждешь моего внимания, Фоукс? — хитро прищурилась девочка и, увлеченная новым другом, которого Николас Фламель подарил Альбусу на Рождество, быстро отбросила книгу, вытянув руку вперёд. — Лети ко мне, мальчик, — позвала она, и красивое, величественное существо плавно опустилось на предложенное предплечье.

Феникс был ещё птенцом, но мистер Фламель в подарочной открытке упомянул, что птица обязательно вырастет до размеров лебедя.

Свободной рукой, не скрывая удовольствия, Гермиона погладила мягкое огненно-рыжее оперение на широкой груди, продвигаясь к ярко-красным перьям на крыльях и длинном хвосте. Она наслаждалась моментом, потому что, обычно, когда Альбус находился в зоне досягаемости, Фоукс не одаривал девочку таким вниманием.

Волшебник объяснил, что образовал с птицей сильную магическую связь, из-за чего Гермиона поначалу расстроилась. Казалось, Альбус и его новый друг были настолько увлечены друг другом, что целый день после Рождества вообще не разлучались, оставив девочку в стороне. Дамблдор объяснил, что это абсолютно нормальное поведение, когда волшебник связывает себя нерушимыми узами с магическим существом, и они всё начинают делить между собой: чувства, эмоции, даже магию.

— Когда-нибудь, — Альбус успокаивающе гладил Гермиону по голове. — Ты найдёшь своего маленького помощника и тогда поймёшь меня.

Тогда юная ведьма решила, что обязательно отыщет собственного друга и образует с ним сильнейшую магическую связь, какую только может вообразить волшебный мир.

Гермиона потеряла счёт времени, наблюдая за золотыми переливами в пернатом наряде Фоукса, как вдруг птица взмахнула мощными крыльями и перелетела на насест.

Входная дверь скрипнула, и в прихожей раздались громкие, тяжёлые шаги, которые совсем не походили на лёгкую поступь Альбуса. Гермиона потянулась к волшебной палочке и крепко сжала грушевую ветвь в руке.

В комнату зашёл высокий массивный мужчина, который тут же наградил девочку мрачным и совсем не добрым взглядом, из-за чего малышка сильно испугалась. Гермиона не привыкла, чтобы такие родные глаза смотрели холодно и сердито. Она не могла не узнать, ведь часами разглядывала его портрет напротив лестницы.

— Ты ещё кто такая? — прохрипел человек, приближаясь к Гермионе. — Что ты забыла в моём доме?

От резкого тона все мысли в голове малышки перемешались. Девочка никак не могла решить, на какой вопрос дать ответ в первую очередь. Зато она поняла, почему Альбус не общался с братом. Гермиона вообще не могла представить рядом двух таких разных людей: всегда мягкий и понимающий профессор трансфигурации и грубое невоспитанное нечто.

— Что? Сказать нечего? — продолжал требовать мужчина, повышая голос. — Все соседи в курсе, что дом пустует долгие годы. А тут вдруг ожил!

— Что вы кричите, точно мандрагора? — наконец отмерла Гермиона, поднимаясь с дивана и принимая самый уверенный вид. — Моё имя Гермиона Ариана Дамблдор, дочь Альбуса Персиваля Вульфрика…

— Невозможно, — прошептал мужчина, не дав договорить. — Ты врёшь! У моего брата нет детей.

— Он взял меня под опеку, — Гермиона наблюдала, как шок расползается по угрюмому лицу, и теперь уже человек напротив не может подобрать слов. — Давайте дождёмся Альбуса и всё обсудим. Министерство уже не работает, поэтому, думаю, он скоро вернется.

Мужчина со скипом выдвинул стул и уселся, закинув одну ногу на другую. Гермиона наивно приняла это за хороший знак и приготовилась к минутам неловкой тишины, как вдруг Дамблдор снова начал недовольно ворчать:

— Мой брат сошёл с ума, — бубнил он себе под нос и вдруг обратился к Гермионе. — Знаешь ли ты, чьё имя носишь?

— Имя вашей покойной сестры? Да, разумеется, — ответила девочка так отстранённо, как только могла, присаживаясь на диван и раскрывая книгу.

— Интересно, что в голове у Альбуса, если живых он называет в честь мёртвых, — мужчина с отвращением на лице сплюнул на пол и уставился на малышку. — Он убил её, понимаешь? Убил Ариану.

Гермиона явно не была готова к такому откровению. Неприятное чувство сдавило лёгкие, как если бы тяжёлый камень положили на грудную клетку.

— Что вы имеете ввиду?

— Так ты не знаешь? — удивился мужчина. — Я в то время заканчивал Хогвартс, а мой брат должен был заботиться об Ариане, — сказал он с горечью. — Но великому волшебнику подобное было неинтересно. Ещё бы, нянчиться с девчонкой, чья магия так и норовит выйти из-под контроля. Он повсюду таскался с этим ненормальным Геллертом, позабыв о всех своих обязательствах перед семьёй. И, знаешь, Альбус бы нас оставил. Точно говорю! Он почти ушёл со своим чокнутым другом. Когда я приехал домой, то был в ярости. Ариана выглядела ужасна, а на первом этаже нашего дома развернулась чёртова лаборатория. И Гриндевальд! Он предлагал провести свои сумасшедшие исследования, а их объектом сделать мою бедную больную сестру!

— Неправда! — закричала Гермиона, вскакивая на ноги. — Альбус бы не позволил!

— Я не позволил! — быстро встал мужчина и угрожающе двинулся на малышку. — Я выхватил палочку, пытался защитить!

— Вы начали дуэль, — обвинила девочка, указывая волшебной палочкой на огромную фигуру. — А может стоило просто поговорить?

— С Гриндевальдом нельзя «просто поговорить», глупая девчонка! — не обращая внимания на угрозу, мужчина встряхнул Гермиону за плечи. — Если он чего-то захотел, то либо получит желаемое, либо умрёт. И иначе никак!

— Что случилось с вашей сестрой? — малышка опустила древко и стряхнула с себя тяжёлые ладони.

— Ариана хотела нас остановить, но сама попала под заклинание. До сих не знаю, чьё оно было, — прошептал Дамблдор, отходя назад.

— Тогда, несправедливо обвинять Альбуса, — девочка продолжала защищать своего опекуна, но, кажется, только разозлила внезапного гостя.

— Он идиот! Мой старший брат обещал позаботится об Ариане, — мужчина ударил кулаком по столу, отчего Гермиона сжалась, — но вёл себя как последний чёртов эгоист. Ты считаешь его великим? Я вижу, что это так. Но он просто дурак! Был и остался!

Дамблдор сильно разгорячился и в какой-то момент забыл, что перед ним всего лишь маленький ребёнок. Но когда мужчина осознал свою ошибку, было уже поздно: дощатый пол под ногами извивался волнами, которые брали своё начало от хрупкой фигуры, как если бы девочка была камнем, брошенным в воду, а вся мебель дрожала, скрипела и двигалась.

— Не смейте оскорблять Альбуса, — прошептала Гермиона, глядя в пол и всё ещё держа палочку опущенной, пока человек перед ней, полностью шокированный, медленно отступал назад. — Не смейте! — от её голоса треснули стёкла на окнах и раскололись зеркала. — Никогда!

Фоукс пронзительно закричал и вылетел из комнаты, когда магия смешалась с чистым гневом и покинула тело юной волшебницы. Выброс. Неконтролируемый и разрушающий выброс. Мужчина едва успел окружить себя щитом, прежде чем почувствовал сильный удар, отбросивший его на пару метров и впечатавший массивную фигуру в стену. Он наблюдал за тем, как деревянная мебель, будто под давлением, сжималась, трещала и раскалывалась на щепки, как каждая ёлочная игрушка лопнула, превратившись в мелкую крошку, а в центре чистого хаоса стояла маленькая девочка, над которой сгущался чёрный туман.

* * *

Альбус вот уже второй час сидел в кабинете главы Аврората, и до сих пор не мог прийти с Бартемиусом хотя бы к подобию консенсуса.

Крауч развернул перед ним карту, где красными линиями были обозначены передвижения основных сил Гриндевальда, нервно расхаживал по кабинету и ждал от Дамблдора хоть какого-нибудь совета. Кажется, Геллерт и его армия покинула францию и двинулась на юг, а не на север, как все предполагали. Про себя Альбус отметил, что красного цвета стало больше, что означало одно — тёмный волшебник заметно увеличил численность последователей. Но почему Гриндевальд вместо Англии отправился в Италию? Перед глазами мелькали строчки письма, но ответа всё равно не было. Альбус не рассказывал Краучу об открытой угрозе, потому что не хотел подвергать Гермиону лишнему вниманию, которого и без того было много.

У Дамблдора раскалывалась голова. Он всё не мог отойти от мысли, что лорд Малфой заинтересован в его дочери. Брутус весь рождественский вечер расхваливал профессорские качества Альбуса, отметил важность исследований крови дракона, что даже предложил их спонсировать, и незаметно в своих речах подполз к Гермионе. О, Альбус и без Малфоя видел, что их дети одного возраста, а Абраксасу точно не помешает компания благородной умной леди, но почему это вдруг должна быть его дочь?

— Ты ведь обучаешь эту маленькую ведьму? — Крауч внезапно остановился и посмотрел на друга. — Нет смысла молчать, Альбус. Я тебя знаю.

Волшебник продолжал делать вид, что рассматривает карту, пока Бартемиус не подошёл к столу и не выдернул её из-под рук.

— Тебе нужен выходной, Барти, — Дамблдор поднялся со стула, намереваясь уйти. — Уже забыл, что запретил обучение Гермионы?

— Она ведь сильна? — настаивал аврор, останавливая Альбуса. — Быть может, мы могли бы использовать…

— Я бы на твоём месте не заканчивал свою мысль, — предупредил Дамблдор, а потом покинул кабинет, даже не взглянув на Крауча, явно рассерженного открытой угрозой.

Когда Альбус аппарировал к своему дому, сразу почувствовал знакомый магический след. Разбитые окна и осколки стекла, разлетевшиеся по всему двору, только подтвердили его худшие опасения. Волшебник кинулся к двери, которая, накренившись, держалась только на верхней петле. Он был готов к взорванной мебели и прочему беспорядку, но сильно удивился, когда рядом с бессознательным телом Гермионы, склонившись, сидел брат.

— Что случилось? — Альбус достал волшебную, подошёл к малышке и осветил её тело слабым светом, ища любые признаки травм. — Аберфорт? — обратился он к брату.

— Кто она, чёрт возьми? — младший брат огляделся вокруг и привалился к ближайшей стене.

— Не шуми, — Альбус поднял на руки хрупкое тело и понёс девочку на второй этаж.

Уложив Гермиону на кровать, он спустился вниз, где Аберфорт пытался привести комнату в порядок, но сломанные вещи не реагировали на его заклинания.

— Эванеско, — бросил Альбус, заставляя обломки исчезнуть, а на вопросительный взгляд брата ответил: — Мы не сможем это починить.

— Кто этот ребёнок? — снова потребовал Аберфорт. — Не держи меня за идиота, я знаю, последствия какой магии являются неисправимыми. И ты знаешь, Альбус!

— Она всего лишь дитя, — старший волшебник искал глазами, куда бы мог присесть, и, не найдя уцелевшего табурета, оперся на стену. — Как только Гермиона отдохнёт, мы сразу вернёмся в Хогвартс.

— Не веди себя так, словно ничего не случилось, — Аберфорт подошёл к брату и опустил руку ему на плечо. — Я бы решил, что это очередной безумный проект, но ты, чёрт возьми, дал девчонке палочку Арианы.

— Всё гораздо проще, — спокойно ответил Альбус. — Этой девочке нужна семья. Она совсем не похожа на Ариану в детстве. Гермиона решительнее, активнее…

— Эти выбросы несут след тёмной магии! — не выдержал младший брат.

Лицо старшего волшебника сморщилось. Он не считал Аберфорта глупым, но всё же надеялся, что этот маленький секрет не всплывёт на поверхность в столь неудобное время. Альбус ещё даже не рассказал обо всём Гермионе. Девочка всегда остро воспринимала свои неудачи, и он ждал, что, когда она подрастёт, вместе они найдут ответы на все вопросы. Даже в министерстве ничего не знали. Повезло, что идиоты, которые там работают, сковали малышку антимагические цепями и просто перекрыли доступ к магии. Волшебник уже не мог представить собственную жизнь без Гермионы.

— Да, — признал Альбус, — из-за чего министерство собиралось уничтожить её.

— А сейчас вдруг передумало?

Голубые глаза за очками разом потеряли прежнюю чистоту. Альбус схватил брата за руку и угрожающе прошептал:

— Ты никому об этом не скажешь.

— Я понял, — Аберфорт кивнул самому себе и, прежде чем уйти, произнёс: — Ты ни капли не изменился.

* * *

31 декабря. 1938 год.

Том уже несколько дней жил в библиотеке. Изучал самые известные волшебные фамилии, надеясь отыскать какую-нибудь подсказку. Слова Антонина прочно укрепились в его голове, стали навязчивой идеей. Риддл изучил «Справочник чистокровных волшебников», но, не зная, что искать, просто потерялся в таком количестве информации.

Библиотека пустовала. Каждый в Хогвартсе готовился к встрече Нового года. Том, однако, продолжал изучать заметки, сидя около большого окна между двумя высокими длинными стеллажами. Библиотекарь редко заглядывала сюда, а Антонин не отличался любовью к пыльным помещениям, поэтому Риддл был уверен, что его не прервут.

Слизеринец вздрогнул, когда чьи-то руки вынырнули из-за спины и опустились на глаза. Он потянулся к палочке, но успокоился, когда услышал знакомый голос:

— Учишься, даже когда на улице праздник?

Гермиона, если бы мальчик не сидел к ней спиной, обязательно бы увидела, как он закатывает глаза.

Том отбросил её руки и развернулся. Дамблдор выглядела ужасно: синяки под глазами, бледность и торчащие из-под краёв одежды бинты не могли не вызывать интереса.

— Несчастный случай, — отмахнувшись рукой, девочка ответила на неозвученный вопрос. — У меня для тебя кое-что есть, — она раздвинула края дорожной мантии, проверяя внутренние карманы. — Где же он? Ах, вот, — Гермиона достала небольшой свёрток, перевязанный тонкой тесьмой, и протянула Риддлу, — Поздравляю.

Слизеринец поднялся, молча принял подарок и, столкнувшись с упрямом выжидательным взглядом, принялся разрывать бумажную упаковку.

— Недавно я была в маггловском квартале, знаешь, шариковые ручки намного удобнее перьев, — начала болтать Гермиона. — А это, — указала она на чёрный ежедневник в руках у мальчика, — точно удобнее той кучи пергамента, что валяется на столе.

Тонкие пальцы погладили мягкую кожу переплёта, дойдя до металлических уголков. Перевернув тетрадь другой стороной, Том улыбнулся. На лицевой стороне обложки тонким золотом были выведены его инициалы.

— Не стоило, — вдруг помрачнел Риддл, поражённый внезапным осознанием, — У меня нет ничего для тебя, Гермиона.

Вся радость пропала с лица малышки, и Том решил, что она сильно расстроилась. Но Дамблдор неожиданно шагнула вперёд и крепко обняла его. Мальчик совсем перестал понимать происходящее, но вдруг услышал тихий шёпот:

— Я так соскучилась.

Ему было неудобно так стоять. Её буйные волосы были везде и пахли как хвойный лес в морозный день. Скорее всего, Гермиона только-только вернулась в Хогвартс и сразу пошла его искать. Том хотел вырваться, отогнать прочь неизвестное чувство, что растеклось по телу, подобно тёплой и тягучей карамели. Так сладко, даже приторно. Но интуиция подсказывала, что нужно немного потерпеть. Так он и не двигался, держа в одной руке подарок, а другую неуклюже заведя за спину девочке.

— Я совсем не против библиотеки, — пробормотала Гермиона в плечо, — но у меня в комнате есть несколько новых книг и коробка шоколадных лягушек.

Это был первый Новый год, когда витавший повсюду еловый запах был не таким раздражающим.

* * *

10 июня. 1939 год.

Студенты скопились на станции «Хогсмид» в ожидании посадки. Особенно счастливы были слизеринцы, которые в этом году выиграли Кубок школы.

Том, однако, совершенно не разделял их радости. И дело было совсем не в том, что мальчику нужно вернуться в приют на летние каникулы. Нет, с этой мыслью Риддл давно примирился. Он был поглощён чувством неконтролируемой злобы. И всё из-за Гермионы. Как она посмела ему врать? Слизеринец спешил поделиться с девочкой безупречными результатами сданных экзаменов, а когда добрался до комнаты, то обнаружил профессора Дамблдора и её с палочкой в руках. Палочкой, которой она уже уверено владела. Грушевой ветвью, которую Том ни разу не видел, о которой Гермиона никогда не рассказывала.

Риддл не мог принять тот факт, что пока он будет без магии гнить в безрадостных серых стенах, Дамблдор с присущим ей рвением окунётся в изучение новых заклинаний. Она снова станет лучше Тома. Обойдёт его на несколько шагов, ведь ей незачем покидать волшебный мир и возвращаться к магглам.

Гермиона стояла напротив мрачного слизеринца, тщетно пытаясь достучатся до него. Дамблдор хотела попрощаться совсем не так, ведь они с Томом не увидятся следующие несколько месяцев.

— Ты напишешь мне? — спросила она с надеждой, протягивая к Риддлу руку, от которой он успешно увернулся.

— Не будь глупой, Гермиона. Как ты себе представляешь сову в маггловском приюте? — прозвучавший сигнал поезда известил о посадке, и Том быстро исчез в вагоне.

Расстроенная девочка поспешила к выходу со станции, где её ждал Альбус. Волшебник, заметив грустное лицо, предложил перед возвращением в замок зайти в «Три метлы» и угоститься чем-то вкусненьким. Такое предложение Гермиона с радостью приняла и, обогнав Альбуса, бежала к пабу.

Девочка то и дело оглядывалась назад и не заметила, как врезалась в высокую фигуру, выходящую из дверей «Трех мётел».

Мужчина, красоту которого можно было сравнить с Аполлоном, легко удержал Гермиону от падения. Его светло-русые кудри спадали на глаза, из-за чего малышка не могла рассмотреть их цвет.

— Осторожно, — улыбнулся человек, немного картавя «р», — Тут все юные леди столь прекрасны? Если бы я знал, то давно бы тут поселился.

— Спасибо, — наконец отмерла Дамблдор. — Вы переехали в Хогсмид?

— Да, и даже нашёл работу, — мужчина указал на объявление «Требуется официант», что было приклеено к двери паба, а потом сорвал его. — Вы посетитель? — когда Гермиона кивнула, человек услужливо распахнул перед ней дверь. — Добро пожаловать. Меня зовут Танатос, сегодня я ваш официант.

Девочка поморщилась, решив, что имя, обозначающее смерть, совсем не подходит мужчине, но промолчала.

— Гермиона Дамблдор, — представилась малышка, заходя в «Три метлы» и садясь за дальний столик.

— Вот и познакомились, — продолжал улыбаться мужчина, а потом принёс меню и исчез за барной стойкой.

— Миссис Коул! Миссис Коул!

Маленький мальчик бегом поднимался по лестнице к спальне смотрительницы.

Ребёнок не успел даже приблизиться к двери, как та резко распахнулась, и в проём высунулась взлохмаченная голова.

— Что за шум, Билли? — встревоженная женщина в ночном халате вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. — Почему ты не в постели?

Смотрительница напряглась, когда со стороны детских спален послышался завывающий плач. Подобрав полы одежды, миссис Коул решительно двинулась в сторону пугающих звуков. Мальчик быстро семенил вслед за ней.

В тёмном коридоре, куда выходили комнаты воспитанников, забившись в угол и схватившись за голову, сидел Уолли. Он протяжно выл, неестественно прогнувшись в спине, и, захлёбываясь соплями, казалось, рвал на себе волосы.

— Что здесь произошло? — потребовала смотрительница, поднимая мальчика с пола. — Уолли?

Воспитанник в истерике, кусаясь и царапаясь, начал отбиваться от её рук и закричал:

— Уходи! Пожалуйста, уйди из моей головы!

От громкого голоса в коридоре стали собираться дети. Вместе с ними из своей комнаты со следом от подушки на щеке вышел Том. Он смотрел на Уолли пустыми глазами — ему было всё равно на то, как человек перед ним корчился в муках. А когда бьющийся в припадке мальчик, казалось, почувствовал его ледяной взгляд и посмотрел в ответ, то завизжал неимоверно высоким голосом, а потом упал в обморок.

Толпа не расходилась до тех пор, пока миссис Коул вместе с вызванным врачом не унесли Уолли в отдельную комнату.

— Это сделал Том, — прошептал Билли, дернув женщину за рукав.

Она быстро отыскала взглядом мальчика, но тот был поразительно спокоен и вообще не обращал внимания на хаос вокруг. Не первый раз дети обвиняли Риддла в происходящих несчастных случаях, которых становилось всё больше, но, кроме слов, слетавших с трясущихся губ, и испуганных глаз, доказательств его причастности не было. Миссис Коул могла только ждать, когда начнётся учебный год и мальчик, наводящий ужас на весь приют, уедет в свою школу.

— Быстро все по кроватям! — прикрикнула смотрительница, прежде чем уйти.

Дети зашевелились, и только Том стоял на месте, опустив глаза и прислонившись к стене. Когда бессознательное тело Уолли наконец унесли, Риддл спокойно подошёл к тому месту, где мальчик бился в припадке. Он наклонился и поднял с пола острый пишущий конец и отломанное от него серебристое перо.

Чёртов маггл.

На следующее утро Том, как обычно, спустился к завтраку и сел в дальней части стола. Другие дети тут же затихли, бросая на него затравленные взгляды. Риддл не стремился услышать их разговоры. Идиоты рядом с ним слишком громко думали. Они боялись, потому что чувствовали его силу. Это был первобытный страх. Ужас, просыпающийся на подсознательном уровне, когда вы не ощущаете себя в безопасности. Мальчик взглянул на овсяную кашу перед собой и брезгливо поморщил нос. Как же он хотел в Хогвартс! Всё-таки, верно говорят: «К хорошей еде быстро привыкаешь».

Разносившиеся по всей столовой чвакающие звуки никак не делали процесс принятия пищи приятнее. За год, что он провёл за слизеринским столом, Том совсем отвык от таких манер, а вернее сказать, от полного их отсутствия. Лязганье столовых приборов по тарелкам, разговоры с набитым ртом, бесконечные тычки и толчки — дети вели себя хуже свиней.

Грязные магглы.

— Том, — усталый голос миссис Коул прервал его мысли. — Пройдём в мой кабинет. Преподаватель из твоей школы сейчас там.

Риддл в ту же секунду сбил всю свою спесь, уступая место вежливой маске. Не говоря ни слова, мальчик поднялся со стула и последовал за смотрительницей.

— Входи, — миссис Коул распахнула перед ним дверь и подтолкнула вперёд.

Альбус Дамблдор сидел в кресле и с хмурым видом протирал линзы очков. Когда он посмотрел на мальчика, взгляд голубых глаз, напоминающих чистый лёд, проникал так глубоко, что, казалось, мог резать по внутренностям. Том почувствовал себя мёртвой тушей, которую готовились вот-вот выпотрошить.

Он знает.

— Благодарю, — профессор аккуратно свернул замшевый платочек и убрал ткань в карман пиджака. — Что ж, с вашего позволения, я хотел бы побеседовать с Томом.

— Разумеется, — миссис Коул, развернувшись, быстро покинула кабинет.

Серые глаза Риддла бегали по комнате, избегая прямого зрительного контакта с Дамблдором. Напряжение между ними росло, и Том уже в третий раз обратил внимание на настенные часы, стрелка которых за всё время сдвинулась лишь на одно деление. Наконец, Альбус громко кашлянул, вернул на место очки-полумесяцы и указал мальчику на стул.

Том покорно сел.

— Знаешь, Гермиона хотела бы, чтобы ты присутствовал на её дне рождения. И я пришёл специально, чтобы забрать вас, мистер Риддл, — Том хотел было расслабиться, но взгляд из-под очков оставался таким же холодным и колючим. — Миссис Коул за чашечкой восхитительного молочного чая рассказала мне один необычный случай. — Дамблдор смотрел на слизеринца не моргая, следя за каждым вдохом и выдохом. — Что произошло с мальчиком, Том?

«Ничего особенного, профессор. Он всего лишь чуть не сошёл с ума, потому что чувствовал, как черви копошатся в его гнилых мозгах, прогрызая в них дыры», — хотел бы Риддл так сказать и почти поддался соблазну, но быстро принял невинный растерянный вид. — Уолли так кричал этой ночью. Как вы думаете, профессор Дамблдор, мог ли это быть ночной кошмар?

Альбус медленно поднялся с кресла и подошёл к окну. Некоторое время он рассматривал грязный лысый газон и покосившиеся ворота. Мужчина больше не глядел на Тома, однако снова попытался вытащить из мальчика правду.

— Разумеется, детям часто снятся кошмары. Но могло ли быть так, что сон бедного мальчика был чем-то спровоцирован? Как ты считаешь?

— Профессор, министерство магии запрещает колдовать за пределами школы, если вы на это намекаете, и тщательно отслеживает любые нарушения, — уверенно начал Том, прекрасно понимая, что у волшебника нет никаких доказательств его причастности к несчастному случаю. — Я могу поклясться, что, с тех пор как вернулся в приют, не прикасался к волшебной палочке.

— Разумеется, — согласился Альбус, повернувшись к мальчику. — Думаю, тебе стоит собрать вещи, и мы можем идти.

Том кивнул и поспешил в свою комнату. Слизеринец знал, что Дамблдор ни на секунду ему не поверил, ведь, не смотря на учтивую улыбку, льдинки в глазах профессора так и не растаяли.

Гермиона.

Риддл не общался с ней с того злополучного дня, когда они довольно прохладно попрощались на платформе. Он не признался бы и самому себе, что благодарен, ведь Дамблдор вытащила его из этого убогого места, именуемого приютом, где желание достать палочку и наложить проклятье на ближнего своего росло с каждым днём.

Том собрался в считанные минуты: вещей у него было немного, а чемодан со всеми школьными принадлежностями, давно упакованный, стоял у двери, где на него прошлой ночью и натолкнулся любопытный Уолли. Паршивец успел добраться до блестящего, без единой царапины, футляра и хранящегося внутри пера. Том относился к своей первой собственности особенно трепетно и использовал только лишь раз, когда делал первые записи в новый ежедневник. Теперь перо безвозвратно утеряно благодаря толстым и неуклюжим пальцам местного идиота. Ублюдка, который вопил на весь приют, захлёбываясь слезами, который ещё долго будет мочиться во сне и который больше никогда не прикоснётся к чужому.

Вместе с профессором Том аппарировал прямо к воротам замка. Домовые эльфы поспешили забрать его багаж, а Дамблдор — какой сюрприз! — ушёл по своим делам. Правда, долго быть в одиночестве Риддлу не пришлось — Гермиона, внезапно выскочившая из-за спины, чуть не сбила его с ног.

— Я так рада, что ты всё-таки будешь на моём дне рождения! — она тяжело дышала, видимо, после быстрого бега, а потом схватила Тома за руку, потянув к замку.

— Не то, чтобы у меня был выбор, — Риддл не оставил девочку без язвительного комментария, но та, казалось, светилась изнутри неподдельной радостью и совсем не обращала внимания на колкие реплики слизеринца.

— Пойдём скорее!

За два месяца мальчик почти забыл, какой она может быть: назойливая, болтливая, растрепанная и… забавная?

«Нет. Ещё год назад — возможно, — но не сейчас. В ней определенно что-то поменялось», — Риддл почти лениво следует за неугомонной девчонкой и внимательно подмечает любые изменения.

Вроде бы, всё та же копна каштановых волос. Всё таких же непослушных. Но теперь ей это идёт. Кончик носа теперь свободен от россыпи веснушек, да и на щеках они стали бледнее. Том задаётся вопросом: «Повлияло ли так на Гермиону неминуемое взросление или же он просто привык?»

— Так, когда твой день рождения? — наконец спросил Риддл, когда они поднимались по винтовой лестнице.

— Сегодня, — ответила Гермиона, не поворачиваясь. — Мы можем уже начать праздновать, ведь все гости собрались.

Слизеринец опешил от её небрежного тона и быстро проскользнул в комнату. Было странно, что Дамблдор, казалось бы, вообще не придавала значения собственному дню рождения. Может быть, между ней и Томом гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд?

Риддл с удовольствием отметил, что спальня Гермионы не изменилась: на столе также валялись свернутые пергаменты, а полки неизменно ломились от книг. И запах… Аромат, в котором слышится горечь чернил и кислота высушенного гибискуса — чая каркаде, который она так любит, — остался прежним.

Всё-таки привычка.

Том хотел занять место в кресле, но передумал и пошёл к кровати. Он наблюдал за реакцией Гермионы, но той было всё равно. Дамблдор достала палочку — ту самую, которую слизеринец видел в начале лета — и решительно приблизилась.

— Я не пойду в школу в этом году. — Том приподнял брови в удивлении, побуждая её продолжить. — Альбус приобрёл для меня волшебную палочку, чтобы я смогла изучить простейшие заклинания. Никому не говори, хорошо?

Гермиона заметно нервничала, поджимая губы и сминая свободной рукой края одежды. Она то прятала глаза, то снова встречалась взглядом с нахмурившимся Риддлом в ожидании ответа.

— Конечно.

Дамблдор заметно расслабилась и опустилась рядом на мягкий матрас, а потом и вовсе легла, вытянувшись поверх пушистого пледа. Взмахнув грушевой ветвью и призвав при помощи акцио с полки пару книг, она протянула Тому одну из них. Слизеринец молча принял новый блестящий переплёт и, прислонившись к спинке кровати, погрузился в чтение.

Комнату надолго заполнила уютная тишина и шелест переворачиваемых страниц.

— Том, — высокий голос пробивался сквозь глубины сознания, пока зовущий ненавязчиво сжимал его плечо. — Том, проснись!

Перед глазами была Гермиона с ореолом медовых волос на голове. На её щеке был след от напечатанных страниц, да и сама Дамблдор выглядела помятой. Они заснули. Том огляделся и заметил, что лежит среди мягких подушек. Наверное, он сполз на них, когда задремал.

— Который час?

— Альбус должен скоро прийти и отвести нас в Хогсмид, — Гермиона поднялась с кровати и начала старательно разглаживать платье, но складки никак не поддавались.

Том шокировано замер в одном положении, пропуская через себя неприятный импульс. Они собирались на станцию? Ему придётся вернуться?

— Во сколько поезд? — спросил он, всячески стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Поезд? — не поняла Гермиона. — Какой ещё поезд? Ах, нет, Том. Мы пойдём в деревню. Студентам можно посещать её только с третьего курса, но не думаю, что во время летних каникул возникнут какие-то проблемы.

Как только Дамблдор скрылась в гардеробной, Риддл выдохнул с облегчением. Слизеринец обошёл её комнату и, остановившись напротив письменного стола, взял в руки пергамент.

— И как же ты уговорила профессора отвезти нас в деревню? — Том просматривал лист за листом, отмечая для себя наиболее интересные записи. — Дай угадаю — взятка?

— Выгодная сделка, — поправила Дамблдор.

— Я так и сказал.

Том уже хотел отложить пергаменты, но наткнулся на аккуратный упорядоченный список, в который входили довольно редкие ингредиенты для зелий. Риддл, к сожалению, успел прочитать только первые несколько строчек и, услышав приближающиеся шаги, быстро положил листы на место.

— Альбус должен уехать.

Гермиона вышла из гардеробной в простом хлопковом платье, подвязав волосы голубой лентой.

— Исследование, которым он занимается вот уже несколько лет, наконец получило поддержку в верхах магического общества, поэтому на сегодняшний вечер у него подготовлен портключ в Румынский драконий заповедник. — Дамблдор взглянула на часы, нетерпеливо постукивая заостренным носом туфельки.

Ну, это объясняет, почему он сегодня не носится вокруг тебя.

Тут входная дверь распахнулась и боком в комнату вошёл посвежевший за лето Слагхорн. Стоило зельевару заметить Тома, как мужчина слащаво улыбнулся.

— Ох, мой мальчик, — Гораций приблизился к слизеринцу, приветственно похлопывая того по плечу. — Не знал, что ты прибыл в Хогвартс.

— Гермиона пригласила на день рождение, и я никак не мог отказаться. — Том выразительно посмотрел на Дамблдор. — Вы знаете, профессор, она умеет убеждать.

— Да-да, — Гораций, хитро прищурившись, бегал глазами от Риддла к девочке и обратно. — Дорогая, вот то, что ты у меня просила. — Зельевар протянул имениннице небольшую коробочку с красивым атласным бантом. — Уж не знаю, зачем они понадобились, но надеюсь, ты скоро навестишь старика в подземельях, — Слагхорн подмигнул Гермионе, снова хлопнул по плечу Тома и удалился.

Слизеринец не отводил пристального взгляда от картонной коробочки. Его любопытство никогда не могло быть полностью удовлетворено рядом с Гермионой. Он не знал, как объяснить эту одержимость её тайнами, которых после каждой встречи становилось всё больше. Даже сейчас, глядя, казалось бы, на обыкновенный подарок, Риддл мог поклясться, что девчонка что-то задумала, а Слагхорн, очевидно, был в этом замешан.

— Ты знаешь, если долго смотреть на стену, то сквозь неё всё равно не увидишь? — Гермиона, повернувшись к нему боком, крутила подарок в руках. — Том, ты можешь просто спросить меня.

— А ты так прямо и скажешь? — незаметно подкравшись, слизеринец попытался выхватить коробку, но Дамблдор завела руки за спину. — Что это, Гермиона? — спросил он ухмыльнувшись. — Очередная выгодная сделка?

— Нет, это называется взятка, — она бросила подарок на стол и, схватив Тома за руку, потащила его к двери. — Нам пора. Альбус уже внизу.

Напряжение между профессором и слизеринцем было физически ощутимо и видно невооруженным глазом, поэтому Риддл решил, что Гермиона явно слепая. Ну или слишком упрямая, что вероятнее. А иначе как ещё объяснить это чересчур самодовольное улыбающееся лицо? Том провёл в компании Дамблдор достаточно времени чтобы точно знать: Гермиона безоговорочно счастлива только тогда, когда всё в мире идёт по её плану.

Когда на дороге показался паб, Альбус остановился.

— Гермиона, — начал он профессорским тоном. — Ты всё помнишь?

— Конечно, — девочка вытащила из-под воротничка золотую цепочку, демонстрируя волшебнику. — Семь оборотов.

— Не задерживайтесь допоздна. Помни, тебе исполнилось всего лишь одиннадцать.

Альбус мог ещё долго давать наставления, но весь воздух из лёгких выбило маленькое тело, бросившись к нему с объятьями.

— Спасибо, — прошептала Гермиона куда-то в область живота.

Дамблдор, смягчившись, бросил последний взгляд на Тома и аппарировал с громким хлопком.

В «Трёх метлах» народу практически не было. Так, по углам, сидели несколько волшебников, не торопясь потягивая свои напитки. Гермиона прошла прямиком к барной стойке, и Риддлу ничего не оставалось, как последовать её примеру.

Обойдя высокий стул, Дамблдор совсем не элегантно запрыгнула на него, а потом долго ёрзала, поправляя платье. Со стороны её потуги выглядели крайне нелепо и неуклюже, и Том обязательно бы посмеялся, вставив очередную колкость, но с ужасом осознавал, что при попытке сесть на соседнее место выглядеть будет не лучше. Слизеринец хмуро взирал на Гермиону, которая как ни в чём не бывало уже во всю общалась с официантом, весело болтая ногами. Решение пришло само по себе: Риддл расслаблено прислонился к стойке, скрестив руки на груди.

— Ох, мисс Дамблдор, сегодня с сопровождением? — только сейчас слизеринец обратил внимание на мужчину, с которым беседовала Гермиона.

— Мой друг Том Риддл, — представила Дамблдор. — Том, это Танатос Ликасис.

Слизеринец приветственно кивнул и бегло оглядел мужчину: чистые уложенные волосы, аккуратно подстриженные ногти, лицо без щетины — официант выбивался из общей массы своей бросающейся в глаза лощеностью.

— Танатос, мы будем сливочное пиво, — заказала Гермиона. — Том, ты должен обязательно попробовать, тебе понравится! А потом заглянем в «Сладкое королевство»!

Мужчина за барной стойкой подал им напитки, но не спешил покидать их копанию. Риддлу это не нравилось. После насыщенного дня он был совсем не против погрузиться в бессмысленную болтовню Дамблдор, потягивая сладкую негу из кружки. Но Танатос всё никак не хотел заткнуться и удалиться по своим делам.

— Я сегодня не вижу профессора Дамблдора, — оглядел мужчина весь зал. — Неужели, Гермиона, ты сбежала из-под его строгого надзора?

Том подавил смешок.

— Нет-нет, Альбус уехал…

— Профессор остался в Хогвартсе, — перебил Том и встретился взглядом с любопытным официантом. — Видите ли, у неё, — указал он на девочку, демонстрирую самую счастливую улыбку, на которую только был способен, — сегодня день рождения, поэтому он позволил нам самостоятельно посетить деревню.

— Вот, значит, как.

Мужчина посмотрел на слизеринца, и Том мог бы поклясться, что глаза напротив сверкнули расплавленным золотом. От такого пронзительного взгляда у Риддла загудела голова. Виски вдруг резануло острой болью, на что мальчик стиснул челюсть. А потом неприятные ощущения также быстро прекратились.

— Интересно, — на лице мужчины отразилось удивление. — На каком вы курсе, мистер Риддл?

— На втором, сэр.

Том сделал небольшой глоток сливочного пива, старательно избегая прямого контакта глаз с официантом. Теперь слизеринец не сомневался, что за стойкой стоит довольно сильный волшебник, который только что попытался довольно грубо вскрыть его мозг.

— Очевидно, вы очень талантливый юноша, — продолжал любезничать Танатос, хитро щурясь и доброжелательно улыбаясь.

— Да, Том невероятно умён, — поддержала Гермиона. — Он талантлив во всём!

Глаза Танатоса снова сверкнули, только на этот раз в золоте мелькнул огонёк хитрости. Мужчина потянулся за полотенцем и начал полировать чистые стаканы.

— Ох, это чудесно! Но, позвольте сказать, в школе преподают отнюдь не все магические дисциплины. Хогвартс, например, не даёт никаких знаний относительно тёмных искусств, поэтому мы не можем судить о таланте мистера Риддла в этой области.

— Нет никаких тёмных искусств, мистер Ликасис, — слизеринец с нескрываемой насмешкой и вызовом посмотрел на мужчину. — Есть только магия. Магия, которая мне подчиняется. — Том сделал один большой глоток из кружки, громко поставил её на барную стойку и, засунув руки в карманы, пошёл к выходу.

— Извини, — пробормотала девочка, бросив Танатосу несколько монет, и побежала вслед за Риддлом.

Мужчина долго смотрел на дверь паба, а потом, откинув голову назад, громко расхохотался. Его пребывание в Англии становилось всё интереснее. Только подумать! Какой-то юнец лишил его дара речи! Он только хотел заинтересовать одарённого мальчишку тёмной магией, а тот плюнул ему в лицо своим недетским мышлением. Какой самоуверенный наглец! Правда, хорошо соображающий пацан может здорово помешать его планам. Том Риддл куда проницательнее Гермионы, и с ним будет тяжелее справиться.

* * *

Он ни за что, даже под пытками, не признался бы, что ему понравилось в «Сладком королевстве». Но Гермиона и не требовала от него каких-либо слов. Она давно привыкла к его молчаливому поведению.

Нет, когда нужно съязвить или сказать какую-нибудь колкость — Риддл был впереди. А уж если надо совместить его характер с учебными дебатами — будь готов соскребать остатки самооценки с пола. Слизеринец всегда оставался прав и был пугающе убедителен. Однако сейчас Гермиона смотрела на совсем другого Тома: со следом тёмного шоколада в уголке губ и с закатанными до локтей рукавами белоснежной рубашки.

— Зачем тебе столько засахаренных ананасов?

Риддл не был в восторге от этой сладости, да и не замечал особой любви к ней у Дамблдор, поэтому недоумевал, зачем она купила аж три коробки. Зато ему пришелся по вкусу горький шоколад, который был мягким и быстро таял во рту.

— Профессор Слагхорн обожает их, — просто ответила Гермиона, уходя в сторону от главной дороги и выдёргивая из-под одежды цепочку. — Думаю, мы уже можем возвращаться.

Вопреки всем ожиданиям, Том уверенно обошёл её и направился прямиком к кромке леса. Он шёл быстро, и Гермионе, чтобы не потерять его из вида, пришлось бежать следом.

— Том!

Они ушли довольно далеко, прежде чем слизеринец замер среди деревьев, закрыл глаза и прислушался. Его плечи были напряжены, а голова наклонена немного в бок, из-за чего всегда аккуратно уложенные волосы упали на глаза.

— Том, — запыхавшись после бега, Гермиона встала рядом, поставив пакет со сладостями на землю, — нам надо вернуться. Нельзя заходить в Запретный лес. Альбус говорит…

— Тихо, — приказал Риддл ледяным тоном, а потом едва слышно зашипел.

Она не узнавала голос Тома: такой же тихий, но обволакивающий. Его шёпот сейчас ласкал слух, подкашивал ватные ноги и вызывал некий фриссон, заставляя тело трепетать.

Трава за спиной девочки зашевелилась, отчего Гермиона подпрыгнула и, схватив слизеринца за руку, спряталась за его спиной. Риддл продолжал издавать завораживающие звуки, а из растительности показалась небольшая зелёная змея.

Рептилия подползла к Риддлу, обвиваясь кольцами вокруг протянутой руки. Он с неподдельным восхищением поглаживал большим пальцем гладкую изумрудную чешую и не замечал съежившуюся за плечами девочку.

— Не думал, что этот вид здесь обитает. — Он поворачивал змею, завороженно рассматривая со всех сторон. — Они довольно редки. Хочешь взглянуть?

Ответа не последовало, да и хватки на руке Том тоже не ощущал. Когда Риддл наконец взглянул на Дамблдор, то быстро понял, что не так: она, очевидно, жутко боялась змей.

Гермиона стояла вся бледная, напоминая стену в медицинском крыле. Девочка обнимала себя за плечи и, сотрясаясь, тяжело дышала.

Если каждый человек представляет смерть по-разному, то у Дамблдор она была холодной, скользкой и с горящими жёлтыми глазами. Когда девочка сталкивалась со змеями, в мыслях проносилась подобная картина, отчего она начинала задыхаться, а тело цепенело. И сейчас Риддл виртуозно играл с воплощением её смерти, грациозно перекладывая из одной руки в другую.

Том аккуратно опустил рептилию на землю, а когда та уползла, подошёл к Гермионе. Девочка, глубоко погруженная в себя, его совсем не замечала. Он потянулся к её руке, но Дамблдор уклонилась.

— Дай мне две минуты, — прошептала она, отходя к дереву и опускаясь на траву.

— Я не знал, что ты их боишься. — Том больше не предпринимал попыток подойти и присел на корточки у соседнего ствола. — Почему?

— Я совсем ничего не помню до того, как встретила Альбуса, — сказала Гермиона, подобрав колени к груди и спрятав голову в складках платья. — У меня много страхов, а я даже не знаю, откуда они взялись. Я панически боюсь змей, не подхожу близко к Чёрному озеру, ненавижу летать и мечтаю о смерти каждый Хэллоуин, потому что не могу нормально спать из-за кошмаров. Чёрт возьми, сегодня даже не мой день рождения! Мерлин, — сквозь приглушенные всхлипы послышались тихие смешки, а потом она посмотрела Риддлу прямо в глаза, — я даже не знаю, когда родилась.

Том ненавидел слёзы. Всегда. Он считал их высшей степенью безволия, слабости, которую так презирал. Для него это точно так же, как вывернуть внутренности на всеобщее обозрение. Осталось позвать публику, как можно больше зевак, которые только и мечтают втоптать тебя в грязь, чтобы ты никогда не смог от неё отмыться, утопить в болоте, в той самой зловонной тине, где сразу же дохнут все живые существа, стоит им в ней увязнуть, а выбраться нельзя, ведь никто за тобой туда не полезет: публика останется на берегу, с превеликим удовольствием наблюдая, как ты захлёбываешься, — и вот она — очередная дешёвая драма.

Риддл смотрел на Гермиону, прислушиваясь к всхлипам, готовый в любой момент скрыть отвращение, но его, как ни странно, не было.

Опухшие губы — она их кусала? — искривлённые улыбкой, воспалённые от разъедающих кожу слёз мокрые щёки, к которым прилипли волосы, красные глаза, с подкравшимися мимическими морщинками в уголках, и смех. Том сначала подумал, что ему послышалось, но нет: девчонка перед ним плакала и, вместе с тем, заливисто смеялась. И в тот момент, он хотел бы остаться там и продолжать получать настоящее эстетическое наслаждение от представившейся картины.

«Красиво, — решил слизеринец и расслабленно привалился к дереву. — Её слёзы — это так красиво. Я хочу вечно смотреть на них».

— День рождения — такой же обычный день, как и все другие, — слова сами вырвались наружу, и Том едва успел придать им безразличный тон. — В этом нет ничего особенного.

Гермиона утерла лицо подолом платья и вытянула ноги. Она изо всех сил старалась разглядеть фигуру напротив, но опустившиеся сумерки надежно скрывали лицо слизеринца.

— Когда твой день рождения, Том?

Он не хотел отвечать. Знал, что Дамблдор обязательно придаст всему этому повышенное значение, поэтому молча поднялся на ноги, отряхнул одежду и подошёл к Гермионе, подавая руку, за которую она тут же схватилась.

— Том?

Одним рывком Риддл заставил её подняться, но даже так Гермиона не спешила его отпускать. Глаза Дамблдор горели привычным упрямством, и Том хотел было вырвать кисть и уйти. Быть может, он мог бы снова довести её до слёз? Но в обмен на откровенность, решил дать ей крупицу того контроля, к которому они оба всегда так стремятся.

— Тридцать первое декабря. — Он наблюдал, как беззвучно открывается её рот, заранее зная, что она хотела бы спросить, сдерживаясь исключительно из-за норм приличия. — Не утруждай себя, я прекрасно знаю, что это за день. И, пожалуйста, не старайся сделать его особенным.

— Но почему?

— Потому что, Гермиона, я не горю желанием отмечать день, когда попал в приют, — Риддл ответил слишком резко, и Дамблдор тут же отпрянула назад от его ледяного и озлобленного тона, из-за чего спиной врезалась в дерево и поморщилась. — Теперь, думаю, нам действительно стоит вернуться.

Том огляделся по сторонам, но так и не смог понять, где они находятся. К счастью, Гермиона никогда не снимала с шеи тонкую цепь, к которой был прикреплен портключ.

Она вытащила его из-под одежды и принялась поворачивать круглый медальон.

— Давно ли ты разговариваешь на змеином языке? — Дамблдор попыталась хоть немного разрядить атмосферу.

— Всегда разговаривал.

— Парселтанг, — задумалась Гермиона. — Ты знаешь, что этот язык Салазара Слизерина?

— Да, — Том наградил её живой ум лаконичным ответом и явно не хотел развивать дальше этот разговор.

— Звучит красиво.

Риддл в удивлении приподнял брови, но взгляд Гермионы был полностью сосредоточен на медальоне. После шестого поворота Дамблдор кивнула Тому, и слизеринец без лишних слов положил ладонь поверх тонкой кисти. Так с яркой вспышкой они исчезли.

Гермиона очень хотела понаблюдать за звёздами с Астрономической башни, и попросила Тома составить ей компанию. Они должны были только зайти в её комнату, чтобы взять телескоп.

— Юная мисс вернулась слишком поздно, — ворчал портрет. — А почему этот молодой человек следует за вами в ваши покои?

— Мы ненадолго, — бросила на ходу Гермиона, стараясь как можно быстрее пройти ненавистный коридор.

— Профессор Дамблдор будет недоволен, — продолжал отчитывать мистер Фури. — Юная леди не должна бродить по тёмным коридорам в сомнительной компании.

Она бегом поднялась по винтовой лестнице и, яростно толкнув дверь, влетела в комнату.

— Не слушай этот дурацкий портрет. — Гермиона подошла к шкафу и стала доставать из него кучу разных вещей, которые никак, даже отдаленно, не походили на телескоп.

На пол летели котелки разных размеров, набор перьев для письма, цветные карты и, конечно же, стопки исписанных листов.

Удрученно Дамблдор взглянула на свалку мусора, а потом воскликнула:

— Точно! Я же оставила его в комнате Альбуса. — Она повернулась к Риддлу с забавным извиняющимся выражением лица. — Подожди немного, я быстро принесу.

Как только дверь за Гермионой захлопнулась, Том подумал отыскать заинтересовавший его ещё днём список ингредиентов и, если успеет, посмотреть на подарок Слагхорна. Но Слизеринца отвлёк шум рассыпавшейся кучи пергаментов, в которой среди пожелтевших листов выделялось белое письмо. Риддл сам не заметил, как подошёл поближе и поднял распечатанный конверт с пола. Он рассматривал зелёную печать, заранее зная, кому она принадлежит, ведь весь прошлый год каждое воскресенье наблюдал за тем, как его однокурсник, получив очередное письмо из дома, грубо ломал аккуратную букву «М», совсем не заботясь о сохранности дорогой бумаги.

Не тратя лишнее время на бесполезные муки совести, Том вытащил исписанный лист из конверта и принялся читать. В письме не говорилось о чём-то особенном. Оно не несло в себе какой-либо полезной информации. Но Том еле сдерживал в себе желание сжечь чертову бумажку в руках.

Гермиона,

Мой отец уже связывался с профессором Дамблдором, но получил безапелляционный отказ. Я решил взять на себя всю ответственность и лично пригласить тебя летом в наше поместье. Помнится, ты хотела посетить нашу библиотеку? Не оставляй письмо без ответа.

Абраксас Брутус Малфой.

Риддл с силой сжал письмо в руке.

Как интересно.

Том улыбался. И если такой жест обычно используют для выражения счастья, то его искривлённые губы выражали скорее крайнюю степень жестокости.

Он аккуратно убрал письмо обратно в конверт, который надежно спрятал среди других бумажек.

Когда Гермиона вернулась в комнату, Тома там уже не было.

— Уже вернулся?

Камин в кабинете главы Аврората полыхнул зелёным пламенем и из него, кашляя, вышел уставший и весьма угрюмый Альбус Дамблдор. Под глазами профессора залегли глубокие тени недосыпа, щеки впали, а прежде аккуратная, ухоженная борода была спутанной и потеряла свой блеск. Волшебник отсутствовал немногим больше недели и не имел за всё время ни минуты на отдых.

— Ты не слишком счастлив для человека, который наконец завершил многолетние исследования, — смеясь, заметил Бартемиус, но, приглядевшись к другу получше, быстро понял, что предстоящий разговор будет далёк от шуточной беседы. — Присаживайся. Чай?

— Его там нет, — прошептал Альбус хриплым, севшим голосом, одним резким жестом руки отказываясь от предложенного гостеприимства.

Растерянный Крауч так и замер с палочкой в руках.

— Не может быть. — Пораженный мужчина вновь опустился в кресло, напряженно сжав пальцами переносицу. — Ты в этом уверен?

— Его нет, Барти, — повторил Дамблдор уже громче и увереннее.

Тяжёлый взгляд через стёкла очков был лишен каких-либо эмоций, но в нём отчетливо была видна боязнь, и Бартемиус, горько вздохнув, потянулся к нижнему ящику стола, где хранилась янтарная жидкость, призванная успокаивать нервы. Глава Аврората никогда прежде не видел страха в этих чистых голубых глазах.

Дамблдор всё же занял место напротив Крауча, но продолжал выглядеть чересчур напряженно: прямая спина затекла и ныла, но он никак не мог расслабить мышцы. Волшебник, разумеется, отказался и от стакана огневиски и молча наблюдал, как глава Аврората, пожав плечами, делает большой глоток прямо из горла бутылки.

— Что-то не так, Барти, — начал объяснять Альбус. — Войска Гриндевальда действуют не так, как мы к тому привыкли. Они прочно обосновались на землях Италии и точно не собираются покидать их в ближайшее время. Хотя, обычно, Геллерт быстро пополнял ряды новыми последователями, а потом бесследно исчезал.

— Что ты хочешь этим сказать? Он что-то запланировал? Или уже действует? — Крауч заметил, как взгляд профессора потемнел, а сам Альбус затерялся где-то глубоко в собственных мыслях. — Не молчи же!

— А кто знает, Барти? Кто сможет понять гения? — спросил Альбус, а когда глава Аврората приоткрыл рот, пытаясь дать заведомо неправильный ответ, то Дамблдор быстро продолжил — Такой же гений? Так ты собирался мне ответить? Тогда, кто поймет безумца? Такой же сумасшедший? Нет, Барти, он только добавит хаоса. Безумца не понять. Но я тебе скажу: куда страшнее, когда гениальность и безумие идут рука об руку. И, пока что, нам повезло, потому что Геллерт — это всего лишь одинокий несчастный человек.

— Так ты считаешь его чокнутым? — грубо отозвался Бартемиус. — Но не считаешь долбанным гением? — алкоголь ударил в голову, и Крауч позволил себе короткий смешок. — Альбус, дорогой, ты только что так запросто сравнял с грязью самого тёмного волшебника нашего времени!

Дамблдор крайне неодобрительно взглянул на бутылку в руках друга, но решил не тратить времени и не высказывать пустых замечаний.

Конечно, когда-то давно, Альбус восхищался Геллертом Гриндевальдом. Но живущий сейчас тёмный волшебник — лишь тень прежнего себя. И Дамблдора совсем не впечатляет тот спектакль, который Геллерт так рьяно играет на публику. Альбус уверен: покорить Британию для Гриндевальда — дело одного дня, однако он упорно продолжает бездействовать.

— Гриндевальд оставил своих солдат, а сам скрылся. — Альбус поднялся со своего места и, уперевшись руками в стол, навис над Краучем. — Его армия крайне агрессивна и не знает пощады. Волшебные улицы Рима залиты кровью. Реками крови! Они убивают неугодных и несогласных, и никто не может их остановить! Так не может больше продолжаться!

— Я понимаю, почему ты хочешь скорее покончить со всем этим, правда. Но в Риме сейчас собрались все его головорезы, — Бартемиус яростно помотал головой и снова глотнул из бутылки. — Многотысячная армия до безумия талантливых магов! Нет, соваться туда — самоубийство!

— Мы ничего не добьёмся, продолжая сидеть в этих пыльных кабинетах, — возразил Альбус, выпрямляясь. — Сегодня Италия, а завтра они прибудут сюда. Может быть, Гриндевальд уже на землях Англии? Эта страна давно была его целью, и ты это знаешь!

Подобное заявление выбило весь воздух из лёгких Крауча, и глава Аврората, побледнев, поперхнулся и зашёлся приступом нервного кашля. Нет, они абсолютно не готовы. Если такое случится, то магическая Британия падёт даже не за неделю — считанные часы. Им не выстоять против многотысячной обученной армии профессиональных убийц, которая уже успела прославиться жестокостью и беспощадностью.

— Куда ты сейчас? — крикнул Крауч, когда Дамблдор уже подошёл к камину и потянулся за летучим порохом. — Хоть в Хогвартсе покажешься? — спросил Барти, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Я вернусь в школу до начала занятий.

— А Гермиона? — Крауч надавил на больное. — Ты знаешь, что она может быть в опасности? Ты ей ничего не скажешь?

Дамблдор задумался. Он всегда считал, что впутывать детей в дела взрослых — настоящее безрассудство. Тем более Гермиону, которую он сам себе поклялся отгородить ото всех бед.

Профессор Трансфигурации даже не догадывался, он знал, что Бартемиус проявляет беспокойство о девочке далеко не из самых высокоморальных побуждений. Глава Аврората до сих пор не оставил, по сугубо его мнению, гениальную идею: использовать ребёнка и её силы на благо страны. Но этому никогда не бывать: Альбус попросту не допустит.

Волшебник и так был вынужден оставить её прямо в день рождения. Дамблдор решительно постарался скрыть от Гермионы то, что ею заинтересовалось семейство Малфоев, которое теперь прочило девочке в компаньоны своего юного наследника. Альбус и предположить не мог, что хитрый слизеринец напишет его дочери лично. Высокомерный Брутус никогда после явного отказа не стал бы чего-то предлагать дважды, а вот Абраксас, кажется, ещё не повзрослел и не хотел так просто отступать. К сожалению, Гермиона всегда остро реагировала в те моменты, когда от неё пытались что-то скрыть. Когда пришло письмо от Абраксаса, умная девочка с лёгкостью сложила «два плюс два». Дамблдор едва успел помириться с ней до отъезда. Альбус даже согласился привести Тома Риддла в Хогвартс за несколько дней до начала учебного года, что было абсолютно недопустимо правилами. Он не мог не удивиться тому, что мальчик второй год подряд выступает в качестве подарка на её день рождения. Кажется, дети и впрямь стали близкими друзьями. И почему с этими слизеринцами вечно одни проблемы?

— Она замечательный ребёнок, и я сделаю всё, чтобы её не коснулась жестокость этого мира.

— Что ж, — Крауч встал со своего места и на прощание пожал руку другу. — Береги себя.

Полыхнувшие в камине зелёные языки пламени вновь осветили комнату и стоящего в ней мужчину, крепко сжимающего в руке полупустую стеклянную бутылку.

* * *

Неделя. Прошло ровно семь дней с тех пор, как Том избегал её. Нет, он не грубил, что само по себе уже было довольно странно, и вроде бы даже с ней разговаривал, но был таким непривычно пугающе-вежливым, что Гермионе хотелось встряхнуть его за плечи и спросить, куда этот незнакомец дел её заносчивого, вечно недовольного Риддла?

И всё-таки Дамблдор решила, пусть и ненадолго, дать ему пространство, хотя и была крайне расстроена тем, что пришлось отказаться от библиотеки, ведь слизеринец буквально там поселился. Серьёзно, он не мог показывать свой упрямый характер в другом месте? Однако Гермиона не могла нарадоваться тому, что никто не мешал ей оккупировать лабораторию Слагхорна, кроме самого Горация, разумеется. И пусть надоедливый зельевар постоянно крутился возле неё, норовя то и дело сунуть в котёл свой любопытный нос, работа над Оборотным зельем шла гладко. Да, взамен на пользование его личным пространством и некоторыми ингредиентами Гермиона пообещала отдать большую часть готового зелья предприимчивому декану Слизерина, но девочка не расстраивалась: оставшейся части ей должно было хватить.

— Дорогая, — восхищался Гораций, заглядывая в котел через хрупкое девичье плечо, — у вас необычайный талант! Подумать только: одно из сложнейших зелий, да с такой лёгкостью!

От хвалебных речей профессора на скулах появился небольшой румянец. Гермиона, гордая своими способностями, аккуратно помешивала зелье, как вдруг её мысли сдвинулись совершенно в другую сторону.

Интересно было бы посмотреть на Тома. Этот дотошный перфекционист наверняка бы нарезал водоросли гораздо ровнее.

— Я всего лишь следую рецепту, профессор, — встрепенулась Гермиона, когда заметила, что Слагхорн явно ожидает от неё хоть какой-нибудь — желательно восторженной — реакции на комплимент. — Люди, которые придумывают эти рецепты — вот, кто по-настоящему талантлив, — добавила Дамблдор, пряча палочку в карман.

— И всё же в зельеварении не обойтись без аккуратности и предельной сосредоточенности, моя дорогая. Иногда, даже для того, чтобы следовать написанному, необходим определенный талант.

Слагхорн потянулся к коробочке с любимой сладостью, которую так любезно принесла в подарок Гермиона, а потом, угостившись и будто уловив ход её мысли, отметил:

— Том также удивительно талантливый юный волшебник. О, Гермиона, хотел бы я понаблюдать за вами в одном классе! Вы, определенно, были бы лучшими! Услада для моих глаз! — рассмеялся зельевар.

Дамблдор поникла, ведь прекрасно понимала, что совсем скоро начнется новый учебный год, и она сможет учиться вместе с Томом лишь в пределах собственной комнаты. А чтобы любопытный Гораций не заметил её изменившегося настроения, Гермиона быстро отвернулась и принялась быстро убирать рабочее место, но озвученная правда оставила за собой неприятное ощущение тяжести.

Она никогда не окажется с ним в одном классе. Так и будет вечно позади.

— Профессор, могу ли я оставить зелье здесь?

— Конечно, дорогая, — садясь за свой стол, Слагхорн начал поглядывать на маленькие золотые часы, что стояли у самого края. — Оборотное зелье варится долго. Думаю, что разумнее всего оставить его в лаборатории на всё это время. Так я смогу следить за ним, когда начнутся занятия.

— Спасибо, профессор, — Гермиона благодарно улыбнулась, но не стала говорить Горацию о том, что собиралась самостоятельно контролировать процесс приготовления зелья. Она заметила, как зельевар достал чашку, чтобы приготовить себе чай. Это стало своеобразным сигналом, что пора уходить, поэтому Дамблдор спешно попрощалась и выбежала из лаборатории.

Профессор зелий лишь молча помахал рукой.

Гермиона уверенно преодолевала лестничные пролеты, торопясь попасть в библиотеку, что располагалась на четвёртом этаже. В спешке она шумно перепрыгивала через некоторые ступеньки, отчего портреты, висевшие на стенах, не переставали выражать крайнее недовольство.

Да, Том держался довольно отстранённо последние несколько дней, и девочке не доставало компании слизеринца. А после разговора с зельеваром, Гермиона нуждалась в его обществе особенно остро. Ей не хватало этой присущей Тому прямолинейности, приправленной исключительной язвительностью, не неприятной, совсем нет, а правильной, резкой, окрашивающей их противостояние в дикие, яркие тона.

Риддл был моментами невыносимым, очень часто невозможным и абсолютно точно незаменимым.

Она нашла его, где и предполагала, на привычном месте — неосвещенном и скрытом тенями высоких стеллажей, — погруженным в книгу, которую он придерживал левой рукой, и с длинным гусиным пером, зависшем над чернильницей в цепких пальцах правой кисти. Если кто-нибудь попросил бы дать определение «сосредоточенности», то ни один словарь не передал бы столько смысла этого слова, сколько Том мог показать одной лишь позой и витающей вокруг него атмосферой. Был только он и мир вокруг. Четкая грань. Казалось, что даже ветер из открытых настежь окон не мог без разрешения вторгнуться в его личное пространство.

Как хорошо, что Дамблдор не была ветром.

Когда Гермиона сознательно переходит на лёгкий, крадущийся шаг, Риддл прищуривается, отставляет подальше пишущие принадлежности, плавным взмахом палочки высушивает листы пергамента и, аккуратно свернув бумагу, убирает их в сумку. Но не встаёт.

Дамблдор знает, что её заметили. Каким-то поистине волшебным образом Том чувствовал её присутствие. Всегда. Она всё реже могла застигнуть слизеринца врасплох. И это поражало и злило одновременно.

— Если я зашла в комнату, то это не значит, что твои записи подвергнуться всепоглощающему хаосу, поэтому не нужно их так спешно прятать. — Том только скептически посмотрел на неё, насмешливо приподнимая бровь, всем видом показывая, что он не намерен так наивно рисковать кропотливой работой.

Гермиона обошла Риддла, стремясь занять место напротив. И пусть девочка была прекрасно обучена всем необходимым в приличном обществе манерам, она не смогла достаточно элегантно опуститься на стул, не задев при этом ножку стола. От толчка чернильница опасно покачнулась, но, к счастью, не расплескалась, что и позабавило, и, вместе с этим, расстроило Риддла, ведь очередная острая «шпилька» уже была на кончике его языка, но ожидаемая катастрофа так и не произошла.

— Ничего сейчас не говори, — мрачно предупредила Гермиона, которая замерла в одном положении, боясь послать лишнюю вибрацию.

Только после того, как все шатания прекратились, Дамблдор опустилась на деревянный стул и быстро спросила:

— Том, почему ты злишься на меня?

Она сверлила его пристальным взглядом, но слизеринец всё продолжал упрямо молчать.

Он точно злился на неё. Гермиона не знала причины, но была в этом уверена. Риддл определенно оставался недовольным и наказывал Дамблдор подчеркнутым равнодушием.

— Скажи уже что-нибудь!

— Мне показалось, или ты только что попросила ничего не говорить, — наигранно удивился слизеринец.

Гермиона, безусловно, могла вопить как банши, рычать как гриндилоу и плеваться огнем как разъяренный дракон, но подобная реакция ещё больше бы позабавила человека напротив. А она не хотела доставлять Тому такого удовольствия. Хотя одна скула всё-таки дрогнула на присущий Альбусу манер, Дамблдор сумела приложить недюжинное усилие, чтобы сохранить на лице маску спокойствия, и снова задала вопрос:

— В чём дело? Ты уже несколько дней прячешься от меня в библиотеке.

Она заметила, как Риддл скривил губы, но быстро вернул вид полного равнодушия — идеальная маска, как, впрочем, и всё в человеке напротив.

— Да что с тобой?! — Гермиона так резко вскочила со стула, что тот с неприятным скрипом отъехал назад. — Я ведь всего лишь хотела провести побольше времени вместе до того, как начнутся занятия!

Дамблдор и не заметила, как её голос стал на несколько тонов выше, а сама она быстро и рвано втягивала воздух. Щеки мгновенно вспыхнули от поднявшегося в следствие захлестнувших эмоций кровяного давления, и уже через мгновение Гермиона щурилась, подняв глаза к высокому потолку.

Риддл внимательно следил за каждым её движением, впитывая в себя, как губка, даже мимолётное дрожание ресниц. В конечном итоге, пылающий решимостью карий прикрыла тонкая плёнка обидной, с такими стараниями едва сдерживаемой влаги. Только тогда Том, точно дождавшись всего, чего хотел, наконец-то заговорил:

— Ты собираешься уехать? — слизеринец поймал потрясенный взгляд Гермионы и не отпускал его, готовый в любой момент обличить девочку во лжи.

— Нет, — выдохнула Дамблдор в удивлении. — Куда я должна уехать? — Теперь она вернула себе некое спокойствие и смотрела на слизеринца с интересом, приподняв брови и слегка приоткрыв рот.

Риддл не заметил в её словах фальши, но его всегда раздражало это неприкрытое любопытство, появляющееся из ниоткуда, ведь когда Гермиона смотрела на него таким взглядом, Том, казалось, был готов начать ей уступать. Из-за этого непривычного ощущения собственной слабости, слизеринец решил полностью проигнорировать вопрос и вместо этого задать свой. Он поднялся со своего места, заведя руки за спину и приподняв подбородок, и плавной хищной поступью приблизился к Гермионе.

— А в начале лета? — он подошёл слишком близко, нарушая все границы личного пространства, и, склонив голову набок, продолжил шептать: — Где ты провела начало лета, Гермиона?

Дамблдор стояла, не двигаясь, боясь совершить даже единственное движение. Она завороженно смотрела в глаза Тома, теряясь в них, словно те были густым серым туманом. Впервые, находясь рядом с ним, Гермиона почувствовала себя пугающе необычно: внутри неё кипела кровь; она буквально бурлила в сосудах, поднимаясь к щекам раскаленной лавой, окрашивая их предательским алым цветом, а снаружи её встречал холодный взгляд Риддла, который, казалось, был способен погасить абсолютно любой пожар: от небольшой искры до пламени Преисподней, — всё это в совокупности дало толчок странной реакции, природу которой Дамблдор никак не могла разгадать.

— В Хогвартсе, — ответила она смиренно и едва слышно. — Ты же знаешь, что я не покидаю школу, Том.

От её воинственного настроя ничего не осталось. Одно лишь присутствие Риддла так близко заставило Гермиону принять самый покорный вид. И это её пугало. Всего лишь за год мальчик, который прежде только знакомился с волшебным миром, который с неподдельным интересом и страстью изучал новые предметы, с которым Дамблдор хотела быть рядом, оказывая любую поддержку, стал подавляюще уверенным в себе молодым волшебником, человеком, стремящимся взять под контроль любую ситуацию. Теперь Гермиона ясно осознавала то, что ей больше нечему научить слизеринца. Он не только догнал её в знаниях, но и перегнал в чём-то большем, чему девочка не могла дать точного определения.

— Хорошо, — шептал Риддл, растягивая шипящие звуки так, что Дамблдор на секунду показалось, будто прямо сейчас он разговаривает на парселтанге.

Том, в полной мере почувствовавший удовлетворение, снова выпрямился и отступил назад. И только тогда Гермиона смогла глубоко вздохнуть. Пока слизеринец стоял близко, воздух как будто бы был перекрыт. Дышала ли она вообще? Или забыла, как это делается?

Гермиона продолжала стоять, пораженная новыми ощущениями, а Том тем временем пытался совладать с собой. Риддл был готов громко смеяться, но изо всех сил сдерживал этот порыв. Как он вообще мог потратить такое драгоценное время на то, чтобы всерьёз думать об этих двоих?

Конечно же, Гермиона просто не могла быть в поместье Малфоя. Она никогда не станет общаться с таким идиотом.

Что вообще на него нашло?

Риддл неторопливо собрал вещи и, перекинув сумку через плечо, двинулся в сторону выхода, оставляя девочку позади.

— Кажется, — обернулся Том спустя несколько быстрых шагов, — мы так и не понаблюдали за звёздами.

Счастливая улыбка заиграла на лице Гермионы, и девочка поспешила вслед за слизеринцем, который теперь шёл чуть медленнее.

* * *

1 сентября. 1939 год.

— Гриффиндор!

Угрюмые слизеринцы, скривив губы в нескрываемом омерзении, проследили как первокурсница, легко соскользнув с табурета, быстро пробирается к столу, покрытому броской красно-золотой скатертью, и занимает за ним место.

— В этом году ещё больше грязнокровок, — ядовито цедит Эйвери и продолжает также злобно что-то ворчать в кубок с тыквенным соком.

Том оглядывается по сторонам и отмечает тот заметный факт, что к дому Салазара Слизерина в этом году присоединилось наименьшее число новых студентов. Да и отпрысков чистокровных домов в сравнении с прошлым годом было немного.

Змеиный факультет был самым немногочисленным.

— Моя бабушка сказала, что и позорных сквибов стало рождаться куда больше, — влезла в разговор Вальбурга. — Эти грязнокровки просто отвратительны! Они крадут то, что принадлежит нам по праву — нашу магию!

Том поморщился, но совсем не из-за пылких речей юной Блэк. Виной тому был её скрипучий и неприятный голос, который он сравнивал со старой ржавой дверной петлёй. Но и на этот очевидный недостаток можно было легко закрыть глаза, стоило только вспомнить о происхождении молодой особы.

Будучи родом из богатейшей и древнейшей магической семьи Вальбурга всегда получала то, что хотела. Сверстники никогда не оспаривали её мнение, а старшее поколение держалось с ней подчеркнуто вежливо.

Кажется, собравшиеся за этим столом все до единого разделяли одну и ту же решительную точку зрения: грязнокровки — позор и мусор магического общества, — и Риддл, отчасти, был с ними согласен.

Магглорожденные воспитывались в неволшебных семьях, а потому, в большинстве своём, не представляли ничего выдающегося. Они не были знакомы с этим миром с рождения и просто не понимали магию в полной её мере. Мыслили по-другому. Скучно. Рационально. Даже бестолковый Абраксас, что за прошлый год заглядывал в учебники менее десяти раз, или грубый Эйвери, который видел в магии лишь сильную разрушительную сторону и старался исключительно на уроках по Защите от Тёмных Искусств, были в разы талантливее магглорожденных учеников, пытающихся понять волшебство. Грязнокровкам, как их брезгливо называли за слизеринским столом, не было суждено приблизиться к тому уровню мастерства, который чистокровные волшебники впитывали с молоком матери. И подобное утверждение поражало, атаковывало разум Тома неразрешимыми вопросами: ведь, следуя этому кредо, он — лучший на курсе, быть может, во всей школе, и талантливый настолько, что в столь юном возрасте может творить беспалочковую магию, — просто не мог быть маглорожденным. Риддл был абсолютно уверен в этом, как и прочие слизеринцы, что за лето наверняка несколько раз обсуждали его — такого особенного — со своими родителями и пришли к такому умозаключению, в противном случае рядом с ним бы сейчас были не Малфой, Блэк, Эйвери и Долохов, а пустые места. И вот тут лабиринт его мыслей заканчивался непреодолимым тупиком, имя которому Гермиона. Приёмная дочь Дамблдора, конечно, во многом ему уступала, и тем не менее была более выдающейся, чем большинство его чистокровных однокурсников. Возможно, роль сыграл тот факт, что на воспитание её взял один из сильнейших ныне живущих волшебников, и Гермиона росла, окруженная магией со всех сторон. Но тогда кровь не имела большого значения, и всё дело было в раннем внедрении в волшебный мир? И снова тупик, непрошибаемая стена, ведь сам Том — яркий пример того, что, будучи воспитанным среди магглов, он с непревзойденной легкостью постигает одну магическую науку за другой, и если дело не в наследии и крови, то никаких объяснений больше нет.

Кроме того, Риддлу слишком нравится чувствовать себя особенным, и потому для слизеринца теория «чистоты крови» кажется более заманчивой и правильной. Так, на каждое «грязнокровка», слетающее с тонких и бледных губ Вальбурги, Том чуть заметно морщит нос в отвращении, а на очередное «грязный маггл», что то и дело Фабиан вставляет в разговор, — высокомерно приподнимает уголок губ в пугающей кривой улыбке.

Пир закончился за час до отбоя.

Том, задумавшись, насколько уместно в первый же день бежать в библиотеку и продолжать свои исследования, молча шёл между Эйвери и Долоховым. Он иногда отвлекался на то, как Фабиан что-то возбужденно шептал шагающему правее Абраксасу, а тот лишь кивал с довольной улыбкой на лице. Создавалось впечатление, что Малфой не мог поддержать разговор, хотя особого таланта в болтовне с Эйвери не требовалось. Что ж, Риддл давно заметил эту скользкую особенность в однокурснике: Абраксас просто боялся высказывать свою точку зрения, пока перед ним не было разложено «всех карт». Прагматичный, но всё же трус. Затем Том отвлёкся на Долохова. Русский студент был погружен в собственные мысли и просто молча шёл рядом. Риддла позабавило, как Антонин старался подстроиться под его шаг и, вместе с тем, держаться чуть позади. Кажется, прошлый урок был целиком усвоен.

Они бы ещё долго наслаждались темными и прохладными коридорами замка, по которому успели изрядно соскучиться за время летних каникул, как вдруг наткнулись на одинокого заплутавшего студента. Том присмотрелся к мальчику и узнал в нём Хаффлпаффца с их года. Риддл заранее знал, что ничем хорошим для бедняги эта встреча не закончится.

Низкорослый кучерявый парнишка с пухлыми щеками пугливо дернулся, заметив компанию слизеринцев, а в особенности крайне недоброжелательно-настроенного Эйвери, что уверенной походкой шёл прямо на него. Мальчику не повезло: он был безобидным Хаффлпаффцем, забредшим на змеиную территорию перед самым отбоем, — но самое главное: он был грязнокровкой. Именно поэтому Фабиан, не задумываясь, вытащил свою волшебную палочку.

30 октября. 1939 год.

Была уже глубокая ночь, но несколько толстых свечей, что стояли на письменном столе, всё ещё горели, освещая небольшую часть комнаты. Они наполняли спальню восковым ароматом, который неумолимо клонил в сон, отчего Гермиона была вынуждена опустить одну руку на колено и с силой сжать кожу чуть повыше чашечки. Её взгляд метался между настенными часами и флакончиком зелья Сна-без-Сновидений, так любезно предоставленного Слагхорном в этот нелегкий для неё период ночных кошмаров. Гермиона потянулась к стеклянному пузырьку, схватила его и закинула обратно в выдвижной шкафчик. Дамблдор была абсолютно уверена, что и этой ночью обойдётся без зелья, хоть её помощник сегодня задерживался. Ей до сих пор было трудно поверить, но Том приходил к ней каждую ночь вот уже целую неделю. И она была ему благодарна, ведь впервые за столько лет смогла забыть о страшных снах, что не давали спать и мучили её перед Днём Всех Святых.

Тому, как удивительно бы это не звучало, было достаточно просто оставаться рядом: читать, сидя в кресле, или изучать руны за столом, — и кошмары отступали. Первый раз она задремала, пока наблюдала за тем, как Риддл сосредоточенно просчитывал задание по нумерологии. Это случилось ровно за неделю до Хэллоуина, и Гермиона не сразу поняла, что одна из её безумных ежегодных ночей прошла ну... довольно спокойно. Заметила только потом, когда Том пришёл и следующей ночью, и последующей, а когда сказала ему об этом, то слизеринец лишь безразлично повёл плечами, ни на секунду не отвлекаясь от учебника по Трансфигурации. Тогда Дамблдор поняла ещё одну вещь: слова в случае с Томом были лишними.

Он просто решил делать, а Гермиона просто приняла.

Стоило минутной стрелке начать свой забег на второй час ночи, как в дверь постучали — ровно три раза, — а потом, не дождавшись от хозяйки комнаты никакого ответа, Том уверенно зашёл внутрь.

— Ты поздно, — не оборачиваясь, недовольно пробурчала Гермиона.

— А ты куда-то спешишь?

Но судя по голосу, в котором так явно слышалась отдышка, тем, кто куда-то спешил, был сам Риддл.

На первый взгляд, всё было как обычно, но Дамблдор научилась смотреть на Тома вторым, а то и третьим взглядом. И сейчас, когда она вгляделась получше, то решительно могла заявить, что слизеринец незаметно, но все же нервничал.

Это угадывалось в том, как он искал глазами часы, как вместо того, чтобы занять излюбленное место в кресле или растянуться на кровати, замер на одном месте на несколько коротких секунд, как украдкой несколько раз провел правой рукой по левому боку там, где, как она знала, в кармане лежала волшебная палочка.

— Ты…

Она знала, что стоит только задать ему вопрос, и Том уйдёт. Не потратит на раздумья и десятую долю секунды, а развернется и решительно выйдет прочь, оставив её наедине со всеми ненормальными страхами. Гермиона ни за что не хотела разрывать ту хрупкую даже не нить — едва заметную, но туго натянутую паутину, что появилась между ними спустя столько времени. Дамблдор знала наверняка, что нуждается в Томе куда больше, чем он в ней. Не Риддл же, в конце концов, был пленником собственной комнаты? Слизеринец мог бы проводить эти ночи в своей спальне, факультетской гостиной или в запретной секции библиотеки, куда он часто пробирался тайком. Но Том прямо сейчас стоял тут, в её комнате, потому что ей так было нужно. И Гермиона ценила это.

— …чай?

— Что? — переспросил Риддл, нахмурившись.

— Может, ты хочешь чай?

Том только приподнял бровь в насмешливом удивлении, подошел ближе и облокотился на письменный стол.

— Нет. Ты ведь прекрасно знаешь, как я отношусь к этому ужасному кислому напитку, который ты, мало того, имеешь наглость называть чаем, так ещё и беззастенчиво предлагаешь гостям.

— Настоящий англичанин должен уметь ценить любой чай, — произнесла Дамблдор с долей снобизма, задрав нос и подняв вверх указательный палец.

Было странным, что Том так ничего и не ответил на её выпад. Слизеринец протянул руку к книжной полке и вёл кистью, плавно переходя от левого края к правому, ненадолго замирая у каждого корешка, пока не добрался до того места, где Гермиона хранила любимые фолианты. Дамблдор была уверена, что он в который раз отдаст своё предпочтение «Истории Хогвартса», но Том потянулся к «Мифологии». И подобное тоже было странным.

Когда Риддл уже уселся в своё кресло, то не спешил приниматься за чтение. Выжидал. Гермиона следила за его действиями, не отрывая взгляд, пока любопытный карий и холодный серый не пересеклись.

— О, интересно? — дразнил Том, продолжая смотреть Дамблдор прямо в глаза. — Ты точно должна знать миф, рассказывающий о любопытной Еве, — Гермиона кивнула, а Риддл отложил книгу и наклонился чуть вперед. — Да, разумеется. Все мы делаем этот выбор: окунуться в знания или оставаться наивным дитя. Большинство предпочтут яблоко. Главное потом не пожалеть.

— А что бы выбрал ты?

— Мне незачем выбирать: я не Ева, — просто ответил Том, улыбнувшись чему-то своему. — Но поделюсь секретом. — Он наклонился ещё ближе, и Гермиона неосознанно подалась ему навстречу. — Когда тебя ставят перед выбором — бери всё.

Дамблдор наблюдала, как длинные пальцы Тома пробегают по жесткому переплёту и почти лениво обводят каждую букву в названии книги. Она всё размышляла о сказанном, но не могла найти и тени смысла, хотя все слова были ей совершенно понятны. Гермиона попробовала позвать Тома ещё раз, но слизеринец то ли задремал, то ли крепко над чем-то задумался, поэтому и ничего не ответил.

Риддл снова предпринял попытку без особого удовольствия погрузиться в чтение. Он даже толком не мог себе объяснить, какая фантастическая тварь заставила его из такого огромного выбора книг, выхватить такую ненавистную — во многом благодаря бесконечным рассказам Гермионы — «Мифологию».

Том устал. Он абсолютно точно, совершенно невозможно, нестерпимо, чертовски невыносимо устал. Устал день за днём проводить бесчисленные часы в библиотеке, не находя ответов на мучащие чуть ли не подкожным зудом вопросы, устал улыбаться профессорам, помогать расставлять манекены в классе «ЗоТИ», сортировать ингредиенты для зелий в душной кладовой Слагхорна и разгребать дерьмо за некоторыми недоумками. Особенно разгребать дерьмо. Да, вскоре его упорная работа даст свои «сладкие» плоды, которые Риддл взращивал с таким трудом, и каждое гребанное «устал» будет стоить всех бессонных ночей и головных болей. Уже сейчас он смог здорово подняться в глазах преподавателей, но ещё больше его превознесли слизеринцы.

И эта ночь была ярким тому примером.

Том утопал в мягкости шелковистого бархата, бездумно бегая глазами по написанным строчкам, и снова прокручивал в голове события последних часов. И вот тёплая мягкость под ним сменилась на холодную гладкую жёсткость дорогой кожи, которой была обтянута вся мебель в подземельях, и он будто бы вновь оказался в слизеринской гостиной.

Риддл научился не обращать внимания на Долохова, пока юный русский волшебник всюду следовал за ним, точно был второй тенью. Хоть Тому и не нравилось, что ускользать в ночь по «своим делам» с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее. Антонин был неглуп и многим полезен, только поэтому Риддл позволил ему находиться рядом. Другое дело Дамблдор. Том уже взял от девочки всё, что мог бы иметь, и сейчас общение с ней сводилось к бесполезной трате времени. Но он продолжал приходить к ней каждую ночь, потому что по какой-то странной отвратительной причине помнил, как с покрасневшим от слёз лицом Гермиона рассказывала ему о кошмарах, тех ужасах, что прячутся глубоко в темноте и выползают на поверхность лишь в самые определенные моменты, потому что…

…она мечтает о смерти каждый Хэллоуин.

Так Том трудился над своим эссе, пока другой слизеринец, сидя напротив, занимался ровно тем же. В гостиной кроме них уже никого не было. Он должен был закончить с домашней работой в течение получаса, а потом действовать по заученному сценарию: оставить вещи в своей комнате, выйти из подземелий, добраться до другого крыла огромного замка, наложить на идиотский портрет силенцио и подняться по винтовой лестнице, — быстро и просто.

Всё пошло не так, когда работать над эссе ему оставалось каких-то две несчастных минуты. Со стороны коридора послышался гул быстрых шагов, и в гостиную, то и дело оглядываясь, в спешке ввалились Малфой и Эйвери. Испуганные и бледные, с палочками, зажатыми в подрагивающих руках. Слабые. Они смотрели на него в поиске защиты, как заблудившиеся в кромешной тьме смотрят на единственный источник света. И неважно, что тот их ослепляет.

Том ожидал подобного. Даже не так. Он смиренно выжидал, когда они сами придут к нему. Попросят о помощи. Сладкий манящий плод уже был у него наготове. Оставалось лишь повертеть у них перед носом. Поманить. Предложить. Заставить подойти ещё ближе.

— Т-том, — с трудом скрывая дрожь в голосе, прошептал Абраксас, переминаясь с ноги на ногу. — Т-т-там… М-м-мы…

— Мы хотели только припугнуть, но этот неуклюжий гриффиндорец, — подхватил вышедший вперёд Фабиан, который говорил более разборчиво, — свалился с лестницы и… Что нам теперь делать?

Без колебаний Том протянул им яблоко. И никто не заметил, что плод гнил изнутри.

Коридор за коридором, поворот за поворотом. Они двигались так быстро и бесшумно, как могли только змеи. Эйвери шёл впереди. Показывая дорогу, будто верный пёс на поводке, и нервно оглядывался по сторонам. За ним на расстоянии двух шагов уверенно шагал Риддл, которого откровенно забавляла вся ситуация. Как же сильно страх может изменить человека?! Такой громкий и высокомерный Фабиан точно весь сжался, сгнил под гнётом обстоятельств. Его плечи опустились на целый фут, а чтобы вся эта тяжесть окончательно не впечатала в пол и не размазала по холодному камню, он решил благополучно передать груз ответственности на того, чьи кости были в разы крепче, на того, кто бы выдержал, кто не боялся. Кто был сильнее.

Тому не нужно было оборачиваться, он и без того знал, что ровно на полшага позади шёл Антонин. Улыбающийся Антонин. Предвкушающий веселье. И такой его настрой был для Риддла весьма подходящим. Абраксас тоже не разочаровал: замыкал их шествие с холодной отрешенностью в пустом взгляде. Наследник Малфоев поступил так, как его всю жизнь обучали: тихо просчитал в голове вероятные исходы, выбрав из всех возможных зол меньшее для себя, и теперь с предельно-точной расчетливостью поставил всё на карту с изображением Тома Риддла.

— Надеюсь, у вас хватило сообразительности спрятать бессознательное тело? — поинтересовался Антонин с нотками издевки в голосе. — Или вы решили дать портретам свежую сплетню? Можно и сразу интервью в «Пророк»!

— Мы оттащили его в пустой класс, — огрызнулся Эйвери через плечо.

— О, это тот, что рядом с каморкой завхоза? Уровень вашего интеллекта просто поражает, — русский студент уже откровенно смеялся, пока его не поразил слабое жалящее заклинание.

— Помолчи, — одними губами прошептал Риддл, глазами указывая на тусклый свет, что струился из-под двери в конце коридора.

Добравшись до нужного кабинета, Том сразу обратил внимание на связанного гриффиндорца, что в темноте издалека был больше похож на грязный мешок картошки. Слизеринец не мог сходу предположить, для чего использовался этот класс, но был доволен узнать, что его сокурсники не пренебрегли заглушающими чарами.

Он подошел ближе и снова взглянул на гриффиндорца, сразу узнав в нём магглорожденного студента с третьего года — молодого льва, который сейчас так храбро смотрел прямо ему в глаза.

«Храбро, но глупо, — добавил Том у себя в голове. — Только дурак будет так пыжиться, будучи связанным в тёмном заброшенном кабинете».

— Проклятые слизеринцы! Вы все — тёмные волшебники! Вам так просто это с рук не сойдёт! Немедленно развяжите меня!

«Типичный гриффиндорец, - убедился Том в очередной раз, — смелый, глупый и шумный».

Если бы на комнату не было наложено заклинание тишины, то сюда бы давно сбежалась добрая половина школы. Не обращая внимание на громкие речи и проклятья, что раскаленной лавой извергались из разбитых губ магглорожденного паренька, Риддл оценивал степень нанесенных гриффиндорцу повреждений. Их было не так много: синяк на скуле, порванная одежда, расцарапанные до локтей руки и самое страшное — неестественно вывернутая щиколотка правой ноги, которая точно была сломана. Но Абраксас и Эйвери слишком нервничали, а значит было здесь что-то достойное большего интереса, чем такие незначительные следы насилия. И только тогда, когда Том, наклонившись, обратил внимание на подрагивающие конечности гриффиндорца, а потом снова взглянул в глаза, зрачки которых были крошечными, как песчинки, и метались из стороны в сторону, не имея возможности сфокусироваться, он всё понял.

— Ты соврал мне, Фабиан, — произнёс Том, резко выпрямившись. — Не так ли?

Он и не нуждался в подтверждении своих догадок. То, как Эйвери спрятал взгляд, а Малфой схватился за волосы, отшатнулся к стене и сполз по ней на пол, протяжно воя, было красноречивее любых ненужных признаний. Риддл усмехнулся.

— Взгляни, Антонин.

Том отошёл в сторону, позволяя Долохову встать на его место и осмотреть притихшего гриффиндорца. Русскому студенту, выросшему в семье потомственных тёмных магов, понадобилось и того меньше времени, чтобы узнать такое известное в определенных кругах заклинание.

— Что скажешь? Падал ли этот юный волшебник с лестницы?

Антонин ответил не сразу. На его лице проскользнуло несколько быстрых, сменяющих друг друга эмоций: неверие, сомнение, осознание, — а потом он запустил одну руку в короткие волнистые волосы, убирая их с высокого лба и запрокидывая голову назад, вторую же выбросил вбок, оттопырив большой палец, и громко рассмеялся.

— Том, после такого мы можем называть их глубокоуважаемые недоумки?

Долохов продолжил бессовестно хохотать, а Риддл, как последний, кто ещё был способен трезво мыслить, старался как можно более разумно подойти к решению проблемы.

— Какая чушь! Я не падал с лестницы! Эй, Эйвери, я всё расскажу профессорам и директору! — вновь подал голос гриффиндорец. — Подождите, и все узнают с какой лёгкостью многоуважаемые отпрыски чистокровных семей используют…

— Силенцио! — прорычал Том, заставляя третьекурсника замолчать, главным образом из-за того, что лишний шум слишком отвлекал, когда слизеринец пытался настроиться на нужные мысли. — Расскажешь? — вызывающе поинтересовался Риддл, отодвинув Долохова в сторону и встав напротив бедняги. — Подумай ещё раз, но не торопись. У нас есть всё время в мире. Ну как? Всё ещё хочешь рассказать?

Ответом был решительный злой блеск в глазах, за которым последовала жалкая потуга дернуть ногой, чтобы хоть как-то достать до слизеринца. И если бы не это, Том мог бы поступить гуманнее. Мог бы, но не стал.

— Фабиан, ты хочешь стать самым юным обитателем Азкабана? — строго спросил Том, повернувшись к «глубокоуважаемым недоумкам». — А ты, Абраксас, решил составить ему весёлую компанию?

— Я н-ничего…

— Не то место, не то время, — пожал плечами Риддл. — Кто станет слушать? А пресса раздует такой грандиозный скандал.

Наследник рода Малфоев сжался и, кажется, был готов зарыдать. Он посмотрел на Фабиана в поиске поддержки, но тот дрожал как лист на ветру, готовый в любой момент оторваться от земли и улететь прямо в больничное крыло, из-за риска вот-вот грохнуться в обморок.

— Эй, Фабиан, у тебя есть идеи? — Том подошёл к застывшему на месте однокурснику и указал на гриффиндорца. — Это сейчас он молчит, но потом явно не будет.

После этих слов Эйвери как по щелчку сорвался с места и крепко схватил Тома за руку.

— Помоги! Ты же знаешь выход, да? Помоги нам, Том!

Риддл оттолкнул Фабиана, выдернув кисть из влажных от нервного пота пальцев. Он грубо дернул Эйвери на себя за лацканы пиджака, из-за чего дорогая ткань сразу же предупреждающе затрещала, и угрожающе зашептал:

— Когда играют с непростительными, то жертв обычно принято не оставлять в живых. Они, как правило, не прощают таких проклятий.

— Том, — губы Эйвери тряслись так сильно, что он едва мог складывать ими слова, — ты же не…

— Сегодня не моя партия. — Он отшвырнул от себя однокурсника, искренне наслаждаясь страхом, который тот испытывал.

И только Фабиан немного пришёл в себя, а где-то позади него раздался чуть различимый выдох Абраксаса, как хищная улыбка прокралась на черты лица Риддла. Кажется, он наконец принял решение и тихо позвал:

— Антонин.

Долохов не заставил себя ждать и стремительно шагнул вперед. Если до этого Абраксас и Фабиан тряслись и дрожали из-за кикоза, в котором имели неосторожность оказаться, то теперь ужас на них наводил один только вид двух слизеринцев, стоявших по обе стороны от несчастного третьекурсника. И даже в тусклом свете луны, что с трудом пробивался сквозь мутное оконное стекло, можно было различить, насколько одинаково жестоко они улыбались.

— Абраксас, где его палочка? — властно спросил Том, и Малфой тут же протянул ему требуемый предмет.

Риддл медленно покрутил между пальцами грубую древесину, сосредоточено её рассматривая, и, не найдя того, что могло бы дольше удержать его внимание, передал волшебную палочку Антонину.

— Кажется, у нашего нового друга большие проблемы с памятью, — только и сказал Риддл, когда пальцы Долохова твёрдо обернулись вокруг дерева.

Секунду. Всего секунду Антонин помедлил. Его синие глаза метнулись к побледневшему гриффиндорцу, который в один короткий миг перестал быть таким шумным, но потом он снова взглянул на палочку в своей руке и направил её острый конец на грязнокровку.

— Эй, Том, — Долохов то ли открыто забавлялся, то ли тянул время до неизбежного. — Я никогда раньше не использовал заклинание забвения, — произнёс он наигранно печально, скривив губы в притворной жалости и не сводя глаз с третьекурсника. — Понимаешь? Вдруг что-то пойдёт не так…

— Тем лучше.

Холодно. Он произнёс это так резко, злобно и холодно, что температура в комнате определенно упала на несколько градусов. Или всё дело в магии? Может быть, это она была такой злой и холодной? Но это уже не имело значения. Как только Том сказал своё слово, с губ Антонина сорвалось заклятье забвения, а с палочки, которую он держал — ослепляющий и неконтролируемый белый свет, который с силой ударил гриффиндорца в грудь. Третьекурсник хотел было дернуться и уйти в сторону от магического луча, но всё произошло слишком быстро.

Вспышка. Мальчишку с глухим звуком впечатало в стену, а после он бессознательно повалился на бок. Конечно же, у Долохова не было ни достаточных знаний, ни большого опыта, чтобы безошибочно сотворить Обливиэйт. Как раз то, на что и рассчитывал Риддл. Он предположил, что в больнице Святого Мунго, наверняка, найдется одно свободное место для безумного студента, который решил попрактиковаться в чарах забвения после отбоя. А если и нет, то кому какая разница, что станет с каким-то магглорожденным?

И уже на следующий день Риддл убедиться, насколько точным было его предположение: их честолюбивый директор Армандо Диппет не допустит скандала вокруг Хогвартса, а министерство, стоя на пороге войны, не позволит зародиться даже малейшим общественным волнениям. Что до родителей-магглов, то с ними потупят в соответствии со «Статутом о секретности» и подвергнут тому же самому заклятию, которое только что испытал на себе их ребёнок. Тома полностью устраивал такой сценарий.

Антонин подошёл к гриффиндорцу и легко пнул его ногой, на что тот мгновенно отреагировал:

— Кто вы? — спросил мальчик в красно-золотом галстуке и с глупой улыбкой. — А кто я? Ой, что за красивая девочка? — воскликнул он, указывая за спину Антонину, отчего Абраксас, к которому и обращался гриффиндорец, весь скривился, как если бы ему в рот налили лимонного сока, и побледнел.

— Кажется, получилось, — неуверенно пробормотал Антонин, обращаясь к Тому.

— Да. — Риддл достал свою палочку. — Ступерфай!

Малфой и Эйвери, переглянувшись между собой, наконец подошли ближе к оглушенному гриффиндорцу.

— Том, а ты уверен, что это сработает?

Риддл не ответил. Он выхватил из рук Антонина чужую палочку и надломил так, чтобы по концу пошла трещина, а потом вложил её в руку гриффиндорца.

— Он практиковал обливиэйт с неисправной палочкой, — произнёс Том так убедительно, что слизеринцы готовы были принять его слова за правду. — Это, — указал он одними глазами на неподвижное тело, — несчастный случай. Возвращайтесь в общежитие.

— А ты, Том?

— Том?..

— Том! — Риддл резко открыл глаза и действительно был удивлен увидеть перед собой не глупую физиономию Малфоя, а обеспокоенное лицо Гермионы.

Он снова заснул в её присутствии. С этой привычкой определенно нужно было что-то делать.

— В чём дело, Гермиона?

— В чём? Ты выглядишь странно. Что-то случилось? — Гермиона отступила от него на шаг, позволяя подняться.

Риддл встал с кресла и тут же поморщился от боли в мышцах. Он повел плечами, разминая затекшие конечности, и с нескрываемым удовольствием до хруста в позвонках потянул шею. Его взгляд метнулся в сторону часов, на стекле которых играли блики от почти догоревшей свечи. И Риддл был уверен, что Гермиона не оторвалась бы от книги, если бы свет не стал таким тусклым и не напрягал бы зрение до полопавшихся сосудов. Том тяжело вздохнул: в три часа ночи пробираться в гостиную не было хорошей идеей. Обычно, он возвращался в подземелья в два.

Дамблдор заметила его беспокойство и быстро предложила:

— Ты можешь остаться. — Том взглянул сначала на неё, а потом, скривившись, посмотрел на кресло и задумался. — Нет-нет, — поняла его мысли Гермиона. — Кровать довольно большая, поэтому… я думаю, проблем не будет.

Дамблдор неловко опустила взгляд, но потом, будто собравшись с духом, взяла Тома за руку и потянула в сторону кровати.

— Давай-давай, — подбадривала она скорее себя, чем слизеринца, который оставался абсолютно невозмутимым. — Скоро уже начнутся занятия, тебе надо поспать.

— Гермиона, — Том попытался было возразить, но попытка, как он сам признал, была довольно жалкой. Риддл и не заметил, как его толкнули на кровать: головой точно на подушку. — Гермиона!

От резкого тона Дамблдор прекратила все действия и, замерев с протянутыми руками, тупо уставилась на слизеринца, который мысленно присудил своему дому пять очков, ведь наконец-то был услышан.

— Подожди, — сказал он уже более спокойно. — Или ты собираешь меня раздеть? — добавил Риддл, с привычной насмешливостью приподняв бровь.

Гермиона с испугом отдернула руки и вспыхнула.

— Конечно же, нет, — взвизгнула девочка, отскочив от него на шаг, и рассержено взглянула на Тома, который теперь, почувствовав контроль над ситуацией, вальяжно растянулся на кровати и не скрывал торжествующей улыбки. — Том Марволо Риддл, убери это выражение со своего лица!

— Брось, Гермиона. — Он провёл рукой по чёрным как сама ночь волосам, сломав идеальный пробор и зачесав их назад, и спросил с наигранной наивностью. — Серьёзно, кто ложиться спать в одежде?

Том с удовольствием наблюдал, как гневный красный румянец Дамблдор теперь покрывает шею, как она тяжело дышит, уперев руки в бока, вот-вот готовая разразиться яростной тирадой. Да, видеть Гермиону в бешенстве было почти так же хорошо, как наблюдать за её слезами. А, может быть, даже и лучше. Но время, и правда, было уже позднее.

— Ложись спать, — бросил Том перед тем, как достал палочку и потушил свет.

— Нет, ты не можешь просто…

Риддл не дал ей закончить. Он приподнялся на локтях, поймал в темноте её руку и сильным рывком затащил на кровать, перебросив через себя на соседнее место.

— Спи, Гермиона. Я убрал с лица это выражение.

Том мог слышать, как Дамблдор возиться рядом, пытаясь вытащить из-под себя одеяло, а потом заворачивается в него точно гусеница в кокон. Она покрывается с головой, оставляя у лица небольшое отверстие, чтобы свободно дышать. Том знает это, ведь уже несколько ночей наблюдал за этим своеобразным ритуалом, и он готов поспорить, что именно из-за подобной привычки её волосы всегда имеют такой… объём.

— Откуда мне знать, — пробурчала Гермиона из своего укрытия. — Ведь ты сейчас откровенно веселишься!

— Но ведь ты этого не видишь, а значит, я выполнил твою нелепую просьбу, — просто ответил Том, перевернувшись набок.

Наконец, Риддл дождался момента, когда дыхание лежащей рядом Гермионы выровнялось, а сама она перестала ворочаться и задремала. Он как можно тише, чтобы не потревожить хрупкий сон, достал волшебную палочку и зашептал заклинание, на которое наткнулся в запретной секции библиотеки. Том до конца не понимал, почему Дамблдор была настолько против тех знаний, что скрывали в себе хранившиеся там книги, и считал такое её поведение — ни с чем не соизмеримой глупостью. Но Гермиона настойчиво отказывалась признавать пользу запретного и даже без всяких убедительных доводов считала фолианты опасными, поэтому слизеринец, устав от всех их бессмысленных и ни к чему не приводящих споров, решил просто смолчать о причине, по которой Дамблдор вот уже несколько ночей не страдала от кошмаров. Конечно, он и сам не был бы в восторге, если кто-нибудь хотя бы подумал о возможности использовать на нём заклинание, позволяющее контролировать сознание, пусть и такое жалкое, что работало исключительно тогда, когда человек спит. А уж Гермиона так вообще приравнивала подобное волшебство к тёмной магии. И пусть оно даже отдаленно не было Империусом, Дамблдор бы его точно не простила.

Том ещё раз взглянул на беззаботно спящую девочку, прежде чем повалиться на мягкие подушки и задремать.

Это, без сомнения, могло быть очередное восхитительное утро, которое Дамблдор бодро встретила после крепкого, несомненно, здорового сна. Могло бы быть, да. Вот только по пробуждению Гермиону ожидал вид весьма рассерженного Альбуса, совсем не склонного к мирным переговорам. Вообще к любым переговорам.

Старший волшебник не сводил жесткого взгляда с Тома, который также уже не спал, и они вели какую-то свою напряженную и бессловесную борьбу, не принимая в неё посторонних. У Дамблдора уже заметно дёргалась скула, а Том пусть и сидел с пустым лицом, но отчего-то казался слишком самодовольным.

— Альбус, — позвала Гермиона, решив привлечь немного внимания, но не успела больше ничего сказать, как её грубо прервали.

— Я воспитывал тебя совершенно не так, — Дамблдор одарил девочку таким же колючим взглядом, как и соседа по кровати, а потом снова переключил внимание на слизеринца. — Что, как думаешь, ты делаешь? А вы, мистер, Риддл? Сегодня ночью произошёл один весьма неприятный и ужасный инцидент. Весь профессорский состав стоит на ногах. Так расскажите мне, по какой веской причине вы находитесь вне своего общежития?

— Профессор Дамблдор, сэр, совершенно точно могу заверить вас: что бы ни произошло, я не имею к этому абсолютно никакого отношения, — ответил Том уверенно и даже не моргнув.

Их взгляды в очередной раз схлестнулись в немом противостоянии, и Том почувствовал его присутствие в голове. Также как и ранее, ещё в приюте, но тогда мальчик не знал, что это такое. Небольшая рябь, зуд в голове, если хотите с чем-то сравнить, проходящий по краю мыслей, кромке воспоминаний, вызывающий в памяти нужные образы — так ощущалась легилименция или, другими словами, вполне законный в волшебном мире способ вскрыть вашу черепно-мозговую коробку и вытащить наружу любую известную вам информацию. О, он успел с присущей ему жадностью к знаниям изучить теоретическую сторону этой способности магов проникать в сознание другого человека, а также единственный известный метод защиты от неё — оклюменцию. Однако Риддлу всё ещё крайне недоставало практики. Но сейчас на карту было поставлено слишком много. Ситуация, которая не предоставляла выбора. Всё или ничего.

Том полностью сконцентрировался на времени, которое он провёл с Гермионой. Вспоминал их бессмысленные разговоры, выуживал из памяти картины того, как сидит в кресле и читает. И всё бы пошло хорошо, если бы не дурацкие часы, на которые он этой ночью так часто обращал внимание. Профессор ясно смог разглядеть время: стрелки так отчаянно спешащие к цифре три.

Чёрт, этого чрезвычайно мало для безупречного алиби на всю ночь.

— Мистер Риддл, позвольте мне взглянуть на вашу палочку. — Старший волшебник протянул руку во властном жесте и медленно кивнул, требуя тисовое древко.

Риддл заколебался. Слизеринец явно не ожидал подобного. На секунду время в комнате словно остановилось, а острый разум Тома отчаянно пытался найти выход. Он без остановки всё перебирал и перебирал возможные варианты спасения, но ничего подходящего так и не пришло в голову. Риддл поднимался с кровати так медленно, будто пролежал на ней парализованный не меньше года, а теперь, ведомый одним лишь чудом, вдруг заново учился ходить. Казалось, это конец. Том прекрасно знал, что по одной лишь волшебной палочке можно легко вычислить последние магические действия, совершаемые её владельцем. Нет, профессор Дамблдор определенно не нашел бы ничего, что можно было связать с произошедшим… несчастным случаем, но чёрт знает на какие мысли его может навести заклинание, вычитанное в запретной секции и используемое второкурсником. Его вышвырнут из Хогвартса вон?

Том уже нащупал древко в кармане и крепко сжал через ткань одежды. Риддл опустил одну ногу на пол и уже был готов спустить вторую, как горячая — он и подумать не мог, что сам так похолодел — ладонь схватила его за предплечье.

— Что происходит, Альбус? — требовательно спросила Гермиона, устав от того, что её присутствие предпочли игнорировать. — Ты в чём-то обвиняешь Тома?

Альбус строго посмотрел на девочку, призывая не вмешиваться. Но в шоколадных глазах встретил решительное сопротивление и готовность обороняться.

— Ни в коем случае, дорогая, — сказал он с вежливой улыбкой. — Но в интересах Тома предоставить доказательства своей невиновности, чтобы своевременно разрешить любые недоразумения. Так, мистер Риддл?

Том было дернулся вперёд, но Гермиона сильнее сжала запястье. Он перевёл на неё растерянный взгляд, но девочка совсем не смотрела в его сторону. Она вся напряглась, выпрямила и без того ровную спину и свела брови на переносице. Всем своим видом Дамблдор напоминала ощетинившегося зверька, и Том шокировано замер, когда понял: Гермиона решила защитить его.

— Требовать палочку вот так вот: без каких-либо прямых доказательств вины, — ужасное оскорбление для волшебника. У тебя нет причин, чтобы так унижать Тома, — произнесла она с пылкостью.

Теперь уже оба Дамблдора вели немую борьбу взглядами. Гермиона ещё никогда так открыто не противостояла Альбусу. Она прекрасно понимала, что поступает неправильно, вмешиваясь в дела школы, которые её не касаются, но просто не могла не помочь Тому. Не после того, как он всю неделю спасал её от ночных кошмаров.

— Том был со мной всё время после отбоя, — легко соврала она. — Мне жаль, что я не сказала тебе, но он навещал меня каждый день в течение недели. Том помог мне справиться с… бессонницей.

Взгляд старшего волшебника несколько оттаял, и в глазах мелькнула вспышка понимания.

— Ты можешь спросить мистера Фури, — быстро продолжила Гермиона. — Он знает, что мистер Риддл, обычно, приходит ко мне, дожидается, пока я усну, а потом возвращается в общежитие. Просто за неделю Том сильно вымотался и в этот раз заснул прямо в кресле. Было слишком поздно бродить по коридорам, и я предложила ему остаться, — закончила она, застенчиво опустив глаза, и снова повторила. — Мне, правда, очень, очень жаль, что я умолчала об этом.

Её взгляд задержался на руках, и она поспешно отпустила запястье мальчика, смущенно заметив на его бледной коже красные следы от сильной хватки. Том сразу же отдернул руку, поднялся с кровати и посмотрел на Гермиону нечитаемым взглядом.

Он совершенно её не понимал.

Зачем она солгала? Какая ей была выгода?

Лёгкий кашель Дамблдора прервал его размышления. Кажется, произошло настоящее чудо, и профессор заметно смягчился. По крайней мере Том был уверен, что Дамблдор не вызовет отряд авроров по его душу.

— Очень хорошо, что все недоразумения разрешились, — произнёс волшебник с вежливой улыбкой. — Однако, Гермиона, юной леди не стоит так беспечно приглашать в свою комнату посторонних. — Девочка собиралась было что-то горячо возразить, но быстро передумала. Ей совсем не хотелось снова спорить с Альбусом. Не тогда, когда они, казалось, притупили острые углы. — Думаю мистеру Риддлу стоит поспешить на занятия, если, конечно, он уже достаточно отдохнул.

Том не сказал ни слова. Только отрывисто кивнул и вышел из комнаты, оставив обоих Дамблдоров наедине.

— Гермиона, — глубоко вздохнул Альбус, подходя ближе к кровати, на которой сидела девочка. — Я понимаю, что Том твой друг, и ты защищаешь его, — сказал он спокойным, поучительным тоном. — Но порой чувства ослепляют нас, и мы не замечаем очевидного. — Гермиона задумчиво нахмурилась и не заметила, как ей на голову опустилась тяжелая рука. — И я могу быть слепцом, но верю тебе.

Глаза цвета спелого мёда расширились и заблестели. Из их уголков скатилось несколько горьких слезинок, и чтобы Альбус этого не заметил, Гермиона резко развернулась к нему, крепко обняла и спрятала лицо складках мантии.

Они просидели так несколько минут, прежде чем девочка успокоилась и слегка отодвинулась. Рука Альбуса, которая успокаивающе гладила её по волосам, мягко выскользнула из непослушных кудрей.

— Завтра ты не выйдешь из своей комнаты, — категорично заявил старший Дамблдор, встретив негодование в шоколадных глазах. — Сейчас опасно бродить по коридорам в одиночку, дорогая. Я очень хочу, чтобы завтрашний праздник прошёл без каких-либо происшествий. И мне будет значительно проще, если я буду уверен, что ты в безопасности в своей спальне.

Гермиона неловко заерзала и спрятала взгляд.

— Ты меня поняла?

Альбус дождался кивка как подтверждение того, что был услышан. Он в последний раз провёл рукой по диким волосам Гермионы, убирая их с глаз, а потом оставил короткий поцелуй на пушистой макушке и ушёл.

Девочка обессилено рухнула на подушки. Ей было плохо. Противно от того, что обманула самого близкого человека. Целый день Гермиона не вставала с кровати и тихо плакала.

* * *

31 октября. 1939 год.

Она снова была в той комнате: тёмной, сырой и вонючей. Гермиона столько раз видела перед собой эту картину, что, сидя там, на холодном полу около жесткой шершавой стены, знала наверняка, что спит. Только вот знание это совсем не успокаивало. Девочка была в ужасе, ведь попала в свой самый страшный кошмар. И даже если декорации не изменились, Гермиона ощутила пожирающий животный страх, потому что за скрипом двери, доносившимся откуда-то сверху, до неё добрался холодный порыв ветра, который она почувствовала кожей.

Слишком реально.

Дамблдор попыталась встать, но грубые цепи обожгли запястья и горло. Она услышала шаги и почувствовала, как сильно забилось сердце.

В панике Гермиона осознала, что чего-то ждёт. Шаги становились ближе, а в голове она вела сознательный отсчёт. Гермиона знала, что была в подвале. Дверь протяжно скрипнула, разрезая всепоглощающую тьму узкой полоской света. Она пробежала по небольшой деревянной лестнице, дощатому полу, покрытому бурыми пятнами грязной засохшей крови, и остановилась на левой части лица пленницы, но не ослепила.

Конечно же, нет. Ведь та сумасшедшая сука вырвала твой глаз.

В комнату зашёл человек, и Гермиона наконец поняла, чего так ждала.

Женщина с буйными черными и грязными как сажа волосами медленно спускалась к ней. Дамблдор закрыла единственный глаз и прислушалась. Шаг. Ещё один. Четыре ступени, а вот пятая… И кривой скрип гнилых досок заполняет пространство. Женщина раздраженно щелкает языком и достает волшебную палочку.

— Ещё не сдохла? — удивляется она. — А, Гермиона Грейнджер? Грязнокровная подружка Поттера! Круцио!

Боль растекается по изнеможенным мышцам и заставляет дрожать раздробленные кости. Гермиона кричит и знает, что ад только начинается.

Через какое-то время заклинание прекращается, и пытка выходит на новый уровень. Женщина, в чьих глазах через край плещется безумие, достает фамильный кинжал гоблинской работы, раны от которого не затягиваются неделями. Она режет её. Не стесняясь. Везде: руки, лицо, грудь. Как мясник разделывает измученное тело с нескрываемым удовольствием и весельем. Каждый кусок плоти уже не горит в агонии — он и есть сама боль. Единственный глаз до сих пор закрыт. Счёт в голове давно сбился. Но Гермиона прислушивается и снова ждёт тот самый скрип — звук начала и конца. Гребанный эффект Уробороса. А когда слышит его через всю боль, то еле-еле приоткрывает правый глаз и проваливается во тьму.

Темнота манит, обволакивает и успокаивает нескончаемое жжение ран. Она утопает в ней, давно готовая навсегда уснуть вечным сном.

Сон. Это только сон.

Гермиона со стоном приваливается к холодной стене, прижимая колени к груди и раскачивается.

— Дурацкий сон. Дайте мне проснуться. — Ей хочется проорать, но горло содрано, и у неё едва ли получается хрипло шептать. — Почему я не могу? Почему не проснусь? — Наконец-то Гермиона находит в себе силы и кричит в черноту. — ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ПРОСНУТЬСЯ?!

Вдруг за спиной появляются руки. Они обхватывают её: одна под грудью, а другая за шею. Гермиона не видит, но чувствует на них грубые царапающиеся рубцы. Кто-то прижимается к ней со спины близко-близко, а потом это нечто начинает раскачиваться вместе с ней. Гермиону сжимают, сдавливают, пока её сердце не успокаивается, кажется, даже останавливается на пару мгновений и — о, ужас! — снова начинает биться ровно против её воли, её желания. Но кого вообще волнует, чего хочет поганая грязнокровка? А потом она чувствует след сухих потрескавшихся губ на ушной раковине, чужое ледяное дыхание и слышит хриплый, но отчетливый шёпот:

— Потому что это не сон.

Гермиона замирает, и нечто за спиной тоже прекращает их раскачивать. Девочка чувствует, как по лицу, смешиваясь со свежей кровью, текут слезы. Тёмная сущность молчит. Просто обнимает. И если бы не нечто, Гермиона бы давно была в царстве мёртвых. И за это она так ненавидит гребанную смерть!

— Кто ты? — не выдерживает Дамблдор и оборачивается, но видит за спиной только шершавую потрескавшеюся стену, а потом слышит скрип ступени и резко поворачивается.

— Какого хрена ты ещё жива? — кричит безумная женщина, подлетая к Гермионе и хватая ту за волосы. — Что ж, поиграем, грязнокровная подружка Поттера! — Беллатриса — Гермиона наконец вспоминает имя сумасшедшей — запрокидывает голову назад и громко хохочет.

И не сон повторяется.

Гермиона просыпается от того, что кто-то совсем не нежно и настойчиво трясет её за плечи. Девочка пугается, когда глаза сначала не видят, а зрение пляшет разноцветными кругами, но потом взгляд фокусируется на обеспокоенном зельеваре.

— Гермиона, девочка моя, — Гораций приподнимает Дамблдор и помогает сесть. — Вот так, спокойнее. — Он заботливо протягивает ей стакан воды, и Гермиона с жадностью выпивает его целиком.

— Спасибо.

— Ну-ну, дорогая, сегодня просто не твой день. Кошмары на День Всех Святых, а? — Слагхорн сразу же заметно расслабляется, когда Гермиона приходит в себя. — А у меня для тебя кое-что есть, — подмигнув, зельевар лезет в карман праздничной тёмно-зеленой мантии, украшенной серебряными нитями, и достает небольшую фляжку, внутри которой слышится всплеск жидкости каждый раз, когда профессор наклоняет её. — Вторая часть подарка на день рождения. Пусть и с опозданием.

Гермиона машинально тянется к сосуду обеими руками, и Гораций с весельем в глазах легко его ей отдает.

— Огромное спасибо, профессор! — Гермиона порывисто обнимает зельевара, пока тот смеется, а потом пристально рассматривает красивую блестящую фляжку.

Она отвинчивает крышку, подносит сосуд к носу и морщится.

— Да, запах слегка резковат. — Гораций бросает короткий взгляд на часы, а потом в ужасе вскакивает на ноги. — Мерлин, почти опоздал!

С улыбкой Гермиона наблюдает за неуклюжестью профессора и старательно прячет её, когда Гораций оборачивается, стоя уже в дверях.

— Я взял на себя смелость добавить последний ингредиент. — Гермиона удивилась и с интересом приподняла бровь. — Гриффиндорка с первого курса, — пояснил зельевар. — И запомни, Гермиона, — он указал на фляжку в её руках. — Через каждый час. Ах, да, — Слагхорн достаёт из кармана небольшую коробочку, которая на глазах, подпрыгивая воздухе, увеличивается в размерах, а потом летит прямо девочке в руки. — Твоя форма на сегодня. Весёлого Хэллоуина, дорогая!

Дамблдор проводила Горация благодарным взглядом, а потом повернулась к часам. Подумать только, она проспала весь день. Через двадцать минут должен начаться праздничный пир, поэтому ей необходимо поторопиться.

Она раскрыла коробку и достала из неё школьную мантию и красно-золотой галстук. В который раз мысленно поблагодарив зельевара, Гермиона быстро отыскала в шкафу обыкновенную белую рубашку и длинную юбку из мягкой шерсти. При помощи магии она легко справилась с галстуком, а потом накинула на плечи мантию, схватила фляжку и вышла в коридор.

Она с опаской поглядывала на портрет мистера Фури, но ученый, как обычно, был увлечен собственными научными трудами. Без колебаний Гермиона подняла палочку и наложила Конфундус. Мужчина на портрете неподвижно застыл, выронив из рук монокль. Заклинание вышло сильнее, чем она бы хотела. Но Дамблдор была уверена, что к завтрашнему дню мистер Фури оклемается, поэтому поспешила проскочить мимо портрета и свернуть на винтовую лестницу.

Она пожалела о своей затее сразу же, как только сделала первый глоток из серебряной фляги. Её внутренности скрутило, словно кто-то плёл из них тугую косу, и по всему телу распространилось сильное жжение. Точно ли оборотное зелье работало так? Вдруг она где-то допустила ошибку? Гермиону скрючило пополам, и она из последних сил крепко схватилась за перила, чтобы не упасть кубарем вниз с крутых ступенек. Ей показалось, что кожа забурлила, как только что согретый кипяток, а потом начала плавиться, словно горячий воск. Затем неприятные ощущения немного отступили, и прямо на глазах руки стали чуть пухлее, а волосы — теперь гладкие и блестящие — окрасились в золотистый цвет и стали заметно короче. Когда мучительные преобразования её тела закончились, Гермиона, тяжело дыша, вышла в коридор. Отыскав ближайший туалет, она забежала в него и бросилась к зеркалу.

— Невероятно. — В шоке прошептала Дамблдор, разглядывая чистую, светлую кожу и зелёные глаза в отражении.

Её щеки все ещё горели, поэтому она наклонилась к одному из умывальников и открыла кран с холодной водой. Гермионе удалось сбить жар с лица, и от этого заметно полегчало. Она потянулась к вентилю, чтобы выключить воду, и её внимание привлекли изображенные на кранах и раковине маленькие змейки.

— Эй, что ты здесь делаешь?! — Дамблдор тут же выпрямилась, явно застигнутая врасплох ещё одним посетителем туалета. Она обернулась и увидела маленькую девочку с двумя перекошенными хвостиками, в очках и опухшими красными глазами. — Уходи отсюда! Это моё место! Или мне позвать старосту девочек? Она точно разозлиться, если узнает, что кто-то с её факультета нарушает правила!

Гермиона совсем не понимала, чем была вызвана такая истерика со стороны заплаканной девочки, но ей абсолютно точно стоило избегать встречи со старостой. Так Дамблдор молниеносно выскочила из туалета, не желая говорить крикливой и крайне неприятной маленькой студентке ни слова.

Гермиона спустилась на первый этаж. Она аккуратно прокралась мимо прикрытых дверей Большого зала, где проходил шумный пир, преодолела несколько коридоров и большую парадную лестницу в холле и выбежала во двор.

Да, Альбус запретил ей сегодня бродить по замку. Но он ничего не сказал о Хогсмиде. Гермиона догадывалась, что главные ворота будут закрыты. Однако Дамблдор знала, что на тропинку, ведущую к Хогсмиду, легко можно выйти, пройдя вдоль кромки Запретного леса. Это была не самая лучшая её идея, но отступать было слишком поздно.

Гермионе определенно не хотелось находится в собственной комнате. Она слишком боялась заснуть. Кто знает, сколько бы ещё её мучил тот кошмар, если бы не пришёл Слагхорн? Чёрт, да она теперь и не знала, кошмар ли это! В её голове всё ещё звучал охрипший голос того существа, твердивший, что это не сон.

Девочку испугал пронзительный птичий крик. Гермиона схватилась за цепочку на шее, готовая в любой момент повернуть золотой кулон семь раз, чтобы переместиться к школьным воротам. Она подняла голову, оглядываясь по сторонам, и заметила на высокой ветке яркое красно-оранжевое пятно.

— Фоукс! — позвала Дамблдор, и птица ответила ей ещё одним оглушительным криком. — Привет, красавец! Тебя послал Альбус?

Феникс спорхнул на ветку пониже, взъерошил перья и демонстративно отвернулся.

— Что ж, определенно нет. Решил присмотреть за мной?

Гермиона почувствовала себя не самым умным человеком. Она забрела в лес поздним вечером и беззаботно вела чуть ли не светскую беседу с пернатым другом.

Фоукс редко оставлял Альбуса и всегда находился рядом с ним. Было странным, что феникс последовал за Гермионой. Однако Фоукс был непредсказуемым. Гермиона задумчиво разглядывала величественную птицу, которая, казалось, неодобрительно смотрела в ответ. Девочка хотела продолжить путь, но стоило сделать шаг, как Фоукс снова крикнул.

— Что? — раздраженно спросила Гермиона.

Феникс расправил широкие крылья и полетел в противоположное направление от того, куда она собиралась пойти. Он снова сел на высокую ветку и выжидательно посмотрел на Дамблдор.

— Ой, точно, спасибо. Чуть не ушла в глубь леса, а?

Если бы птицы умели закатывать глаза, то Гермиона была уверена, что Фоукс сейчас обязательно бы это сделал. Дамблдор развернулась, нечаянно споткнувшись о торчащий из земли толстый корень. Феникс захлопал крыльями, но быстро замолчал, когда Гермиона злобно на него зыркнула.

— Бессовестная птица, — пробормотала она себе под нос. — Мерлин, он — что? — только что смеялся надо мной?

Очередной крик заставил Гермиону поторопиться. Она вздрогнула от прохладного осеннего ветерка, достала волшебную палочку, чтобы наложить согревающие чары, а потом решительно двинулась за бессовестным, но очень сообразительным фениксом в сторону деревни.

Примечания:

Поздравляю всех тех, кто учится, с началом нового учебного года!

Когда Гермиона добралась до окраины деревни, на улице уже заметно стемнело. Она никогда не бывала в этой части Хогсмида, расположенной в стороне от главной дороги. Домов здесь было немного, а те, что встречались на пути, находились довольно далеко друг от друга — примерно на расстоянии нескольких десятков ярдов — и надежно прятались среди редких, но высоких деревьев.

Было тихо. Фоукс уже давно не летал над головой, и Гермиона понятия не имела, куда пропал её пернатый друг.

Дамблдор наткнулась на небольшую открытую поляну и хотела было осмотреться, но зацепившийся за колючий кустарник конец мантии заставил её злобно выдохнуть горячий воздух из лёгких, который мгновенно превратился в облако густого пара, и остановиться.

Гермиона, бурча проклятия в адрес Морганы, нагнулась к земле и, застонав от досады, обнаружила, что ткань застряла где-то у корней глубоко среди веток. Несколько попыток подергать за край мантии привели к неутешительному треску ниток, поэтому, не придумав ничего получше, она опустилась на четвереньки и принялась по одной отцеплять зловредные колючки от одежды. Полностью сосредоточенная на своём занятии, Гермиона потеряла счет времени, не подозревая, сколько уже просидела под кустом. Дамблдор отвлеклась лишь тогда, когда в нескольких ярдах от неё послышались голоса.

Гермиона так и замерла: одной рукой натянув на себя подол мантии, а второй — всё ещё держась за колючку. Она могла поклясться, что услышала в разговоре свою фамилию. Интересно. Стараясь дышать тише и реже, Гермиона медленно развернулась в сторону незнакомых голосов и как можно ниже прижалась к земле. Дамблдор не нашла в себе смелости отодвинуть мешающие хорошему обзору ветки, торчавшие прямо напротив лица. Испугавшись в любой момент быть обнаруженной, она довольствовалась видом на потертые чёрные сапоги, запачканные осенней грязью, и такие же тёмные края мантий, в которые, как она подозревала, подозрительные мужчины были завернуты с головой.

— Ты должен понимать, какой это риск, что ты пришёл ко мне, Легран! — зло прошипел более высокий и широкоплечий человек собеседнику. — Я верю в отсутствие у тебя некомпетентности, но иногда твои необдуманные поступки заставляют меня в этом сомневаться.

— Прошу прощения, командир. Но Дамблдор…

— К черту Дамблдора! — рявкнул мужчина. — Начался учебный год, он и носа не покажет из своей любимой школы.

— И всё же он сделал это, — неуверенно продолжил человек, которого назвали Леграном. — Он решил создать союз Министерств для борьбы против вас, командир, и некоторые страны уже присоединились.

Гермиона вздрогнула, когда высокий мужчина красноречиво выругался на французском, и она была уверена, что если бы Альбус только услышал подобные выражения, то непременно прополоскал бы рот этого господина мыльной водой. Потом разъярённый человек сделал несколько быстрых шагов, угрожающе приближаясь к Леграну.

— Именно поэтому я и здесь, идиот. Чем раньше я заполучу в свои руки необходимый рычаг давления, тем быстрее мы разберёмся с этой неприятной маленькой проблемой.

Всего на секунду тишина вернулась на поляну, но потом Легран всё же догадался, о чём или о ком шла речь.

— Девчо-о-нка, — певуче протянул он, и Гермионе показалось, что даже кивнул головой в одобрении. — Она сильная, командир?

— Ай, да девчонка бесполезна, — мужчина резко махнул рукой, а потом добавил с открытой насмешкой. — Маленькая принцесса. Делит мир исключительно на хорошо и плохо и не видит ничего дальше этого. А он носится с ней, как курица с яйцом.

— Командир, быть может, тогда вам стоит вернуться к армии? Волшебный мир Европы наконец-то увидел смысл в Ваших словах. Война, которую развязали магглы, открыла им глаза. Армия становится больше изо дня в день, и мы все ждём вашего возвращения. Вы должны…

— О, — высокий человек перебил Леграна, — так ты, значит, бросил доверенную мной работу и пришёл сюда, чтобы рассказать, как следует поступить?

Уже через мгновение в руках у более крупного мужчины была волшебная палочка. Когда он успел её вытащить? Или она всё время была зажата между его пальцев? Гермиона удивилась тому, насколько необыкновенно длинным было волшебное древко. Дамблдор приподнялась на локтях, чтобы получше рассмотреть его исключительную форму, но резко палочка пропала из виду, а потом потрескивающий луч магии залил пространство вокруг красным светом. И мужчина громко закричал.

Гермиона знала это проклятие. Она тихо ахнула, тут же прикрыв рукой рот, когда луч столкнулся с грудной клеткой мужчины, и тот, вопя, повалился на землю. Его конечности неестественно выкручивались в тщетной попытке снять болезненное напряжение мягких тканей, но ничего не могло помочь против круциатуса. Нет, между сном и действительностью была колоссальная разница. Реальность была куда уродливее, громче, отвратительнее. Мужчина валялся в грязи. Он цеплялся одной рукой за жухлую траву, а другой — сжимал рубашку в том месте, где его тело встретило красную молнию. Человек рыдал и захлебывался слезами. Гермионе хотелось прикрыть уши, но она не думала, что это поможет заглушить страшные вопли. Да и двинуться лишний раз девочка очень боялась, поэтому только беспомощно закрыла глаза.

Дамблдор не знала, сколько прошло времени, прежде чем все громкие крики сменились оглушающей тишиной. Не было слышно ничего: ни шуршания опавших листьев, ни звуков, которые издавали обитающие в лесу твари, — как будто вся природа впала в глубокий летаргический сон. Только быстрые удары сердца гулко стучали в голове. Напряжение достигло своего пика, и Гермиона больше не могла просто лежать на холодной земле, не зная, что происходит вокруг. Проклятое любопытство в конце концов взяло вверх над страхом, и она открыла глаза, встречаясь со злым и измученным взглядом лицом к лицу.

Мужчина, по лицу которого обильно стекал пот, лежал на боку, повернутый в сторону Гермионы. Он тяжело и глубоко дышал и был болезненно бледен. Второй человек, возвышавшийся над скученной на земле фигурой, всё ещё не замечал спрятавшуюся в кустах девочку. Дамблдор растерялась. Она застыла на месте, не зная, как быть. Гермиона почувствовала, как рубашка под мантией намокла и прилипла к спине, когда подвергнувшийся пыткам мужчина с заметным усилием разжал пальцы, выпуская из руки оторванные сухие травинки, которые тут же были подхвачены холодным ветром. Он с очевидным усилием, отразившемся на сморщенном лице, вытянул указательный палец и трясущейся кистью указал в сторону куста.

И Дамблдор побежала.

Вслед ей летели вспышки проклятий. Они пролетали над головой и попадали в деревья, оставляя на каре обожженные пятна, выстреливали в землю под ногами — она взрывалась, выбрасывая в воздух грязные комья почвы. Волшебник, гнавшийся за Гермионой, точно намеревался покончить с девочкой одним взмахом палочки. Дамблдор извивалась между деревьями, старательно избегая каждого брошенного заклинания. Она наткнулась на высокий валежник и спряталась за ним. Лучи проклятий больше вспыхивали, и лес моментально погрузился во мрак.

Гермиона достала палочку. Она так крепко сжимала волшебное древко в руках, что рукоятка жалобно потрескивала от сильного давления. Но Дамблдор была сосредоточена на других звуках, которых, к сожалению, было не так много. Она судорожно дышала, вплотную прижавшись к сухим стволам. Гермиона трясущейся рукой потянулась к золотой цепочке, но для того, чтобы повернуть медальон, были необходимы обе конечности, а она уже не могла заставить себя убрать палочку. И — вот оно! — хруст ветки — ошибка преследователя, спасшая ей жизнь.

— Протего! — кричит Гермиона, вкладывая все силы и всю магию в мерцающий прозрачный щит.

Уже в следующую секунду валежник за её спиной взрывается, а Дамблдор отбрасывает вперёд. Девочка выставляет перед собой руки и морщится от яркой, пронзающей боли в ладони, сжимающей грушевую ветвь. Но эта боль, к сожалению или к счастью, не идёт ни в какое сравнение с тем, как чувствует себя спина. Мерлин, её точно зажали между молотом и наковальней — невозможно горячей наковальней — и хорошенько ударили несколько раз. Если бы не щит, луч проклятья прошиб бы Гермиону насквозь, а ошметки её тела стали бы замечательным украшением леса на Хэллоуин.

Дамблдор, скуля, отползает как можно дальше, приваливается к стволу, оглядываясь по сторонам, и видит его.

Высокий и широкоплечий мужчина, голову которого покрывает капюшон мантии, стоит рядом с костром, вспыхнувшем на том самом месте, где совсем недавно валялись сухие сучья. Языки пламени бросают тени на полы его одежды и выплясывают причудливые танцы. Человек поднимает палочку, вычерчивая ей узор в воздухе, и огонь, сменив привычный цвет на ярко-голубой, точно испуганное живое существо, содрогается и мчится в разные стороны, отрезая все возможные пути для бегства. Мужчина входит внутрь очерченного пламенем круга, стены которого сразу устремляются вверх, к небу. Воздух вокруг буквально резонирует от огромного количества магии. Он, кажется, давит на грудную клетку и не дает Гермионе нормально дышать. Или мужчина уже успел наслать какое-нибудь удушающее проклятие, которое Дамблдор даже не заметила?

Пальцы девочки отказываются сжимать грушевую ветвь с прежней силой. Древко кажется таким тяжелым, да и продолжать держать его — то ещё глупое занятие. Да, гораздо разумнее бросить волшебную палочку в это прекрасное голубое пламя. Может быть, оно даже разгорится ещё сильнее? Гермиона полностью расслабляет кисть, чувствуя, как древко медленно скатывается с пальцев. А высокий человек, между тем, подходит всё ближе, и его глаза пылают расплавленным золотом.

Нет, Гермиона Ариана Дамблдор, ты не отпустишь свою гребаную палочку не сейчас, никогда. Совсем идиотка? Соберись!

С неё точно скатывается тяжёлый груз, и Гермиона уже беспрепятственно делает глубокий вдох. Пальцы снова решительно обхватывают грушевую ветвь, и её собственная магия яростно потрескивает в воздухе. Человек, явно чем-то удивленный, останавливается. И Дамблдор решительно пользуется его секундной заминкой.

— Редукто!

Гермиона вкладывает в разрушающее заклинание всё своё отчаяние. Палочка агрессивно обжигает пораненную ладонь, а луч, сорвавшийся с заостренного конца, с треском бьёт прямо по мужчине. В воздух поднимается столб пыли. Дамблдор, хрипло дыша сквозь кашель и полностью игнорируя дрожь во всём теле, поднимается с земли, из последних сил цепляясь за толстый ствол дерева в поисках поддержки. Она знает, что заклинание оказалось довольно сильным, поскольку мужчину напротив сейчас окружало слабое мерцание поднятого щита, а сам он отступил на один короткий шаг назад. Но приложенных усилий явно недостаточно, чтобы волшебник потерял контроль над окружающим их волшебным огнём. Там, где голубое пламя касается растительности, не остается и следа живого — только серый пепел. Интуиция подсказывает Дамблдор, что не стоит даже пробовать прикоснуться к ядовитому огню.

Когда пыль немного оседает, Гермиона нервно наблюдает за тем, как мужчина с интересом рассматривает чёрную земляную воронку, образовавшуюся вокруг него. С досадой Дамблдор не может не думать о том, что, если бы мужчина вовремя не поднял щит, она могла бы с таким же увлечением разглядывать дырку в его животе. Гермиона ведет плечами и едва сдерживает шипение, когда по спине пробегает волна тупой боли. Наверное, она даже может позволить себе считать, что общий счёт «один — один». Их взгляды снова встречаются. Мужчина медленно отряхивает одежду, переступает через яму и идёт к ней. С каждым его широким и уверенным шагом сердце девочки стучит всё сильнее. Она практически чувствует быстрые удары с другой стороны грудной клетки. И когда надежда на чудо почти покидает Гермиону, в небе раздаётся пронзительный и такой знакомый крик.

— Фоукс!

И мужчина, и девочка вскидывают головы вверх. Оглушающий крик повторяется. А потом феникс яркой красно-оранжевой вспышкой прорывается через ледяной огонь. Храбрый пернатый защитник выставляет перед собой сильные лапы с острыми крючкообразными когтями и на большой скорости врезается в мужчину. Волшебник старается отмахнуться от крупной птицы, но феникс не прекращает свои яростные атаки.

В какой-то момент Гермиона замечает: в том месте, где Фоукс пробил стену голубого пламени, огонь вернул свой привычный цвет. В голову тут же закрадывается безумная идея, в которой Дамблдор видит один только возможный шанс на спасение. Она бросает последний взгляд на отбивающегося от птицы волшебника, а потом решительно разворачивается и натягивает мантию на голову, заправляя под плотную ткань каждый вьющийся локон.

Милый Мерлин, помоги мне.

Гермиона срывается с места и бежит к единственному в голубой стене рыжему пятну. Она отказывается думать, боясь потерять с таким трудом собранные крохи решимости, и прыгает прямо в огонь.

Языки пламени обдают жаром сначала её лицо, руки, крепко сжимающие края мантии у шеи и груди, а потом и остальное тело. Гермиона ощущает жалящее тепло всего несколько секунд, а потом приземляется на колени за пределами огненной стены. Кажется, здравый смысл совсем покидает девочку, а тело двигается само по себе, ведомое одними лишь инстинктами, кричащими: беги!

И Гермиона бежит. Просто спасает свою жизнь. Несётся вперёд, борясь с желанием кричать на каждом шагу. Вокруг темнота. Из-за этого ей кажется, будто ранее редкие деревья теперь близко-близко прижимаются друг к другу. Или она двигается в сторону чащи? Их ветви, как длинные кривые и когтистые руки, тянутся к ней, стремясь порвать мантию. Гермиону охватывает паника. Она бежит так быстро, как только может, через раз забывая дышать. Оглядывается, спотыкается и снова мчится. В голове только звуки приближающихся шагов, а перед глазами маячит расплавленное золото. Где-то далеко голос разума шепчет: «Тебе всё кажется». Но этот шёпот настолько тихий, что Гермиона попросту отказывается его слышать, и поэтому она вынуждена снова и снова оглядываться, спотыкаться и бежать. Как проклятая Дамблдор повторяет одни и те же действия. И если бы она только могла успокоиться, то непременно назвала бы себя идиоткой.

Носок ботинка очередной раз цепляется за кочку, и Гермиона отчаянно старается как можно быстрее переставить ногу, чтобы избежать падения, но отвлекается на неожиданную волну тепла, пробежавшую по всему телу. Дамблдор, точно мягкое пуховое одеяло, окутывает стойкое ощущение безопасности. На неё разом наваливается вся усталость и необъяснимое чувство облегчение. Она больше не пытается устоять на слабых ногах, падает на землю, со стоном перекатываясь на онемевшую спину, и тяжело дышит, больше не сдерживая слезы.

— Альбус?

Грубый низкий голос кажется Гермионе смутно знакомым. Она старается приподнять голову, прислушиваясь к глухому шороху опавшей листвы. Тяжелые неторопливые шаги приближаются, и вот большой человек уже стоит буквально перед её носом: грязные высокие ботинки находятся в непосредственной близости от лица Гермионы, а яркий свет фонаря нещадно режет заплаканные глаза.

— Девчонка?! — удивляется мужчина. — Так вот почему барьер не сработал, — едва слышно бормочет он себе под нос, опускаясь рядом с ней на корточки и убирая в сторону фонарь. — Милый Годрик, что с тобой случилось?! Что ты вообще тут делаешь?

Наконец, Гермиона узнает в мужчине крайне обеспокоенного Аберфорта Дамблдора, и оставшиеся крупицы тревожности покидают её.

— Помоги мне, — хрипит она, — пожалуйста.

Мужчина хмурит брови, но больше не задаёт вопросов. Он вешает фонарь на локоть, а потом, неуклюже подняв девочку на руки, несёт её в сторону мрачного двухэтажного здания. Гермиона, прежде чем попасть внутрь, успевает заметить висящую на ржавой скобе над дверью облезлую деревянную вывеску с изображением отрубленной кабаньей головы.

Её проносят через грязную, насквозь пропахшую перегаром и покрытую толстым слоем пыли комнату, освещенную только огарками свечей. Аберфорт проходит через дверь, спрятанную за барной стойкой, и поднимается по узкой скрипучей лестнице. Они оказываются в небольшой гостиной с потертым ковром и зажженным камином, над котором висит масляная картина — портрет Арианы. Гермиона встречается взглядом с молодой светловолосой девушкой и шокировано замирает, когда та ей тихо улыбается.

Аберфорт опускает девочку на облезлый пыльный диван. Он, не говоря ни слова, идёт к высокому столу со стоящим на нём графином, наполняет водой стакан и возвращается к Гермионе.

— На, выпей. — Девочка даже подпрыгивает от резкого и громкого голоса. — Пей, говорю!

Гермиона чувствует нестерпимую сухость во рту, а её язык, явно действуя сам по себе, пробегает между губами. Не в силах больше терпеть жажду, она хватает стакан и залпом выпивает его.

— Спасибо, — шепчет Гермиона тихо, но, к счастью, её голос больше не хрипит.

Аберфорт кивает, а потом садится в полностью гармонирующее с диваном кресло — такое же выцветшее и грязное, — с которого тут же в воздух поднимается облако пыли.

— Неужели Альбус выпустил тебя погулять? А, девчонка?

Пока Гермиона думает, сказать ли ей правду или попытаться выкрутиться, как сделал бы Том, Аберфорт достает из-за пазухи серебряную фляжку — её фляжку! — откручивает крышку, принюхивается и усмехается.

Когда он только, чёрт возьми, её вытащил?

Запоздало Гермиона оглядывает себя. По кудрявым локонам, спадающим на плечи, нетрудно догадаться, что Оборотное зелье перестало действовать. Во всей этой суматохе она совершенно забыла, что для поддержания облика должна была пить его по чуть-чуть каждый час. Теперь ей придется пережить ещё одну неприятную трансформацию тела, если, конечно, девочка намерена вернуться в Хогвартс незамеченной. Нет, Гермиона не собиралась делать этот день ещё хуже.

Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Только не это!

Когда она изменилась назад? Видел ли психопат её истинный облик? Он наверняка знал Альбуса, и это точно не сулило ничего хорошего.

Вдруг громкий, привлекающий внимание кашель выдернул Гермиону из раздумий, побуждая вернуться к разговору.

— Мистер Дамблдор, вы умеете хранить секреты? — спросила она, приподнимая маленький подбородок и деловито складывая руки на груди.

Аберфорт, сощурившись, внимательно оглядел девчонку, а потом, закинув голову назад, громко рассмеялся.

— Сэр? — позвала Гермиона, но смех мужчины стал только сильнее.

— Девчонка, — заговорил он, немного успокоившись, но всё ещё улыбаясь. — Не зови меня так, ради Мерлина! Когда я слышу, как кто-то обращается ко мне мистер Дамблдор, мне начинает казаться, что прямо за моей спиной стоит Альбус. Аж жуть берёт!

Не придумав ничего лучше, Гермиона криво улыбнулась Аберфорту в ответ.

— Что ж, хорошо, — расслабившись, она откинулась на спинку дивана. — Но у меня тоже есть условие: вы начнете называть меня Гермионой.

Неужто Слизерин? — спросил Аберфорт, приподняв бровь, а потом сам себе и ответил: — Нет, ни один нормальный слизеринец не будет бегать ночью по лесу, да ещё и в таком виде.

Если бы лицо Гермионы не было измазано в грязи и копоти, мужчина смог бы разглядеть на её щеках вспыхнувший стыдливый румянец. Она достала из кармана палочку и быстро наложила на себя очищающие чары. Но не прошло и минуты, как на юбке стали проявляться красные пятна.

— Дев… Гермиона…

Девочка задрала край юбки, хмуро глядя на содранные коленки.

— Подожди.

Мужчина вышел за дверь, а когда вернулся обратно в гостиную, в руках у него была небольшая жестяная коробочка. Он присел рядом с Гермионой и достал маленький стеклянный пузырек. Девочка сглотнула, узнав экстракт бадьяна.

— Будет щипать, но залечится быстро.

Гермиона зашипела, когда зелье попало на поврежденную кожу. Но раны были несерьезные, поэтому неприятные ощущения прошли довольно быстро. Она снова взяла в руки палочку, чтобы очистить кожу и одежду от крови, удовлетворенно отметив, что царапин на ногах больше не было.

— Спасибо.

Мужчина что-то неразборчиво прокряхтел, поднимаясь с дивана и возвращаясь к креслу.

— Мне нужно в Хогвартс, — сказала Гермиона дрогнувшим голосом.

— Так иди, — пожал плечами Аберфорт. — Альбусу не скажу, не бойся. Больно надо разговаривать с ним из-за такой мелочи.

Гермиона посмотрела на окно. За ним было настолько черно, что девочка не смогла увидеть даже ближайшие деревья. На секунду ей показалось, что где-то там в темноте промелькнули два золотых огня. Встряхнувшись, она опять взглянула на мужчину.

— Не скажете? — решила уточнить Гермиона. — Ладно, — она глубоко вздохнула, чтобы потом резко выпалить: — На меня напал мужчина в чёрной мантии и с золотыми глазами.

Аберфорт только скептически приподнял бровь, а после нахмурился.

— Ну хватит, иди домой.

Он начал подниматься, но то, что потом сказала Гермиона, заставило его замереть на одном месте.

— Я не вру! Он был не один. С ним был человек, которого звали Леграном. И он знал Альбуса! Он сказал… сказал, что Дамблдор решил создать союз Министерств! — тараторила она, задыхаясь. — А потом мужчина с золотыми глазами разозлился и проклял его. И… и меня заметили, а потом я побежала. А потом… потом…

Гермиона замолчала и попыталась отдышаться.

— Святой Годрик, — пораженно прошептал Аберфорт, глядя перед собой. — Легран? Леон Легран?! Он здесь.

Гермиона теперь с изумлением наблюдала за мечущимся по комнате мужчиной.

— Кто?

На улице что-то громко стукнуло, и оба застыли в напряжении. Аберфорт пришёл в себя первым и, достав палочку, начал шептать неизвестные заклинания.

— Будем надеяться, что это ветер, — пробормотал он, закончив выводить руны в воздухе. — Тебе повезло, что ты прибежала к «Кабаньей голове», — заметив на лице девочки полное непонимание, Аберфорт пояснил: — Этот трактир. Сегодня закрыто, поэтому я активировал мощный защитный барьер. Он пропускает только связанных кровью. Мой брат магическим путём принял тебя в род. Ты, и правда, Дамблдор.

Гермиона задумчиво нахмурилась.

— Да, — прошептала она в ответ, извлекая из-под рубашки золотую цепь.

— Что там у тебя?

— Портключ, — просто ответила Гермиона, угрюмо разглядывая медальон. — Прямо к воротам Хогвартса.

— Но с ним всё равно нельзя попасть за защитные чары школы, — догадался Аберфорт.

— Нельзя.

— Тогда стоит найти другой способ вернуть тебя в Хогвартс. Думаю, что Грин… что тот волшебник до сих пор не успокоился. Честно говоря, я считаю, что мы должны сообщить об этом Альбусу, чтобы…

— Нет! — вскрикнула девочка, вскакивая на ноги. — Ты не можешь, нет! Ты пообещал!

— Гермиона, послушай, — начал Аберфорт, но девочка продолжала отрицательно мотать головой.

— Он больше мне не поверит. Никогда-никогда.

Она посмотрела на взрослого мужчину с такой невысказанной обидой, что тот был вынужден уступить.

— Хорошо, я расскажу ему про подозрительного мужчину, но не скажу, что именно ты с ним встретилась. Идёт? — в ответ девочка только нетерпеливо кивнула. — Но как же тогда отправить тебя в школу?

Пока Аберфорт задумчиво поглаживал бороду, которая была не только короче, чем у его старшего брата, но и не такого насыщенного каштанового цвета, Гермиона медленно подошла к камину и встала перед портретом. Светловолосая девушка на нём все ещё также грустно улыбалась.

— Спасибо за вашу палочку, — Гермиона поднесла грушевую ветвь к картине, на что Ариана нахмурилась и покачала головой. — Что-то не так? — озадаченно спросила девочка.

Девушка с портрета указала на руку, которая крепко сжимала древко. Гермиона проследила за взглядом, а потом убрала палочку в карман и поднесла ладонь к лицу — яркий розовый след рассекал её от холма Юпитера, пробегал вдоль по линии ума и чуть заходил на холм Луны.

— А… Аберфорт, — позвала она неуверенно. — Не мог бы ты дать мне ещё немного бадьяна?

Мужчина торопливо подошёл к ней и потянул за руку. Его губы скривились, когда он провел пальцем по поврежденной коже, а потом Аберфорт громко проклял Моргану.

— Боюсь, экстракт тут не поможет.

Гермиона испуганно выдернула ладонь и подняла на него недоумевающий взгляд, застыв с невысказанным вопросом, готовым в любой момент сорваться с языка.

— Понимаешь, есть такая магия… Чёрт, я уверен, что на моем месте сейчас должен стоять Альбус, — снова выругался Аберфорт.

— Что не так с моей магией? — быстро спросила Гермиона, боясь того, что волшебник вдруг замолчит. — Альбус никогда не говорит мне всей правды.

Мужчина был ошеломлен таким прямым, а главное, правильным вопросом. Но это было не его дело. Да и к девчонке он не имел никакого отношения. Но что-то не давало ему просто промолчать. Альбус никогда не сказал бы ей всей правды. Всё ради такого любимого им всеобщего блага. Нет, ради её же блага будет правильным, если девчонка уже сейчас узнает, какая отвратительная магия необузданно бурлит внутри такого маленького и беспомощного тела, познакомится с ней и, быть может, начнёт контролировать. Нет, Аберфорт давно пообещал, что не станет скрывать никакой правды. Тем более от семьи.

— Она тёмная, — сказал он наконец, всячески игнорируя испуганный взгляд карих глаз. — Сильная, но тёмная. Однако эта магия твоя. Она вплетена прямиком в магическое ядро, поэтому тебе нечего бояться.

Несколько секунд девочка молчит, и даже на расстоянии Аберфорт может слышать, как крутятся шестеренки в её кудрявой голове.

— И Альбус знает? — голос дрожит, а Гермиона и сама не понимает, зачем спрашивает. Конечно же, он знает.

Девочка угрюмо смотрит под ноги. Теперь понятно, почему ей не разрешено посещать занятия с другими детьми. И она вынуждена каждый день проводить в башне. Одна. Словно какой-то монстр.

— Твоя магия не делает тебя плохим человеком, Гермиона.

Она резко вскидывает голову, а в непролитых слезах теплится надежда. Ей и самой хочется верить.

Эти слова. Такие нужные ей сейчас слова успокаивают, и разум Гермионы опять включается, подбрасывая всё больше вопросов.

— Почему… Почему моя магия сделала это? — она равнодушно выставила ладонь вперед, словно та была каким-то исследовательским проектом. — Она ранила меня.

Аберфорт еле сдержал очередное проклятье, очевидно, в последний момент осознав, что рядом с ребёнком стоит внимательнее подбирать выражения.

Но она была такая… Невозможная девчонка! Так он никогда от неё не отделается. Стоит ему ответить на один вопрос, как у маленькой Дамблдор появляется ещё чёртова дюжина других. Поразительная любознательность. Прямо как у Альбуса.

— Потому что у тёмной магии такая природа. — неохотно проворчал Аберфорт и чуть не взвыл, когда девчонка снова раскрыла рот. — Чтобы что-то дать, она должна что-то забрать, — указал он на её ладонь. — Этим-то она и отличается от простого волшебства — черпает силу не из магического ядра, а из жизненной энергии.

— А…

— А остальное спросишь у Альбуса, — мужчина раздраженно махнул рукой, а потом задумчиво потер подбородок. — Надо придумать, как скорее вернуть тебя в школу.

Он так и стоял по центру комнаты, а Гермиона тем временем озиралась по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. Её взгляд невольно снова метнулся к картине.

— Чего она хочет? — девочка указала на портрет.

Аберфорт неуверенно пожал плечами.

Ариана настойчиво манила их к себе рукой, а когда оба — и мужчина, и девочка — приблизились к камину, то, развернувшись, она пошла вдаль по извилистой тропинки. Светловолосая девушка остановилась, когда достигла размера нескольких дюймов, потом снова махнула им и совсем скрылась из виду.

— Она ушла? — удивилась Гермиона.

Девочка подошла к картине, осмотрела её со всех сторон и, встав на мыски, потянула за раму в бок.

— Ну надо же! — воскликнула она, отодвигая картину в сторону и восхищенно рассматривая тёмный туннель. — Здесь проход! Подсади-ка меня!

Мужчина подошёл ближе.

— Ты собралась туда? — с неверием спросил Аберфорт, на что Гермиона, не отрывая взгляда от туннеля, быстро кивнула. — Чёрт, ты даже не знаешь, что там!

Девочка повернулась и посмотрела на него так, словно он как гидра отрастил несколько лишних голов.

— Там, — указала девочка на проход, — ответ на вопрос, как вернуться в Хогвартс.

— Почему ты такая уверенная?

— Потому что Ариана помогает мне, — заявила она решительно. — Я чувствую это — сама магия зовёт меня.

— Нет, всё-таки Гриффиндор, — усмехнулся Аберфорт и достал палочку. — Ну, раз так, отойди-ка.

Волшебник, не произнося ни слова, быстро взмахнул древком несколько раз, и с его конца слетели бледно-жёлтые огоньки. Они недолго покружились на месте, а потом полетели в туннель. Аберфорт сосредоточенно нахмурился, слегка нагнувшись вперёд, как будто прислушивался, а потом вздохнул и убрал волшебную палочку.

— Ну, по крайней мере, туннель безопасен.

Волшебник наклонился к Гермионе, которая тут же, точно маленький ребёнок, вытянула навстречу руки, но потом, опомнившись, неловко отдернула их, прижимая к груди. Он поднял её на каминную полку и отодвинул картину в сторону, полностью открывая проход.

Девочка неуверенно ступила в туннель, выставив перед собой грушевую ветвь.

— Люмос!

На конце палочки загорелся белый свет, который тотчас разогнал темноту. Гермиона с любопытством осмотрела проход, но не нашла ничего интересного — только голые земляные стены да пыльный каменный пол.

— Давай девчонка, у меня нет всего дня, — поторопил Аберфорт, а потом вдруг хлопнул широкой ладонью по девичьей спине. — Не дрейфь!

От толчка Гермиона, проигнорировав всплеск мучительной боли, непроизвольно шагнула вперёд и, обернувшись, последний раз, прежде чем уйти, посмотрела на мужчину.

— Спасибо, — сказала она серьёзно. — За всё.

Мужчина завел руку за спину, достал из заднего кармана серебряную фляжку и кинул её Гермионе.

— На вот, не попадись, — подмигнул он. — Напиши мне, девчонка.

Аберфорт, усмехнувшись, решил не обращать внимание на вспыхнувшее на лице Гермионы возмущение, приправленное хорошей порцией раздражения, и, не тратя больше времени, вернул картину на место. Арианы на портрете всё ещё не было. Мужчина задумчиво почесал затылок, простояв напротив пустого портрета несколько минут, а потом всё-таки решил написать Альбусу письмо.

Нет, сегодня он не будет единственным, кому испортили вечер.

* * *

Том не спал всю ночь и вот уже второй день никак не мог успокоиться. Он внезапно открыл полезность Гермионы и никак не мог понять, почему до сих пор не замечал столь очевидного. У неё было то, чего так не хватало Риддлу — влияние на профессора Дамблдора. Безоговорочное. Абсолютное. Она так легко заставила волшебника отступить, а тот так запросто подчинился. Том был удивлён. Но сильнее слизеринца поражало совсем другое: была ли Гермиона настолько наивной, чтобы так просто встать на его сторону, чтобы так слепо поверить ему? Или у них было гораздо больше общего, чем он всегда полагал? Том размышлял об этом вторые сутки и так и не смог понять мотив Гермионы, ведь никакой очевидной выгоды для неё не было.

Наконец, он был вынужден спуститься в Большой зал. Это был второй Хэллоуин, который Риддл проводил в замке и, как и любой другой студент, он хотел бы попробовать приготовленные по этому поводу угощения. В общей гостиной его уже дожидались Долохов и Малфой, которые рассказали, что Эйвери вместе с Вальбургой и несколько других слизеринцев решили слегка припугнуть парочку грязнокровок, демонстрируя исключительно гостеприимность и, таким образом, знакомя их с традициями волшебного мира. Том, конечно, предполагал, что в них может проснуться чувство вседозволенности. Даже ждал этого. Но то, что его дорогие друзья уже на следующий день возобновили свои грязнокровные крестовые походы, удивило. Кажется, слизеринцы теперь свято верили, что Том найдёт выход из любой ситуации.

«Это хорошо, — подумал Риддл. — Таким и должно продолжаться».

Однако Том решил, что в ближайшее время обучит их не только команде «фас», но и таким важным и жизненно необходимым командам, как «фу» и «место». Разумеется, Риддл не ограничится только лишь этим. Да, он выдрессирует их идеально. И они будут верно и преданно служить своему хозяину, ластясь к его ногам, как псы самых благородных пород.

В Большом зале, хоть пир ещё не начался, уже было довольно шумно. Привидения старались изо всех сил напугать первокурсников, которые не переставали громко визжать. Том легко скользнул на своё обычное место за слизеринским столом. И если Долохов, сидевший справа, был уже привычным делом, то Вальбурга, занявшая место по другую сторону от Риддла, стала сюрпризом — неприятным, как он мог бы отметить. Блэк сразу же завязала стандартную светскую беседу, постепенно вовлекая всех в разговор.

— Мой брат, Сигнус, скоро женится, — начала она, принимая от Альфарда Блэка стакан тыквенного сока и благодаря брата одним чуть заметным наклоном головы. — Но наверняка вы все уже в курсе. Свадьба пройдёт в родительском поместье перед Рождеством. Это будет грандиозное событие. Замечательное завершение года. Вы все ведь получили приглашение?

Том почти скрипнул ножом по тарелке, чуть не промахнувшись мимо жаркого, но в последний момент успел взять себя в руки. Конечно, он не получал приглашения. И это злило. Во что играла Вальбурга? Собиралась его унизить?

— Ах, Том, — Блэк тут же повернулась к нему с притворным ужасом на лице. — Пожалуйста, прими мои глубочайшие извинения. Конечно же, ты приглашен.

Вальбурга не обратила ни малейшего внимания на чуть не подавившегося от такого громкого заявления Альфарда и как ни в чём не бывало продолжила:

— Я была счастлива рассказать родителям о достойнейшем представители нашего факультета и уверена, что до Рождества ты, безусловно, добьешься ещё больших успехов.

В её тёмных глазах через край плескалось восхищение, и Том прекрасно понимал, какими недавними событиями оно было вызвано.

Так Блэк, значит, довольно кровожадная? Как интересно.

— Благодарю за оказанную честь, Вальбурга, — вежливо улыбнулся Риддл. — Я обязательно буду среди гостей.

— Конечно, — Блэк снова отвернулась от него, возвращаясь к беседе. — Ах, как же повезло Друэлле! Каждая уважающая себя ведьма мечтает стать частью благороднейшего дома Блэков.

— Вы забыли добавить древнейшего, уважаемая леди, — вставил Долохов, и смех прокатился по столу.

Вальбурга сделала вид, что не услышала.

— Её счастье, что Сигнус ещё со школы бегал за ней как потерявшийся щенок.

— Моя дорогая мисс Блэк, — Абраксас, судя по напряженной вежливой улыбке, изо всех сил старался держаться в рамках этикета, который он впитал в себя вместе с материнским молоком, но больше не мог отмалчиваться, слушая столь надменную речь. — Нужно ли мне напомнить, что фамилия Розье также входит в число священных двадцати восьми семей, а Друэлла сама по себе прекрасная ведьма.

Вальбурга немедленно наградила Малфоя уничтожительным взглядом, словно перед ней был не молодой лорд, а домашний эльф.

— Друэлла Розье прекрасная ведьма, — согласилась она. — Именно поэтому она достойна стать Блэк.

— И всё-таки не стоит забывать о её корнях, — вступил в разговор Эйвери. — Все мы знаем, где лояльность этой семьи. Винда Розье входит в ближний круг самого Гриндевальда. Говорят, он уже полностью контролирует Францию.

Бессмысленная беседа неожиданно перестала быть таковой. Том напрягся. Он всё ещё равнодушно разрезал жаркое на маленькие и аккуратные кусочки, периодически отправляя их в рот, но теперь внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. У него не было достаточно денег, чтобы оформить подписку на «Ежедневный пророк», и, к огромному сожалению и величайшему раздражению, интересы его однокурсников не выходили за рамки «Ведьмополитена» у прекрасного пола и «Еженедельника ловца» у мужской половины. А в комнате Гермионы он вообще не находил прессы. Только в те редкие моменты, когда кто-то из старших слизеринцев забывал газету в общей комнате, Том мог узнать, что творится за пределами стен Хогвартса. Но этого было мало. Эти ничтожные крохи информации никак не могли удовлетворить Риддла, поэтому его так интересовал разговор о волшебной политике. Ведь она — политика — всегда шла бок о бок с властью.

— Неудивительно, что всё больше волшебников стремятся присоединиться к нему, — продолжил Фабиан. — Эта отвратительная маггловская война только доказывает, насколько прав был Гриндевальд. И что магглы — действительно опасные существа.

За столом вдруг стало тихо. Никто из слизеринцев не смел открыто выражать политические взгляды. Одно неверно сказанное слово сейчас могло запросто натравить на их семьи Министерство. Но Абраксас, чей отец был не только главой попечительского совета школы, но и занимал место судьи в Визенгамоте, почувствовал в себе внезапную уверенность.

— Не опаснее гоблинов и прочих тварей, — сказал он, не скрывая отвращения. — Мой отец вообще считает их грязными варварами. И все благородные волшебники с ним в этом согласны, — слизеринцы, будто бы сговорившись, кивнули. — А потому отменить Статут, как того хочет Гриндевальд, и открыто править магглами абсолютно глупо. Они ещё бесполезнее домашних эльфов. Мы должны держаться от них подальше.

Том едва сдерживал смех. Ах, как же тонко велись политические игры! Малфой, Блэки, Эйвери да почти все слизеринцы имели родственников, заседавших в Визенгамоте. Ещё бы, ведь места в составе судебной коллегии буквально передавались по наследству! И если бы все они поддерживали политику Гриндевальда, тёмный маг давно бы покорил Британию. Но где же он тогда? Точно не прогуливается по Косой аллеи. Да ни один представитель благороднейших и древнейших в здравом уме не откажется от власти и не передаст её добровольно в чужие руки. Священные двадцать восемь семей не позволят никому встать над ними. Пусть даже если этот кто-то весьма близок к их убеждениям.

Сборище лицемеров.

Правда, Риддл мог их понять. Он и сам привык не разделять.

— Ну, Польше досталось, — как бы между прочим сказал Антонин, разрезая свой ужин с беззаботной улыбкой. — Франция, конечно, ещё что-то пытается, но всё бессмысленно. Поговаривают, что на улицах там через каждые десять ярдов валяется хотя бы один труп, — а потом, медленно прожевав кусочек еды, злобно добавил: — И это необязательно грязный маггл.

Многие за столом закашлялись, а девочки незамедлительно отложили подальше серебряные приборы. Абраксас бросил на Антонина крайне неодобрительный взгляд.

— Где твои манеры, Долохов?! — зарычала на него Вальбурга.

Том незаметно усмехнулся.

— Что? — Антонин посмотрел на Блэк, вопросительно подняв бровь, и впервые оторвался от тарелки. — Ах, прошу меня простить.

Он со звоном положил нож и вилку на стол, взял в руки льняную салфетку, чуть промокнул губы и повернулся в сторону Вальбурги.

Она даже побагровела от злости.

— Ты! — прошипела Блэк не хуже змееуста. — Во что ты тут играешь?!

С лица Антонина испарилось всё веселье, и в твёрдом взгляде была одна лишь серьёзность.

— Играю? Я? — удивился Долохов. — Только вы здесь играете. Европейские Министерства не могут защитить своих волшебников от магглов. Позор, — выплюнул он. — И эти самые волшебники идут за помощью к Гриндевальду. Это ждёт каждую страну. Так может нашему Министерству пора уже признать хоть какую-нибудь опасность!

Риддл знал, что Антонин прав. Если правительство ничего не предпримет, то на Англию сначала скинут бомбы, и пострадает как маггловская её часть, так и волшебная, а потом Гриндевальд беспрепятственно попадёт в страну и будет встречен здесь героем. Так он увеличит свою армию, а потом поведёт её против всего неволшебного мира.

Том не хотел бы этого признавать, но план был хорош. И он обязательно сработает, если только кто-нибудь не объединит Министерства. Но сначала Правительства всех стран обязаны убедить своих граждан, что способны защитить их от маггловской войны, что магглы для волшебников… не угроза. Только тогда люди перестанут присоединяться к Гриндевальду.

Вальбурга уже собиралась бросить в сторону Долохова очередную колкость, как староста слизерина, Тореус Нотт, чей отец занимал место Главного чародея в Визенгамоте, поспешил вмешаться.

— Хватит, — оборвал он их. — Весь мир переживает не самые лучшие времена, поэтому здесь и сейчас мы не станем критиковать правительство, подрывая тем его авторитет.

Не говоря больше ни слова, староста вернулся к ужину, и все остальные последовали его примеру. Больше никто до конца праздника не обсуждал волшебную политику.

— Что ж, — произнесла Вальбурга, поднимаясь из-за стола. — Для сна ещё слишком рано. Мой отец говорит, что, если на Хэллоуин дождаться часа ведьм, ваша волшебная сила возрастет.

— Ты в это веришь, Вал? — посмеивался Альфард. — Это всё детские выдумки.

— Но спать, правда, не хочется, — согласился Эйвери, когда группа слизеринцов выходила из Большого зала. — Может, прогуляемся? Наверняка есть парочка отважных грязнокровок, которые решат побродить по тёмным коридорам.

Компания прошла мимо спуска в подземелья и свернула к лестницам.

— Тогда нам стоит подняться повыше, — заметил Долохов. — Обычно, смелые пташки порхают рядом с гриффиндорской башней.

Том шёл в центре их маленькой группы рядом с Абраксасом и Вальбургой. Он всё не мог выбросить из головы разговор о войне и политике. Было бы неплохо узнать об этом больше. Узнать всё.

Риддл упустил тот момент, когда они поднялись на восьмой этаж. Он был здесь раньше, поэтому знал, что они приближаются к тупику. Вот сейчас завернут за угол и…

— Ну надо же! — Фабиан рванул за поворот. — Кто у нас тут?

Том поднял взгляд и безучастно смотрел, как Эйвери толкнул мелкую девчонку к стене. Надо отдать должное, несмотря на гриффиндорский галстук, она не проронила ни звука, только впилась в слизеринца злобным взглядом, когда её спина ударилась о твёрдый камень.

— Ай-ай-ай, — Антонин вышел вперёд, грозя пальцем. — Что первый курс делает здесь после отбоя?

Девчонка резко повернулась в его сторону, а её зелёные глаза пылали решимостью.

— Отойди от меня.

— Заткнись, грязнокровка! — крикнула Вальбурга, доставая волшебную палочку и направляя её на гриффиндорку.

Девочка только устало вздохнула, даже не обратив внимание на оскорбление, и уже поворачивалась в сторону Блэк, как вдруг застыла, встретившись взглядом с Томом.

Прислонившись к стене, Риддл продолжал наблюдать за происходящим без особого интереса. И он совсем не понимал, почему гриффиндорка, которую он, не считая дня сортировки в начале учебного года, видит впервые, с таким усердием сверлит его глазами.

Долохов подходит к девочке ближе и, схватив за светлый локон, грубо тянет вниз.

— Молчишь? — спрашивает он, не отпуская волосы.

Гриффиндорка шипит сквозь стиснутые зубы, а потом с остервенением отпихивает Долохова от себя, попутно пнув его в колено.

Антонин, зажмурившись, сгибается и растирает ушиб руками. Теперь от боли шипит он, а девчонка победно ухмыляется.

Так знакомо.

— Ну, маленькая дрянь, — бормочет Антонин, вытаскивая из кармана волшебную палочку. — Ты за это заплатишь. Как там говорится: кошелёк или жизнь?

Но не успевает Долохов произнести и слово, как гриффиндорка, делая шаг вперёд, выхватывает собственное волшебное древко, и его острый конец всего через мгновение упирается в шею Антонина.

И Том понимает, что не может отвести взгляд от грушевой ветви.

Гермиона быстро пробиралась через тёмный туннель. Усталость чувствовалась каждой клеточкой ослабевшего тела. Всё, чего хотелось Дамблдор сейчас, — поскорее попасть в свою комнату и забыть этот день как страшный сон.

Вот так, имея четко определённую цель, она двигалась собрано и стремительно, пока не уперлась… во что-то. Это «что-то» не было тупиком, а скорее просто закрывало выход из туннеля. И, прежде чем отодвинуть преграду в сторону и выбраться из прохода, Гермиона решила не рисковать, и снова использовала Оборотное зелье. Было бы плохо, если бы она после отбоя наткнулась на студентов. Ужасно было бы, попадись ей на пути какой-нибудь профессор или завхоз Карп. И день превратился бы совсем в катастрофу, поймай её Альбус.

Дамблдор уже совсем не удивилась, когда поняла, что выход ей закрывала картина — точная копия той, что висела в гостиной Аберфорта. И Ариана на портрете ждала, когда Гермиона пройдёт через весь туннель и окажется… где бы не оказалась.

Комната выглядела незнакомо и пусто. Пол, покрытый плиткой, высокие потолки, украшенные по краям лепниной, и пилястры в стенах — вот и всё убранство. Никакой уютной мебели. Вообще никакой мебели.

Гермиона повернулась к портрету.

— Я в Хогвартсе?

Светловолосая девушка кивнула и посмотрела вправо, за спину Гермионы.

Девочка проследила за её взглядом и наткнулась на дверь, а когда, в попытке задать очередной вопрос, снова обратилась к картине, Ариана уже ушла. Особого выбора не было, поэтому Гермиона смело зашагала к единственной в комнате двери. И как только тонкие пальчики обхватили знакомую позолоченную ручку, Дамблдор сразу накрыло волной уверенности. Она была здесь раньше. Ровно год назад. После того раза Гермиона больше не предпринимала попыток отыскать эту странную комнату, но вот она снова в ней. И если до сегодняшнего дня у Дамблдор были лишь догадки и теории, то теперь есть непоколебимая уверенность — это та самая Выручай-комната, о которой девочка читала в «Истории Хогвартса». Надавив на ручку и толкнув дверь, Гермиона уже знала, что окажется в коридоре восьмого этажа.

Но даже представить не могла, что у неё будет такая приятная компания.

Это стало предательством. Да, она была под Оборотным зельем, и Том её, конечно же, не узнал. Но почему, чёрт возьми, он был таким равнодушным. Её толкнули к стене, из-за чего спина тут же заныла. Чей-то скрипучий голос, не переставая, выкрикивал оскорбления, но Гермиона всё равно смотрела только на него. Она была уверена, что почти забыла, как дышать, и очень надеялась, что своим взглядом подожжёт его мантию. О, Гермиона была готова сделать всё! Всё, лишь бы это скучающее надменное лицо скривилось, изобразило ярость, отвращение, гнев, потрясение. Да хоть что-нибудь, кроме гребаного равнодушия! Что угодно! И когда Дамблдор, находясь в непосредственной близости к эмоциональному взрыву из-за явного перенасыщения событиями за последние несколько часов, уже была готова сорваться и прямо там накричать на Тома-чертового-Риддла, что, как она знала, тот совсем бы не оценил, какой-то идиот с силой дёрнул её за волосы.

Мерзавец.

Это стало последней каплей раздражения в заполненной до краев чаше терпения. Гермиона даже не заметила, как яростно отпихнула от себя идиота-слизеринца, со всей силы пнув его по коленной чашечке. И даже расстроилась, когда не услышала характерного хруста ломающейся кости. Смотреть на Тома она себе запретила. Теперь её внимание занимал мальчик, старательно растиравший ушибленную ногу и пытавшийся таким способом прогнать боль. Гермиона же надеялась, что утром у него будет не только синяк, но и гематома.

Так ему и надо.

Она никогда бы не подумала, слизеринец придёт в себя настолько быстро. Гермиона не успела даже дёрнуться в сторону лестницы, когда заметила, что тот приближается с тем, что точно нельзя было назвать благим намерением.

— Ну, маленькая дрянь, — он только шепчет, а по всему телу Гермионы уже ползут мурашки. Она на инстинктивном, каком-то даже животном уровне может чувствовать надвигающуюся угрозу. — Ты за это заплатишь. Как там говорится: кошелёк или жизнь?

Краем глаза Дамблдор замечает, как слизеринец тянется рукой к карману. Она уже может видеть край его волшебной палочки, когда внезапно её тело, в первую очередь удивляя саму хозяйку, реагирует на опасность быстрее разума. Гермиона резко шагает навстречу мальчишке, оставляя между ними жалкие миллиметры, и острый конец собственной грушевой ветви, которая мгновением ранее оказалась в руке, тут же находит сонную артерию на его шее. Дамблдор смело смотрит ему в глаза. Вот уж где точно нет места равнодушию. Скажите, ну как может такой глубокий синий так обжигать чистым нескрываемым гневом? Страшно. Не по-человечески — по-животному. Но кажется, что там: немного глубже за всей этой яростью, — есть что-то ещё — какие-то другие неразгаданные эмоции. Так выглядит Том, когда одержим новой книгой. Вот только думать об этом дальше некогда, потому что прямо сейчас острый кончик чужой деревяшки больно впивается в мягкую кожу между ребер.

— Ну и ну, — он всё также шепчет, мешая родной английский с неизвестным ей языком, и наклоняется ближе. — Что тут у нас такое? Зубки?

То, что Гермиона не понимает некоторых слов, произнесенных грубым тоном, не мешает ей почувствовать исходящую от слизеринца опасность. Дамблдор, стиснув зубы, старательно удерживает часть его веса, ведь мальчишка, не стесняясь, наваливается на её палочку, совсем не чувствуя какого-либо дискомфорта от впивающегося в шею острого деревянного кончика.

А вот Гермионе больно. Придвигаясь ближе, слизеринец всё сильнее вдавливает собственное древко ей в бок. Дамблдор готова поклясться, что вот-вот эта боль перейдёт некую грань, когда её ещё можно выдержать. А потом она закричит. Обязательно закричит, но пока можно потерпеть.

— Поиграли и хватит. У тебя и так большие проблемы, золотце. Не надо делать ещё хуже. — Гермиона хотела бы никогда не слышать мерзавца, но она просто не могла игнорировать то, как его рот находился так непозволительно близко к её уху, что нежная кожа съеживается от духоты чужого дыхания, пока тёмные кудри неприятно раздражают скулу.

Слизеринец давит ещё сильнее. Сознательно делает больнее. И опять же где-то рядом с ухом Гермиона ловит отвратительный смешок. О, да мерзавцу весело!

Дамблдор чувствует, как глаза наполняются влагой, но она отказывается плакать. Нет, только не после того, через что ей сегодня пришлось пройти. И уж тем более не перед Томом, даже если тот её совсем не узнает.

Собрав остатки сил, Гермиона вновь отпихивает слизеринца от себя, возвращая, казалось бы, давно утерянное расстояние в несколько миллиметров. Мальчишка перед ней немного повыше ростом, поэтому Дамблдор жесткой струной вытягивает спину и приподнимается на мысках, чтобы ни за что не проиграть в новой борьбе взглядов. «Встречай все трудности лицом к лицу», — так всегда говорит Альбус. Пылающий янтарь и яркий синий. Тёплый огонь и ядовитое пламя. Она упорно давит собственной палочкой на его шею, лишь бы оттолкнуть слизеринца как можно дальше. И пусть он упрямо отказывается отодвигаться, но быстрое шипение, проскользнувшее сквозь плотно сжатые губы, и мимолетное зажмуривание глаз означает, что мерзавцу тоже больно.

— Ах, ты маленькая…

— Антонин.

Одно его слово отрезвляет. Одного его слова достаточно, чтобы слизеринец, стоящий перед Гермионой, моментально замолчал. Одно его слово, и вот она — тишина.

— Нотт скоро будет здесь. Сегодня он патрулирует коридоры, а нам больше не нужны проблемы.

Взгляд кудрявого мальчишки метнулся к Тому, а потом снова вернулся к Гермионе.

— Но, Том, как же маленькая…

— Возвращайтесь в подземелья, — жестко прервал Риддл. — Я сам с ней закончу.

С большой неохотой слизеринец отступил, убирая палочку в карман мантии. И Гермиона знала, что он совершенно не был согласен с приказом Риддла. Антонин отходил от неё нарочито медленно, напоследок злобно ухмыльнувшись.

— Ещё увидимся, золотце, — яркие синие глаза сверкнули обещанием, которое, Гермиона надеялась, никогда не воплотится в жизнь.

Ученики вокруг некоторое время всё ещё переминаются с ноги на ногу, неуверенно переглядываясь. Они до смешного напоминают Бандар-лог Киплинга, так что вывод напрашивается сам: змея на факультете Слизерина всего одна. Но потом, без лишних протестов все они уходят следом за Антонином.

Все кроме одного.

«Я сам с ней закончу».

Это не Том. У её Тома нет такого ледяного голоса, а его слова не жалят так сильно.

Не встречаясь с ним взглядом, Гермиона наконец убирает палочку обратно в карман, а потом откидывается на стену, медленно сползая по ней на каменный пол, и яростно растирает рукой ноющий бок. Дамблдор клянется, что приключений ей достаточно на год вперёд, и если она всё-таки доберётся до своей комнаты, то в ближайшее время ни за что не покинет родные безопасные стены.

Ну, если, конечно, Том со мной не закончит. Сам.

Только когда в поле зрения попадают носки чёрных блестящих туфель, Гермиона поднимает голову и проглатывает полный разочарования стон за мгновение до того, как он успевает покинуть её рот, а потом встречается взглядом с крайне рассерженным Томом Риддлом. И что-то в нём — таком надменном и идеальном — пробуждает неконтролируемую волну бешенства с новой силой.

— Закончишь со мной? — злобно шипит Дамблдор, даже не дав слизеринцу раскрыть рта. — Серьёзно?

Она бросает ему вызов. Храбро и громко, как никто другой бы не посмел. Вздернутый нос, поднятый подбородок, огонь в глазах, крепкая хватка на палочке — всё в ней вопит о вызове. Гермиона сама не понимает, что сейчас нужнее: объект, чтобы выпустить весь накопленный гнев, или человек, способный вернуть ей потерянное чувство безопасности?

Со вторым Риддл пока справляется, откровенно говоря, плохо, а Дамблдор тем временем словно покрывается колючками и шипами, как терновый куст. Но на самом деле, где-то там, за толстой стеной всей этой бравады, скрывается пожирающая изнутри неуверенность.

Пусть он отрицает свои слова. Пусть скажет, что ей послышалось. Что она сошла с ума! Что это очередной кошмарный сон, в конце-то концов!

Как он мог? Как могла она? Почему никогда не видела? Не замечала? Может быть, тогда она не чувствовала бы себя так, как сейчас: брошенной, потерянной, преданной.

А злые слёзы душат. Душат, и вот-вот потекут по лицу. И щемящая обида подкатывает к горлу, готовая в любой момент вырваться наружу неконтролируемыми рыданиями.

— Давай же, чего ждешь? Я же всего лишь грязнокровка! — неосознанно её голос становится всё громче с каждым словом, пока не превращается в отчаянный крик. — Так же они сказали?!

— Гермиона, — Дамблдор не знала, как смогла услышать Тома среди собственной ярости. Возможно, она только прочитала своё имя по знакомому движению губ, а мозг услужливо доделал всю остальную работу, наложив поверх картинки голос, — помолчи.

Странно, но Гермиона подчинилась. Рот, казалось, захлопнулся сам по себе. И она ненавидела себя за это, потому что здесь и сейчас, не отрывая взгляда от серых глаз, она сделала ровно то, что он сказал. Ради Мерлина, в точности, как и группа слизеринцев несколько минут назад! И теперь сидела на холодном полу с закрытым ртом и острым колючим взглядом.

Том наклонился к ней и, схватив за плечи, одним резким рывком поднял на ноги.

— Что это за маскарад? — медленно его глаза соскользнули с незнакомого лица, презрительно сузившись на гриффиндорском галстуке, пробежались по школьной мантии, а потом резко вернулись к прямому зрительному контакту. — Ничего не хочешь мне рассказать?

В ответ девочка громко фыркнула.

Одна его рука отпустила её плечо и потянулась к золотистым волосам. Том пропустил несколько гладких прядей между своими пальцами, а его губы всего лишь на короткую секунду — но Гермиона всё же заметила — скривились в отвращении. Дамблдор это совсем не понравилось, и одним резким движением кисти она оттолкнула его руку.

Он может быть змеёй. Царем всех ползучих гадов, если ему так хочется. Но Гермиона не какая-то там глупая обезьяна.

— Ты не ответил на мои вопросы, Том.

— Да в чём твоя проблема? — спросил он раздраженно, отступая на шаг.

— Моя проблема? — Гермиона неверяще мотает головой. — О, ничего! Я просто не могу лишний раз выйти из комнаты, потому в школе всё чаще и чаще стали происходить несчастные случаи! И угадай, кто виноват?

Риддл усмехается. И эта ухмылка на его лице выглядит такой кривой и неприятной. Гермиона больше не узнает своего Тома в стоящем напротив мальчике.

— Не то, чтобы ты часто выходила, — бормочет он с всё той же некрасивой улыбкой, по-видимому, считая свои слова крайне забавными.

Было… обидно. Но вместо того, чтобы сердито свести брови, упереть руки в бока и заставить Риддла пожалеть о, по его мнению, весьма остроумном комментарии, Гермиона попыталась снова:

— Как ты мог? — теперь голос тихий, и мальчик вынужден наклонить голову в её сторону . — Как ты мог просто стоять там и смотреть?

— Ну, если бы ты сказала, что задумала, я бы не позволил им…

Если бы её характер был спящим драконом, то Том только что разбудил зверя.

— Если бы я сказала?! — Гермиона снова переходит на крик, указывая на себя рукой. — Это не только я! Скажи мне, как ты только мог им позволить, — выплёвывает она очередную порцию яда, — мучить других студентов?!

Наконец кривая ухмылка на его лице сползает, оставляя после себя лишь плотно сжатые губы.

— Они… магглорожденные, — он звучит так, как будто это разом должно всё прояснить.

Как будто она была несмышленым ребёнком, которому говорят, что Земля круглая, а он всё твердит про слонов и черепаху.

Дамблдор уже открыла рот, чтобы выкрикнуть: «И?», — но потом она понимает: что-то доказывать ему сейчас — бесполезно. Плечи опускаются в поражении, а сама Гермиона устало опирается на стену. В который раз за день.

— Я магглорожденная, Том, — напоминает она, но Риддл совсем не реагирует.

Кажется, проходят минуты. Гермиона всё ждёт, когда Том заговорит. Ждёт, когда признает, что был не прав. Ждёт извинений. Ждёт хоть чего-нибудь!

Но в пустом коридоре она слышит лишь его ровное дыхание и собственное сердцебиение. Собрав остаток воли в кулак, Гермиона в очередной раз поднимает глаза вверх, встречая ледяную непроницаемую стену там, где раньше было лицо.

— Ты не можешь знать наверняка, — от прохладного тона Дамблдор вздрагивает. — Кроме того, ты воспитывалась в волшебном мире, поэтому не сравнивай себя с этими гряз… невежественными остолопами.

— А что же ты, Том? Что насчёт тебя, а? — решительно возражает Гермиона и наносит удар в его плечо. — Ты, если ещё не забыл, воспитывался с этими самыми невежественными остолопами! — и снова удар.

Она замечает, как он стискивает челюсти и сжимает пальцы. Всё указывает на то, что Том старательно пытается сдержать себя. Но Гермиона хочет, чтобы этот проклятый контроль наконец треснул, рассыпался, испарился. Исчез.

— Кто ты такой?! Ты не имеешь никакого права так себя вести! Слышишь? У тебя нет права…

Договорить она не успевает. Том подаётся вперед и, обхватив пальцами тонкие запястья, жестко вжимает Гермиону в стену. Сперва он наклоняет голову к плечу, рассматривая её лицо, а потом вперёд так, что они прижимаются лбом к лбу. И она чувствует, как его всего трясет от тихой ярости.

— Никогда не разговаривай со мной так, Гермиона, — угрожающе шепчет Риддл. — Не смей.

Дамблдор на мгновение застывает, но потом словно открывает в себе второе дыхание. Она изворачивается, пытаясь освободить руки. А когда ей это удаётся, Гермиона отталкивает его от себя.

— Знаешь, что? Я тебя не боюсь, — она топает ногой для пущей убедительности. — Иди и командуй своей маленькой армией. Можете даже сыграть в счастливую чистокровную семью, а меня оставь в покое!

Протиснувшись мимо Тома, Гермиона больше не встречается с ним взглядом. Как только глаза начинают разъедать отчаянные слёзы, она разворачивается и уносится прочь.

Лестничные пролеты, бесконечные ступеньки, — сейчас она преодолела бы всё, только бы поскорее оказаться в безопасности своего маленького мира. Гермиона так быстро пронеслась мимо спящего портрета мистера Фури, что разбуженный ученый, не заметивший юную мисс Дамблдор, следующие пять минут громко проклинал Пивза — озорного призрака Хогвартса и частого нарушителя спокойствия.

Только оказавшись в своей комнате, девочка смогла дать волю слезам. Гермиона была рада, что этот бесконечный день наконец-таки закончился. Опустившись на пол, она плакала от страха, который, стоило только ей остаться одной, с новой силой поглотил всё её сознание. Плакала из-за своей беспомощности, из-за того, что обманула Альбуса — о, какой же глупой сейчас Гермиона себя чувствовала! — и плакала из-за Тома. Особенно из-за него.

Злая и подваленная она так и сидела на полу, пока луч солнечного света не ослепил красные опухшие глаза. Рассвело. Хэллоуин закончился. После прошедшего дня Гермиона стала ненавидеть этот праздник ещё больше. Она знала, что Альбус обязательно навестит её позже. Наверное, только это заставило Дамблдор подняться и на слабых затёкших ногах дойти до ванной комнаты, где, стоя перед зеркалом и медленно стягивая с больного тела одежду, Гермиона с немым шоком рассматривала последствие её маленького приключения. Ободранная фиолетовая спина отдавала тупой болью при каждом, даже незначительном движении. Некрасивый черный синяк, расползшийся звездой по всему левому боку, не беспокоил так сильно, как раздражал, а маленькие синие точки на запястьях в очередной раз почти вызвали слёзы. Почти. Гермиона больше не хотела видеть своё тело. Уж точно до тех пор, пока оно снова не станет чистым. Она достала самый толстый и тёплый свитер, который только смогла найти, чтобы он мог скрыть от глаз как можно больше кожи. И даже если шерсть была колючей, девочка решила, что и спать будет в нём.

* * *

— Мне казалось, что Хогвартс отапливают эльфы, — посмеивался Альбус, когда обнаружил Гермиону в очень теплом свитере и под одеялом.

Все разбросанные по кровати подушки были собраны вместе и помещены за спину девочки, из-за чего её спальное место теперь напоминало уютное гнездо. Гермиона отложила книгу, которую читала, пометив ногтем строчку, и слабо улыбнулась.

— Привет, Альбус.

Волшебник нахмурился, когда услышал её тихий хриплый голос. Он быстро подошёл к девочке, которая совсем не двигалась, не считая бегающих зрачков, и положил прохладную большую ладонь на её мокрый лоб.

— Гермиона, ты заболела? — спросил он обеспокоенно.

На секунду девочка опустила веки, почувствовав на лице необходимую прохладу. Да, в этом свитере было очень жарко.

— Не знаю, — пожала она плечами и тут же вздрогнула, из-за чего получила ещё один хмурый взгляд от волшебника. — Мне холодно, — соврала она, — и голова сильно болит.

Мысленно Гермиона себя и ругала, и хвалила. Было нехорошо снова врать Альбусу. Но она запихнула кричащую совесть подальше, убедив себя, что не обманывает его во второй раз, а просто устраняет последствия первого. И ещё ей очень было нужно Обезболивающее зелье. Голова ли болит, спина — эффект всё равно один. Сейчас Гермиона отдала бы всё, чтобы боль в теле хоть на мгновение исчезла.

— Я попрошу эльфов принести тебе немного зелья.

— Спасибо, — выдохнула она облегченно.

Альбус присел на край кровати. Он потянулся к лежащей рядом книге и в удивлении приподнял густые брови.

— «История Хогвартса», — прочитал волшебник название. — Снова? Гермиона, тебя что-то беспокоит?

— Нет, — прошептала девочка. Она хотела потянуться и забрать книгу, но не решилась, испугавшись новой вспышки боли. — Не совсем. Ты ведь сам сказал, что кто-то нападает на студентов. Просто пытаюсь отвлечься. Моя любимая книга, ты знаешь.

На самом деле Гермиона пыталась собрать воедино всю известную информацию о Выручай-комнате. Раньше она не обращала на упоминания о комнате в книге, потому что считала обыкновенной выдумкой. Теперь же девочка с особой внимательностью штудировала раздел «Чудеса и невидали школы чародейства и волшебства».

Она повернула руку ладонью вверх, внимательно следя за тем, чтобы рукава, не дай Мерлин, не задрались, и попросила вернуть тяжелый фолиант.

— Гермиона, тебе нечего бояться, — заверил старший Дамблдор, передавая девочке книгу. — К сожалению, нам ещё не удалось найти виновного…

Дальше она уже не слушала. В животе вдруг зародилось неприятное чувство тошноты. Гермиона знала, кто за всем этим стоит, но молчала. Поджимала губы, закусывая нижнюю, бродила взглядом по бордовому пледу и не проронила ни звука. Не смогла.

— …Гермиона?

— А? — тупо переспросила она, когда Альбус замолчал и выглядел так, словно чего-то ждал. — Прости, наверное, я действительно заболела.

Старший Дамблдор по-доброму усмехнулся и вздохнул.

— Я говорил о том, что ты стала старше. Конечно, ты давно выучила правила этикета, а также брала уроки танцев и музыки, но, может быть, ты хотела бы заняться чем-то ещё? Найти какое-нибудь хобби?

О, она бы хотела. Гермиона бы очень хотела изучить свою магию, научиться защищаться, выучить новые заклинания — то есть, одним словом, пойти в школу. Но она прекрасно понимала: если Альбус не позволил этому случиться, то тем более так просто не поменяет решения. Мерлин, да он даже не сказал о тёмной природе её магии!

— Новое хобби? — Гермиона задумалась. — Я хотела бы получать «Ежедневный пророк». И прежде, чем ты скажешь «нет», я скажу, что мне просто необходимо знать, что происходит в мире. Или я просто сойду с ума.

Волшебник встретил её упрямый взгляд и нехотя кивнул.

— Хорошо, я оформлю тебе подписку, — согласился он с явным неодобрением. — Так что насчёт небольшого хобби? Я уверен, что чтение газеты не будет достаточно увлекательным, чтобы заниматься этим целыми днями.

— Защита, — выплюнула она без раздумий.

— Что?

— Поговори с профессором Нейтом, — объяснила Гермиона. — Пусть я не могу ходить в школу, но хочу изучать «ЗоТИ».

— Гермиона, это…

— Я слышала, что Оливер Нейт хороший учитель. Пожалуйста?

И снова, к её бесконечному удивлению, Альбус согласился.

С самого начала ноября Гермиона стала жить в бешеном ритме. Сразу же после того, как она попрощалась с Альбусом и получила несколько флакончиков Обезболивающего зелья от школьного эльфа вместе со строгой инструкцией к применению, девочка отправила письмо Аберфорту, заверив мужчину, что с ней всё в порядке, и прося о встрече. Её ворчливый дядя в очередной раз решил продемонстрировать трудный характер, поэтому просто и предсказуемо оставил сообщение без ответа. Уже через неделю Дамблдор пробралась на восьмой этаж и самостоятельно открыла комнату, отчаянно желая, чтобы там был туннель, ведущий в «Кабанью голову». И он там был.

Когда она оказалась в уже знакомой грязной гостиной, дядя Аб — так она решила обращаться к нему ещё в письме — сидел в одном из кресел, потягивая какой-то тёмный напиток из большой кружки. Портрет Арианы сдвинулся в сторону, и мужчина замер в одном положении. Но как только из-за картины показалась кудрявая пушистая голова, Аберфорт начал громко ругаться.

— Сумасшедшая девчонка! — гаркнул он, ставя кружку прямо на пол. — Какого дракона ты здесь забыла?

И пусть Аберфорт громко ругался, он всё же поспешил встать с кресла и помочь Гермионе спуститься с каминной полки.

— Привет, дядя Аб, — радостно сказала девочка, наблюдая, как мужчину передергивает от такого обращения. — Ты не ответил на моё письмо, — начала она по-деловому, как только её ноги коснулись пола, — поэтому я имела смелость пригласить себя сама.

Гермиона изо всех сил подавляла улыбку, когда заметила, как у Аберфорта задергался глаз. Вот уж точно, в чём он походил на Альбуса!

— Ты не имела смелость, — возмущался Аб, складывая руки на груди и прищуриваясь на неё. — Ты имела наглость.

Они недолго поборолись взглядами, а потом Гермиона, чувствуя себя гораздо увереннее, чем когда она была в «Кабаньей голове» впервые, начала расхаживать по гостиной, рассматривая грязное и пыльное убранство.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о тёмной магии, — заявила мисс Дамблдор, поднимая кружку с пола и принюхиваясь к содержимому. — Фу!

Подойдя к наглой девчонке, Аберфорт вырвал напиток из её рук, допил его одним махом и поставил пустую кружку на стол. Потом, решив что-то для себя, мужчина схватил Гермиону и понёс барахтающуюся в его руках девчонку обратно к портрету.

— Эй! Отпусти! — кричала Дамблдор, но её только грубо закинули на каминную полку.

Одной рукой удерживая Гермиону на месте, другой Аберфорт отодвинул портрет с явно удивленной Арианой в сторону. Он заталкивал новоиспеченную племянницу в проход, но та не растерялась и, расставив руки и ноги в стороны, оказывала достойное сопротивление взрослому мужчине.

— Полезай домой, девчонка! — кряхтел Аб.

— Нет, научи меня!

Спустя десять минут непрекращающегося спора, Аберфорт был вынужден сдаться под натиском упрямого ребёнка. Он дал ей старую и потрепанную книгу, название которой было стерто временем. Аб сказал, что, если она хотела учиться, то перед ней были основы основ, и велел не возвращаться, пока Гермиона не сможет понять каждую написанную в гримуаре букву.

Девочка, ведомая любопытством, заглянула в книгу сразу же, как оказалась в Выручай-комнате. Понять каждую букву было по-настоящему тяжелым делом. И не только потому, что страницы пожелтели или были порваны в некоторых местах — толстая книга целиком и полностью была написана древними рунами.

Альбус тоже сдержал оба обещания, и теперь каждый вечер пятницы она прокрадывалась в класс Защиты от Тёмных Искусств, где профессор Нейт вёл для неё индивидуальные занятия. И благодаря тому, что Гермиона оказалась довольно способной и была единственным учеником в классе, Оливер Нейт мог рассказать ей гораздо больше, чем позволяли строгие рамки школьной программы. И пусть Альбус запретил пока заниматься практикой, она находила теорию довольно увлекательной и полезной.

Обычному одиннадцатилетнему ребёнку наверняка было бы трудно понять всё, о чём писалось в «Пророке» — газете, которую теперь каждое утро Гермионе доставляла сова. Однако девочка решила для себя, что просто обязана разобраться во всём, что творилось за пределами школы. Ведь чем быстрее она овладела бы всеми необходимыми знаниями, тем быстрее бы смогла помочь Альбусу. Он был единственной семьёй, и Гермиона хотела защитить его всем, что у неё было.

Теперь, когда её маленький мир не был сосредоточен на Томе, она с незнакомой ранее одержимостью впитывала в себя всё больше и больше информации. Гермиона не забыла о своём первом и единственном друге. Поначалу ей действительно было плохо, когда Риддл вдруг так внезапно и полностью исчез из её жизни. И только потом она поняла, как сильно была зациклена на нём.

«Мерлин, спасибо Альбусу за то, что он так вовремя решил выбрать для меня новое хобби!»

Так, закутавшись в самые тёплые покрывала и выстроив вокруг кровати башни из книг, которые каждую неделю становились выше на несколько дюймов, Гермиона и не заметила, как миновала середина декабря.

Она лежала, раскинувшись поверх подушек, полностью сосредоточенная на книге, что так любезно одолжил дядя Аб, а справа от неё, чуть повыше плеча, в воздухе парила чашка с горячим шоколадом. За полтора месяца, Гермионе удалось перевести почти половину старого фолианта. Конечно, если бы ей не приходилось самостоятельно догадываться о некоторых рунах в тех местах, где текст был поврежден, она бы могла продвигаться значительно быстрее. Но и то, что Гермиона узнала на текущем этапе, было удивительно.

Книга, к сожалению, не отвечала на вопрос, почему сама сущность её магии была тёмной, зато она подробно описывала то, как она работала. Из гримуара Гермиона узнала: чтобы добиться такого результата — сделать свою магию темной, — волшебники использовали сложные ритуалы и бесконечные жертвоприношения. Но даже так их часто настигали неудачи. Они могли продолжать творить тёмные заклинания, но всё также черпать силу из магического ядра. Когда же вы по-настоящему становились тёмным колдуном или ведьмой, ваша магия подпитывалась сразу из двух источников: того же ядра и жизненной энергии, — и, несомненно, была порядком сильнее.

Гермиона отметила то место, где приостановила чтение. Следующая глава как раз должна была рассказать, что же именно подразумевалось под жизненной энергией,, а дальше шёл раздел, в котором описывалось, как почувствовать в себе два источника силы и попытаться отделить один от другого. Дамблдор бросила взгляд на часы. Скоро должен был прийти Альбус, поэтому ей стоило поспешить и спрятать книгу вместе с набросками перевода.

Гермиона, после того как прождала почти полчаса, быстро поняла, что на встречу занятой профессор, очевидно, опоздает, но возвращаться к книге не рискнула. Погода на улице стояла чудесная. Шотландия была полностью покрыта пушистым белым снегом. Жаль только, что выходить на улицу, пока шёл учебный год, а по коридорам школы бродили оставшиеся в замке на рождественские каникулы студентов, было абсолютно запрещено. Альбус прямо так и сказал, строго сведя брови: «Никакой улицы, Гермиона. Потерпи».

«О, я могла бы потерпеть», — рассуждала Гермиона, настежь открыв окно и любуясь белоснежными холмами, а потом хитро улыбнулась.

В последний раз Альбус говорил о том, что ей никаким образом нельзя было выходить на улицу. Что ж, в Хогвартсе всё ещё было полным-полно коридоров.

Дамблдор взяла с собой волшебные краски, которые, как только касались холста, сразу изображали часть окружающего художника пейзажа в меру его таланта. Гермиона намеревалась прокрасться в Астрономическую башню, чтобы изобразить некоторые созвездия. Ведь, как известно, в морозные дни казалось, что звёзды светят ярче. Но не успела она выйти из своих покоев, как маленькое хихикающее нечто сбило её с ног.

— Пивз! — злобно прорычала Гермиона, поднимаясь с пола. — Негодник.

Привидение хохотало, отчего бубенчики на его шляпе звенели на весь коридор.

— Какое возмутительное безобразие! — ругался портрет мистера Фури. — Зачем только ему краски? Он ведь совсем не умеет рисовать!

— О, нет, — прошептала девочка, заметив в руках проказника свои краски и кисти.

Пивз парил под самым потолком, постепенно откручивая крышки от тюбиков и бросая их в Гермиону.

— Лучше прекрати это, — она пригрозила ему кулаком, но привидение от этого смеялось ещё громче.

Как только все тюбики с краской были открыты, он помчался по коридору, усердно выдавливая из них всё содержимое. Его способности к рисованию оставляли желать лучшего, поэтому волшебные краски просто растекались повсюду большими некрасивыми кляксами. Разноцветные пятна были везде: потолок, пол, стены, — а коридор напоминал картину художника-авангардиста, как, впрочем, и сама Гермиона.

— Что здесь произошло? — девочка чуть не взвыла. Альбусу, конечно же, надо было появиться именно сейчас. — Я жду, юная леди?

Оглядевшись, Гермиона заметила, что везучий Пивз удачно скрылся с места преступления.

— Что бы я не сказала, это будет использовано против меня, — отвечала девочка фразой, вычитанной в одной из книг, приглаживая растрепанные волосы и сильно хмурясь, когда рука в них наткнулась на что-то отвратительно-липкое. Предположительно — краску. — Ты, между прочим, опоздал.

— А мне кажется, что пришёл как раз вовремя, — Альбус с весельем в глазах осмотрел грязный коридор, а потом достал палочку. После нескольких плавных движений потолок и стены приняли прежний вид, и Гермиона не могла избавиться от плохого предчувствия, глядя на разноцветный пол. — Ты знаешь, где взять ведро и тряпку.

— За что? — возмущалась девочка. — Это всё Пивз!

— Кроме того, что ты решила выйти из комнаты, — устало вздохнул Альбус.

Щеки Гермионы предательски покраснели, и она поспешила опустить голову, прикрывая алый цвет густыми взлохмаченными волосами.

— А как же студенты? Вдруг меня увидят?

— Думаю, ничего страшного, что ты решила навестить старика на рождественских каникулах, — весело ответил Альбус, уже уходя. — До завтра, дорогая.

— Глупый Пивз, — бубнила под нос Гермиона, пока шла до ближайшей каморки для швабр и метел.

Волшебные краски было трудно отмыть. Дамблдор даже позвала эльфа, но тот лишь сочувственно помотал головой, сказав, что Альбус запретил ей помогать. Мир был к ней несправедлив! Гермиона левитировала перед собой ведро, наполненное мыльной водой, а в руках несла несколько видов щеток.

— Ничего себе! — она добралась до грязного коридора, когда услышала знакомый голос.

Гермиона не смогла с занятыми руками быстро остановить ведро, и оно врезалось прямо в спину застывшего среди коридора студента. Мальчик споткнулся, упал вперед, и мыльная вода выплеснулась прямо на его платиновые волосы. И Гермиона знала лишь одного студента с таким оттенком.

Вот чёрт!

— Вот чёрт! — воскликнул Малфой, вскакивая на ноги и пробегая руками по голове. — Мои волосы!

— Да не голоси ты так, они на месте.

Слизеринец медленно обернулся, сохраняя такое лицо, как будто был готов прямо сейчас развязать кровную войну. Всё его негодование улетучилось в один момент, когда он наконец хорошенько рассмотрел девочку с щетками и шваброй в руках.

— Да и вода чистая.

— Гер… Гермиона? — спросил он неуверенно. — Ты выглядишь… необычно.

— Да ладно, Абраксас, — вздохнула Дамблдор, бросая свою ношу на пол. — Я знаю, что похожа на кикимору. Ну, а ты сегодня водяной, — добавила она со смехом, указывая на его волосы, с которых стекала вода, капая прямо на белоснежную рубашку.

Малфой заметно покраснел, но ничего не сказал, что показалось Гермионе довольно странным. Она хмыкнула, решив тоже пока помолчать и подошла к зависшему между ними ведру, с облегчением отметив, что воды в нём было достаточно.

— Что ты здесь делаешь? — наконец полюбопытствовал Малфой и медленно, явно опасаясь быть снова облитым, подошел ближе.

— Убираюсь.

Абраксас моргнул. Раз. Два. Потом задумчиво нахмурился.

— Ах, нет. Я имею в виду здесь, в замке?

— Провожу рождественские праздничные дни вместе с Альбусом, — и предугадывая его следующий вопрос, рассержено добавила: — И Пивзом. А ты?

— Завтра утром родители должны забрать меня, чтобы присутствовать на свадьбе Сигнуса и Друэллы. Точнее не только меня, но ещё и моего… друга. После празднества он останется у нас в поместье на все каникулы.

Гермиона лишь промычала в ответ, чтобы показать, что она действительно его слушала. Она понятие не имела, о ком конкретно говорил Абраксас, но догадывалась, что речь идёт о каком-то важном, но наверняка до невозможности скучном чистокровном мероприятии.

Дамблдор опустилась на колени, и ведро тут же последовало вниз за ней. Она усердно потерла щеткой там, где была пролита вода, и после третьего движения руки, краска, кажется, немного отмылась.

— Нет, так будет очень долго, — Гермиона посмотрела на щетку так, словно та нанесла ей личное оскорбление, и кинула её обратно в ведро.

Она задумчиво посмотрела на грязный пол, а потом хитро улыбнулась. Малфой, наблюдающий за ней со стороны, напрягся от такой быстрой перемены настроения.

— Поможешь мне? — спросила она блондина.

Абраксас, нервничая, стал топтаться на месте. Подобная просьба совершенно его не воодушевила, и, судя по тому, как стальные глаза метались из стороны в сторону, слизеринец отчаянно искал любой способ отказать девочке так, чтобы при этом всё ещё остаться джентльменом.

— Расслабься, — рассмеялась Гермиона, встав с пола и взяв Малфоя за руку. — Тебе даже не придется прикасаться к воде, — она подмигнула ему. — Ну, по крайней мере, руками и волосами. Обещаю.

Это заверение немного успокоило слизеринца. Поймав её игривое настроение, Абраксас, глупо уставившись на их сцепленные руки, улыбнулся в ответ.

— Говори, что делать.

— Умеешь кататься на коньках?

Он не успел ответить ни да, ни нет, когда Гермиона смело подошла к большому ведру и, поставив ногу на его край, с грохотом опрокинула железного гиганта. На полу сразу образовалось большое мыльное озеро, на поверхности которого плавала густая пена. Абраксасу оставалось только наблюдать за её действиями с открытым ртом и высоко поднятыми бровями.

— Иди сюда, — приказала Дамблдор, а когда слизеринец послушно подошёл, всунула ему в руки две одинаковые щетки. — Это коньки.

Малфой выглядел непонимающе.

— Гермиона, с тобой всё в порядке? — обеспокоенно спросил он. — Это…

— …Коньки, — упрямо повторила она, а потом опять громко рассмеялась над его весьма озадаченным видом. — Ну же, где твоё воображение, мм?

Дамблдор нашла себе пару таких же щеток и достала из кармана волшебную палочку.

— Не проще убрать тут всё заклинанием? — Абраксас явно сомневался в её плане.

Гермиона выглядела оскорбленной.

— Думаешь, я не пыталась?

Было замечательно иметь в роли отца профессора Трансфигурации. Гермиона парой точных движений кисти смогла с легкостью превратить несколько жестких щетинок в крепкие ремешки, чтобы можно было просунуть в них ноги. То же самое она сделала и с «коньками» Малфоя.

— Ого, — удивился слизеринец, рассматривая причудливое изобретение, пока Гермиона во всю натягивала самодельные коньки на ноги.

— Догоняй, — крикнула она и начала скользить по поверхности пола.

Удивительно, но наследник благородного рода без раздумий последовал за ней.

Гермиона соврала, когда сказала, что Абраксас не прикоснется к мыльной воде. Блондину, который нечасто катался на настоящих коньках, было трудно удержаться на двух неустойчивых щетках. Его ноги постоянно разъезжались в разные стороны, из-за чего он часто приземлялся задницей в лужу. А когда у него начало получаться, Гермиона придумала какую-то сумасшедшую игру, целью которой стало врезаться в него с громким криком и смехом. Так продолжалось до тех пор, пока Малфой не поймал Гермиону и не повалил обоих вниз.

— Ты просто задница, Абраксас! — в шутку ругалась девочка, спихивая с себя слизеринца.

— А ты не можешь признать, что я выиграл!

— Нет, ты проиграл! — она тыкнула его в ребра.

— Малфои не проигрывают!

Абраксас ответил ей щекоткой, и через секунду Гермиона под ним извивалась и брыкалась.

— Нечестно! — взвизгнула она. — Всё, всё! Сдаюсь!

Абраксас скатился в сторону, а Гермиона расслабилась, прикрыв глаза. Мокрые, грязные, но совершенно счастливые и обессиленные они распластались на полу. Мыльное озеро подсохло, и только в некоторых частях коридора ещё остались небольшие мутные лужицы.

— Мы ведь так и не отмыли пол, — Абраксас махнул рукой, ни на что конкретно не указывая.

— Мне уже всё равно, — ответила Гермиона, пытаясь убрать с лица прилипшие волосы. — Кстати, что ты здесь делал? Занятия ведь уже закончились, а на этом этаже находится только класс Трансфигурации.

— Говоря об этом, — Абраксас приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть её лицо. — Я встретил профессора Дамблдора около Большого зала, — на этих словах Гермиона резко села, вылупившись на Малфоя, — и он попросил меня подойти к его кабинету.

Слизеринец вдруг вскочил на ноги.

— Я совсем забыл об этом! — Абраксас запаниковал, но прежде, чем он успел убежать на поиски профессора, Гермиона схватила его за штанину.

— Думаю, ты ему больше не нужен. Спасибо за помощь, — улыбнулась девочка.

Малфой застыл на месте, но потом спохватился и протянул Гермионе руку, помогая подняться.

— Тогда, полагаю, мне пора.

— Вернешься в подземелья так? — отойдя на шаг, Гермиона окинула Абракса критическим взглядом.

Когда-то платиновые волосы теперь были болотного цвета. И если бы, даже находясь под действием сыворотки правды, кому-нибудь сейчас сказать, что раньше на Малфое была белая рубашка, этот кто-нибудь всё равно бы не поверил. Ну хоть черные брюки остались черными, только теперь со следами мыльных разводов.

— Пойдем, приведем тебя в порядок.

Больше ничего не объясняя, Гермиона развернулась и пошла в неизвестном слизеринцу направлении. Малфою ничего не оставалось, как покорно последовать за ней. Ну, вообще-то он всегда мог вернуться в подземелья. Но, кажется, ему нравилась её компания.

— Куда мы?

— В мою комнату, конечно.

Гермиона, не оборачиваясь, продолжала решительно идти по коридору. А позади неё уже не так решительно шёл слизеринец. И на его бледных от рождения щеках появились ярко-красные пятна.

Посещение родового поместья Блэков не стало лучшим событием в жизни Тома. Скорее, оно чуть не превратилось в худшее. Да уж. Только благодаря одолженной Малфоем мантии Риддл смог избежать позора, спрятав под длинным, расшитым серебряными нитями халатом поношенную школьную рубашку и штаны, которые так не вовремя стали коротки из-за внезапного всплеска роста. Пока каждый сверкал как рождественская ель, Том чувствовал себя пятном на белоснежной праздничной скатерти.

Сборище богатых снобов. Риддл ненавидел себя за то, что был абсолютно беспомощен перед ними. Весь вечер он провел как на иголках, тщательно вымеряя каждый свой шаг. Как ощетинившийся дикий зверек, всеми силами пытающийся не показывать слабости перед более взрослыми и сильными хищниками.

Выросшему среди магглов Тому были чужды все древние волшебные традиции. Но это нисколько не испортило впечатление от той силы, что резонировала в воздухе, когда глава семьи проводил очередной магический обряд. Вся эта мощь завораживала, увлекала. Вот оно — могущество. Так близко, но так далеко от него. Власть, которая так и манила к себе прикоснуться.

А ещё эти взгляды! Косые и, в большинстве своем, неуловимые. Казалось, что они преследовали Тома, шли по пятам, дышали в затылок. Находили даже в самом отдаленном углу, где он умело скрывался во время очередного танца! И Том никак не мог от них спрятаться. О чём вообще думали эти люди, когда смотрели на него так? Так, что в комнате становилось невыносимо душно, и дышать было нечем. Так, что он уже несколько раз оттягивал ворот рубашки, захвативший шею в тиски, и делал глубокий вдох.

Насмешливое сочувствие. Жалость. Подавляющее высокомерие. Надменность. Непринятие. Эти взгляды вызывали рвотный рефлекс. Он будто снова попал в приют и слышал этот заливистый хохот за спиной. Нет, в «Вуле» больше никто не смел смотреть на него подобным образом. Дети там, проходя мимо, теперь опускали головы как можно ниже, впиваясь глазами в грязный пол. Но потребовалось время. Да, точно. Со временем он исправит и это недоразумение. Волшебный мир примет его. Полностью и безоговорочно.

«А когда настанет этот день…»

— Ну и как тебе? — Том даже не замечает, когда Вальбурга неслышно подходит к столу с напитками, около которого он простоял большую часть вечера, и, взяв в руки сок, встаёт рядом. — Все сильные магической Британии сегодня здесь.

Изящным движением руки она обводит зал, а Риддл, следуя за её кистью, окидывает присутствующих старательно отрепетированным скучающим взглядом. Ничего нового. С этими лицами, точнее их младшими версиями, он встречается каждый день, спускаясь в слизеринские подземелья. Блэки, Розье, Нотты, Эйвери, — священные двадцать восемь семей. Дома, что хранят историю, знания и, конечно же, силу. Столп всей магической Англии. Нерушимый, как все они привыкли считать.

— Не вижу здесь профессора Дамблдора, — небрежно замечает Том.

— Дамблдор, — кривится Блэк, отодвигая сок от губ. — Отец говорит, что он сильный волшебник, но тот ещё магглолюбец. Да ещё и декан этого пристанища грязнокровок, — морщится она и насмешливо тянет: — Гри-и-иффиндор. Дом никчемных и безмозглых. Знаешь, Дамблдор ещё и помогает своим любимчикам после окончания школы получить рабочие места в министерстве? Скоро их там будет как тараканов в самой дешевой прогнившей насквозь гостинице.

Тому захотелось рассмеяться. Уж к нему Альбус Дамблдор точно не испытывал тёплых чувств. Хотя должен был, если верить словам Вальбурги, ведь Риддл с самого детства жил с магглами. Вот только шляпа решила, что его место в Слизерине — хвала Салазару! — и Том не прошел жесткий отбор, чтобы оказаться под эгидой Дамблдора. Нет, этот человек действовал и действует исключительно в собственных интересах. И в интересах его маленького сокровища, разумеется.

— Вальбурга, — из мыслей Тома буквально вырвал тихий, но властный голос. — Не представишь нас?

По инерции Риддл резко повернулся лицом к подошедшему и сразу же узнал в нём человека, который весь вечер был в центре всеобщего внимания — хозяина родового имения Блэков. Казалось, что каждый волшебник здесь, стремился подойти к нему, пожать руку и обмолвиться парой-тройкой фраз.

— Конечно, — быстро прощебетала слизеринка, чуть склонив голову. — Том, это мой отец и глава древнейшего и благороднейшего дома Блэков, Поллукс Блэк, — представила она невысокого, коренастого мужчину с сединой на висках и обвисшем от прожитых лет брюшком. — Papa, — произнесла Вальбурга с характерным для французского языка ударением на последний слог, — позволь познакомить тебя с Томом Риддлом. Ты должно быть помнишь, я так много писала тебе о нём?

— Хмм…

Мистер Блэк смерил Тома тяжелым оценочным взглядом, как если бы тот был товаром в лавке редкостей и, точно находясь в глубоких раздумьях, стал медленно почесывать подбородок. Тогда на мизинце его левой руки Том заметил массивное золотое кольцо с выгравированным на нём семейным гербом. Подобный узор за этот вечер уже не раз попадался ему на глаза: три ворона и девиз, который в переводе с французского означал — «Чистота крови навек». Да, при одном только взгляде на это семейство, казалось, что быть Блэком — чуть ли не то же самое, что быть королевской крови.

Риддл пожирал кольцо глазами с нескрываемой жадностью. На лице, которое он весь вечер старался держать непроницаемым, вспыхнули самые разные эмоции: от зависти и злости до неутолимой жажды желания. И дело было не в куске золота, нет. Во власти, которой обладал его носитель. Мистер Блэк одной своей фигурой источал невидимую, но ощутимую силу.

— Ах, да, мистер Риддл, — наконец прервал затянувшееся молчание Поллукс, возвращая внимание Тома к себе. — Рад, что вы приняли наше приглашение. Вальбурга, и правда, так много интересного рассказывала о вас, что мы не могли отказать себе в удовольствии познакомиться с вами лично.

Протянутая ладонь с пятью короткими и узловатыми отростками очень отличалась от руки Тома, чьи пальцы были идеально ровными и длинными. Но, тем не менее, рукопожатие мистера Блэка оставалось твердым и властным.

— Благодарю за оказанное гостеприимство.

Больше Поллукс не удостоил его ни одним словом. Только кивнул, прощаясь, и удалился к другим гостям. А вот взглядов, преследующих его весь вечер, стало ещё больше. Теперь в них читались ещё и недоумение, растерянность и интерес.

Стоило только главе благороднейшего и древнейшего рода отойти от юного Риддла чуть больше, чем на пять шагов, как сразу нашлись люди, чтобы составить ему компанию. Даже те, кто раньше этой самой компании старательно избегал.

— Том, не ожидал тебя здесь встретить, — молодой человек в очках с тонкой позолоченной оправой и сияющей улыбкой на полных губах протянул руку в приветствии. — Адам Розье.

Поначалу Риддл заметно удивился, но потом, вновь обретя жесткий контроль над выражением лица, окинул ладонь собеседника пренебрежительным взглядом.

— Я не настолько глуп, чтобы не знать однокурсника в лицо, Розье, — насмешливо бросил Том и с удовольствием наблюдал за тем, как улыбка Адама сползла с одного бока, превращаясь в кривую хищную ухмылку.

— Конечно, — произнес француз обманчиво спокойно. — Ведь ты самый умный ученик в нашем году. Меньшего я и не мог ожидать.

Том нахмурился, анализируя каждое сказанное Розье слово.

— Году? — влезла Блэк. — Ха. Ещё год-другой и Том станет одним из лучших волшебников когда-либо учившихся в Хогвартсе! А я смотрю, Розье, ты решил-таки начать выбирать правильных друзей?

Адам даже не взглянул в сторону Вальбурги, которая с каждым новым сказанным словом, сама того не замечая, становилась всё громче. Внимание Розье было полностью сосредоточено на Риддле, а тот всем своим видом умело сохранял полное безразличие не только к его персоне, но и к скрипучему ворчанию Блэк.

— Том! — выкрикнул из толпы знакомый голос, а через некоторое время следом показалась блондинистая голова. — Вот ты где! Я тебя обыскался. Пойдем, там сейчас начнется… Ой, а что тут у вас? Адам?

Абраксас удивленно замер в шаге от своих слизеринских товарищей, которые, почти не моргая, прожигали друг друга взглядами, не желая уступать. Поняв, что ответа от них он не добьётся, Малфой с немым вопросом в глазах вынужденно обратился к Блэк.

— Видишь ли, Малфой, — раздраженно вздохнула Вальбурга. — Розье и Том так знакомятся.

Взгляд Абраксаса нервно пробежал между Риддлом и Адамом, и он начал периодически то открывать, то закрывать рот, очевидно, выбирая лучший момент, чтобы заговорить.

— Черт, Малфой! Куда усвистал?! — рявкнул ещё один приближающийся голос. — О, ты его нашел! Наконец-то!

Долохов с пуншем в руках, порозовевшими щеками и сверкающими глазами, слегка пошатываясь, подошел прямиком к Риддлу и, не обратив никакого внимания на Розье, дернул Тома за руку.

— Чего тебе, Тони? — недобрый взгляд Риддла переместился сначала на руку, которую всё ещё держал Антонин, а потом и на самого русского волшебника. — Я занят.

Но Долохов, на удивление, сделал вид, как будто и вовсе его не слышал.

— Валить надо, говорю. Сейчас начнется «добус».

Пока Том непонимающе хмурился и, вопросительно изогнув бровь, смотрел на Долохова, то упустил тот момент, когда Вальбурга обеими руками крепко обвила его локоть.

— Что ты..?

— Ох, что ж ты сразу не сказал? — перебила Блэк. — Пойдем, Том, ты должен взглянуть на этот танец.

Чересчур возбужденный вид Блэк заставлял Риддла нервничать, а Абраксас, резво мотающий головой в разные стороны, тем более не внушал её действиям никакого доверия. Да и Долохов, громко смеющийся в сгиб руки, только подтверждал любые возникающие опасения.

— Заткнись, Антонин, — гаркнула Вальбурга. — Как вообще ты подобрался к пуншу?! Только глянь на себя, едва держишься на ногах! И ты, Малфой, смотри, а то голова отвалится! Отправим тебя в Гриффиндор, все безголовые обитают там!

Блэк уже вовсю тянула Тома в сторону танцевальной площадки, на которой стали собираться пары, но неожиданно Адам, всё это время тихо остававшийся в стороне, пришёл ему на помощь.

— Вал, дорогая, — мягко, но настойчиво Розье отцепил слизеринку от локтя Риддла. — Том совсем незнаком с этой традицией. Мерлин, он наверняка даже не знает шагов добуса! — театрально всплеснув руками, воскликнул Адам. — Не потащишь же ты его позориться перед гостями?

Вальбурга не выглядит убежденной и предпринимает ещё одну безуспешную попытку поймать руку Тома.

— Забыл, в чьём доме находишься, Розье?

— Ах, — Адам успевает перехватить её ладонь. — Но этим ты даже рискуешь подорвать авторитет мистера Блэка. Ведь многие сегодня видели, что он публично взял Тома под покровительство.

Риддла удивляют слова Розье, но вида он не подает. Теперь-то Том может объяснить такое внимание к своей персоне. Элементарная зависть. Сегодня сам Поллукс Блэк подал ему руку. И только одно это может заставить волшебников Британии быть к нему снисходительными, а значит, Том всё делает правильно.

— И что же? — Вальбурга, скрестив руки на груди, окинула собравшихся мальчиков испытывающим взглядом. — Мне идти одной? Мне?! Это, безусловно, никак не отразится на репутации моего дома!

Слизеринцы синхронно отвели взгляд. Кто-то смотрел под ноги, кто-то на потолок, и только всё ещё ухмыляющийся Долохов был полностью поглощен стаканом с розовым пуншем.

— Быть может, Антонин как самый настоящий английский джентльмен сопроводит тебя? — предложил Розье.

Сразу же Долохов, делающий в этот момент щедрый глоток, выплюнул напиток обратно в стакан, стреляя в Розье убийственным взглядом.

— Абсолютно нет! Он еле стоит!

— Я даже не англичанин! Пусть Абраксас…

Два голоса кричат наперебой, привлекая ещё больше внимания, и Адаму ничего не остаётся, кроме как выйти вперёд и, заведя левую руку за спину, а правую выставив в приглашении, сыграть в того самого джентльмена.

— Розье, чтоб ты знал, ты не джентльмен, — хмыкает Вальбурга, недовольно поджав губы, но руку всё же даёт.

— Так же, как и ты, Вал, не леди, — дерзко отвечает Адам, а потом быстро утягивает Блэк за собой, не давая ей возможности снова начать спор.

Пара уходит сторону площадки для танцев, оставляя прочих несостоявшихся джентльменов позади, а те, совсем не стесняясь быть услышанными, громко и облегченно выдыхают.

— Ну, нам-то ещё года три можно не бояться? — пытается разрядить обстановку Абраксас, пока их маленькая группа из трёх человек покидает основной зал, двигаясь в сторону дальней комнаты отдыха. — Но с Блэк я бы всё равно не рисковал связываться.

Антонин соглашается, энергично кивая головой.

— Не завидую Розье. Теперь, когда Сигнус женится, Поллукс возьмется за поиски пары для дочери.

— И каждому слизеринцу не поздоровится, — кисло добавляет Малфой.

Добравшись до небольшой гостиной, мальчики поспешно располагаются в удобных креслах, стоящих по одному в каждом углу. Антонин, откинувшись на высокую мягкую спинку, сразу же свешивает одну ногу с подлокотника, устраиваясь как можно удобнее. Напитка в стакане осталось всего на глоток, и Долохов не спешил его допивать. Напротив, он, развалившись в кресле с важным видом, продолжает вращать емкость с пуншем на манер лучших дегустаторов до тех пор, пока тот не выплескивается ему на рубашку.

— Чёрт! — Долохов вскакивает на ноги, лихорадочно стряхивая липкие капли с одежды. — Вот же ж!

В комнате раздаются медленные, ленивые хлопки.

— Признаюсь, я ждал этого весь вечер, — посмеивается Малфой с другого конца гостиной. — Тебе ещё повезло, что здесь нет Блэк, глупый идиот.

Том остаётся единственным, кто отказывается занять одно из кресел и просто утонуть в мягкости комфорта. Со свойственным ему любопытством он осматривает узкие, со временем скривившиеся книжные полки и тот скудный набор книг, что на них пылится. Его внимание привлекает небольшой томик, покрытый более тонким слоем пыли, чем его соседи. Риддл оглядывается по сторонам — Малфой и Долохов всё ещё энергично спорят об очередной глупости — и наконец решается посмотреть на книгу поближе.

В «Магии разума» очень сжато и доступно объясняются некоторые оклюменционные техники. Но многие названия определенных типов щитов и блоков Том видит впервые. Ни в одной прочитанной им книге из библиотеки Хогвартса о них не упоминалось. К сожалению, и в этом фолианте автор не уделяет мелким деталям достаточного внимания. И Риддл не может так сходу сообразить, как поставить тот или иной блок на отдельных воспоминаниях.

— Что это за танец, про который говорила Вальбурга? — спрашивает он, теряя к книге интерес и возвращая её на место. Пусть Том и подозревает, что это очередная ничего не значащая ерунда, но быть не в курсе каких-либо волшебных традиций или обычаев сейчас для него недопустимо.

Перепалка двух слизеринцев сразу же прекращается. Малфой теперь от чего-то неловко ёрзает в кресле, а Долохов бегает глазами между ним и Томом, очевидно надеясь на то, что не ему сейчас придётся объяснять скучную давнюю традицию.

— Добус принято танцевать на любых мероприятиях, которые хоть как-то могут быть связаны с браком, — объясняет Абраксас, разведя руки в стороны. — Просто очередная ничего не значащая традиция.

— Ага, — поддакивает ему Долохов, небрежно ставя стакан на стол. — Но, как правило, для выбранной пары это билет в один конец — под венец.

— Ну, Тони, для брака ещё нужно получить благословение от главы рода, — деловито напоминает Малфой.

В ответ Антонин только скептически приподнимает брови.

— Да, Абраксас, глава одного из древнейших и благородных домов ни за что не поддержит брак с представителем другого такого дома, — иронично выплевывает он. — Или ты у нас романтическая натура? Перечитал любовных романов, а?

Том задумчиво хмурится, бродя по лабиринту собственных мыслей.

— Вальбурга хотела..? — у Риддла нет желания даже заканчивать этот вопрос. Благо, в их компании есть такой человек, как Долохов, который, полностью игнорируя любые нормы приличия, может свободно вести беседу абсолютно на любую тему. Только повод дай.

— Хотела, да перехотела. — договаривает за него Антонин, хитро прищурившись. — Но, черт возьми, Розье был совершенно прав. Неизвестно, как бы такое воспринял мистер Блэк, понимаешь?

О, не нужно было быть гением, чтобы сейчас понять Долохова. Под длинными рукавами мантии пальцы Тома сжимаются в кулаки, а маска равнодушия, которую он, не снимая, носил весь вечер, даёт трещину. Бедный безродный сирота — вот что в первую очередь видят в нём эти люди.

Медленно набрав воздуха в лёгкие и также не спеша выдохнув, Том чуть кивает головой, побуждая Антонина продолжать говорить.

— Ну, — уверенность в голосе Долохова слегка меркнет под острым взглядом Ридлла, — их дом сейчас процветает и имеет наибольшее число наследников. Но они никогда не примут в семью… Ты слышал их девиз?

Надо отдать должное Антонину, он действительно пытался быть как можно деликатнее в этой больной для Риддла теме, но Том все равно чувствовал себя так, как будто ему только что влепили хлесткую пощечину.

Он уже был лучшим на курсе. Его любили профессора и уважали в Слизерине. И опять же этого было мало!

Том был в восторге от своего факультета, однако выжить на нём безродному сироте из маггловского приюта было крайне тяжело. Слизеринцы ценили происхождение и силу. Кто-то в равной степени, кто-то с перевесом к первому. Том вынужден был быть сильным. Именно быть, потому что стал он таковым давно. Наверное, ему тогда было лет семь. Да, в семь лет, когда десятилетний Деннис Бишоп отвел его за сарай, а потом начал размахивать карманным ножом перед лицом, Том понял, что вполне может ударить в ответ. Неожиданно ударить, вырвать нож и воткнуть лезвие придурку прямо в руку. Воткнул бы в глаз, да Деннис тогда был значительно выше. Риддл не мог поступить также с чистокровными отпрысками благородных семейств. На Слизерине не ценили грубую силу. Здесь нужно было уметь приспосабливаться.

Заметив зарождающуюся бурю ярости в серых глазах, Долохов оборонительно поднимает раскрытые ладони. Меньше всего он хочет вывести Риддла из себя. За то короткое время, что они проучились вместе, Антонин понял одно — злить Тома опасно. С каждым студентом, решившим пойти против него, обязательно вскоре случалось что-то нехорошее. С рождения развитое у всех слизеринцев чувство самосохранения настойчиво нашептывало на ухо не переходить Тому дорогу.

— Но тебе не о чем беспокоиться, Риддл, — начал заверять его Антонин. — Ты ведь змееуст.

— Он прав, Том, — поддержал друга Абраксас, до этого тихо наблюдающий за разговором со стороны. — За всю историю магии только потомки Салазара Слизерина владели парселтангом.

Слова Малфоя заставили Тома скривить губы в самодовольной усмешке. О, он, разумеется, уже знал о том, что способность общаться со змеями передавалась в роду Слизерина от поколения к поколению вместе с кровью. Как знал и то, насколько трудно было проследить родословную основателя их факультета. В школьной библиотеке не было почти никаких записей о Слизерине, и, чтобы собрать ничтожные крохи информации из того, что было, у Тома ушел год. Сейчас он надеялся как можно скорее добраться до библиотеки Малфоев и провести там все новогодние каникулы. Но сначала ему нужно пережить этот ужасный вечер.

— О! — вдруг воскликнул Долохов, подняв указательный палец вверх и привлекая внимание. — А, знаете, в нашей школе ведь есть ещё одна загадка, помимо нашего дорогого Риддла?

Том всего на мгновение позволяет себе чуть сдвинуть брови, но Антонин успевает поймать его приправленный раздражением хмурый взгляд и интригующим тоном с хитрой улыбкой продолжает:

— Представляете, — тянет он, — на днях мне всё-таки удалось поймать гриффиндорскую мышку, — Долохов говорит медленно, внимательно следя за каждым мускулом на лице Риддла. — Ту самую, которую мы встретили в день Хэллоуина.

Том не двигается. Замирает. Только внутри у него, где-то в районе живота, неспокойно. Что-то шевелится. Такое неприятное, похожее на тянущее чувство голода. Тёмное и скользкое. Тому это не нравится. Этот голод срочно необходимо утолить, да вот только нечем. Всё не то. Риддл живёт с этим чувством уже пару месяцев, и как бы он не старался прогнать его, голод возвращается с новой силой. Том ненавидит это, но сделать ничего не может. Только злится. Приходит в непонятную ярость каждый раз, стоит только взять в руки ежедневник. Чувствует неподдельный гнев, когда… Сейчас.

Да, сейчас! Антонин может сколько угодно доставать ту гриффиндорку. Всех гриффиндорцев, если ему захочется. Всё равно! Должно быть всё равно. Так почему мысли об этом вызывают такие гадкие ощущения? Ведь Долохов достаёт даже не её!

— Милый Салазар, можно подумать, что ты одержим ей, Тони, — не преминул возможности поддеть Антонина Малфой. — Серьезно, весь наш курс в подземельях только и слушает твоё брюзжание. И вот ты опять всё никак не угомонишься?

Долохов лишь слегка поворачивается в сторону недовольно блондина, затыкая того одним только острым взглядом, и снова обращается к Тому:

— Не знал, что ты настолько искусен в чарах памяти, — Антонин проходит мимо Риддла, начиная, так же как и Том несколько минут назад, разглядывать книги. — Бедняжка чувствует себя превосходно и совершенно ничего не помнит.

— Тебя это задевает, Долохов? — спрашивает Том, небрежно облокотившись на стену и насмешливо приподняв бровь. — Не думаю, что она хотела бы продолжить ваше знакомство. Ты, как я помню, был не совсем в её вкусе. И совсем не джентльменом.

Антонин смеется, кивая головой.

— Ни в коем случае, — указательным пальцем он ведет вдоль корешков, выбирая нужный том. — Мне просто интересно, так ли было необходимо доставать ей другую палочку? О!

Резким движением Долохов достаёт с полки ту самую книгу, которую недавно просматривал Риддл, и быстро пролистывает страницы, мыча под нос незамысловатую мелодию, которую можно было часто встретить среди уличных попрошаек под Рождество.

— Ты достал ей другую палочку? — неверяще переспрашивает Абраксас, заставая Тома врасплох. — Зачем?

Том не знает, что ответить двум слизеринцам, которые смотрят на него так заинтригованно и с нескрываемым интересом. Но Риддл точно знает, что не будет рассказывать им про Гермиону. Не хочет. Это только его секрет, и Том желает оставить его при себе.

К счастью, придумывать что-то Риддлу так и не приходится. Дверь в гостиную неожиданно распахивается, с громким стуком ударяясь о стену, и внутрь размашистыми и быстрыми шагами входит растрепанный Розье.

— Ты будто дементора повстречал, — шутит Антонин, резво отпрыгивая в сторону с пути Эвана.

Француз ничего не отвечает. Просто молча падает в одно из свободных кресел и начинает нервно подергивать галстук.

— Да что случилось? — не выдерживает Абраксас. — Не говори, что вашу пару выбрали?

Розье застывает, а потом медленно убирает руки от шеи. Кажется, что его алебастровая кожа в какой-то момент становится ещё белее.

— Вальбургу, — отвечает он. — Они выбрали Вальбургу и Ориона.

В комнате становится тихо. Так напряженно тихо, что можно услышать музыку, играющую в главном зале. А потом громкий смех Адама резко бьёт по ушам, заставляя всех вздрогнуть.

— Чёрт возьми! — Розье откидывается на спинку кресла, продолжая хохотать. — Это было близко!

Он неверяще мотает головой, а когда останавливается, то смотрит на присутствующих и со всей серьёзностью заявляет:

— В вашем клубе «неджентельменов» пополнение. Думаю, я заслужил членство, ведь так самоотверженно спас вас всех сегодня от Блэк, — Розье краем взгляда ловит едва промелькнувшую ухмылку на лице Тома и продолжает ещё более уверенно: — Эй, Тони, не принесешь мне ту розовую дрянь, которую ты пил весь вечер? У меня стресс.

Ухмылка на лице Тома становится заметнее, и он наконец садится в одно из кресел, наблюдая, как Долохов, достав палочку, посылает в Адама жалящее проклятье. Ну, Антонин просто ненавидит, когда его называют «Тони». Однако ничего не может поделать, когда это делает Риддл.

— Сам подними свою жирную задницу, Розье! — кричит Долохов, пока Адам уворачивается от очередного проклятье. — Я тебе не чёртов домовой эльф!

— Протри глаза, где она жирная? — громко возмущается Розье в ответ, вскакивая с кресла, а потом прячется за ним. — Это просто оскорбительно, Тони!

С воинственным криком Долохов срывается с места, стремясь достать Адама, а Том, уже не сдерживаясь, тихо посмеивается над представлением. Розье меняет место укрытия, перемещаясь за спину Малфоя, из-за чего заклинание Антонина попадает в Абраксаса. Волосы блондина становятся красными, и не проходит секунды, как он тоже достает палочку. В какой-то момент все трое оказываются на полу в одной кричащей куче.

— Идиоты, — беззлобно бросает Том, вставая со своего места. — Заканчивайте уже. Пора возвращаться.

Клубок из слизеринцев сразу расплетается. Они поднимаются и, смеясь над ядовито-красными волосами Малфоя, поправляют одежду. И голод Тома снова отступает.

Но не покидает его.

* * *

Время пролетело слишком быстро. Том не хотел возвращаться обратно в приют, но учебный год, ожидаемо, подошел к концу. Военный Лондон ждал его. И вот он здесь.

Спуск по откидным ступеням вагона Хогвартс-экспресс, занимает всего несколько секунд, но успевает казаться вечностью. Риддл всё никак не может найти в себе силы, чтобы добровольно отпустить поручень и ступить на выложенную каменной брусчаткой станцию Кингс-Кросс. Он просто не узнает старый вокзал. Люди в военной форме с оружием в руках, толпы раненых. Суматоха. Спешка. Полная неразбериха. Грязь.

Дети, что ехали вместе с ним, быстро-быстро проносятся мимо, спрыгивая с поезда, и бегут к своим родным. Тому так спешить некуда. Зажмурившись, он тратит несколько лишних мгновений, чтобы возродить в памяти утренний разговор.

Третий этаж. Дверь, в которую он одним из первых входит каждый понедельник утром и в пятницу после обеда. Кабинет заместителя директора и профессора Трансфигурации.

Том вежливо стучит два раза, и голос с другой стороны двери просит войти.

— Мистер Риддл? — удивляется Дамблдор, бросая короткий взгляд на часы. — Какие-то проблемы? Вы рискуете опоздать на поезд.

Тому интересно, действительно ли профессор не понимает причины его визита или только делает вид? После новогодних каникул Дамблдор был особенно холоден по отношению к нему, и всё же Том здесь. Здесь, чтобы впервые в жизни кого-то о чём-то попросить. Попросить о помощи.

Толчок в плечо, и Том вынуждено выставляет ногу вперёд, чтобы не упасть.

— Извини! — даже не оборачиваясь, на ходу кричит спешащий к отцу хаффлпаффовец, а Том в раздражении поджимает губы. Вот он и ступил на брусчатку. Теперь уж точно пути назад нет, и ощущение того, что волшебная сказка закончилась, крепко заседает в разуме, как колючий, прицепившийся к одежде репейник.

С опаской оглядевшись по сторонам и заметив толпу нищих, клянчивших милостыню, Том прижимает сумку с вещами как можно ближе и отходит от поезда. Ему нужно быстрее добраться до приюта, но он сталкивается с проблемой, ещё даже не успев покинуть вокзал. Транспорта не хватает, а на месте ближайшей остановки вообще развернули благотворительную столовую.

— Бомба угодила прямиком в автобус, — слышит Риддл обрывок разговора двух железнодорожников. — Там воронка диаметром футов сто, не меньше!

— Чертовы немцы! — сплёвывает в сторону мужик в грязных дырявых портках. — Меткие сволочи! Угораздило же попасть в главную развилку. Теперь один Бог знает, когда кто-нибудь там проедет.

Тому ничего не остается, кроме как пойти пешком. Достав из кармана последний кусочек шоколада, которым ещё в поезде угостил его Малфой, и закинув его в рот, Риддл решительно идет в сторону выхода.

Чем дальше Том отходит от центра Лондона, тем сильнее он вынужден сжимать волшебную палочку во внутреннем кармане пиджака. Кажется, что здесь, на окраине, слова «порядок» и «закон» потеряли свой первоначальный смысл.

— Малыш, ты заблудился? — сладко тянет женщина, притаившаяся в тёмном переулке между домами. — Позволь мне помочь.

Том начинает идти быстрее, вжимая сумку с вещами практически в себя. Но звуков в переулке становится всё больше.

— Эй, щенок, к тебе обратилась дама! — кричат из темноты охрипшим пропитым голосом, а следом раздаётся громкий хохот толпы.

Ещё чуть-чуть, и он выхватит тисовое древко. Заставит их замолчать. Сделает им больно. Пойдет на всё, чтобы это липкое чувство — такое же липкое, как и его пальцы, притаившиеся в кармане точно в засаде — поселившееся внутри, исчезло из его жизни и больше никогда не побеспокоило.

Но Том снова вспоминает…

— Вы не можете остаться в школе на время летнего перерыва, мистер Риддл, — отрезает Дамблдор жестко и безапелляционно. — Это запрещено правилами Хогвартса. Все студенты возвращаются домой.

«Вот только у всех студентов есть этот самый дом, профессор. Куда, по вашему мнению, должен был вернуться я?» — хочет возразить он, но встречая в глазах Дамблдора уже знакомую и непреодолимую стену льда, тихо соглашается:

— Я понял вас, профессор.

Том разворачивается, чтобы уйти, как вдруг в самый последний момент Дамблдор его останавливает. «Неужто старик сжалится?» — мальчик хватается за тонкую нить надежды, как голодный пёс вгрызается в обглоданную кость.

— Не думаю, что должен напоминать вам о прошлом случае в приюте, мистер Риддл, — профессор наклоняет голову вперёд, и смотрит на Тома уже не через очки-полумесяцы, а на прямую. — Ещё одна жалоба, и вы не сможете вернуться в школу. Никогда.

…он не может использовать палочку. Том ничего не может. Он абсолютно беспомощен. Бессилен. Как жалкий маггл!

Но вдруг хохочущие голоса заглушает протяжный вой сирены, и весь тот немногочисленный люд быстро разбредается кто-куда. Исчезает, растворяется в воплях страха и отчаяния.

Том замирает, и поднимает глаза к тусклому, лишенному всех красок небу. За облаками самолетов не видно. Да и летают они, спасибо Мерлин, над другой частью Лондона. Только как объяснить всё это детскому сознанию? Сознанию, которому кажется, что вот-вот — и на него с неба полетят бомбы, что он станет таким же, как и раненные с вокзала Кингс-Кросс: с одной, а то и двумя оторванными конечностями? Что никто и никогда не вспомнит о Томе Риддле?

Сирена продолжает громко завывать, а небо вдалеке раскрашивает вспышка алого цвета. Вещи Тома падают на землю, а сам он тянет вмиг обессилившие руки к ушам, чтобы хоть на чуть-чуть заглушить звуки вокруг, чтобы не слышать взрыв, крики и плач. И в этот момент, пока снаряды в небе чертят параболы, он всем своим существом ненавидит одного единственного человека: старика, отправившего его в этот ад.

В нос бьёт запах гари, глаза слезятся от дыма, но Том не двигается. Ни о чем не думает, просто стоит оцепенев. Сирена больше не вопит, и люди снова выходят на улицу. Кто-то его зовет и даже дергает за плечо, но не добившись реакции, машет рукой и отходит в сторону. А Риддл так и стоит застывший на одном месте, потерявшийся в ворохе собственных мыслей. И никто не догадывается, что застывает не Том, а мальчик внутри него. Застывает, медленно превращаясь в мужчину.

* * *

К августу месяцу Риддлу кажется, что он постепенно сходит с ума. Почти каждую ночь он просыпается в холодном поту, и уже даже не может разобрать: это воет сирена или демоны в его голове? Дни проходят ничуть не легче. С рассвета и до заката он вместе с другими старшими детьми разбирает завалы, которые оставляют за собой сброшенные на город бомбы. С утра и до ночи его руки — колыбель для тяжелых камней и холодных трупов. Тел слабых людей, встретивших ничтожный конец, закончивших жизнь на мусорной куче. Людей, которые не смогли защитить ни свои семьи, не самих себя. И он ничем от них не отличается! Такой же слабый и беспомощный.

Всё чаще ему снится сон, когда, разгребая один из таких завалов, поднимая и откидывая в сторону камень за камнем, Том находит себя. Подобные кошмары полностью лишают его охоты спать. Теперь по ночам он забивается в угол между стеной и кроватью и, сжимая тисовую ветвь до хруста древесины, слушает невыносимую до тошноты тишину тёплой ночи.

Но Риддл не может не признать, что у трупов есть одно значительное преимущество, из-за чего он даже начинает им завидовать. Они не испытывают чувства голода, которое Том возненавидел наравне с ощущением следующей по пятам смерти, протяжным воем сирен и Билли Стаббсом, отнимающим его ужин. Ах, да! Бесконечные походы в церковь теперь также возглавляли список его нелюбимых вещей. Всякий раз, когда миссис Коул тащила их на службу, означал одно: им снова нечего есть.

И после такой жизни они всё ещё продолжали молиться своему богу? Глупые, жалкие магглы!

Однако самой страшной вещью был не очередной налет вражеских самолетов и не муки голода, когда живот скручивало настолько сильно, что вы бы согласились сожрать даже землю, нет. Окружающие люди были страшнее всего. Толпа, сходящая с ума от страха, была опасна и неконтролируема. Грабежи, разбои, убийства — полный хаос. С каждым днём Том всё больше не рассчитывал дожить до отъезда в Хогвартс. Школа волшебства стала казаться ему небылицей и несбыточной мечтой. Порой он даже сомневался в её реальности.

Всё изменилось в один момент. Всего в один миг его жизнь снова перевернулась, и все пережитые ужасы отступили далеко назад, стоило только услышать её голос. Да, наверное, именно тогда Том понял, что это конец.

Работы у них сегодня не было, хотя ночью и был очередной налёт. Просто люди уже никак не могли отплатить миссис Коул за помощь, а работать за бесплатно сейчас не собирался никто.

Том сидел на кровати, прислонившись спиной к стене и зажав между жестким бетоном и больным, изнеможденным телом тонкую перьевую подушку. Чтобы не сойти с ума, он старательно записывал все происходящие в его проклятой жизни события в черный ежедневник. Даже если это была ложка твердой, слипшейся в один большой ком каши, которую им дали на завтрак два дня назад, и которую он проглотил с таким удовольствием, словно никогда не ел ничего вкуснее. И это действительно был почти пир.

В приюте детей почти не кормили. Было попросту нечем. Как скотине на стол им вываливали сырую кукурузу. Риддл всячески старался не думать о том, насколько отчаянно он на неё набрасывался. Вгрызался в жесткие початки, не обращая внимания на тёкшую из десен кровь.

Как-то Билли собрал всех старших детей. Он рассказывал, что в кладовке, в холодном подвале, есть еда. Что там есть даже шоколад! Том назвал все его слова бредом, но в подвал с остальными всё же спустился. В кладовке не было продуктов. Только тела самых младших воспитанников приюта. Совсем младенцы. Риддл даже не знал их имена.

Отогнав прочь воспоминания, Том вглядывается в записи. Только благодаря им он может сказать, какой сегодня день и когда он ел в последний раз. Два дня назад. Может, чуть больше, поэтому-то слабость во всем теле и черные пятна в уголках глаз его нисколько не удивляют.

— Том.

У мальчика нет сил даже вздрогнуть от внезапно раздавшегося голоса. Он отрывает взгляд от недописанной строчки и сосредоточенно смотрит на пальцы. До Риддла не сразу доходит, что ручки в них нет. Чем же он писал всё это время? Писал ли он вообще? Безумие.

— Том, — он решает не отвечать. Не хочет признавать, что вот-вот и окончательно сойдет с ума.

С силой Риддл закусывает губы, ощущая спасительную боль — якорь, которым его разум умоляюще цепляется за край здравого смысла. Но голос… Настойчиво зовущий его голос становится всё ближе. Боль не в силах прогнать его.

— Том…

Руки. Эти знакомые руки обнимают так нежно-нежно, а потом прижимают к тёплому телу так удобно, что веки сразу же тяжелеют. И Том никак не может игнорировать желание закрыть глаза. О, он явно сошел с ума! Попрощался с рассудком, потому что готов, не останавливаясь, молить этого призрака, галлюцинацию — сейчас уже не важно! — не оставлять его. Если надо, он найдет в себе силы, вытащит их из себя, как трупы из-под завалов, чтобы вцепиться в это существо мертвой хваткой и просить: не уходи.

В голове опять шумно. Его демоны выползают наружу, и Том боится, что тепло, которое он сжимает в пальцах, вдруг исчезнет.

Но, что бы там ни было, образ существа не растворяется среди ужасов жестокой реальности. А вот гул в ушах постепенно отступает. И сквозь отдаляющееся бульканье он наконец-то может услышать не только её тихий голос, но и запах: горькие чернила, которыми пропах стол в её комнате, и гибискус — аромат чая каркаде, кислый, как она любит.

Проходит несколько минут, которые Том проводит в тишине и анализе, пока эти руки с материнской заботой, которую он никогда не знал, перебирают его грязные, спутанные локоны. И только обретя некую уверенность, Риддл наконец-то решается заговорить:

— Гермиона? — он старается, чтобы голос не дрожал, но получается плохо. Том напрягается и даже невольно задерживает дыхание в ожидании ответа.

Ему кажется, что молчание длится бесконечно долго. И Тому страшно даже приоткрыть глаза. Он просто не вынесет, если сейчас сорвется в пропасть безумия. Один удар сердца. Два…

— Тшш, — еле слышно раздается в ответ. — Тише, Том.

Он не понимает. Для него загадка — зачем ему быть тише? Как загадка и то, почему вдруг трясутся плечи, а руки сжимают чужое хрупкое тело так неоправданно сильно?

— Гермиона, — выдыхает он в облегчении и уже более уверено.

Пальцы, запутанные в его волосах, замирают, но Том подталкивает её руку головой, молча прося продолжать эти нехитрые, но приятные и успокаивающие движения. Такие нужные сейчас.

— Давай вернемся домой, — не спрашивает она. — Вместе.

До конца убедившись в том, что образ перед ним — самый настоящий живой человек из плоти и крови, Том отстраняется. Он вглядывается в лицо напротив, замечая, что на нём почти не осталось смешных веснушек. А ведь в их последнюю… предпоследнюю встречу её нос был полностью ими усыпан. Но потом Том смотрит прямо в глаза. Самые яркие глаза, которые он когда-либо видел. Ярче любых лучей заклинаний. Ярче созвездий, за которыми их хозяйка любит наблюдать. Теперь-то Том видит: её глаза блестят и переливаются всеми оттенками карамели. Так приторно-сладко, что пересыхает во рту.

Её глаза — это та самая сладость, которую родители всегда покупают или даже готовят самостоятельно для своих чад. И когда дети, спешно закидывая в портфель письменные принадлежности, бегут домой после уроков в воскресной школе, их там обязательно ждёт карамель. Даже если они до невозможности глупы, не прилежны и получают плохие оценки, родители всё равно готовят им угощения. Когда-то давно, ещё будучи пятилетним мальчишкой, Том завидовал каждой конфете на палочке, которую держал в своём липком кулачке любой проходящий мимо ребёнок.

Карамель даже привозили в их приют. Редко, правда, да и в ничтожно-малом количестве. Там-то Том и научился не любить эту сладость. Ему никогда не доставалось любимого всеми угощения. А когда он однажды рискнул стащить несколько конфет, то получил десять незаслуженных, как он считал, ударов розгой.

Так Том никогда не считал приют своим домом, но теперь смог разглядеть его в глазах напротив. Никто и никогда не отнимет у него эту карамель. Том не позволит. Риддл позаботится о том, чтобы Гермиона, так же как и сейчас, всегда оставалась на его стороне. Хорошие ли у него оценки или нет, добрые ли поступки он совершает или не очень, в отражении её глаз Том хочет видеть защитные стены дома, а рядом с ней — место, где его обязательно будут ждать.

Он больше не чувствует дыхание смерти между лопаток. Зато может ощущать магию, которая возвращается к нему спустя столько тёмных и несчастливых дней. Том наклоняется вперед и, зарывая кончик носа в густые мягкие кудри, одними губами шепчет:

— Спасибо.

И голод наконец отступает. Совсем.

Для Гермионы этот Новый год стал без преувеличения худшим. Альбус уехал по каким-то важным и неотложным делам, а профессор Нейт и вовсе отказался от их занятий на время зимних праздников.

И Тома тоже не было. Они всё ещё не помирились.

Впервые Гермиона проводила ночь с тридцать первого на первое в гордом, но таком неуютном одиночестве. Зашедший утром Слагхорн, домовые эльфы, в чьи обязанности входила доставка ей еды, и Гарм, мирно спящий среди царившего на столе беспорядка после утомительного полета в Уилтшир и обратно, — вот и вся её сегодняшняя компания. И пусть Гермиона была благодарна маленькому сычу за то, что он предпочел быть рядом с ней, а не отдыхать, как обычно, в совятне, этот канун Нового года ну никак не походил на детскую мечту.

Несчастно вздохнув, Дамблдор вновь взяла в руки уже изрядно помявшееся приглашение посетить Малфой-мэнор во время зимнего перерыва. То самое приглашение, на которое она скрепя сердце была вынуждена ответить отказом.

— Если бы только Альбус был дома, — прошептала Гермиона в пустоту и, усмехнувшись, пробежала пальцами по серебристой витиеватой букве «М». — Как вычурно. И так… по-Малфоевски.

К удивлению Гермионы, Абраксас оказался не так уж и плох. До сих пор Дамблдор не могла без смеха вспоминать выражение лица слизеринца, когда ей удалось затащить его в свою комнату. Она прямо-таки почувствовала себя тем самым злым драконом, похитившим бедную принцессу. Если бы только кто-нибудь третий тогда ненароком заглянул к ним, то обязательно бы решил, что наследника дома Малфоев удерживают насильно и против его царской воли.

— Ага, а ещё посягают на его добродетель! — добавила Гермиона сквозь звонкий смех.

Абраксас Малфой в её комнате выглядел… неправильно. Неправильно и нелепо. Даже со стекающей с волос грязной мыльной водой и в одежде, заляпанной красками, он был слишком… просто слишком. Его кожа была чересчур бледной и на фоне всех этих ярких гриффиндорских цветов выглядела болезненной, а джентльменские манеры, привитые ему с детства, оказались вдруг абсолютно бесполезными против Гермионы Дамблдор. Малфой просто не знал, как вести себя с ней наедине. Да ещё и в её личном пространстве! Дамблдор еле сдерживала рвущийся наружу смех всякий раз, когда слизеринец буквально застывал в центре комнаты, так низко опустив голову, что она могла разглядеть разве только покрывшиеся красными пятнами кончики ушей. А как он подпрыгнул, когда Гермиона позвала его по имени и протянула полотенце? Было очень смешно!

Да, на удивление, Абраксас оказался таким… забавным. Теперь, пересмотрев своё к нему отношение, Гермиона с удовольствием посетила бы поместье Малфоев. Похоже, она стала бы там желанным гостем. Подумать только, в своём письме Абраксас упомянул их фамильную библиотеку аж целых семь раз! И если таким образом слизеринец рассчитывал манипулировать Гермионой, ещё больше разыгрывая её любопытство, то, черт возьми, у него получилось! Был бы Альбус дома, она привела бы ему как минимум семь причин, почему им — ладно, ей — так необходимо посетить некий замок в Уилтшире.

Успокоившись и вернув приглашение обратно на стол, Гермиона уже без тени улыбки взглянула на стопку чистых пергаментов. Руки чесались схватить лист и написать Тому письмо. И ведь даже повод был, ведь кто ещё кроме неё знал, что у Риддла сегодня день рождения? Возможно, именно сейчас он был таким же одиноким, даже будучи окруженным толпой. По правде, Гермиона уже несколько раз бралась за перо, но после написания нескольких коротких и сухих строчек комкала испорченный листок и со злостью бросала бумажный ком через плечо, из-за чего её комната сейчас находилась в ещё большем беспорядке, чем бывало обычно.

— Нет, — жестко сказала Дамблдор самой себе, сминая в руках очередное неудавшееся письмо. — Нет, нет и нет! Ты не будешь ему писать! Пусть дальше ведет себя как придурок, а тебе должно быть всё равно!

Для пущей убедительности или, чтобы наполнить комнату хоть какими-то звуками, Гермиона воинственно ударила ладонями по крышке стола, как бы ставя этим действием окончательную точку в своём решении, а потом прислонилась к прохладной древесине щекой и отчаянно простонала.

— Глупый идиот.

Доносившиеся с улицы счастливые голоса детей, которые вот уже почти час вели снежную войну, заставили Дамблдор кисло посмотреть в сторону окна. В её планах было навестить дядю Аба, но этот предусмотрительный ворчун ещё утром прислал письмо со скупым поздравлением и просьбой-приказом «даже не думать сегодня сунуть свой любопытный курносый нос в Кабанью голову». И совсем он у неё был не курносый! Только вот вредного филина Аберфорта замечания Гермионы не интересовали. Он нетерпеливо протянул ей письмо, привязанное к когтистой лапе красной веревочкой, даже успел злобно клюнуть в палец, пока она возилась со шнурком, а потом торопливо улетел прочь.

— И ведь даже не выслушал! Ох… красота!

С замиранием сердца Гермиона смотрит, как на улице начинает идти снег. Огромные, пушистые и белые хлопья кружатся в причудливом хороводе, и Дамблдор, завороженная этим танцем, медленно подходит к окну.

Невероятно красиво.

Снежные холмы и посеребрённый лес вдалеке — волшебная зимняя Шотландия во всём своём великолепии. Многовековые деревья, сквозь которые никогда не пробиться солнечному свету, зимней ночью выглядят как огромный чёрный и лохматый зверь, отдыхающий поверх белого покрывала. Не удержавшись, Дамблдор проводит кончиками пальцев по холодному стеклу, как бы гладя это величественное существо по колючей шерсти.

— Что это там? — сначала Гермиона думает, что ей кажется, но потом она распахивает окно и, прищурившись, смотрит внимательнее. Морозный воздух колет нос и щеки, и ворох снежинок тут же влетает в комнату, но Дамблдор продолжает вглядываться в самую даль, где среди непроходимой чащи мерцают яркие огоньки.

Гермиона хватается за раму, опираясь туловищем на подоконник, чтобы посмотреть на играющих в снежки детей, но никто из них, кажется, не замечает необычного феномена. Странно.

Она смотрит на время: без пяти десять, — а потом на дверь. Альбус ещё не появился и уже, наверное, не придёт. А огоньки мерцают. Мерцают, переливаясь из глубокого изумрудного цвета в холодный фиолетовый. Пропадают, а потом снова вспыхивают и манят. Так манят, что невозможно устоять.

Разыгравшееся ли это воображение или что ещё, но Гермиона, ведомая каким-то шестым, а то и седьмым чувством, подбегает к вешалке и на ходу срывает с неё зимнюю мантию, накидывая её прямо на хлопковое домашнее платье. Она босая выбегает вон из комнаты, совершенно не обращая внимания на кричащий портрет мистера Фури и холодный жесткий каменный пол под ногами. Гермиона так спешит, что оступается на лестнице — к счастью, на самой последней ступени — спотыкается и падает, обдирая колени. Ноги болят… Наверное, должны болеть. Но она встает и снова бежит. Мимо Большого зала в главный холл, а оттуда уже на улицу, быстрее перепрыгивая ступени очередной каменной лестницы.

Босые ноги касаются снега, погружаясь в него по самые щиколотки, но Гермиона не чувствует колючего холода. Она спешит к лесу. Сугробы на пути становятся всё глубже, а под ними — плотный наст, в который Гермиона проваливается, обдирая ступни.

Она останавливается на небольшой снежной поляне у кромки леса и тяжело дышит, уперевшись руками в колени. Ледяной ветер сдувает с головы капюшон и вздымает вверх полы мантии. Растрепавшиеся буйные кудри лезут в лицо и рот и покрываются ледяным налётом от выдыхаемого пара. Ресницы на морозе слипаются по той же причине.

Наконец, отдышавшись, Гермиона выпрямляется и осматривается по сторонам. Ничего. Замок теперь далеко, и голосов играющих рядом с его стенами детей неслышно. Резкая боль пронзает ноги как тысяча мелких иголок. Она шипит сквозь стиснутые зубы, пока снег нещадно жалит незащищенную от мороза кожу.

— Чёрт!

Гермиона переступает с ноги на ногу, но окоченелые конечности путаются в длинной мантии, и она спотыкается, падая прямо в снег. Наступает паника, ведь оказывается, что никаких огоньков нет и в помине, а единственный источник света в эту холодную новогоднюю ночь — это одинокая луна над головой, окруженная мириадами звёзд. Гермиону трясёт. И вовсе не от холода кожа покрывается мурашками. Что-то не так. Слишком уж резко на неё обрушивается окружающая реальность. То самое чувство, как если бы вы только что тонули, а потом вдруг вынырнули из-под воды и жадно наполнили лёгкие кислородом.

Чуть слышно со стороны леса раздается хруст снежной корки, и Гермиона замирает оттого, что остро ощущает на себе чужой взгляд. Кто-то пристально наблюдает за ней из темноты Запретного леса. Боясь даже моргнуть лишний раз, Гермиона судорожно ощупывает грудь и шею и, подцепив трясущимися пальцами золотую цепочку, достает из-под одежды подаренный Альбусом кулон.

— С-семь п-поворотов, — сквозь стучащие зубы напоминает она самой себе, пока дрожащие руки поднимают портключ на уровень глаз. — Р-раз. Д-два…

Она не успевает досчитать даже до «трёх». Золотая цепь натягивается, врезаясь в заднюю часть шеи, что под затылком, а сам кулон зависает в воздухе. Ещё один рывок, словно кто-то невидимый дергает за ожерелье, и Гермиона от неожиданности падает вперед прямиком в сугроб. Лицо тут же обжигает снегом и неприятно щиплет. Дамблдор быстро вскакивает на ноги, старается отряхнуть прилипший к одежде снег и с ужасом замечает, что кулона на шеи больше нет. Конечно, смешно надеяться, что пропажа валяется где-то под ногами, но Гермиона всё же наклоняется, чтобы внимательно осмотреть каждый дюйм снежного покрова. Она настолько увлечена поиском, что по неосторожности поворачивается к кромке леса спиной, совсем не замечая появившейся на белоснежном ковре чёрной тени.

— Потеряли что-то? — тянет сладкий густой голос, в котором отчетливо слышится злая насмешка. — Ну же, мисс Дамблдор, я уверен, вас воспитали куда лучше, чтобы стоять спиной к собеседнику.

Гермиона разворачивается слишком резко. Окаменевшие от холода ноги подводят, и она снова оказывается в снегу. Дамблдор вспоминает о волшебной палочке и ощупывает карман, но тщетно. Грушевая ветвь осталась в тепле и безопасности хогвартских стен.

— К-кто… вы? — спрашивает она, стараясь преодолеть дрожание губ. — В-в…вы… в-в-вы…

Мужчина подходит ближе. Тень от капюшона мантии надежно скрывает его лицо, но в широкоплечем силуэте Гермиона всё равно узнает того самого преследователя, от которого она убегала в день Хэллоуина. И одно только это уже наводит на неё ужас.

— Я? — смеется волшебник, останавливаясь на расстоянии двух шагов от Гермионы. — Я счастлив наконец встретиться с вами, мисс Дамблдор.

— Я-я д-думаю, вы в-воспитаны лучше, чт-тобы з-забыть и не пред-дст-тавиться своему с-собес-седнику, — Геримона пытается не показывать страха и выглядеть решительно, но она так сильно замёрзла, что губы совершенно отказываются слушаться.

Рассмеявшись от такого дерзкого ответа, мужчина поднимает руки и медленно стягивает с головы капюшон, позволяя Гермионе себя разглядеть. Короткие платиновые волосы, глаза, в которых золотыми переливами искрится сама сила, лицо, вот уже несколько лет печатавшееся на первых страницах «Пророка». Дамблдор никак не может сдержать пораженный вздох.

Святой Мерлин, она умрёт сегодня!

— Геллерт Гриндевальд, — вот волшебник отвешивает, казалось бы, шуточный поклон, но уже через мгновение смотрит ей в глаза с подавляющей серьёзностью. — Будем знакомы.

Вдруг Гермиона почти счастлива, что из-за стучащих зубов не может нормально произнести и слова. Человек перед ней опасен. Человек перед ней — убийца. Этот мужчина жесток и беспощаден. У Гриндевальда нет принципов, но есть цели.

«Он придёт за тобой».

И прямо сейчас его цель — она.

— Хмм… — тянет волшебник, почесывая гладкий подбородок и смотря на девчонку сверху вниз. — Язык проглотила? — смеётся он. — А я-то думал, что в ваших жилах течет храбрая гриффиндорская кровь. Ошибался, получается?

Гриндевальд делает шаг вперёд и тянет к ней руку, и что-то словно щелкает в мозгу Гермионы, подталкивая её к безрассудству.

— Не подходите! — проговаривает она так чётко, как только может, хлестко ударяя его по кисти. — Н-не подход-дите ко м-мне!

Мужчина криво усмехается, но руку всё-таки убирает.

Гермиона медленно поднимается на ноги, ни на секунду не теряя с ним зрительного контакта. Дамблдор нервничает. Ха, да она прямо-таки комок голых нервов! Сейчас без волшебной палочки Гермиона абсолютно беззащитна. Да и если бы древко было у неё в руках, как бы она смогла противостоять самому Геллерту Гриндевальду? Безумие… Вся её жизнь — полное безумие.

Пока Гермиона теряется в собственных мыслях, волшебник, не глядя, достаёт из кармана цепочку — её кулон — и показательно перебирает в тонких длинных пальцах золотые звенья.

— Какая интересная вещица. Подарок?

Гермионе хочется сорваться с места и быстрее выхватить дорогую для сердца вещь из этих проклятых рук, но опасный блеск в глазах мужчины запрещает ей даже попытаться подойти к Гриндевальду настолько близко.

— От-тдайте, — тихо просит она, стискивая зубы после каждого слова. — Это вам н-не п-принадлежит.

Но волшебник словно не слышит её жалкую просьбу.

— Альбус действительно любит тебя, — говоря о старшем Дамблдоре, Гриндевальд мерзко морщится и звучит почти разочарованно. — Глупый идиот. Что ж, — кивает он самому себе, — тем лучше.

И снова в голове Гермиона слышит тот самый проклятый щелчок.

«Как он смеет говорить такое об Альбусе?»

Именно этот человек виноват в том, что Альбус стал таким. Таким отстраненным, таким потерянным, таким… Таким чужим! Из-за этого мужчины её опекун теперь больше напоминает безликую тень прежнего себя. Гриндевальд — будь он проклят Морганой! — виноват в том, что у Альбуса теперь нет на неё времени. Из-за него у Гермионы в это Рождество даже не было ёлки. И из-за него она впервые встречает Новый год без отца!

«Он, черт возьми, виноват в том, что Альбуса сегодня нет рядом!»

Гермиона не дура. Она умеет читать и с лёгкостью может сложить «два и два». «Пророк» называет Альбуса Дамблдора — единственным человеком, способным дать отпор ужасному волшебнику, сейчас стоящему напротив, и противостоять его варварскому режиму. «Единственная надежда», — так, кажется, они называют Альбуса.

Ах, как было бы хорошо, если бы Гриндевальда никогда не существовало! Проблем-то уж точно у этого мира было бы меньше.

— Что ж, малышка, — такое прозвище из уст этого человека звучит для Гермионы отвратительно и неправильно. И режет слух. — Я отдам тебе эту вещицу, но сначала давай поговорим. Ну, как тебе такая сделка?

Гермиона отвечает ему острым взглядом, но волшебника подобное не задевает и уж тем более не останавливает, а только забавляет ещё больше.

— Будем считать, что это «да», — говорит Гиндевальд, нагло улыбаясь, и продолжает перебирать цепочку в левой руке. — А теперь давай поговорим о… магии.

Что ж, надо признать, что это было весьма неожиданно.

Дамблдор всячески пытается скрыть вдруг проснувшееся в ней любопытство, но внимательный волшебник вмиг замечает заинтересованность, промелькнувшую во взгляде.

— М-магии? — переспрашивает она.

— О, теперь тебе интересно, — дразнит Гриндевальд. — Да, о магии. Твоей и моей. О нашей магии.

Дамблдор хмурится, очевидно, совершенно его не понимая, а мужчина продолжает:

— Не пытайся отрицать, Гермиона. Ты же почувствовала это сегодня, — Гриндевальд подходит к ней совсем близко, протягивая руку ладонью вверх. — Почувствовала, иначе бы не пришла. Моя магия позвала твою. Взгляни!

Нехотя Гермиона опускает взгляд и смотрит на его руку. Кончики пальцев начинают подсвечиваться, и на них появляются те самые изумрудно-фиолетовые огоньки, из-за которых Дамблдор покинула теплоту родных стен и вышла на этот жуткий холод.

— Невероятно, — сначала она как завороженная тянется к ним, но потом словно приходит в себя и быстро отдергивает руку.

— Мы похожи, Гермиона. Ты и я, — Гриндевальд сжимает руку в кулак, огоньки затухают, и окружающая их ночь сразу становится темнее. — Наша магия похожа. Она сильна. Невероятно сильна.

Мужчина подаётся вперёд и, схватив Гермиону за плечи, несильно встряхивает её.

— Пойдём со мной, — уговаривает тягучий располагающий голос, и Дамблдор точно тонет в расплавленном золоте чужих глаз. — Пойдём со мной, Гермиона, и я научу тебя всему, что знаю сам. Я не Альбус, малышка. Я не стану запирать тебя в четырех стенах и ограничивать в чём-либо. Вместе мы даже сможем открыть новые границы нашего волшебства! Пойдём со мной, и я утолю эту жажду знаний в твоём взгляде!

Дамблдор тяжело дышит. О, как ей хочется! Хочется согласиться! Вдруг собственная комната кажется ей душной и тесной, а вся жизнь… такой неправильной! А ещё она почему-то снова не чувствует холода. Стоит там с покрасневшими ступнями, глядя на волшебника сумасшедшими широко раскрытыми глазами, и не чувствует ни боли, ни… ничего?

Очнись, Гермиона! Не позволяй одурачить себя. Сконцентрируйся!

Гриндевальд говорит о тёмной магии?

Несомненно. Да.

Он тоже обладает такой магией?.. Подумай! Ну!

— Лжец, — тихий ответ срывается с её дрожащих губ. Она до крови прикусывает щеку изнутри, чтобы прийти в себя, и с вызовом продолжает: — Вы сильный волшебник, мистер Гриндевальд, но никак не истинный тёмный маг.

Гермиона резко дёргает плечом, сбрасывая его руку.

— Я думаю, ты заблуждаешься, малышка…

В голосе волшебника отчетливо слышится предупреждение, но как Гермиона может позволить ему продолжать так заблуждаться?

— Тёмные маги редки и невероятно сильны. Волшебники тратят десятилетия на то, чтобы овладеть тёмными искусствами и слиться с ними практически воедино, а не просто использовать отдельные проклятья и заклинания, истощая своё магическое ядро. Именно поэтому, кстати, такая магия и опасна, — бесцеремонно перебивая мужчину, Гермиона начинает цитировать книгу, что дал ей Аберфорт, совсем не обращая внимания на шокированный взгляд Гриндевальда. — Я знаю, как работает моя магия и с уверенностью могу сказать, что только лишь моё существование является аномалией. А также я знаю, что той ночью, на Хэллоуин, обладай вы такой же магией, я уже была бы мертва.

Стоит ей только закончить свою маленькую речь, как окружающий воздух словно становится тяжелее. Гермиона буквально кожей может ощущать исходящие от мужчины волны чистого гнева. Кажется, у неё получилось задеть самолюбие опаснейшего волшебника из ныне живущих. Но Дамблдор уже не чувствует прежнего ужаса. Её голос больше не дрожит, он переполнен усталостью.

— Теперь просто отдайте мне мою вещь, и закончим на этом. Уже поздно, и, признаться, я очень замерзла.

Без тени страха она протягивает руку и выжидательно сверлит Гриндевальда недовольным взглядом. Но волшебник не торопиться отдавать ей кулон. Вместо этого он будто из ниоткуда достаёт волшебную палочку, заставляя Гермиону отступить на шаг назад.

— Что ж, — всё ещё держа золотую цепь в одной руке, он направляет на Дамблдор острый конец волшебного древка. — Похоже, мы действительно вынуждены закончить на этом… Агрх!

Гермиона не понимает, что происходит, но неожиданно её кулон оживает. Цепь из золотых звеньев обвивает запястье мужчины и раскаляется до предела, светясь ярко-красным цветом. Гриндевальд всячески пытается стряхнуть с руки ожерелье, которое теперь больше напоминает огненную змею, но у него не получается. Цепь въедается в кожу, беспощадно выжигая плоть, отчего воздух наполняется запахом паленой человечины. Гриндевальд громко кричит, но Гермиона, кажется, не обращает на это внимания. В её памяти мелькают другие, совершенно неизвестные картины — чья-то чужая и страшная жизнь…

Витающий в воздухе запах становится отчего-то таким знакомым. Невыносимо. Гадко. Этот треклятый запах повсюду: въелся в одежду, забился в ноздри, не давая дышать, поселился во рту, смешиваясь со слюной, проник в лёгкие, а там, казалось бы, смешался с кровью и ядом растекся по сосудам. И вот перед глазами уже нет никакого мужчины с обожженной рукой. Перед глазами Гермионы танцует огонь — ласковые для неё одной языки адского пламени, а где-то там, возвышаясь над сотворенным ею хороводом безумия, алый взгляд чистейшей ярости неумолимо желает ей смерти. Барабанные перепонки разрывают крики людей, что сгорают заживо, потому что это она и только она так пожелала. И этот омерзительно-сладкий смрад, поднимающийся в воздух, наконец-то утоляет жажду отмщения, превращая казнь в возмездие.

Наконец цепь слетает с обожженного запястья и, задерживаясь в воздухе, искрится ярким золотым светом. Гермиона щурится. Свет её ослепляет, а потом среди хриплых вздохов Гриндевальда и тишины зимней морозной ночи раздаётся аппарационный хлопок. И вот перед Гермионой больше нет золотых глаз, обещающих скорую смерть. Она не видит даже кромки Запретного леса. Зато видит спину человека, завернутого в знакомую фиолетовую мантию, каштановые волосы, спадающие на широкие плечи, и руку, так крепко и уверенно сжимающую волшебную палочку.

Альбус!

Гермиона не верит в своё счастье и едва сдерживает слёзы.

Пришёл. Всё-таки пришёл!

С губ Гермионы срывается облегченный выдох, когда Альбус чуть поворачивает запястье, и её тут же со всех сторон окутывают невидимые струи тёплого воздуха. Но уже в следующее мгновение всё волшебство согревающих чар рассеивается, стоит ей услышать такой родной, но непривычно ледяной голос.

— Ну, здравствуй, Геллерт, — мрачно и холодно приветствует Альбус Гриндевальда, полностью закрывая от него Гермиону собой. И от такого тона даже ад способен замерзнуть. Гермиона никогда и не предполагала, что Альбус Дамблдор — её Альбус! — какой-то парой слов способен внушить столько же ужаса и трепета, сколько минутами ранее внушал ей Гриндевальд.

Следующие несколько секунд держат всех собравшихся в молчаливом напряжении. Магия скапливается вокруг, потрескивая то тут, то там. Невероятная сила, которую не каждый смог бы выдержать! Детское тело, не способное вынести тяжесть такого количества энергии, начинает трясти, и Гермионе кажется, что вот-вот и шаткие ноги перестанут держать собственный вес. Она протягивает руку вперёд и сжимает в кулаке фиолетовую мантию, чтобы не упасть, а потом, осмелев, чуть выглядывает из-за спины Дамблдора.

— Альбус, — почти скучающе тянет Гриндевальд, но Гермиона сразу отмечает бросающиеся в глаза изменения в том, как мужчина держится теперь: спина прямая, поврежденная рука заведена назад, а правая с палочкой чуть выставлена вперёд. Альбус, между тем, стоит точно напротив, напоминая зеркального близнеца Геллерта. В ужасе Гермиона понимает, что оба волшебника приняли дуэльные стойки. — Признаться, я удивлён увидеть тебя здесь сегодня. Что, Франция пришлась не по вкусу?

Вопрос повисает в воздухе, так и оставшись без ответа. Гермиона переводит взгляд на Альбуса и чуть тянет на себя зажатую в кулачке ткань, но волшебник слишком сосредоточен и напряжен, чтобы унять её беспокойство. Сердце гулко стучит в ушах, и каждый удар словно отсчитывает секунды до неминуемого.

— Ах, ну, конечно, — тишину нарушает насмешливый голос. Гермиона поворачивается и вздрагивает, когда светящиеся золотом глаза находят её. Ей страшно даже моргнуть лишний раз, отчего упивающийся такой очевидной слабостью Гриндевальд становится только увереннее, а потом снова обращается к Альбусу. — Кажется, я недооценил силу твоих родительских чувств. Скажи-ка мне, старый друг, какое проклятье лежит на вашей фамилии, что вот уже у второго поколения Дамблдоров рождается ребёнок-обскур, мм?

Подобное заявление вводит Гермиону в кратковременный ступор. Как бы боязно не было, её быстрый ум привык абсолютно всё подвергать критическому анализу. Конечно, она знает, кто такие обскуры. Но с чего вдруг Гриндевальду говорить об этом? Если только…

— Геллерт, — предупреждающе рычит Альбус.

— Да брось, кто-то же должен сказать малышке правду? — голос Гриндевальда пропитан злым весельем и крайней степенью довольства. Грациозный как кот, он делает осторожный шаг вперёд и с вежливой учтивостью обращается к Гермионе. — Скажи, дорогая, он ведь держит тебя взаперти? Закрытой и спрятанной от всего мира? И его, конечно, пугают твои магические выбросы? — Гриндевальд грустно кивает отразившейся на её лице растерянности, и следующие его слова, произнесенные тихим шёпотом, разрывают слух точно крик Банши. — Ариана была такой же…

— Замолчи, Геллерт, или, клянусь Мерлином, я…

— Нет! Нет, Альбус. Сегодня такой день. Восхитительная ночь! Можно даже назвать это ночью воссоединения. Брось, Альбус! Пора уже взглянуть правде в глаза! Отпустить прошлое и жить дальше. Ты ведь слушаешь, дорогая? Твоя бедная тётушка Ариана — позаботься, Мерлин, о её несчастной душе — была такой же. А этот человек, стоящий рядом с тобой…

— Геллерт!

— …убил её!

Гермиона не знала, кто из них первым послал в противника проклятье. Это было быстро, мощно и яростно. Без лишних слов. Только чёткие и резкие движения волшебных палочек. Всего какая-то секунда, а может и меньше, и вспышка яркого белого цвета со злостью разрывает окружающую их темноту, и два луча чистой магической силы с оглушающим треском встречаются в самом центре поляны. Гермиона смотрит, как Гриндевальд смеётся и сумасшедше скалится. С хищным выражением лица он склоняет голову набок, делая шаг в сторону. Ещё один. Ещё. И Альбус с зеркальной точностью повторяет его движения, двигаясь в противоположном направлении. В каком-то смертоносном танце два волшебника начинают двигаться по кругу. Сначала медленно, а потом всё быстрее. И ни у одного из них не дрожит рука. Совсем. Они равны.

Гриндевальд, без стеснения, использует самые опасные, по-настоящему тёмные и неизвестные заклинания. С замиранием сердца Гермиона наблюдает, как уже знакомое ей синее пламя, принявшее форму огромного рогатого дракона, с рёвом сталкивается с таким же большим огненным фениксом Дамблдора. Она переполнена гордостью и восхищением, когда Альбус, используя свободную руку и беспалочковую магию, превращает белоснежный ковер под ногами в острые точно кинжал Карнвеннан ледяные иглы, а потом поднимает их в воздух и посылает во врага. Вторая рука Гриндевальда сильно обожжена, поэтому мешающий балласт он плотно прижимает к левой стороне туловища. Запястье и кисть уже почернели, кое-где свисает обугленная кожа, и каждое, даже случайное, движение поврежденной конечности приносит мужчине острую боль. Тем удивительнее то, как Гриндевальд, не пользуясь второй рукой, так виртуозно обращается с волшебной палочкой, что успевает не только поддерживать дьявольское пламя, но и возводить вокруг себя огненные стены щитов. Однако у одной из ледяных игл Дамблдора всё-таки получается добраться до своей цели. Острый осколок пробивает насквозь плечо здоровой руки тёмного волшебника. На девственно чистый снег падают первые капли крови, и Гриндевальд больше не выглядит таким самоуверенным.

— Знаешь, Альбус, — не отрываясь от дуэли, вдруг говорит он громко, перекрикивая шум от проносящихся мимо заклинаний, — всё ещё может быть иначе. Вспомни, о чём мы мечтали! Какие грандиозные цели мы преследовали! Всё это можно вернуть, Альбус. Вместе! Ты и сам знаешь, что ребёнок-обскур не живет долго. Оставь девчонку! Я же вижу, что ты хочешь большего, иначе бы ты не ввязался в эту войну. Твой потенциал, твой невероятный талант! Согласись, тебе нужна площадка, чтобы использовать всё это в полной мере. Останешься там, где сейчас, и ты никогда не обретешь свободу! Так зачем идти против меня, когда мы можем встать плечом к плечу?

Голос Гриндевальда словно отрезвляет. Глядя на двух таких невероятных волшебников, Гермиона вдруг чувствует себя слабой и совершенно незащищенной. Не пойми откуда взявшийся липкий ужас подбирается к ней вплотную, когда она наконец осознает, что ткань мантии Альбуса, служащая своеобразным гарантом безопасности, давно выскользнула из руки. В подступившей панике Гермиона оглядывается по сторонам в поисках какого-нибудь укрытия, но бежать некуда — повсюду хаос изо льда и пламени. Она смотрит на Альбуса, мысленно умоляя его подойти поближе, но он, конечно же, никак не может об этом узнать.

— Мне жаль тебя, Геллерт. После стольких лет ты всё ещё так одинок, — теперь, когда перевес в силах на его стороне, Дамблдор ведёт себя куда увереннее. Он всё также сосредоточен и собран, но нападает на Гриндевальда не так яростно. — И до сих пор ослеплён жаждой власти.

Что-то будто овладевает им. Такое знакомое и вместе с тем давно позабытое чувство. Можно ли назвать его жалостью к человеку, которого когда-то давно он считал другом, или же гордыней, подпитываемой желанием показать превосходство? Трудно сказать. Но из-за этого самого чувства битва, которую Дамблдор мог бы легко закончить, продолжается.

— Как и ты, старый друг! Как и ты!

С яростным рыком и превозмогая боль, Гриндевальд посылает в своего противника очередное тёмное проклятье, но Дамблдор вовремя поднимает щит, и луч заклинания с грохотом разбивается о невидимую стену. От мощной взрывной волны земля трясется под ногами. Оба волшебника тяжело дышат. По их вискам стекает обильный пот, а руки всё же начинает потряхивать. Кажется, даже у таких одаренных людей существует предел. Гермиона всматривается в лицо Альбуса и отмечает болезненную бледность. Она уже готова кинуться к нему, но вдруг Дамблдор впервые с начала дуэли сам поворачивает голову в её сторону. Он улыбается ей чуть заметно, одними уголками губ, и так мимолетно, что не знай его Гермиона столько лет, то и не заметила бы. Она готова выкрикнуть, что хочет домой. Уже набирает в лёгкие воздух и… видит то, на что, погрязнув в собственных страхах, не обращала внимания: в слабом лунном свете прямо над её головой, переливаясь рябью перламутровых волн, мерцает прозрачный купол. Все ужасы разом отступают. Сосчитав про себя до трёх, Гермиона медленно выдыхает набранный воздух и улыбается в ответ. Альбус не должен отвлекаться на неё сейчас. С ней всё будет хорошо. Будто услышав её мысли, Дамблдор слабо кивает и вновь поворачивается к Гриндевальду.

— Ещё тогда, давно, мы оба ошибались, Геллерт. Моя семья — вот, что по-настоящему для меня ценно. Она будет жить в волшебном, сказочном мире. В мире без войн, жестокости и насилия! Она и другие дети!

Гриндевальд хмурится, точно что-то обдумывая, и раздраженно поджимает губы. Его глаза мечутся между Альбусом и волшебной палочкой и задерживаются на последней. С любовью он большим пальцем поглаживает деревянную рукоятку и неверяще мотает головой.

— Выходит, твой ответ нет, — полушёпотом заключает Гриндевальд, отводя взгляд от палочки в сторону. — Пусть будет так.

Следуя точно за взглядом, в сторону уходит и рука тёмного волшебника. Больше Гриндевальд не сдерживает атаку Дамблдора, и проклятью, сорвавшемуся с палочки Альбуса, нужно всего ничего, чтобы беспрепятственно настигнуть свою цель.

Как и проклятью Геллерта.

— Нет!

Она думает, что Альбус всё ещё стоит слишком далеко.

Слишком ли далеко, чтобы успеть?

Прежде чем весь мир меркнет, Гермиона встречается со взглядом, переполненным обжигающей ненавистью. И этой ненависти там так много, что, кажется, вот-вот и она растечется по искореженному злобой лицу отчаянными золотыми слезами. Прежде чем весь мир проваливается во тьму, Гермиона видит мчащийся прямо на неё луч. Этот луч с такой силой врезается в защитный купол, что пробивает и его, и грудную клетку, а в ушах треск собственных костей смешивается с истошным криком Альбуса. Прежде чем маленькое, хрупкое тело оказывается в холодных объятьях мерзлого снега, Гермиону пронзает ни с чем не сравнимая боль. Напоследок она чувствует, как лежит в какой-то тёплой, дурно пахнущей луже, а потом её глаза закрываются…

…И наступает темнота.

Перед ней бесконечный чёрный-чёрный коридор. Если она и потеряла сознание, то как-то странно. Ощущения были больше похожи на те, что испытываешь во время медитации, когда стараешься погрузиться вглубь самого себя. Только вот в большинстве случаев этот процесс получается контролировать. Сейчас всё вокруг больше напоминало… сон?

— Только не это, — в панике оглядываясь, прошептала Гермиона. — Нет, нет, нет! Не может быть! Не хочу! Нет!

Где-то впереди послышались глухие, шаркающие шаги. И скрежет чего-то металлического о камень.

— Где же ты? — просипел чужой голос. — Где?

Гермиона застыла, покрывшись гусиной кожей.

— Мерлин и Моргана…

Испугавшись приближающегося нечто, Дамблдор попятилась назад, но упёрлась спиной в тупик. Вокруг было так темно, что она не видела окружавших её стен. Развернувшись, Гермиона принялась на ощупь искать выход, но, несмотря на все старания, ладони продолжали бестолково скользить по холодному камню.

— Где же?.. Не вижу! — взвыл вдалеке голос, становясь всё ближе. — Спрятал. Спрятал! СПРЯТАЛ!

Из-за громких, разносившихся по всему коридору воплей Гермиона вынужденно прикрыла уши руками. Она старалась дышать медленно и негромко. Всё стихло. Только в висках стучала кровь. Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум. Так чётко. Каждое сокращение сердечной мышцы. Ту-дум. Ноги подкашивались. Гермиона только слегка отклонила туловище назад, чтобы опереться на каменную стену и чуть не упала, когда твёрдой поверхности позади не оказалось. Только пустота. Ледяное ничего, которое приближалось и становилось ещё холоднее. И шаркающие шаги, что были слышны даже с прикрытыми ушами.

— Пожалуйста, — голос дрожал, а из глаз лились тихие слёзы, но Гермиона продолжала умолять. — Пожалуйста…

Холодный порыв ветра почти нежно мазнул по мокрой щеке. Медленно Гермиона отняла руки от ушей и повернула голову вправо. И тут же прикрыла рот, не дав полному ужаса крику вырваться наружу.

Справа, на расстоянии вытянутой руки, в воздухе висела длинная белёсая шея с ярко выступающими позвонками. На её конце была голова, больше напоминающая череп, покрытый тонкими, торчащими в разные стороны седыми волосами. Глаз не было. На их месте зияли две чёрные дыры. Не было и носа, и губ. Зато из приоткрытого рта виднелись человеческие зубы и длинный язык, высунутый почти до подбородка. Существо неестественно крутило головой, и, казалось, могло выгнуть свою длинную шею под любым углом.

— Где ты? — ни рот, ни язык не двигались, а сиплый голос шёл как будто изнутри этого монстра. — Не вижу!

Стараясь не издавать звуков, Гермиона задержала дыхание. Голова существа парила по воздуху, а его шея постоянно удлинялась. Оно искало её. И Гермиона знала, что никогда не проснётся, если монстр найдёт её в этой кромешной тьме.

Скоро кислорода в лёгких стало не хватать, и Дамблдор была вынуждена сделать глубокий вдох. Но неожиданно в нос ударил резкий, неприятный запах, отчего Гермиона сразу зашлась в неконтролируемом приступе кашля. Костяная голова тут же повернулась в сторону нового звука, а потом резко кинулась на неё. Испугавшись, Гермиона громко вскрикнула, попятилась назад и упала в пустоту.

Неприятного запаха стало больше, а глаза вдруг ужалил яркий свет.

— Альбус, сюда скорее! — где-то близко закричал знакомый голос. — Она просыпается!

Когда Гермиона окончательно открыла глаза, то обнаружила себя в медицинском крыле Хогвартса. Над ней нависал суетившийся Гораций Слагхорн, в руках которого, прямо около её лица, был небольшой флакончик с чем-то крайне дурнопахнущим.

— Гермиона!

Ещё никогда до этих пор она не слышала в голосе Дамблдора столько беспокойства. Когда голова Альбуса высунулась из-за плеча Горация, Гермионе он показался незнакомым человеком. У корней волос на лбу виднелась седина, лицо было болезненно-желтым, а под глазами поселились чёрные синяки. Они были настолько большими, что сползали на впалые щеки.

— Аль… — сухой кашель, до боли раздирающий горло, не дал ей договорить, но было ли это нужно? Гораций, убравший наконец вонючее зелье подальше от её носа, отошёл в сторону, позволяя Гермионе наконец оказаться в таких долгожданных объятьях.

— Тише, дорогая, — родная рука успокаивающе гладила по голове, а тихий голос наполнял таким необходимым сейчас спокойствием, заставляя веки опускаться под тяжестью вдруг накатившей усталости. — Моя дорогая Гермиона.

— О, слава Мерлину, она очнулась! — звонкий голос появившейся в дверях медсестры быстро вывел из транса. — Не задуши её, Альбус! Вы хоть дали девочке попить? Пять дней без воды — серьёзный стресс для детского организма!

— Розочка, прошу тебя, не голоси так, — проворчал Слагхорн, возившийся у небольшого столика с флакончиками зелий, но, встретив строгий взгляд женщины, тут же наполнил стакан водой и передал его Альбусу.

— Не голоси? — ещё громче начала возмущаться медведьма. — Её надо было отправить в Мунго! Там бы её быстрее поставили на ноги. Но кто меня слушал? Вы?!

— Розочка…

Гораций и медведьма продолжили оживленный спор, но Гермиону отвлёк холод прикоснувшегося к губам стекла. Медленно Альбус поил её прохладной водой, наполняя стакан ещё несколько раз.

— Альбус, — попробовала выговорить Гермиона снова. — Спасибо.

-… сломанные рёбра, рассеченная грудная клетка, обморожение!

От громкого крика начинала звенеть голова.

— Гораций, Розочка, — позвал Альбус, заметив дискомфорт Гермионы. — Не оставите нас?

— Нет, подумать только, — вновь раздраженно высказалась медведьма, — он просит меня уйти?!

— Конечно, — быстро согласился Слагхорн. — Идём уже, мандрагора двуногая!

Когда Гораций — не без боя — увел сопротивляющуюся ведьму, оставляя семейство Дамблдоров одних, Гермиона не спешила покидать тёплых объятий Альбуса. Прошло ещё несколько минут, прежде чем слабое тело перестало дрожать, и она решила отстраниться.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил Альбус.

Гермиона нахмурилась, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Странно, — выдохнула она. — Наверно, полностью обессиленно.

Дамблдор кивнул.

— У меня есть вопросы, — неуверенно начала Гермиона, и впервые за всё время с её пробуждения на лице Альбуса появился слабый намёк на улыбку.

— Я был бы удивлён, если бы у тебя их не было.

— Что случилось? Я видела защитный купол, и он… Он не сработал?

Взгляд Альбуса наполнился виной. Он слегка отодвинулся от Гермионы и тяжело вздохнул.

— Купол сработал, дорогая. Если бы не он, я бы… Я бы потерял тебя, — произнёс волшебник, сокрушенно качая головой. — Я… Прости меня, Гермиона, я бы никогда не подумал, что он решит использовать на тебе такое тёмное проклятье. Спасибо Мерлину, купол полностью поглотил магический эффект, но, к сожалению, не выдержал самого удара.

Невольно Гермиона потянулась рукой к перевязанной груди.

— Было больно, — просто сказала она, растирая грудную клетку.

— Его проклятье основывалось на режущем заклинании. Возможно, останется шрам.

Девочка кивнула, как бы ставя точку на данной теме.

— Что случилось потом? Ну, когда я… Он? — заметив, как брови Альбуса хмуро сошлись на переносице, Гермиона догадалась: — Он ушёл.

— Геллерт, — Дамблдор почти выплюнул это имя, — понял, что я не стану преследовать его, если он нападёт на тебя.

Слышать такое было приятно. Во время битвы Альбус никогда не забывал о ней, ставя её безопасность на первое место. И Гермиона обязательно бы улыбнулась, если бы не следующий вопрос, который она решила обязательно задать.

— Альбус, я никогда не спрашивала у тебя… Даже после встречи с дядей Абом…

Брови сидящего рядом волшебника поднялись в молчаливом удивлении, стоило ему услышать прозвище, данное его младшему брату, но он так ничего и не сказал, позволяя Гермионе закончить.

— Альбус, что случилось с Арианой?

Тишина. Гермионе кажется, что она всегда слишком долго слушает тишину, но, впрочем, они никуда и не спешат. Им нужно поговорить об этом. Ей нужно. Необходимо. И в глубине души Гермиона чувствует, что Альбус понимает её. Он, скорее всего, уже давно ожидал подобного вопроса, но, кажется, так и не был готов к нему.

— Когда Ариана была совсем маленькой, — наконец тихо начинает Альбус, — ей сильно досталось от соседских мальчишек. Магглов, — уточняет он, и Гермиона не может не заметить, сколько неприязни вложено в это одно единственное слово. — Наш отец решил наказать их. Он убил детей, нарушив статут секретности, за что отправился в Азкабан. С тех пор мы его не видели. После всего случившегося, Ариана больше не хотела использовать магию и всеми силами начала подавлять её.

— Но ведь волшебству обязательно нужен выход, — не выдерживает Гермиона. — Иначе…

— Да, — тяжело вздыхает Альбус. — Ты рождаешься либо с магией, либо без неё. И не нужно пытаться идти наперекор судьбе. Когда Ариана больше не могла сдерживать свою магию, та вырывалась мощнейшими неконтролируемыми выбросами. Всё это непоправимо влияло на её психическое здоровье. Однажды такой выброс унёс жизнь нашей матери. Нас осталось трое, — и ещё один наполненный усталостью вздох ускользает сквозь лишенные цвета губы. — Я был самым старшим, Гермиона. Заканчивал Хогвартс. Был талантливым. Был молодым. Мне хотелось всего. Хотелось иметь целый мир… Но я был вынужден присматривать за Арианой, пока Аберфорт ещё учился в школе. Что ж… Именно в это непростое для меня время я повстречал Геллерта. Дом его тётки как раз был расположен по соседству. О, он умел увлекать! Его идеи и блестящий живой ум полностью поглотили меня. Я совсем позабыл о возложенной на меня обязанности. Позабыл об Ариане, — вдруг Альбус сжимает руки в кулаки, а его взгляд недобро темнеет. — Зато Геллерт никогда не забывал. Он был увлечен этой… болезнью. Называл её особенностью, а людей, подобных моей сестре, — обскурами. Он хотел изучить Ариану. Хотел сам использовать такую огромную силу. Развернул в нашем доме целую лабораторию! А я… позволил ему.

Комната снова погружается в давящую тишину. Альбус выглядит таким разбитым, что Гермиона, собрав все силы, что были в ослабленном теле, подползает ближе и прижимается к его тёплому боку.

— Что случилось потом? — подталкивает она, чтобы он мог продолжить.

— Потом Аберфорт вернулся домой на летний перерыв, — отвечает Дамблдор, усмехаясь. — О, он был так зол! И был прав, вообще-то. Только я был ослеплен жаждой власти, известности, величия и совершенно отказывался слушать голос разума. Тут в наш спор вмешался Геллерт. «Она всё равно не доживёт и до совершеннолетия», — сказал он. «От неё будет больше пользы в качестве расходного материала», — повторил Альбус слова бывшего друга сквозь стиснутые зубы. — Я разозлился. По-настоящему разозлился. Какой бы больной не была Ариана, она всё ещё оставалась моей любимой сестрой. И тогда на меня обрушился весь ужас того, что мы натворили. Я велел Геллерту убираться прочь из моего дома. Но… Уходить без боя он, конечно, не собирался. Началась магическая дуэль, в которую — с его-то характером! — втянулся и Аберфорт. Одно из многочисленных заклинаний по неосторожности угодило в Ариану, которая прибежала на шум. До сих пор неизвестно, чьим оно было. Да тогда никто бы и не разобрал… Я видел, как Ариана упала. Видел, как Аберфорт, позабыв про дуэль, побежал к ней. Он звал меня. Просил остановиться. Но я не придал этому значения. Тогда для меня было важнее победить Геллерта в битве один на один. Доказать ему своё превосходство… Наш поединок закончился ничьей. Геллерт ушёл. Разозленный, он тем же днём вернулся во Францию. А я, придя домой, нашел на полу в полуразрушенной гостиной Аберфорта. В своих руках он держал уже охладевшее тело нашей сестры. Геллерт был прав, я убил Ариану.

При всей своей любви к Альбусу, Гермиона никак не могла с чистым сердцем сказать ему, что в произошедшем не было его вины. Нет, вина была. Она была огромна. И эта самая вина терзала его до сих пор. Она жила в потухших глазах, в сгорбленном теле и опущенных трясущихся руках. Но Альбусу было пора простить себя. И поэтому вместо пустых слов утешения Гермиона повернула голову и посмотрела волшебнику прямо в глаза, не смущаясь застывших в них слёз.

— Тогда… ты остановился, — заметив непонимание, она пояснила. — Пять дней назад, когда я… Ты остановился.

— Гермиона, это друго…

— Нет, это оно, Альбус, — перебила Гермиона.

Развернувшись к нему полностью и приподнявшись на коленях, она обхватила его лицо, постаревшее сразу на несколько лет всего за каких-то пять дней, ладонями и ласково улыбнулась.

— Это твоё искупление.