Дядя Вернон (джен)

Вернувшись домой и войдя в гостиную, Гарри наткнулся на три пары вопросительных глаз. Дурсли хором желали знать, где целый день пропадал их сынок и брат? Побрыкавшись, Гарри признался, что после решения проблем Грейнджеров они с профессором Снейпом посетили Азкабан для выяснения возникших новых вопросов. Петунья ткнула дрожащей рукой в телефон и патетично воскликнула:

— А позвонить домой не мог, сказать нам, что задержишься, дрянной мальчишка?!

Гарри покаянно повесил голову, запоздало сообразив, что и вправду ничего о себе не сообщил. А ведь маме и без того достаточно страхов — и так натерпелась за всю свою жизнь. И никакие объяснения не прокатят, мол, в Азкабане телефонов нету. У него для связи есть сова и Патронус. Оставалось только одно — извиниться.

— Простите, — виновато сказал бессовестный сын. Вернон подошел и отвесил отеческую затрещину, после чего рыком велел убраться с глаз долой, но из дома при этом не выходить! Весьма распространенная родительская логика — на глаза не попадаться и из дома ни ногой…

— А на двор можно? — попытался скрасить свое наказание Гарри. А на двор… ладно, можно. Но не дальше!

Немного позже, когда Петунья перестала громко и напряженно дышать и малость поостыла, Гарри рискнул подойти и заговорить с ней, всё-таки некоторые новости лучше не откладывать.

— Мам, Лили думает, что ты умерла.

Дзынн-нь, бряк… с грохотом упала крышка от кастрюли. Петунья потрясенно уставилась на сына.

— Что?..

— Ну да, — закивал Гарри. — Мы с профессором только что это узнали. Лили меня не крала, это всё Дамблдор.

— Вот… задушить его мало! — побагровела Петунья.

— А он в тюрьме, — успел вставить Гарри.

— И расстрелять! — рявкнула мама, явно не слыша. — Значит, из-за него все эти беды? Мертвый младенец, тролль в чулане, покушения на Дадли… Всё, хватит с меня! — Петунья совершенно разошлась, красная от бешенства, повернулась было к телефону, но Гарри опередил, торопливо спросив:

— Какие покушения на Дадли?

— Ну знаешь!.. — мать резко остановилась. — Сначала этот дуболом Хагрид наколдовывает Дадлику поросячий хвост, думаешь, его легко было удалить? Да ещё испытывая при этом моральное унижение — подумать только, у него, у гордого мальчика, вырос такой кошмарный атавизм, звериный отросток там, где его у человека быть не должно! У него психика из-за этого чуть не сломалась, психологи еле-еле убедили его не бояться выходить на улицу, ещё немного, и Дадли мог бы стать ярым социофобом, ему всё казалось, что все вокруг знают, что у него там хвост! А конфетка? Та бесовская дрянь от близнецов Уизли?! Мало того, что Дадли чуть не задохнулся от неё, когда язык вырос до полутора метров, и я натерпелась страха, видя, как умирает от удушья мой второй ребёнок, так этот недомаг, папаша тех ублюдков, произвел какое-то заклятие, от которого язык уменьшился, но как-то… странно… я бы сказала. Дадли не мог есть, рот его не слушался, язык утратил вкусовые рецепторы, две недели мой мальчик провел на катетере и желудочном зонде. Потом-то, конечно, всё прошло, но чего это нам стоило, Гарри, ты бы знал…

Что ж, Гарри теперь знал и буквально ощущал в руках ребристую тяжесть и холод армейского автомата, как он, нагреваясь, рычит и колотится, прошивая косой очередью тощую грудь старика… И всех Уизли в придачу. Ибо незачем им теперь жить и коптить небо своим смрадным дыханием. С-с-сволочи!.. Им, магам, шуточки, а человеку простому это — прогулка по Грани, боль и долгое выздоровление. Нет, правы всё-таки святые отцы-инквизиторы: жечь надо подонков, жечь, жечь и жечь бесконечное число раз! Скрипнув зубами, Гарри яростно спросил:

— Ты куда хотела звонить, мама?

— Я хотела позвонить Мардж, чтобы сказать ей, что наконец знаю, кто виновен во всех наших несчастьях. Я хотела, чтобы она передала это полковнику Фабстеру. Пусть он теперь знает имя пакостника, который нам всю жизнь испоганил.

Гарри озадаченно смотрел на мать и не понимал, какое отношение имеет к ним какой-то полковник Фабстер, о котором тётушка лишь раз упомянула, что он нянчится с её бульдогами. Из её случайной оговорки Гарри представлялся некий пожилой джентльмен на пенсии, возможно, полный и лысый, трепетно любящий шерстяных крокодилов… Смущенно спросил:

— А при чем тут полковник Фабстер?

— У него была внучка, Салли Энн Перкс. В девяносто первом году она, как и ты, поступила в Хогвартс. Ты её там видел, Гарри?

Гарри задумался. Вроде она перед ним была в очереди к Распределяющей Шляпе. Как сейчас, он помнит их имена, прокарканные сухим голосом МакГонагал: Мун, Нотт, Паркинсон, девочки-близнецы Патил, затем Салли-Энн Перкс и наконец его собственное — Поттер, Гарри! — выкрикнутое куда более торжественно, чем имена прочих неинтересных детей. И вот что странно… на пятом курсе на сдаче экзаменов СОВ… Гарри напряг извилины, пытаясь вспомнить, была ли Салли Энн на заданиях? Но как ни тужился, никак не мог припомнить ту девочку-пуффендуйку, бледную и темноволосую. Насколько он помнил, через десять минут ожидания перед кабинетом экзаменаторов профессор Флитвик вышел к ребятам и выкликнул: 

— Паркинсон, Пэнси! Патил, Падма! Патил, Парвати! Поттер, Гарри!

И Гарри тогда прошел в Большой зал, на коротенький миг удивившись тому, что не прозвучало фамилии и имени их однокурсницы — Салли Энн Перкс, но тем не менее крепко, до дрожи, сжимая в руке палочку.

— Профессор Тофти свободен, Поттер, — сообщил ему Флитвик и показал на маленький столик в дальнем углу, за которым сидел, наверное, самый древний и самый лысый из всех экзаменаторов. Неподалеку от него Гарри увидел профессора Марчбэнкс — она принимала экзамен у Драко Малфоя, а за ним стояли ученики, чьи фамилии начинались на букву «М»: Лили Мун, Мораг МакДугал и Эрни Макмиллан.

Но тогда он, ещё будучи троллем, не задумался о том, почему Салли Энн не пришла сдавать экзамены. Гарри встревоженно посмотрел на Петунью.

— Я не понимаю, мама… я помню Салли Энн на первом курсе, ещё она, кажется, мелькала на втором, а дальше не помню. Не обращал внимания. Помню только, что она не пришла сдавать экзамены в девяносто шестом году. У нас в тот год был экзамен СОВ.

— Рассказать тебе, почему она не пришла? — горько спросила Петунья, безотчетно комкая полотенце. Гарри с нехорошим предчувствием неуверенно кивнул. — Потому что в июне девяносто четвертого года Салли Энн привезли в цинковом гробу. Семье полковника Фабстера сообщили, что девочка упала с лестницы и сломала шею. Её родители поверили, они знали о перемещающихся туда-сюда лестницах и загоревали. Но дедушка, полковник Аарон Фабстер, не поверил: его грациозная внучка до Хогвартса посещала балетную школу и навернуться с лестницы при таком идеальном чувстве равновесия никак не могла. Скорей всего, её столкнули. И он, пренебрегая правилами этики и гуманизма, распорядился вскрыть цинковый ящик. Свидетели, присутствовавшие при вскрытии, тут же попадали в истерики и обмороки — девочку не сталкивали с лестницы, её разорвали. Причем так жестоко, что даже генералам стало страшно: живот вспорот, горло вырвано и по всему телу глубокие рваные борозды, словно её белые медведи с американскими гризли драли.

Петунья помолчала, потом промокнула глаза полотенцем и горестно вопросила:

— Скажи мне, Гарри, какие хищники могли так разорвать Салли Энн здесь, в горной Шотландии, если ближайшие крупные звери находятся на материке, а белые медведи никак не могли приплыть в Англию на льдинах?

Гарри стоял ни жив ни мертв, скованный ледяным страхом. Июнь девяносто четвертого года, полнолуние, та жуткая ночь с беглецами и предателями, толпами анимагов и дементоров. Ночь, в которую Люпин забыл выпить зелье, и его волк вырвался на свободу. Только он мог так порвать человека…

И он знал об этом, когда врал, что вроде никого не ел. Да, он не ел. Он разорвал ребёнка и прятал глаза, говоря об этом. Он уволился, трусливо сбегая от собственной совести. Руки Гарри сжались в кулаки. Во всем этом виновен Дамблдор, раз допустил в школу оборотня. Как со стороны, Гарри услышал свой голос:

— Звони полковнику, мама, я заставлю убийцу прийти к нему.

И тут же, не откладывая дела в долгий ящик, пошел к себе — писать письма. Сперва Люпину.

«Мистер Люпин.

Если у Вас осталось хоть что-то человечное, то будьте добры, уважьте человеческие законы. Вы должны ответить честь по чести за смерть девочки, убитой Вами в то полнолуние девяносто четвертого года. И не говорите, что не помните. Не надо лгать.

Если Вы не готовы к благородному поступку или Ваш зверь окажется сильнее Вас, то я буду вынужден арестовать Вас по Закону.

Жду Вашего честного ответа.

Гарри Поттер.

PS. Также я отказываюсь принимать участие в жизни Вашего сына Тедди, официально я не успел стать его крестным и впредь не соглашусь взять на себя эту обязанность. Не желаю иметь ничего общего с оборотнями».

Отложив написанное письмо в сторону, Гарри принялся писать второе.

«Дорогая тётя Лили.

Я, Гарри Эванс Дурсль, спешу сообщить Вам, что я жив, здоров и нахожусь дома у своей мамы — Петуньи Дурсль. Пожалуйста, напишите нам, а ещё лучше — приезжайте к нам. Поверьте, мы рады будем видеть Вас и Вашего мужа, Джеймса Поттера, у нас в гостях.

С любовью и уважением, ваш племянник Гарри».

В конце концов, они же его растили и воспитывали, хоть он того и не помнит, так как пребывал в некой раздвоенности и, вернувшись в себя, почти полностью забыл американскую жизнь, потому что ей на самом деле принадлежал тролль. Просто он знает, что жил в Америке, пока тролль замещал его в Англии. Н-да-а-а… сложно это всё, трудно сообразить — кто где был, как обычно это и происходит при подмене без разделения сущностей. А всё потому, что идиотам-магам понадобилось подарить его лицо троллю. Ну и подарили, вместе с телом и памятью, блин, как всегда, перемудрили в своих колдунских экспериментах… никогда ничего толком не сделают!

Побрюзжав ещё с минуту, Гарри свернул письма и повернулся к шкафу, с которого за ним наблюдала сова.

— Иди сюда, Фонарик.

Сова послушно перепорхнула на стол и с готовностью протянула хозяину правую лапку. Гарри показал ей первый свернутый пергамент и внушительно сказал:

— Это письмо для Римуса Люпина. Запомни. Ответа от него не надо ждать, отдашь и сразу отправляйся в Америку со вторым письмом, вот этим… — Гарри показал второе и привязал ко второй лапке. — Оно для Лили Поттер. Поняла? У неё задержишься, отдохнешь и подождешь ответ.

Фонарик с уважением взглянула в лицо любимого хозяина, конечно, она всё поняла и постарается оправдать его доверие, шутка ли, найти и передать послания двум абонентам, чьи адреса даже сам хозяин не знает! Ласково коснувшись клювом его ладони, Фонарик повернулась к окну и вылетела в весенний вечер. Достигнув нужной высоты, она отдала мысленный приказ магии — открыть воздушный портал до Римуса Люпина. Дождалась перехода и влетела в подпространство, точка выхода которого оказалась в небе над Девоном. А вот и дом, и сам адресат… Однако чем ближе подлетала Фонарик к окну, тем тягостнее становилось у неё на душе — абонента окружала столь темная аура зла, что крылья коченели от ужаса. Подлетев вплотную, Фонарик чуть не смалодушничала, отказавшись от работы, хотелось развернуться и удрать подальше от монстра. И забыть профессию почтальона. Но, вспомнив доброе лицо мальчика, доверившего ей корреспонденцию, Фонарик устыдилась и, пересилив себя и свой природный страх перед оборотнями, влетела в окно. На лету содрав с лапки письмо, она кинула его на пол в середине комнаты и, заложив крутой вираж, поспешно вылетела обратно, удирая со всех крыльев, теперь она могла позволить себе эту вольность — письмо-то доставлено, а значит, её совесть чиста.

Фух… пронесло. Крылья целы, сама она жива, корреспонденция доставлена. Теперь можно и по второму адресу. Так, кто там на очереди? Лили Поттер? Покосившись на пергамент, привязанный к левой лапке, Фонарик вмиг возгордилась самой собой — надо же, помнит, несмотря на жуткий визит к чудовищу! И громко, пронзительно взвизгнула, посылая сигнал магии: открыть портал до Лили Поттер. И честно офигела, увидев длиннющий МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ коридор. Что, простите?.. Куда-куда её послали??? Америка с Лили что, за океаном?! Ну, хозяин… ну… слов нет! Я люблю тебя!!!

Издав счастливый вопль, окрыленная любовью и невероятным сверхдоверием молодого хозяина, Фонарик очертя голову ввинтилась в пространственный коридор. Лили, слава Птаху, оказалась нормальной тёткой, безо всяких монструозных примесей в крови, чему Фонарик порадовалась и почти с облегчением протянула рыжеволосой ведьме лапку с посланием. И с неистощимым интересом наблюдала за дальнейшими событиями, сидя на жердочке для почтарей.

Зеленоглазая красотка с рыжими волосами по имени Лили развернула пергамент, прочитала. Замерла, непонятно глядя куда-то перед собой, перечитала письмо, потом не то села, не то упала, как будто у неё ноги подкосились. Упала на диван, к счастью, не на пол. Снова перечитала послание, отчего Фонарик вконец заинтриговалась — да что ж там такого хозяин написал, что ведьма дар речи утратила, удивившись до нестояния?!

Тут к красавице, похоже, голос вернулся, потому что она громко закричала:

— Джейми, о, Мерлин, Джим! Джейми!!!

И рыдает, рыдает, аж захлебывается плачем. Фонарик осторожно покосилась на окно — не дай Птах Великий, она дурные вести принесла, что ли? Где-то внизу что-то с дребезжанием упало, потом послышался топот быстро бегущих ног, и в комнату влетел лохматый мужчина в круглых очках.

— Что случилось, Лили? — испуганно крикнул он.

— Петунья! — выкрикнула Лили, сияя слезами счастья. — Петунья жива! И Гарри у неё!

— Оу… — мужчина облегченно растекся по двери. — Ты меня напугала! — признался он и попенял ей. — Тебе же нельзя волноваться, мы же чудом после стольких лет…

— От счастья волноваться — можно! — радостно отозвалась Лили. — Джейми, а давай вернемся в Англию, ну пожалуйста! Мне так надоела Америка… К тому же я хочу, чтобы наш малыш родился дома, в нашем родном городе. Джейми, ну?

— Хорошо… хорошо, — Джеймс запустил пятерню в волосы, привычно лохматя их. — Хорошо, будь по-твоему, давай вернемся… но не в Годрикову впадину. Там этот мудозвон жил, не хочется мне так близко находиться от мерзкого запашка Дамблдора и его могил.

— Я сейчас напишу Петунье и спрошу, где она живет, может, получится в тот же город переехать, где моя сестренка проживает, купим домик где-нибудь поблизости… — воодушевленно тараторила Лили, порхая по комнате в сборах писчих принадлежностей: там кусок пергамента, тут перо, здесь ножик для очинки пера… песочек, сургуч, свечку, ложку для сургуча. Видно, что рыженькая девушка давно никому не писала. Фонарик незаметно выдохнула и расслабила крылья — что ж, подождем ответа, как и велел милый хозяин.

* * *

Телефон надрывался уже целую минуту, тужась и теряя голос до слабенького хрипа, когда с улицы донеслись торопливые шаги и твердая рука наконец-то подняла трубку. Телефон всхлипнул и замолчал, чуть не растекаясь лужицей — ну слава те, господи, передал-таки международный звонок!

— Да? — отрывисто рыкнул полковник Фабстер.

— Суперинтендант Уортингтон вас беспокоит, — сухо отчиталась трубка. — Объявился убийца вашей внучки Салли Энн Перкс.

— Слушаю! — моментально подобрался полковник.

— Честно говоря, история не совсем адекватная, — в голосе суперинтенданта послышалась неуверенность. — В лондонский полицейский участок пришел мужчина средних лет, слегка бомжеватый с виду, и заявил, что это он убил девочку и готов понести заслуженное наказание. В базе данных о нем ничего нет, сам он назвался Римусом Люпином.

— Это не он, — мрачно возразил Аарон. — По крайней мере, не на нем лежит вина гибели моей внучки.

— Э-э-э… вы правы, сэр, — на всякий случай согласился суперинтендант. — Человеку не по силам так выпотрошить… хм. Простите.

— Я имел в виду: виноват другой, — сурово рыкнул полковник. — Виновника зовут Альбус Дамблдор, вот он-то как раз мне и нужен. А Люпина — выпустите! Пусть сам как-нибудь договаривается со своей совестью.

— Э-э-э… Да? В таком случае что со стариком делать? — растерянно спросил суперинтендант. Фабстер насторожился.

— А Дамблдор что, тоже у вас?

— Да, привели в наручниках только что. Старый-престарый, в полосатой робе и с бородой до Мерлина… Боже! — в трубке раздались шлепки-удары чем-то по столу, вроде как журналом. И истеричный вопль суперинтенданта: — Бога ради, обрейте его уже… шлеп, хлоп… откуда у него такие вши?! И клопы, мать вашу!!!

Примечания:

Вопрос к читателям. Что делать с Дамбушкой?