Была лишь одна Дорога... (гет)

In this high place you may see the two powers

that are opposed one to another;

and ever they strive now in thought,

but whereas the light perceives the very heart of the darkness,

its own secret has not been discovered. Not yet.

Haldir about Dol Guldur

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

С этой высоты ты можешь видеть две силы,

что враждуют и всегда мысленно противостоят друг другу.

Но в то время как свет проникает в самое сердце тьмы,

его собственная тайна не раскрыта. Ещё нет.

Халдир о Дол Гулдуре

Он открыл глаза и подумал, что ослеп — вокруг был непроницаемый мрак. Полная темнота и безмолвие. И холод — но не свежесть и прохлада ветреной ночи в просторе открытого неба, а промозглая сырая стынь безжизненных камней и подземелья, куда никогда не проникали лучи небесных светил. За долгие недели неволи вечный холод каменной темницы уже стал привычным, но вот настолько непроницаемая темнота…

Во тьме он попытался шевельнуться, как можно шире разведя руки, и привстать. Но это оказалось непосильной задачей — тело яростно воспротивилось даже малейшей попытке движения, полыхнув болью от макушки до самых кончиков пальцев ног. С огромным трудом делая новый вдох, он не сдержался и застонал, всем сердцем желая снова оказаться в беспамятстве. Но сознание в этот раз не желало расставаться с явью.

Внезапно вспыхнул свет — крошечный язычок пламени в плошке с жиром ожёг глаза ярче сияния полуденного солнца, и в мгновение различимый мир смыло новой волной боли. Он снова попытался судорожно вздохнуть и не сразу понял, что мучительный стон, отразившийся от каменных стен, был его собственный.

Чья-то тень закрыла собой огонь, чуть отодвинула светильник, и чужая рука коснулась его ладони, а после заботливо отёрла ему лоб и виски.

— Прости, не подумала, — прошептала тень, вытирая его лицо. — Всё в порядке, ты жив и в безопасности. Только не шуми, умоляю, и тогда всё будет хорошо. Тише, тише…

Ласковый, полный сочувствия женский голос и слова, которые он уже слышал: «Тише… тише», — разом вернули воспоминания. Он напрягся, пытаясь разглядеть собеседницу, но перед глазами было лишь тёмное пятно лица и расплывчатый силуэт в ореоле огня светильника.

Он собрался с силами, разлепил непослушные губы и скривился, силясь выговорить:

— Будет… хорошо?..

Несмотря на все усилия, голос не слушался, и вместо слов раздались лишь невнятные обрывки звуков. Но она угадала — или же прочла по губам.

— Да, всё будет хорошо, — повторила, — только нам нужно быть как можно тише. Запомни: здесь враги везде и даже камни слышат всё.

Он прикрыл глаза, не пытаясь больше говорить, и погрузился в воспоминания. Захлестнуло эмоциями: ненависть, полыхнувшая при виде презренного врага, бесконечное падение и нескончаемая боль, жажда и затем прохлада, несущая облегчение. И тихий шёпот: «Im Sigilet…»

Сигилет… Её зовут Сигилет… Имя, не слишком подходящее для девы, но столь желаемое во вражеском подземелье, что он попытался снова заговорить.

Но его попытки всё также пресекла лёгкая рука, коснувшаяся губ. И едва уловимый шёпот:

— Спи, воин, спи. После будем говорить…

В следующий раз, когда он вернулся к реальности, было светло. Но то был не ясный свет солнца, а едва уловимый колеблющийся фитилёк. И его неверный свет так же сильно ударил по глазам, как и в первый раз.

Он отвернул лицо и вскинул руку, прикрываясь. И хоть боль снова прошила все мышцы, тело всё же послушалось. Но сейчас никто не поднёс воды и не стал уговаривать молчать.

Чуть привыкнув к свету и справившись с резью в глазах, он отнял от лица руку и попытался оглядеться — серый камень холодных стен сдавил кольцом и сомкнулся во тьме над головой, куда не доставал свет.

Он провёл рукой по влажной шершавой стене, отрешённо наблюдая за пробежавшими по камням тенями, и провалился в беспамятство. Уже не чувствуя, как его голову бережно приподняли и изящная женская рука отёрла выступившую на губах кровь…

В четвёртый раз приходя в сознание, сначала он услышал звук: что-то скрежетнуло по каменной кладке стен и глухо опустилось на пол. Потом едва различимо прозвучало ругательство, и снова протяжно заскрежетали камни, по которым тянули железо. Тихий щелчок — и гулкая бесконечность каменных лабиринтов исчезла, сменившись чирканьем огнива. И вспыхнул свет — всё тот же фитилёк в плошке жира. Рядом опустилась тень и уже ставший знакомым женский голос произнёс:

— С возвращением, воин. Как твои дела?

Он всмотрелся в сидящий около лежанки силуэт, укутанный в поношенный плащ. Но снова не смог рассмотреть лица девы — лишь тёмное пятно в тени лампы и светлые пряди волос, что выбивались из заплетённой косы и беспорядочно спадали на плечи, словно хозяйка однажды пыталась спешно укоротить их, заботясь об удобстве, а не о красоте.

— Я жив. Значит, неплохо, — сделав усилие, произнёс он. И сам удивился тому, как твёрдо прозвучал его голос.

Она хмыкнула, скрывая усмешку, и склонилась чуть ниже, предлагая руку:

— Встать сможешь?

Он сжал кулаки и прислушался к ощущениям — нестерпимой боли уже не было, лишь отдалённые отголоски её бродили по телу. Согнул руки и привстал, опираясь на локти.

Дева тотчас же подхватила его под спину, удерживая, помогая выровняться и сесть. И набросила на плечи одеяло, оставляя прислонившимся к стене.

— Тебе пока что стоит поберечь тепло, — тихо произнесла она, отстраняясь.

— Благодарю, — так же тихо отозвался он. — Моя благодарность до конца моих дней будет с тобой, Сигилет.

Она встрепенулась и удивлённо спросила:

— Ты запомнил моё имя?

Он кивнул, не тратя силы на слова. И, чуть помолчав, добавил:

— И твою заботу тоже.

Скрывая смущённую улыбку, она отвернулась. Свет упал на её лицо, позволяя наконец-таки разглядеть изящно очерченные губы, чуть вздёрнутый носик, высокий лоб и серо-стальные глаза. Глаза, которые в полой мере являли обманчивость юности её милого личика, и которые не оставляли сомнений в уместности имени — Сигилет, дева-кинжал…

—Тебе нужно поесть, воин, — дева встала и направилась к большому деревянному ящику за своей спиной.

Окованный железом, высотой он достигал ей почти до колен, и, судя по росчеркам на камнях пола, именно скрежет железной оковки этого ящика заставил воина прийти в себя.

— Лантирион, — негромко обронил воин, следя за действиями девы, — меня зовут Лантирион.

Чуть замешкавшись, дева оставила попытки открыть ящик, обернулась к нему и тепло улыбнулась. Отряхнула руки, вернулась к лежанке, присела рядом.

— Время представиться пришло? — произнесла она. — Ну что ж, — она приложила руку к груди, — маэ гованнэн, маэтор. Я, как ты уже знаешь, Сигилет. И мой дом — в Лотлориэне. Неужели ты уже готов вести долгие беседы?

Он через силу улыбнулся в ответ на её иронию, затем кивнул в сторону стоящего посреди комнаты ящика:

— Боюсь, что беседы — это единственное, чем я сейчас могу помочь. Хотя хотелось бы стать более полезным…

— Нет-нет, — быстро произнесла дева, опуская руку на его плечо, словно испугалась, что он решится воплощать слова в дело, — тебе нельзя ещё вставать. И двигать тоже надо с осторожностью. Слишком много повреждений…

— Я знаю, — перебил он её и попытался успокаивающе улыбнуться, — удивительно, что мы с тобой вообще сейчас говорим. Обещаю быть осторожным и не допустить, чтобы твои труды и заботы стали напрасными.

Она помолчала, пытливо вглядываясь в его лицо, затем осторожно пожала его плечо и убрала руку, чуть задев большим пальцем подбородок и коснувшись щеки.

— Спасибо, маэтор… Лантирион, — тотчас же исправила сама себя. — Мне… Я… — она замялась, подбирая слова, но всё же договорила: — Для меня очень важно твоё присутствие здесь и сейчас. И, может быть, это прозвучит совсем не благородно, но я рада. Рада тому, что сейчас здесь не одна. И благодарю все высшие силы, что они послали мне тебя.

Он помолчал, разглядывая прячущую глаза деву. И лишь когда она поднялась, так и не решившись взглянуть на него открыто и прямо, произнёс:

— Ты давно здесь? Как вообще ты здесь оказалась? Кто ты?

— Слишком много вопросов, Лантирион, — отозвалась эллет. — Ответ на первый вопрос неподалёку от тебя. — Она взмахом руки указала на стену рядом с лежанкой, испещрённую отметками и знаками. — Это мои дни здесь и, надеюсь, я не слишком сбилась в их подсчёте.

Пока воин разглядывал стену, Сигилет приблизилась к ящику, всадила клинок под крышку и рывком со скрипом взломала его.

— О! — воскликнула радостно она. — Нам повезло!

А когда Лантирион перевёл на неё удивлённый взгляд, пытаясь подсчитать и осмыслить увиденное на стене, она уже оказалась рядом с лежанкой, протягивая ему кусок хлеба и полоску вяленого мяса.

— Не самое изысканное, что можно представить на обеденном столе, но, по крайней мере, без плесени или паразитов. Ешь, тебе нужно набираться сил.

Он с изумлением разглядывал пищу:

— Где ты это взяла? Откуда этот ящик?

— Из кладовой крепости, конечно же, — она равнодушно пожала плечами, кивком неопределённо указав куда-то себе за спину. — Откуда ему ещё быть? И это не то, чем кормят орков. Так что не бойся, ешь.

Вложив хлеб и мясо в руки Лантириона, она снова отошла к ящику, исследуя его содержимое.

Чувствуя накатывающую усталость и очередную волну беспомощности, воин не стал больше донимать деву расспросами, отложив долгие разговоры на более благоприятные времена.

С трудом прожевав хлеб и мясо, он запил трапезу водой из стоящей около лежанки кружки и тяжело опустился на подстилку, кутаясь в сползшее с плеч одеяло.

Усталость накрывала сознание вязкой пеленой. Но вместе с тем росла и крепла уверенность: он жив, он встанет на ноги. И тогда беспощадная месть настигнет тех, кто обитает на верхних этажах нагромождения серых каменных стен…

* * *

На верхних этажах крепости ярко горели огни — здесь хозяйничали не орки, а люди. Верным слугам Чёрного Властелина Дол Гулдур был удобным домом, а самым доверенным из них в полной мере были доступны и роскошь, и комфорт — для этого лишь необходимо было безукоризненно исполнять приказы Наместника, не задавать лишних вопросов и внимательно смотреть по сторонам. И тогда могла стать доступной не жёсткая кровать с колючим походным одеялом в общей казарме, и не каморка прислуги неподалёку от трапезной, и не просто место за общим столом, а отдельная комната с мебелью из чёрного дерева, с коврами и гобеленами, защищающими от холода каменных стен. Но для этого требовалось потрудиться, и столь высоко подняться было дано далеко не каждому…

— Командор Урхерон, в Верхнем Зале вас ждут Наместник и лейтенанты, — молодой воитель почтительно замер на пороге роскошной комнаты, не решаясь без дозволения ступить внутрь, где стоял командир в полном боевом облачении, только-только возвратившийся в крепость, задумчиво глядя перед собой в пустоту.

Урхерон обернулся ко входу, окидывая цепким взглядом молодого адъютанта. Юноша почтительно поклонился, заметив недоумение на лице командира:

— Я Ардор, господин, — поспешил он напомнить, — меня назначили посыльным лейтенантов за день до вашего отъезда.

— Я помню, Ардор, — равнодушно кивнул Урхерон, снимая шлем и стаскивая с рук перчатки. Он откинул голову назад, позволяя рассыпаться по плечам густым чёрным прядям, и вскинул вверх обе ладони, массируя виски.

— Господин, я бы с удовольствием предложил вам освежиться с дороги, но мне приказано срочно сопроводить вас в Верхнюю Залу. Вас очень ждут…

— Иду, — коротко отозвался командор.

Резко развернувшись, он стремительно вышел из комнаты, заставляя спешно отступить юношу-воина, и зашагал по бесконечным лестницам вверх — туда, где собирались лишь самые влиятельные командиры Дол Гулдура, и где обитал Наместник Кхамул, результат встречи с которым никто никогда не мог предсказать…

Просторный трапезный зал пустовал, тишина царила в кухнях и кладовых. Фонари на лестницах были приглушены, и застывшие статуями стражи не являли признаков почтительности.

Урхерон шёл в одиночестве по пустынным залам, а над ним в безмолвии сгущались тени.

Наместник Кхамул гневался — и его ярость накрывала Дол Гулдур чёрной пеленой…

* * *

Глядя на деву, которая сидела неподалёку и размеренно помешивала что-то в котелке над крошечным костерком, воин не удержался и тихонько позвал:

— Сигилет…

Она обернулась, отложив ложку:

— Что такое, Лантирион?

Он немного помолчал, делая усилие, чтобы сесть на лежанке. А когда справился, то ответил, кивнув в сторону костерка:

— Ты всегда настаиваешь на тишине. А не боишься, что нас обнаружат?

Она проследила направление его взгляда и усмехнулась:

— По дыму? Нет, не боюсь. Там, — она кивнула на утопающий в темноте потолок, — хватает отверстий. А копоти, вони и дыма несравнимо больше. — Попробовав похлёбку, которая томилась на огне, эллет удовлетворённо зажмурилась: — Ммммм… Очень вкусно. Есть будешь, маэтор?

Лантирион промолчал — знал, что при любом ответе получит миску супа и даст обещание его съесть. И будет есть, лишь бы поскорее восстановить силы и больше не видеть, как дева тихо ускользает в одиночестве за дверь, чтобы прокормить их обоих. И возвращается, оттирая от тёмной крови старый орочий кинжал…

— Спасибо, — выдавил он из себя в ответ на тепло оказавшейся в руках миски.

— Ешь, — односложно отозвалась Сигилет, отходя.

Он поднёс к губам похлёбку и замер, прислушиваясь к тихому невнятному навязчивому шёпоту, едва различимо звучащему из-за закрытой двери, откуда с добычей приходила Сигилет…

* * *

— Я хочу уссслышать, что ты мне расссскажешь, Урхерон, — свистящий говор раздался сразу, как командор переступил порог Высокой Залы. — Расскажешшь ссам, а не черессс посссланников.

В центре Залы вспыхнули фонари, озарив зеленоватым светом возвышение с троном и сидящую на нём фигуру, укутанную в чёрное. Рядом с троном терялся в тенях ещё один из Назгул. Чуть ниже полукругом молча сидели на своих местах прочие люди-командиры Дол Гулдура.

— Мы ждём, Урхерон, расссскажи, — снова прошипел Кхамул.

И командор едва устоял на ногах под его невидимым взором. Но всё же не упал…

Взойдя на возвышение перед троном, окружённое лейтенантами, он опустился на одно колено, как подобало, и заговорил, изо всех сил стараясь удержать твёрдость духа:

— Нет никакой страны, — ни Шира, ни чего-либо иного, — к северу от земель эльфийской колдуньи. Я клянусь в этом всем, что может потребовать мой господин. Я уже докладывал через посланников и готов повторить ещё раз: все земли там выжжены, следы поселений уничтожены. Я сделал всё, что было в моих силах. Всё, что сумел…

— Да, я принял твои посссслания, Урхерон, — прошипел Наместник, с трудом сдерживая ярость. — Но мои ссссобратья уверены в ином.

— К северу от Лотлориэна нет обитаемых земель, — продолжал уверенно твердить Урхерон. — Старые норы мы выжгли, новых не нашли. Всё уничтожено. Я использовал заклятья огня. Там не может существовать страна полуросликов. Вы, господин, можете допросить меня, как пожелаете. Мой ответ будет тот же — долины Андуина необитаемы и останутся такими ещё на века.

Казалось, что Наместник на мгновение заколебался, но затем всё же встал с трона. Приблизился к Урхерону и протянул к нему руку, коснувшись горла — ни единый звук не вылетел у командора изо рта. Но когда Кхамул отпустил его и взмахнул рукою, возвращаясь на трон, двое из лейтенантов подоспели к Урхерону, помогая ему подняться.

Тот тоже отмахнулся, показывая, что вполне способен стоять на ногах. И поклонился всему собранию.

— Моя цель — служить Повелителю, — прохрипел он, отступая при виде обернувшегося к нему Кхамула.

— Помни об этом, сссснага… — донеслось ему вслед.

— Всегда! — твёрдо отозвался он.

И вышел из Залы с позволения Наместника, уверенно меряя шагами лестницу вниз до своей комнаты.

Лишь в своих апартаментах он позволил себе расслабиться.

Снял броню и, заметив наполненную тёплой водой ванну, с удовольствием скинул одежду.

— Господин, чем я ещё могу быть полезен? — донеслось из-за спины, когда он примеривался поудобнее погрузиться в ванну.

Урхерон резко обернулся — около порога стоял всё тот же молодой адъютант.

«Ардор», — вспомнил он мимолётное знакомство с юношей.

И в мгновение оказался рядом. Стиснул его горло, заставляя рухнуть на колени:

— Я не сказал, чего хочу, Ардор. И разве я сказал, что хочу ванну?

— Нннн… Нннн…Нннет, господин, просто я решил… — с трудом прохрипел тот. — Чего пожелаете?

— Вина, — ухмыльнулся Урхерон, отпуская свою жертву. — Побольше и покрепче. И ещё больше горячей воды. Ничего не способны сделать без приказа, — с отвращением выплюнул он вслед исчезнувшему за порогом юноше, подходя к зеркалу.

На него взглянуло отражение — разъярённое лицо с растрепавшимися чёрными волосами, посиневшим шрамом от скулы до брови и наливающимся кровью отпечатком пятерни у горла…

* * *

Держась за колонну, пошатываясь, он стоял под арочным сводом входа просторной комнаты, вглядываясь во мрак.

Позади ветвился лабиринт узких коридоров, который удалось преодолеть лишь ориентируясь на синевато-призрачное мерцание грибов, разросшихся по каменной кладке. И там же осталась потайная дверь в убежище Сигилет, которую удалось открыть лёгким касанием руки. Выходя из убежища в подземный лабиринт, он на миг с иронией подумал, что стены подчиняются его воле больше, чем ноги. А сейчас и вовсе приходилось сжимать трясущимися руками каменную опору, чтобы хотя бы просто стоять...

За порогом комнаты царствовала тьма — непроглядная, плотная, густая. И леденящая — стоило лишь попытаться ступить за порог, как всё тело сковывало холодом, а сердце стискивал беспощадный страх.

Далеко впереди, за непреодолимой стеной тьмы, неясно угадывался ещё один коридор и отсветы зеленоватых фонарей — если присмотреться. Но не оставалось уже сил ни на малейший шаг.

Он вытянул руку, неимоверным усилием воли преодолевая волну нахлынувшего ужаса, и попытался коснуться тьмы. Рука задрожала, отказываясь повиноваться, грудь сжало спазмом, не позволяя дышать. По вискам покатились холодные капли пота, и промелькнула мысль: «Проклятая слабость! Не падай, только не здесь и не сейчас…»

Он пошатнулся, теряя связь с реальностью, и попытался сильнее стиснуть пальцы на колонне: «Не время было выходить из убежища. Слишком рано и самонадеянно…»

— Хорошо, что ты хоть сейчас это понимаешь, маэтор, — раздался около уха сердитый шёпот.

Его подхватили уверенные руки, не позволяя упасть, и потянули подальше от клубящейся в комнате тьмы.

Лишь отступив на десяток шагов от арочного свода, он почувствовал облегчение и сумел выпрямиться, подчиняя своей воле непослушное тело, всё ещё ощущая дрожь и слабость в ногах.

— Спасибо, Сигилет, — прохрипел он, останавливаясь. — Кажется, я снова обязан тебе жизнью. Как ты меня нашла?

Дева тоже остановилась, смахивая с лица пот и неровные пряди волос. Кинула несколько быстрых испуганных взглядов на заполненную мраком комнату, ощупала у пояса кинжал.

— Идём, Лантирион, поговорим в убежище, — нервно кусая губы, прошептала она. — Я не хочу снова тащить тебя без памяти по этим коридорам. И не хочу, чтобы меня снова касалась та тьма. Идём же, пока не явились незваные гости. Ты и без того оставил достаточно следов, пока бродил по коридорам. И чем тебе досадили растущие на стенах грибы?

— Это вышло случайно, Сигилет, не сердись, — виновато пробормотал воин, тяжело дыша и оглядываясь. — Я пытался запомнить дорогу, но вот тело… Тело всё ещё не до конца слушается меня. Обычно я более незаметен и осторожен, — попытался пошутить он, стараясь разглядеть выражение её ярких глаз.

Но дева не поддержала его попытки сгладить ситуацию.

— Иди за мной и постарайся больше ничего не трогать и не следить, — сердито обронила она, беря его за руку. И бесшумной тенью скользнула в коридор, безошибочно находя дорогу в темноте.

В молчании они добрались до убежища.

И лишь когда секретная дверь тихо щёлкнула за их спинами, отделяя от подземного лабиринта, эллет выпустила руку Лантириона и зажгла светильник.

Воин осторожно опустился на свою лежанку, радуясь безопасности и чувствуя, как постепенно отступает сковывавший тело липкий, противный страх. Сигилет занялась припасами, отбирая из очередного принесённого ею ящика съестное и задумчиво поглядывая на пустующий последние дни котелок. Наконец, поразмыслив, она решительно разожгла огонь и налила в котелок воды.

— Это не опасно сейчас? — поинтересовался Лантирион, наблюдая за медленно истаивающей в темноте под потолком струйкой дыма. — Не боишься, что нас слышали и могут отследить?

Сигилет не удостоила его ответом, возвращаясь к припасам, и вскоре по убежищу поплыл запах мясной похлёбки, дразня.

Лантирион ощутил горькую досаду и мучительный укол совести — каждый раз когда эллет, рискуя собой, отправлялась на поиски пропитания, он мог лишь недвижимой куклой отлеживаться в каменном мешке. И даже малейшая попытка осмотреться, чтобы стать чуть более полезным, едва не привела к непоправимым последствиям — выбираясь наружу в отсутствие Сигилет, он и подумать не мог, что не хватит сил самостоятельно возвратиться назад.

— Эй, Сигилет, — мягко позвал Лантирион, пытаясь загладить вину. — Не сердись на меня, умоляю. Прости.

Она молчала, упрямо помешивая похлёбку и не отзываясь на его мольбы.

— Не молчи, прошу тебя, — Лантирион так же не менее настойчиво звал. — Ты совершенно права, я виноват. И случись что — мне никогда не загладить своей вины. Мне вообще не смыть её… — горечь прошлых промахов едва позволила произнести эти слова, но он сделал над собой усилие и всё же договорил: — За многое мне нет прощения, но я не могу видеть, как ты в одиночку стараешься ради меня. Я хочу быть полезным, хочу поддержать тебя. Я не думал что… что будет так… так… — он запнулся, подбирая слова, но не сумел выразить весь тот ужас, что не позволил сделать и шагу дальше арочного свода переполненной мраком комнаты. — Я не знаю, что там случилось. Никогда раньше я не чувствовал себя так.

Все его призывы наталкивались на стену отчуждения — Сигилет упрямо молчала, словно в комнате была одна.

Лишь когда догорел костерок и доварилось мясо, она разлила похлёбку по мискам, приблизилась к Лантириону и поставила около него порцию, коротко обронив:

— Ешь.

Он потянулся и прежде, чем дева ушла, успел поймать её ладонь:

— Сигилет, не сердись. Прости меня.

В его тихих словах отразились и боль, и раскаяние, и отчаяние, толкнувшие на необдуманный шаг. И эллет остановилась, не отнимая ладонь.

Затем решительно обернулась к воину и присела рядом, глядя прямо в глаза.

— Послушай, маэтор, — отрывисто произнесла она, и в голосе её не было ни заботы, ни былой теплоты. — Всё это время я избегала разговоров о себе, невзирая на твои настойчивые расспросы. Если ты считаешь, что пора для долгих бесед пришла, то слушай — я расскажу тебе всё, что успела узнать сама.

Лантирион удивлённо вскинул брови, но Сигилет резко встала, опережая любые готовые вырваться у него слова. Шагнула к костерку, взяла свою порцию еды, вернулась к лежанке.

— Ешь, маэтор, — она подняла его миску и настойчиво сунула ему в руки. — Ешь и не перебивай, пока не дослушаешь до конца. — Хоть её голос звучал холодно и отстранённо, в глазах сверкала непреклонность, и Лантирион послушно кивнул, безропотно принимая и стараясь удержать горячую миску. — Ешь, набирайся сил и слушай — а после будем решать…