Сквозь кости (гет)

— Уверен, дело в свидании.

Похабно-шутливая улыбка Наоки злит. Его чёрные волосы бликуют под жужжащей лампой лабораторного кабинета, а обнажённый ряд зубов напоминает о том дне, когда Сакура встретилась с ним впервые и предпочла быть очарованной мягким характером, предельной простотой и искренней непосредственностью.

Черты эти были явственнее и неожиданнее от того, что Наоки — один из членов клана Учиха.

— Я же сказала — нет.

Не переставая смотреть в небольшое зеркало, пригвождённое к торцу серого металлического шкафа, она наспех расчёсывает пальцами отросшие волосы и методично покусывает губы, чтобы разогнать их бледность единственным доступным сейчас способом.

— Просто проводить Наруто, — передразнивает Наоки. — Ну да, ну да. Для него ты не стала бы и медицинский халат снимать.

— Хорошо, ты меня подловил, — устало парирует Сакура. — Там будет ещё и Саске — это его я пытаюсь соблазнить. Стану невесткой главы клана, и тебе придётся сгибаться в кейрей⁽¹⁾ всякий раз, когда я буду проходить мимо.

Хотя она и говорит о предстоящей встрече с Саске шутливо смеясь, на самом деле готова заныть от злобы — настолько она в ней сильна. Когда Обито-сенсей сообщил, что Саске обязательно будет присутствовать на сегодняшнем прощальном ужине с Наруто, Сакура была в шаге от того, чтобы необдуманно разломить напополам заваленный бумагами стол сенсея, но брошенная им фраза «Наруто не показывает, насколько ему недостаёт Саске» поумерила всякий пыл.

Сенсей знает слишком хорошо, на какие точки давить. Сакура видит все его манипуляции насквозь, но поддаётся им — потому что они безобидны в той же степени, что и он сам.

— Я говорил тебе, что мы, Учихи, не столь формальны, как Хьюги. — Наоки скрещивает руки на груди и игриво ухмыляется, отчего вокруг угольно-чёрных глаз появляются заломы мелких морщин. — У тебя довольно ограниченное представление о древних кланах.

Сакура никак ему не отвечает. Это один из плюсов общения с таким человеком, как Наоки: любой разговор обрывается так же просто, как и завязывается.

— Если там будет Хатаке Какаши, — говорит он, продолжая улыбаться, и Сакура сталкивается с ним взглядом через отражение в зеркале, — постарайтесь досидеть до конца. Переживаю, как бы он не потащил тебя за собой со словами… — Наоки демонстративно откашливается и понижает тембр голоса, очевидно подражая тому, о ком идёт речь: — «Пойдём домой, Сакура».

— Я живу с ним по приказу Хокаге. — Сакура отходит от зеркала на шаг назад и, разверзнувшись, сморит на Наоки с таким обыденным видом, как будто они обсуждает, что бы им поесть в перерыве на обед.

— Ты уже столько раз рассказывала про секретную миссию АНБУ и о необходимости наличия для этого ручного ирьёнина в доме Хатаке, что я начинаю подозревать тебя в оправданиях, Сакура.

Она не выдерживает — смеётся и, по-дружески хлопая его по плечу, весело произносит:

— Мне нет нужды оправдываться перед тобой.

— Секс без обязательств. Помню. Спасибо, что не даёшь забыть.

— Да и то в прошлом, — напоминает Сакура, и выражение его лица становится наигранно расстроенным. — Я пошла. Не скучай. На случай если Таджи-сан будет меня искать, скажи ей, что я отпрашивалась.

— А ты передавай Какаши-сану привет.

— Передам всем, кто там будет, — гнёт она своё, прежде чем наконец покинуть кабинет. И прежде чем Наоки отвесит очередную свою глупую шутку.

Прихорашиваться не было её целью, но и заявиться в помятом после ночной смены виде — нет ни малейшего желания. Сакура на ходу разглаживает вмятые складки тренировочного платья, прощается с суетливыми медсёстрами у стойки регистрации и прошмыгивает на улицу в надежде, что не столкнётся с Таджи-сан: она разрешила уйти раньше обычного ещё двое суток назад, торопясь в операционную, где должна была ассистировать самой Цунаде-сама, и, возможно, сейчас уже и забыла, что молодой ирьёнин Харуно Сакура — до сих пор не принятая официально в штат — на бегу сообщила о необходимости своего присутствия на прощальном ужине с другом («Да-да, Таджи-сан, Узумаки Наруто, сын… Ками, да дайте вы пройти… сын Четвёртого Хокаге!») перед тем, как он покинет на неопределённое время Коноху («Послезавтра, Таджи-сан! В обед») для усиленных тренировок с Джирайей-сама («Пишет книги? Не знаю, Таджи-сан, впервые слышу»).

Местом для сбора друзей и близких Наруто выбрал Ичираку Рамен. Сакура знает: это потому, что ему не хочется находиться дома. Последнее время она виделась с Наруто едва ли не ежедневно, и все те разы, что он оказывался более или менее настроен на разговор, были либо на тренировочном полигоне, либо в шумном, многолюдном общественном месте. В первом случае Наруто спрашивал у Сакуры, помнит ли она лица своих родителей, во втором — говорил так много и так много смеялся, что и голос, и смех, и он весь поглощались гомоном безликой толпы.

На улице светит студёное солнце, изо рта выплёскивается влажный пар, мороз колит обнажённые участки кожи, Саске — дожидается Сакуру у входа в Ичираку.

Она хочет пройти мимо, ничего ему не сказав, в надежде, что он лишь зайдёт следом, но он зовёт её спокойным:

— Сакура, — и она вынуждена остановиться, развернуться к нему и туда же зашагать, чтобы встать одеревенело напротив.

Со стороны происходящее наверняка выглядит так, словно Саске дёрнул Сакуру за поводок, но Саске не умеет привязывать, он только привязывается сам — вот и сейчас возвышается неподвижно рядом с обкорнанной стеной здания раменной и смотрит на Сакуру так, словно он побитый, провинившийся перед стаей горделивый волчонок.

— Чего? Чувствуешь себя виноватым, Саске? Знаешь, если ты…

— Прости меня, — говорит он без перехода, тем же спокойным голосом, что и «Сакура». Что и: «Навещай Наруто без меня».

Что и: «Не появляйся пока в нашем квартале», — прежде чем захлопнуть перед ней дверь, на которой облупилась краска красно-белого веера.

Сакура сглатывает режущую боль в глотке. Ей хочется его обнять, ударить по лицу, взять за руку и повести за собой внутрь.

— Ты ещё не видел Наруто? — спрашивает она деланно спокойно — давая понять, что если и злится, то может эту глупую злобу перетерпеть, — и видит, как заходятся в движении желваки Саске при упоминании имени друга.

— Нет, — звучит короткий, режущий ответ.

— Давай, пойдём, зайдём вместе. Он будет очень рад тебя увидеть.

В Ичираку пахнет варёной свининой и солёными специями. Снующие позади стойки Теучи-сан и его дочь Аяме обволакиваются лёгким полупрозрачным серым дымом, а сидящие напротив Наруто, Минато-сан, Обито-сенсей о чём-то переговариваются. Какаши уселся там же, рядом с Обито с одной стороны и свободным местом — с другой. Его локти лежат на столе, правая рука скучающе подпирает щёку. Сегодня он снова одет в экипировку АНБУ, и Сакура скользит взглядом по татуировке, от неё — вверх, к полупрофилю.

Бледность сошла на нет. Теперь он полностью здоров.

— Ты опять слишком очевидна, — тихо проговаривает Саске, после чего проходит мимо и без раздумий садится рядом с Какаши, оставляя Сакуру с приливом жара — от стыда и от витающего пара варящейся в котле пшеничной лапши.

Она опускает взгляд, чтобы ни с кем им не столкнуться, и садится рядом с Саске, у стены.

— Вы пришли! — Обито-сенсей облокачивается на стол, привстаёт, как нетерпеливый ребёнок, и с улыбкой глядит на профили Саске и Сакуры. — Да ещё и вместе.

Какаши, кажется, тоже отмерзает: ей видны лёгкие движения пепельного цвета, точно бы цепляющиеся за зрачок отличающимся от остальных пятном.

— Столкнулись у входа, — отрезает Сакура. Пусть сенсей — или кто-либо ещё — не думает, что она готова так легко простить Саске его холодность и внезапную отстранённость в самый сложный для Наруто момент.

— Привет, Саске, Сакура-чан, — лучезарно улыбается Наруто, привставая на месте в той же манере, что и Обито. — Я заказал вам маленькие порции. Саске, тебе без нарутомаки.

— Надо было предварительно уточнить, не изменились ли его вкусы, — вмешивается Сакура, вздымая к верху подбородок, скрещивая руки на груди и притворяясь, что ей очень вдруг интересно, что же там нарезает, ритмично стукая ножом, Аяме позади стойки. — А то времени прошло не мало.

— Не изменились. Спасибо, — коротко проговаривает Саске.

Но и Наруто, и даже озлобившаяся Сакура знают, что его благодарность искренняя и что она включает в себя всё: спасибо, что помните, какой рамен я предпочитаю. Спасибо, что не задаёте вопросов.

И что приняли обратно.

Сакура догадывается, что к внезапной перемене в поведении Саске причастен клан, сам бы он вряд ли без острой необходимости отдалился от неё и тем более Наруто. Но она не может никак забыть того унижения, которое испытала, когда перед её носом захлопнулась дверь дома Учиха, а она ещё несколько секунд стояла, как последняя идиотка, у порога и смотрела на облупившееся изображение красно-белого веера, которое они с Наруто и Саске вместе, будучи генинами и под чутким надзирательством Итачи-куна, прокрашивали без использования техник, понеся тем самым наказание за неосмотрительное их использование для лазания по деревьям и беспричинные, опасные для жизни затраты запасов чакры.

Эта же дверь открывалась Сакуре, когда Микото-сан звала её отобедать домашней едой, а не раменом быстрого приготовления. Даже если ей всегда было страшно сидеть затёкшими коленками на дзабутоне или сталкиваться с хмурым взглядом Фугаку-сана, рядом находились Саске и Итачи-кун, и Сакура, ковыряясь неумело в почему-то бескостной рыбе, представляла, что это её братья, которых мама не успела зачать, прежде чем ей вспороли лезвием живот.

В доме Минато-сана и Кушины-сан были не дзабутоны, а высокие стулья, обычный рис заменялся сэкиханом⁽²⁾, даже если день в повисшем на яркой стене календаре не был отмечен праздничным цветом. Сакура могла себе позволить смеяться над шутками Кушины-сан и снисходительной на них реакцией Минато-сана, не боясь хмурых строгих взглядов, но затем, когда она возвращалась в пустую квартиру, ей становилось очень больно дышать — намного больнее, чем после тихих, немногословных ужинов в доме Саске и Итачи-куна.

Она говорила себе: если существует мир, в котором родители живы, вот бы оказаться там на один короткий, быстрый, односекундный миг. В академии они уже успели изучить философию Ин и Ян и что-то из законов некой, совершенно ей непонятной, кармы, и Сакура отчего-то думала, что в том мире, где будут живы её родители, наверняка могут оказаться мертвы родители или Наруто, или Саске, или и те и другие разом.

Говорила себе: ну и пусть. И: нет-нет, только не это.

Говорила: надеюсь, Какаши-сан счастлив в обоих мирах — и только тогда находила в себе силы, чтобы вздохнуть полной грудью и прийти наконец в себя.

— Ну что, ты рад?

Голос Обито звучит шутливо-иронично. Сакура смаргивает, отрывается от вида дымящегося над котлом пара и переводит на сенсея взгляд, чтобы понять, к кому именно он обращается.

И в этот самый момент Какаши отвечает:

— Чему? — так, словно радоваться ему совершенно нечему.

— Что Джирайя-сан в Конохе. Ты уже взял у него автограф?

— Так это правда, что он пишет книги? — не сдерживается Сакура, обращаясь не к кому-то конкретному, но тайно надеясь, что ответит ей Какаши и впервые за день на неё взглянет.

— Правда, — отвечает Обито, пока тот, от кого она на самом деле ждала хотя бы какой-нибудь реакции, недовольно переводит взгляд на дымящуюся перед маской порцию рамена.

— О чём он пишет? О своих странствиях по миру?

— Я бы назвал это, скорее, откровенными фантазиями о том типе женщин, которые живы только в головах скрытых извращенцев.

— Дело не только в эротике, — со скучающим безучастием говорит Какаши. — Мне нравится абсурдная нестандартность ситуаций, в которые попадают герои, и то, что они продолжают воспринимать происходящее всерьёз.

Так вот что он постоянно читает, сидя в гостиной? Любовно-эротические романы?..

Сакура вспоминает, с каким спокойным видом он опускал книгу, встречаясь с ней взглядом всякий раз, когда она входила, и что-то внутри неё переворачивается с ног на голову.

— И вы говорите, что этот извращённый отшельник научит меня управлять чакрой Кьюби? — недоверчиво переспрашивает Наруто, а затем шумно втягивает огромную порцию подцепленной палочками лапши, вытирает рот тыльной стороной ладони и угрюмо добавляет: — Я теперь совсем не могу управлять своей чакрой. Даже по воде ходить не получается. Силы слишком много, она буквально бурлит, даттэбайо!

Плечи Саске заметно напрягаются. Он молча, глядя в тарелку, ковыряет лапшу — совсем остывшую и размякшую.

Сакура же, которой есть с чем сравнивать, радуется хотя бы тому, что Наруто стал похож на себя прежнего.

— Всё будет в порядке, Наруто, — улыбается Минато и треплет сына по яркой макушке. — Джирайя-сенсей научил меня почти всему, что я знаю. Он отличный шиноби.

Никто не обсуждает то, что очевидно каждому из них: Наруто вполне мог бы тренироваться и в границах Конохи. Одна из главных причин, по которой он отправляется в дальнее путешествие, кроется в том, что жители деревни теперь боязливо считают опасным нахождение джинчурики под боком.

Когда еда оказывается доеденной всеми, кроме Какаши и Саске, Наруто задерживается, чтобы попрощаться с Теучи-саном и внезапно растрогавшейся Аяме, а Сакура выходит наружу — вслед за Обито и Какаши. Морозный воздух щиплет кончик носа, и она бежит до тех пор, пока не ровняется с сенсеем.

Саске и Минато-сана нигде не видно. Должно быть, дожидаются Наруто. Сакура так спешила, что даже не оглянулась назад. Её оправдывает то, что все и без того встретятся через несколько минут у главных ворот Конохи — а разойдутся оттуда все, кроме Наруто.

— Я же говорил тебе, что Саске придёт.

— Вы слишком к нему снисходительны, сенсей. — Сакура чешет кончик носа и тут же им шмыгает.

— Напротив, это ты всегда слишком строга к Саске, — ухмыляется Обито-сенсей. — Из вас, ребята, получилась отличная команда. Разве нет, Какаши?

— Должно быть. — Какаши засовывает руки в карманы брюк и смотрит прямо перед собой, когда обращается к Сакуре: — Мне казалось, вы трое уже сами по себе.

— Ты и Обито всё ещё друзья, хотя давно не выполняете миссии вместе, — отвечает Сакура, чуть склонившись туловищем вперёд — так она может беспрепятственно его видеть. — Это намного важнее, чем количество совместных побед.

Какаши даже в лице не меняется: неясно, считает ли он, что Сакура сморозила какую-то невероятно наивную глупость, или же ему просто плевать.

Других, положительных, вариантов она попросту не позволяет себе допустить.

— Молодец, Сакура! — Обито сияет и пару раз невесомо хлопает её по голове своей горячей ладонью. — Ставить Бакаши на место должен не я один.

Вот только теперь сомнений никаких: Какаши, судя по его скучающему взгляду, и вправду плевать на всё, что говорят и Обито, и Сакура.

Когда они подходят к воротам, Изумо и Котецу тут же встают и почтительно приветствуют Хокаге. Джирайи-сама нигде нет. Сакуре остаётся только надеяться, что он действительно заслуживает доверия. Ведь, в конце концов, рядом с Наруто всегда должен быть человек, который бы остужал его пыл.

— Ты уверен, что доверить ему тренировки с Наруто — хорошая идея? — спрашивает Какаши у Обито, стоит им только отойти на безопасное от постовых расстояние.

Сакура, оторопев от неожиданного единения их мыслей, тут же слишком поспешно переводит озадаченный взгляд на Какаши, а он — смотрит почему-то на неё в ответ, хотя и обратился к другому человеку.

Без хитайате Какаши вынужден самостоятельно прикрывать левый глаз. Наверное, ему больно. И хуже всего, что к этому постоянному источнику боли, высасывающему из него чакру, он уже привык.

— Как книги его читать — ты первый…

— Я спрашиваю серьёзно, — устало прерывает Какаши.

— Иного выхода у нас попросту нет, — спокойно отзывается Обито-сенсей.

Единственным выходом оказывается шумный, суетливый мужчина средних лет, от которого за версту разит женскими духами и попойкой, длившейся всю ночь. Все собравшиеся дожидались его минут пятнадцать, и единственные, кто не озадачивается его несерьёзным настроением, это Минато и Обито. Сакура силится себя убедить, что их реакции необходимо довериться, потому молча обнимает Наруто, просит себя беречь, сдерживает изо всех сил слёзы и отходит обратно, затуманено следя за тем, как Саске кивает Наруто и как Наруто тому улыбается. Она совершает один потерянный шаг назад, и ещё один, прежде чем спотыкается и ощущает на лопатках знакомые крепкие ладони.

Как и всегда, когда Какаши рядом, Сакуре становится чуточку легче дышать, и связь тут совершенно ни при чём. Ей кажется: всё будет в порядке. Кажется: теперь стало тепло, ведь некому увидеть, что он не убирает руку от её спины, немного придерживая — так, словно никакого касания нет вовсе.

— Он справится, — едва слышно проговаривает Какаши где-то сверху и где-то совсем близко.

Сакура никогда с ним не обнималась, но она уверена, что, если обхватит Какаши руками и крепко к нему прижмётся, он обязательно обнимет её в ответ — сначала озадачившись, а затем с таким видом, будто бы не усматривает иного выхода из сложившейся ситуации.

И она делает шаг вперёд, от которого Какаши роняет руку вниз. И говорит сухо:

— Прости, не заметила тебя.

А Какаши — Сакура это знает — не прожигает её спину взглядом, не следит за тем, как она направляется к одиноко застывшему Саске, ничего к Сакуре, как и три года назад, не чувствует.

Через полчаса она, Сакура, и он — не Какаши, а Саске — стоят вдвоём у Памятного камня, и Сакура позволяет себе расклеиться, сбросить маску беспечности, а Саске позволяет себе наконец спросить:

— Ты живёшь с Хатаке Какаши?

— Слухи дошли до квартала Учих? — Она ковыряет носком сандалии землю. Распущенные волосы свисают и закрывают лицо.

— Значит, живёшь? — Саске облокачивается на широкий ствол дуба, и тени высохших листьев ложатся ему на лицо.

— Живу.

— Вот как. — И добавляет едва заметно мягче: — Мне сказал отец. Я не слышал никаких слухов. Не думаю, что они есть.

— Вот как, — повторяет за ним Сакура.

— Наруто я ничего не сказал.

— Знаю. Он бы не смог притворяться, что не знает.

— Тебе нужна моя помощь?

— Нет. Я живу с Какаши по приказу Хокаге.

— Отец так и сказал.

— Что ещё он сказал? — Сакура перестаёт стучать носком по земле, добравшись до её влаги, и поднимает взгляд на Саске.

Длинные чёрные волосы обрамляют красивое лицо, в которое все девочки академии, кроме неё, были безответно влюблены. Даже когда осиротевшая Сакура признавалась Ино, что влюбилась в одного мальчика, та переспросила: «Учиха Саске?» — как будто любого другого варианта попросту не могло быть.

— Сказал, что Обито-сенсей распускает полицию и вводит указ, по которому клан Учиха будет обязан сообщать ему и старейшинам имена тех, у кого пробуждается шаринган.

Сакура застывает, тело покрывается леденящей позвонок тяжестью.

Она глядит на Саске во все глаза в глупой надежде заметить на его лице хотя бы намёк на улыбку и, ничего, конечно, не обнаружив, застыло произносит:

— Сенсей никогда бы так не поступил.

— Он уже так поступил, — сдержанно обрубает Саске. — На него давило обострившееся недовольство остальных сильных кланов. Им не нравится, что Учиха остаётся в кресле Хокаге после нападения Кьюби.

— Ты знаешь, что Обито-сенсей не такой малодушный, чтобы поддаться подобному давлению!

— В таких вопросах всё куда серьёзнее, Сакура.

— Но ведь он… на сенсея даже вы, Учихи, смотрите как на чужака. Это несправедливо — обвинять его в чём-то только из-за того, что он Учиха.

— Не только его. Нас всех обвиняют лишь в том, что мы — Учихи, — говорит Саске. В его голосе отсутствует озлобленность, но и лёгкости там нет.

— Саске, ты же не… — испуганно начинает Сакура, делая шаг ему навстречу и пытаясь хотя бы что-нибудь разглядеть в чёрных, как смоль, глазах.

— Возвращайся к себе, Сакура, — прерывает он.

Выйдя из-под тени дерева, Саске смотрит на неё внимательным, многозначительным взглядом. Сакура хочет броситься ему на плечо и слёзно умолять, чтобы он ни за что не вмешивался ни в какие политические интриги, но сдерживается, и в груди нарастает огромная, скопившаяся за годы волна, которая вот-вот вырвется наружу.

Она говорит: «Хорошо», — в надежде, что Итачи-кун не допустит, чтобы с Саске что-либо произошло.

И тут же корит себя за то, что в очередной раз только и делает, что полагается на других.

* * *

Домой Сакура приходит поздно — пришлось отработать те часы, что она отсутствовала, а после в очередной раз тренироваться с Цунаде-сама, которая убеждена, что ещё пару недель — и Сакура обязательно освоит технику Божественной Регенерации. Сама она в этом несколько сомневается, но старается приложить столько усилий, сколько вообще в состоянии из себя вычерпать.

За окном уже темно, температура упала ниже нуля, и потому — на контрасте с улицей — промёрзлый дом Какаши кажется ей чуточку теплее обычного.

Наверное, и взгляд Какаши, встретившего её в гостиной с оранжевой книгой в руках, лишь потому представляется мягче и приветливее, чем во все прошедшие такие же разы, когда Сакура к нему приходила.

— Завтра я снова на миссию. — Он захлопывает книгу, не вложив закладку, и взглядывает на Сакуру неотрывно, слишком нацелено для своего отстранённого выражения.

А она непроизвольно вспоминает, как тяжело читать одним глазом: специально пробовала так делать, когда была маленькой и когда хотела во всём походить на Какаши.

— Ты уже здоров, — говорит Сакура собранно и сдержанно, правда, скопившаяся внутри неё волна колышется, продавливает жилы и связки и готова вот-вот вырваться наружу. — Только желательно, чтобы ты не отправлялся на миссии в одиночку.

— Нельзя, чтобы кто-то заметил, как быстро расходуется моя чакра.

— Это лучше, чем умереть.

Какаши не отвечает. Поджимает губы под маской.

Сакура выстаивает и не отводит взгляд в сторону, вспомнив, как видела его лицо целиком, в свете луны, в свете солнца, в свете его комнаты, где спала совершенно опустошённая — без волн внутри и ночных кошмаров.

Она говорит себе: всё потому, что мозг видит в нём защиту от страха и смерти. Говорит себе: больше ничего к нему не чувствую.

Произносит:

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Я тоже не хочу, чтобы ты умирала, — отвечает Какаши так быстро, словно только этого и ждал.

И они, кажется, оба знают, что в этих фразах сокрыт страх не за себя — из-за особенностей их связи, — а реальный страх за другого.

Сакура боится за Какаши, а Какаши — боится за неё.

1) Кейрей — один из видов одзиги (поклонов) в Японии. Используется для выражения уважения к лицу, который выше тебя по тому или иному статусу.

Вернуться к тексту

2) Сэкихан — так называемый «красный рис». Красноватый оттенок ему придают бобы (адзуки). Подаётся в Японии по праздникам.

Вернуться к тексту