Синий маяк (гет)

Будильник я не завожу, чтобы не беспокоить Эй. Я просто выжидаю немного, убеждаясь, что ей не так плохо, как накануне. Если бы она поправилась, точно не дала бы мне улизнуть. Эйка предусмотрительно забросила на меня ногу и оплела руками. Выкарабкаться из её объятий непросто, но мне пора одеваться. Ещё бы найти одежду!

Я перекапываю шкаф, но под руку лезет всякая ерунда: кружевные чулки, полупрозрачные шали, длинные пояса с витиеватым шитьём, разноцветные халаты из шёлка. Не поймёшь, на мужчину или на женщину. Надо полагать, хозяева из дома не выходили, так к нему и прикипели. Мне давно казалось, что волшебники все прорехи закрывали магией. Им и дороги не требовались, и не мёрзли они…

В конце концов я нахожу рубаху в пол, которую легко обрезать до нормальной длины. И меховую жилетку, которая никак не застёгивается. Бестолковая вещь, но, если подпоясаться, можно её надеть под плащ. Оказывается, Эйка залатала светящуюся ткань и аккуратно убрала в шкаф. И мешок мой заштопала, тоже тайком. Всё-таки надеялась сплавить меня подальше!

Разбираясь с поясами, я определяю, что они расшиты крепкой золотой нитью. Распустить, и сгодится для силков! Я бы не отказался поискать на этажах что-то более подходящее, но нет времени. И соседи за стенкой неприветливые.

К слову, о соседях. Вчера, пока я баловался с зеркальцем, у меня возникла идея — вторая по глупости после спуска по отвесной стене в бездонное ледяное озеро. Пришло время на чём-то остановиться.

Виновато оглядываясь на Эйку, я натягиваю штаны и сапоги под здешние шелка и меха. Застёгиваю пояс с мечом, стараясь не звенеть пряжкой, накидываю плащ, пытаясь не шуршать тканью, и делаю шаг из комнаты. Дверь я закрываю предельно осторожно и какое-то время стою, прижавшись к ней спиной. Привыкаю к полумраку длинного коридора. Вся моя надежда на лестницу, которая должна быть слева. Если ориентироваться на единственный раз, когда Эйка вела меня тут с закрытыми глазами. Кажется, что это было до войны.

Зеркала тут как тут. Всё, что я могу — это не смотреть в них. Я запоминаю расстояние до крайней комнаты и перебегаю туда, зажмурившись. Нащупываю дверь, захлопываю её и различаю знакомое шевеление в коридоре. Но сейчас важно понять, как развешаны зеркала вокруг. Я продвигаюсь вдоль стен, зарываясь носом в пропахшие плесенью ковры. Это смешно и неудобно, но глухое ворчание за спиной не оставляет выбора. Моя рука неожиданно натыкается на резную раму и тут же соскальзывает. Я обтираю вспотевшую ладонь об одежду и вынимаю меч. Просто в этом несуразном убежище нет другого инструмента, не считая ножниц и гребешков. На мою удачу рама небольшая — можно унести с собой.

И как Эйка их отдирала? Поломав ногти, я с трудом вылущиваю зеркало из стены и ставлю лицом в угол — пускай шипит! Перед каждой рамой висит другая такая же. Таращатся друг на дружку. Но если кто встанет на линии их взглядов… Лучше не думать! И лучше мне не видеть второе зеркало, иначе так и потянет в него. Довольно того, что оно на меня глядит.

Ничего, я привык к ознобу вдоль спины и холодному поту на шее. Раз плюнуть — привыкнуть к такому! Осталось только отломать оконную ручку и подёргать гвозди из косяка. Дальше проще — я приколачиваю ручку к обратной стороне зеркала, впопыхах попадая себе по пальцам. А то из рамы напротив уже вылезла ненасытная дрянь. Перебегает совсем близко, выбирает, откуда прыгнуть. Не выдержав, я ставлю перед собой зеркало с ручкой и слышу, как тварь взбегает обратно на стену. На первый взгляд моя выдумка удалась.

Я выхожу из комнаты, как в последний путь, но спуск по лестнице оказывается на удивление лёгким. Если прятаться за зеркалом, это сбивает с толку ему подобных. Но их много, а я один, и бледная пакость всё равно крадётся за мной по ступеням. Слышу, что крадётся. На первом этаже холодно и веет сыростью, и я боюсь заплутать в многочисленных галереях. Тёмные рамы на стенах начинают оживать, и тварь в моём зеркале тоже волнуется.

Стараясь не оглядываться, я оставляю самодельный щит на подоконнике и перелезаю на узкий каменный карниз. Эйка упоминала о броде, осталось его нащупать, и поскорее. Озеро подступает к ногам, а светящиеся тени взмывают со дна. В рыбалке я искуснее, чем в охоте, но не рискну кого-то здесь ловить. Самому бы не попасться! Надеюсь, эти твари не выбираются на поверхность.

Только я напоминаю себе об осторожности, как едва не падаю в воду. Каменная скульптура, похожая на Эйку в её ночном воплощении, высовывается из ниши с целью ухватить меня за горло. Я спасаюсь только потому, что левая рука у неё отколота. Ну и жуть! Я всё ещё нахожусь под впечатлением, когда, наконец, добираюсь до нужного места. Попасть на дальний берег нетрудно — при идеальной грации, как у Эйки. Узкая каменная тропа едва поднимается над водой. Это даже не тропа, а разбитая стена. Но иначе — только по воздуху, а крыльев у меня нет.

Пока я иду, становится понятно, что вокруг река, а не озеро, и основное течение не успело замёрзнуть. Из толщи воды, подсвеченной снующими туда-сюда силуэтами, проступают чёрные скелеты деревьев и контуры зданий — расплывчатые, как миражи. Стена, по которой я ступаю, тянется до леса, темнеющего позади замка, но прочие строения уходят глубже и глубже под воду.

У берега лёд уже окреп, и я спешу перебраться по нему на твёрдую землю. Вроде как твёрдую. Не выпуская меча, я глотаю снег взамен воды и пытаюсь понять, что тут за лес. Если Эйка считает его безопасным, это ещё не повод радоваться. Но, по крайней мере, деревья не пытаются тебя проглотить и не строятся в ряды. Торчат себе как попало. Деревяшки и деревяшки. Обнаглев, я привязываю к ним пару охотничьих петель. Надеюсь, здешние корни не заинтересуются моей добычей.

С учётом прежнего опыта я стараюсь не углубляться в дебри, хотя замок трудно потерять из виду. Мне всего-то нужно расставить силки и сотворить заклинания, чтобы подманить зверя, но я вожусь с этим до темноты и возвращаюсь под крышу уже на исходе дня. Беготня с зеркалом тоже отнимает время, и до нашего убежища я добираюсь лишь в сумерках.

Эйка сидит на постели в одном из длинных нелепых одеяний — по голубому полю вышиты зубастые серебряные птицы.

— Я думала, ты предпочёл волков, — произносит она, обратив ко мне немигающий взгляд.

Я вытряхиваю снег из капюшона и смотрю на неё с непониманием.

— Ты велела мне убраться подальше, а я обещал поискать для тебя еду. Хотел оставить записку, но не нашёл бумаги.

— Всё равно я безграмотная! — подхватывает Эй. — Ну что, отыгрался?

Пожалуй.

— В другой раз нарисую послание. На стене. Кровью, ― обещаю я, стягивая плащ.

В уголках её губ зарождается настоящий смех. Похоже, я прощён.

— Иди сюда, покажу кое-что, — говорит Эй, протягивая мне руки.

— Надеюсь, оружие не понадобится? — я пытаюсь отстегнуть меч, но Эйка проворно переползает по кровати и справляется с пряжкой быстрее меня.

— Это тоже снимай, — торопит она, стаскивая с меня меховую жилетку, — а то жарко… Вот так. Теперь садись. Ты устал?

— Соскучился, — я ныряю головой под её руку — пусть гладит, — ты не хуже?

— Я лучше, — она позволяет мне мимолётный поцелуй в губы, — есть будешь?

— А ты?

— А есть что? — загорается Эйка.

— Что бы ты хотела? Белку?

— Можно лисицу, лишь бы рыжую.

— Есть лиса, — объявляю я, — за дверью привязал. А то проснётся, и лови её тут!

Зеркала, как я убедился, не интересуются лесной живностью. Этим гурманам подавай добычу поинтереснее.

— Ты усыпляешь зверушек магией? — уважительно интересуется Эй.

Если бы!

— Я их сонными каплями усыпляю. Тут в шкафу нашёл, перелил в пузырёк от духов, — объясняю я, разуваясь. — На морду брызнул, и тащи, куда хочешь!

— О! — глаза Эйки вспыхивают нехорошим огнём. — Буду знать, как удержать тебя в постели.

— Попробовать можно, но способ небезопасный. Эта лиса всё равно меня цапнула и тебя не спросила.

В доказательство я демонстрирую прокушенное запястье, и глаза Эйки леденеют.

— Я ей отплачу, — ласково обещает она, — а рану прижги.

— Прижёг, не волнуйся, — уверяю я, вытягиваясь на островах. — Я смертен, но не до такой степени!

Всё-таки дома хорошо. Особенно когда жена ждёт. И не умирает.

— Вас, смертных, не разберёшь! — хмыкает Эйка. — Вот, не скучай тут пока.

Вот — это целых три книжки, причём не мои. Эй извлекает их из ниоткуда.

— Где ты раздобыла такое сокровище? — поражаюсь я, не смея прикоснуться в обложкам.

— Под кроватью прятала, — гордо отчитывается Эй, — тут есть библиотека, но далеко. Я тебя потом отведу.

— Библиотека, да?

Эйка усмехается и ерошит мои волосы:

— Читай, я быстренько.

Тут она обедать стесняется. Глупо, конечно, но если ей так удобнее... Возвращается она и впрямь скоро, я только-только раскрываю первый том — тёмно-синий с золотым тиснением. Портреты в завитушках разделены полупрозрачной бумагой, родословные связи их семей ветвятся, как чёрные деревья. Имена с первого раза не выговоришь.

— А зайчика для тебя зажарим, — заявляет Эйка, сыто облизываясь.

Шкурку со зверька она уже содрала и даже не запачкалась.

— Теперь это счастливейший день в моей жизни! — заверяю я, — но ты бы легла. Приготовить зайца мне по силам.

— И так все бока отлежала! — отмахивается Эй. — Я только не соображу, чем его проткнуть?

Дался ей этот заяц!

— Попробуй мечом, вряд ли он от огня пострадает.

— В самом деле! — оживляется Эйка и начинает прилаживать меч к каминной решётке.

Лишь бы улыбалась! Поколебавшись, я открываю вторую книгу. Алую с пучком серебристых ленточек — страницы закладывать. По сути это не книга, а стопка карт. Каждый разворот раскрывается, пока не займёт полкровати. И тоже всё острова, острова в бескрайней белизне океана…

— Соли опять нет! — сетует Эйка. — Ты раньше какой-то мох рвал на замену. Он здесь растёт?

— Не видел, но посмотрю, — обещаю я, моргая от обилия незнакомых названий, — ты вплотную занялась моим питанием и просвещением?

Эйка возвращается, задумчиво слизывая с пальцев заячью кровь.

— Но ты же меня кормишь! И читать учил. Вот я и читала на досуге. Хотела понять, что это за место и кто тут жил. Гляди-ка…

Она пристраивается подле меня и начинает обстоятельный рассказ про окрестные земли, водя коготком по карте. Всё это великолепно, только у меня глаза слипаются.

— Где же твой остров? — спрашиваю я, когда Эй отходит, чтобы провернуть зайца над углями.

— Отсюда не видно, — бросает она, не оборачиваясь, — это надо на другой карте смотреть. Да зачем тебе?

Не знаю. Я и свой остров с трудом опознаю на бумаге! Эйка опять залезает мне под бок и подсовывает синюю книжку.

— Вот, — растолковывает она, — эти тут правили: Ибриксы, но это давно, потом Ранконары, Ларминги, потом Клайперены. Я, правда, пока не нашла, кто они все были, я читаю медленно.

— Наверное, волшебники были, — предполагаю я, почесав голову.

Эй смотрит на меня с обидным почтением. Я уже выучил этот взгляд.

— Вот я всегда знала, что ты самый умный.

— За неимением прочих, — отмечаю я, кивнув на вереницу имён, — а зайчик-то подгорает.

Эйка вскакивает. По-моему, слишком стремительно. И, по-моему, она врёт, что уже не больно. Но она тут же отворачивается, прячась за волосами, а через мгновение её лицо опять спокойно и весело.

— Прости и сядь, — сдаюсь я, — мой ужин, я и пойду спасать.

Но Эйка пихает меня в грудь, молниеносно выпростав из небесных шелков белоснежную ножку.

— Лежи, раз вернулся.

Что это было сейчас? Я морщусь, вызволяя из-под ноющих рёбер папку с картами. Эйка тем временем шипит от досады, доставая слегка обгоревшего зайца. А потом преспокойно снимает его руками с раскалённого меча.

— Я боялась с тобой разминуться, — объясняет она, подтащив ужин, — В другой раз принесу посуду. Была же тут кухня!

Зайца Эй пристроила на заслонку от каминной трубы. И что-то налила в рог неведомого зверя.

— Из питья одна вода, — предупреждает она, — можно травки заварить, но я в них не смыслю.

Какие травки зимой? Абрикосовым компотом я сыт до подбородка, но на рог гляжу с подозрением.

— А вода откуда?

Как подумаю, что в речке плавает, так пот прошибает!

— Из водопада, — моргает Эй, — но я её вскипятила.

— В углях? — удивляюсь я.

— В кастрюле, — она указывает на каминную полку.

По-моему, это ночной горшок, и даже наверняка. Но раз она вскипятила… Я стараюсь сдержаться, но закашливаюсь. Нет, всё-таки придётся пить, она же старалась! Я делаю глоток, не выдерживаю и начинаю давиться смехом.

— Тьфу на тебя, мог бы притвориться! — возмущается Эйка. — Как найду соль, насыплю тебе пол стакана!

— Если пересолишь, я стану несъедобный, — нечеловеческим усилием воли я беру себя в руки и озираю кровать, на которой нет свободного места. — Ответь лучше, для чего это всё?

Эйка настороженно следит за моим взглядом и заметно мрачнеет.

— Сказала же — от скуки.

— И это от скуки? — я пропускаю сквозь пальцы вышитых серебром птиц.

— Мне опять не идёт?

— Беда, как идёт.

Пока я с жадностью допиваю горьковатую воду, Эй бесшумно расчёсывает волосы коготками. То ли размышляет о своём, то ли так смотрит.

— Ты говорил, что в замке перезимуешь, — произносит она, наконец, — а потом?

— Зима только началась, успеем определиться, — бросаю я опрометчиво.

— Домой ты возвращаться не хочешь, — рассуждает она. — Стало быть, задумал думал. Почему не расскажешь?

— Потому что это глупые бредни, — я кручу в руках опустевший рог, решая говорить или нет. — Ну, хорошо. Я бы отправился дальше на юг. Там могли остаться корабли, если верить Уркису. Это тот старик, которого я видел у оборотней.

Не то чтобы слишком видел. Но про корабли он точно говорил. Эйка рассеянно наматывает волосы на палец и тянет за прядь. Это должно быть больно, но она даже не морщится.

— Если бы у нас с тобой не сложилось, я бы так и поступил, — поясняю я осторожно, — но зря ты боишься, что я заскучаю и сбегу. Я тебе Перо буду оставлять, идёт? Без Пера смешно убегать.

— Я хочу, чтобы ты меня с собой взял, — медленно произносит Эй.

Я не могу сдержать улыбку:

— То есть ты уже оделась? Ладно, сейчас поужинаю и двинемся. Только сапоги подошью!

— Нет, — встряхивает она волосами, — ты прав, зиму лучше здесь переждать. И от меня сейчас мало пользы. Узнаем побольше, соберёмся с силами и отправимся.

— Ты это всерьёз? ― не могу я поверить.

— А что удивительного? — осведомляется Эй, притянув к себе стопку карт.

— Да всё удивительно, ты даже на маяк не хотела возвращаться!

Она хмурится, копаясь в нарисованных морях и землях.

— Это другое. Вернись я на маяк, получилось бы, что мы ничего не поменяли. Какой тогда смысл ноги топтать?

Жаль её разочаровывать, но…

— Эй, повтори, только попроще. Ты хочешь уплыть с острова, и тебе нужна помощь? — пытаюсь я разобраться.

Эйка бессильно роняет руки на колени.

— Мне ты нужен, — объясняет она, сминая в пальцах лазурный шёлк, — а выходит, я тебя не только на цепи держу, но и запираю. Не хочешь — не плыви. Или меня не бери с собой. Просто скажи, что решишь.

— Как же я один решу?

Смешная она, в самом деле!

— Конечно, места здесь так себе, — пытаюсь я рассуждать, — но потонуть тоже не выход. Мой отец даже с лодкой не совладал, что уж говорить о корабле!

Я как увидел на карте эти острова, так и ломаю голову, есть ли способ их обогнуть? И что за твари там водятся — в волнах и на берегу? Из-за усталости мысли обретают форму туманных видений, и эти видения мне не нравятся.

— Надо сперва поглядеть на корабли, — заключаю я, потерев глаза, — наверняка, там говорить не о чем.

Эйка не шевелится, но когти на ногах выпускает. Молодец, и так всё покрывало в зацепках!

— Наверняка, — соглашается она. — Но если ты отплывёшь подальше, глядишь, и Связь оборвётся.

Значит, я всё-таки заснул на пару секунд и упустил суть.

— Мы же вдвоём хотели, при чём тут Связь?

— Ни при чём. Жуй, пока не остыло.

Она резко поднимается с кровати, и вся стая серебристых птичек недовольно вспархивает следом. Я неосознанно провожаю их взглядом. Мне кажется, я постоянно наблюдаю за Эйкой. Может, это её изводит? Шторы зачем-то пошла раздвигать, когда закат ещё горит.

— Так ты мне не покажешь свой остров? — вздыхаю я, сворачивая карты. — Ладно, сам найду когда-нибудь.

Эйка не отвечает, внезапно озадачившись полировкой меча.

— Ох, Ильм, тут буковки! — вскрикивает она изумлённо.

— Где? — я всё-таки поднимаю глаза, хотя только что себе пообещал не донимать её Связью.

— Да вот же! — Эй разворачивает прозрачное лезвие против света.

Действительно. Последние солнечные лучи выбивают из сердцевины клинка огненные скользящие закорючки.

— Положи! Мерзость какая-то, — морщусь я, отодвигая в сторонку книги.

Эйка брезгливо опускает меч.

— Какая мерзость?

— Понятия не имею. Поставь клинок в угол, пускай остынет.

— Он холодный, — Эйка прячет меч в ножны и забирается мне за спину.

Обнимает ногами, зарывается лицом в мои волосы, и я думаю, что умереть при таких обстоятельствах — мечта, а не смерть.

— Ну? Рану свою потревожишь, — предупреждаю я, боясь шелохнуться.

— Обойдётся, — заверяет Эй, прижимаясь щекой к моему плечу, — я смирно посижу. Угощайся.

Пытаюсь. Но мясо слишком горячее, и я через раз дую на пальцы. Уж больно есть хочется! Даже больше, чем спать.

— Опять кровь, — сокрушается Эйка, зализывая ранки от своего укуса, — нечего было по лесам шастать! А если бы тебе плохо стало?

— Мне хорошо, как никогда, — сообщаю я с набитым ртом.

— Тебе так только кажется, — подтрунивает Эйка.

— Тут половина всего кажется. Так и живём.

— Кто живёт, а кто нет.

Почему-то этот разговор вызывает у нас смех.

— Доедай уже свою гадость, — фыркает Эй. — Сил нет смотреть!

— Сама кормишь, и сама же аппетит перебиваешь.

— Нечего тут перебивать, — шипит она, — это же кошмар — целиком уминать жареные трупы!

— Справедливо, — признаю я, поперхнувшись, — буду теперь под кроватью ужинать.

— Не надо под кроватью.

— Тогда и ты не выходи.

— Как скажешь, — Эйка гладит меня по голове и прибавляет нравоучительно: — совместные трапезы — основа семейной жизни. Ты когда собираешься силки проверять?

— Каждый день, — сглатываю я, сверившись с её клыками, — думаешь, чаще надо?

— Я думаю, шапку тебе надо сочинить из той лисы, — объясняет она деловито. — А то уши отморозишь и не услышишь, как я читать научилась.

— Ты и читать будешь?

Мне не по себе от всего этого. Больше, чем от её зубок.

— Зачем же я упражнялась? — Эй снова улыбается, и теперь клыков не видно. Значит, умеет их втягивать, когда хочет.

Когда мы оба сыты, и меч в ножнах, и карты свёрнуты, я пристраиваю голову у неё на коленях, и Эй читает вслух третью книгу — в алом, будто кровь, переплёте. И впрямь с буквами у неё стало гораздо лучше. Я слушаю в полусне про тёмные тревожные времена, про древних царей и земли с диковинными названиями. За всю жизнь это первый спокойный вечер, когда не надо ничего делать, даже зажигать маяк.

Можно смотреть в огонь или на Эйку, можно слушать её голос или дрожь стёкол под порывами ветра. Ощущать её руку на своих волосах и ждать зимы. Жаль, что Эйка ещё слаба и быстро устаёт от книги. Хорошо, что я могу продолжить с той же строки.