Скетчи (джен)

Удивительный мир ночного города с голографическими рекламами и проекциями на высотках так и манил нас отправиться навстречу новому и неизведанному. Мегаполис никогда не спал, он радовал взгляд уютным светом из окон квартир, напоминал о себе снующими в небе шаттлами, и только к глубокой ночи улицы немного притихали, и можно было расслабиться и выдохнуть, но с рассветом вся суета начиналась по новой. И так двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять дней в году, если уж быть точным до конца.

Прохладная мартовская ночь окутала Сан-Франциско мягким бархатом сумерек. Казалось, мир застыл на низком старте в ожидании весны и обновления, как за тысячи лет до, и хотелось бы верить, что и после.

С залива дул прохладный ветер, донося до нас запахи моря и водорослей; вдалеке на противоположном берегу мерцали фонари; небоскрёбы разрывали мрак ночи острыми шпилями, на макушках которых сияли красные звёзды предупреждающих сигналов; вокруг было полно народу, толпа шумела, толкалась, в общем, всё как обычно.

Я и Маккой сегодня решили провести вечер в одном уютном баре. Он расположился на крыше небольшого, симпатичного небоскрёба весьма странной формы, и если вы видели когда-нибудь фотографии "дома-огурчика"… в общем, вы меня поняли. Стеклянная крыша с переплетением балок и конструкций здания не препятствовала любоваться красивым видом на ночной город. Выпивка в шотах… хорошенькие женщины… приятная музыка… Что ещё нужно для полного счастья? Но всё это "разнообразие" наводило на меня какую-то тоску, и к концу первого часа я уже откровенно был сыт по горло всей этой милой обстановкой. Когда я сказал, что "было бы неплохо свалить в более весёленькое заведение", Маккой предложил мне отправиться туда самому, а его оставить в покое и созерцании философских истин. Я поразмыслил и решил остаться ещё на некоторое время.

За окном мне весело подмигивали огоньки — лазерные лучи периодически шарили по небу в хаотичном танце. Ветер бил в стёкла резкими порывами, облака уже наползали неуклюжими громадами на луну, и она, словно корабль в бурном море, то появлялась, то снова исчезала из виду. В бокале плескалась выпивка, и мне вдруг стало откровенно всё равно, и душа, не смея воспарить в потоке блаженства, всё искала среди разношёрстной публики образ доброго, светлого и родного, но — тщетно. О чём думал Леонард? Не знаю, но по-моему, он откровенно наслаждался обстановкой или просто дремал над своим бокалом, не замечая ничего вокруг: "Как же, так я и поверил".

Неожиданно музыка прекратилась, и на сцене софит высветил женскую фигурку. Большинство взглядов невольно обратилось в её сторону, но через несколько секунд атмосфера вернулась в прежнее русло. Голограмма… Прекрасное творение рук человеческих, подробная до мелочей, но… голограмма. В наш век высоких технологий единственное, что ещё может по-настоящему радовать — возможность общения с другими людьми. Я иногда скучаю по тем временам, когда на Земле не было ещё всего этого новомодного выпендрёжа, а люди сами пели песни, играли на сцене, сочиняли музыку и делали ещё много разных вещей, которые сейчас пытаются загнать в рамки технологий.

Красотка запела приятным голосом:

"Если б ты мог понять,

Что в душе моей,

Как летит она вслед

За тобой…"

— Хорошо сидим, — наконец выдавил я из себя банальную фразу.

— Да, неплохо.

Мы опять молча уставились каждый в свой бокал. Разговор не клеился изначально, но я не собирался сдаваться, скорее всего, начало сказываться количество выпитого:

— Холодная ночка выдалась, обещали, что не опуститься ниже +10, но всё же… этот противный ветер с залива всё портит.

Как доказательство моих слов, по стёклам ударил резкий порыв ветра, и они еле слышно завибрировали. В помещении было тепло, и все успели забыть о том, что за стенами этой уютной гавани сердито ворчит море, и небо затягивают низкие, неприветливые тучи:

— В такую погоду нет ничего лучше уютного местечка в баре и хорошей компании, — всё не унимался я.

Маккой поудобнее устроился на диване, он смаковал виски и наблюдал, как неспешно перекатывается тягучая жидкость в бокале:

— А та красотка на сцене — ничего, — он явно думал о своём.

— Сразу видно, ты редко бываешь в подобных заведениях, я уже её раз двести видел. Эти голографические барышни все на одно лицо… на одно лицо…

"Ах, как я была влюблена,

Мой друг — и что теперь?

Я думала это весна,

А это — оттепель…"

Внезапная мысль, как вспышка света, промелькнула у меня в голове, и я вспомнил, где я мог её видеть. Ну как же, старая знакомая, ещё в Айове много-много лет назад…

…Мне было тогда пять. Апрельское яркое утро дышало свежестью молодой листвы и цветов. Кажется, сама Земля радовалась весне и обновлению. Я, Сэм и дядя Фрэнк собирались идти в церковь на Пасхальную службу. Мамы с нами не было, у неё тогда была срочная работа на верфях, они сдавали новейшие звездолёты класса Конституция, насколько я помню, и я её не видел, бывало, месяцами. Поход в церковь… традиция старая, как мир, просто повод собраться вместе всем жителям нашего маленького городка.

Дядя завёл одну из своих раритетных машин, и мы поехали, заранее предвкушая весёлый день, полный развлечений и новых открытий. Зелёные поля озимой пшеницы тянулись вдоль дороги, казалось, они были бесконечными. В детстве всё кажется больше, чем есть на самом деле. В синем небе плыли редкие облака, светило весеннее солнышко. Жизнь была радостным и беззаботным приключением.

Мы остановились перед небольшим зданием церкви. На площади уже собирались люди. Некоторые входили в здание, другие здоровались с вновь прибывшими, было много детей и почтенных семейных пар, молодёжь не очень-то хотела жить в нашей глуши.

Я носился по площади, радуясь солнцу и теплу, играл с другими детьми, дразнил Сэма и, вдруг увидел её — прекрасную тётю-ангела. Она стояла перед входом в церковь и приветливо всем улыбалась. Она так была похожа на маму, по которой я очень сильно скучал, и каждый вечер замирал перед экраном комм-связи в ожидании её звонка.

Я подошёл к этой загадочной женщине. Она тепло мне улыбнулась и спросила:

— Привет, как тебя зовут, мальчик?

— Джим, — гордо ответил я, — мне уже пять. Я — взрослый.

— Я рада с тобой познакомиться, Джим. Желаю тебе счастливого и весёлого праздника Пасхи.

— Тётя, вы как моя мама…

Но женщина словно меня не слышала и снова задала вопрос:

— Как тебя зовут, мальчик?

Тут меня нашёл Сэм и повёл за собой в церковь. Я оглянулся назад, чтобы снова увидеть ту добрую женщину, но она только смотрела мне вслед грустными голубыми глазами и улыбалась.

Потом мой дядя внимательно слушал важного седого джентльмена:

— Её поставили совсем недавно, удивительная голограмма, до чего дошёл прогресс, как живая.

А вечером мы сидели с братом на крыльце и смотрели на звёзды. Сэм был уже большим и знал на небе все созвездия. Он часто учил меня, как отличить их одно от другого, но звёзды пока меня не интересовали, и я с горем пополам находил только большую медведицу и пояс Ориона:

— Сэм, — спросил я, — сегодня нам рассказал тот добрый дядя-священник в церкви, что у всех людей в мире есть душа: у тебя, меня, дяди, мамы, — а у той тёти она тоже есть?

— У какой тёти?

— У тёти-ангела.

Он странно на меня посмотрел, а потом — весело засмеялся:

— Джим, тётя-ангел ненастоящая, это голограмма, у неё не может быть души.

— Голограмма, — произнёс я новое для себя слово.

— Да, как фотография папы и мамы, что стоит у нас на каминной полке, картинка.

— Она умеет разговаривать.

— Это с тобой компьютер говорил, чудик.

— Я тебе не верю. Ты врун. Она настоящая. Она добрая, как мама.

Я заплакал и убежал в дом. Когда мы уже стали намного старше, Сэм потом со смехом вспоминал этот случай, но я его не виню. Всем нам свойственно заблуждаться и верить в чудо, даже с будущими капитанами звездолётов это иногда случается…

От лёгкого забытья меня отрезвил голос Маккоя:

— Джим, с тобой всё в порядке?

Воспоминание ушло так же внезапно, как и появилось. Я опять увидел вокруг себя бар, на сцене уже была группа музыкантов, они играли ретро мелодию. Посетителей заметно поубавилось, время близилось к полночи:

— Да, всё просто отлично. Так, старые воспоминания.

— Надеюсь, приятные?

— Я тоже на это надеюсь, — я подозвал официантку. — Сколько с нас?

Мы заплатили положенную сумму и слегка нетвёрдой походкой вышли на улицу:

— В следующий раз пойдём в другое заведение. Дерут они тут изрядно, это синтетическое пойло столько не стоит, — Маккой, как обычно, был не в духе.

— А по мне так — нормальная забегаловка, атмосфера и музыка у них душевная.

— Эй, я не знал, что ты меломан. Я вот классику от хеви-метала отличить не в состоянии.

Я улыбнулся и достал коммуникатор. "Я в тебя упаду белым камушком…" — в голове крутилась песня, а перед глазами всё ещё стоял этот пронзительный голубой взгляд красотки-голограммы. Я думал о том, как много ещё предстоит нам сделать в мире: покорить границы неизведанного, познать великие тайны Вселенной, и… сделать однажды так, чтобы даже голограмма смогла стать тем, кем захочет, а не просто бездушной безделушкой забавы ради.

Крышка коммуникатора привычно щёлкнула:

— Скотти, поднимай двоих.

Примечания:

В рассказе использован текст песни Веры Брежневой — "Оттепель".