Скетчи (джен)

Я сидел на подоконнике и молча смотрел на дождь. Казалось, нет ему конца. Капельки медленно скатывались одна за другой по стеклу. Над морем стелились низкие тучи. Всё вокруг застила непроглядная пелена дождя, да так плотно, что противоположный берег залива был едва различим, и напоминал скорее серую массу, чем прекрасный город с уютными парками и высотками, вздымающимися под облака.

Этим зимним утром я проснулся рано, ещё до рассвета, и не смог больше заснуть — слушал, как ливень барабанит по стёклам нашего общежития в Академии. Наконец я встал и начал бесцельно бродить по комнате, пытаясь найти себе дело, но тщетно — всё валилось из рук.

Сегодня выходной, и мы предоставлены сами себе. В этот раз мне не повезло с увольнительной так, как и в прошлый… Ладно, не стоит о грустном. Будет и на нашей улице праздник.

Ветер резкими порывами бил в стекло, и мне на миг показалось, что дом — это корабль в бурном море, среди шторма; солёные тучи брызг вздымаются выше неба, и волны грозят навсегда скрыть тебя от всего мира.

Внезапно мои размышления прервал звук открывающейся двери. Кто-то возился в нашей хоть и маленькой, но всё же прихожей. Он сопел, фыркал и временами отпускал еле слышные сердитые реплики.

Я слез с подоконника и пошёл на источник шума. Ах да, это же Леонард. Как я мог забыть. Он же вернулся после ночного дежурства в госпитале. Непослушные струйки воды стекали с его форменной куртки, волосы были взъерошены, что немудрено при таком-то ветре и ливне. В первые минуты он как будто меня не замечал, но вот наконец я попал в поле зрения его пронзительных синих глаз:

— Чёртов дождь.

— Да, шторм знатный, — согласился я. — Наверно объявили жёлтый уровень опасности.

Мы несколько минут стояли молча. Ну, что тут ещё можно сказать? Я пошёл на кухню и включил электрочайник. Он весело забулькал, а я снова почему-то уставился в окно.

Пришёл Маккой, успевший уже переодеться в сухую одежду. Опять же без слов достал из шкафчика чай и остатки вчерашнего ужина. Ел молча и с аппетитом, — наверно, сегодня особенно устал на работе, — потом подошёл и встал рядом со мной возле окна.

На улице бушевала непогода. Ветер гнул ветви деревьев. Дождь лил как из ведра. Среди мглы темнели силуэты зданий, как острова среди бескрайнего океана:

— О чём грустишь, Джим? — неожиданно спросил Маккой.

— Дождь, — глубокомысленно изрёк я.

— Что, опять без увольнительной?

Он знал. Он всегда знал, когда что-то не так. Как это у него получается, для меня всегда оставалось загадкой:

— Да, опять, — неохотно согласился я.

— Пошли, у меня есть один секретный состав. Вот увидишь, он развеет твою тоску.

Я сел за стол, а Маккой извлёк из недр шкафчика какой-то пакет:

— Мелисса, настоящая, божественный аромат…

— Давай.

Чёрный чай с мелиссой. Что может быть лучше, чтобы привести мысли в порядок и взглянуть на мир другими глазами. Мы пили чай и слушали дождь, который без остановки всё лил и лил на Сан-Франциско, всё так же стучал в окно, словно настал конец света, и всемирный потоп — это последнее, что нам придётся увидеть в жизни. А я подумал: "Будем жить, несмотря ни на что. Будем идти вперёд — туда, к далёким звёздам. Ведь если не мы, то кто?.."

А дождь всё шёл, и, казалось, он не кончится никогда.

Над Сан-Франциско шёл снег. Он падал, тихо кружась, на дорожки, деревья, дома, таял в водах залива в надежде возродиться вновь.

Я стоял на крыльце нашего общежития, и моя душа ликовала. Я любил снег. Для меня он был всегда в радость, как зимние праздники, как рождество.

До начала занятий было ещё около пятнадцати минут, поэтому я неспешно пошёл к учебному корпусу, утопающему в метели снежинок.

Казалось, окружающие не видят ничего: ни этого снегопада, ни моря, ни деревьев. Все были заняты делами: одни разговаривали по коммуникатору, другие уткнулись в планшеты или компьютеры, третьи шли, словно на автопилоте, несколько человек, возможно, южане или жители более тёплых миров, делали отчаянные попытки согреться, и только одинокий андорианец, кажется, был вполне доволен погодой. Он весело помахал мне рукой и скрылся за поворотом одной из дорожек парка Академии. Где же я его видел? Ах да, он учился в параллельной группе. Впрочем, это сейчас неважно.

Я молча шёл по парку. Снег стал падать тише, и только одинокие снежинки изредка пролетали в воздухе, бесшумно ложась на землю. До вожделенной учебной аудитории оставалось каких-то несколько метров, когда вдруг я услышал радостный смех. Это была Лаура, девушка из моей группы. Она пыталась слепить снежок, правда, снег был рыхлым и мокрым, и никак не хотел принимать нужную форму, но, похоже, это не останавливало небольшую весёлую компанию. Они беззаботно радовались, тучи снежинок то и дело осыпали не успевших увернуться от метко пущенных "снарядов".

Я недолго думая бросился в самую гущу событий, отбил несколько самонадеянных атак, и даже пару раз провёл контрнаступление. Окружающий мир заиграл яркими красками положительных эмоций. Внезапно чей-то меткий бросок достиг цели, попав мне прямо в глаз. Да, это было неприятно. Наша весёлая компания моментально притихла. Все столпились вокруг меня и начали спрашивать, как я себя чувствую. Я начал отнекиваться и заверять, что всё просто отлично. Лаура потрогала место ушиба и сказала, что, возможно, будет синяк. Интересно, какой умник закатал кусок льда в снежок? После опроса свидетелей выяснилось, что кто-то видел недалеко Финнегана, моего недруга.

"Сволочь, — пронеслось у меня в голове, — никак не оставит меня в покое". Давая себе обещание поквитаться с ним, я поплёлся на пары, мысленно перебирая методы расправы.

К вечеру наш академический городок изрядно засыпало снегом. Преодолевая препятствия в виде сугробов, стараясь при этом не навернуться на скользкой дорожке, я шёл домой. Настроение было паршивое — провалил всё-таки семинар по дипломатии. "Да ладно, забей", — твердил внутренний голос так, как, обычно, говорил мой старший брат Сэм ещё в Айове. Только начало семестра, успею закрыть все долги, времени полно. Неудачный семинар это только цветочки, меня беспокоило другое: что скажет Маккой, когда я предстану перед ним в таком героическом виде. Наверно, снова закатит глаза к потолку и станет мучить меня ненужными подробностями и лекарствами. Но, делать было нечего, не могу же я всю ночь шататься по улице в надежде, что всё образуется.

Набравшись мужества, я зашёл в вестибюль общежития. Там было тепло, даже уютно, пахло цветами и кофе. Вот и дверь нашей квартиры, скользнула бесшумно в сторону. Внутри было темно и пусто.

— Фу-х-х, пронесло, — выдохнул я, — тем лучше.

Бросив куртку и планшет в прихожей, я прошёл на кухню и стал бесцеремонно шарить по шкафам. "Где же эта штука? — думал я. — Где он прячет этот кожный регенератор?". Наконец, удача улыбнулась мне. Я зашёл в душевую и уставился на себя в зеркало. М-да, видок у меня был ещё тот: место ушиба припухло, намечался знатный синяк. Наскоро заживив место удара, я проверил на всякий случай, всё ли в порядке, и, оставшись довольным результатом, засунул уже ненужный прибор в какой-то из ящиков кухонного стола.

Настроение сразу улучшилось. Напевая незамысловатый мотив, я принялся готовиться к завтрашним парам. Маккой вернулся за полночь, как всегда уставший, и как всегда не в духе, а утром у нас состоялся следующий разговор:

— Джим, ты брал мой регенератор?

— Нет, что ты, зачем он мне сдался? — с невинным видом ответил я.

— Когда в следующий раз будешь у меня что-то "не брать", будь добр, возвращай эту вещь на место, хорошо?

— Конечно, — закивал я головой, словно дрессированный тюлень.

И чтобы избежать дальнейших лекций на тему самолечения, схватил в охапку вещи и выскользнул за дверь, надеясь спокойно позавтракать в столовке.

За ночь подморозило, и дорожка перед общежитием превратилась в каток. Я свистнул и проехался по ней пару метров, чуть не свалив с ног какого-то зазевавшегося кадета.

Всегда были, есть и будут проблемы, но совет брата: "Да ладно, забей", — останется со мной навсегда. Жизнь продолжается, а самоанализом пусть занимаются психологи. В конце концов, работа у них такая.

Над городом в причудливом танце кружила метель; трепетали флаги над главным зданием Академии; нахохленные чайки бродили по набережной; море штормило. Миру было абсолютно всё равно, что у меня творится в душе. Пожалуй, это даже к лучшему.

В канун празднования китайского Нового года городок Академии расцвёл множеством огоньков и бумажных фонариков, в комнатах вместо ёлок притаились по углам мандариновые деревья — естественно, голографические, ведь сказано же: "Береги природу — мать твою", — а традиционные пожелания счастья и процветания сыпались как из рога изобилия.

Был тихий субботний вечер. На небе одиноко мерцала планета Венера. Она то пропадала, то появлялась среди облаков, словно ныряла в волны бесконечного воздушного океана. Кипарисы в парке, неспешные волны залива, серпик молодой луны — всё вокруг дышало предчувствием весны и обновления.

Но мне некогда было наслаждаться этой первозданной красотой. Я предвкушал радости совсем иного рода. "Какой же праздник без друзей, веселья и хорошей выпивки? Это не праздник, а унылое собрание пансиона благородных девиц", — думал я, и в моей сумке мелодично позвякивали несколько бутылок пива. Настоящего, а не того синтетического пойла, которое частенько предлагают в дешёвых портовых забегаловках. Как и где я его достал — история умалчивает, но будьте уверены, без боя не обошлось. Пока Маккой отвлекал дежурного — а делал он это, скажу я вам, профессионально! Чего стоит только его фирменная лекция о вреде стимуляторов или самолечения, — контрабанда была доставлена по месту назначения.

Часам к семи начала подтягиваться и наша компания. Здесь были все: Лаура, Грег, Миранда, Гарри, ну и, конечно, я с Маккоем. Открыли пиво, девчонкам — шампанское, за что отдельное спасибо Леонарду, поели чипсов, ещё каких-то вкусняшек, потом были танцы. В самом разгаре веселья пришёл дежурный — и ушёл после тщетных попыток призвать нас к порядку. Потом пиво кончилось и в ход пошла тяжёлая артиллерия — виски с содовой (или то была не содовая?). Потом — не помню. Наверно я настолько был счастлив, что отключился на кухне за столом.

А поутру они проснулись…

Я сполз с кровати, куда меня вчера кто-то заботливо уложил, и в поисках воды поплёлся на кухню. Там с философским видом сидел Маккой и пил минералку. Он молча протянул мне запечатанную бутылку. Вода помогла мне сконцентрироваться на реальности, и я, еле ворочая языком, выдал:

— А где все?

— Ушли.

— Который час?

— Уже одиннадцать.

— Утра или вечера?

Он посмотрел на меня своим фирменным оценивающим взглядом, и я от греха подальше решил продолжить начатый разговор:

— А ведь хорошо мы вчера посидели, правда?

— Если бы некоторые не выпендривались, возможно.

Я был на своей волне и поэтому проигнорировал реплику:

— Еда какая-нибудь есть?

— Полно. На столе посмотри.

Я пошёл в указанном направлении и стал шарить по коробкам, но что-то тут было не так. В конце концов я не выдержал и спросил:

— А нормальной еды нет?

— Не смотри так на меня. Эта была твоя идея заказать в китайский Новый год китайскую еду.

— Да?! — искренне удивился я. — Значит, все эти жареные скорпионы, маринованные утиные яйца и тушёные морские огурцы — моя идея?

— Ну не моя же. Ты совсем ничего не помнишь?

— Обалдеть. И мы это ели?

— Ели. Я всех предупреждал, что добром это не кончится, но какое там! Кто слушает голос разума?

Я несколько минут сидел молча, а потом меня осенила идея:

— Боунс, как думаешь, служба доставки будет не против разделить с нами завтрак? А то чего добру пропадать?

— Понятия не имею. Давай закажем пиццу, и молись, чтобы курьер оказался китайцем.

Что произошло дальше — тайна, покрытая мраком. Но одно могу сказать точно, с тех пор я ненавижу китайскую еду, и когда кто-нибудь из моих друзей говорит: "Давайте побалуем себя чем-нибудь экзотическим", — я делаю невинное лицо и отвечаю: "Нет, спасибо. По мне так ничего нет вкуснее в мире, чем пицца с колбасой".

Энтерпрайз спешил на помощь. Ужасный взрыв в столице Центавры — Новых Афинах, потряс всю Федерацию до глубины души:

— Неужели это возможно? — сказал в тот день Джим. — Террористы? Сейчас, в двадцать третьем веке? Куда катится мир?

Да, мир катился в тартарары и норовил прихватить с собой всех нас. Слабым утешением являлось то, что мощность этого адского устройства была небольшой, поэтому серьёзно пострадала только половина города, разрушенная до основания, в то время как другая выстояла… более-менее.

Многим членам экипажа было сейчас тяжело, но мне… да что там говорить, я себе места не находил от беспокойства, ведь там внизу, на планете, осталась вся моя жизнь: семья, родственники, друзья, дочь. Их судьба была пока не известна, все стандартные, да и нестандартные запросы приходили с расплывчатой формулировкой: "Нет данных, пропали без вести". Удивительно, как я в те дни не поседел от горя и отчаянья, норовивших затопить мою душу бездонным океаном эмоций, из которого я бы, наверное, уже никогда не выбрался к нормальной жизни, если бы не дружеская помощь Джима и Спока… Ладно, проехали. Естественно, я одним из первых вызвался помочь пострадавшим. Ничто в мире, даже прямой приказ капитана или самого президента Федерации, не смогло бы меня остановить.

Челнок мягко приземлился на истерзанную землю. Буквально с первых минут я окунулся в хаос, в психоделическую картину света, цвета и звука. В бешеном темпе над головой сновали шаттлы и полицейские кары; всеобщее смятение, паника, безысходность практически зашкаливали, не дотягивая до апогея каких-то пары пунктов. Я достал коммуникатор, начал вызывать отца, но безуспешно, ответа не было. В информационном центре тоже царила сплошная суматоха и неразбериха. Люди, не спавшие уже много суток подряд, еле держались на ногах, и для них пропажа очередного человека не имела ровным счётом никакого значения, когда счёт пострадавших в катастрофе уже шёл на миллионы. Скрепя сердце, я задвинул пока на дальний край подсознания свои личные проблемы, и вернулся к неприглядной реальности, решив бросить все силы и умения на помощь выжившим.

Уже много часов (или дней?) я не останавливался. Поток пострадавших был бесконечен — сплошная река страха, боли и горя, — и сколько я не пытался, не старался направить её в мирное русло, мои попытки казались смехотворными, когда она вновь вздымалась и бурлила, норовила показать свою силу и разрушить всё на своём пути. И в один прекрасный момент я понял, что всему есть предел в этом мире. Я заигрался в сверхчеловека, но даже ему время от времени нужна передышка. Сказать, что я сильно устал — не сказать ничего. Еле передвигая ноги, я вышел на улицу из сооружённого на скорую руку полевого госпиталя. Было серое раннее утро. С неба падал то ли снег, то ли пепел. Неестественный зеленоватый рассвет ширился на востоке. Он казался холодным и враждебным. В зимнем воздухе витала тревога, оседая на окружающие нас развалины лёгкой изморозью. Внезапно чья-то тёплая, надёжная рука, опустилась мне на плечо:

— Отец… — выдохнул я, не в силах сказать большего.

Отец… Значит, есть надежда, что все живы. Есть надежда, что жизнь продолжается. Есть надежда…

"Надежда — нелогичное чувство", — как частенько любит говорить Спок. Сколько копий было сломано в спорах по этому поводу. Было дело. Но никогда — слышите, никогда! — я не соглашусь, что логика сильнее надежды. Надежда помогает нам жить и держаться, стремиться вперёд и идти к своей цели, и — да, из всех "нелогичных чувств" она умирает последней.

Мягкий лунный свет струился в окно. В комнате тихо и темно, ничто не нарушало спокойную торжественность мрака ночи.

Я резко проснулся и сел в кровати. На душе было тоскливо и жутко. Кошмар. Да, именно кошмар, когда стёрта грань между сном и реальностью, и ты не знаешь — ещё спишь или уже проснулся. Помню, что бежал по каким-то бесконечным коридорам и лестницам, кто-то или что-то гналось за мной, а когда оно меня практически настигло, я перехитрил эту глупую тварь и проснулся.

Меня моментально окружила бархатная тишина. За окном в лунном серебре застыли дома, деревья, море. В редких окнах соседнего корпуса светились приветливо огоньки, полные надежд и ожиданий грядущего дня. Люди или представители иных миров — одинокие хранители света, хранители будущего — тоже не спали: одни в поте лица грызли гранит науки, другим мешали спать бьющие через край эмоции и мысли, третьи изнывали от любви. Были, возможно, и подобные мне, кто знает.

Маккой сопел в блаженном неведении. Ему, наверно, снилось жаркое южное лето в Атланте, море на закате, или кто-то близкий и родной. Как-то он сказал, что у него есть дочь, что её зовут Джоанна и она сейчас у его родителей на Центавре, в Новых Афинах. В следующий отпуск он пригласил меня к себе в гости. Посмотрим. Может быть, я и соглашусь, но пока не уверен. Мама дома тоже переживает и ждёт. Возможно, пару недель и там, и там. На такой компромисс я вполне согласен.

Ночь затянулась. Зимние ночи всегда длинные и тёмные. Часов в шесть уже нужно вставать и собираться на занятия. У меня в запасе есть целых три часа, и спать мне пока не хочется.

Я сморю на улицу. Вон какой-то полуночник идёт через плац. Интересно, кто бы это мог быть? Пока я строю догадки, он исчезает за нашим зданием, и следы его теряются в ночи.

Теперь в попытке себя развлечь, я смотрю в небо. А там… миллионы дорог, миллиарды звёзд, планет, лун. И надо, чтобы кто-то на них всех побывал, пусть даже и я. В мире столько всего неизведанного, что одной жизни точно не хватит, чтобы всё это познать. Но я попробую, рискну, ведь риск — дело благородное, как раз по мне.

Минуты идут за минутами, часы спешат за часами. Половина шестого. Надо лечь в кровать и создать видимость, что я всё это время не думал о вечном, а предавался сладким грёзам.

Я залезаю под одеяло. Мне тепло и уютно. Через пять минут — засыпаю, и к реальности меня может вернуть только тягучий южный акцент Маккоя:

— Джим, проснись! Уже семь часов, ты опоздаешь на пары.

— Слушайте, люди! Я открою вам великую тайну о нашей планете. Не верьте учёным и астрофизикам, утверждающим, будто Земля имеет форму шара. Не верьте! Наш родной мир — плоский. И тому есть множество доказательств! Услышьте же глас Божий, услышьте книгу Иова:

"Ты из всего круга земного избрал себе одну пещеру, и из всех цветов во Вселенной ты избрал себе одну лилию".

"Под всем небом раскат его, и блистание его — до краёв Земли".

"Он распростёр небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатёр для жилья".

— Люди, опомнитесь! Вы слепы, вы многого не знаете и не видите. Мы все участники большого эксперимента, как подопытные мыши в лабиринте, мы…

— О, Боже, Джим, я думала, что на Земле уже вылечили всех сумасшедших, а тут на тебе… про одного забыли. Куда психологическая служба смотрит?

Лаура подошла к краю набережной и облокотилась о перила. Летнее знойное солнце играло бликами на морской глади залива. Городской парк был полон отдыхающими, туристами и прочим праздношатающимся людом. Воскресный день, ничего особенного:

— Эх, улететь бы сейчас на пустынный остров, затерянный в бескрайних просторах океана. Пальмы, солнце, море, песок, и только мы с тобой вдвоём. Как я устала от этого душного города.

Июльский день неспешно разливался по кривым улочкам Сан-Франциско. Нестерпимо сладко благоухали цветы, лёгкий солёный морской бриз трепал зонтики уличного кафе, где-то вдалеке играла гитара. Что-то неспешное, ленивое, сонное было разлито в воздухе. Экзамены все уже сданы, и завтра мы разъедемся на каникулы, кто куда: домой, к друзьям, на другие планеты, в другие города. А пока весь мир замер в сладком предвкушении долгожданной свободы.

Я тоже поддался общему спокойному настроению: вполуха слушал Лауру, вполуха — того странного типа. А про себя думал: "Неужели в нашем мире до сих пор остались люди, верящие в этот старый и нелепый миф о плоской земле? Многие видели, в том числе и я, что это не так, что существует множество доказательств обратного. На протяжении веков учёные опровергали этот миф, а он всё живёт и здравствует, и более того, некоторые до сих пор слепо в него верят. Невероятно! Прямо какое-то наваждение!"

— Эй, Джим, прекрати витать в облаках! Лучше послушай, какая забавная история приключилась на экзамене по ксеносоциологии с моей подругой.

И я слушал, внимал, делал вид, что меня живо интересует рассказ, хотя слышал его уже раз двадцать. Зной постепенно стал невыносимым, и нам пришлось спрятаться в тень, но даже она не спасала от рекордных плюс сорока пяти на солнце. Гулять вдруг резко расхотелось. Мы ещё немного посидели, помолчали, а потом у Лауры зазвонил комм, и она, вежливо простившись, на крейсерской скорости ушла помогать очередной своей подруге, в которых у неё числилось, наверно, пол-Академии. Добрая душа.

Я ещё немного пошатался по набережной, глазея на разношёрстную публику. Тот странный человек давно ушёл, но его идеи словно витали в воздухе, проникали в моё подсознание, смущали разум, запустив в голове цепную реакцию мыслей: "А вдруг он говорил правду? Вдруг действительно древним были известны сакральные знания? А ведь с точки зрения измерений более высоких порядков, это может оказаться и правдой. Мы словно пауки в банке на столе для более развитых цивилизаций. Однако...".

В конце концов мне наскучило бродить по городу, и я вернулся в наш Академгородок. Скучающий дежурный на КПП разомлел от жары и недавнего обеда, поэтому не обратил на меня особого внимания. Рамка сканера засветилась благодатным зелёным светом и пропустила меня на территорию. В общежитие системы жизнеобеспечения пахали на полную, и приятная прохлада и свежесть немного успокоили мои разгорячённые мысли:

— Ну и жара, — сказал я, зайдя в нашу комнату. Маккой сидел за терминалом и что-то сосредоточенно читал.

— И не говори, адское пекло. Как там в городе?

— Толпы народу. Протолкнуться негде. Одни только вулканцы и рады жаре, чувствуют себя как дома.

— Хех, — усмехнулся Маккой.

Я немного отдышался, потом взял в руки планшет, подключился к сети и ввёл в поисковике: "Концепция плоской земли". Компьютер послушно мне выдал море ссылок, и среди всего этого изобилия было много как довольно любопытной, так и откровенно глупой информации: страница общества плоской земли (такое даже есть!), цитаты из литературных источников, информация о ведической культуре, и точка зрения современной науки, считающая подобное "знание" одной из разновидностей дениализма.⁽¹⁾

Я немного полазил по сайтам, полистал материалы, но, в конечном итоге, бросил это дело и блаженно растянулся на кровати, а потом неожиданно, даже для самого себя, спросил:

— Боунс, а ты веришь в концепцию плоской земли?

Он смерил меня пристальным, оценивающим взглядом, прежде чем поинтересоваться:

— Джим, какая плоская земля? Ты перегрелся на солнце?

— Нет, просто в парке сегодня выступал один любопытный тип. Он так яростно проповедовал свою точку зрения, что зародил во мне некоторые сомнения, несмотря на весь мой опыт и знания, и веру в истинность науки.

— Мало ли сумасшедших ходит по городу. Думаешь, всем им надо верить? Существует множество неопровержимых доказательств. Чуть ли не с младенческого возраста мы знаем, что Земля имеет форму шара и вертится в космосе вокруг Солнца по заданной орбите. И этот человек собирается стать капитаном звездолёта? Немыслимо! Кому расскажу — не поверят.

— Боунс, остынь. Я всего лишь задал теоретический вопрос. Конечно, я верю и знаю, что Земля — круглая, это даже не обсуждается, но…

— Знаешь, я не силён в метафизике. Спроси об этом лучше преподавателя философии, он в этом деле собаку съел.

— Да ну, расслабься. Ты уже вещи собрал? — сменил я тему разговора.

— Естественно. Завтра улетаю на Центавру. Ты как, со мной?

— Конечно. Я в деле.

Тихий, знойный вечер сменила душная и тёмная летняя ночь. Я долго ворочался в кровати, всё никак не мог успокоиться. Сон сморил меня только под утро.

…Я летал как птица над землёй. Внизу колосилось поле спелой пшеницы. Жёлтые, тяжёлые колоски склонялись к земле. Мои волосы трепал ветер, а я поднимался всё выше и выше, туда — в бескрайние дали космоса. Потом я на миг — всего лишь на миг, — увидел Землю, её океаны, континенты, города, и мне показалось, что она… плоская. Да-да, плоская, как огромный неповоротливый диск …

Я проснулся, и видение исчезло без следа. Внезапно мысль, как вспышка света, озарила мой разум, что, не смотря на весь свой опыт, несмотря на все знания, которые нам так любезно предлагает Академия, в жизни всегда остаётся место чуду, чему-то за гранью нашего миропонимания, и если для одних — это наваждение, то для других — непреложная истина.

---

1) Дениализм (англ. denialism) — форма мировоззрения, основанная на отрицании реальности, противоречащей личным убеждениям индивида; отказ принять эмпирически проверяемую точку зрения из-за нежелания отказаться от своей собственной. (Википедия)

Вернуться к тексту

Радостная новость, подобно лесному пожару, молниеносно разнеслась по Академии. Да что там академия! Весь город, вся Земля гудела, как растревоженный улей. ""Эксельсиор" вернулся!" — торжественно шептались по углам, ликовали на площадях, поднимали тосты в барах и просто искренне радовались. Три года… Его не было целых три года, но учитывая то обстоятельство, что корабль вернулся практически с того света, из пекла темпоральных аномалий, что он был изрядно потрёпан и из последних сил пристыковался в родном космическом доке, это можно было считать за чудо, за подарок судьбы.

Но не все были счастливы в этот день. Не все открывали шампанское и вспоминали свои недавние зароки наудачу. Не все…

Я вбежал в нашу уютную квартирку. Меня переполняло ощущение счастья и торжества света над мраком ночи. Был тёплый майский вечер. Беззаботно цвели яблони, и их нежные лепестки устилали дорожки парков и садов, оседали розово-белой метелью на молодую траву. Казалась, сама природа радуется вместе с людьми.

Внезапно моё воодушевлённое настроение как рукой сняло, и я уже с меньшим энтузиазмом выдавил:

— Боунс, "Эксельсиор"⁽¹⁾ вернулся… — но осёкся на полуслове, когда встретился с его пронзительно голубым взглядом. Обычно он смотрел на меня так, когда ему не удавалось вытащить какого-нибудь тяжело больного пациента, хотя он, казалось, делал всё, что в его силах, и даже больше, чтобы спасти жизнь… ещё одну бесценную жизнь:

— Да, я знаю, спасибо.

— Тогда почему ты такой кислый? В чём дело?

Он некоторое время смотрел в окно, как будто собирался с духом, после чего тихо произнёс:

— Помнишь, я тебе рассказывал, почему решил пойти в Звёздный флот?

— Конечно, помню: стремление к профессиональному росту, желание помогать людям…

— Нет, Джим, не только поэтому. Знаешь, я когда-то был женат. Её звали Нэнси.

Мне оставалось только слушать и удивляться. Откровение? Сейчас? Видно, время пришло. А Маккоя было уже не остановить:

— В этой злополучной миссии она была помощником старшего инженера на "Эксельсиоре".

— Поверить не могу. И что же?

— Она не вернулась, Джим. Я лично говорил с капитаном Гарровиком. Он действительно не смог ничего сделать при сложившихся обстоятельствах. Они еле ноги унесли из той аномалии, а шаттл с исследовательской группой на борту пропал бесследно.

— И там была Нэнси?

— Да.

— Темпоральные аномалии — коварная штука. Они могут появляться и исчезать с произвольным интервалом, хоть в пять минут, хоть в пять тысяч лет, или могут вообще не появиться никогда.

— Джим, уволь меня от курса механики времени и пространства. Я и без тебя знаю, чем это всё чревато.

— Леонард, не надо отчаиваться! Может, они ещё вернутся домой… Я уверен, она смелая и сильная, она справится.

Он промолчал и отвернулся к окну, потом взял со стола небольшую коробку, которую я раньше не заметил.

— Вот всё, что осталось…

Я разглядел среди прочих вещей какие-то безделушки, пару книг, планшет, дельту звёздного флота. Неужели наша жизнь настолько мало значит для этой Вселенной? Неужели она всего лишь песчинка в бескрайнем океане космоса?

— …несколько вещей и видео послание.

— Ты его смотрел?

— Ещё нет.

— Мне уйти?

— Как хочешь. Там нет ничего секретного.

Его глаза, всё его существо просило меня остаться, просило помощи и защиты, поддержки и дружеского плеча. И я остался. В конце концов, я ему друг или так, погулять вышел? Мы включили видео. Стандартное приветствие, напутствия друзьям, близким, семье, абсолютно чужим мне людям, но для неё — нет. Для неё они были центром мироздания, её маленького домашнего мирка, где всегда тепло и уютно, на столе стоят в вазе яркие полевые цветы, а с кухни доносятся ласкающие обоняние ароматы кофе и свежего хлеба.

Лицо Маккоя было сосредоточенным и внимательным. Он слушал и в то же время — не слышал. Лишь последняя фраза привела его в чувство, отрезвила, словно ледяной душ:

— Прощай, мой ангел завтрашнего дня. Увидимся в лучшем из миров.

Послание кончилось. В моей душе бурлили невысказанные эмоции, норовя выплеснуться наружу, но внешне я был спокоен. Теперь всё зависело от того, как поведёт себя мой друг.

Наконец, Маккой очнулся от забытья:

— Мой ангел завтрашнего дня, — повторил он, словно смакуя, фразу. — Она часто меня так называла, любя и тоскуя в долгих разлуках. Боже, какой я идиот!

У меня так и норовила сорваться с языка фраза: "Я знаю", — но я сдержался, понимая и уважая весь трагизм момента.

А за окном цвела весна, жизнь била ключом, благоухали сады, пели птицы, шумело море. Что поделаешь, мы все совершаем ошибки, но вот незадача: когда мы осознаём свой неправильный выбор, зачастую становится уже слишком поздно.

---

1) "Эксельсиор" — латинское слово,означающее "Всё выше". (Википедия)

Вернуться к тексту

Удивительный мир ночного города с голографическими рекламами и проекциями на высотках так и манил нас отправиться навстречу новому и неизведанному. Мегаполис никогда не спал, он радовал взгляд уютным светом из окон квартир, напоминал о себе снующими в небе шаттлами, и только к глубокой ночи улицы немного притихали, и можно было расслабиться и выдохнуть, но с рассветом вся суета начиналась по новой. И так двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять дней в году, если уж быть точным до конца.

Прохладная мартовская ночь окутала Сан-Франциско мягким бархатом сумерек. Казалось, мир застыл на низком старте в ожидании весны и обновления, как за тысячи лет до, и хотелось бы верить, что и после.

С залива дул прохладный ветер, донося до нас запахи моря и водорослей; вдалеке на противоположном берегу мерцали фонари; небоскрёбы разрывали мрак ночи острыми шпилями, на макушках которых сияли красные звёзды предупреждающих сигналов; вокруг было полно народу, толпа шумела, толкалась, в общем, всё как обычно.

Я и Маккой сегодня решили провести вечер в одном уютном баре. Он расположился на крыше небольшого, симпатичного небоскрёба весьма странной формы, и если вы видели когда-нибудь фотографии "дома-огурчика"… в общем, вы меня поняли. Стеклянная крыша с переплетением балок и конструкций здания не препятствовала любоваться красивым видом на ночной город. Выпивка в шотах… хорошенькие женщины… приятная музыка… Что ещё нужно для полного счастья? Но всё это "разнообразие" наводило на меня какую-то тоску, и к концу первого часа я уже откровенно был сыт по горло всей этой милой обстановкой. Когда я сказал, что "было бы неплохо свалить в более весёленькое заведение", Маккой предложил мне отправиться туда самому, а его оставить в покое и созерцании философских истин. Я поразмыслил и решил остаться ещё на некоторое время.

За окном мне весело подмигивали огоньки — лазерные лучи периодически шарили по небу в хаотичном танце. Ветер бил в стёкла резкими порывами, облака уже наползали неуклюжими громадами на луну, и она, словно корабль в бурном море, то появлялась, то снова исчезала из виду. В бокале плескалась выпивка, и мне вдруг стало откровенно всё равно, и душа, не смея воспарить в потоке блаженства, всё искала среди разношёрстной публики образ доброго, светлого и родного, но — тщетно. О чём думал Леонард? Не знаю, но по-моему, он откровенно наслаждался обстановкой или просто дремал над своим бокалом, не замечая ничего вокруг: "Как же, так я и поверил".

Неожиданно музыка прекратилась, и на сцене софит высветил женскую фигурку. Большинство взглядов невольно обратилось в её сторону, но через несколько секунд атмосфера вернулась в прежнее русло. Голограмма… Прекрасное творение рук человеческих, подробная до мелочей, но… голограмма. В наш век высоких технологий единственное, что ещё может по-настоящему радовать — возможность общения с другими людьми. Я иногда скучаю по тем временам, когда на Земле не было ещё всего этого новомодного выпендрёжа, а люди сами пели песни, играли на сцене, сочиняли музыку и делали ещё много разных вещей, которые сейчас пытаются загнать в рамки технологий.

Красотка запела приятным голосом:

"Если б ты мог понять,

Что в душе моей,

Как летит она вслед

За тобой…"

— Хорошо сидим, — наконец выдавил я из себя банальную фразу.

— Да, неплохо.

Мы опять молча уставились каждый в свой бокал. Разговор не клеился изначально, но я не собирался сдаваться, скорее всего, начало сказываться количество выпитого:

— Холодная ночка выдалась, обещали, что не опуститься ниже +10, но всё же… этот противный ветер с залива всё портит.

Как доказательство моих слов, по стёклам ударил резкий порыв ветра, и они еле слышно завибрировали. В помещении было тепло, и все успели забыть о том, что за стенами этой уютной гавани сердито ворчит море, и небо затягивают низкие, неприветливые тучи:

— В такую погоду нет ничего лучше уютного местечка в баре и хорошей компании, — всё не унимался я.

Маккой поудобнее устроился на диване, он смаковал виски и наблюдал, как неспешно перекатывается тягучая жидкость в бокале:

— А та красотка на сцене — ничего, — он явно думал о своём.

— Сразу видно, ты редко бываешь в подобных заведениях, я уже её раз двести видел. Эти голографические барышни все на одно лицо… на одно лицо…

"Ах, как я была влюблена,

Мой друг — и что теперь?

Я думала это весна,

А это — оттепель…"

Внезапная мысль, как вспышка света, промелькнула у меня в голове, и я вспомнил, где я мог её видеть. Ну как же, старая знакомая, ещё в Айове много-много лет назад…

…Мне было тогда пять. Апрельское яркое утро дышало свежестью молодой листвы и цветов. Кажется, сама Земля радовалась весне и обновлению. Я, Сэм и дядя Фрэнк собирались идти в церковь на Пасхальную службу. Мамы с нами не было, у неё тогда была срочная работа на верфях, они сдавали новейшие звездолёты класса Конституция, насколько я помню, и я её не видел, бывало, месяцами. Поход в церковь… традиция старая, как мир, просто повод собраться вместе всем жителям нашего маленького городка.

Дядя завёл одну из своих раритетных машин, и мы поехали, заранее предвкушая весёлый день, полный развлечений и новых открытий. Зелёные поля озимой пшеницы тянулись вдоль дороги, казалось, они были бесконечными. В детстве всё кажется больше, чем есть на самом деле. В синем небе плыли редкие облака, светило весеннее солнышко. Жизнь была радостным и беззаботным приключением.

Мы остановились перед небольшим зданием церкви. На площади уже собирались люди. Некоторые входили в здание, другие здоровались с вновь прибывшими, было много детей и почтенных семейных пар, молодёжь не очень-то хотела жить в нашей глуши.

Я носился по площади, радуясь солнцу и теплу, играл с другими детьми, дразнил Сэма и, вдруг увидел её — прекрасную тётю-ангела. Она стояла перед входом в церковь и приветливо всем улыбалась. Она так была похожа на маму, по которой я очень сильно скучал, и каждый вечер замирал перед экраном комм-связи в ожидании её звонка.

Я подошёл к этой загадочной женщине. Она тепло мне улыбнулась и спросила:

— Привет, как тебя зовут, мальчик?

— Джим, — гордо ответил я, — мне уже пять. Я — взрослый.

— Я рада с тобой познакомиться, Джим. Желаю тебе счастливого и весёлого праздника Пасхи.

— Тётя, вы как моя мама…

Но женщина словно меня не слышала и снова задала вопрос:

— Как тебя зовут, мальчик?

Тут меня нашёл Сэм и повёл за собой в церковь. Я оглянулся назад, чтобы снова увидеть ту добрую женщину, но она только смотрела мне вслед грустными голубыми глазами и улыбалась.

Потом мой дядя внимательно слушал важного седого джентльмена:

— Её поставили совсем недавно, удивительная голограмма, до чего дошёл прогресс, как живая.

А вечером мы сидели с братом на крыльце и смотрели на звёзды. Сэм был уже большим и знал на небе все созвездия. Он часто учил меня, как отличить их одно от другого, но звёзды пока меня не интересовали, и я с горем пополам находил только большую медведицу и пояс Ориона:

— Сэм, — спросил я, — сегодня нам рассказал тот добрый дядя-священник в церкви, что у всех людей в мире есть душа: у тебя, меня, дяди, мамы, — а у той тёти она тоже есть?

— У какой тёти?

— У тёти-ангела.

Он странно на меня посмотрел, а потом — весело засмеялся:

— Джим, тётя-ангел ненастоящая, это голограмма, у неё не может быть души.

— Голограмма, — произнёс я новое для себя слово.

— Да, как фотография папы и мамы, что стоит у нас на каминной полке, картинка.

— Она умеет разговаривать.

— Это с тобой компьютер говорил, чудик.

— Я тебе не верю. Ты врун. Она настоящая. Она добрая, как мама.

Я заплакал и убежал в дом. Когда мы уже стали намного старше, Сэм потом со смехом вспоминал этот случай, но я его не виню. Всем нам свойственно заблуждаться и верить в чудо, даже с будущими капитанами звездолётов это иногда случается…

От лёгкого забытья меня отрезвил голос Маккоя:

— Джим, с тобой всё в порядке?

Воспоминание ушло так же внезапно, как и появилось. Я опять увидел вокруг себя бар, на сцене уже была группа музыкантов, они играли ретро мелодию. Посетителей заметно поубавилось, время близилось к полночи:

— Да, всё просто отлично. Так, старые воспоминания.

— Надеюсь, приятные?

— Я тоже на это надеюсь, — я подозвал официантку. — Сколько с нас?

Мы заплатили положенную сумму и слегка нетвёрдой походкой вышли на улицу:

— В следующий раз пойдём в другое заведение. Дерут они тут изрядно, это синтетическое пойло столько не стоит, — Маккой, как обычно, был не в духе.

— А по мне так — нормальная забегаловка, атмосфера и музыка у них душевная.

— Эй, я не знал, что ты меломан. Я вот классику от хеви-метала отличить не в состоянии.

Я улыбнулся и достал коммуникатор. "Я в тебя упаду белым камушком…" — в голове крутилась песня, а перед глазами всё ещё стоял этот пронзительный голубой взгляд красотки-голограммы. Я думал о том, как много ещё предстоит нам сделать в мире: покорить границы неизведанного, познать великие тайны Вселенной, и… сделать однажды так, чтобы даже голограмма смогла стать тем, кем захочет, а не просто бездушной безделушкой забавы ради.

Крышка коммуникатора привычно щёлкнула:

— Скотти, поднимай двоих.

Примечания:

В рассказе использован текст песни Веры Брежневой — "Оттепель".

"Как замечательно гулять по тихим, старым улочкам Сан-Франциско, вдыхать аромат цветов и свежесть морского бриза, наблюдать за суетой большого города и представлять, что ты путешественник во времени, заблудившийся в прошлом.

А потом, после длинного и насыщенного событиями дня, забраться на вершину горы, на крышу самого высокого здания и смотреть до одури на звёзды, что так приветливо мерцают в бархатном майском небе. Приятно не спеша наблюдать, как в домах зажигаются огоньки, как воздушные такси садятся на плоские крыши высоток, и мечтать о светлом будущем, о прекрасном завтрашнем дне, о…"

— Кадет Кирк, поэтические подробности вашего самовольного ухода меня сейчас интересуют меньше всего, но вот истинные мотивы и факты... Они отсутствуют в объяснительной записке. Так почему вас не было в стенах Академии в ночное время, и вы опоздали вследствие этого на утреннюю поверку?

Серые глаза куратора нашей группы Эрика Бьорнсона смотрели на меня испытующе, но я не собирался сдаваться без боя и пошёл в решительное наступление:

— В вышеупомянутый отрезок времени я был у себя в квартире и спокойно спал. Не верите — поднимите логи сканирования.

— Достаточно. Хватит врать. На своём веку я слышал много подобной чуши. Вам хорошо попадёт за подделку данных, но чистосердечное признание в своей ошибке будет гарантией, что вы не вылетите из Академии со свистом. Итак, я слушаю.

— Сэр, свидетелям незачем врать, а сенсорам — так и подавно.

— И тем не менее подумайте над своим выбором, иначе я предоставлю более веские доказательства, а они у меня есть, будьте уверены. И вам явно не поздоровится, когда все узнают, что вы мошенник и подделывали данные сенсоров и камер видеонаблюдения. Что касается ваших "свидетелей", то я с ними побеседую основательно. Вам это так просто с рук не сойдёт, а теперь — прошу на выход.

Меня не надо было дважды просить, и я бесшумно выскользнул за дверь, а через несколько минут Бьорнсон покинул свой офис и решительной походкой направился в сторону турболифта.

"За вескими доказательствами отправился, — пронеслось у меня в голове. — Давил бы он сейчас на жалость, если бы они у него были. Наверно, админов пошёл трясти. М-да…"

Насчёт свидетелей это, конечно, я погорячился. Кроме Леонарда, Гарри и системного администратора Алекса — именно у него я и научился разным компьютерным штучкам — о моём ночном походе в Академии не знал больше никто, но даже этот весьма преданный контингент можно было заставить признаться в чём угодно. Все мы, в конце концов, люди. И я уже начал потихоньку проклинать тот день, точнее, ночь, когда отважился совершить это рисковое предприятие.

Внезапно от ниши в стене отделилась чья-то тень, бесшумно подошла ко мне и громким шёпотом поинтересовалась:

— Ну, что, как прошло? — Гарри Митчелл покинул "засаду".

— Ты меня спрашиваешь? Сам там только что был.

Мы постояли несколько минут. Каждый думал о своём:

— Прокатит? — наконец спросил Гарри.

— Будем надеяться, но Бьорнсон, конечно, мужик въедливый, он может и докопаться до правды. Видел, как быстро навострил лыжи? Наверно, пошёл с админами по душам разговаривать. Как будто ему делать больше нечего.

До начала занятий оставалось каких-то пятнадцать минут, и мы обречённо пошли на пары. По дороге встретили Маккоя, рассказали ему, что дело набирает обороты, выслушали всё, что он о нас думает, и в ещё более кислом настроении пошли знакомиться с курсом тактики орбитального боя.

Самоволка… "Ходят, ходили и будут ходить", — надо было написать золотыми буквами перед входом на КПП. У всех были разные причины: одни искали приключений, другие бегали к любимому человеку, третьи… да мало ли что. Мы с Гарри уходили, когда уже сил не было терпеть размеренный уклад жизни, когда всё не радовало вокруг, и хотелось чего-то нового. Лично я всю ночь гулял по городу и наслаждался свободой. Но никогда нас так сильно не трясли, как в этот раз. Уж не знаю, чего там начальство себе нафантазировало, раньше — главное, чтобы хорошо учились и точка. Возможно, идёт полномасштабная проверка успеваемости и посещаемости, или ещё что-то в этом роде, не знаю. Хотя, с дисциплиной у меня были всегда проблемы, м-да. А теперь про фокусы с сенсорами можно забыть если не навсегда, то на очень долгое время. Но ничего, мы придумаем что-нибудь новенькое, где наша не пропадала.

День прошёл относительно спокойно — стандартное вдалбливание теории, но уже под конец четвёртой пары держаться стало сложнее, устали все, а мы с Гарри после бессонной ночи и подавно. Но вот, наконец, после долгожданного сигнала об окончании занятий, народ пошёл группами и поодиночке в столовку. Видеть никого вокруг не хотелось, не то, что говорить, особенно с куратором, но не тут-то было, он будто специально меня поджидал возле здания общепита. Сделав наиболее авторитетное и, как ему казалось, строгое лицо, начал вновь грозить мне всеми карами небесными и земными, но я не поддался, и он, видя, что его попытки тщетны, сердито сопя, ушёл восвояси:

— Не расколол всё-таки Алекса, — сказал я тихо Гарри. — Теперь можно и расслабиться, концы в воду.

— Хорошо. Я сегодня весь на нервах. Фухххх.

— Помяни моё слово, Джим, — встрял в наш разговор Маккой, — если в этот раз неприятности тебе дышали в затылок, то уже в следующий тебе достанется по полной. А я говорил, что добром не кончится, говорил, но никто меня никогда не слушает.

— Да ладно, Боунс, расслабься, хватит ныть. Давай лучше посмотрим, что сегодня в меню.

— Я же просил тебя, никогда меня так больше не называть. О Боже, Джим, это твоё увлечение военно-морским флотом девятнадцатого века…

— Так-так, что там у нас сегодня? "Курица и картошка" — отличный выбор!

— Гарри, — выдохнули мы оба.

Наконец, хвала небесам, после вечерней тренировки по рукопашному бою, и в полном упадке моральных сил, я пришёл к себе домой. Закончился ещё один трудовой день, и можно было с чистой совестью отдохнуть. Больше всего на свете мне хотелось устроиться поудобнее на своей тёплой, мягкой кроватке и спать до самого утра, ни о чём не думая, что, собственно говоря, я и сделал, даже не снимая обуви, пофиг.

Проснулся я от настойчивого звонка. Какой-то дятел долбил в дверь: "Ну, сейчас я ему покажу, — злорадно подумал я. — По голове себе постучи".

За дверью стоял потрёпанный жизнью курьер. На красной кепке светились китайские иероглифы, в руках он держал увесистую коробку:

— Какого… — только успел сказать я.

— Курьерская служба доставки "Тао Бао". Вы мистер Кирк?

— Да, но я ничего не заказывал.

— Это ваше имя и адрес? — сунул он мне под нос планшет.

— Да, — неуверенно произнёс я.

— Тогда — подтвердите доставку, мистер Кирк.

Пришлось клацнуть пальцем в ведомость и забрать увесистую коробку. Я положил её на пол и опять заснул блаженным сном, напрочь забыв о посылке и вообще обо всём на свете.

Второй раз меня разбудила чья-то возня в коридоре: "Ах да, Маккой вернулся с вечерних факультативов", — подумал я и снова отрубился.

Солнце неспешно выкатывалось из-за горизонта, заливая своим мерным золотистым светом Академгородок и верхушки деревьев, на которых несмело шумела молодая, зелёная листва. Чайки кружили над набережной и пристально следили за прохожими… хммм, это к делу не относится. В утреннем полусне я слез с кровати и хотел было уже осчастливить своим визитом кухню, но не тут-то было. Эта злополучная коробка испортила весь праздник жизни. Я зацепился за неё ногой и со всего разбегу ударился о тумбочку. И тут вспомнил всё и всех, кто когда-либо жил, живёт и будет жить на белом свете.

Послушать мои душевные излияния пришёл Маккой. Он остановился в дверях с кружкой чая, окинул меня испытующим взглядом, злорадно хмыкнул и вернулся к прерванному занятию, а я стал рассматривать странную посылку, и когда увидел адрес отправителя, всё встало на свои места. Это было от мамы, она сегодня улетала с Земли на верфи Вулкана — очередной рабочий проект, в этот раз на целых полгода. В сообщении на мессенджере она просила непременно воспользоваться её подарком, писала, что скучает, и что при первой же возможности обязательно свяжется со мной.

В коробке была видеокамера, палка для селфи и прочие штучки, необходимые блогеру. И с этого дня моя жизнь круто изменила своё направление, словно на американских горках: я открыл для себя мир дилетантской журналистики и селфи-мании.

Я шёл по дорожке парка. Весеннее, тёплое солнце играло бликами на объективе экшен камеры. Вот уже несколько дней подряд я всё больше и больше увлекался этим с одной стороны странным, с другой — весёлым занятием: созданием блога. Сначала все косились на меня, и провожали недобрыми взглядами, особенно преподаватели, но потом привыкли и успокоились, в конце концов никуда дальше сервера Академии и моего личного компьютера это не шло. Я убеждал всех вокруг, что наконец-то взялся за ум и начал вести личный дневник, пусть даже и таким нестандартным способом. Как говориться, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не… ну, вы меня поняли.

Больше всего моё занятие не нравилось конечно же, угадайте с трёх раз кому. Маккой считал всё это лишним выпендрёжем и позерством:

— Почему бы тебе не начать вести текстовый дневник, как все нормальные люди?

Я же просто отшучивался в своей обычной манере:

— Подарок мамы, не хочу обижать моего самого родного человека.

Он вздыхал и начиналась старая песня про "манию и зависимость", и мол, что "она не это имела в виду".

Откуда он знает, что она имела в виду? Его вечное беспокойство и подозрительность временами переходила все границы. Иногда мне даже казалось, что он не мой друг, а мой отец. Но, пожалуй, это к делу не относится.

Сегодня за завтраком я уже успел поцапаться с Леонардом на эту избитую тему, он ушёл в учебный корпус, и целый день оттуда не показывался: то ли обижался, то ли снова зарылся в свои книги и практикумы.

А я уже успел побывать сегодня на лекции по праву и тренировке по рукопашному бою, а теперь у меня выдалась свободная минутка между парами.

Молодая листва шумела на деревьях, беззаботные белые бабочки порхали над одуванчиками, воробьи задорной стайкой чирикали на кустах. Прекрасный весенний день, казалось, ничем нельзя было омрачить, но вот из-за поворота дорожки появилась группа студентов, среди них особенно выделялся крупный андорианец. Шрас и его фан-клуб… Сколько неприятностей он мне причинил в своё время.

Мы поравнялись и остановились. Ехидная ухмылка блуждала по лицу этого нахального типа:

— Кирк… — послышался шепоток.

— Кого я вижу? Наш доморощенный блогер снова вышел на охоту. Всё шпионишь за девчонками в раздевалках? — вся компания залилась смехом

— Я то же рад тебя видеть, Шрас. Я вижу, без свиты никуда не выходишь. Корона не жмёт?

Ничего особенного, обычный обмен любезностями:

— Очень остроумно, Кирк. Смотри, как бы тебе не досталось за твоё новое увлечение. Не всем нравиться, когда о нём снимают фильм, особенно без его ведома.

— Не переживай, тебе то уж точно не достанется главная роль.

— Ну- ну. Я сегодня добрый, поэтому вали по тихому с моей дороги, и "папочке" своему скажи, чтобы держался от меня подальше.

— Кому? "Папочке"? Это кто же? — я начал медленно закипать, он явно напрашивался на хорошую трёпку, и причём давно.

— А то ты не знаешь. Или забыл, кто твой сосед по комнате? — Ну, это уже была неслыханная наглость.

— Это тебя точно не касается, — я собирался было уже обойти его и направиться своей дорогой, но не тут то было, парень явно нарывался.

— Слабак, и это Джим Кирк, звезда журналистики, бежит поджав хвост, достойный наследник своего отца, нечего сказать, — а вот этого не надо было говорить, ой как не надо.

— Что ты сказал про моего отца?

— Гордость взыграла, может…

Я не дал ему договорить. Смачный удар в лицо просвистел молниеносно. Палка для селфи уже валялась на траве, а мы сцепились в порыве ненависти и негодования. Насилу нас разнял фан-клуб и проходящие мимо кадеты.

— Моральный урод, ублюдок, идиот… — шипел я. Противник то же выдал несколько ругательств на своём языке. Внезапная вспышка ярости сошла сама собой на нет, а в конце дорожке замелькала серая форма инструктора, и мы разбежались в разные стороны.

Снимать дальше совершенно не хотелось, я сложил палку и спрятал камеру в карман формы. Скула неприятно саднила. А ведь день так хорошо начинался. Впереди была пара по высшей математике, я забился в самый конец аудитории, и только там немного отошёл от пережитого конфликта.

В обед я уже забыл обо всём и весёлой походкой направился в столовку. Камера вновь мерцала зелёным огоньком, и жизнь налаживалась. За обедом я встретил Боунса:

— Что это, Джим? — провёл он рукой по моей царапине.

— Да так, с Шрасом не поладили.

— Снова. И что на этот раз?

— Какая тебе разница. Давай лучше спокойно пообедаем.

— Джим, перестань меня снимать. Это всё из-за твоего блога? — он кивнул в сторону камеры.

— Отчасти. Скажем так, и это тоже. — Я отхлебнул глоток томатного сока.

— Я говорил, что пора завязывать, это уже стало переходить все границы. Отдай мне эту фигню немедленно.

— Боунс, какого чёрта, оставь меня в покое.

— Иначе мне придётся диагностировать у тебя одержимость или состояние игромании.

— Отвали.

— Перестань меня снимать, мне это не нравится.

— Не нравиться, сядь за другой столик, а меня оставь в покое.

— Ах так! Я пошёл за трикодером, это переходить все границы, походу тебя сильно стукнули по голове.

Пока Маккой не на шутку разбушевался, и пропал с горизонта, я быстренько доел остатки обеда, запихал в карман печенье, и в темпе свалил а парк, надеясь там в спокойной обстановке посмотреть отснятый материал.

Так я сидел, никого не трогал, но тут мою идиллию разрушил недовольный голос Боунса:

— Вот ты где прячешься. Свалил из столовки, и даже меня не подождал.

Я поднял на него глаза, и увидел друга во всеооружии: через плечо свешивалась медицинская сумка, в руках привычно свистел трикодер. Он всё-таки успел меня просканировать:

— Так я и думал, перевозбуждение на лицо, я отстраняю тебя сегодня от занятий.

— Оставь меня в покое. Мне ничего не нужно.

— Чёрта с два, так я и поверил.

— Боунс… — видя, что доводы разума здесь не помогут, я встал и направился быстрой походкой по дорожке.

— Джим, остановись, мы ещё не закончили.

— Я узнал всё, что мне нужно. Вечером поговорим.

Я убыстрил шаг, но он не отставал, тогда я перешёл на бег. Так мы и бежали до конца парка, в закат, расталкивая зазевавшихся кадетов, в конце концов он отстал, а я спрятался среди густых зарослей жимолости, и наконец-то вздохнул свободно.

Оказывается, даже забота может быть навязчивой, а всё что через меру, то, как говориться, не на пользу. А всё что не на пользу, всего лишь пустая трата времени, сил и энергии.

Воробьи чирикали в зеленой глубине куста, молодая трава на газоне приятно скрипела под ногами, солнышко пригревало землю, но что это за зубодробительный звук очень похожий на свист медицинского сканера. Леонард, ты неисправим.

«Женский голос в навигаторе единственный, которому мужчина верит безоговорочно» (народная мудрость)

Ласковое летнее утреннее солнце играло золотыми бликами на стёклах академгородка. Природа радовалась прекрасному воскресному дню. Дорожки парка, умытые после вчерашнего дождя, приветливо манили на прогулку. Всё вокруг дышало свежестью и радостью жизни, и только море недовольно ворчало у пирса, но к нему все давно уже привыкли и не обращали особого внимания.

Я проснулся в хорошем расположении духа, готовый к новым подвигам и свершениям. А их на сегодня было запланировано немало — решили мы с друзьями выбраться на природу, так сказать, приобщиться к прекрасному, тем более что Академия заметно опустела: практика, отпуска, увольнительные, да и мы тоже не собирались долго засиживаться в душном городе. Сегодняшний день мы условились провести весёлой компанией. Представьте себе: дикий пляж на побережье Тихого океана, вокруг только скалы, мы, да море, и больше никого — красота!

Маккой вольготно устроился на кровати и листал падд:

— Куда собрался, Джим?

— Я же говорил тебе вчера — едем с друзьями на природу, или забыл?

— Нет, почему же, прекрасно помню. Хорошо отдохнуть там.

— Всё-таки решил остаться?

— Знаю я эти ваши пикники: солнечные ожоги, укусы насекомых, травмы. Мне и на работе этого хватает.

— Ну, как знаешь. Тогда до вечера.

— До вечера.

Я вышел в коридор и направился к лифту. Карман куртки приятно оттопыривал коммуникатор, в рюкзаке болтались вещи, так необходимые в любом маломальском походе: зажигалка, несколько сухпайков (на всякий случай), перочинный нож, туристический коврик ну и, конечно же, падд с парой тройкой книг — вдруг станет скучно в дороге?

Я лениво перебирал в уме, всё ли нужное взял. Вот, так и есть, термос забыл. Придётся возвращаться. Я привычно набрал код двери, замок щёлкнул и впустил меня в прохладный сумрак квартиры:

— Ты уже вернулся? Ну, как слетали? — Маккой как всегда за словом в карман не лез.

— Иди ты. Я термос забыл.

И тут я заметил, что Леонард покинул свой пост на кровати и усиленно наполнял чем-то дорожную сумку:

— А ты это куда собрался, Боунс? У тебя же вроде были другие планы на сегодня?

— Вы же как дети малые, ей Богу! За вами глаз да глаз нужен.

— Рад, что ты в деле. Будь готов…

— Всегда готов, — с этими словами он улыбнулся своей лучезарной улыбкой.

Я лёгкой походкой вышел из дверей общежития и направился к стоянке шаттлов. Гарри сказал, что позаботится о нашем средстве передвижения. Как будущий пилот и навигатор он, по-идее, должен был знать в этом толк. Подчёркиваю — "по идее".

Пока ждали транспорт, все разбрелись по стоянке перед КПП. Я и Маккой остановились перед памятником первопроходцам, и с задумчивым видом начали рассматривать виденные уже тысячу раз суровые и отрешённые лица барельефов. Девчонки суетились вокруг контейнеров с припасами, и, кажется, ничто в мире их больше не интересовало. Но вот, в небе появилась точка, она стремительно росла на глазах, и, наконец, превратилась в транспортное средство. Шаттл плюхнулся на бетонку и застыл в ожидании:

— Что это за развалюха? Он, наверное, ещё летал при царе Горохе.

— А по мне так — ничего, до пункта назначения дотянет.

— Знаешь, нам ещё обратно на нём добираться, — Лаура страдальчески посмотрела на Джима.

— Спокойно, народ, без паники! Это крепкая машинка, она ещё нас переживёт.

— Гарри, твой вездесущий оптимизм здесь совершенно не к месту.

— Мы на этом собрались лететь? Начинаю думать, что инстинкт самосохранения в нашей компании совсем отсутствует. Может, ну его, этот пикник? В городе полно отличных местечек, дёшево и сердито.

— Боунс… — все недовольно на него зашикали.

— А что? Я ничего.

— Ладно, народ, грузимся все на борт, а там посмотрим, — я привычным движением запрыгнул в кабину и начал осматриваться внутри.

Да, машинка была не ахти, но довольно-таки крепкая. На память сразу приходили первые шаттлы ещё времён молодости капитана Арчера, хмммм. А это ещё что за штучки тут такие? Интересно.

— Руки прочь от неприкосновенного запаса, — Миранда пыталась засунуть контейнер с едой и напитками в грузовой отсек.

— Не очень-то и хотелось, — ответил шутливо я и переключил внимание на нашего пилота. — Гарри, где ты его откопал? Такие штуки теперь и не в каждом музее есть.

— Это семейный раритет. Ещё мой дед на нём рассекал. Джим, доверься мне, я знаю побережье Тихого океана, как свои пять пальцев. Мы частенько всей семьёй, да на этом шаттле…

— Избавь меня от подробностей, Гарри, просто садись за штурвал и вперёд.

— Слушаюсь, кэп.

— Надеюсь, у него ничего по дороге не отвалится.

— Не переживай так, док. Иногда спутниковый навигатор барахлит, а в целом — норм.

— Обнадёживает.

Кораблик завёлся не без натуги. Мерное урчание наполнило кабину привычной аурой:

— Все пристегнулись?

— Да. Можно взлетать.

Мы поднялись в воздух, и тут начались проблемы. Навигатор выдал мелодичным женским голосом:

— Не могу построить маршрут. Введите реальные координаты.

Гарри недовольно заёрзал в кресле пилота:

— Сейчас всё будет, спокойно.

Но компьютер упорно не хотел подчиняться. После нескольких тщетных попыток изменить ситуацию, Гарри не на шутку разозлился и начал ругать машину, на чём свет стоит:

— Эй, эй, парень, полегче.

— Кто-то гордился, что знает побережье наизусть. Тебе представился повод доказать это, — я вызывающе посмотрел в сторону друга, — тем более до залива Монтерей рукой подать. С твоим-то опытом…

— Тупая жестянка. Ладно, и так доберёмся.

Челнок осторожно оторвался от земли и на малых оборотах поковылял к указанной цели. Под нами мерно проплывали города, поля кукурузы, лесополосы, серыми лентами змеились дороги, вдалеке справа виднелась синяя полоса океана. Но чем дальше мы отклонялись от оживлённого маршрута, тем становилось яснее, что мы заблудились.

— Вы отклонились от намеченного маршрута, поправка курса на два градуса, — вещал мелодичный женский голос.

Неожиданно с задних рядов донеслось:

— Правь два пальца на Алголь. Не ошибёшься, — невольный смешок прокатился по салону.

Гарри весь покраснел от натуги, но смолчал. Наконец, после нескольких томительных часов подобного безобразия, нас вынесло к цивилизации:

— Что-то мне подсказывает, что залив Монтерей мы увидим нескоро, — заметил я. — Ну, и куда мы попали?

— Сейчас подключусь к маяку — узнаем, — после нескольких минут томительного ожидания на лице Гарри можно было явно прочесть искреннее недоумение. — Народ, по-моему, мы в Лос-Анджелесе. Тупая жестянка. Куда ты нас завела?

— Не могу построить маршрут. Введите реальные координаты.

— Боже.

— Ничего, давненько я в Лос-Анджелесе не была.

— И я. Ну раз уж так вышло, что мы тут все оказались, то почему бы и нет. Наш пикник плавно перерастает в шопинг, — заметила Миранда.

— Боунс, а ты как?

— Остановите Землю, я сойду.

— Понятно. Тогда… чего же мы стоим — вперёд!

Шаттл плавно вошёл в поток других разномастных машин. И все уже замерли в предвкушении развлечений, которые так любезно ждали нас в большом городе, но … не тут-то было. Погоня. Полицейские машины преследовали потрёпанного вида челнок. Нарушитель врезался в толпу шаттлов, как нож в масло, разбил несколько аппаратов и успел жёстко нас подрезать, да так, что пришлось совершить экстренную посадку. Гарри на чём свет стоит начал костерить окружающий мир, машина завертелась в тщетных попытках найти равновесие. Если же описать чувства пассажиров, то … "не дрова везёшь!", — так и хотелось прокричать на ухо пилоту, но тут ход моих мыслей прервала долгожданная встреча с аппаратной консолью. Слава Богу, всё обошлось. С нечеловеческими усилиями Гарри удалось вырулить взбесившуюся машину и совершить, пусть и жёсткую, но всё же посадку, и как только мы пришли в себя и собрались покинуть эту многострадальную груду металлолома, компьютер жизнерадостным голосом возвестил на весь салон:

— Маршрут построен!

Час спустя в медицинском шаттле мы, угрюмые и неразговорчивые, возвращались домой. Все отделались лёгкими царапинами и ушибами, только я немного разбил лоб, когда стукнулся о приборную консоль, да Гарри загрустил, когда ему сказали, что его кораблик не подлежит восстановлению.

— Весёлый получился пикничок, ничего не скажешь, — резюмировала Миранда. — А я уже представила, как мы будем гулять по Лос-Анджелесу и есть мороженое.

— Миранда, не отвлекайся от темы, а лучше держи покрепче свой пакет со льдом, — сказал я.

Маккой бросил хмурый взгляд в мою сторону:

— Ты тоже, брат, хорош: всех заставил пристегнуться, а сам забыл. Как это на тебя похоже. Дай-ка я тебя ещё раз просканирую. Голова не кружится?

— Успокойся, всё в порядке.

— Иди ты к чёрту, я лучше тебя знаю.

— Народ, не начинайте опять, и так тошно.

— А какой хороший был кораблик! Бедняга, служил стольким поколениям Митчеллов, а я его не уберёг.

— Гарри, хватит уже изводить себя и окружающих своим нытьём, ему давно было пора на свалку, — с этими словами Лаура отвернулась к иллюминатору.

— Тебе хорошо так говорить, а когда об аварии узнает мой отец… Оххх…

— Боунс, отвали…

Шаттл плавно опустился возле КПП Академии. Мы кое-как выгрузились из него и поплелись к переходной:

— Джим, ты идёшь со мной в санчасть, и это не обсуждается.

— Боунс, ты же ещё в шаттле убедился, что всё в пределах нормы.

— Мне нужно сделать ещё пару тестов.

— Отстань от меня со своими заморочками. Всё в порядке.

— Хмммм, — Маккой был явно не рад, что ситуация приняла такой оборот, и всем своим видом давал это понять, но пока ему пришлось ограничиться недовольным взглядом, и только.

Дежурный на проходной, разомлевший от жары и скуки, заметно оживился, когда увидел нашу весёлую компанию:

— Как там ваша поездка, удалась? — спросил он.

— А по нам не видно? — огрызнулся я.

— Ну да, ну да. Ваш пропуск, пожалуйста, мистер Кирк.

Территория Академии. Дом, милый дом. Никогда не думал, что буду с такой радостью сюда возвращаться. Мы сердечно попрощались. А что нам ещё оставалось делать? Девчонки отправились к себе в общежитие, Маккой остался утешать Гарри, а я … я пошёл на набережную, туда, где недовольно ворчали волны залива, и солнце клонилось к закату. Вот и прошёл ещё один насыщенный событиями день. Я сидел на парапете и смотрел, как последний луч нашего огненного светила потонул в тёмных водах залива. Не кажется ли вам, что наша жизнь, как этот луч солнца — пока мы живы, пока мы кому-то нужны, пока мы светим, значит, не всё ещё потеряно. Свет и надежда идут рука об руку.

Холодный ночной дождь всё лил и лил над Сан-Франциско нескончаемыми потоками. Тяжёлые капли мерно и успокаивающе бились о стекло. Лишь иногда холодный и колкий ветер с залива напоминал о себе, бросая их с неистовой силой о прочную преграду окна. Яркие вспышки молний то и дело выхватывали из полумрака моё напряжённое и уставшее лицо. Тусклая настольная лампа была не в силах разогнать этот мрак и холод ночной пустоты, но, по крайней мере, я не чувствовал себя таким одиноким и покинутым среди так некстати разбушевавшейся водной стихии.

Кабинет был угловой, большое овальное окно тянулось практически во всю стену небольшой комнатки. Внезапно я представил себя стоящим на палубе маленькой яхты, затерянной посреди сильного шторма в Атлантическом океане. Словно я стою на капитанском мостике этого утлого судёнышка, рука привычным движением сжимает штурвал, штормовка хлещет по ногам, но я не чувствую дождя или ветра, а просто наперекор всему иду к заветной цели, к такому желанному берегу, и только свет маяка может растопить моё упрямое сердце. Внезапно резкий свет ударил в окно и стремительно исчез в полумраке. На стоянку перед госпиталем приземлился шаттл. Вокруг него сразу засуетились люди. С высоты пятнадцатого этажа за пеленой дождя я толком не мог ничего рассмотреть и быстро оставил эту затею.

Я прикоснулся рукой к стеклу, холодок пробежал по пальцам и затих только где-то у самого сердца. Очередная вспышка молнии осветила на миг силуэт далёких Золотых Ворот, и затем стремительно исчезла в водах залива. Глухой раскат грома прокатился над городом и нехотя замер где-то на отдалённых окраинах.

Я думал сосредоточенно и самозабвенно, до боли в голове, до колоссального напряжения умственной энергии, однако никак не мог найти выхода из этого замкнутого круга. Мои мысли были чем-то похожи на грозу: такие же стремительные в начале, и гулкие, медленные, тягучие, как раскат грома, в конце. И так по кругу, бесконечное количество раз. Я думал о Хане, об "Энтерпрайзе", о Кэролл, о Маркусе, о… да о чём я только не думал. Но больше всего меня занимал один вопрос: "Как со всем этим жить дальше?"

Внезапно за моей спиной практически бесшумно открылась дверь, и чья-то тень неслышно проскользнула в комнату:

— Так вот ты где! Я, понимаешь ли, почти всё здание обыскал, уже хотел поднять сенсорные записи, а он, оказывается, прячется тут и сидит себе тихо, на грозу любуется.

— Я знал, что в твоём рабочем кабинете ты будешь меня искать в самую последнюю очередь.

Маккой нахмурился, но промолчал. Несколько минут мы смотрели на танец непогоды за окном. Неожиданно даже для самого себя, я спросил:

— Боунс, как думаешь, что будет с Ханом?

Собеседник слегка вздрогнул, явно не ожидая от меня подобного вопроса:

— Ты же читал официальные отчёты. Допрос провели лучшие следователи Федерации. Уверен, как врага всего ныне живущего человечества его ждёт пожизненное заключение. Он натворил столько бед, что хватит на несколько вместе взятых тёмных личностей. Хех. Ты же сам всё прекрасно знаешь.

— Как-никак я всё-таки ношу в себе небольшую часть, так сказать, его наследия.

— Не переживай, за это не сажают в тюрьму…

— Боунс…

— И хотя я до сих пор не получил всех материалов исследования физиологии этого бесшабашного сверхчеловека, с уверенностью могу сказать, что убивать одним взглядом или мановением руки сбивать с ног десятки человек ты не сможешь, а вот насчёт иммунитета… Зачем тебе весь этот самоанализ?

— Зачем?.. — где-то в районе солнечного сплетения зашевелились первые нотки досады. — Вся эта история с Ханом, Маркусом, Кэролл в корне какая-то… — я силился подобрать слово, — … неправдоподобная. Человек из будущего или из прошлого, гениальный учёный или диктатор, секция 31 или адмиралтейство… — а про себя я добавил "любовь или обычное увлечение". — Голова идёт кругом! Я хочу… хочу забыть это как страшный сон.

— Моя бабушка частенько говорила: "Хочешь забыть страшный сон? Посмотри в окно".

За стеклом всё так же безжалостно хлестал дождь, но молнии уже реже били в воды залива:

"Почему? Почему я? За что я искупаю все грехи этого огромного мира? Сначала "Кельвин", потом "Нарада", теперь вот "Вендженс" и Хан", — со злостью думал я.

Я прислонился лбом к стеклу, щёки пылали, а сердце забилось сильнее:

— Джим, пойдём в палату. Ты ещё не настолько силён, чтобы вот так запросто гулять по этажам.

— Подожди… — выдохнул я и продолжил пялиться в окно. — Знаешь, Боунс, а ведь он был, возможно, прав, когда сказал, что мы — жалкие людишки, бледная тень его совершенного разума. Действительно, кто мы такие? Ни сверх силы, ни сверх интеллекта, одни эмоции и чувства, но ведь на этом далеко не уедешь. Я прав?

— Да ты, я смотрю, начинаешь бредить. Что ты несёшь?

— Что я несу? Я жду ответа. Чем мы так провинились перед Вселенной, что она сделала нас такими слабыми и беспомощными? Чем? Даже самое крошечное животное и то более приспособлено к этому окружающему миру, чем "разумный и всезнающий" человек.

— Боюсь, мой ответ покажется тебе неубедительным.

— Да нет уж, говори как есть. Я весь внимание.

— Ничем мы не провинились. Мы такие, какие мы есть. В нашей слабости наша сила. Живой, созидательный разум — это не так уж и мало. Может быть, животные приспособлены лучше к этому окружающему миру, но тем не менее они не могут писать книги, сочинять музыку, да и капитанами звездолётов у них не очень-то получается быть. Ну как, доволен? А теперь пойдём, иначе мне придётся применить репрессивные меры, а они тебе не очень понравятся, уж будь уверен, — с этими словами рука Маккоя опустилась в карман, нащупывая там инъектор с успокаивающим.

Внезапно я как-то весь сник, и мысли, которые так терзали меня последнее время, стали вдруг неважными и ненужными. Неконтролируемая вспышка ярости прошла так же внезапно, как и началась. Дождь прекратился, и теперь только редкие, одинокие капли катились по стеклу. Я отошёл от окна и покорно последовал за Маккоем. Дверь за нами послушно закрылась, бесшумно скользнув в пазы, свет на столе автоматически погас, а за окном уже ширился по небу несмелый, серый, ранний рассвет.

Я уверенной рукой нащупал перила уходящей вверх лестницы. Старые, вытертые ступени привели меня к гостеприимно распахнувшейся двери обзорной площадки. Два часа ночи… довольно позднее время, чтобы любоваться красотами ночного города, а впрочем, почему бы и нет? Там, внизу, за толстенными стёклами разлилась жаркая, душная, невыносимая июльская ночь: пение цикад смешивалось с шумом машин и шаттлов, сверкали голографические вывески, приветливо манили отдохнуть круглосуточные портовые забегаловки, и глупые насекомые бились о светодиодные уличные фонари.

Как я и ожидал, в полумраке круглой комнаты, так удачно расположенной на сотом этаже вышки связи, не было ни души. Я прислонился лбом к стеклу, и мои мысли потекли как спокойная река, которая несёт свои тяжёлые, медленные волны в тишине Вселенской Ночи. Я думал о ещё одном прожитом дне, о своих друзьях, соседе по комнате, о преподавателях Академии и, совсем немного, о завтрашнем экзамене по астронавигации.

Мой разум блуждал где-то в иных мирах и измерениях. Краем глаза я следил, как по водам залива быстро движется красная и жёлтая точка маленького кораблика, а в уме перебирал в сотый раз очертания созвездий и их названия. Потом я переключился на здание Академии, стараясь совершить мысленный тур по пустым и таким знакомым коридорам: я заходил в аудитории, спускался по лестницам, блуждал по дорожкам парка, и, тем не менее, оставался на месте. Я поднял взгляд к небу, но оно было безмолвным: свет большого города давно уже не позволял различать знакомые с детских лет звёзды и созвездия.

Внезапно я услышал за своей спиной слабый шорох. Чья-то тень отделилась от стены и направилась в мою сторону:

— Кто здесь? — спросил я громким шёпотом.

— Это я, Ухура.

— Что ты здесь делаешь в такой поздний час?

— А ты?

— Не видишь: на город любуюсь.

— Я тоже. Что, не можешь заснуть перед экзаменом?

— Да, — честно признался я.

Она подошла поближе и встала рядом. Запах её жасминовых духов заполнил всё моё мироощущение. В её тёмных глазах тонул свет большого города, и, Боже помоги мне, в эту минуту в неё просто невозможно было не влюбиться.

Мы молча повернулись к окну. В полумраке я даже немного приобнял её за плечи, она не сопротивлялась. Весёлые огоньки переливались внизу, будто звёзды решили сойти с небес, чтобы порадовать нас в эту скучную, душную ночь. По водам залива снова шёл знакомый мне кораблик, только теперь в другую сторону. Несколько шаттлов пролетели мимо нас, устремляясь в тёмные небеса.

Двое молодых людей стояли на "Крыше мира". И, поскольку, будущее — штука изменчивая, будем считать, что всё ещё у них впереди.

В Сан-Франциско зима всегда начиналась внезапно. Ещё вчера лёгкий осенний ветерок шевелил жёлтые листья на деревьях, а сквозь просветы в тучах весело подмигивало солнце. Но в один прекрасный день белёсый язык тумана, двигаясь над водами залива медленной, ленивой поступью, окутывал всё вокруг своим покрывалом. И тогда машины, люди, дома, шаттлы — всё становилось тайным и неизведанным. А за туманом приходил первый мороз, не сильный, лёгкий, как прикосновение пёрышка, но уж тогда точно можно было с уверенностью говорить, что зима и первый снег не за горами.

В парке Академии уже полновластно хозяйничали мягкие, бархатные, декабрьские сумерки. На университетских зданиях один за другим зажигались фонари, окна в общежитиях так и манили приветливым, уютным, тёплым светом.

Я вышел на порог учебного корпуса и облокотился на перила. Домой идти не хотелось, да и что там ждало — сплошная скука и рутина будничного вечера. Я старательно делал вид, что сегодняшняя, я бы сказал — очередная, перепалка с нашим преподавателем по основам навигационного программирования не оказала абсолютно никакого влияния на моё самолюбие. Этот остроухий, этот Спок, этот… ладно, проехали. Его дотошность временами была невыносима. Ну, подумаешь, решил задачу не самым эффективным способом, подумаешь, ответ не сошёлся, с кем не бывает? Главное — голографическая симуляция прошла успешно, и гипотетический корабль благополучно прибыл в пункт назначения. И зачем нам это программирование только сдалось? Эх…

Чтобы отвлечься от невесёлых мыслей, я решил осмотреться. Небо ещё с утра было затянуто тяжёлыми, серыми, свинцовыми тучами, лёгкий морозец сковал лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя тонкой корочкой льда, в воздухе нестерпимо пахло снегом и морем.

За моей спиной почти бесшумно открылась дверь, кто-то подошёл и встал рядом. Я ещё более сосредоточенно начал всматриваться в даль. Воды залива уже танцевали под порывами, набирающего силу, холодного ветра, чайки сидели, нахохлившись, на парапете набережной, флаги над соседним зданием трепетали, словно причудливые птицы силились и не могли улететь на свободу из невидимых силков.

Наконец, незнакомец подал голос:

— Джим, да ладно тебе, только не делай вид, что никого вокруг не замечаешь.

— Я тоже рад тебя видеть, Боунс. Как прошёл день?

При упоминании своего нового "прозвища" Маккой нахмурился, но всё же решил продолжить разговор:

— Экзамен по астрономии, будь она неладна. И почему человечеству вздумалось открыть столько планет и звёзд, а потом ещё и придумать названия для большинства из них? Это всё нереально запомнить.

— Ты сдал или нет?

— Сдал, конечно! Ты во мне сомневался?

Я промолчал в ответ. В моих глазах заплясали озорные искорки, но сразу потухли. Я опять уставился вдаль, словно не хотел больше не с кем делиться этим миром, этим небом, этим парком:

— Чего не в духе? Давай, рассказывай.

— Зачёт по навигационному программированию не сдал.

— Кто там у тебя преподаватель?

— Спок.

— Этот остроухий компьютер? Тогда не удивительно. Он же программист всея Академии. Хотя я много чего слышал о Споке: что он зануда, что он умнее нас с тобой вместе взятых, и даже, что он практически не спит по ночам, но то, что он плохой преподаватель или, какой-нибудь себе на уме диктатор-самодур, наказание для студентов, нет, этого я точно не могу сказать о нём.

— Спасибо, утешил. Пересдача через три дня.

Я поёжился от порыва ветра, полез в карман и достал перчатки. Стало немного теплее, но всё же холод уже начал потихоньку забираться под куртку:

— Ты как знаешь, а я пошёл домой. Устал я сегодня что-то, да и экзамен по вирусологии не за горами.

— Мне бы твои проблемы, — вздохнул я. — Иди, а я ещё немного постою, подумаю о жизни.

Маккой нагнулся к самому моему уху и сказал еле слышно, хотя вокруг и не было ни души:

— Думать он собрался, мыслитель великий. Только учти: замёрзнешь, простудишься, я с тобой нянчиться не буду — сразу сдам в санчасть, и все дела.

— Не волнуйся, ты будешь последним, кто узнает.

Маккой даже не успел открыть рот для ответной реплики, как створки входной двери послушно распахнулись, и в ярком свете фонаря на крыльце появилась высокая, подтянутая фигура Спока. Он внезапно поёжился от холодного порыва ветра, но потом быстро собрался с силами, и как не в чём не бывало, продолжил свой путь.

Мы вытянулись по струнке и отдали честь:

— Вольно, кадеты, — с этими словами он поправил свою офицерскую фуражку и растворился в лиловых сумерках парка Академии.

Мы молча смотрели ему вслед. В голове теснились различные слухи, сплетни и бредовые догадки. А какой же он был на самом деле, вне стен учебной аудитории? А никакой — ОБЫКНОВЕННЫЙ.

— Пойду я лучше к Лауре, — после секундной паузы меня осенило, — она неплохо разбирается в... программировании.

— Самая здравая мысль за сегодняшний вечер. Ладно, давай, увидимся.

Мой друг и сосед по комнате спустился по ступенькам и вслед за Споком растворился в декабрьских сумерках.

И как только я собрался с мыслями и отправился в сторону женского общежития, робкая, первая снежинка упала на рукав моей форменной куртки.

Лёгкая вибрация ионных двигателей всегда действовала на меня успокаивающе, и космос уже не казался таким холодным и безжизненным. Но как бы это странно ни звучало, он стал для меня домом, местом, куда хочется возвращаться снова и снова:

— Джим! Джим, проснись. Я с тобой разговариваю или как? Ну же.

Вечно чем-то недовольный голос Леонарда раздался где-то слева:

— Что случилось? Не понравился сервис? Ничем не могу помочь, нам лететь ещё три часа.

— Бананы из ушей достань и слушай сюда.

— Это не может подождать?

— Нет. У меня нехорошее предчувствие.

Я с обречённым видом убрал плеер и наушники в карман. Ну всё, это надолго, теперь придётся делать вид, что ты самый внимательный в мире слушатель и уверять, что от этого "ненадёжного средства передвижения" ничего не отвалится по дороге:

— И что же на этот раз? — саркастически спросил я.

— Смотри…

Для виду я огляделся по сторонам, но ничего необычного не заметил. Разве только в салоне челнока стало немного холоднее. Да… окна покрылись лёгкой светящейся изморозью:

— Что за чертовщина?

— Вот и я о том же. Надо предупредить пилотов.

— Как будто им неизвестно, что…

Из встроенных динамиков шаттла сначала раздался щелчок, а затем спокойный мужской голос начал вводить нас в курс дела. Нештатная ситуация. Какие-то светящиеся микроорганизмы, питающиеся энергией корабельных систем. Мимо нас неспешно прошёл пилот в скафандре. Он сделал это так, точно занимался подобным каждый день на протяжении многих лет:

— Пристегнитесь, ребятки, сейчас немного потрясёт, — бросил он на ходу и скрылся за дверью шлюза.

Весь салон молча проводил его взглядом. Мы с Маккоем не были исключением:

— Не нравится мне всё это, — тихо прошептал друг.

— Если всё так плохо, сидел бы у себя дома в Атланте, и горя не знал. Теперь поздно жаловаться.

— Ну, знаешь ли…

Маккой не успел договорить фразу, как вдруг челнок пару раз тряхнуло, и звёзды за бортом запрыгали в бешеном танце, а затем, как не в чём не бывало, вернулись на свои законные места, где им положено находится природой.

Суровый пилот молча прошёл назад в кабину. Интерком недовольно засопел и выдал:

— Что, Карл, опять эти светящиеся твари?

— Который рейс уже подряд. Проклятый астероид. Протонную пушку им не лень поставить, а маршрут изменить — нет, ну что вы, на это у адмиралтейства не хватает …

— Карл, интерком…

Мы так и не узнали, чем закончился этот весьма любопытный разговор. Впрочем, до звёздной базы номер один оставалось ещё полно времени, так что я отвернулся к окну и сделал вид, что внимательно изучаю ближайшие созвездия. И тут на меня напало философское настроение, и я негромко сказал:

— Знаешь, а ведь первым покорителям космоса было намного тяжелее, чем нам. У них не было ни звёздных баз, ни звездолётов, и даже о шаттлах они могли только мечтать. Тем не менее люди не сетовали на судьбу, а боролись с ней, шли к звёздам и становились победителями вопреки всему. И нам тем более не стоит сидеть дома сложа руки. Космос ждёт нас, ждёт, когда мы откроем его тайны, а значит, назад дороги нет.

Ответом мне было понимающее молчание друга. Ну что тут ещё скажешь? Будущее и прошлое связаны намного сильнее, чем нам кажется. Человечество взяло хороший старт, и теперь наша задача сохранить и передать следующим поколениям мечту, в надежде, что они будут умнее и лучше нас, и что когда-нибудь мы станем не просто расой, вышедшей в космос, а расой, для которой он стал вторым домом.

Море остывает всегда очень медленно, но даже теплу когда-нибудь приходит конец, и солнце, немилосердно палящее всё лето, поднимается с каждым днём всё ниже и ниже над горизонтом, и тогда дни становятся короче, а деревья расцвечиваются яркими осенними красками.

Город тонул в густом тумане. Ретротрамваи, словно большие красные подводные лодки, всё так же исправно катали туристов, рассекая холодную молочно-белую дымку. Уличные фонари зажгли в этот вечер немного раньше. Их жёлтые светлячки хоть немного грели сердца и души, но, как ни старались, не могли победить спустившиеся с небес облака, накрывшие город таким густым пологом, что даже противоположный берег залива был едва различим в быстро сгущающихся сумерках.

Я поправил воротник форменной куртки и толкнул ногой дверь маленькой кафешки. Зазвенел колокольчик, и девушка за барной стойкой приветливо мне улыбнулась:

— Двойной эспрессо… — бросил я, а потом нехотя добавил, — пожалуйста.

— Хорошо, — немного усталая улыбка осветила её лицо.

— Если я был бы художником, я бы непременно нарисовал ваш портрет.

— Скажете тоже, — озорные искорки заплясали в её глазах.

Я уселся за столик возле окна и достал планшет, нехотя его полистал и бросил это занятие. Медленный, неспешный вечер за окном интересовал меня гораздо больше. Мимо прошёл какой-то парень с цветами в руках. Нежные белые лилии придавали его облику ореол забытого в наше время романтизма. "На свидание собрался", — подумал я и переключил всё внимание на семью с двумя непоседливыми детьми. Они бегали по улице, шалили и ужасно мешали всем окружающим. Люди разного возраста, пола и достатка куда-то спешили, или, наоборот, неспешно наслаждались вечером:

— Ваш заказ готов.

— Спасибо, — привычно запищало считывающее устройство, и несколько кредитов успешно зачислились на счёт заведения общепита.

Горячий кофе взбодрил и согрел меня, на душе стало тепло, и вечер уже не казался таким серым и скучным.

Деревья на набережной светились яркими жёлтыми пятнами. Солёный туман оседал лёгкой моросью на скамейки, фонари, людей, дома. Море лениво плескалось. Чайки, нахохлившись, сидели на парапете набережной.

Звонок коммуникатора потревожил тишину осеннего вечера:

— Кирк, слушаю. Хорошо. Уже иду.

Я подошёл к остановке и привычным движением запрыгнул на подножку трамвая. Машина тронулась и медленно поползла в гору. Впереди была долгая осенняя ночь.

За окнами Академгородка летний вечер так и манил насладиться его бархатными объятиями. После жаркого дня, полного всевозможных событий и переживаний, ничего так не хотелось, как окунуться в атмосферу большого города, насладиться его ароматами и запретными плодами, бродить по улицам, пока не устанут ноги или не надоест подобное времяпрепровождение.

Однако за неделю до самого важного экзамена в моей жизни — теста Кобояши-Мару, нельзя было отвлекаться на приятные сердцу мелочи. Вот уже как несколько дней подряд я практически не ел, нигде не бывал и даже спал на ходу, но чаще — проводил бесконечные часы в библиотеке за голографическими симуляциями.

Этот экзамен был не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Я раз сто, наверно, проигрывал его от начала до конца, и всегда последнее слово оставалось за компьютером.

Из сложившейся ситуации было только два выхода: с позором покинуть стены Академии, о чём не могло быть и речи, или взломать этот ненавистный компьютер, будь он трижды неладен.

Я подключил все книги и справочники по ООП,⁽¹⁾ которые только смог найти, но против защиты 10-го уровня трудно придумать что-либо действительно эффективное. Надо быть или Богом в программировании, или, в крайнем случае, небожителем. Мне было до подобных "титулов", как до неба пешком.

Вечером я пришёл домой усталый и измотанный. У меня остался последний шанс, который решил бы все мои проблемы — вирус. Я выклянчил его у одного моего знакомого программиста-хакера в обмен на подробные логи результатов работы его чудо-программы. Друг сказал, что это верное средство может взломать любой шифр, даже десятого уровня. Посвящённые в узких кругах, называли этот вирус между собой "ледоруб", и частенько пользовались им в свободное от работы время, когда ну очень хотелось получить доступ к секретным данным.

Я плюхнулся за комп, привычным движением включил систему, а затем извлёк из кармана заветный дата-кристалл. Его острые грани холодным огнём поблёскивали в мягком освещении комнаты.

И когда я закончил наконец-то задавать нужные параметры, моя рука лёгким движением нажала вожделенное "ВЫПОЛНИТЬ", и я победоносно откинулся на спинке стула.

Сначала ничего не происходило, но потом… неожиданно свет пару раз мигнул, а затем и вовсе погас. Сумерки вокруг меня внезапно сгустились.

Я подошёл к окну, попутно задевая во тьме и роняя на пол различные предметы, и в недоумении уставился на улицу. На противоположной стороне залива в домах, как в замедленной съёмке, гас свет, квартал за кварталом.

---

1) ООП — объектно-ориентированное программирование.

Вернуться к тексту

Предупреждение: напоминаю, что занятие скай-дайвингом в не предназначенных для этого местах несёт большую опасность для жизни и здоровья отважившегося на такой подвиг экстремала. Не пытайтесь повторить этот трюк в реальной жизни.

Я с опаской посмотрел с головокружительной высоты небоскрёба и прыгнул вниз. Костюм-крыло раскрылся с привычным треском активирующегося силового поля, и ветер подхватил меня, как пушинку.

Сердце бешено забилось, когда я начал ловить восходящие потоки воздуха, лавируя с помощью них между небоскрёбами.

Некоторые умники говорят — человеку не дано летать, природа не одарила нас такими чудесными способностями. Да ладно, вы действительно верите им? Человек может сделать всё что угодно, обладай он только огромной силой намерения и желанием добиться недостижимых высот.

Ветер свистел в ушах, на периферии моего поля зрения промелькнул большим синим пятном Митчелл. Пролетая мимо меня, он показал неприличный жест из своего богатого арсенала, а значит — у него всё хорошо. Я улыбнулся и продолжил движение. Не стоит надолго отвлекаться, иначе можно просто врезаться в очередную высотку, а уж поверьте мне на слово — на окраине города их было предостаточно.

Я летел с головокружительной скоростью, обгоняя птиц, словно они стояли на месте. Солнце плавно садилось за Тихий океан, на городских улицах уже зажигались первые фонари, а здесь — на высоте — лучи нашего огненного светила, так и норовили напоследок дезориентировать меня и сбить с намеченного курса.

В итоге всё закончилось благополучно, мы приземлились где-то за городом, в зелёной зоне — довольные и счастливые. Нам удалось ловко уйти от полиции и при этом не испортить себе всё веселье, даже наоборот — заунывное завывание сирены придавало нашему маленькому развлечению ещё больше остроты.

И, несмотря на то, что мы с высокой долей вероятности попали на камеры видеонаблюдения, и что в будущем нас ждёт очередной нагоняй от куратора, сейчас нас это мало заботило.

Мы шли по дорожке парка, весело смеясь и подшучивая друг над другом.

И ни одному разумному существу в целом свете не было так хорошо, как нам, ведь никому из них в эту самую минуту даже в голову не могло прийти, как это здорово — стать покорителями неба!

Августовские деньки баловали Сан-Франциско своим последним летним теплом. Сентябрь неумолимо приближался, а это значит — нужно было прощаться с родными просторами и возвращаться обратно в Академию:

— Фухх, ну и жара, — Маккой бросил сумку с вещами в прихожей и сел поближе к кондиционеру.

— Как отпуск? — я оторвался от планшета и заинтересованно посмотрел в сторону друга.

— Просто супер! Повидался с семьёй и старыми друзьями на Центавре. Да ты и сам всё прекрасно знаешь. Зря ты так быстро уехал, Джоанне ты очень понравился.

— Как же, помню. Одно только "Дядя Джим" чего стоит… — тёплая улыбка озарила моё лицо.

— Я тогда обещал быть у своих через пару недель. Мама сильно по мне соскучилась, да и с родственниками я давно не виделся. Сэм, кстати, недавно прислал письмо с Деневы. Зовёт работать к себе в ксено-биологический институт. Но что там делать командующему офицеру? Тоска зелёная.

— Ха, ты бы точно там долго не продержался. От скуки сбежал бы на ближайшую Звёздную Базу.

— Это точно, — я озорно подмигнул Леонарду.

Вечером, после дружеской вечеринки, я вернулся домой счастливый и в хорошем расположении духа.

Маккой читал книгу и, кажется, не обращал внимания ни на что вокруг.

Внезапно я услышал из коридора какое-то странное урчание, потом звук пропал и повторился снова:

— Ты слышишь это?

— Что именно?

— Там в прихожей что-то урчит и чавкает.

— Да ладно?

Я пошёл на источник звука. Что-то странное творилось с сумкой, которую Маккой привёз с собой из отпуска:

— Боунс, придётся тебе разбираться в этой ситуации самому. Твои вещи странно себя ведут.

— Сейчас, иду, — сердитый Маккой влетел в прихожую и начал энергично расстёгивать сумку. Его вид красноречиво говорил: "Как же ты меня достал! Неужели это не может подождать до завтра?"

— Надеюсь, там прячется не центаврианский "ласковый охотник".

Маккой вопросительно на меня уставился и саркастически заметил:

— Тогда тебе лучше заранее набрать 911.

— Ха-ха. Ну, я даже не знаю…

Маккой с опаской открыл сумку и обнаружил там… большого белого триббла с рыжими подпалинами. Тот спокойно устроился среди вещей и с аппетитным чавканьем догрызал остатки какой-то обуви. Мы с недоумением уставились на эту картину, а затем разразились весёлым смехом:

— А я только перед отъездом купил себе новые ботинки. Даже поносить их толком не успел. Настоящая репли-кожа, — Маккой взъерошил волосы на затылке.

— Не удивительно, что зверёк, проголодавшись, решил полакомиться именно ими.

— Интересно, как он вообще здесь очутился? Хотя… это, наверно, проделки Джоанны. Она весь вечер, пока я укладывал вещи, вертелась неподалёку. Подарок папе. Очень мило. Паршивец, ты сгрыз мою новую обувь.

Маккой сурово посмотрел на триббла, но потом его взгляд потеплел, и он сказал уже более спокойным голосом:

— Раз уж ты здесь — ничего не поделаешь, придётся нам подружиться. Как же мне тебя назвать, парень?

Он задумался на несколько мгновений, а потом его осенила мысль:

— Гиппократ. Я буду звать тебя Гиппократ.

Зверюга икнула и заурчала ещё сильнее:

— По-моему, он объелся, — с видом знатока заключил я.

На следующий день у Маккоя было уже два триббла.

* * *

День, начавшийся так прекрасно, похоже, заканчивался хуже некуда. Вот уже несколько часов они самозабвенно что-то друг другу доказывали. Билась посуда, собирались вещи, сыпались проклятья. В общем, супружеская чета в очередной раз ругалась:

— Работа, работа. У тебя ничего не вертится на языке, кроме этого треклятого слова. Я больше так не могу. Всё, надоело!

— Ну, конечно, зато твой ухажёр обрадуется.

— Да, обрадуется! Он, по крайней мере, уделяет мне внимание, а ты… Ладно, не обо мне подумай, а о дочери. Ей нужен отец, а не приложение к медицинской энциклопедии.

— Что-о-о?

— Что слышал. Я ухожу от тебя.

— Скатертью дорога.

— Да, да, ухожу! Ты не даёшь мне расти в карьерном плане. Мне приходится отказываться от одной перспективной работы за другой, от одного амбициозного проекта за другим.

— Ты всегда была помешана на карьере.

— Как и ты, — парировала Нэнси.

— Я не помешан, нет! Между прочим, я спасаю жизни, и для меня лучшая награда — благодарные глаза моих пациентов.

— Ну и целуйся с ними.

— Нэнси, не уходи, пожалуйста. Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени и попрошу прощения. Хочешь?

— Нет, не стоит. Я тебе не верю, Леонард. И я тебя разлюбила — давно и безвозвратно. Я думала, ребёнок что-то изменит, но, увы, я ошиблась. Прощай, я не хочу больше иметь с тобой ничего общего.

Нэнси схватила сумку со своими вещами в охапку и выбежала за дверь:

— Ты сама так решила, детка.

Леонард вмиг остыл, когда услышал плач ребёнка. Он подошёл к кроватке, взял дочь на руки и прошептал: "Наша мама нас бросила, но ничего, малыш. Мы справимся".

На руках отца ребёнок притих и начал его рассматривать любопытными глазёнками. Эта крохотуля ещё не знала, что отец будет единственным родным существом в её жизни, а мать даже не удосужится навестить их когда-нибудь.

Маккой присел с ребёнком на руках в кресло и, мерно убаюкивая его, стал вспоминать начало этой грустной истории. Что же он сделал не так? Почему? За что?

* * *

Всё, казалось, начиналось так прекрасно: яркий весенний день в Сан-Франциско, обеденный перерыв в парке на свежем воздухе, прекрасное настроение, и вдруг он увидел её. Она грациозно шла по парку. Её светло-русые волосы развевались от лёгкого ветерка. В общем, он не в силах был оторвать от неё глаз:

— Здесь свободно? — девушка остановилась напротив Леонарда, который, казалось, впал в какой-то ступор, и поинтересовалась ещё более настойчиво: — Здесь свободно?

— Но ведь в парке много мест, почему именно это?

— Это моя любимая скамейка. Отсюда открывается чудесный вид на озеро. Так вы не возражаете?

— Ну, садитесь, что с вами поделаешь?

Девушка опустилась рядом с ним на край скамейки и подставила своё лицо яркому, тёплому весеннему солнышку.

Казалось, они не замечали друг друга. Каждый был занят своим делом — девушка нежилась на солнышке, а Леонард был занят каким-то скучным отчётом, так как в другое время у него было предостаточно других забот, кроме оформления бумажек.

Неожиданно девушка пошла в наступление:

— Давайте знакомиться! Меня зовут Нэнси.

— Очень приятно — Леонард.

— А что это вы делаете, Леонард?

— Пожалуй, вас это не сильно заинтересует. Медицинские отчёты довольно скучны.

Нэнси улыбнулась:

— Согласна. Я инженер, и поэтому меня заинтересует скорее новая модель медицинского трикодера, чем ваш отчёт. Вы ведь врач, я права?

— Почти угадали. Моя сфера деятельности связана с медициной, но я скорее учёный-теоретик, так сказать.

— А, значит, вы придумываете какие-то новые способы лечения людей?

— Я учёный-микробиолог, и моя главная задача — изучение штаммов новых вирусов и неизвестных бактерий. Я разрабатываю вакцины, так что да, в какой-то мере я придумываю новые способы лечения.

— Ой, а я думала, что учёные всё время прячутся в своих лабораториях за силовыми полями, и их не так-то просто вытащить на свежий воздух.

— Я не оправдал ожидания? К тому же у меня сейчас нет срочной работы, мои помощники прекрасно справляются и без меня.

— Вам надоели душные офисы медицинского центра? Похвально. Я вот тоже решила сбежать на природу. Скажу вам по большому секрету, меня уже тошнит от компьютерных консолей, репликаторов и трикодеров. Такое ощущение, что они все решили сломаться в один день. Это вселенский заговор машин.

Нэнси подмигнула. Леонард улыбнулся и снова углубился в свой отчёт. Но девушке показалось этого мало, похоже, она собиралась продолжить разговор дальше:

— Леонард, у вас такого никогда не бывало — вот вы первый раз видите человека, знакомитесь с ним, разговариваете, а потом вдруг выясняется, что вы как будто знакомы тысячу лет, и вам так с ним спокойно и хорошо. Ведь не бывало же, да?

— Пожалуй, Нэнси.

— А вот у меня такое было.

— Да? И позвольте спросить, когда?

— Мне кажется, только что, — нежный румянец залил её щёки. — Давайте не будем так формальны, Леонард, может, попробуем перейти на "ты"?

— Я не могу сказать "нет" такой очаровательной девушке, давайте…

Сигнал коммуникатора прозвучал как гром среди ясного неба:

— О, я думаю, Леонард, без тебя там не справятся.

— Нэнси, а вы будете здесь завтра? Мы ведь ещё не закончили нашу беседу.

— Леонард, ты же обещал.

— Прости, я больше не буду.

— Так-то лучше. Значит, завтра в это же время?

— Да, я постараюсь прийти.

— Я буду ждать.

С этими словами Леонард встал со скамейки и решительным шагом направился в сторону пятиэтажного корпуса медицинского центра, а Нэнси осталась сидеть. Она смотрела на воду, по которой прыгали солнечные блики, и мечтательно улыбалась.

* * *

Эта женщина была совершенно не похожа на других, как солнечный зайчик среди тёмных туч. Что ты делаешь, Леонард, ты теряешь голову, это любовь с первого взгляда или всё-таки — нет? Лучше бы это было что-то другое. У неё зелёные глаза…

Мысли роились в голове, сменяя одна другую. Работать совершенно не хотелось. Он бросил стилус на стол. Палочка покатилась и ударилась о компьютерный терминал:

— Хандрим, да? — улыбающееся лицо Вилсона, его коллеги, просунулось в проём двери.

— Нашёл время развлекаться с дверями. Заходи или проваливай.

Роберт Вилсон, невысокий, коренастый человек, с тёмно-русыми волосами и серыми глазами, а также с большим чувством юмора, появился в дверях полностью:

— Я спрашиваю, чего лицо такое отрешённое?

— Мне кажется, я влюбился, Бобби.

— Не называй меня так, ты же знаешь, что мне это не нравится.

— Роберт подойдёт?

— Вполне.

— Так вот, мой дорогой Роберт, мне кажется, я влюбился.

— Ну и кто эта счастливица, в кавычках?

— Почему в кавычках сразу?

— Леонард, ты учёный с большими амбициями и планами, ты во сне спишь и видишь формулы новых лекарств, и вдруг в своём разуме ты нашёл место для женщины? Мир рушится. Да она с тобой и дня не пробудет — сбежит.

— Это почему же?

— Да ты только о работе и говоришь. Кстати, кто она?

— Её зовут Нэнси, и она — инженер.

— И о чём вы с ней будете говорить? О погоде и природе? Тогда ваш разговор иссякнет очень быстро.

— О, ты нас недооцениваешь. К тому же неужели в мире так мало тем для разговора? По-твоему, все люди говорят только о работе и вышеперечисленных вещах?

— Нет, почему же, есть ещё увлечения, хобби. У неё есть хобби?

— Не успел спросить, мне как-то было не до этого. В следующий раз — обязательно.

— Вот! И если у вас есть общее хобби, это даёт хоть небольшую надежду на дальнейшее развитие ваших отношений, ну или секс.

— Стоп, стоп, стоп. Какой ты быстрый, я её знаю всего лишь несколько часов, и вообще, мне надо работать — исчезни.

— Ну, сознайся, она — красива?

— Вполне. Она такая… ух.

— А если "ух…", тогда чего ты стоишь? Беги, покупай цветы или на худой конец — реплицируй, и всё — она твоя. Ты хоть знаешь её номер коммуникатора?

— Нет, я как-то забыл спросить.

— Леонард, ты неисправимый тупица.

— Ещё одно слово — и эта мусорная корзина полетит в твою сторону. Мы договорились встретиться завтра в парке во время обеденного перерыва. Ну что, доволен? А теперь уходи.

— Не спеши с выводами, быть может, это и не любовь.

— Может, нет, а может, и — да. Я не могу ничего делать, думаю только о ней.

— Ну всё, парень, это серьёзно.

— Я о том же, — Маккой вздохнул и стал нервно перебирать в руках планшет. — Где этот стилус, когда он так нужен?

— Вот, возьми.

— Спасибо, и всё-таки, что мне делать?

— Пойдём, выпьем кофе, и я тебе расскажу несколько историй. Я думаю, они тебе помогут.

— Пошли, что с тебя возьмёшь.

* * *

— Кофе сегодня ужасный.

— Они так и не починили репликатор.

— Нэнси говорила, что она инженер. Она, наверное, смогла бы починить его.

— Ну и где она, твоя Нэнси? Может быть, она сейчас вообще на другом конце города.

— Нет. Она работает тут недалеко, но я не спрашивал, где именно. Мы не успели с ней толком поговорить об этом.

— У вас ещё всё впереди, — коммуникатор Вилсона издал недовольную трель. — Ой, мне пора бежать.

— Что стряслось?

— Шеф вызывает, требует отчёт по бимолекулярному сканированию образцов новых культур, а у меня ещё и конь не валялся.

— Беги, беги, а я ещё посижу.

— Ладно. Я тебе потом расскажу, история за мной, обещаю.

— Всё, иди уже.

Леонард ехидно улыбнулся. О да, он знал, как его друг выполняет свои обещания, и когда стоит ждать их исполнения, как говорят в народе — после дождичка в четверг. Тем не менее, несмотря на свою забывчивость, Роберт был интересным собеседником, и с ним можно было вечерком в баре запросто опрокинуть кружку пива, но не более того.

Маккой, медленно попивая кофе, смотрел в окно. По чистому весеннему небу плыли белые облака. Солнце весело играло в молодой листве. До чего же хорошо жить на свете! Внезапно до его плеча дотронулась чья-то рука:

— Леонард…

— Нэнси! Это ты? Как ты здесь очутилась?

— В наш технический отдел поступила заявка на ремонт репликатора.

— Так значит ты техник нашего исследовательского центра?

— Ну, выходит, что так.

— Как я рад. Не против, если я тебя провожу сегодня вечером? В прошлый раз мы так внезапно расстались.

— Нет, не против.

— У меня столько вопросов к тебе.

— У меня тоже.

Они несколько секунд стояли молча, глядя друг другу в глаза. В эти мгновения она увидела в его голубых глазах отражение неба, а он в её — зелёную морскую гладь. Они поняли, что это всё серьёзно, и не просто так, как будто молния протянулась от неба к земле и исчезла без следа:

— Ой, я, кажется, совсем задумалась. Извини, меня ждёт работа.

— Да, да, конечно. Значит, сегодня в пять у входа в центр?

— Да, в пять. И завтра, ты обещал прийти в парк.

— Ну, раз обещал, значит — выполню.

В этот вечер они долго гуляли по набережной при свете майской луны. Аромат цветов кружил голову, с залива дул лёгкий бриз, и пусть они жили в разных концах города, пусть им обоим завтра на работу, пусть, но когда ты влюблён и целой Вселенной мало.

И только в три часа ночи, ужасно уставший, с тяжёлой головой, но лёгким сердцем, Леонард пришёл на свою служебную квартиру, упал на диван и заснул без лишних церемоний — уставший и счастливый, а за окнами уже забрезжил робкий весенний рассвет. Город пробуждался, а вместе с ним пробуждалось и чувство — новое и светлое, а луна скрылась за морем, и птицы пели, не переставая. Ах, весна! Что ты делаешь со всеми нами?

* * *

Время имеет интересное свойство тянуться медленно или лететь со скоростью звука. Ты его не замечаешь, а оно ненавязчиво напоминает о себе, когда его совсем не ждёшь. Вот так и происходит с нашими героями. Прошло два месяца, наступила середина лета. Солнце ласковым теплом согревало Сан-Франциско. Природа радовалась такому долгому, яркому лету. Что может быть лучше такого подарка мироздания?

Леонард сидел в своём кресле и думал. Он думал над новой химической формулой лекарства вот уже который день и ничего не мог найти подходящего. Этот новый вирус не брало ничего: ни радиация, ни температура, ни химические соединения или реактивы и т.д. Эта неведомая зараза скосила на одной из земных колоний, возле клингонской границы, очень много народу, но каким-то образом, как возникнув внезапно, так она сама по себе и сошла на нет. Весь исследовательский центр гудел как растревоженный улей. Перед Леонардом лежала куча планшетов, отчётов и прочей информации. Он читал их вот уже не первый раз и всё никак не мог ухватить истины. Что это могло быть: сезонные изменения микроклимата планеты? Мутация? Естественный антивирус? Иммунитет? От него ждали конкретного и чёткого решения, но решения не было.

Утомлённый работой и невесёлыми мыслями, Леонард подошёл к окну. Природа упивалась солнечными лучами. Он распахнул окно: приятный, тёплый ветер залетел в его кабинет, трепал занавески, играл с бумагами на столе. Из окна открывался чудесный вид на парк, который окружал медицинский центр. Вдалеке была видна небольшая полоска моря. Кабинет находился на четвёртом этаже главного здания комплекса. Маккой несколько минут созерцал эту картину, а потом подошёл к репликатору и сделал себе чёрный кофе, который немного привёл его в чувство и развеял тяжёлые мысли.

Леонард думал: "Странная жизнь. Я бы не сказал, что у меня плохая работа, плохая карьера. Я действительно занимаюсь важным делом — помогаю человечеству бороться с новыми, неизвестными микроорганизмами и болезнями, но всё же чего-то мне не хватает. Не об этом я мечтал после пяти лет медицинского университета и двух лет ординатуры. Я мечтал не о том, чтобы просиживать целыми днями в кабинете с умным видом. Я всегда хотел быть на передовой линии, хотел больше практики. Да, очевидно, Леонард, ты недальновиден, раз так начал думать. Какие перспективы перед тобой открываются! Наверно, я просто устал. Надо взять отпуск".

День клонился к вечеру. Солнечные блики мягко играли на оконных стёклах. Рабочий день уже закончился, а Маккой всё сидел за столом, углубившись в очередной отчёт.

"Климатические условия соответствуют стандартным, то есть пригодны для существования гуманоидных форм жизни. Никаких вспышек электромагнитной активности зафиксировано не было. "Худ" провёл полный спектр исследования с орбиты на наличие аномалий…"

"Нет, всё, надо с этим кончать. Я не могу ничего придумать. Это бессмысленная трата времени".

Внезапно створки входной двери бесшумно раскрылись. На пороге стояла Нэнси. Её красная рубашка и форменные брюки инженерной службы ей очень шли. В эту минуту Леонард подумал, что она бы смотрелась сногсшибательно в любом наряде, но это были всего лишь мимолётные мысли. Она подошла к нему и обняла за плечи. Леонард откинулся в кресле.

— Нэнси, я устал, — просто сказал он.

— Я знаю, — эхом ответила она, и просто поцеловала его в лоб. — Пойдём домой.

— Ты решила переехать ко мне?

— Вещи уже ждут на твоей квартире.

— Почему сегодня, ведь уже прошла неделя с тех пор, как я дал тебе дубликат ключей?

— Тебя что-то не устраивает?

— Нет, почему же. Я очень рад этому событию. Но почему именно сегодня? Ты ведь так долго отказывалась от моего предложения.

— Ты знаешь, я сегодня проснулась утром и поняла, что не могу так дальше жить. Я скучаю по тебе.

— Теперь-то мы уж точно будем проводить больше времени вместе.

— Ты от меня так просто не отделаешься. Ну, что — пошли домой?

— Пошли.

Леонард закрыл окно, выключил свет на столе, и они вышли в объятия летнего вечера. Из-за горизонта выползала луна — большая и оранжевая, как апельсин, и город зажигал первые огни.

* * *

— Вы уверены в своём намерении? — начальница отдела кадров посмотрела на Леонарда испытующим взглядом.

— Вполне, мэм.

— Скажу вам честно, у вас довольно странная просьба. Никто добровольно не уходил с такой прекрасной должности. У вас были такие хорошие перспективы — в будущем повышение до начальника отдела, написание диссертации и защита степени. На новом месте работы вам будет это нелегко сделать.

— Я уже всё обдумал. Я согласен с определёнными неудобствами.

— Дело ваше. Зайдите завтра, я подготовлю документы, необходимые вам для нового назначения. Начальником отделения неотложной помощи при нашем центре я вас не могу сделать в данный момент, но вот должность рядового сотрудника вам обеспечена. Надеюсь, вас это устроит?

— Вполне.

— Тогда всего доброго.

— Спасибо, до завтра.

— До завтра.

Когда Леонард вышел за двери кабинета начальницы, он не слышал её слов, произнесённых скорее для себя, чем для него: "Призвание, видите ли, у него. Х-м-м-м. Посмотрим, как через полгода он прибежит с заявлением, в котором будет призвание к старой должности. Ну-ну. Видели мы таких", — затем она углубилась в изучение своих документов.

* * *

Леонард Маккой чувствовал себя совершенно другим человеком. Он был свободен, как будто гора упала с плеч: "Теперь-то я смогу доказать всему миру, что я не просто так провёл все свои годы обучения. Мне действительно нужна практика, а за диссертацией дело не станет. Будет практика, будет и диссертация".

Вечером они с Нэнси готовились ко сну. Нэнси положила голову на плечо Леонарду, который провёл руками по её волосам:

— Ну, как прошёл день? — спросила она.

— Просто прекрасно. Завтра я получу назначение на новую работу.

— Интересно, и куда же? Неужели начальство наконец-то признало твои заслуги и назначило тебя начальником научного отдела?

— Нет, всё не так, солнышко, всё гораздо лучше. Теперь я буду работать по призванию.

— Интересно…

— Меня назначат врачом в отделение неотложной помощи при нашем научно-медицинском центре.

— Что? Ты, наверное, шутишь. Я не понимаю.

— Я теперь буду помогать людям. Я буду намного ближе к практике, чем был до этого.

— Леонард, одумайся, пока не поздно. На этой работе у тебя не будет абсолютно никаких перспектив. Неслыханно! Скатиться от научного сотрудника, которых единицы, до обычного врача, которых и без тебя хватает.

— Не волнуйся, оклад у меня будет почти такой же, как и раньше. Проживём.

— Я волнуюсь не из-за денег, я волнуюсь из-за твоей репутации. Ты себя не ценишь.

— Что мне до репутации? Главное — я буду делать важное и нужное дело.

— Носиться с медсканером по всему Сан-Франциско — это, по-твоему, важное дело?

— Я буду спасать жизни. как ты не можешь понять этого?

— А до этого что, ты их не спасал?

— Я спасал жизни, но большинство разработок шло "в стол". Было выпущено мало действительно хороших вакцин. Я больше не хочу работать на диссертации для вышестоящего начальства. Не хочу!

— А ты не можешь перед принятием важных решений посоветоваться со мной? Неужели это так трудно?

— Нэнси, послушай, ты устала, вот увидишь, завтра всё тебе представится в другом свете. Всё не так плохо.

— Леонард, помнишь, когда мы с тобой решили, что будем жить вместе, мы договорились, что будем всегда доверять друг другу и принимать важные решения вместе?

— Помню.

— А по-моему — нет. Ты забыл об этом.

— Ну, всё, солнышко, успокойся. Решение уже принято, и я не могу дать ему задний ход.

— На этот раз будь что будет, но впредь не поступай так больше.

— Конечно, о чём речь! Ну давай мириться, иди ко мне.

— Леонард, ты — неисправим.

* * *

Время летит быстро. Прошло полгода. Наши герои всё так же живут вместе: ссорятся, мирятся и всё-таки любят друг друга, несмотря ни на что. Леонард Маккой всё так же работает врачом в отделении неотложной помощи при медицинском центре, Нэнси — там же техником по ремонту. Всё идёт своим чередом.

Ночной звонок коммуникатора был полной неожиданностью. Прежде чем найти его в своей рабочей сумке, Леонард по дороге в темноте свалил несколько стульев и уронил на пол какой-то предмет. Судя по звуку, это была кружка со вчерашним недопитым чаем.

"Вот дурак, — думал он, — не мог сказать компьютеру "включить свет". Не хотел будить Нэнси. О-х-х-х", — когда он наконец-то добрался до источника шума, хронометр на коммуникаторе показывал пять часов утра. — "Кому понадобилось звонить в такую рань? Наверно, что-то серьёзное".

— Да, Леонард Маккой на связи.

— Леонард, это Роберт.

— Вилсон, какой ч… тебя дёрнул звонить в такую рань?

— Ты смотрел новостной канал по головизору сегодня вечером?

— Роберт, я устал как собака вчера, мне было не до новостей.

— Жуткая авария в округе Сан-Франциско на кораблестроительном. Взрыв варп-реактора еле удалось предотвратить, но сильное радиационное заражение на многие километры — нет. Его окраина, по прогнозам, может зацепить и часть города. Десятки убитых и сотни раненых, объявлен всеобщий сбор по округу для ликвидации последствий ЧП. Я лечу туда на шаттле вместе с группой. Ты с нами?

— О чём речь, конечно.

— Тогда через пять минут у твоего дома. Я попрошу пилота заскочить за тобой. Всё, конец связи.

Леонард начал лихорадочно собираться. В сумку полетели все предметы первой необходимости: медсканер и прочее.

Во время сборов в комнату открылась дверь и вошла Нэнси:

— Леонард, что случилось?

— В округе Сан-Франциско случилась крупная авария реактора, объявлена мобилизация для ликвидации последствий.

— И без тебя справятся. Ты что, не мог просто сказать "нет"? У тебя столько дел здесь, в конце концов, зачем это тебе нужно, зачем?

— Солнышко, это моя работа, это мой долг.

— Долг... Слово то какое — "долг". Обо мне ты, конечно, не подумал, ведь у тебя передо мной тоже какой-никакой, а "долг": "долг" взаимопонимания и "долг" взаимного соглашения. Знаешь, мы вроде решили жить вместе, и решать все вопросы вместе. Ты видно опять об этом забыл.

Видя, что её тирада абсолютно не возымела никакого эффекта на Леонарда, Нэнси смягчилась и уже более нейтральным тоном спросила:

— На сколько хоть ты исчезаешь?

— Не знаю. Я тебе потом позвоню и скажу. Всё серьёзно, меня ждёт шаттл. Я побежал.

— Леонард…

— Что, дорогая?

— Ты собираешься спасать мир в пижаме?

— О, Боже…

— Я схожу за твоими вещами. Иногда ты хуже ребёнка.

— Нэнси, не начинай.

* * *

Ему удалось вернуться домой только через несколько дней. Леонард частенько звонил Нэнси, и чем больше он отсутствовал дома, тем меньше ему нравился её уставший голос по коммуникатору. "Устала на работе, — думал он, — конечно, с кем не бывает, но нужно что-то с этим делать. В конце концов, я тоже за тебя беспокоюсь, детка".

Кризис в округе Сан-Франциско миновал. Маккой с чистой совестью мог возвращаться домой, что он и делал в данную минуту.

Створки входной двери бесшумно разъехались перед ним в стороны. В квартире царил полумрак, было только видно как мелькает индикация на панели климат-контроля в помещении. Вместо привычных "25" на ней светилась цифра "30":

"Что-то жарковато. Нэнси сегодня явно замёрзла".

На улице неслышно в предрассветных сумерках падал снег. Город спал, окутанный декабрьской дымкой. На окнах змеилась едва заметная изморозь.

"Ладно, пусть остаётся тридцатник, на улице холод собачий. Сейчас удивлю её. Она утром проснётся, а я рядышком, вот обрадуется неожиданности".

Леонард бросил сумку с вещами в коридоре, там же осталась куртка и зимние ботинки. Его форменная рубашка была почти незаметна в полумраке. Он, стараясь ступать неслышно, пробрался в их общую спальню. Над изголовьем кровати тускло горела лампа. Нэнси спала. Он также бесшумно, стараясь её не разбудить, юркнул под одеяло. Как хорошо оказаться дома, рядом с любимым человеком. Тепло и уютно. Начальство к тому же выделило ему несколько дней отгула. Он приобнял её, погладил по волосам, что струились нежными маленькими колечками по её щеке, и вдруг ему показалось, что что-то не так. Он дотронулся рукой до её лица — оно пылало, на щеках играл румянец. Машинально нащупал пульс на её руке — он был частым.

"Ох, детка, ну почему ты не сказала мне раньше, что с тобой что-то не так? Я бы тотчас прилетел".

Леонард метнулся в коридор за сканером и аптечкой. Хорошо, что он не оставил это всё на работе, как чувствовал прямо!

Сканер выдал показания на экран: повышенная температура, частый пульс — характерные признаки гриппа. Так, а это что ещё такое? Надо торопиться.

Нэнси внезапно проснулась от резкого звука: это Леонард уронил на пол книгу с тумбочки, когда искал нужные лекарства.

— Кто здесь?

— Нэнси, успокойся, это я.

— Леонард, ты уже вернулся?

— Как видишь. Нэнси, почему ты мне не сказала, что больна? Я бы прилетел к тебе немедленно.

— У тебя и так было много дел, я не хотела тебе мешать.

— О чём речь? Ты никогда мне не мешала. Я любил и всегда буду любить тебя, солнышко, а теперь помолчи, я введу тебе лекарство. Ты проснёшься завтра как новенькая. Нэнси, Нэнси, что ты творишь?

Иньектор привычно зашипел. Перед тем как заснуть, Нэнси уткнулась в плечо Леонарду, который не переставал себе ворчать что-то под нос и водить над ней сканером, но потом смягчился:

— Нэнси, похоже, мы скоро будем не одни.

— Почему? — сонным голосом спросила она.

— Солнышко, у нас скоро будет малыш, и я сделаю всё, чтобы вы оба были вне опасности.

— Это показали твои приборы?

— Да.

По лицу Нэнси разлилась мирная, ласковая улыбка, и она заснула с лёгким сердцем. Наконец-то всё будет хорошо.

* * *

Нэнси сидела в кресле, и выражение её лица было печальным. Леонард ходил возле неё по ковру. Ворсинки мягко поглощали его шаги:

— Не переживай так, это не последнее назначение в твоей жизни. Подумаешь,"Энтерпрайз"! В Звёздном флоте ещё много хороших кораблей…

— В Звёздном флоте также много хороших специалистов, и если меня пригласили работать на самый образцовый корабль флота, это что-то значит.

— Да командованию Звёздного Флота нет до тебя дела. Ну, давай, признайся, это Патрик постарался! Патрик Ричардсон, я прав, да? Не надо краснеть, я всё знаю.

— Да, Ричардсон. И что, что ты мне сделаешь?

— Я не сделаю тебе ничего, но подумай, это как-то ненормально — проводить больше времени с каким-то неизвестным Патриком, чем со своим мужем.

— Он ни какой-то там неизвестный "Патрик", он адмирал Звёздного флота. Тебе ли не знать, сколько ты лет работал бок о бок с людьми оттуда?

— Сейчас адмиралов развелось, как собак нерезаных, и я не обязан знать их всех наизусть!

Лицо Нэнси вспыхнуло:

— А что? Что ты обязан знать? Ты же кроме своей долбанной диссертации и клиники ничего вокруг себя не замечаешь. А я — женщина, мне нужно внимание, а не просто два слова за завтраком и четыре за ужином. Я…

Нэнси заплакала.

— Ну, всё, успокойся, на этом Звёздном флоте свет клином не сошёлся. На Земле столько хороших мест, давай уедем с тобой куда-нибудь, куда ты захочешь, а?

— Куда я захочу… ты не понимаешь, я отказалась за этот год уже от нескольких удачных предложений. И всё ради чего? Ради того, чтобы быть рядом с тобой и дочерью. А ты этого не ценишь.

— Я…

— Не перебивай, дай досказать. А Патрик всего лишь мой знакомый, и ты не вправе мне запрещать встречаться с кем-либо только потому, что тебе этого не хочется.

— Ну, всё, тихо, успокойся, слышишь? Ребёнка разбудишь.

Леонард попытался обнять Нэнси, но она оттолкнула его и выскочила в другую комнату. Он уселся в кресло.

"Ну как же, просто друг! Просто друг не будет каждый день ломиться в двери с цветами. Либо он совсем сошёл с ума, либо не понимает тонких намёков. В следующий раз, когда он снова припрётся, я спущу его с лестницы. Она вечно пропадает с ним где-то по несколько часов в день, а я ещё не должен волноваться. Ха".

* * *

"А потом были бессонные ночи, снова ссоры, и снова она где-то пропадала. Я частенько смотрел в окно на луну и думал о ней. Почему? За что? Что я сделал не так? Теперь она ушла на совсем, в душе пустота, но я буду жить ради дочери, иначе — зачем же мне ещё жить?" -

ребёнок заснул, Леонард подошёл к компьютерному терминалу и набрал код. На экране высветилось лицо пожилого мужчины:

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, сынок.

— Папа, как там мама, сестра?

— Всё в порядке. Я вижу — у тебя что-то случилось.

— Это долгая история. Всё так запуталось, пап.

— А где Нэнси?

— Нэнси? А Нэнси больше не будет, папа. Она ушла в Звёздный Флот. Назначение на "Эксцельсиор" в инженерную службу. Мы теперь одни.

— И что ты собираешься делать дальше?

— У вас там не найдётся местечко на Центавре в новых Афинах?

— Конечно, приезжай, мы все будем с радостью ждать тебя и малютку Джоанну.

— Хорошо, папа.

* * *

На следующее утро Леонард забирал свои вещи из рабочего кабинета. Его душу терзали противоречивые чувства. Фотография Нэнси, его и малышки всё также стояла на столе. Он взял её и положил в коробку. Внезапно, его внимание привлёк листок бумаги. Кто его принёс — неизвестно. Леонард взял его в руки и прочёл:

"Повернуть часы назад,

И вернуться нелегко —

И не достучаться, нет дверей.

Остаётся только детский взгляд,

Где-то очень далеко,

Одиноко только на душе моей.

Очертания лица,

И не за горами ночь,

И девчонка, что звала к себе.

В тишине слова отца,

И потерянная дочь,

Всё, что было — для тебя и о тебе!

Там, где ночует солнце,

Там, где короткий день —

Пусть всё ко мне вернётся,

И всегда открыта дверь

По дороге, что вела когда-то к ней…

По дороге, что вела когда-то к ней…

Говорила ты слова,

От которых я не спал,

И не верил я своей судьбе —

Словно на воде, писал,

Но тогда ещё не знал:

Всё, что было, — для тебя и о тебе!"⁽¹⁾

На душе сразу стало как-то легче. Будь что будет, в конце концов, надо жить дальше, что бы ни случилось. Он бережно положил листок в коробку, выключил свет и вышел в новую жизнь, что ждала его за порогом старой.

* * *

Несколько лет работы в госпитале на Центавре принесли его душе долгожданное успокоение. Подрастала дочка. Рядом была семья. Карьера шла в гору, и всё-таки что-то смутно грызло его на дальнем плане души, что-то невысказанное.

Сегодня один знакомый передал Леонарду новость, от которой ему сделалось тревожно: Нэнси пропала с исследовательской группой где-то на дальних рубежах, среди пограничных колоний.

Леонард не спал целую ночь. Он ходил по комнате туда и обратно и всё думал, думал. Одному Богу было известно, о чём он думал, но утром позвонил отцу. Леонард долго молчал, не решаясь сказать ту единственную фразу, которая изменит его жизнь навсегда:

— Отец, я ухожу в Звёздный Флот.

* * *

— Грустная всё-таки история получилась. Тебе не кажется, Луали?

Мы стояли на берегу залива Сан-Франциско и смотрели на силуэт Золотых Ворот, что терялся в далёкой туманной дымке:

— Будут ли её читать?

— Не всем историям быть весёлыми, Леонард. Ты сам выбрал этот путь, я всего лишь рассказала, как всё было.

— Если бы можно было всё вернуть назад, я бы сделал всё по-другому, и, возможно, у этой истории был бы счастливый конец.

— Кто знает, что бы было, будь мы другими? Ты так и не нашёл её?

— Нет, без вести пропала, какая-то временная аномалия. Ничего не смогли сделать.

Мы молча смотрели, как солнце закатывается за море. Внезапно Леонарду в голову пришла какая-то мысль:

— Луали, ты так похожа на неё, может быть…

— Нет, Леонард, это всего лишь совпадение. В мире немало внешне похожих людей.

— Похожих много, но каждый уникален.

— У меня совсем другой характер, я совсем бы по-другому повела себя на её месте.

— А может, начнём всё сначала?

— Я и не знала, что ты такой сентиментальный.

— Ну, мы же хотели счастливый конец у этой истории.

— Давай пройдёмся по набережной, и я тебе его расскажу.

— С удовольствием.

Солнце садилось за горизонт. В летнем мареве кружились над водой чайки. Город остывал потихоньку от назойливой жары. Скоро конец августа, и кто знает — конец это или наоборот — начало чего-то нового. Мы медленно шли по набережной, купаясь в последних лучах заходящего солнца. На востоке зажигались первый звёзды, и город оживал под их ласковым взглядом, готовый к новым надеждам и свершениям.

---

1) Александр Маршал — Где ночует солнце

Вернуться к тексту