Королева (джен)

Отъезд Элиссив должен был держаться в тайне — по официальной версии, она уехала в Озерный замок, поправлять здоровье — поэтому охрана у наследницы была невелика : всего двадцать солдат, сержант и возглавляющий охрану рыцарь Ордена. Этот гвардеец, сэр Ралькон, принадлежал к числу людей, которые уже давно несли охрану во дворце. Для Элиссив он был хотя и не близким, но, по крайней мере, хорошо знакомым человеком и частью ее домашней жизни — она редко разговаривала с ним, но регулярно видела сэра Ралькона, несшего охрану возле кабинета императора, и приветливо улыбалась рыцарю в тех случаях, когда была не слишком занята, чтобы его заметить.

Когда-то Элике, приехавшей в столицу из провинции и привыкшей видеть орденских рыцарей в роли охраны во дворце, потребовалось время, чтобы осознать, что эти молодые люди, которые рядом с Валлариксом выглядели, как его безмолвная охрана, часть дворцовой обстановки и прислуги, на деле являются выходцами из самых знатных фамилий в империи, прошедшими, к тому же, жесткую систему подготовки и отбора в своем Ордене.

От орденского кандидата требовалось быть прекрасным наездником и фехтовальщиком, хорошо знать имперские законы, отличаться наблюдательностью и неутомимостью и владеть несколькими языками кроме аэлинга. Хороший почерк, красноречие и аристократичные манеры относились к числу само собой разумеющихся добродетелей, поскольку членам Ордена, отправленным с каким-то поручением в провинцию, необходимо было представлять авторитет Валларикса и на равных общаться с представителями местной знати. В общем, мало кто, за исключением выпускников Лаконской академии или людей, получивших лучшее домашнее образование, мог бы рассчитывать даже на то, чтобы назваться кандидатом и поступить в Орден на испытательный срок — не говоря уже о том, чтобы, пройдя все испытания, достаточно продвинуться по службе, чтобы заслужить право охранять членов императорской семьи.

Мессер Ралькон, сопровождающий Элиссив, был, бесспорно, человеком хорошо воспитанным. Поэтому, несмотря на ясно написанное на его лице неудовольствие, он продолжал возражать леди Аталии в самых учтивых выражениях.

— Простите, моя леди, но полученные мной приказы не позволяют оставить эскорт наследнице в деревне, — терпеливо, но решительно повторил он уже, должно быть, в третий раз.

Однако его собеседницу это нисколько не смутило.

— Но, друг мой, поймите, что я не могу без всякой подготовки разместить в замке одновременно двадцать человек, — настаивала она мягко, словно уговаривая заупрямившегося ребенка. На лице у маменьки было написано, что ни один, даже самый подготовленный и вымуштрованный военный не сумеет перещеголять в терпении женщину, пробывшую замужем больше двадцати лет. — Моя прислуга не рассчитывала на приезд гостей, так что нам нужно подготовить вашим людям комнаты, а большинство пригодных помещений в замке не использовались уже пару лет. Мы живём очень скромно, и прислуги у нас тоже совсем мало… неожиданный приезд стольких гостей произведёт большой переполох.

— Мои люди неприхотливы, месс Лан-Дарен. Вам не стоит беспокоиться — мы будем благодарны за любое помещение, — ответил рыцарь с некоторым даже облегчением, явно надеясь, что отделается малой кровью. — Отсутствие комнат и постелей ничего не значит. При необходимости, мои люди способны устроиться даже на конюшне, и никто не станет сетовать на недостаток гостеприимства.

Леди Аталия улыбнулась молодому человеку своей самой обворожительной улыбкой.

— Я не сомневаюсь в этом, сэр. Но постарайтесь войти в мое положение. Мы бедные провинциальные дворяне, но при этом мы, все-таки, родственники императора! Мне очень не хотелось бы ударить в грязь лицом. В те годы, когда моя дочь была жива, я не хотела беспокоить ее просьбами и жалобами. Жене императора нужно заботиться о благе всего государства, а не заниматься устройством семейных дел... поэтому я никогда не беспокоила мою бедную дочку описанием домашних дел и наших мелких неурядиц. Но, клянусь вам, мысль о том, что ваши люди увидят, в каких стеснённых условиях живёт родня покойной королевы, и как сильно наш фамильный замок отличается от домов знати из столицы, приводит меня в отчаяние. Вам это, может быть, неважно, но мне стыдно — да, попросту стыдно! — за наши проеденные молью гобелены, запертые комнаты со складом старой мебели и паутину по углам. Вы — мужчина и член Ордена, и вам никогда не понять, какие чувства в моем положении испытывает женщина и мать семейства. Мне невыносима мысль, что обо мне подумают ваши солдаты. Даже если они достаточно хорошо воспитаны, чтобы никому не рассказывать о том, какой прием им оказали в нашем замке, _сами-то_ они все равно будут видеть это все и думать про себя — неужто же родня покойной королевы не могла устроиться получше?.. Согласитесь, что это, в конце концов, бросает тень и на Валларикса — могут подумать, что он не поддерживал родню своей жены, хотя, Альды свидетели, мы просто не хотели утруждать его своими просьбами.

Ралькон слегка поморщился.

— При всем моем к вам уважении, месс Лан-Дарен, я должен следовать полученным приказам. Охрана наследницы должна находиться рядом с ней. Это кажется мне достаточно естественным, чтобы вы не считали мой отказ свидетельством непонимания или признаком грубости.

— Ну разумеется, мессер! Конечно, эскорт моей внучки должен находиться в замке. Это самоочевидно. Все, о чем я вас прошу — оставьте их в деревне у подножия холма на сутки, чтобы я успела подготовить замок к их приезду и достойно выполнила долг хозяйки дома. Я надеюсь, что вы не откажете мне в такой малости. В конце концов, нет никаких причин считать, что в нашем доме моя внучка подвергается какой-нибудь опасности... Возьмите с собой, скажем, четверых солдат. Вас и четырех спутников мы сможем сразу поместить в приличной комнате. До завтра мы успеем привести в порядок остальные помещения, а утром вы поедете в деревню или же пошлёте в нее кого-нибудь из солдат, все остальные ваши люди присоединятся к вам, а я, по крайней мере, буду чувствовать себя спокойно, потому что они встретят подобающий прием.

— Если бы вы предупредили меня накануне, мы могли бы послать в замок кого-нибудь из моих людей, чтобы он известил вашу прислугу и все было сделано заранее, — уже практически сдаваясь, всё-таки заметил рыцарь.

Леди Аталия захлопала глазами.

— Да, в самом деле… Извините меня, сэр. Мне следовало с самого начала поделиться с вами этими заботами. Но, честное слово, мне было так неудобно...

Когда было нужно, маменька прекрасно умела притворяться жеманной дурой — хотя все, кто узнавали её лучше, быстро понимали, что под этой маской легкомыслия и женского кокетства скрывается твердость и такая жизненная хватка, какой мог бы позавидовать любой мужчина.

— Ладно, месс Лан-Дарен, — сказал рыцарь, явно не привыкший иметь дело с женщинами наподобие Аталии и чувствующий себя не в своей тарелке. — Думаю, я могу согласиться с вашим планом. Если вы считаете, что вашим людям хватит вечера и ночи, чтобы привести дела в порядок — что ж, пусть будет так. Я возьму с собой в замок четверых солдат, а завтра утром пошлю в деревню за всеми остальными.

Когда Элиссив выскочила из носилок посреди знакомого пыльного двора, Элике показалось, что это не ее дочь, а она сама возвращается домой. Замок Лан-Даренов выглядел так же мирно и уютно, как во время ее собственного детства.

Светлые серые стены заросли плющом. Угловая башенка, выступающая из темной зелени, казалась маленькой, как голубятня.

— Я хочу в ней жить! — сейчас же загорелась Лисси, запрокинув голову. И обернулась к бабушке, только что выбравшейся из портшеза. — Можно?!

— Да, конечно, если тебе нравится, — тут же откликнулась леди Аталия. — Зимой, конечно, было бы довольно холодно, но, к счастью, сейчас лето...

Лисси издала победный клич, который, несомненно, возмутил бы леди Лэнгдем и любую из ее наставниц во дворце — но у леди Аталии этот дикарский вопль вызвал только смех.

— Не думала, что это тебя так обрадует. Я, вообще-то, думала поселить тебя в комнате, где раньше жили твоя мама вместе с Юлией...

Элиссив на мгновение заколебалась, но преданность маме победила.

— Тогда я лучше буду жить в маминой комнате. Не так уж мне и понравилась эта башня... — сказала она леди Аталии, поглядывая на маленькое окошко в раме из плюща с заметным сожалением.

— Ну, в принципе, тебе вовсе не обязательно выбирать для себя что-то одно. Сегодня разместим тебя в приличной комнате, а потом уберем оттуда пыль и пауков и устроим тебе еще одну постель наверху этой башни. Cможешь ночевать, где хочешь. Э нет, нет! Виснуть на мне не надо, ты помнешь мне платье...

— Но ведь ты все равно сейчас переоденешься, — возразила Элиссив простодушно. Аталия усмехнулась.

— Разумеется, переоденусь. И ты тоже. Мы должны тебя переодеть и причесать. Потом можешь ходить, в чем хочешь, но в первый день в замке нужно выглядеть прилично. Подберём тебе украшения для ужина. В моей шкатулке должно найтись что-то подходящее…

Элиссив даже не попыталась возражать.

За время путешествия теплые отношения между Элиссив и леди Аталией всячески укрепились — главным образом, благодаря усилиям последней. Валларикс хотел, чтобы охрана его дочери не привлекала лишнего внимания, поэтому портшез леди Лан-Дарен редко выезжал на главный тракт. Они двигались по проселочным дорогам, и путешествие заняло почти вдвое больше времени, чем обычная поездка в столицу. Но леди Аталия заботилась о том, чтобы Лисси не заскучала. Она разрешала Лисси прокатиться взад-вперед вместе с Ральконом, усевшись на седло перед ним, а если орденский гвардеец возражал, что он не хочет удаляться от отряда, пуская лошадь в галоп, Аталия всячески убеждала рыцаря, что в таком мирном месте это совершенно безопасно — и в конце концов Ралькон сдавался, позволяя Лисси наслаждаться быстрой скачкой, которую она просто обожала.

Элиссив была в восторге. До сих пор все взрослые вокруг нее, по большей части, проявляли полное единодушие по поводу неукоснительного соблюдения множества правил и запретов — и тот факт, что ее бабушка относится ко всем этим запретам совершенно попустительски, привел Элиссив в восхищение.

Когда Элиссив не спала и не каталась верхом вместе с Ральконом, месс Лан-Дарен неутомимо играла с ней в пинтар, то ли изображая увлечённость и азарт, то ли и в самом деле получая удовольствие от такого бесхитростного времяпровождения. Глядя на то, как хорошо, по видимости, ладят между собой эти двое, Элика стала подозревать, что мама в самом деле получала удовольствие, всячески развлекая внучку. Ведь бывает же такое, что самые строгие родители, которые не слишком баловали собственных детей, потом как будто возмещают все пропущенные удовольствия, возясь со внуками… Даже когда Элиссив видела речушку или озеро и загоралась мыслью искупаться, то Аталия, не возражая, соглашалась на привал, и сама тоже забиралась в воду в вышитой белой рубашке, закрывающей ее до самых щиколоток. А потом Элиссив с важным видом помогала ей, расчесывая гребнем ее мокрые волосы — все ещё исключительно густые и красивые, несмотря на мелькавшую в них седину.

И сейчас месс Лан-Дарен, хотя она и должна была сильно устать после такого путешествия, не поднялась в свои комнаты, чтобы немного отдохнуть, а водила Элиссив по всем комнатам старого замка с такой удивительной неутомимостью, как будто компания семилетней внучки заставила ее саму помолодеть на двадцать лет.

Элиссив, никогда не видевшая маленьких провинциальных замков, восхищалась этим домом так, как будто бы он был игрушечным. Наверное, этот замок, так разительно отличавшийся от дворцов в Адели, захватил бы ее воображение даже в том случае, если бы он не был связан с покойной Эликой, но теперь он вообще представал перед ней каким-то зачарованным, волшебным местом. Следуя за Аталией, Лисси порой смотрела на пустые каменные галереи таким задумчивым, серьезным взглядом, как будто на самом деле видела — или, во всяком случае, воображала с такой яркостью, что это трудно было отличить от реальности — другую девочку, которая когда-то тоже бегала по этим коридорам, мечтала о чем-нибудь в этих оконных нишах, смеялась и играла со своими сестрами.

Чувство, что ее дочь пытается найти здесь ее след, переполняло Элику нежностью. Хотелось коснуться волос дочери, поправить выбившуюся каштановую прядь и шепнуть ей — да, да, все так и было, и я очень рада, что сейчас я смотрю в это прошлое вместе с тобой… Вот этого я точно никогда бы не смогла себе представить в тот момент, когда я жила в этом замке! Но это так прекрасно, что мне хочется надеяться, что ты тоже каким-то образом почувствуешь мою любовь.

И, хотя Лисси ее, разумеется, не слышала, она, должно быть, все же что-то чувствовала, потому что ее лицо в подобные моменты делалось мечтательным и вместе с тем почти торжественно серьезным, от чего она казалась старше, чем обычно. А потом Элиссив, как по волшебству, мгновенно возвращалась в настоящее и с ловкостью горной козы носилась по винтовым лестницам или высовывалась в окна, чтобы посмотреть на открывающийся с холма вид.

В особенный восторг Элиссив привела замаскированная гобеленом маленькая дверь, ведущая на узенькую лестницу — такую тесную, что любой взрослый человек должен был бы идти по ней немного боком.

— Потайной ход!.. — чуть не подпрыгнув от восторга, сказала она. — А куда он ведет?

— Всего лишь в мою комнату. Обычно этой дверью пользовался лорд Лан-Дарен, — с лукавой улыбкой отозвалась ее спутница.

— У моих родителей была общая спальня, — сообщила бабушке Элиссив. Маменька вскинула бровь.

— Да, знаю, Элика писала мне об этом. Твой отец — большой оригинал. Обычно так не делают. Это… не принято.

— А почему не принято? — тут же спросила Лисси.

Аталия на мгновение замялась. Ответ «потому, что большинство супругов, тем более долго состоящих в браке, позволяют себе разные интрижки — лорд пытается соблазнить симпатичную служанку, а его жена заигрывает с заехавшим в замок менестрелем или вообще с оруженосцем собственного мужа, и наличие отдельных спален позволяет соблюсти благопристойность», несомненно, мало подходил для семилетней девочки.

— Ну, потому что люди не всегда могут спать вместе, — выкрутилась Аталия. — Кто-то толкается во сне, а кто-то слишком чутко спит. Кто-то не любит, когда в спальне слишком жарко, а кто-то все время мерзнет. И так далее, и все тому подобное… В конце концов, супругам нужно иметь раздельные спальни на тот случай, если кто-то из них болен. Только бедные крестьяне спят в одной постели, потому что у них в доме просто не хватает комнат, чтобы завести две спальни. Но, конечно, иногда люди просто слишком привязаны друг к другу, как твои родители, — добавила Аталия, заметив выражение протеста на лице Элиссив. — Пойдем, милая… Уверена, что в большом зале уже все готово к ужину.

Мессер Ралькон и его люди пили мало. Собственно, Ралькон ни разу не позволил слуге заново наполнить свой бокал с вином — он просто доливал его водой из стоявшего на столе кувшина, и к концу ужина, должно быть, пил уже чистую воду, безо всякой примеси вина. И, тем не менее, из-за стола гвардеец явно встал с отяжелевшей головой. Он морщился и потирал висок, как человек, застигнутый внезапным головокружением, но все-таки, выйдя из-за стола, еще раз повторил свои инструкции солдатам, прежде чем подняться в свою комнату.

Только закрыв за собой дверь, Ралькон тихонько выругался и потер лицо. На ногах он, впрочем, держался твердо, и наверняка считал, что он просто слишком устал или, может быть, съел что-нибудь несвежее за ужином. Элика, знавшая, что сэр Ралькон мешает планам его матушки, тревожилась за рыцаря и испытывала к нему жалость. Когда молодой гвардеец решительно пересек отведенную ему комнату и взялся за кувшин с водой для умывания, надеясь, видимо, что вода поможет ему прийти в себя, Элика испытывала такое сильное желание вмешаться и остановить его, какое раньше появлялось у нее только по отношению к Элиссив и Валлариксу.

«Не пей, — думала Элика. — Пожалуйста, не надо это пить!»

Но, разумеется, Ралькон, которому и без того уже успели подмешать какую-то дрянь за ужином, не почувствовал в воде сомнительного привкуса — если только он вообще там был — и осушил кувшин, как человек, страдающий от сильной жажды. Ему, наверное, действительно очень хотелось пить, поскольку после этого он вздохнул с явным удовлетворением. Он промокнул губы и короткую бородку лежавшим возле кувшина полотенцем. Движения у Ралькона к этому моменту уже сделались неловкими и беспорядочными — но он этого, скорее всего, уже не заметил. Рыцарь попытался снять колет, но не сумел и, отказавшись от этой затеи, ничком повалился на кровать.

Выглядел он сейчас, как сильно перепивший человек, хотя Элика знала, что причина вовсе не в вине.

Спал он, как мертвый или как отпетый пьяница. В себя Ралькона привел женский крик. В спальне было темно, единственный неверный свет пробивался через открытые ставни — снаружи было чуть-чуть светлее, насколько вообще может быть светло летней ночью при свете луны и звезд. Камины в замке не топили по случаю теплой погоды, так что рыцарю было бы неоткуда взять огня, чтобы зажечь свечу, если бы даже она у него была.

Крики раздались снова — сверху башни невозможно было различить отдельные слова, но трудно было усомниться в том, что кричащая женщина зовет на помощь. Ралькон вслепую нащупал брошенную возле кровати перевязь с мечом и застегнул ее — привычка оказалась сильнее помутненного сознания. Окликая своих солдат, которых должны были поселить этажом ниже, Ралькон выбрался на темную лестницу. Держась рукой за стену, можно было, действительно, спуститься вниз даже вслепую, но именно надежда на стену как ориентир и подвела Ралькона. Из деревянных ступеней лестницы, по которым он поднялся несколько часов назад, только первые две были на месте, а все остальные кто-то предусмотрительно снял с креплений. Спеша на доносившиеся снизу крики, гвардеец наступил в пустоту и, закричав от изумления и ужаса, сорвался в пустой башенный пролет.

Когда Ралькон пришел в себя, было уже светло, и он лежал на массивной кровати в большой светлой комнате — совсем не той, где его поместили накануне. Должно быть, ему было больно, как только может быть больно человеку, пришедшему в себя после подобного падения, но все-таки Ралькон сдержался и не застонал — должно быть, потому, что в этой комнате, кроме него, была леди Аталия. И сэр Ралькон, судя по его взгляду, уже начал понимать, какую роль она сыграла в случившейся с ним истории.

— Я очень рада, что вы, наконец, пришли в себя, — сказала маменька. — Я ведь, кажется, говорила вам, что этот замок недостаточно благоустроен. Как вам в голову пришло выходить ночью без свечи?

— Что вы со мной сделали?.. — просипел гвардеец.

— Я? — удивилась Аталия. — Я ничего с вами не делала. А вот вы, кажется, выпили больше, чем следовало, и упали с лестницы.

— Вы меня отравили!..

Месс Лан-Дарен состроила оскорблённое лицо.

— Я сделаю вид, что не слышала этого. Вы, очевидно, ещё не пришли в себя после падения и бредите.

— Где мои люди?

— С ними все в порядке. Чего, кажется, нельзя сказать о вас. Судя по словам лекаря, вы получили несколько серьезных переломов — хотя, впрочем, ничего опасного для жизни.

— Я хочу видеть моего сержанта, — заявил Ралькон. — Если вы утверждаете, что я упал случайно — тогда вы немедленно пошлете в деревню за ним и за его людьми.

Но Аталия только покачала головой.

— Вам сейчас не об этом нужно думать, — с мягкой укоризной сказала она. — Этот ужасный эпизод произвел на меня самое тягостное впечатление. Мне не хотелось бы, чтобы с кем-нибудь из ваших людей тоже случилось какая-то неприятность. Так что, думаю, им лучше пока что остаться там, где они есть.

Ралькон пару секунд молча смотрел на месс Лан-Дарен.

— Что вы задумали? — с усилием произнес он. — В Ордене будут ждать моего сообщения о том, что принцесса благополучно добралась до вашего поместья. Вы же понимаете, что, не получив моего письма, лорд Ирем немедленно примет меры?

Аталия кивнула.

— Именно поэтому, когда вы немного придёте в себя и позавтракаете, вам следует написать лорду Ирему о том, что Элиссив прибыла в замок, и с ней все благополучно — тем более, что это чистая правда. Думаю, что вам не стоит беспокоить своих командиров сообщением о неприятном инциденте, из-за которого вы временно прикованы к постели.

Рыцарь окинул взглядом богатую обстановку своей новой комнаты, высокий потолок — и дверь, надежно запертую за спиной Аталии. Ралькон, конечно, понимал, что, несмотря на окружавшие его удобства, эта комната — настоящая тюрьма.

— Думаете, у вас получится?..

— Что именно?

— Заставить меня написать подобное письмо. Не сомневаюсь, ваши люди вам верны. Но одно дело — когда вам приказывают разобрать старую лестницу, а другое — когда нужно пытать или убить кого-нибудь из Ордена.

— Никто не собирается вас ни пытать, ни убивать, — отмахнулась леди Аталия. — Я полагаю, мы с вами согласны в том, что главное — это благополучие наследницы. Вы отвечаете за ее безопасность, так что в ваших интересах делать то, что будет на пользу Элиссив.

На этот раз ее слова явно достигли цели — молодой гвардеец стиснул зубы так, что скулы побелели.

— Вы намекаете, что, если я вам откажу, принцессе будет угрожать опасность? Этого уже достаточно для обвинения в измене.

Но Аталия лишь повела плечом.

— Я говорила, что вы не в себе, мессер, — сказала она почти с сожалением. — Что и немудрено — сперва напиться, потом приложиться головой, как вы — тут в самом деле можно начать говорить и думать невесть что. Измена, это надо же! Элиссив — моя внучка. Что, по-вашему, ей может угрожать, пока она со мной? Зачем мне причинять наследнице какой-то вред?.. Однако, если вы решите упираться и откажетесь написать в Орден, мы с Элиссив можем предпринять новое путешествие, а вы окажетесь в положении человека, который должен был охранять принцессу, а сам потерял её из виду — что, конечно, не понравится вашим начальникам. В результате неприятности будут сразу у всех — у вас, у меня и у ваших солдат... и кому будет лучше, сэр Ралькон? Однако, если вы будете следовать моим советам, то, клянусь, все только выиграют — и Элиссив, и вы сами, и наш император. Мы с Элиссив останемся в замке, вы будете знать, что с ней все хорошо, а если Валларикс и Орден не узнают каких-то деталей — это абсолютно никому не повредит. Подумайте, Ралькон. Пытать я вас не буду, но, если вы решите, что ваши инструкции важнее, чем благополучие наследницы и здравый смысл, мы с Элиссив немедленно уедем, а вы потом будете вынуждены объяснять своим начальникам, что вы не знаете, где сейчас дочь Валларикса и что с ней происходит.

Судя по лицу Ралькона, рыцарь напряженно размышлял.

— Я должен увидеть принцессу и поговорить с ней, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — потребовал он в конце концов. Аталия явно рассчитывала услышать такую просьбу, и ответила без малейшей заминки :

— Увидеть — пожалуйста. Поговорить — не выйдет. Она сейчас во дворе. Я позову своих людей, они поднесут вас к окну. Только не вздумайте кричать — Элиссив вас все равно не услышит, а вот вам после ушиба головы опасно перенапрягаться.

Несколько сильных мужчин из числа то ли слуг, то ли домашней стражи, действительно, вошли в комнату сразу же, стоило ей позвать — как будто чтобы лишний раз продемонстрировать Ралькону, что его тщательно охраняют — и достаточно бережно подняли раненного рыцаря с кровати, чтобы поднести его к окну. Сквозь тусклые, старомодные стеклышки в решетчатом ставне было отчетливо видно нижний двор и Лисси, игравшую с гончими Лан-Даренов. Окно располагалось высоко — с такого расстояния, пожалуй, можно было бы попробовать выдать за Элиссив какую-нибудь похожую девочку с такими же кудрявыми каштановыми волосами, но вот воспроизвести ее манеру двигаться, из-за которой дочь Валларикса сразу же выделялась среди всех своих ровесниц, было бы значительно труднее. Судя по тому, что лицо рыцаря слегка расслабилось при виде девочки, он опознал Элиссив и ничуть не сомневался в том, что это именно она.

Это его настолько успокоило, что он даже перестал сохранять свой прежний непоколебимый вид и разрешил себе глухо застонать от боли, когда слуги месс Лан-Дарен слишком резко опустили его на кровать.

И, тем не менее, он еще не готов был сдаться.

— А кто поручится, что, получив от меня письмо для ордена, вы не похитите наследницу и не скроетесь вместе с ней? — резонно спросил он.

— Никто, — согласилась леди Аталия. — Но, согласитесь, если бы даже я действительно намеревалась получить от вас письмо, а сразу после этого уехать, мне пришлось бы приказать убить сначала вас, а потом всех ваших солдат — иначе кто-то из вас известит орден сразу после моего отъезда. И тогда бессмысленно было бы вымогать у вас подобное письмо — оно ничем бы мне не помогло.

— Если, конечно, вы не собираетесь нас всех убить, — с кривой полуулыбкой заметил Ралькон. Аталия поморщилась.

— Не стану говорить вам, что я не такое чудовище, чтобы хладнокровно велеть прикончить два десятка верных императору солдат, не сделавших мне ничего дурного — в своем теперешнем состоянии вы вряд ли мне поверите. Но вы, по крайней мере, должны согласиться с тем, что подобное дело нельзя провернуть, не наделав при этом много шума — и тогда опять-таки выходит, что мне незачем было бы затевать эту возню с письмом. Если вы немного об этом поразмыслите, то согласитесь, что единственный смысл письма, которое вы должны написать — это обеспечить нам всем спокойствие. И это составляет мою основную цель.

На этот раз гвардеец не нашелся, что на это возразить. Действительно, уничтожить такой отряд без шума невозможно. Да и слуги Лан-Даренов — просто преданные своим лордам люди, а не какие-нибудь отпетые головорезы, привыкшие без малейших колебаний убивать, кого прикажут. Если бы на них или на их господ напали — одно дело, а вот так, без всякого повода… нет, это, безусловно, было маловероятным.

Аталия поняла, что победила, и отойдя к маленькому столику у окна, принесла раненому грифельную доску, писчую бумагу и чернильницу.

— Давайте, я закреплю лист. Будет почти так же удобно, как и на столе, — проворковала она, словно любящая тетушка, ухаживающая за раненым племянником. — Пальцы у вас, к счастью, не сломаны. Берите перо и пишите…