Особенный (джен)

Закат окрасил город в малиновый, алый и горчичный. За плотной зелёной изгородью осталась вечерняя суета, гудки машин и резкий запах бензина. В старом парке среди желтеющей листвы бормотал ветер. Светофор расположился на скамейке, бросив на колени торбу, и уплетал рыбу и чипсы*, вытирая руки о джинсы. Прихлёбывал тёмный Гиннесс из тяжёлой стеклянной бутылки и наслаждался тёплым сентябрьским вечером.

— Славно здесь, правда? — обратился он к полосатому рыжему коту, который примостился на другом краю лавки. — Домой идти неохота, — пробормотал, бросив коту кусочек трески в кляре.

Пушистый собеседник с урчанием принялся за угощение, лишь изредка шевелил ушами в ответ на реплики Светофора.

— Тебе хорошо, ты свободный. Я иногда думаю, может, и лучше без дома? Ни к чему не привязан.

Кот ничего не ответил, покончив с рыбой, принялся умывать мордочку бело-рыжей лапой.

Светофор поглядел на него с грустной улыбкой, скомкал промасленную бумагу и выкинул в урну. Достал пачку из куртки.

— Никому ничего не должен, сам по себе… — протянул он задумчиво, сунув в зубы сигарету и щёлкнув зажигалкой.

Кот боднул его головой, муркул, видно, поблагодарил за угощение, и Светофор провёл ладонью по рыжей спинке. Уличный бродяга долго не нежничал, спрыгнул на землю и, задрав хвост, побежал по своим делам.

Светофор поглядел сквозь тёмное стекло на расплавленный солнечный диск и допил остатки пива, докурил и посидел ещё немного, любуясь закатом. Домой ещё рановато. Можно заскочить в переход, посмотреть есть ли там кто. К тому же завтра выходной и торопиться никуда не надо. Закинув торбу на плечо, он быстрым шагом двинулся в сторону Вестминстерского дворца.

На работу помог отец устроиться, папка у него, что надо — это правда. Хоть образования у Светофора никакого, за исключением одиннадцати классов школы, кое в чём он всё же смыслил. Детали и механизмы привлекали с детства. С отцом они частенько ковырялись в гараже со старым Фордом. И работа в автомастерской оказалась по плечу. Ребята тоже попались нормальные, бухали, правда, как черти, но кто не без греха?

Труднее всего оказалось вставать в одно и то же время, толкаться в автобусе поутру, ложиться пораньше вечером, и быть привязанным к одному и тому же графику, к одному и тому же месту. Иногда он чувствовал себя цепным псом, ограниченным периметром знакомого до каждой песчинки двора. Круг за кругом, день за днём — ничего не менялось, только закаты переходили рассветы. Такая она взрослая жизнь?

С Элли они худо-бедно сосуществовали уже три месяца. Именно, что сосуществовали. Ругались редко, чаще просто смотрели мимо друг друга. Светофор устал играть роль шута при маленькой капризной принцессе. Иногда проводили вместе вечера и ночи, но чаще просто жили в параллельных реальностях, где-то по разные стороны зеркала. «Алиса» вернулась в свою прежнюю жизнь, в которой её оберегают родители, принимают решения за неё, обеспечивают всеми благами. А он остался там — в Зазеркалье, кривом и изломанном, и очень, очень далеком от её уютного маленького мирка.

— Мне не нравятся твои друзья, — дула губы Эллисон за вечерним чаем. — Не хочу, чтобы они постоянно здесь тусовались. Родители эту квартиру сняли для нас, а не для твоих собутыльников.

Светофор молчал. Нельзя же расстраивать беременную. Ладно, что ж, больше он никого не звал.

— Твоя музыка слишком громкая и неприятная, слушай в наушниках, — восклицала она утром, когда он собирался на работу, сунув диск с Sex Pistols в музыкальный центр. Если уж на то пошло, Элли торчала в спальне и давно уже не спала, а музыка играла на кухне и вовсе не так уж громко.

Светофор кивнул:

— Ладно, — и вырубил музыкальный центр. В тишине готовиться к этому новому дню стало и вовсе грустно.

— Мы могли бы сходить куда-то вечером, — предложил он в другой раз. Знал, что ей скучно, ведь учёба давно закончилась, а по вечерам она торчала дома перед теликом.

Элли скривилась, листая очередной журнал.

— В паб? Или к твоим дружкам? Нет уж, спасибо, я как-нибудь обойдусь.

Светофор проглотил и это, просто ушёл один. В чём он опять провинился?

К Элли часто приезжала мать, помогала с готовкой, уборкой и всем прочим. Его предки не встревали, и на самом-то деле было немного обидно. С другой стороны, так всё же легче, когда никто не стоит над душой. Мамка звала в гости, но Элли, побывав у них однажды, больше не приезжала. И с тех пор он навещал их один.

Пожалуй, он мог ещё многое простить Элли, если бы не свадьба брата. Бродяга со Сказкой, конечно, звали их вместе. Они пригласили друзей, родителей и самых близких родственников. После короткой официальной части отправились в летний домик, чтобы повеселиться с друзьями.

Элли не поехала. Когда узнала, где будут праздновать, скорчила такую брезгливую физиономию, что он пожалел уже, что пригласил.

— Я не хочу участвовать в этом балагане. Это твои родственники — не мои, — обыденным холодным тоном произнесла она.

— Ну и чёрт с тобой, — ответил Светофор, напялил куртку и шатался по улицам до рассвета. Зеркало между ними подёрнулось толстой коркой льда.

Свадьбу отпраздновали в августе, а потом Бродяга со Сказкой отправились в свадебное путешествие. Светофор думал уже плюнуть на всё и перебраться в летний домик, но всё же держался из последних сил. Ребёнок у них всё-таки будет, и оставлять Элли одну было бы не по-человечески, не по-мужски, как бы сказал отец.

До рождения ребёнка оставалось всего пару месяцев, но до сих пор не верилось, что всё это произойдёт на самом деле. Как будто кино какое-то, за которым наблюдаешь по телику, но никак не участвуешь.

После очередной дурацкой ссоры снова терзало чувство вины. Светофор ведь не дурак и понимал, что Элли сейчас паршиво во всех смыслах. И он пытался сделать для неё хоть что-то, даже цветы, сорванные в парке, приволок и торт, но её это, похоже, совсем не обрадовало. Он просто устал пытаться и оставил всё как есть.

Сегодня после работы не поехал домой, купил еду в закусочной на углу и отправился в парк, а после к тому самому переходу, где проводил свои счастливые дни. По дороге встретился Феникс — забавный рыжий парнишка, который выделялся в их черно-серой компании своим ярким нарядом. Оранжевый — его любимый цвет. Недавно он появился, смешной, открытый и добрый.

Светофор всегда привечал детишек, вот и с ним быстро нашёл общий язык. Не беда, что Феникс младше почти на пять лет. Детишки — они лучше взрослых, не научились ещё толком врать и притворяться, не стали замороченными и злыми, замотанными повседневной рутиной. Они ещё замечают маленькие чудеса и волшебство, что творится совсем рядом и вокруг нас.

Феникс бодро шагал рядом, поглядывая на него снизу вверх, в оранжевой куртке и апельсиновых джинсах он напоминал солнечный луч, отколовшейся от заката, да так и позабытый на сумрачных улицах.

— Как дела, малой? — Светофор улыбнулся, растрепал его рыжий хаер и приобнял за плечи.

Феникс скорчил забавную гримасу и закатил глаза.

— Да не очень. С матушкой опять погрызлись из-за школы. Она сегодня в ночную, не узнает, что я «по подворотням шляюсь со всякими утырками». Ну, она так считает, — пояснил он, поджав губы.

Светофор рассмеялся.

— Может, это и недалеко от истины…

Феникс виновато засопел, притормозив.

— Да ладно, я не в обиде. Она, наверно, тебе добра желает, — поспешил успокоить Светофор.

— Ага, или хочет, чтобы всё было по её правилам и друзей у меня совсем не осталось, — протянул Феникс грустно.

Светофор пожал плечами.

— Не думай об этом сейчас, когда всё хорошо. Надо уметь радоваться моментам, а то иначе всю жизнь проведёшь в печали. Хочешь, пивом угощу?

Феникс кивнул и, похоже, задумался над его словами. Светофор остановился у маленького магазинчика: приобрёл пару бутылок и сырные шарики. До перехода в тот вечер они так и не добрались, устроились на пустой детской площадке. Забурились в тесную башню пластикового замка, долго болтали, смеялись и слушали музыку в плеере. Давно уже не было так легко и весело.

Ночь пролетела быстро. Мазнула тёмным крылом, рассыпав пригоршню звёзд, вспыхнувших крохотными искрами среди рваных облаков, и тут же истлела, подобно догоревшей свече. Закончилось пиво, иссяк разговор, а предрассветный холодок дёргал пальцы и плечи. Пришлось сделать крюк, чтобы немного согреться, а после завернуть в круглосуточную забегаловку и взять горячий чай.

Когда пошли первые поезда, Светофор проводил Феникса до метро. Сам же раздумывал, куда отправиться. Ехать в Фулхэм, в эту холодную маленькую однушку, где его никто не ждёт, не хотелось. Сегодня воскресенье, и Элли наверняка утащится с подружками бродить по торговому центру. Или матушка её объявится и вновь начнёт читать морали. Нет уж, такого «счастья» и даром не надо. К предкам, что ли податься? Давно их не навещал.

Пока Светофор размышлял, телефон затрезвонил. Болтался где-то на дне торбы, а он, оказывается, и не слышал звонка. Только сейчас, отойдя в сторону от толпы, заметил, что музыка играет. Половина седьмого утра, кому он мог понадобиться в такую рань?

Пока он копался, пытаясь найти телефон среди вороха шмотья, «памятного блокнота», в котором расписались и оставили пожелания друзья, и пары книжек, взятых в мамкиной библиотеке и давно просроченных, вызов оборвался.

Обнаружив пять пропущенных от брата, Светофор помотал головой. Вчера ночью он звонил и сегодня. Тревожное предчувствие царапнуло изнутри. Сунув в зубы сигарету, Светофор набрал номер.

Бродяга ответил сразу, выдохнул сдавленно:

— Приезжай, — не стал даже возникать, что он трубку не брал.

— Куда?

— В летний дом. Срочно, — отозвался брат хрипловатым глухим голосом.

— А что… — узнать, что случилось, что за спешка, Светофор не успел. То ли брат трубку бросил, то ли телефон у него разрядился. Как бы там ни было, перезванивать Светофор не стал. Что-то пугающее чудилось в этих рубленных фразах, что-то, после чего уже невозможно будет «отмотать назад» и сделать вид, что всё в порядке.

Элли он всё-таки позвонил и, прослушав её недовольный сонный бубнёж, сообщил, что сегодня не придёт. Кажется, в голосе её проскользнуло облегчение.

В полупустом пригородном поезде Светофор обнял торбу с жёлтой надписью «Punks not Dead» и изображением скелета с красным ирокезом — эмблемой The Exploited. Прислонился головой к окну и мрачно глядел на проносящиеся за стеклом коричнево-серые высотки. Сказалась бессонная пьяная ночь, и под мерный стук колёс он провалился в тяжёлый и нервный сон.

Светофор шагал по пустынным заводским окраинам совершенно один. Ни звука, ни шороха — гнетущая тишина, лишь тёмные тени ступали следом, мелькали неясными силуэтами в зеркалах луж. Свинцовое небо разрезала белая вспышка, и грянул гром. Застучал бронебойными каплями дождь, смывая городскую пыль. Светофор остановился, огляделся, укрыться негде — сплошной бетонный забор по обе стороны и тёмные одноэтажные домишки далеко впереди. А позади ничего — лишь узкая тропинка, увязшая в густом смоге.

Он ускорил шаг, приблизился к домам и понял, что все они пусты — заброшенные. За спиной вновь клубились тени, и Светофор резко обернулся, надеясь поймать одну из них, прогнать прочь. На асфальте, в серебристом осколке лужи, осталось лишь чёрное перо. Небо вмиг прояснилось. Сквозь сон прорвался механический голос, объявляющий станции.

Светофор встрепенулся, подтянул сползающую с колен торбу и мотнул головой, разгоняя обрывки тумана. Почти приехал, на следующей выходить. А на улице и правда шёл дождь. Барабанил по стеклу холодными каплями, раздувал пузыри в лужах. Значит, скоро пройдёт, такая примета.

Светофор торчал на станции, глядя в грязное окно, минут двадцать, дождь поутих, а после и вовсе сошёл на нет. Серое небо клочьями грязной ваты повисло над землёй, а солнце так и не вышло.

* * *

Бродяга колол дрова во дворе. В старом отцовском свитере и стоптанных башмаках, угрюмый, сосредоточенный и тихий. Светофор обогнул сарайчик, сложенный из разномастных досок, и встал перед братом. Тот лихо вонзил топор в чурбак и поднял глаза.

— Привет.

— Привет.

Они помолчали. Светофор не решился спросить. Бродяга вздохнул и, вынув из кармана пачку, закурил, прислонившись к щелястой стенке сарая. В сизом дыму и тумане промозглого утра терялись очертания его лица.

— Ворон умер. Вчера. Я тебе звонил, но… — брат облизнул потрескавшиеся губы и, низко опустив лохматую голову, сплюнул на землю.

Светофор глядел под ноги, на носки мраморно-зелёных «Мартинсов». Вспомнилось то чёрное перо из сна — вороново перо.

— Нет, это не правда, — он мотнул головой. Просто дурацкий сон.

Бродяга сжал его плечо.

— Он разбился на мотоцикле вчера ночью. Мне его мать звонила… Я бы хотел, чтобы это было неправдой. Больше всего на свете хотел бы!

— Бродяга, он не мог… Он же… Нет, как теперь без него? — пробормотал Светофор потрясённо, не веря, не позволяя себе верить, что это случилось на самом деле. Ворон — хороший человек, один из лучших! Разве он мог умереть? И следом скользнула глупая, безжалостная мысль: ему теперь всегда будет двадцать четыре, они повзрослеют, а он уже не станет старше. Никогда.

Бродяга затоптал окурок, вздохнул и крепко прижал к себе.

— Мне жаль, так жаль! Но мы не можем ничего исправить.

Светофор молчал, неловко переминаясь на месте. Теперь он даже выше брата, чуть-чуть, но отца, наверное, уже не перерастёт.

— Мне тоже жаль, Джимми, — глухо пробормотал он в плечо брата, в потрёпанный зелёный свитер, пахнущий костром, табаком и его этим дурацким сладким одеколоном.

— Пойдём в дом?

Светофор кивнул и разжал руки. Бродяга отступил и оглядел его, будто видел впервые.

— Ты не спал совсем?

— Немного, в поезде.

Бродяга покачал головой. Они подошли к дверям, и брат пропустил его вперёд.

— Сказка завтрак приготовила, поешь, — сказал он. — Медведь приедет вечером. И… похороны послезавтра. Мать Ворона всех позвала.

Светофор покивал, остановившись. Дождался, пока брат скроется в кухне, и прошёл в ванную. От недосыпа и похмелья, накатившего душной волной, закружилась голова, а в горле застыл противный тугой комок. Пришлось постоять немного, прислонившись лбом к прохладному кафелю. Отпустило.

Светофор умылся холодной водой и сел на бортик ванны. Бродяга и Ворон ещё в школе подружились. Ворон учился на класс младше. После, уже в тусовке, появился Медведь, и стало их трое — неразлучная команда. А теперь вот… двое.

Светофор провёл по лицу ладонью, тошнота прошла, но в висках монотонно стучало, и головная боль постепенно нарастала. Он поднялся и толкнул дверь, прошёл на кухню и молча опустился на своё место.

Сказка разливала горячий чай, положила в тарелку пышные блинчики и полила их абрикосовым джемом. С грустной полуулыбкой она то и дело касалась Бродяги, то за руку тронет, то за плечо, то непослушную чёлку поправит. Брат замер, как изваяние, глядя в сторону. И Светофор тоже не знал, что сказать. Словами уже ничего не изменишь. Ничем не изменишь.

— Поешь. Болтался где-то всю ночь, наверняка голодный, — Сказка заботливо подвинула к нему тарелку и мимоходом стиснула запястье. — Соболезную, Светофор, он был хорошим парнем, добрым и отличным другом.

— Да… — вздохнул Светофор.

Сказка, маленькая и юркая, со спутанными разноцветными кудряшками и большими зелёными глазами замерла в центре тесной кухни. Вытирая тонкие пальцы (на безымянном правой руки перстень с кошачьей мордой) клетчатым полотенцем, добавила шёпотом:

— Мать сказала, что он… что он умер сразу, не мучился.

Светофор вновь кивнул, отводя глаза.

— Спасибо за то, что заботишься о брате, обо всех нас.

Сказка растерянно улыбнулась, а он поднялся и на краткий миг прижал её к себе. После ушёл наверх, не оглядываясь. Чай так и не допил, блинчики пахли потрясающе, но в горло теперь и кусок не лез.

Повалившись на матрац, Светофор долго пялился в потолок. В голове было пусто, казалось сам воздух сгустился и обрел плотность свинца, придавив к полу. Где-то под матрацем хранилась заначка на чёрный день — прозрачный пакет с «веселящей травкой». А уж сегодняшний день оказался чернее некуда.

Вскоре густой белый дым заполонил чердак, а все печальные мысли растеклись-разбежались и разлетелись в стороны, будто вспугнутые птицы. Губы сами собой сложились в глупую ухмылку. Так-то проще и легче — не думать о том, что случилось. Забыть хотя бы на время о тревожной, расколотой тёмными трещинами реальности.

* * *

К вечеру Светофор спустился вниз. После сна стало чуть полегче, в голове хотя бы прояснилось. Но печаль не ушла: давила на плечи, душила, будто тесный колючий свитер.

Медведь с Бродягой сидели у камина, распивали какое-то пойло, положив друг другу ладони на плечи. Сказка что-то мастерила у окна, должно быть, очередной пёстрый браслет. Она заметила, что он замер в проходе, и поманила рукой.

Светофор нехотя приблизился, кивнул обернувшимся Бродяге и Медведю.

— Держи-ка, давно уже сделала, но всё не могла тебя поймать, — улыбнулась Сказка, вытащив из кармана вязаной оранжево-белой жилетки сплетённый из ниток браслет. Синий с зелёным и жёлтым.

Светофор смущённо кивнул.

— Спасибо.

— Можешь загадать желание, и оно сбудется, когда браслет порвётся. Только носи, не снимая, — добавила она, завязав фенечку на его запястье.

— Какое желание?

— Не знаю, это тебе решать. Не слишком глобальное, что-то, что может сбыться, — пояснила она печально.

Да, конечно, Ворона оно не вернёт, да и не сделает его снова здоровым. Светофор всё понял, опустил вмиг повлажневшие глаза и сипло пробормотал:

— Пусть просто принесёт мне удачу. Это пойдёт?

Сказка коротко погладила его по плечу.

— В самый раз.

Светофор умылся, привёл себя в порядок и разогрел рыбные стейки с овощами. Без аппетита поковырялся в тарелке. Выпил с Бродягой и Медведем полстакана сладкого портвейна и вышел на крыльцо, закурил. Тошно было и грустно. Хотелось побыть одному, побродить по ночным улицам, чтобы ветер высушил слёзы и унёс все скорбные мысли. Утерев лицо тыльной стороной ладони, он тихо поднялся к себе и собрал вещи.

Сказка присоединилась к Бродяге и Медведю. Втроём они теперь сидели у камина, а он просто не мог, вот и всё.

* * *

Утро, вечер, день и ночь — всё слилось в одну смазанную полосу. Светофор, хоть и дал зарок, но всё же не сдержался. Накуриться, закинуться колёсами и «поглядеть мультики» — забыть о том, что произошло в реальном мире. Он болтался по городу трое суток, обдолбанный и потерявший связь с реальностью. Питался, чем попало, ночевал на чердаках и в парках, а в день похорон заявился к родителям бухой и грязный. Потом-то, конечно, стало стыдно, но в тот момент он ничего не соображал.

Бродяга звонил, наверное, раз двадцать, Медведь и Сказка тоже, но поднять трубку совести не хватило. Вечером, кое-как проспавшись и приведя себя в человеческий вид, Светофор всё же отправился в летний домик. Отец сам привёз на машине, хоть и поругались они крепко. Мамка-то понятно, как обычно стыдила, кошмарила. А отец, распахнув дверцу, сказал:

— Мне жаль, что умер ваш друг. Но ты нас с матерью тоже пожалей. Жизнь одна, а ты её тратишь, будто у тебя есть запасная.

Светофор угрюмо молчал, опустив глаза.

— Прости, папа.

Отец хмуро кивнул.

— Прости-то прости, но… Ричард, подумай, над тем, что ты делаешь со своей жизнью. У тебя девушка есть, ребёнок скоро появится. Ты не один — есть люди, которые от тебя зависят.

Светофор кивал, опустив голову. Отец сидел в машине, а он стоял перед распахнутой дверью и чувствовал себя нашкодившим ребёнком, маленьким, глупым, потерянным.

— Подумай… — сказал напоследок отец, и Светофор ещё долго глядел вслед отъезжающей машине.

* * *

Бродяга торчал в дверях, скрестив на груди руки.

— Явился…

— Ну, — сердито проворчал Светофор.

— Какого хрена! Ты даже на похороны не пришёл! Мелкий Феникс и тот приехал, хотя Ворона-то толком не знал. Я разве о многом просил?

Светофор отступил, покачав головой.

— Сказка и Медведь с тобой были, — обронил он угрюмо.

Бродяга сцепил зубы, и лицо его побелело.

— Ты мой брат, я хотел, чтобы ты был рядом! Ворон… хотел бы этого.

— Да тебе-то откуда знать?! Он уже ничего не мог хотеть! — вспыхнул Светофор. — Я… я не смог, хотел остаться один. Что непонятного?! — тошно было тащиться на кладбище, даже, если бы он был в состоянии. Нет там Ворона, если он где-то и есть, то точно не в сырой земле. Там лишь тело. А душа? Как узнать? Ничего этого Светофор не сказал, но между ним и Бродягой буквально летали искры, того и гляди, разразится гроза.

Сказка появилась за спиной брата и протиснулась между ними, взяла обоих за руки.

— Тише, ребята. В такой день разве можно? — примирительным тоном произнесла она.

Кажется, им обоим стало стыдно, и они отвернулись в стороны.

— Пойдёмте в дом, проводим Ворона по-нашему, как полагается.

И они оба повиновались, понурив головы, словно расшалившиеся дети, которых приструнила мать. Должно быть, забавно глядеть со стороны, как хрупкая девушка, обоим им до плеча, управляется с двумя упрямыми баранами.

Во двор вытащили стол, поставили закуски и выпивку. Призрак развёл костёр, а Бродяга, наполнив пластиковые стаканы, обошёл всех. Большой вышел круг.

Светофор разыскал Орка и сел рядом с ним на расстеленный на траве плед. Тот неловко ему улыбнулся и ободряюще стиснул ладонь.

— Мне кажется, как будто это не по-настоящему, — пробормотал шёпотом.

— Мне тоже, — эхом отозвался Светофор.

Языки пламени бросали оранжевые отблески на лица ребят. Печальные, хмурые, растерянные. Все пришли почтить память Ворона. Проводить его, как принято в тусовке.

Кто и когда придумал «прощание», неизвестно. Может, это случилось в горькие 70-е или ещё раньше, когда рок-идолы уходили один за другим, когда фэны следовали за ними. Теперь-то, конечно, времена иные, спокойнее, чище. Но всё же бывает, что кто-то уходит раньше отмеренного срока. И тогда собирается вся тусовка, разжигают прощальный костёр и поют его любимые песни.

Ворона знали все: кто-то ближе, кто-то едва-едва, но всё же его любили. Много было воспоминаний, тёплых слов и песен.

Светофор глотал горький джин, зажёвывая сахарным лимоном, и слушал. В горле засел всё тот же плотный комок. Говорить красиво он не умел, да и не знал, что.

Прислонившись к плечу Орка, Светофор слушал песни, и картинки сами собой поплыли перед внутренним взором. Вот Ворон учил его, сломанного мальчишку, играть на гармошке. Вот катал его, тринадцатилетнего, на своём байке. А вот прошлое Рождество — они с Вороном наряжают колючую высокую ель.

— Кто споёт для Ворона? — спросил Медведь.

Тоже дань традиции. Любимая песня, та которой будут провожать, записанная на браслете или амулете. У Ворона такая была «Дым над водой»**.

Бродяга поднялся и перехватил гитару у кого-то из девчонок. А Светофора будто кто-то толкнул в бок. Не Ведьма, которая сидела в паре десятков дюймов, обняв колени и глядя вдаль, не Орк, который отвернувшись, передавал бутылку Троллю. Кто-то незримый… Или просто почудилось.

Светофор поднялся и обошёл круг. Остановился за плечом брата и нашарил в карманах куртки гармошку. Бродяга глянул искоса и кивнул. Сейчас не время для обид. И вот они оказались втроём.

Бродяга с Медведем затянули песню, брат негромко перебирал струны, а Светофор подыгрывал на гармошке. Душевно получилось, что надо. Низкий бас Медведя оттенял чуть хрипловатый баритон Бродяги. Гармошка звучала с надрывом, дотягивала там, где гитара не могла.

Вот так, и на краткий миг показалось, что не втроём они стоят, а вчетвером, будто Ворон пришёл спеть свою песню в последний раз. Но стоило оборвать мелодию, как наваждение исчезло. Растаяло волшебство — ушло вместе с последними звёздами. Небо на востоке начало светлеть. Прощай, Ворон…

* * *

Светофор проснулся к обеду на чердаке, пришлось потесниться, народу набралось изрядно. Он уступил матрац девчонкам, а сам устроился на полу, на одеяле.

Они с заспанным Орком глотнули чая с остатками вчерашнего поминального ужина, а после он потихоньку собрался.

— Скажешь Бродяге, что у меня ещё дело есть? Не могу остаться.

Орк кивнул.

— Без проблем. Так ты ещё вернёшься?

Светофор пожал плечами.

— Понятия не имею. Увидимся, ладно?

Они пожали руки, и Орк улыбнулся, коротко обнял.

— Держись.

— Да, спасибо.

Орк проводил, закрыл за ним дверь, и Светофор отправился на станцию. Ехать пришлось долго, и всё это время в голове роились беспокойные мысли. Казалось, что всех он подвёл. Мать, отца, брата и Ворона тоже. А ещё была Элли, о которой он совсем позабыл. Будто картинка из паззла рассыпалась в руках, и он никак не мог собрать все детали вместе.

Отец звонил, сказал, что уладил с работой: дадут отгул на неделю. Светофор скованно поблагодарил. Это уж точно последнее, о чём он сейчас мог думать. Элли… надо сделать что-то хорошее для неё, чтобы она поняла, что ему не плевать. Хотя, сам-то он не знал, как это на самом деле. Не любил её, но жалел порой. А больше, кажется, ничего между ними и не было, кроме физической близости. Хорошенькая, милая и бесчувственная, как фарфоровая кукла. Вот и всё. Но у них ведь будет ребёнок, надо постараться хотя бы ради него.

Светофор и правда пытался всё исправить, но реальность вместе с чувством долга, виной и неудачами ускользала и вновь разбивалась на части. Кажется, он ни с чем не справляется.

Очутившись на нужной станции, Светофор долго озирался по сторонам. Район незнакомый, хорошо хоть адрес вчера узнал у Сказки. Дом нашёл быстро, спросил у местных. Немного волнуясь, вдавил кнопку звонка и затянулся, докурить не успел — дверь распахнулась. Светофор обронил сигарету и втоптал в бело-коричневую плитку. На пороге стояла рослая девочка лет четырнадцати в простом сером платье.

— Привет. Ты Шарлотта?

— Да. А ты кто? Ты друг Тедди? — на её остром личике проскользнул едва заметный интерес, но тут же она снова осунулась. Бледная, под тёмно-карими глазами круги. Видно, что плакала недавно. А они похожи с Вороном, что-то есть в лице и такие же пышные кудри, как и у брата.

Светофор с трудом вспомнил, что Ворона так и звали Тедди — Теодор. Точно!

— Да, я друг… Ворона.

Шарлотта кивнула и посторонилась.

— Я ненадолго, просто хотел кое-что передать, — оказавшись в тёмной прихожей, сказал Светофор. Сунул в её узкую ладонь потрёпанный конверт и коснулся дверной ручки. — Здесь немного, но… в общем, вам с матерью пригодится. Соболезную, — слово это далось нелегко, будто острый гранёный кубик застрял в горле.

Шарлотта вздохнула, взглянула по-взрослому серьёзно, а после взяла его за руку холодными пальцами.

— Мама ушла по делам. А мне… грустно одной и страшно немного. Может, чаю попьём? — с неловкой улыбкой предложила она.

Оставлять её вот так было неудобно, пришлось согласиться. И вышло всё неплохо: чай пили с черничными кексами, смотрели фотки и говорили о Вороне. Хорошая у него сестрёнка оказалась. Теперь они с матерью вдвоём остались. Отец Ворона, кажется, ушёл давным-давно. А у Шарлотты был другой, но и тот испарился, ещё до того, как она в школу пошла. Об этом она поведала без утайки.

Посидели с полчаса, а потом и мать пришла. Светофор поспешил распрощаться, выразив скомканные соболезнования. С детьми всегда как-то проще, чем со взрослыми.

Оставшись без гроша в кармане, он ничуть не жалел. Семье Ворона деньги нужнее. А на душе и правда стало чуточку легче, светлее, и даже этот противный комок в горле растаял. Хоть что-то он сумел сделать правильно.

Примечания:

*"Рыба и чипсы" — традиционное британское блюдо, состоящее из жаренной во фритюре рыбы и картошки фри. Продаётся в закусочных и кафе.

**Deep Purple "Smoke on The Water".