Особенный (джен)

Рик коснулся розоватого рубца, около дюйма длиной, над правой бровью и по привычке отдёрнул руку. Сейчас уже не болит, только зудит слегка, и след, наверно, останется. Он горько усмехнулся, тронув пальцами нижнюю губу. Когда бинты сняли, долго разглядывал своё отражение. Теперь он похож на любимого героя из мультика, ах, нет, если бы… Это всё мамины утешения. У тёмного брата Муфасы всего лишь был шрам, который совсем его не портил. Рику повезло намного, намного меньше.

Из больницы выписали вчера. Сначала даже не верилось, что после четырёх месяцев он вернётся домой. После всех этих капельниц и уколов, реабилитационного центра, боли, страха и слёз, нет, мир уже не станет прежним. Никогда.

Родители ушли на работу, Джимми — в школу. В квартире поселилась тоскливая тишина, лишь часы мерно отсчитывали минуты. Рик болтался из угла в угол, не зная, чем заняться. В больнице мечтал о свободе, о том, чтобы оказаться в своей комнате (их общей с братом, точнее), знакомой и привычной. Сейчас же сидел на кровати, на нижней — той, которую виновато уступил брат, и раз за разом оглядывал родные стены. Бежевые обои, высокий шкаф и книжные полки. Рисунки брата в маленьких деревянных рамках. Целый батальон солдатиков, несущий караул на подоконнике, и недостроенный рыцарский замок из светло-серых кирпичиков «Лего», торчащий в углу, у окна. На Рождество подарили, а собрать не успел. Так и стоит здесь с зимы. Осколки крепостных стен, будто эхо игрушечной битвы.

Рик вздохнул и поднялся с кровати, одёрнул рубашку — широкую и длинную — досталась по наследству от брата, и пробежал пальцами по зубцам круглой башни, будто по клавишам пианино. Теперь и строить неохота. Ничего неохота.

Навалившись грудью на подоконник, он выглянул во двор. Может, прогуляться? Возле качелей болтались какие-то мелкие девчонки. Знакомые или нет? С четвёртого этажа не разглядеть.

На улице мама всё время держала за руку, как будто он был малышом, и выходить одному запретила, сказала дождаться брата. Но разве запреты когда-то останавливали? Мама добрая — ругаться не станет, вот только будет смотреть так печально… опять.

Рик рассеянно перебирал пуговицы на рубашке в бело-зелёную клетку, поглядывая во двор. Может, кто-то знакомый появится? Нет, все в школе, наверное. Затем побрёл в коридор. Страшно было взглянуть в зеркало, но всё же, придётся ведь.

В дверце стенного шкафа отражался тощий девятилетний пацанёнок. Осклабился криво и тронул длинными пальцами узкий подбородок. Русые волосы отросли, Рик прижал ко лбу спутанные прядки, чтобы прикрыть шрам. В глазах — золотисто-карих — застыло пугливое недоумение. «Это я разве?» Мама говорила: «У тебя солнечная улыбка, тёплая».

Да-а… Теперь выходила лишь неуклюжая ухмылка. Правая половина лица плохо слушалась, навечно застыла в печальной гримасе, будто у грустного клоуна, уголки губ сползли вниз. Правая рука тоже с трудом повиновалась после перелома, словно чужая, а не своя. В школе раньше ругали из-за почерка, а теперь и вовсе буквы получались кое-как — корявые и оборванные. Мама сказала, это пройдёт, нужно только заниматься упорно. Рик пытался, но получалось плохо. Всё, что раньше удавалось легко, теперь требовало больших усилий.

Разбегались буквы в строчках, а цифры, с которыми прежде ладил, превращались в какие-то диковинные формулы. Смысл прочитанного ускользал, словно непокорный бумажный змей, вырванный из рук ветром, а от чтения голова начинала болеть. Возвращаться в школу не хотелось вовсе. Его там, наверное, все позабыли.

Опустившись на залитый солнечным светом паркет, Рик приложил ладонь к зеркалу, и «двойник» повторил его жест. «Такой я теперь, уродец? И тупой вдобавок», — с грустью подумал он.

Часы вновь считали минуты круг за кругом, а Рик сидел, скрестив ноги в домашних широких штанах, и барабанил кулаками по полу. За всё это время впервые остался один, и горькие воспоминания нахлынули, утянули на тёмное дно.

* * *

После Рождества они с братом отправились в летний домик, который родители купили пару лет назад, но до сих пор толком не могли обустроить. Чуть больше часа на пригородном поезде, и вот они на месте — топают по узкой тропинке через лес.

Как только пришли, Рик осмотрел дом снаружи. Мамин сад засыпало снегом, а на веранде окна застыли, подёрнулись причудливой росписью мороза, словно какими-то диковинными тайными письменами.

Вскоре брат позвал в дом: нужно было подготовиться к приходу гостей. Рик помогал охотно, сгорал от нетерпения, предвкушая праздник. У Джимми много друзей, а он как-то сам по себе, может, от того, что всё время таскается за братом?

В этот раз народу набралось изрядно. В гостиной гремела музыка, а на маленькую кухню вперлись аж целых семь человек: нарезали хлеб, колбасу и сыр, и разные фрукты. Рик протолкался между ними и забрался на подоконник. Стянул с подноса кусочек копчёного сыра и прислонился спиной к стеклу. Студёный ветерок долбился в окна, но в доме было тепло. Варилось что-то, кипело и жарилось. По случаю Нового Года предстоял настоящий пир.

Джимми, как хозяин вечеринки, окружённый вниманием девчонок, перебирал струны на гитаре в гостиной. Рик наблюдал некоторое время, пока не надоело, а потом отправился путешествовать по домику и разглядывать гостей. Было на что посмотреть. У девчонки, что нарезала фрукты, в рыжих мелких кудряшках звенели колокольчики — серебряные серёжки — пять в правом ухе, шесть в левом. Под пышной причёской их было и не разглядеть. На бледных руках разноцветные браслеты из ниток, а на тонких пальцах тяжёлые кольца. Сказка сказала — это обереги. Рик ещё не все имена запомнил, но её знал.

Тролль — толстый и добродушный, с фиолетовым «гребнем» и выбритыми висками — разливал напитки в пластиковые стаканы. Он склонился над столом, и два тяжелых амулета с рунными знаками звякнули друг о друга, а рисованный шут на футболке поморщился. Рик мигом соскочил с подоконника и проскользнул у него под рукой.

— А мне? — задрал голову и требовательно уставился на Тролля, дёрнул того за подол.

— Это не для детишек, — пробасил Тролль, растрепав широкой ладонью его волосы. Под пухлой нижней губой блеснул шарик пирсинга. — Хочешь сока тебе налью? — дружелюбно предложил он.

— Я хотел, как все, — сверкнул хитроватой ухмылкой Рик.

— Ага, как же, Бродяга мне потом башку оторвёт, — пробурчал Тролль и сунул ему в руки стаканчик с апельсиновым соком.

Рик нахмурился, сделал обиженный вид. Бродяга — это Джимми. У всех здесь другие имена. Ему тоже хотелось, но в голову ничего не приходило. Пока даже не определился кто же он — панк или гот, или, может, металлист? Песни ему нравились, но некоторые звучали непонятно. Лучше всех те, которые Ворон поёт, но они ужасно грустные.

Рик глотнул тёплого сока и оставил стаканчик на краю стола, вернулся в гостиную и уселся на пол. Приткнулся плечом к старшему брату и одарил его улыбкой. Джимми подмигнул в ответ.

Ворон устроился в центре круга, тихо перебирая струны, и все разговоры смолкли. Бархатно-мягким, чуть хрипловатым тембром он затянул знакомые и любимые песни. А после одну новую, может, даже свою. Рик постеснялся спросить, но слова надолго застряли в памяти.

Игрушки заброшены на полку, уроки позабыты

Над книгой застыл мальчишка, глаза прикрыты.

Какие тайны в потёртом переплёте скрыты?

Ворчание бури, сияние стали, и звон монет, в бою добытых.

Планеты, звёзды, леса и горы — калейдоскопом.

И кавалерия в атаку мчит галопом.

Любовь и дружба, война и горе,

Солёно-горькое, зелёно-синее — море.

Печаль и радость по строчкам скачут.

Картонные герои не плачут, не плачут.

Это всё, что запомнилось. Долго потом представлялись «картонные герои» — они походили на персонажей из «детского театра». Когда он учился в первом классе, у них была такая игра дома, а потом куда-то потерялась. Героев было не так много и декораций тоже, но Джимми нарисовал новые, даже лучше прежних. Они целыми вечерами разыгрывали пьесы. Джимми совсем настоящий художник — он умеет рисовать всё, что угодно, но лучше всего у него выходят животные.

Брат коснулся его плеча, и Рик встряхнулся.

— Спишь, что ли?

— Нет, просто думал о всяком.

— О чём таком «всяком»? — в орехово-карих глазах Джимми мелькнула добродушная усмешка, он растрепал ему волосы. Сам-то ходил специально лохматым. Мама сначала ворчала на него, а потом смирилась.

Рик улыбнулся.

— Про наш театр. Ты помнишь?

Джимми нахмурился — забыл, что ли?

— Ах, да, точно. Жаль, что он потерялся.

Рик хотел расспросить ещё, может, Джимми вспомнит, куда театр делся. Но брат оставил его и отошёл к окну. Они о чём-то там шептались со Сказкой. Она ему улыбалась, а Джимми млел от восторга, глядя на неё. Ну ещё бы, и дураку понятно, что они друг другу нравятся! Рик не стал встревать в беседу, отвернулся смущённо. Как это так бывает, чтобы два человека одновременно нравились друг другу, он ещё не выяснил.

Уютно потрескивали поленья в камине, а за окном свистал ветер. Ёлка, маленькая, пахучая, наряженная в яркие шары и звонкие бусы, празднично мигала гирляндой в углу. Настоящее волшебство! Первый день нового года — лучший день нового года.

Рик жевал конфеты, а из ярких фантиков они с Троллем сделали смешных человечков и повесили на ёлку.

Призрак и Тень затеяли игру в фанты. Рику нравилось дурачиться и кривляться. И пусть он самый младший в компании, но чужим себя вовсе не чувствовал, скорее даже наоборот. Друзья Джимми и его друзья, и даже, если не так, можно хотя бы это вообразить.

Когда родился Рик, Джимми было шесть лет, и Рику многое досталось по наследству от старшего брата. Одежда, игрушки и вот, друзья теперь тоже общие. Но разве это плохо?

Музыкальный центр гремел на всю катушку — старшие веселились и пили. Домов в округе мало, вряд ли кто-то придёт ругаться.

Рик поднялся и потянулся, зевнул и потёр глаза. Спать уже хотелось, но здесь никто ложиться пока не собирался. Джимми куда-то ушёл, да и Сказку он тоже не видел. Игра закончилась, песни тоже и стало немного скучно.

Картонные герои всё не выходили из головы. Куда же мог подеваться театр? Рик огляделся, как будто бы мог найти его здесь, и взгляд зацепился за круглую лестницу, ведущую на чердак. Мама иногда отвозила сюда разные вещи и старые игрушки тоже. А что, если и театр здесь? Это будет настоящее новогоднее чудо!

Тролль, Медведь и Фея устроились на полу, перебирали диски и писали какие-то стихи или пожелания в потрёпанный чёрный блокнот с наклейками Iron Maiden и AC/DC на обложке. Рик проскользнул мимо, обошёл Тень, Призрака и Демона с Ведьмой, которые хохотали над какой-то шуткой и пили шампанское из пластиковых стаканов, закусывая виноградом и сыром. Вот уже и лестница.

Немного засомневавшись, Рик положил ладонь на перила. Папа запретил подниматься на чердак. Сказал, что лестницу давно пора чинить, а наверху всё прогнило, надо перестилать пол. Рик поставил ногу на первую ступень, покачался на доске. Вроде всё в порядке. Может, взрослого лестница и не выдержит, но он ведь совсем лёгкий. Туда и обратно. Коробка с театром точно наверху, теперь он был в этом уверен.

Ступеньки слегка поскрипывали, но поднялся он без приключений. Толкнул люк и очутился в густой темноте, и сразу же расчихался от пыли. Звёзды тускло светили в маленькое круглое оконце под потолком. Без фонарика здесь ничего не разобрать.

Рик ужасно огорчился, поджал губы и переступил на шатких досках. Что же делать? Не уходить ведь с пустыми руками. Он зажмурился на пару мгновений, чтобы глаза привыкли к темноте.

Среди всякого барахла: высокого торшера с пыльным тканевым абажуром, старого пледа и детского трёхколёсного велика всё-таки отыскал картонную коробку с игрушками. Брякнулся на колени, на грязный пол, и доски застонали. Неважно. Лошадка с облезлой плюшевой шкурой и «линючим» синтетическим хвостом была отложена в сторону, следом — тяжёлый железный грузовик без колёс. Под ним-то и обнаруживалась заветная коробка.

«Так и знал!» — Рик едва не подпрыгнул от восторга, но всё же сдержался. Театр! О, вот оно — его новогоднее чудо.

Назад он возвращался, сияя счастливой улыбкой и прижимая к груди находку. Она оказалась тяжелее, чем помнилась, а после темного чердака, свет резанул глаза. Коробка загораживала обзор, Рик споткнулся, не удержал равновесие и навалился на перила…

Страха не было, лишь краткий миг свободного падения, когда опора под ногами растаяла. Кажется, он так и сжимал коробку в руках. А дальше совсем ничего.

Когда Рик открыл глаза, мир вокруг окрасился в голубой цвет, разбавленный белым. Бледные гиацинтовые стены и белая простыня. Солнечный луч, разлившийся по нежно-голубому линолеуму, будто свежий мазок кисти на полотне. Писк приборов и люди в белых халатах.

Боль пришла не сразу. Вроде это был уже другой день и палата другая. Мамино посеревшее печальное лицо и заплаканные серо-голубые глаза. Папино — усталое и бледное с тревожными складками у рта. Цвета казались слишком яркими, а голоса — громкими. В череде смутных дней мелькало и лицо брата — виноватое и испуганное.

Когда Рик понемногу пришёл в себя, первым делом спросил о театре. Почему-то это казалось важным. Мама удивилась, осторожно коснулась его щеки.

— Всё хорошо, милый. Папа его завтра привезёт, если хочешь.

Рик растерянно моргнул.

— Я хочу мороженое. Можно?

Мама вновь склонилась над ним. Чёлка тёмным крылом закрыла широкий лоб, в этот раз улыбка тронула не только губы, но и глаза.

— Конечно, Рикки, если врач разрешит.

— А Джимми придёт со мной поиграть?

— После школы, сынок, — пообещала мама, успокаивающе погладив по груди.

— Но ведь каникулы? — удивился Рик. Новый Год только прошёл.

— Они уже закончились, — пояснила мама с печальной нотой.

Вот как, оказывается, в больнице он торчал дольше, чем думал! В этом состоянии полусна-полуяви Рик понял, что все его желания теперь сбываются — всё, о чём только попросит. В разумных пределах, конечно. Жаль, что нельзя обратить время вспять, тогда бы он на чердак не потащился. Но, что сделано, нельзя отменить.

* * *

Рик очнулся от воспоминаний, когда в замке заворочался ключ, всхлипнул и отвернулся к стене. Брат вернулся из школы.

— Эй, ты чего? Что случилось, Рик? — Джимми бросил рюкзак на пол и подхватив его под локти, помог подняться.

— Я урод? — Рик запрокинул голову и уставился на брата несчастным взглядом.

Джимми опустился перед ним на колени и стиснул за бока. Теперь их глаза оказались на одном уровне, и в отражении его зрачков Рик увидел себя. «Покорёженный мальчик».

— Ну что ты, Рикки, нет, конечно, — жалобным тоном заверил Джимми.

— Ты так говоришь, потому что ты мой брат, — вздохнул Рик.

Джимми коснулся его лица — той, «покорёженной части». Прикусил губу, верно, подбирая слова, но Рик опустил голову. Слова ничего не исправят, утешения ничего не изменят. Если бы только можно было вернуться в тот «самый лучший день», но… это невозможно.

— Всё наладится, Рик. Пойдём, погуляем? Ты слишком долго сидел взаперти.

Джимми поднялся, и Рик тут же отступил, наблюдал издалека, как он разувается, моет руки и разогревает обед. Крутилась в голове какая-то мысль, что-то важное, но никак не удавалось сообразить. После операции, после больницы он вообще медленно соображал и много тормозил.

Джимми всё время опускал глаза, и улыбка его стала печальной. Мама обращалась с ним, будто он детсадовский малыш, а папа держался преувеличенно бодро и оптимистично. Чересчур оптимистично. Они все считают себя виноватыми — вот, в чём дело.

Они пообедали вместе, хоть Рик и не чувствовал особого аппетита, после брат помыл посуду. Он же ушёл в комнату, раздумывая над своей догадкой. Забрался на подоконник и долго глядел в окно. Услышав шаги брата, представил, как тот замер в дверном проёме, опустив глаза в пол.

— Ты не виноват, — сказал Рик своему отражению в стекле. Нет, конечно, он обращался к брату. — И мама с папой тоже. Я сам не послушал, не надо было мне туда лезть.

Брат подошёл и стиснул его плечи.

— Это был несчастный случай, Рик.

Рик покорно кивнул своему отражению.

— Да, так и есть.

— Пойдём гулять? — чуть помолчав, спросил Джимми. — На тусовку поедем. Все ребята про тебя спрашивали, — с воодушевлением сообщил он. Видно, что ему не терпится повидаться с друзьями.

Рик рассмеялся, а потом заплакал, да так горько, что брат его насилу успокоил.

— Я теперь, как Франкенштейн! Не хочу, чтобы на меня пялились! Больше никогда на улицу не пойду!

— Рик, послушай, тебя никто не обидит, ты же со мной будешь. Но если не хочешь, можем никуда не идти. Я останусь, поиграем во что-нибудь… — торопливо и как-то растерянно предложил Джимми, прижал его к себе и погладил по спине. Когда он отстранился, Рик прерывисто вздохнул вытер лицо рукавом. Голова разболелась, и он лёг на кровать, изучал тоскливым взглядом дно верхней койки.

— Ты правда останешься? — сипловато спросил он.

— Да, я же сказал. Хочешь я тебе почитаю? — предложил Джимми, опустившись рядом, и Рик согласился. Всё равно, что брат будет читать, главное, что он рядом. Рику так не хотелось оставаться одному, но выйти из дома сегодня он точно был не готов. Когда-нибудь, наверное, придётся, но только не сейчас.

Джимми взял с полки «Кентервильское привидение». Он читал с выражением старательно, но негромко, тихо шелестели страницы. Рик закрыл глаза, пригрезилось, что он вновь очутился в том холодном январском дне. За окном свистел ветер, мигали гирлянды на ёлке, а в камине танцевало пламя. В этот раз коробка с театром так и осталась на чердаке. Жаль, что это всего лишь сон.

«Смейтесь надо мной,

Если это вам поможет…»

Король и Шут «Гимн шута».

На перемене его обступили, будто циркового уродца. Расспрашивали о том, что случилось, о больнице. Рик только мотал головой, пытаясь изобразить улыбку. Вспоминать не хотелось и, уж тем более, делиться этим с одноклассниками.

Когда прозвенел звонок, Рик вздохнул с облегчением. Надвинув на глаза капюшон тёмно-коричневой толстовки (да-да, ему разрешили, мама приходила в школу и говорила с директором), он уселся на заднюю парту. Старался быть незаметным, но с такой-то рожей разве получится?

Девчонки вроде глядели сочувственно, пацаны — с любопытством. Рисованный шут на толстовке был его единственным союзником и молчаливым талисманом. Первый день прошёл сумбурно, а до конца года оставалось ещё две с лишним месяца.

Братья близнецы Чак и Лиам, с которыми они вроде подружились в прошлом году, теперь обходили его стороной. Рик однажды не выдержал и задал вопрос напрямую:

— Я чем-то вас обидел?

В школьном коридоре было шумно и гулко. Чак, прислонившись спиной к подоконнику, отвёл глаза. Лиам нервно провёл рукой по рыжей макушке.

— Нет, мы просто… Пф, так много уроков задают под конец года, времени совсем нет, — в его зелёных глазах проскользнула тень недовольства. Лиам терпеть не мог оправдываться. Это Рик уже выучил.

— Вы и на перемене от меня прячетесь, — он хотел услышать правду, а не жалкие отговорки. Время до звонка ещё оставалось, Рик буквально припёр их к стенке и буравил тяжёлым взглядом.

Чак дёрнул брата за рукав белой рубашки.

— Слушай, мы ещё хотели доделать домашку по математике.

Лиам нервно поморщился и опять взъерошил короткие волосы. Близнецы были повыше него и покрепче, наверное, могли бы вдвоём его отметелить, но решительности им досталось куда меньше. Рик заслонил дорогу, а эти двое мялись у подоконника.

— Мы торопимся, — вновь подал голос Чак — тот, что пониже и лицо у него более вытянутое, чем у брата.

Лиам вздохнул и переглянулся с братом.

— Мы не хотим, чтобы над нами все смеялись. Ты сам разве не понимаешь? — он в конце концов оттеснил Рика плечом.

— Извини, — виновато пробормотал Чак, проскользнув мимо.

Рик отступил.

— Да пошли вы! Ну и катитесь! Не хочу я водиться с трусами!

Близнецы и правда метнулись в сторону, будто он был каким-то заразным.

Рик стиснул зубы и затолкал кулаки в карманы толстовки. Слёзы подступили к глазам, и он крепко зажмурился. Так и стоял до конца перемены, прижавшись лбом к прохладной стене. Настоящие друзья так не поступают, значит, никогда они и не были друзьями.

— Ну и плевать, — прошептал Рик. Одному лучше. Конечно, это было неправдой, но надо же иметь хоть какую-то гордость. Навязываться хуже всего.

То, что несостоявшиеся друзья его кинули, ранило сильно, но хуже было то, что компания школьных хулиганов во главе с Толстым Тедом донимала каждый день. Дразнили, толкались и отбирали вещи. На что-то большее они не решились — видели, как Джимми встречал его у школы пару раз, и, наверное, побаивались, что Рик пожалуется брату.

Тошно было и от брезгливого сочувствия, когда обходили, будто прокажённого, бросая жалостливые взгляды. Но издёвки, насмешки и пинки доставали куда хлеще.

В тот тёплый майский день терпение совсем иссякло. Уроки уже закончились, и Рик, засунув в уши наушники, шагал домой вдоль железнодорожной насыпи. Толстый Тед со своими дружками-подпевалами болтались на станции и, очевидно, страдали от скуки, пиная друг другу смятую пивную жестянку.

Завидев его, они начали скандировать:

— Урод! Урод! Урод!

Рик стиснул кулаки в карманах. Не так громко играла музыка, чтобы их заглушить. Он хотел их обойти, но они загородили дорогу. Внутри всё заледенело. Если случится драка, то ему кранты. Четверо против одного. Да и Толстый Тед здоровый, как чёртов боров. Однако отступать некуда. Вспомнились эти трусливые братцы-близнецы. Нет, он не желал быть похожим на них и всё время чего-то бояться. А Толстый Тед хотел, чтобы его боялись.

— Привет, жирдяй. Слыхал у тебя был младший брат, но ты его сожрал, — вскинув голову, бесстрашно заявил Рик. Шутка вышла злая и совсем не смешная, однако один из его подпевал ухмыльнулся. — А ты чего ржёшь, Эдди? Ты вообще ирландец, лепрекон чёртов! Не подходи ко мне, не хочу веснушками заразиться, — изобразив брезгливую гримасу, Рик вскинул руки перед собой.

— Ты чё несешь, козёл?! — Толстый Тед тяжело шагнул к нему.

Раньше Рик попытался бы убежать, но сейчас лишь ухмыльнулся, вынув наушники, переложил плеер в карман джинс.

— Будете бить калеку?

Рашид — мелкий и вертлявый, схватил за толстовку. Рик сумел вывернуться и пнул его в колено. Тот взвыл и запрыгал на одной ноге. Рик отскочил в сторону, и тут же двое других кинулись к нему.

Толстого Теда он боднул головой в грудь, и тот согнулся пополам, хватая ртом воздух. Рик присел на корточки, и Эдди, не успев затормозить, перелетел через него и растянулся на насыпи. Рик перекатывал в руках мелкий щебень, который успел поднять в этот короткий миг. Широко расставив ноги, он сделал глубокий вдох.

— Ну, что, кто первый?

Толстый Тед сверлил его взглядом.

— Хрен с ним, пацаны, псих какой-то. Пошли отсюда, — он сплюнул в сторону и махнул рукой.

Рик знал, что это обманный манёвр. Однако сделать ничего не успел: пока Толстый Тед отвлекал внимание на себя, Рашид сбил его с ног. Камни всё ещё были зажаты в кулаках. Рик вложил в удар всю свою злость и, кажется, выбил этому дураку зуб.

Всё случилось так быстро. И, несмотря на то, что здорово треснулся спиной, и ушибленные рёбра болели, Рик подскочил на ноги. Метнул остатки щебня в Теда и Эдди. Не попал, конечно, но в этот момент на станции показался какой-то старик с тростью.

Рашид сплёвывал кровь и ругался на своём языке, злобно сверкая глазами из-под тёмной косой чёлки, наверняка обещал отомстить. Толстый Тед потянул его за рукав, бросив в сторону Рика последний уничтожающий взгляд. Старик пригрозил им тростью, и они убежали. Рик, глядя на свои дрожащие ладони, скованно поблагодарил.

В школе всё осталось по-прежнему, стычки случались регулярно, хотя и без прежнего задора. Толстый Тед просто не мог уронить свой авторитет, признать, что Рик его больше не боится.

Рик постоянно ходил в синяках и ссадинах, но рассказывать дома о том, что творится в школе, не смел. Стыдно было. Когда родители обо всём узнали, учебный год уже подошёл к концу. Толстый Тед учился в шестом классе и на будущий год должен был перейти в среднюю школу. Эта мысль приносила облегчение. Вот только кто-то другой может занять его место и по закону подлости обязательно займёт.

Рика не перевели в следующий класс. По всем предметам оказались низкие баллы, ведь он так много пропустил, а после никак не мог нагнать. Мама пыталась утешить, сказала, что у него будет преимущество, ведь он уже проходил эту программу. Папа тоже расстроился, хоть старался этого не показывать.

Однажды вечером, когда он уже должен был спать, родители разговаривали на кухне. Джимми играл в компьютер в наушниках, повернувшись спиной к кровати, и Рик тихо выбрался в коридор. Сел под дверью и прислушался.

— Гвен, ты ведь понимаешь, что это не выход? — раздался папин чуть хрипловатый голос. Из-под двери тянуло табаком.

— Это хотя бы передышка. Над ним издеваются в школе! — взволнованно воскликнула мама.

Папа вздохнул и откашлялся.

— Есть повод, нет повода — свинья всё равно хрюкает*. Он не научится общаться с людьми, если запереть его дома.

— Джек!

— Ладно, тише, дети спят, — скрипнул стул и раздались торопливые шаги. Рик вжался в стену. Ложная тревога, папа всего лишь приблизился к маме и что-то шепнул ей ласковым тоном.

— Я просто хочу его защитить, — мягко ответила мама, чуть погодя.

— До осени ещё долго. Не будем принимать поспешных решений. Рику нужно общаться со сверстниками, — настаивал на своём папа.

Мама что-то тихо сказала, но Рик не расслышал.

— Махнём в выходные за город, устроим пикник на природе. Ремонтом надо заняться, опять же, — бодро предложил папа. — Проведём время вместе, и ребята подышат свежим воздухом.

— Да, это хорошая идея. И у нас ещё есть время подумать, — согласилась мама.

* * *

Как выяснилось позже, маме всё-таки удалось переубедить папу. Последние два года начальной школы Рик закончил на домашнем обучении. После уроков он часто приходил на работу к маме, листал книги, устроившись в уголке читального зала, играл с солдатиками или возил в альбоме цветными карандашами. Джимми он и в подмётки не годился — тот, художник от Бога, как папа говорил. Рик — его бледная тень. Комиксы удавались более-менее: смешные и грустные, со схематичными, но забавными рисунками и карикатурами на школьных хулиганов. Теперь эти проблемы остались в прошлом.

Иногда, когда у папы выдавалось свободное время, они вдвоём возились в гараже со стареньким Фордом. Рик в основном инструменты подавал, но кое-что и правда запоминал. Папа чинил моторы намного сложнее: работал механиком в аэропорту Хитроу. И жили они как раз неподалёку, в Харлингтоне.

Рик втайне гордился папиной профессией. Какая разница, что он не лётчик, он ведь занят важным делом, и без него самолёты бы не взлетели, равно, как и без пилота и диспетчера. Каждая деталь важна, как и в двигателе не бывает лишних частей, так и в работе важен каждый сотрудник.

Они много говорили с папой об этом всём — о деталях и механизмах, и о людях, о человеческих отношениях. Механизмы Рика завораживали, в их природе проще разобраться, чем человеческой.

Это было спокойное, тихое время. А от отсутствия общения со сверстниками, как думал папа, он вовсе не страдал. В тусовке его приняли за своего, и пусть, что он младше — не значит, что глупее.

* * *

В октябре Рику должно было исполниться двенадцать, в седьмой класс он поступил на год позже остальных.

— Это первый год, никто друг друга не знает, можно завести друзей, — уверяла мама.

Рик с лёгкой грустью погладил футболку с шутом и вдохнул. Больше у него нет привилегий, придётся в школу таскаться в форме, как и всем. Осталась, зато, другая отрада: причёска «зелёный дикобраз» и чёрные черепа в ушах. Было немножко больно, но всего один короткий миг. Уши ему Сказка прокола, а «дикобраза» выбрил Тролль. И Рик ничуть не жалел. В новом образе он наконец-то обрёл сам себя, нет, скорее принял себя таким, какой есть.

Мама сначала ругалась, а папа сказал, что главное, что в голове, а не на ней. К тому же краска смоется, а волосы отрастут.

Самая большая радость, самое великое событие в жизни случилось в конце лета и воспоминании об этом согревали дождливым сентябрьским утром. Рик уже давно приставал к Ворону: «научи играть на гитаре». Тот всё отмахивался, но в конце концов сдался. Занимались они всего пару раз, но выходило у Рика паршиво. Он и сам это понимал. Думал, что сможет «творить волшебство», так же, как Ворон, но это, видно, не всем дано.

Ворон, похоже, заметил, что он расстроен.

— Ладно тебе, малой, не вешай нос. Гитара просто не твой инструмент.

Рик тоскливо вздохнул и поджал губы.

— Какой же тогда мой?

Ворон запустил руку в свои смоляные кудри и крепко задумался.

— Начнём с того, что попроще, — он долго рылся в торбе и выудил на свет какую-то металлическую штуку.

Рик вытянул шею, пытаясь разглядеть получше.

— Губная гармошка?

— Тоже неплохо, верно? — улыбнулся Ворон.

Рик был немного разочарован, но старался не подавать вида. А потом у него и правда начало получаться. Гармошку Ворон ему подарил. Они занимались пару недель, а после даже сыграли вместе, и ребята хлопали.

Прежняя компания по обычаю собралась в переходе возле башни Святого Стефана**. Джимми подрабатывал в приюте для бездомных животных, поэтому должен был приехать только вечером, а Рик, по случаю каникул, появился рано. День выдался тёплый, но нежаркий, и потому все торчали на залитой солнцем лужайке.

Тролль отвёл Рика в сторону и положил тяжёлую ладонь на плечо.

— Не передумал ещё? — спросил он самым серьёзным тоном.

— Нет, конечно, — мотнул головой Рик.

Тролль улыбнулся и взял за руку. В тени перехода поджидали двое полузнакомых ребят: девчонка с фиолетовым ирокезом и подведёнными чёрной тушью глазами, в короткой юбке и сетчатых колготках, и парень в футболке «Offspring» и рваных джинсах. У девчонки была футболка с Нирваной и шипованные браслеты на руках, у парня на светлой макушке напялена кепка козырьком назад. Обоим лет восемнадцать-девятнадцать. Рику — почти двенадцать, и он твёрдо решил пройти «посвящение». Не зря ведь донимал Тролля целую неделю.

— Это Шут, — представил Тролль. И тот дурашливо поклонился, сняв кепку, крепко пожал руку, как взрослому. — А это наша прекрасная дама — Сатира.

Девчонка наклонилась к Рику, и тот насуплено кивнул, с недавних пор терпеть не мог, когда его разглядывали.

Сатира, однако, улыбнулась и тряхнула его ладонь.

— Не бойся, я не кусаюсь, хотя зараза ещё та, как говорит мой отчим. Как тебя звать, маленький брат?

— Я ещё не придумал, — смущенно отозвался Рик.

Тролль незаметно подмигнул Сатире, но Рик всё равно увидел. Что у них за секреты? Сатира ему понравилась, сразу видно, что бойкая и бесстрашная.

Шут закурил и в серо-зелёных его глазах блеснул хитроватый огонёк.

— Какая твоя любимая группа?

Рик задумался.

— The Unseen и Die Ärzte — у них музыка весёлая. И Misfits ещё.

— Само собой, — ухмыльнулся Шут. — Считай, что на вопросы ты ответил, — он переглянулся с Троллем, и тот кивнул.

— А теперь ис-пы-та-ние, — торжественно произнёс Тролль и приобнял Рика за плечи, шепнул на ухо: — Заработай немного деньжат и угости ребят пивом. Как Ворон, — пояснил он.

Рик надул губы и бросил сердито:

— Я-то ведь не Ворон и играть совсем не умею, только на гармошке немного.

— Вот и попробуй. Настоящий панк не должен ничего бояться.

Рик тихо вздохнул и опустил глаза. Не то, чтобы он прямо боялся, но все ведь будут на него пялиться.

Сатира присела перед ним на корточки и взяла за руки.

— Эй, маленький брат, ты глаза закрой, и страшно не будет. А Шут тебе поможет слегка, так ведь? — она бросила в его сторону выразительный взгляд, и Шут шевельнул плечом.

— А что? Я могу, — охотно согласился он.

Испытание Рик выдержал с честью. Прислонившись спиной к холодной каменной стене, глубоко вздохнул и пошарил в карманах серой джинсовки. Вытащил гладкую серебристо-чёрную гармошку. Постоял немного, собираясь с духом, а после оттолкнулся лопатками от стены и, прикрыв глаза, заиграл.

С Вороном они разучили всего-то пару мелодий, и Рик их чередовал. Начал неплохо, потом слегка запнулся, но всё же доиграл самую известную песню Нирваны «Smells Like Teen Spirit». А после и стесняться перестал, страх сам собой растаял.

Шут долбил по пластиковому ведру из-под краски, будто по там-таму, и задавал ритм. Это и правда здорово помогало.

Тролль и Сатира наблюдали с противоположной стороны перехода, и вскоре, на удивление, в брошенную на пол кепку прилетело пару монет.

Играли с полчаса или около того, и Шут в итоге опустил ведро и кивнул с улыбкой.

— Хватит, думаю. Ты молоток!

Рик обрадовано заулыбался, отняв гармошку от губ. Руки слегка подрагивали от волнения, и ничего ответить он не решился. После этой проклятой травмы переклинивало порой, и слова застревали в горле. Когда волнуешься, это особенно проскальзывало. Букву «р» Рик так и не научился выговаривать за свою почти двенадцатилетнюю жизнь, точнее он её «переговаривал». А теперь ещё и заикался слегка. Что сказать, самооценке это отнюдь не пошло на пользу.

Шут подсчитал, сколько они заработали, и Тролль с Сатирой их похвалили. Они купили пару банок пива и устроились на лужайке. Рику тоже дали глотнуть, как взрослому. И он поморщился: не думал, что вкус такой противный окажется.

Старшие болтали и, похоже, совсем позабыли о посвящении. Рик разглядывал значки на джинсовой жилетке Шута. В конце концов не выдержал и требовательно дёрнул того за жилетку.

— Что дальше?

Шут взъерошил и без того лохматую голову, окинул Рика прицельным взглядом.

— Ну, братишка, надо тебе прикид сменить.

— Лучше стрижку, — заявила Сатира, растрепав его отросшие волосы. Рик всё пытался замаскировать чёлкой эту свою деформированную сторону. Но тут только маска поможет.

Сатира прижала его на минутку к себе, и Рик запрокинул голову, разглядывая её перевёрнутый облик. А она весёлая, и пахнет от неё приятно — смесью шоколада и корицы.

— Мать на работе, можно ко мне поехать, — предложила Сатира.

Тролль и Шут поддержали, и они потопали на трамвайную остановку. Сатира жила в Уимблдоне — большущем зелёном районе, в котором проводится знаменитый теннисный турнир.

* * *

Последнее испытание отложили на вечер. Шут назвал это «забавное хулиганство». Нужно было пробраться на территорию детского сада и наклеить стикеры на окна первого этажа. Ничего такого — просто смешные рожи. Это не так уж и страшно, главное, чтобы сторож не поймал.

Рик провернул всё, как надо. Завтра с утра малыши удивятся и обрадуются, наверное, обнаружив смайлики на стёклах.

Ребята поджидали за оградой и дружно схватили за руки, когда он вернулся. Сторож, похоже, всё-таки проснулся, и во дворе вспыхнул луч фонарика, раздались тяжёлые шаги. Давясь смехом, они вчетвером ринулись прочь.

— Ты молодец, крутой парень! — похвалил Тролль. — Ты все испытания прошёл и теперь самый настоящий панк — один из нас.

Рик расцвёл и тут же опустил глаза. Неловко как-то стало, да и ребята помогали во всём. Без них он бы не справился.

Шут отцепил значок от своей жилетки и приделал ему на джинсовку. Буква «А» в круге — анархия. Тролль, наклонившись, повесил ему на шею один из своих амулетов — металлическую рожицу шута — символ группы «Misfits». А Сатира чмокнула в щёку и защёлкнула у него на руке свой браслет с острыми шипами. Хорошо, что в переулке было темно, а то бы все видели, как полыхают от смущения уши. Никогда его девчонка не целовала. И тем более взрослая такая и… красивая.

— Поздравляем, братец! — Шут хлопнул его по плечу, опустив с небес на землю.

— Спасибо, — полушёпотом отозвался Рик.

— Добро пожаловать в стаю! — воскликнул Тролль, и Шут с Сатирой поддержали нестройным хором. — Надо это отметить, — он хлопнул в ладоши и оглядел остальных.

Вместе они направились в сторону ближайшего супермаркета. Когда вышли на перекрёсток, Шут деловито произнёс:

— Погремуха тебе нужна, как без этого?

Рик поглядел на зажёгшийся красный сигнал и перевёл взгляд на своё отражение в зеркальной витрине газетного киоска. Подмигнул обоими глазами Шуту, который стоял за спиной. По-другому теперь он и не умел — тоже последствия травмы. Коснулся выкрашенных в зелёный волос, и ответил:

— А я уже придумал. Светофор.

Сломанный, моргающий Светофор — такой теперь он и есть, и этого уже не изменишь. Да и плевать! Это был замечательный день, наполненный приключениями, весельем и открытиями. И одно из них — самое важное — друзья любят тебя таким, какой есть. И быть смешным — вовсе не страшно.

В новой школе это открытие очень пригодилось. Рик теперь выглядел иначе и чувствовал себя иначе — старше и взрослее. Смеялись больше не над ним, а вместе с ним. Неважно, что самому порой и вовсе было грустно. Все носят маски, а шутовская — не хуже прочих скрывает страх, печаль и боль.

Примечания:

*На каждый роток не накинешь платок.

**Биг Бен.

Старший брат Джимми, Бродяга, поступил в художественный колледж. Светофор радовался за него, но в то же время грустил, что больше они не будут ходить в одну школу. В августе они с братом отправились стопом в Манчестер на рок-фест на целых два дня. Родители кое-как разрешили. Ну, а что они могли сделать? Бродяга поедет, а Светофор увяжется за ним, дадут они добро или нет.

Лето выдалось бесподобным, прекрасным и ярким, а после всё пошло наперекосяк. Этой осенью ему исполнилось тринадцать. Бродяга больше не ходил в школу, но Светофор иногда забывал и ждал его по утрам. Он вообще многое забывал в последнее время.

С учёбой совсем не заладилось. Разные мысли отвлекали, странные мысли. Порой казалось, что над ним снова смеются, какие-то гадкие шепотки раздаются за спиной. Но когда Светофор оборачивался, то никого не замечал. Наверное, они замолкали, столкнувшись с его подозрительным взглядом. Кто такие «они» он и сам не знал. Одноклассников веселили шутки и смешные карикатуры и вся та чушь, которую он нёс на уроках. Учителей, напротив, это злило. Иногда Светофор понимал, что стоило бы заткнуться, но остановиться не мог. Всякие разные истории бродили в голове, не давали сосредоточиться, отвлекали и вселяли смутное чувство тревоги в душу. Казалось, что он сам себе не принадлежит — то один герой, то другой.

Время от времени Светофор пытался в этом разобраться: уходил с утра и гулял вдоль железнодорожной насыпи, смотрел с холма, как влезают самолёты, расчерчивая небо белыми полосами. Страх никуда не исчезал, но съёживался и замирал, притаившись тяжёлым осколком в груди.

Зимой поехали к тётке — маминой двоюродной сестре в Кардифф. У мамы много родственников в Уэльсе, бабушка с дедом там жили. Светофор их не очень помнил: дед умер, когда ему было три года, а бабушка, кажется, когда лет семь.

Язык он понимал неплохо, но говорил неважно, читать, однако, умел. Когда был маленьким, любил рассматривать надписи с двойными буквами, а они здесь встречались почти на каждой вывеске. С родителями и братом гуляли по набережной и старинному Кардиффскому замку. Фотографировались у стены со скульптурами животных. Отпуск вышел хорошим и Рождество тоже. А когда вернулись домой, и пришло время идти в школу, тревога вновь вспыхнула в душе.

Утро выдалось промозглым и мерзким. Он почти дошёл до школы, но огромная тень отлепилась от бледно-жёлтой кирпичной стены — фигура в длинном плаще, будто Джек Фонарь из хэллоуинских сказок. Светофор замер, испуганно распахнув глаза, а после со всех ног бросился прочь. Не решаясь оглянуться, мчался, пока хватало дыхания.

Когда силы иссякли, серое утро прорезал мрачный хриплый смех. Монстр, что преследовал его, никуда не делся. Он затаился в тени подворотни, так что едва удавалось его разглядеть. Слишком высокий, чтобы быть человеком — просто тень без лица.

Светофор долго бродил вдоль насыпи, продрог и замёрз, однако грохот поездов заглушал этот злобный смех. Казалось, что здесь, под светом фонарей, ничего не случится. Монстры ведь боятся света?

Папа встретил его, когда возвращался с работы. Увидел из окна машины, пока ждал, когда откроют переезд. Запихнул в салон дрожащего, испуганного и ошеломлённого. Светофор не сразу сообразил, кто перед ним, и отбивался даже. Папа насилу его успокоил.

Дома, при свете ярких ламп, в привычной и знакомой обстановке Светофор пришёл в себя. Родители выглядели обеспокоенными, а он толком не мог объяснить, что случилось.

— Рик, тебя в школе кто-то обижает? — спросила мама, заботливо подливая чай. А у него и правда зубы стучали от холода, даже выговорить ничего не получалось.

Светофор расковыривал дырку на красном школьном джемпере и мотал опущенной головой.

— П-простите. Я н-не хотел, — пробормотал он. Рассказывать про монстра не стал, потому что слишком всё это странно. Как будто бы день этот он провёл во сне, в каком-то другом мире.

— Ричард, мы должны знать, что происходит. Твоя учительница звонила, сказала, что ты прогуливаешь уроки, и поведение твоё оставляет желать лучшего, — строгим голосом произнёс папа. На его худом лице мелькнула тревожная тень, и Светофор вновь почувствовал себя виноватым.

Навалилась такая усталость и слабость, что он едва мог усидеть на стуле. Голоса родителей доносились, как сквозь вату. Светофор положил отяжелевшую голову на стол и закрыл глаза.

Папа его в комнату унёс, а дальше он ничего и не помнил. Кажется, врач приходил. В тот день он сильно простудился, и температура была высокая.

Целую неделю Светофор провёл в постели, в каком-то тумане между сном и явью. В кошмарах вновь преследовали зыбкие силуэты и тени. И этот проклятый нечеловеческий смех, будто трещала заводная игрушка, которую заклинило.

Когда он выздоровел, наступил период затишья. И вроде всё шло хорошо, вот только разные странные мысли снова не давали покоя — истории, которые приключились не с ним, но будто бы с ним. Иногда эти выдумки вырывались из-под контроля против воли. Одноклассники находили это забавным, учителя готовы были на стену лезть. Светофор не мог ничего поделать: мир окончательно развалился, и нащупать границы никак не удавалось. То он болтал без умолку, то просто уходил посреди урока и замыкался в себе.

Шёпот, который никак не удавалось разобрать, смех и тёмная тень — всё это создавало преграды, помехи между реальным миром и вымышленным. Похоже, он окончательно запутался.

Весной, по раскисшему мартовскому снегу он опять бродил вдоль насыпи, провожал взглядом составы. Взять бы, да уехать, но только куда? Почему-то подумалось, что можно найти такое место, в котором тень не достанет. Светофор вернулся домой и разворошил копилку, наскрёб на автобусный билет. В Кардиффе, под тёплым весенним солнцем на Русалочьей набережной, тревоги отступили.

Весь день Светофор шатался по пристани, играл на губной гармошке и даже сумел заработать на обед. А потом как-то резко наступил вечер, и он испугался, что тень вернётся, настигнет среди россыпи бледных фонарей, завернёт в свой длинный плащ и утащит во мрак.

Зарёванного и озябшего его обнаружили полицейские в сквере на лавке. Связно объяснить, что случилось, он не сумел. Кое-как вспомнил адрес тётки, и его отвезли к ней, там и ночевал.

Родители примчались рано утром, а Светофор даже вспомнить не мог, что случилось, и как он очутился здесь.

— Ричард, ты что вытворяешь?! — воскликнул папа, стиснув его плечи. Никогда прежде таким сердитым он не был. — Как тебе вообще в голову пришло уехать и никого не предупредить! Зачем ты сказал в полиции, что с тобой дома плохо обращаются?

Светофор не знал, да и не помнил, что говорил что-то подобное. Он вновь почувствовал себя усталым и каким-то опустошённым.

Тётя Эми что-то сказала маме вполголоса, обнимая её за плечи, а папа хмурил брови и качал головой. Скорбно поджатые губы прятались в тени густой тёмной бороды.

— Что происходит, сынок? — он присел на корточки и взял его руки. — Рик, разве мы чем-то тебя обидели? — папа казался растерянным и печальным и совсем уже не сердитым.

Светофор уткнулся головой в папино плечо. Он вовсе не хотел его обижать.

— Не знаю, это неправда, я такого не говорил.

Мама подошла сзади и прижала его к себе.

— Боже мой, Рик, ты нас чуть с ума не свёл! Мы ужасно волновались! Если ты хотел повидать тётю Эми, то мог бы сказать. Съездили бы на выходные вместе.

Светофор растерянно кивал, глядя на взрослых, которые его окружили. Он будто только сейчас проснулся и не мог понять, что натворил. Вчерашний день помнился обрывками тумана, словно это не с ним всё происходило.

* * *

Родители забеспокоились всерьёз: сначала отвели к психологу, а после, по его рекомендации, к психиатру. Светофор не сопротивлялся, просто хотел, чтобы всё закончилось поскорее, чтобы кто-то развеял страхи.

Его снова положили в больницу. Родители не сказали всей правды, но он и сам понял. Это вовсе не «летний лагерь», а психушка — самая настоящая. В узких коридорах среди бледно-лимонных стен скрывались монстры пострашнее той фигуры в плаще.

Светофор помнил не всё. Из-за таблеток всё время был сонным и вялым. Родители навещали несколько раз в неделю и Бродяга приходил. А ещё он очень долго смотрел в окно. Так долго, что однажды наступило настоящее лето, и его отпустили.

Учебный год ещё не закончился, но мама сказала, что в школу больше ходить не надо. Светофор не задавал вопросов, теперь уже было всё равно. Родители его предали — оставили одного в этом белом мире, пропитанном запахами лекарств, хлорки и молочной овсяной каши. Он почему-то не злился, навалилась апатия и безразличие ко всему. Только желание уехать не пропало.

На залитой солнцем лужайке Шут и Сатира обсуждали предстоящее путешествие по прибрежным городам: до Саутгемптона и обратно. Светофор увязался с ними. Среди своих чувствовал себя легче, спокойнее. Бесконечная дорога, синие воды Ла-манша, музыка и трёп ни о чём. Жаль, что с приходом осени всё это закончилось.

В летний домик Светофор вернулся в сентябре. Жаркий и пыльный путь, переполненный душный пригородный поезд привёл сюда. Бросив торбу на некрашеный и скрипучий дощатый пол, он опустился на табурет в прихожей. И сидел так, разглядывая грязные Мартинсы, пока над ним не нависла молчаливая тень.

Светофор вздрогнул, а уж потом понял, что это всего лишь старший брат.

— Ну и скотина же ты! Какого хрена устроил?! — Бродяга склонился к нему и тряхнул за плечи. — Мог хотя бы мне сказать, прежде, чем пропадать на два месяца!

И снова в орехово-карих глазах брата он видел своё покорёженное лицо. Они ведь были похожи с Бродягой когда-то… Когда-то очень давно — в той прошлой жизни, когда он носил имя Рик — Ричард. Красивое имя — ко-ро-лев-ское. Светофор довольно причмокнул губами, словно пробуя эти буквы на вкус. Славное имя — то, что больше ему не шло.

— Я голодный и спать хочу. Есть, что пожрать? — проигнорировав слова брата, Светофор скользнул по нему равнодушным взглядом.

Бродяга прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, на острых скулах заиграли желваки.

— Предки собирались фараонам заявить, но я сказал, что ты объявишься к осени, — резко бросил он. — Меня Шут и Сатира предупредили.

— Ой, какой ты добрый старший брат, — закатив глаза, фыркнул Светофор.

— Добрый? Да я твою шкуру прикрывал! Мог бы и «спасибо» сказать! — воскликнул Бродяга, вновь встряхнув его. — Ты хоть соображаешь, что делаешь? Хочешь, чтобы тебя снова в психушку отправили?!

Светофор поднялся и скинул его руки. Ростом он брату чуть выше плеча. Бродяга совсем взрослый, а ему почти четырнадцать, только лишь четырнадцать… Когда Светофору было лет шесть-восемь, а Бродяге двенадцать-четырнадцать, потасовки случались регулярно. Находила порой «вредная бесинка», и он становился приставучим и надоедливым, а старшему брату не хватало терпения с ним сладить. Светофор и сейчас оттолкнул брата, но Бродяга мигом прижал его к бревенчатой стенке.

— Хватит! Я за тебя переживал, родители тоже. Неужели ты думаешь, что раз… — он проглотил эти слова и закончил шёпотом: — … то тебе можно всё?

Светофор, прикрыв глаза, запрокинул голову. Оба они дышали тяжело, и эта короткая стычка вовсе не помогла выпустить пар, скорее наоборот. Воздух сгустился, словно перед грозой.

— Раз я псих? — дополнил он вместо брата.

— Ты не… — Бродяга помотал лохматой головой.

Светофор всхлипнул и прикусил губу до боли, зацепил зубами металлический шарик пирсинга. Ранка ещё не зажила — недавно пробил, и теперь начала кровить. Во рту появился медно-солёный привкус. Светофор поморщился.

— Я бы хотел объяснить, но не знаю, как, — ответил он честно. — Ты не поймёшь, никто не поймёт. Мне жаль, что заставил вас волноваться.

Бродяга отвёл глаза.

— Мне тоже жаль. Ты должен вернуться домой, я не могу больше тебя прикрывать.

Светофор вывернулся и снова брякнулся на шаткий табурет.

— Ты и не должен. Я подумаю над этим, идёт?

Бродяга слабо улыбнулся.

— Сходи за водой, будем ужин готовить.

— Хорошо, — Светофор кивнул, будто ничего и не случилось. Умылся в тесной ванной, мельком взглянув на своё отражение. Зацепил плечом таз, оставленный мамкой для всяких хозяйственных нужд на вбитом в стену гвозде, и ругнулся. Они, наверное, с ней уже одного роста. Оказалось, что по родителям он скучал. Стало как-то тоскливо, грустно и захотелось их повидать. Он и правда так долго не был дома.

Водица текла ржавая — трубы старые. Для мытья годится, а для готовки нет. Посёлок полупустой — чуть больше десятка домов — одни старики да такие же «туристы», которые появляются лишь летом. За чистой водой нужно ходить на колодец.

Светофор притащил два ведра, пока брат чистил картошку на кухне. В бойлере нагрелась вода и теперь можно было принять душ с дороги. После ужина они долго разговаривали: не ругались, не ссорились, просто сделали вид, что ничего не случилось. Бродяга хороший брат, а он — так себе.

* * *

Домой Светофор явился два дня спустя. Предки у него добрые, что сказать, даже никакого наказания не случилось. Мамка причитала и плакала, папа держался холодно и строго. Заточили дома на неделю, а после размякли. Больной дурачок, что с него взять? Может, считали себя виноватыми, что отправили в психушку, может, просто жалели?

Тётка — материна сестра, советовала его выдрать как следует за такие выходки. Она не злая вовсе, просто нервная особа. В сорок лет ни мужа, ни детей — одна работа на уме. Тётка приходила на чай и трепалась с мамкой на кухне. Стены тонкие — он всё слышал.

Нет, предки у него хорошие — не изверги, не злодеи. Стыдно стало и горько. Злость давно прошла, увяла, как цветок без воды. Он дал слово, что постарается вести себя как следует, не расстраивать их.

В новой школе Светофор занимался прилежно, но сил надолго не хватило. Чего-то просто не понимал, остальное вызывало лишь скуку. Первый семестр прошёл неплохо, а дальше он снова начал отвлекаться, лениться и сачковать.

Всё чаще вместо уроков катался на метро или шёл в парк с книжкой. А после обеда отправлялся к друзьям на тусовку. Зимой компания частенько зависала в их летнем домике.

В те годы — с четырнадцати до шестнадцати он глотал книги запоем. Разные: философские, приключенческие, классику и современность. Залипал на учебники по механике и мастерил человечков из «болтов, гаек и проволоки», смешного моргающего разными лампочками робота из микросхем. Разобрал и починил старый комп, заменил кое-какие детали. Жаль, что человека нельзя так же починить, заменив «поехавшие ролики» в мозгах на новые — не бракованные.

За два года Светофор сменил три школы. Предкам предлагали перевести его в какую-то спецшколу для детей «с особенностями», но те отказались, продолжали тянуть свою лямку. Светофор не жаловался: может, в той школе было бы и легче, но контингент психушки вставал перед глазами снова и снова. Он не хотел опять оказаться в зоопарке. Может, его повреждённые мозги и работали не так, как надо, но всё же работали.

Одиннадцатый класс он закончил кое-как с удовлетворительными баллами. Экзамены по физике, литературе и философии сдал даже на «хорошо», а остальные, наверное, натянули, потому что хотели побыстрее от него избавиться.

Предки хотели пихнуть его в какой-то профессиональный лицей, но после экзаменов снова навалилась отчаянная апатия. Светофор даже из дома почти не выходил, точнее сказать, перебрался в летний домик. Там было весело: друзья-приятели и никаких забот. Пил он тогда изрядно, прежние тревоги вспыхнули с новой силой, и алкоголь не всегда помогал их унять. Всякие бредовые мысли возникали, мерещились тени по углам, а после накрыла идея, что он спецагент секретной службы.

Бродяга выловил его сумрачным осенним днём в переходе возле башни святого Стефана. Полупьяного с разбитой рожей и слабо соображающего, что вообще происходит. Воспоминания дробились на крохотные фрагменты, словно расколотая мозаика.

В тени перехода, среди оживших чёрно-белых картин, с которых сошли Курт Кобейн и Сид Вишес, похоже, затем, чтобы послушать его игру, простучали шаги. Светофор оборвал тоскливую мелодию и отнял гармошку от губ. Тень брата нависла над ним. Теперь они одного роста.

Бродяга что-то пытался втолковать, тряс за плечи, но он ничего не слышал. Слишком в ушах грохотало. Музыканты исчезли, а тени — другие, злые выползали из мрака, змеились по стенам, шуршали в углах.

— Я выполнил задание, сэр? Мне нужна награда, — заявил Светофор, хмурясь, припоминая, кто перед ним.

— О чём ты? — парень с растрёпанными волосами и беспокойными карими глазами казался встревоженным. — Это же я, Бродяга, ты меня не узнал?

Светофор мотнул головой, и тени разлетелись по углам. Всегда так, когда их заметишь.

— Здесь говорить нельзя: много лишних ушей. Нам нужен свет.

А света-то и не было — на улице лил дождь.

В другом фрагменте они очутились в дедовской машине — стареньком тёмно-синем «Моррисе». Светофор помнил тачку — сам перебирал мотор, но, когда это происходило, забыл. После было шумно и много людей вокруг. Белые халаты. Вечер.

* * *

Светофор проснулся на своей нижней койке. Брат сидел за столом, что-то набрасывал в блокноте, сердито черкая карандашом. За окном уже стемнело, а лампа маленьким солнышком сияла на столе, заваленном книжками и всякими металлическими детальками.

Светофор сел, и кровать под ним скрипнула. Брат обернулся вместе со стулом, не выпуская блокнот из рук.

— Святой Джеймс, ну как я? — со своей фирменной кривой усмешкой спросил Светофор. Взглянул на разбитые костяшки и коснулся опухшего лица. С кем подрался, теперь и не вспомнить. Кажется, болтался по старым докам. Может, наткнулся на местное отребье в спортивках?

— Ты-то? Да не очень. Напугал меня, чёрт проклятый, — Бродяга выдавили нервный смешок, но в глазах его метнулось беспокойство. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Не-а, нихрена, — беззаботно весело отозвался Светофор. — Время, блядь, приключений, — поднялся с кровати и отыскал в потрёпанной джинсовке, присобаченной на вешалку на двери, сигареты. Мать запрещала курить в комнате, но сейчас было плевать.

Бродяга сдвинул книжки на середину стола и принёс с кухни пепельницу и зажигалку. Прикурил ему и распахнул окно. Тоже вытянул сигарету из пачки и чиркнул колёсиком, вспыхнул бодрый огонёк.

Светофор затянулся и вырубил лампу. Щёлкнул выключателем, и рождественская гирлянда замигала, цветные блики затанцевали на увешанный плакатами стенах. Нравилось ему всё такое яркое — сразу будто праздник. И теней этих чёртовых не видать.

— Предки где?

— Папа на работе, мама в магазин ушла, — ответил Бродяга, рассматривая что-то за окном. Стряхнул пепел и попытался изобразить улыбку.

— Ты как?

— Башка трещит немного, а так норм, — честно признался Светофор. — Я бы чего-нибудь выпил, — произнёс заискивающим тоном.

— Даже и не думай. Тебе пить-то вообще нельзя. Врач сказал, что тебе снова нужно принимать таблетки, — строгим тоном старшего брата произнёс Бродяга.

— Как же, как же… — задумчиво пробормотал Светофор. — Ну спасибо, что хоть в этот раз в психушку не сдали.

Они докурили молча, и Бродяга захлопнул окно.

— Почему «святой Джеймс»? — спросил брат, тронув за рукав толстовки и выдернув из туманных воспоминаний.

Светофор вновь брякнулся на кровать, коснулся металлической подвески с шутом и пожал плечами.

— Ты же меня спасаешь всё время, — ухмыльнулся он.

— Дурак, — беззлобно отозвался Бродяга.

— Хуже — псих.

— С предками сам будешь объясняться.

Светофор рассмеялся, хотя на душе было погано.

— Уж я-то смогу, ты знаешь.

Ему было почти семнадцать, и он почти смирился с тем, что травмированную голову не вылечить. «Особенный» звучит куда лучше, чем «сумасшедший».

Для умных детей тяжёлое детство,

Хорошие дети не слушают рок.

И в мире жестоком им некуда деться,

Взрослеют они, обгоняя свой срок.

Хранят они тайны судьбою разбитых,

Поломанных жизнью героев из книг.

Умеют читать по глазам, между строк,

Пароли звучат словами из песен,

Хорошие дети не слушают рок.*

С Орком они познакомились осенью. Светофор по обыкновению болтался в переходе и смотрел, как Ворон «творит волшебство». Чёрт возьми, он мог бы стать вторым Аттилой Дорном**! Хотя, нет, Ворон пел даже лучше, будто играл на невидимых струнах души. И он, кажется, вовсе не стремился стать музыкантом — учился где-то на спеца по электрике. «Музыка для души, а не для работы», — говорил он.

С разрисованных стен за Вороном наблюдали легенды рока, «присматривали», как он выражался. Большая компания распалась на маленькие островки. Нимфа и Призрак делились впечатлениями от концерта Nightwish, на котором побывали пару дней назад. Бродяга, Медведь и Сказка что-то обсуждали чуть в стороне. Шут и Сатира отправились в магазин, а Тролль вроде торчал на работе.

У дальней стены Светофор приметил новенького — пацана в толстовке «Misfits», чёрных джинсах с нашивками и широких растоптанных кроссовках. Капюшон был надвинут на самые глаза, а за плечами болтался потрёпанный бледно-зелёный рюкзак. Несмотря на холодный октябрьский день, куртки на нём не было, а руки он держал в карманах.

Светофор широким шагом приблизился к новенькому. Изобразил на лице дружелюбную ухмылку и протянул руку.

— Хэй, привет, брат! Меня Светофор звать. А тебя как?

Новенький вздрогнул и поднял глаза, синие, как морские волны. То ли напугал он его своей жуткой рожей, то ли тот просто думал о чём-то своём.

— Орк, — выдохнул он едва слышно, а после улыбнулся несмело. Под левым глазом фонарь расплылся на всю щёку, а рукопожатие оказалось крепким. И здоровался он не как цивил, знал, что ладонь нужно обхватить ближе к запястью. Свой человек — сразу видно.

Светофор, не стесняясь, разглядывал новичка, а тот смущённо отвёл глаза. Верно, считал невежливым рассматривать его деформированную рожу. Светофор вскинул руки вверх, повертел в воздухе ладонями, ухмыльнулся.

— Ладно-ладно, можешь пялиться, сколько угодно, и даже бесплатно.

Орк тронул за рукав косухи и покачал головой, обратил взгляд на Ворона.

— Я там был, наверху, услышал музыку и пришёл. Он прямо как будто «Гамельтонский крысолов», только у того была флейта, — восхищённо отозвался он.

Светофор состроил серьёзную мину и замолк ненадолго, тоже проникся мелодией: медленной, печальной и тягуче-тоскливой, словно сам дождь напевал.

— Это Ворон, он и правда волшебник немного, — на полном серьёзе заявил Светофор. — Хочешь, проведу экскурсию по нашей пещере? — не дожидаясь ответа, приобнял нового знакомого за плечи и развернул в сторону. — Это наш готический клуб: Призрак, Луна, Тень и Нимфа.

Светофор махнул им рукой, и Орк улыбнулся. Прежняя скованность ушла, хотя и чувствовалось в нём какое-то напряжение, словно в пружине, готовой сорваться и ринуться ввысь.

— Медведь, Бродяга и Чёрт — демоны тьмы, металлюги, короче, и всякие там сатанисты, — они вновь развернулись, и Светофор махнул рукой очередной тесной компашке. — Рокеры, хиппари, в общем, пёстрая наша стая, но дружная, — сообщил, он, когда всех назвал. — И представитель панков перед тобой — один пока что, — пристав на цыпочки и вытянув шею, огляделся: ни Шута, ни Сатиры, ни Тролля. Светофор раскинул руки перед собой: — Единственный и неповторимый.

Орк поддержал улыбкой и скинул капюшон, тряхнул синим хаером.

— Два.

Светофор сразу проникся к нему душевной теплотой и хлопнул по плечу.

— Это ж надо отметить.

Орк опять выдавил эту свою неловкую улыбку.

— У меня денег нет совсем.

— Не беда. Стой тут.

Светофор мигом развёл руками толпу, собравшуюся вокруг Ворона. Тот как раз закончил играть и, сняв шляпу, поклонился.

— Чего тебе, беспокойный дух? — спросил Ворон, когда он протиснулся ближе.

— Новенького хочу угостить, надо же принять человека в компанию.

Ворон нагрёб из чехла для гитары горсть монет и смятых купюр, ссыпал в подставленные ладони.

— Веселитесь.

Такой он был — всё для друзей, добрая душа. За такими идут на баррикады или «к свету», что, впрочем, одно и то же.

Орк стыдливо признался, что ничего не ел со вчерашнего дня, и Светофор мигом смекнул, что явился он сюда не от хорошей жизни. Они купили три больших пиццы и угостили ребят, а после и Шут с Сатирой вернулись. За знакомство разлили портвейн по пластиковым стаканам. До самой темноты торчали в переходе, музыку слушали и болтали с ребятами. А после все начали потихоньку расходиться.

Орк вздрогнул и сунул руки в карманы толстовки.

— Пошли куда-нибудь, где тепло, если ты домой не торопишься, конечно.

Светофор тряхнул головой.

— Я свободный человек — живу, где хочу.

Орк почему-то глядел грустно.

— Выгнали или сам ушёл?

Светофор неопределённо махнул в воздухе руками.

— От себя не сбежать, но можно всё время пытаться, пока колесо не раскрутится или пока башню не сорвёт.

Орк хмыкнул.

— А можно выйти из колеса.

— Это да, попробовать можно, — весело поддержал Светофор.

На улице встретили Бродягу со Сказкой и Медведем.

— Дома объявись, — бросил брат на ходу.

Светофор состроил ему жуткую рожу и закатил глаза.

— Я рассмотрю этот вариант.

Предки уже, наверное, мечут гром и молнии, но он был слишком занят, чтобы снова вернуться в эту «карусель труда и целей», в которую они пытались его запихнуть.

— Мудак, — беззлобно ответил Бродяга, окинув оценивающим взглядом, забросил на плечо гитару.

— От мудака слышу.

На том и разошлись. Святой Джеймс на стороне «правопорядка», как всегда.

Часы на башне пробили девять, и город вспыхнул неоном. На Трафальгарской площади били фонтаны, подбрасывая в небо холодные искры, и Светофор подставил пригоршню под эти брызги. Умылся, и сразу усталость прошла, лишь ноги гудели. За день-то натоптался.

В Вестминстере забурились в один из открытых подъездов и устроились на верхнем этаже. Орк, забравшись на подоконник, обнял себя руками. Светофор набросил ему на плечи свою косуху — чёрно-оранжевую с зелёными рукавами, и тот благодарно кивнул.

— Ты добрый.

Светофор поморгал недоуменно и глотнул из початой бутылки терпко-сладкий портвейн.

— Разве можно бросить человека в беде?

Орк молчал, разглядывая носки кроссовок.

— Ты помог, а мне даже нечем отплатить, — мрачно произнёс он.

— Нефоры должны помогать друг другу, так ведь? — сообщил Светофор, хлопнув его по плечу, и Орк сразу оттаял.

Они болтали о многом и сразу: о музыке, о книгах и о школе этой проклятой. Славно, что у Светофора она осталась позади. А вот Орк на год младше. Ему шестнадцать, и впереди ещё два года каторги, как выяснилось.

До самого рассвета бродили по центральным улицам и слушали Die Ärzte, поделив наушники, пока плеер не сел.

Туманно-жёлтый рассвет застал возле ворот Букингемского дворца, вырастающего будто остров среди молочного океана. Орк зевал и тряс башкой, ёжился от холода, переступая на месте. Да и у Светофора глаза слипались.

— Спасибо за всё, — пробормотал Орк и протянул холодную ладонь.

Светофор глядел с ухмылкой.

— Куда пойдёшь? — догадался уже, что Орку негде приткнуться, но он стесняется попросить.

Орк опустил голову, и Светофор не стал больше его мучить, тряхнул за плечи и заявил бодрым тоном:

— Есть одно место.

Добираться пришлось стопом: денег-то не осталось. Однако летний домик — «островок безопасности» — всегда готов принять гостей. Предки зависали здесь летом в основном, и с тем, что в домике вечно устраивают тусы, мамка смирилась. Упрашивала лишь ничего не разгромить и ревностно оберегала свой сад.

После небольшой экскурсии приготовили обед из того, что нашлось в холодильнике (макароны с ветчиной и сыром), и поднялись на чердак. Светофор кинул торбу в угол и кивнул на заваленный всяким хламом матрац.

— Располагайся. Это моя конура. А внизу Бродяга со Сказкой милуются, там их любовное гнёздышко, — усмехнулся он.

Орк, как видно, снова чувствовал себя не в своей тарелке.

— Я правда не знаю, как благодарить, — он потёр лицо и зевнул. — Завтра домой поеду.

Светофор почесал в затылке и брякнулся рядом на матрац, смахнув книжки на пол.

— А дома-то что? Без куртки даже ушёл. Херово всё?

Орк прикусил губу и мотнул головой.

— Мать прогнала. Ну, понимаешь, мы с этим её дружком поругались здорово, и он мне втащил.

Светофор присвистнул, поднявшись, отворил маленькое круглое оконце и закурил.

— Она говорит: «Если из-за тебя Роберт уйдёт, я никогда не прощу». Я его ненавижу! — Орк вытянул сигарету из пачки и тяжело вздохнул. — Он вечно придирается, орёт, всё не так я делаю. А мать говорит: «Надоело между двух огней. Веди себя по-человечески или проваливай».

Светофор покивал, мигнул, поджав губы.

— Между сыном и своим ёбарем она его выбрала.

Орк вздрогнул, опустил голову.

— Она давно одна, с отцом разошлась, когда мне три года было. Я его и не помню даже, не знаю, где он. Я у бабки с дедом жил, а потом они умерли, — виноватым тоном признался он.

— Давно?

— Три года прошло.

Орк опустил уголки пухлых губ и отвернулся. Голос у него стал сипловатый, и Светофор — не дурак — мигом всё понял.

— Хорошие были бабка с дедом?

— Ага, добрые.

Светофор коротко стиснул его плечо.

— Живи, сколько хочешь.

Ответа дожидаться не стал и шагнул к лестнице. Иногда человеку надо побыть одному, уж он, как никто иной, это знал.

* * *

Орк задержался в летнем домике на полтора месяца. Куртку ему справили — Ворон свою старую отдал. Бродяга со Сказкой приютили как родного. Жили они как маленькая семья: у камина собирались вечерами, а днём у всех свои дела. Светофор подрядился в дурацком костюме листовки раздавать, а Орк в кафешке столы протирал — всё хоть какие-то деньги.

Хорошо было, дружно. Рождество вместе отметили, даже ёлку из леса приволокли. Мамка, конечно, причитала, с лицеем донимала, который Светофор забросил, но всё равно было хорошо.

С Орком болтали о разном, на концерты ходили и всяко радовались жизни. На чердаке Орк прибрался и даже притащил откуда-то старое кресло-качалку. Бродяга потом сказал, что из бабкиной квартиры привезли на тачке. Орк сюрприз хотел сделать — подарок ему.

А после Рождества он уехал — к дядьке подался.

— Он ничего, добрый, — сказал Орк, когда они курили на крыльце в тот последний день. — И сестрёнка меня любит. Десять лет ей в январе будет. Такая серьёзная и смешная одновременно.

— А тётка, что? — Светофор притоптал ботинками свежий снег и окинул друга внимательным взглядом.

— Тётка… Они разводятся всё равно, так что плевать.

Светофор кивнул и сплюнул в снег.

— Ладно, пойдём в дом, что ли, проводим тебя по-нормальному.

Орк заулыбался теперь уже открыто и радостно, а не как прежде — затравленно.

— Я Ворона попросил купить кое-что, тебе понравится, — в гостиной-спальне он вытащил из рюкзака пузатую бутылку рома.

Светофор рассмеялся.

— Понравится, понравится, сейчас закуску организую.

Они долго сидели внизу, трепались обо всём сразу, песни пели и вспоминали развесёлое совместное житьё. А после пялились в камин, вновь разделив наушники на двоих, и каждый думал о своём. В редкие эти минуты покоя Светофор чувствовал себя счастливым, хотя и грустно стало прощаться. Орк, конечно, другом останется, но место на чердаке будет пустым.

Кажется, так и задремали, прислонившись плечом к плечу. Светофор встряхнулся первым, он вообще в последнее время спал плохо.

— Я тебя завтра провожу, — сонно пробормотал он.

Орк заулыбался, в синих его глазах отражались отсветы пламени.

— Конечно. А в воскресенье пойдём на Die Ärzte.

* * *

Случилось иначе. Пару недель уже тени преследовали, и даже мигающие гирлянды под потолком не спасали от них. С утра объявились Бродяга со Сказкой, Медведем и Вороном. Завалились с мороза шумной толпой. Бродяга и Сказка утащили на кухню пакеты с едой, принялись колдовать над обедом-ужином-завтраком. Орк спал на чердаке, а Ворон бренчал на гитаре в гостиной. Медведь отправился за водой.

Светофор спустился вниз и всех поприветствовал. Вышел на крыльцо покурить. Утренние краски растеклись, размазалась по небу, будто разлитая акварель. Мир потемнел, и гулкий шум поездов оборвался, наступила резкая чернильно-жуткая тишина. Тени потянулись к нему жадными липкими лапами. Сигарета упала в снег, а Светофор, схватившись руками за голову, перевалился через перила. Боль стегнула будто удар кнута, оглушила и выбила почву из-под ног. Голос «из радио» бормотал позывной. «Агент 3-17». «3-17». «3-17». И он снова поплыл, словил чью-то чужую волну.

Каково это быть сумасшедшим? Это как расстроенный приёмник, у всех одна частота, а тебя всё глючит и бросает на разные.

* * *

Проснулся он на кровати Бродяги в серых сумерках. То ли день, то ли вечер — не понять. Башка гудела, и все звуки, все чувства притупились, потускнели. Так всегда после лекарств.

Светофор распахнул глаза и долго пялился в обшитый тёмными досками потолок. На кухне раздавались голоса, но слов разобрать не получалось.

Орк пришёл первым, сел на край кровати и стиснул его ладонь.

— Ты как?

Светофор сделал глубокий вдох, изобразил беспечную усмешку.

— Ты по-настоящему пришёл или мне это кажется?

Орк почему-то снова выглядел виноватым.

— По-настоящему. Я дядьке позвонил, сказал, что завтра приеду.

— Я не хотел, чтобы так вышло, — глядя в сторону произнёс Светофор. — Ты мне больше не друг?

— Вот ещё! — возмущённо воскликнул Орк. — Ты мой лучший друг и так всегда будет.

— С психом-то не страшно? — поддел Светофор.

— Брось, ты ничего плохого не сделал.

— А что было?

— Правда хочешь узнать?

Светофор покачал головой.

— Нет. Включи лучше гирлянды.

Орк с готовностью выполнил просьбу, и домик засиял праздничными огнями. На душе сразу потеплело. И не только от гирлянд, а от того, что Орк не испугался, не бросил, а остался с ним, таким сломанным. Не отвернулся от сумасшедшего.

Вечером снова наступил праздник, пьянство и песни. Тени ушли, но лишь до поры, до времени. Утром он проводил Орка до станции, а после предки приехали. Уговаривали снова в больницу лечь.

— Хрена с два! — заявил Светофор, прислонившись плечом к косяку.

— Мне очень жаль, — сказал отец. — Но тебе там действительно станет лучше.

Мамка опять прижимала к глазам платок. Раздражала эта её слезливость вечная. Давит на жалость.

— Если не хочешь, тогда мы едем домой все вместе. Всё равно врач должен тебя осмотреть, — продолжил отец.

— Да-да, это я уже слышал на прошлой неделе, — лениво протянул Светофор. Он тогда витрину расколотил у ларька с мороженым. Фараоны примчали, а ему снова тени мерещились. Одна и была в зеркале. Предки тогда жутко ругались, а Светофор обещал, что подобного больше не повторится.

Эта моральная пытка продолжалась с полчаса, не меньше, и Светофор сдался, уступил, потому что обещал Орку пойти на Die Ärzte. Орк об этом концерте целых два года мечтал. Не мог ведь Светофор лишить его этого волшебства. А если предки дома запрут, ничего не выйдет.

На концерте было классно — это словно гирлянды в душе сияют, и, от качающей зал энергии, сносит башню. Это магия — настоящая магия. Музыка — лучшая вещь на свете, лучше, пожалуй, лишь дружба.

С Орком они разошлись у метро. Тот отправился к дядьке в Брикстон, а Светофор поехал в Харлингтон — сдаваться предкам. Праздник не может продолжаться вечно. Свет может прогнать тени, но ночь всё равно однажды наступит. Вот и к нему пришла уже в который раз.

Примечания:

* Это стихотворение также использовано в качестве эпиграфа в моей работе "Герои и злодеи".

**Аттила Дорн — солист группы Powerwolf.

Снова эти бледно-лимонные стены, бесконечно-длинные коридоры и решётки на окнах. Одиночество, тоска, страх. Монотонный повторяющийся день, как затяжной осенний ливень. Казалось, что это никогда не закончится.

В игровой комнате он рисовал, днём помогал санитарам с уборкой, потому что от скуки можно было рехнуться. Хотя, куда уж дальше?.. Прогулки и рисунки оставались единственным, что вносило хоть какие-то яркие краски в эти бесконечные серые дни. Плеер отобрали, но песни остались в памяти. Он и пел, плевать, что там подумают санитары.

На соседей по блоку Светофор старался не смотреть. Они пугали, вызывали отвращение. Неужто он станет таким же призраком этих мрачных коридоров? В своей одноместной палате всё чаще торчал у окна и ждал, когда отмеренный срок подойдёт к концу. Зря подписался на всё это. Визиты родителей не помогали рассеять тоску, напротив, выводили из себя: обида не ушла, а доверие растаяло. Казалось, что они чужие, а вовсе не близкие люди. Они так хотели его исправить, все хотели, даже Бродяга, но он уже не был прежним.

Беседы с доком крутились, как замкнутая магнитофонная лента. Одно и то же день за днём. Облегчения они не приносили, скорее вызвали глухое раздражение. От этих долбанных таблеток навалилась сонная тяжесть, какой-то туман в голове и бессилие. Только память о прошлом, друзьях и концертах спасала, а книги — нет, читать теперь не получалось, мысли все расплывались, как стайка испуганных рыб.

Говорят, что всё однажды заканчивается, так и долгий зимний месяц подошёл к концу. Воздух свободы кружил голову похлеще вина. Он снова принадлежал сам себе, будто дверца клетки распахнулась, а взгляду предстал огромный неизведанный мир.

Предки опять стали предупредительными и добрыми, готовы были разрешить всё, что угодно. Предательство не искупишь, однако, отказываться от всех предложенных благ Светофор не собирался. Выпросил деньги и разрешение на татуху. Давно хотел набить дракончика на плече — красивого, зелёного, с большими распахнутыми в полёте крыльями. Символ свободы, надежды, и плевать на тех, кто считает иначе.

Колёса он выбросил в мусорку, на визиты к доку забил. Снова отправился путешествовать, чтобы поскорее забыть обо всём: о длинных коридорах, одиночестве и страхе. И о проклятых тенях хоть на время. Что там случится в будущем, не колышет, пока живёшь настоящим. «Здесь и сейчас» — это он выбил на запястье правой руки, уже не спрашивая разрешения предков.

* * *

В апреле Светофор вернулся из тура по Ирландии. Ох, было весело! С местными панками познакомился, алкоголь рекой лился, а музыка развеяла все тревоги и печали. Он снова чувствовал себя живым.

Кое-что ещё случилось там, в Дублине. Девчонка случилась, хотя Светофор раньше и подумать не мог, что кому-то приглянется. Лиса. Рыжая, тонкая как ивовый прутик, с янтарно-жёлтыми глазами, прячущимися за круглыми стёклами солнечных очков, и пирсингом в губе и правой брови. Он и держал её, такую хрупкую, будто хрустальную вазу, в своих неуклюжих лапах, страшась разбить это звонкое счастье. Она так часто смеялась! И не над ним, а вместе с ним. И голос её, высокий и чистый, отзывался неизведанным прежде теплом в груди.

Познакомились на вписке: народу полно, а Лиса всё на него поглядывала, будто бы он и был каким-то особенным, только в хорошем смысле.

Уселась на колени и стала расспрашивать о том, откуда приехал, накручивая на палец длинный рыжий локон. Выпили они тогда много, и правда, обнимались. И оказалось это в равной мере чудно и естественно, будто сто лет уже знакомы.

Лиса прижалась к нему так тесно, что он чувствовал биение её сердца и сладкий аромат духов.

— Ты симпатичный, — заявила она своим звонким голоском.

Светофор фыркнул и рассмеялся.

— Может, и был когда-то.

Лиса коснулась его лица, той деформированной части.

— Это ерунда. Глаза у тебя добрые.

Светофор смутился, не знал, что сказать. Выдумать комплимент? Да только вдруг стал заикаться сильнее обычного.

— Т-т-ты…

А Лиса и не слушала, наклонилась к нему близко-близко и невесомо коснулась губ. И так было чудесно, словно на миг он вновь стал нормальным, как прежде. Запустил ладонь в её спутанные мягкие волосы и подался навстречу. Неважно, что будет завтра. «Здесь и сейчас». На губах остался вкус корицы и яблок, сладкой тягучей карамели. Среди шумной многоликой толпы, на тесной прокуренной кухне они будто бы вмиг очутились одни.

Светофор раньше и не целовался никогда, если не считать той игры в «передай конфету» в прошлом году. Но там все девчонки были знакомые, да и всё это шутка, игра — не всерьёз. Разве мог он представить, что понравится кому-то по-настоящему?

Лиса обняла за шею и вновь прильнула к его губам, и Светофор забыл всё на свете. Той ночью у них всё и состоялось. Они оказались в тёмной гостиной вдвоём. От прикосновений её нежных пальцев горели душа и тело. В бледном лунном свете, под вопящие за стенкой Papa Roach, помогали друг другу избавиться от одежды. Если в темноте, то он, наверное, даже неплох. Лиса же была прекрасна в своей наготе, будто лесная фея. Та, что подарила сломанному мальчику немного любви и ласки.

Светофор изучал её тело трепетно, осторожно, будто тонкую, изящную, но непрочную статуэтку. Лиса с кошачьей грацией скользнула на диван и потянула его за собой. Целовала горячо и страстно, и вскоре между ними не осталось преград, они стали единым целым, пока ночь не разлучит.

На скрипучем диване заснули вместе и с утра уже больше не расставались. Два месяца пролетели, как один день. Лиса таскала его за руку по соборам и музеям, площадям и местным пабам. Они обошли все достопримечательности, объездили пригороды, побывали в парке аттракционов, катались на лодке по мутно-жёлтому пруду. Любили друг друга и были счастливы.

И кое-что ещё Лиса ему открыла. Дымок покрепче сигарет, который помогал развеять страхи, и разные «волшебные» таблетки. Их «колесо обозрения» раскрутилось с сумасшедшей скоростью и рано или поздно слетело бы с орбиты. «Сид и Нэнси»* не могут жить вечно, и лучше бы остановиться, пока не поздно, в паре шагов от пылающих звёзд.

Когда прощались на гулком вокзале, Светофор прижал её к себе крепко-крепко, терзал поцелуем губы. А Лиса глядела с хитрым прищуром.

— Поехали со мной, — внезапно охрипшим голосом предложил он.

Её тонкие губы сложились в полуулыбке.

— Прости, милый, но все сказки однажды заканчиваются. Эту жизнь мы с тобой уже прожили, — она тронула пальцами с выкрашенными в ультра-зелёный цвет ногтями, разноцветные деревянные бусы. Пристав на цыпочки, повесила их ему на шею. А у Светофора, что было? Только губная гармошка, её он и достал из кармана. Подарок Ворона. Ну и пусть, он не обидится.

Лиса сомкнула пальцы на его кулаке, покачала головой.

— Тебе это нужнее, лучше сыграй мне последнюю песню, ту, что про дождь.

В горле пересохло, и Светофор деревянно кивнул, поднёс к губам гармошку и закрыл глаза. Ветер нашёптывал ноты, уносил далеко-далеко, туда, где беззаботно и радостно, в тот парк аттракционов, где они целовались на колесе обозрения.

Щеки коснулось тёплое дыхание и робкий прощальный поцелуй, а когда Светофор распахнул глаза, Лисы уже и след простыл. Девочка-сон, сказочная мечта, растаявшая с рассветом. А прощальный подарок она всё-таки взяла — браслет с черепами, даже и заметить не успел, как расстегнула.

В поезде Светофор улыбался, перебирая бусы, словно чётки. Два счастливых месяца — совсем не много, но и не мало — целая жизнь.

* * *

Поначалу Светофор загрустил: жаль, что нельзя отмотать назад и снова прожить «ту жизнь». Со временем тоска поутихла. Алкоголь неплохо помогал забыться, и то, что «повеселее» тоже. К зиме стало легче: новые знакомства, тусовка, праздники. Он даже взял себя в руки, устроился на автомойку. Со своими-то деньгами попроще жить. Предки в кои-то веки выдохнули спокойно. Да, на зиму Светофор перебрался в квартиру. На чердаке-то холодно.

Тёмным февральским вечером торчали в кафешке небольшой компанией. Сатира, Тролль, Призрак с Ведьмой, и он. Зимой тусовка вымирает — на улице и в переходе болтаться холодно, разве что в подъездах собираться, но оттуда могут турнуть. Или в кафешках, но деньги не всегда водятся. Орк заболел, остался дома, Бродяга со Сказкой укатили в путешествие. А Ворон торчал на своей «настоящей работе».

За окном завывал ветер и стучал ледяной дождь, а вчерашний снег превратился в кашу. Отвратная погодка. Грелись бренди с колой. Народу в зале было полно, а за столиком в углу, как раз напротив них, сидела девчонка с печальным взглядом, замотанная в пушистый белый шарф. Крутила телефон по столу и о чём-то тоскливо вздыхала, то и дело отворачиваясь к окну. Светофор всё поглядывал на неё искоса, любопытствовал, а она, похоже, заметила. Он изобразил неловкую ухмылку, а девчонка отвела глаза, спряталась в облаке светлых волос, будто поставила невидимую преграду.

Да и ладно, он и так сумел разглядеть: маленький аккуратный нос, льдисто-голубые глаза в обрамлении длинных ресниц и пухлые губы. Миленькая, как фарфоровая куколка. Светофор снова поймал себя на том, что на неё пялится. Ну и пусть, за просмотр денег не берут. Он даже и о беседе совсем позабыл: заткнулся на полуслове, а очнулся только тогда, когда Тролль дёрнул за рукав.

Светофор встряхнулся и усилием воли отвёл взгляд, попытался включиться в разговор. Прошло, наверное, с полчаса, и девчонка допила свой кофе и начала собираться. Расплатилась, накинула длинное бежевое пальто и, проходя мимо, невесомо коснулась его плеча.

Светофор подумал, что случайно — она ведь даже не обернулась, а после заметил, что на столике она позабыла какой-то блокнот в серебристой обложке.

Он соображал недолго, поднялся и подхватил куртку со стула.

— Я сейчас, — бросил ребятам на ходу.

— Ты куда? — спросил Тролль, но Светофор лишь отмахнулся, метнулся к столику, поднял блокнот и вылетел за двери.

С девчонкой столкнулись на углу. Среди густых вечерних сумерек, под бледным светом фонаря она казалась настоящим ангелом, спустившимся с небес в этот мрачный проулок.

Светофор приблизился широким шагом и замер, не сумев подобрать слов. Такая славная — из другого мира, она, верно, и стоять с ним рядом не захочет.

От волнения он снова начал заикаться.

— Т-ты з-за-б-была, — пробормотал, преступив на месте.

Девчонка убрала в карман телефон и взглянула с интересом, а после улыбнулась тепло и солнечно, и их пальцы соприкоснулись на твёрдой глянцевой обложке.

— Спасибо.

Светофор кивнул. Что ещё сказать? Уходить не хотелось отчаянно.

— Меня зовут Эллисон, но для друзей просто Элли, — ответила она сдержано, запрокинула голову и без всякого стеснения заглянула ему в глаза. Обычно всем становится неловко, и они отворачиваются, но не она.

— К-как д-девочка и-и-из с-сказки, — усмехнулся Светофор, проглотил комок в горле и сделал глубокий вдох. Это иногда помогало.

— Именно. А тебя как зовут?

— Светофор, — он шагнул ближе, теперь они вдвоём оказались в круге света.

Элли рассмеялась и взмахнула рукой.

— Серьёзно? Я имела в виду настоящее имя.

— Оно и есть настоящее, — обиженно отозвался Светофор.

Они помолчали. Элли будто ждала чего-то, огляделась, а после протянула руку и коснулась шипов на плечах куртки.

— Прикольно.

Светофор покивал. Сейчас они разойдутся и больше никогда не увидятся. Жаль.

Элли вновь покрутила головой, и её короткие, чуть выше плеч волосы, разметались в стороны.

— Знаешь, я заблудилась немного. Не проводишь до метро?

Светофор растерянно поморгал.

— Т-тут далеко.

— А я не тороплюсь, — Элли по-свойски подхватила его под локоть, и он обомлел, замер, как истукан. Такое неземное создание и вдруг рядом с ним. Сердце пропустило удар, и Светофор взволнованно кивнул. Даже о друзьях позабыл и встряхнулся лишь, когда Тролль стал названивать. «Куда ты пропал?»

— Да я скоро приду или нескоро, — невпопад ответил Светофор. — Не ждите.

Элли вновь без стеснения его разглядывала, крепко ухватив под локоть.

— Знаешь, я совсем не спешу. У меня был такой плохой день, ты даже не представляешь… — протянула она.

— Ну… ты хочешь рассказать? — недоуменно уставился на неё Светофор.

— Нет. Я хочу, чтобы кто-то меня развеселил, — уверенно заявила Элли.

Светофор чуть подумал, а после улыбнулся.

— Это я могу.

Вместо того, чтобы свернуть на перекрёстке направо, они двинулись вверх по улице, проходными дворами вышли к набережной.

— Не боишься? — сообразив, что они уже довольно долго блуждают по тёмным закоулкам, спросил Светофор.

— Тебя, что ли? — вскинула светлые брови Элли.

— Высоты! — воскликнул он. Если уж не развеселить, то хотя бы удивить, точно получится.

— С тобой, нет, — качнула головой Элли, сжав его ладонь тёплыми пальцами. И Светофор снова растерял все слова.

Он знал парочку «тайных троп» и код от подъезда, и вскоре они оказались на крыше пятиэтажки. Внизу светились неоном центральные улицы, слева впивался в тёмное небо острый шпиль башни святого Стефана, а справа сияло огнями «Око Лондона», словно метка, разделяющая Вестминстер и Ламбет**.

Элли заворожённо вздохнула, прижавшись щекой к его плечу.

— Только держись крепко, — предупредил Светофор, а она и правда стиснула его ладонь. Наверное, всё-таки боялась высоты.

Когда спустились, Светофор спросил:

— Развеселил?

Элли лукаво улыбнулась.

— У тебя почти получилось. Увидимся завтра?

Светофор удивлённо распахнул глаза, не ожидал такого вопроса.

— А ты хочешь?

Элли ничего не ответила, достала из сумочки карандаш и нацарапала на листке номер — вот блокнот и пригодился. Сунула ему в ладонь и, загадочно улыбнувшись, коснулась пальцами его щеки.

— После двух я свободна. А метро там, — она махнула рукой в сторону и уверенным шагом последовала в указанном направлении.

Светофор растерянно глядел ей вслед, задумчиво кривя губы. Странно это. Элли будто и вовсе не заблудилась, а может, увидела город с высоты и сообразила, куда идти?

Больше волновало другое: неужто он и правда мог её заинтересовать, эту девочку из другого мира? Наверное, написала выдуманный номер, чтобы его не обидеть. Они успели немного поболтать, пока гуляли, и Элли рассказала о себе. Светофор в основном слушал — это получалось неплохо.

Она жила в Кенсингтоне, престижном районе в самом центре Лондона, её родители развернули успешный бизнес — собственную «домашнюю гостиницу». И училась она в университете, на факультете управления и гостиничного сервиса. Успешная, правильная, обеспеченная — девочка из благополучной семьи, с хорошими перспективами на будущее.

А у него-то что? Никаких планов, вымученный школьный аттестат и даже нет толковой работы, не говоря уж обо всём остальном.

Светофор болтался по улицам до самого утра, размышляя об этой, без сомнения, чудной встрече. Элли, Элисон, будто Кэрролловская Алиса, жаждущая приключений, запала в душу. Вероятно, шансов никаких, но каким бы ты не был уродцем, всё равно хочется, чтобы ты кому-то нравился. Пусть это и всего лишь мечты.

Проснувшись к обеду в родительской квартире, Светофор долго вертел в руках листок с аккуратными, пусть и написанными торопливо, цифрами. Никак не мог решиться, не хотел разрушать мечту, но всё-таки набрал номер. Элли взяла трубку и ответила бодрым тоном, а он смог лишь пробормотать скомканное приветствие.

— Да, привет, а я уже успела соскучится. Всё гадала, позвонишь или нет, — прощебетала она.

— Вот как? Рад, что ты обо мне думала, — сказал Светофор, глядя на плакат Misfits над компьютерным столом. Рисованный шут ухмылялся, как будто бы даже ободряюще. — Может, увидимся сегодня? Я бы мог тебя развеселить, если тебе по-прежнему грустно.

Элли замешкалась на пару секунд, и сердце у него упало. Сейчас скажет, что всё это шутка, и вчера она просто хотела посмеяться над ним.

— Почему бы и нет? Встретимся возле Британского музея в шесть.

Светофор чуть не выронил трубку от радости и подскочил на кровати. Видать, чудеса и правда случаются.

Примечания:

*«Сид и Нэнси» — басист Sex Pistols и его подруга Нэнси. Их называли "Ромео и Джульеттой" панк-рока.

**Вестминстер и Ламбет — районы Лондона.

» — Невозможно…

— Возможно, если ты в это веришь».

Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес».

Их второе свидание (если, конечно, считать ту первую встречу свиданием), произошло в парке аттракционов. Разве можно придумать что-то более весёлое? Они катались на «американских горках», и Элли визжала от восторга и страха. А Светофор просто радовался тому, что может её обнимать. После бродили по «дому с привидениями», и Элли снова держала его за руку, замирая каждый раз, когда раздавались непонятные скрипы и шорохи.

В «комнату смеха» не пошли — Светофор терпеть не мог все эти «кривые зеркала». Достаточно и того, что он каждый день видит своё отражение с утра.

На последние деньги он купил в ларьке хот-доги, и заметил, что Элли не очень-то рада такому угощению. Наверно, привыкла к дорогим кафешкам, но такого он себе позволить не мог.

Элли, однако, ничего не сказала, натянула улыбку и обняла дрожащими пальцами картонный стаканчик.

— Погода дурацкая, правда?

— Ага, не зима — не весна, — согласился Светофор.

Элли отхлебнула жидкий растворимый кофе и слегка поморщилась.

— Чем ты занимаешь?

Светофор усмехнулся.

— Чем хочу, я свободный человек.

Элли кивнула, поджав губы.

— Хорошо, — лицо её стало сосредоточенным, и Светофор наблюдал с интересом. Вероятно, решала, стоит ли с ним связываться. Как бы это ни звучало пафосно, а на деле означало, что нет у него никакого места в этом мире, никаких планов и целей. Правильная девочка должна была это понимать. Светофор не привык выставлять себя лучше, чем есть на самом деле. Однако сейчас захотелось это исправить.

Элли молчала слишком долго, и он, чтобы скрыть волнение, поставил стаканчик на высокий уличный столик и, раскинув руки, повертелся на месте.

— Такой, как есть, ни больше, ни меньше.

Элли быстро улыбнулась и коротко кивнула.

— Ты мне подходишь.

Светофор замер, так и не опустив руки, растерянно ухмыльнулся.

— Обычно говорят: «Ты мне нравишься», — поправил он.

— Да, конечно, — тут же согласилась Элли. — А я тебе?

— Ха, ещё бы! Ты похожа на ангела, — недолго думая, выпалил Светофор.

Элли благосклонно кивнула, похоже, комплиментами её было не пронять. Наверняка слышала такое постоянно.

В этот раз они вместе дошли до метро. Элли держала его за руку всю дорогу.

— Позвони мне, — каким-то повелительным тоном сказала она.

Светофор растерянно моргнул. Что-то всё-таки было странное в сегодняшнем вечере, только он не мог понять, что именно. А с другой стороны, какая разница? Такой шанс выпадет раз в жизни. Девочка из высшего общества, будто звезда с неба свалилась в ладони. Красивая, милая и… Да, пожалуй, больше Светофор ничего о ней и не знал.

Элли была занята всю неделю, а по телефону разговор как-то не складывался, однако согласилась встретиться в субботу.

Светофор потащил её на Собачий Остров, на котором, впрочем, давно уже не было никаких собак, лишь громады офисных зданий вырастали за спиной, словно застывшие во льду корабли. Каменистый пирс, усыпанный снежной крупой, которую то и дело сдувал ветер, встретил неприветливо-холодно. Светофор знал, как согреться, но Элли почему-то от мятного ликёра отказалась, и он купил ей чай в картонном стаканчике.

Когда зажглись огни, здесь и вправду стало здорово. На противоположном берегу Темзы в вечерних сумерках засияла набережная и университетский корпус. Где-то там, в россыпи огней, затерялся старинный трёхмачтовый клипер, «Катти Сарк», навеки замерший на суше и превратившийся в музейный экспонат. Светофор читал про него в детстве и умудрился кое-что вспомнить.

Элли глядела удивлённо.

— Не думала, что ты увлекаешься кораблями.

Светофор пожал плечами и отхлебнул из горла.

— Я раньше любил читать про приключения.

Элли взглянула на него с интересом, пожалуй, её удивление было приятно. Верно, не такой уж он дурак, каким выглядит.

— Что? Не похож на того, кто любит читать? — поддел Светофор.

Элли хмыкнула и деликатно шевельнула плечом.

— А я терпеть не могла в детстве, родители заставляли.

— Меня никто не заставлял, — отстранёно отозвался Светофор и вновь приложился к бутылке.

— Ты много пьёшь, — недовольно заметила Элли.

Светофор промолчал. И что она хотела услышать?

В конце прогулки Элли спросила:

— Куда ты пойдёшь сейчас, домой?

— Нет, к друзьям.

Она кивнула.

— Ясно. Я позвоню тебе завтра сама. У меня кое-какие дела.

Светофор усмехнулся.

— Да, я заметил, что ты очень занята.

— Для тебя найду время.

На том и распрощались. Эта встреча оказалась ещё более чудной, чем прошлая. Однако Элли и правда позвонила, пригласила в кафе. Да, очевидно, что таскаться по городу зимой, ей не понравилось. Хотя она и сказала, что было познавательно.

Пришлось взять дополнительную смену на мойке, хотя уже сейчас Светофор понимал, что эту девчонку вряд ли потянет. Не тот уровень.

За ужин Элли заплатила сама, а он, что ж, не стал отказываться. Купил ей подарок — брелок с этим уродским заплатанным мишкой. В школе всем девчонкам такой нравился. Элли скромно улыбнулась и поблагодарила. Выглядела она какой-то расстроенной, грустной.

— У тебя что-то случилось?

Элли покачала головой и печально отпустила уголки губ.

— Не хочу ехать домой. Пойдём к тебе? Где ты живёшь?

— О… везде, — конечно, тащить её в квартиру к предкам не стоит. Начнутся всякие дурацкие расспросы. Этого Светофор точно бы не вынес, да и для Элли это явно лишнее. Знакомы без году неделя, а мамка у него любопытная.

— То есть, дома у тебя нет? — уточнила Элли, и губы её вновь сложились в прямую черту.

— Дом… — Светофор не сразу подобрал слова, взъерошил волосы, а после снова пригладил и выдавил смущённую улыбку. — Есть место, где мне хорошо, но сегодня мы туда не поедем. Увидишь моих друзей, с ними ничуть не хуже.

Знакомить Элли с братом тоже не хотелось, потому что Светофор и так видел, что не пара они. А услышать это от кого-то ещё, было бы обидно. Может, Элли просто стало скучно в её размеренной, расписанной по плану родителей жизни, и захотелось немного экстрима? Это он точно мог устроить.

* * *

Светофор вёл её за руку среди уснувших старых доков. Внизу плескалась чёрная вода, и свет редких фонарей не позволял разглядеть слишком много, лишь тёмные силуэты лодок, да остовы старых мостков. Здесь было красиво, хоть и печально слегка. Заброшенный край страшных сказок. Петляя тесными дворами, сквозь узкие «горлышки» которых виднелись заплаты хмурого неба, добрались до старой массивной пятиэтажки, похожей на пароход. Заводские трубы, плюющиеся дымом на линии горизонта, лишь дополняли мрачноватую картинку.

— Здесь жутко! — воскликнула Элли, покрепче ухватив его за руку.

— Здесь тебе не Вест-Энд*, — усмехнулся Светофор. — Но ты можешь ничего не бояться, пока я с тобой.

Элли круглыми глазами оглядывала обшарпанный подъезд, а после таким же диким взглядом захламлённую квартиру Медведя.

— Будет весело, — шепнул Светофор ей на ухо.

У Медведя уже вписывались сегодня Призрак, Тень и Нимфа, музыка гремела, а на кухне распивали сладкий портвейн. Ужин был скромный — картошка, запечённая с рыбными палочками. Элли всё больше молчала, ковыряясь в тарелке.

— Выпей немного и полегчает, — предложил Светофор, заметив, что ей явно не по себе.

Сначала она кривила лицо, а после всё-таки согласилась и отпила из кружки.

— Боже, такого я ещё не пробовала! — поморщилась она.

Светофор рассмеялся, прижал её к себе.

— Я не обещал королевский приём, но сказал, что приведу тебя в хорошее место. Мои друзья тебя не обидят, но и ты их не обижай.

Элли окинула его странным задумчивым взором и поджала губы. Поболтала напиток в кружке и спросила шёпотом:

— У вас есть что-то хотя бы это заесть?

Нимфа дружелюбно развернула перед ней шоколадку.

Элли разочарованно вздохнула, сунув в рот кусочек.

— Это пластилин какой-то. Я пробовала настоящий бельгийский шоколад и ни в какое сравнение…

Светофор заметил, как вытянулись лица ребят, и обернулся к Элли.

— Хватит, красотка, пойдём танцевать, — он потянул её за руку в коридор.

— Под такую музыку не танцуют, — возразила Элли.

— Я тебя научу, ты только кружку с собой возьми, немного выпьешь, может, повеселеешь, — пробормотал Светофор. «А не будешь куксится, как недовольная маленькая девочка, которой не купили сотую по счёту куклу», — добавил про себя. Её выкрутасы начинали раздражать, но стоит признать, что ей и правда неловко в незнакомой компании. Раз он её привёл, то должен развлекать, ведь так?

Элли нахмурилась, но тем не менее вняла совету. Допила остатки портвейна и любезно последовала за ним. Светофор придирчиво перебрал диски и, отмахнувшись от протестов Призрака, сунул в музыкальный центр Green Day.

— Вообще-то сейчас моя очередь! И я хотел послушать Lacrimosa.

— Подожди немного, брат, пожалуйста, — изобразил просительную улыбку Светофор и сложил ладони в молитвенном жесте.

Призрак тяжело вздохнул и вновь опустился в кресло с книгой. Медведь с Нимфой тоже подтянулись и разошлись по комнате. Медведь уселся на диван, попивал портвейн из тяжелой железной кружки. Нимфа с независимым видом принялась просматривать диски, должно быть, выбирала, что хочет послушать в свою очередь. Тень забралась на колени к Призраку и что-то тихо шептала ему на ухо, укрыв их обоих завесой чёрных волос.

— Ну так, что, пойдём? — Светофор протянул руку, но Элли качнула головой.

— Это слишком громко и… какой-то хаос… Как под это можно танцевать? — пытаясь перекричать музыку, недоумевала она.

Светофор лишь усмехнулся и потянул её к себе.

— Плясать и прыгать — как же ещё? Смелее!

Может, пластикой бог его и обделил, зато с чувством ритма никаких проблем не было. Светофор встряхнул Элли за руки и раскрутил на месте, как это принято в танцах. Она испуганно взвизгнула и вцепилась ему в плечи.

Светофор рассмеялся.

— Это ведь не медляк. Не бойся, здесь все свои. Ты же умеешь прыгать? Ничего сложного.

Элли всё не могла решиться, отступила к стене и смущённо поглядывала из-под ресниц. Светофор не стал больше её тормошить, закрыл глаза на миг и представил, что он на концерте. А дальше просто позволил музыке вести его. Топтаться и прыгать, трясти башкой — это умеют все.

Когда закончилась песня, он остановился и раскинул руки в стороны.

— Кто хочет поучаствовать в слэме?

— Только не я, — подал голос из своего угла Призрак.

— Медведь? — спросил Светофор.

— Не-а, вдвоём неинтересно.

Девчонок он звать не стал, вернулся к столу и наполнил свой стакан. Элли тоже явилась на кухню, обняла со спины, в голосе её звучала улыбка.

— Ты смог развеселить.

Светофор хмыкнул, обернувшись.

— Я рад. Это все твои желания на сегодня?

— Думаю… не все, — приложив палец к подбородку, ответила Элли. Она закрыла глаза и, пристав на цыпочки, быстро коснулась его губ. Длилось это всего пару секунд, после она отступила и, смущённо уставилась в пол, а Светофор ошалело моргал, так и позабыв поставить кружку на стол.

Он так и не сумел подобрать слов, не успел. Элли быстро собралась и вызвала такси, сказала, что домой поедет. Он проводил её вниз, и она робко улыбнулась, когда машина подъехала, вложила свою ладонь в его.

— Ты не похож на других, мне это нравится.

Светофор стоял, открыв рот, а она упорхнула, словно последняя летняя бабочка, махнув на прощанье крылом, и даже не обернулась.

* * *

Это были странные отношения во всех смыслах. После того поцелуя Элли долго не выходила на связь, а потом объявилась сама, позвонила и сказала, что хочет, чтобы он куда-нибудь её увёз, подальше отсюда. «Без проблем», — ответил Светофор.

В Норидж — город на побережье Северного моря, Светофор предложил добраться стопом. Это недалеко вовсе, но Элли сказала, что к такому безумию не готова. Что ж, поехали на автобусе, но всё равно было здорово. Провели выходные вместе, гуляли по городу, сняли номер в отеле, как настоящие туристы. Слишком всё цивильно, но, похоже, для Элли это уже и было «безумство» — уехать куда-то с полузнакомым панком. Они целовались, держались за руки, как настоящая влюблённая парочка. Хотя никакой влюблённости между ними и не проскользнуло. Слишком уж непохожи друг на друга — наверное, это и притягивало их обоих, словно разные полюса магнита.

В последний день долго бродили по городу и вернулись в номер лишь в сумерках. Элли захотела какой-то особый мартини — розовый. А Светофору эта штука совсем не понравилась, будто сироп от кашля глотаешь. В итоге он хлестал тёмное пиво, а она свой сладкий мартини.

— Ты свободный человек, тебе повезло, — начала Элли, поглядывая в окно.

Светофор хмыкнул.

— Будем считать так. А тебе, разве нет?

Они сидели друг против друга на кроватях, а на тумбочке между ними расположились бутылки и стаканы, блюдце с орешками и сырной нарезкой.

— Родители уже продумали мою жизнь наперёд: университет, семейный бизнес, замуж за хорошего парня, дом с садом…

— Это звучит неплохо, — вставил Светофор.

— Да, может быть, только у меня нет права голоса. Я хочу сама выбирать. Ты бы знал, какая же скука этот гостиничный сервис! Лучше бы я пошла на рекламу! И вообще в детстве я хотела стать парикмахером, — вспыхнула Элли, стиснув кулаки.

Светофор умел слушать, кивнул и обнял её за плечи.

— У тебя будет хорошая жизнь, я уверен.

Элли шумно всхлипнула, уткнувшись ему в грудь, и он провёл ладонью по её волосам. Она успокоилась через пару минут, глубоко вздохнула и выдавила улыбку, подняла заплаканные глаза.

— Не люблю быть жалкой.

— Ты вовсе не жалкая. У всех бывают плохие дни, но это не вся жизнь. Один плохой день, вот и всё.

Элли улыбнулась, коснувшись ладонью его щеки.

— Спасибо.

Она ушла умываться, а Светофор развалился на кровати и уставился в потолок. Надо с этим завязывать. Элли наверняка воспринимает его «как приключение» — свой безумный поступок, который будет потом вспоминать в том благополучном мире, но он не хотел испортить ей жизнь. Пусть закончит свой универ и станет кем-то. Может, даже и не тем, кем её хотят видеть родители.

Элли вернулась посвежевшая и приободрившаяся, села к нему на кровать и положила ладони на грудь, потянулась к его губам. Светофор прижал её к себе, такую тёплую, ласковую, опрокинул на себя, и она рассмеялась. Отстранившись, встряхнула волосами и стала расстёгивать пуговицы на блузке одну за одной.

Светофор сомкнул ладони на её тонких запястьях.

— Не надо, ты завтра будешь об этом жалеть. Я точно не тот «хороший парень».

Элли обиженно надула губы.

— Мне и не нужен хороший. А я? Разве совсем не красивая, не привлекаю тебя?

— Ты похожа на ангела, — ответил Светофор, как и прежде, и заключил её в объятья. Помог ей справиться с блузкой и стянул футболку, бросил на пол. Он ведь тоже не железный, в конце концов.

* * *

Они действительно жили в разных мирах, но каким-то неуловимым образом умудрялись пересекаться. Элли то появлялась, то пропадала, и он даже не мог сказать, что они пара. Впрочем, она ничего подобного тоже не заявляла. Казалось, что однажды просто не вернётся, нырнёт в очередную «кроличью нору» и окажется в своём привычном, благополучном мире. Исчезнет Алиса, а Безумный Шляпник останется «по ту сторону зеркала» — таков закон сказки.

В любом случае сегодня они вместе, а завтра может случиться всё, что угодно. С Элли Светофор чувствовал себя хорошо, тоска ушла и эта разъедающая душу печаль тоже. Не нужны были больше трава и колёса, он хотел стать лучше для Элли. Хотя бы немного, но лучше, пока у них есть этот день и эта ночь.

Как-то незаметно наступила весна, холодные мартовские ветра сменились апрельским ласковым солнцем. Совсем потеплело, деревья облачились в новый наряд, а в мамкином саду расцвели жёлто-белые нарциссы.

В переходе вновь стало оживлённо, и Светофор много времени проводил «на тусовке». Элли как-то заглядывала, но быстро ушла, не для неё это всё. Как они умудрились продержаться вместе два с лишним месяца — загадка. Её не интересовала музыка совсем, не нравились его друзья, но почему-то она каждый раз возвращалась к нему. Порой они проводили ночи на чердаке в летнем домике. Гуляли по весеннему лесу, и Светофор угощал её мороженым. Сделал даже подарок — деревянную игрушку-вертушку — сувенир на удачу. Элли обрадовалась, будто бы он подарил что-то стоящее.

Бродяга и Сказка относились к ней настороженно. Брат считал, что она морочит ему голову. Ну да, будто с него было, что взять… Нет, Светофор знал, что Элли с ним потому, что он единственный видит в ней человека, а не просто девочку, которая всем должна.

В мае случился паршивый день и не один. Приступ, который каким-то чудом удалось пережить дома. Когда предки вернулись, он уже почти пришёл в себя. Работу прогулял правда, и уже не первый раз. Следующим же утром его турнули. Он напивался в летнем домике в одиночку. Плохой день просто нужно пережить, вот и всё.

Элли заявилась без звонка, бледная, отрешённая и печальная. Сама-то она раньше сюда и не приезжала.

— Что случилось? — встретив её на пороге, спросил Светофор.

Элли вздохнула и бросила на пол большую кожаную сумку.

— Надо поговорить.

— Ладно. Хочешь чаю?

Элли нервно кивнула и проследовала за ним на кухню, уселась на табурет и скомкала в руках платок.

— Я беременна, — сообщила она траурным тоном, и Светофор выронил кружку. Цветные осколки разлетелись по всей кухне, будто разорвавшийся снаряд.

— Ты что?..

— Господи, да ты же всё слышал!

Слышал-то слышал, да только дошло не сразу.

Светофор повернулся и долго изучал её лицо: глаза красные, заплаканные, губы дрожат, и вся она как-то съёжилась, будто невидимый груз давил на плечи.

— Ты уверена? — спросил он в конце концов, тряхнул головой и брякнулся на табурет, уставившись в стену.

— К сожалению, да. Я ходила к врачу. Не хотела тебе говорить, пока не узнала точно, — отчеканила Элли. — Я поживу у тебя? Временно. Без понятия, как сказать родителям. Они меня убьют, — всё тем же могильным тоном добавила она.

— Ты какая-то…

— Выпила успокоительное, — отмахнулась Элли.

— Твою мать… даже не знаю, что и сказать… — протянул Светофор, отвернувшись.

— Да, это уж точно, — согласилась Элли.

Про чайник давно забыли, сидели в тишине, пока сумерки не занавесили вечер, всё глядели в разные стороны.

— Эта шутка слишком далеко зашла, — сердито выдала Элли, и он аж вздрогнул от звука её голоса.

— Какая шутка? — спросил ошарашенно.

— Ты и я, — указала пальцем Элли. — Ты, что серьёзно думал, что я в тебя влюблена?

Светофор хлопал глазами, недоуменно приоткрыв рот. У неё просто стресс, вот и всё, несёт какую-то чушь. А в глубине души всё же кольнула тревога, давно ведь догадывался, но… Нет, сейчас не время выяснять, что она имела в виду.

— Тебе отдохнуть надо. Поговорим об этом завтра, идёт? — весь хмель слетел от такого известия, а в голове всё равно было пусто. Ребёнок. Оба они к этому не готовы, но что же делать, раз он уже получился?

Элли закатила глаза и махнула рукой.

Светофор разжёг камин и заварил чай, позвал её в комнату. Свет они не включали, лишь отблески пламени рассевали полумрак. Так лучше, не надо смотреть друг другу в глаза. Элли баюкала кружку в ладонях и тоскливо вздыхала, Светофор бродил по комнате, заложив руки за голову. Оба они облажались, но теперь-то что делать? Он не знал, а хуже того, понятия не имел, что думает Элли. Смелости спросить, пока не набрался.

— Сядь уже, бесишь, — Элли хлопнула по подушке рядом с собой. И разговор между ними всё-таки состоялся…

Примечания:

*Вест-Энд — западная часть Лондона, в которой сосредоточена театральная и концертная жизнь, музеи, университеты, а также элитная недвижимость и модные, дорогие магазины. Вест-Энд принято представлять как антипод пролетарского района восточного Лондона — Ист-Энда.

Жёлтый, зелёный, красный — праздничные огни мигали в темноте, будто стоп-сигнал, оповещающий о приближении катастрофы. То был не ураган, не грозная лавина, сметающая всё на своём пути, а всего лишь житейская буря. Глупые детские мечты, растоптанные в пыль.

Светофор перевернулся набок, и пустая бутылка джина, скатившись с матраца, жалобно звякнула. Мутно-серый свет просачивался сквозь маленькое окошко, а по крыше стучал дождь. То ли день сейчас, то ли вечер — не понять.

Подниматься не хотелось вовсе: паршиво было и муторно, в голове гудел рой сердитых пчёл. Элли ушла дня три или четыре назад, а после всё закрутилось так, что теперь он и вовсе потерялся во времени и пространстве.

Коснувшись рукой пыльного пола, медленно поднялся и сел, обняв колени. Рассеянно перебрал мелкие пуговицы. Рубашка почему-то оказалась чужая, в коричнево-чёрную клетку, Светофор сроду таких не носил, разве что в глубоком детстве.

Воспоминания дробилась на мелкие фрагменты и каждый осколок отзывался болью в голове. Под закатанным рукавом белел свежий бинт, ныл разбитый локоть. Кажется, брякнулся на улице, когда с Орком вывались из паба под утро. Вчера ли? А может, сегодня это произошло?

Зеркальная витрина, в которой косо ухмылялось его пьяное отражение, разлетелась вдребезги. Брызнула на асфальт вместе с разбитой бутылкой. Взвыли полицейские сирены, а они с Орком бросились прочь. Куда только? Дальше полная темнота…

Фараоны в чёрных мундирах, решётки и причитания матери. Значит, догнали всё-таки. Снова упрёки и горькие злые слёзы, которые унимал холодный предрассветный ветер. На улице он вывернулся, оставил куртку в её руках. Долго болтался по городу, встретил в переходе Ворона. Снова пили, а потом толковали о чём-то важном, наклонившись друг в другу, в тряском вагоне пригородного поезда. Вот только о чём говорили, так и не вспомнилось. Одна лишь фраза засела в памяти: «Не быть любимым — это всего лишь неудача, не любить — вот несчастье»*. Ворон умный парень, знаток человеческих душ и настоящий философ. И утешать умеет словами и музыкой.

Скрипнув, отворилась дверь, и сразу на чердак ворвалась мелодия — приглушённая, бойкая, живая, а слов не разобрать. Светофор прислонился к стене и закрыл глаза. Шаги простучали совсем близко, и незваный гость опустился рядом на матрац.

— Гордишься собой? — он узнал глуховатый голос Бродяги. Пахло от него терпкой смородиновой настойкой и табаком.

Светофор распахнул глаза и уставился на брата.

— Мне жаль.

Бродяга покачал головой и нервно дёрнул уголком губ.

— Было бы здорово, если бы это было правдой.

Светофор отодвинулся и тронул забинтованный локоть, поморщился.

— Знаешь, вам всем было бы без меня скучно. Такое развлечение — пример для детей, как не стоит жить.

Бродяга окинул его долгим взглядом.

— Смешного мало.

— Ага. Принеси лучше воды, пить охота.

Бродяга молчал, и вновь в его взгляде скользнуло разочарование. Чего он ждал? Оправданий, извинений? Светофор был не готов ни к тому, ни к другому.

Когда брат вернулся с бутылкой холодной лимонной воды и таблеткой аспирина, Светофор сидел, уткнувшись лбом в колени, дёргал разлохмаченные нитки на джинсах. Бродяга бросил сердитый взгляд из-под спадающей на глаза чёлки, а Светофор жадно припал к бутылке.

— Спасибо за всё, за рубашку… за то, что возишься со мной, — виновато пробормотал, поставив бутылку на пол.

— М-да… В следующий раз сам будешь стирать свою заблёванную футболку, — по-прежнему холодным тоном произнёс брат.

Светофор опустил голову, не знал, что ещё сказать. Про Элли, про то, что у них случилось… Она ушла в то утро, не разбудила, не оставила записки и даже не отвечала на телефонные звонки.

— Элли… мы расстались, — скованно произнёс Светофор, зацепив клёпанный браслет на запястье.

— Мне жаль, — так же дежурно отозвался Бродяга и протянул ему сигарету, закурил сам.

— Да нихрена тебе не жаль! — воскликнул Светофор, дёрнувшись в сторону. — Она тебе никогда не нравилась.

Бродяга затянулся и развёл рукой облако сизого дыма.

— Я хотел, чтобы ты был счастлив, а она… м-м, не знаю даже, ты был для неё просто мальчиком на побегушках.

— Вот как… — Светофор замер, приоткрыв рот. Элли примерно так и сказала в их последнюю встречу. «Мне нужен был кто-то «неправильный», кто-то сломанный, чтобы понять, что моя жизнь хороша. Это просто эксперимент, игра, которую можно завершить в любой момент. Но она зашла слишком далеко…»

— Я понимаю, что тебе сейчас плохо, но это пройдёт, — Бродяга стиснул его плечо и ободряюще улыбнулся. — Ты ещё встретишь хорошую девушку, которая полюбит тебя.

— Такая уже была, — печально откликнулся Светофор, вспоминая Лису. «Эту жизнь мы с тобой уже прожили». Помолчал немного, изучая лицо брата, и уставился под ноги. — Не в этом дело.

— А в чём же? — обеспокоенно спросил Бродяга.

— Элли беременна.

— Вот чёрт… — Бродяга докурил и растёр окурок о тонкое белое блюдце, служившее пепельницей.

Светофор усмехнулся.

— Можешь не волноваться, она собирается сделать аборт. Сказала, что ребёнок в её планы точно не вписывался.

Бродяга помолчал, вздохнул и взъерошил волосы.

— Ты же понимаешь, что так будет лучше для всех?

Светофор покачал головой.

— Не знаю. Он ведь уже есть. А теперь из-за того, что мы такие дураки, его не будет.

Бродяга то ли смутился, то ли растерялся, продолжил полушёпотом:

— Слушай, это ещё не ребёнок даже. Он ещё не родился и на младенца-то пока не похож, — торопливо проговорил брат, обняв его за плечи. — Вам обоим по восемнадцать лет и, если уж честно, какие между вами чувства? Точно не те, которые нужны для создания семьи.

Брат говорил правильные вещи, и Светофор кивал, но думал о своём. Элли даже не спрашивала его мнения, просто поставила перед фактом. А он ответил: «Я ещё не решил». Она же сказала: «Это и не тебе решать». Вот так, будто подвела черту, сделала шаг назад, и они вновь очутились в разных мирах, разделённые тонкой стеклянной стенкой. Вот только теперь у них точно было что-то общее. Чем больше думал об этом, тем больше жалел малыша, которому не суждено появиться на свет. И вновь в груди полыхнула тревога.

Светофор разыскал ботинки на полу, подхватил куртку и улыбнулся брату.

— Мне надо идти.

— Куда тебя опять понесло? — устало спросил Бродяга.

Светофор мотнул головой, просовывая руки в рукава. Может, ещё не поздно отговорить Элли? Адрес он знал.

* * *

Элли жила в большом и светлом каменном доме, укрытом зелёной изгородью. Бежевые стены заросли плющом, а над низким заборчиком поднимались колючие кусты с мелкими розовыми и алыми розами. Матушка у неё любила всё красивое, но на сад не находила времени, какая-то специально обученная тётка наведывались к ним два-три раза в неделю и наводила порядок. Элли как-то об этом упоминала.

Где её комната, Светофор, конечно, не знал. Притормозил у калитки, разглядывая дом, будто какого-то знака ждал. А знак и вправду случился — через каких-то минут десять Элли вылетела на крыльцо грозная, будто древняя воительница. Её короткое голубое платье трепал ветер, а выражение лица было донельзя сердитым.

— Ты что здесь делаешь?! Совсем рехнулся?! Как ты вообще меня нашёл? — спросила она, скрестив на груди руки.

Светофор улыбнулся, словно не произошло между ними никакой ссоры, ухватил её под локти и, наклонившись, дунул в лицо будто рассерженному котёнку. Казалась она милой маленькой принцессой, а он, чёрт возьми, уж точно не принц — паяц — не более. Даже на бродягу-барда не тянет.

Элли оторопела и растерянно уставилась на него, хлопая светлыми ресницами.

— Ты такая злая была, как маленькая собачка, хотел, чтобы ты немного расслабилась, — с ухмылкой пояснил Светофор. — Моя Алиса.

Элли нервно откинула прядь волос с лица и поджала губы, выдала на тон тише, но с тем же с упрёком:

— Я тебя не звала, мы всё уже решили. Чего тебе ещё надо? Думаешь, у меня не хватает других проблем?

Светофор хмыкнул и почесал в затылке.

— Мы не решили, решила — ты. А я с этим не согласен. Ты и я — неважно, но ребёнок не виноват, я хочу, чтобы ты его оставила.

Элли вздохнула и отступила, стоило разжать руки. Кусая губы, глядела под ноги. А после вымолвила жалобным тоном:

— Ты просто не понимаешь. Как будто бы всё это так легко! Моя жизнь… всё полетит под откос. Универ…

— Ты можешь взять академ, сама ведь хотела подумать, говорила, что тебе учёба не нравится, — предложил Светофор.

Элли качнула головой.

— Я не готова, просто не представляю… — в голосе её сквозило отчаяние, и Светофор преодолел эти два шага между ними, прижал её к груди.

— Я буду рядом, — пообещал он совершенно искренне.

Элли ничего не ответила, а после потянула за руку в дом. Она внезапно развеселилась, провела ему экскурсию и, стянув из тумбочки в родительской спальне ключ, отомкнула отцовский бар. Вытащила наугад бутылку с шоколадным ликёром.

Они выпили немного и, прихватив бутылку, завалились в её комнату — бело-золотую, с большой мягкой кроватью, укрытой тяжёлым расшитым узорами покрывалом, фарфоровыми куклами на комоде и пушистым лимонным ковром. Покои маленькой капризной принцессы — Светофор так и сказал, а Элли лукаво усмехнулась, а после, встав на цыпочки, приникла к его губам.

— Я бы хотела забыть обо всём, обо всех обязательствах и просто жить, — прошептала она, упёршись ему ладошками в грудь.

Светофор обнял её за талию, усадил на кровать и брякнулся на колени перед этим высоким ложем. Долго её разглядывал, упершись ладонями в мягкое покрывало.

— Хотела бы быть настоящей? — спросил он, спустя некоторое время. — Помнишь сказку о деревянном мальчике?

Элли надула губы, обиделась, кажется. Она и правда такая же красивая, как эти её куклы, но вот внутри что, загадка. Да и есть ли там что-то вообще? Красота пленяет, очаровывает, но если в ней нет души, к чему тогда всё?

— Знаешь… плевать. Просто хочу забыть обо всём, хотя бы на время, — вновь повторила, стянув платье через голову.

— Наверно, кровать очень мягкая, — произнёс Светофор с ухмылкой.

— Иди сюда и узнаешь, — пригласила Элли, и он не заставил себя долго ждать.

* * *

Уже опустились сумерки, а они так и не зажгли свет. Лежали, обнявшись в постели, и Элли жарко сопела ему в плечо, а он гладил её по волосам. Глупая фарфоровая девочка, играющая чужие роли. Любовь и жалость похожи немного или всё-таки нет?

Светофор так и не успел ответить на этот вопрос. В коридоре хлопнула дверь, раздались шаги и голоса. Элли испуганно натянула одеяло до подбородка и сжалась в комок.

— Родители вернулись, — заявила она шёпотом. — Боже… — со стоном протянула она. — Мама нашла тест в мусорке, понимаешь? Они знают обо всём. Был ужасный скандал! Тебе нужно выметаться, одевайся, — пробормотала она в спешке.

Светофор хмыкнул и потянулся в кровати.

— Я тебе не пёсик, милая девочка, и не одна из твоих игрушек.

Элли вцепилась в одеяло и взглянула на него умоляюще.

— Пожалуйста, — трагическим шёпотом произнесла она, но было уже поздно. В дверь раздался короткий деликатный стук, а после она распахнулась.

Невысокий полноватый мужчина с льдисто-голубыми глазами застыл на пороге.

— Дорогая, ты бы могла предупредить, что у нас гости, — сдержанно-едким тоном высказал он. — Это, значит, и есть папаша нашего будущего внука? — он вновь прошёлся холодным оценивающим взглядом по лицу Светофора и хмыкнул.

Светофор состроил кривую ухмылку, Элли взволнованно теребила край покрывала, не глядя на отца.

— Что ж, приведите себя в порядок и спускайтесь в гостиную. Думаю, нам всем есть, что обсудить. Жду через пятнадцать минут, — чопорно провозгласил он и притворил дверь.

Элли схватилась руками за голову.

— Мне конец! И всё это из-за тебя! Какого чёрта ты заявился?! — вскинулась она, отбросив покрывало, в спешке принялась одеваться.

Светофор разыскал свою одежду на полу, неторопливо натянул джинсы и футболку «Sex Pistols», вытащил из-под футболки подвеску с шутом и пригладил растрёпанный зелёно-красно-синий ирокез.

— Ну ладно, я готов. Мне бы хотелось услышать, что твой отец скажет.

— Для тебя это шутка? — вспыхнула Элли, пытаясь привести волосы в порядок и уже в десятый раз проведя по ним расчёской.

— Для тебя это было шуткой, — парировал Светофор.

Элли ничего не ответила, вниз они спустились молча.

На маленьком круглом столике расставлены были закуски и печенье в стеклянной вазочке, по краям заняли караул изящные чайные чашки, а в центре деловито возвышался пузатый расписной заварник. Светофор бухнулся в глубокое кресло и одарил приветственной ухмылкой мамашу Элли. Та надменно кивнула в ответ, разливая по чашкам чай. Элли уселась на диван — подальше ото всех. Похоже, решила, что никого нет на её стороне, и вот в груди вновь кольнула жалость. Светофор бросил ей ободряющую улыбку и послал воздушный поцелуй.

Папаша крякнул в своём кресле и прокашлялся. Высокие часы в массивном деревянном корпусе настукали восемь вечера. Начало спектакля.

— Меня зовут мистер Джонс, а это моя супруга, миссис Джонс, — представил папаша, указав рукой в сторону бледной женщины с вытянутым остроугольным лицом — мамаши Элли.

Светофор церемонно кивнул и представился.

Мистер Джонс вмиг поморщился.

— Хотелось бы услышать имя, которое тебе родители дали, а не эту собачью кличку.

— Хм, ну ладно, мистер, — протянул Светофор. — Ричард — так меня зовут родители.

— Так-то лучше, — устроился в кресле поудобнее мистер Джонс. Миссис Джонс благосклонно кивнула, поправив мелкие тёмные кудри. Ненастоящие — искусственные, как и всё в этом доме. Элли говорила, что у матери прямые светлые волосы, но она считает это «мышиным цветом», потому и пытается казаться «интереснее».

— Какие у тебя планы на нашу дочь? — сухо спросила миссис Джонс высоким, хорошо поставленным голосом. Она занималась вокалом в юности, а после «наступила на горло своей песне», решив выбрать что-то более надёжное, чем музыка — бухгалтерский учёт. Это тоже Элли рассказывала.

Светофор цокнул, отпил из кружки и не спеша поставил её на столик.

— М-м, я не думал об этом. Нам просто хорошо вместе, — слегка слукавил он. Может, от того, что какой-то вредный бес тянул за язык, а может, от того, что вся эта театральная атмосфера вызывала желание поиграть слегка. Элли ведь тоже с ним играла, так почему он не может? К тому же, её надменные предки раздражали до зубовного скрежета.

Мистер Джонс некоторое время наблюдал за ним молча, затем отбросил со лба тёмное крыло волос и поправил маленькие круглые очки.

— Раз уж вы оба ни о чём не думали, придётся сделать это за вас. Мы с Мередит уже всё обсудили и приняли решение, — сообщил он, переглянувшись с супругой.

— Ребёнок в таком возрасте — это ошибка, — заявила миссис Джонс. — И, тем не менее, раз уж вы, дети, эту ошибку совершили, мы должны её исправить, — строго заявила она.

Мистер Джонс кивнул, тронув супругу за плечо. Были они чем-то неуловимо похожи, хотя внешне абсолютно разные. Если в их холодных сердцах и теплился огонёк любви, то они уж точно глядели не друг на друга, а в одну сторону.

— Поговорим о насущном. Чем ты занимаешься? Есть работа? — подавшись вперёд, обратился он к Светофору.

Светофор промычал что-то неопределённое, стукнув чайной ложкой о кружку.

— Работы нет, но будет, — в конце концов произнёс он. — Я хочу, чтобы Элли оставила ребёнка. Я буду помогать, постараюсь, — пообещал он. Шутить и придуриваться теперь уже не хотелось. — Спасибо за чай, мне пора, — сказал он, поднявшись.

Элли глядела печально и в глазах её блестели хрустальные слёзы. Решение за ней, как бы там ни было.

Дальше всё закрутилось, завертелось, и в этом водовороте Светофор совершенно не чувствовал себя хозяином собственной жизни. Впрочем, а когда чувствовал-то? Его всё кидало по радиоволнам: то тут, то там…

Мистер и миссис Джонс изъявили желание познакомиться с его родителями. Что ж, пришлось сообщить им «радостную новость». Мамка как обычно в слёзы. Отец был расстроен, потрясён, однако после сказал: «Раз уж Господь послал вам ребёнка, так тому и быть». Светофор горько усмехнулся — никто за него не рад, но отец хоть попытался поддержать.

Предки Элли лишь укрепились в своих разочарованиях после беседы с родителями. Жизнь полна сюрпризов, и, как видно, его «история болезни» им не угодила. Трудно было ожидать иного.

Светофор думал, что Элли запретят с ним видеться, но случилось кое-что другое. Предки её настояли на том, чтобы она оставила ребёнка. Мол аборт в таком возрасте может худо сказаться на здоровье. А дальше сообщили о том, что пришла им пора отвечать за свои поступки, попробовать, так сказать, вкус взрослой жизни.

Лето уже наступило, тёплым июньским вечером они с Элли встретились в цветущем Ричмонд-парке.

— Родители сказали, что снимут нам квартиру и будут сами оплачивать, — объявила Элли, когда они прогуливались по аллее.

— С чего бы такая щедрость? — усмехнулся Светофор, зажав в зубах сигарету.

— Они хотят меня наказать — это точно. За то, что не оправдала их ожиданий, связалась с тобой и вообще… — печально протянула она, тронув его за руку.

— Если подумать, это не так и плохо, — спокойно возразил Светофор.

— Ты издеваешься?! — воскликнула она в сердцах.

— Нет. Может, они решили дать нам шанс? — предположил Светофор, хотя и сам слабо в это верил.

Вопрос остался без ответа. Элли лишь слабо махнула рукой. Кажется, она совсем упала духом. Светофор позвал её в кино, пусть немного развеселится, вот только на проезд денег уже не осталось. Это ерунда — добраться можно и на попутках или завалиться к кому из друзей, кто живёт поближе. Он привык ходить пешком. Это маленькое неудобство стоило одной улыбки печальной фарфоровой девочки. Может, они ещё смогут полюбить друг друга? Теперь-то есть шанс — они ведь вместе, в одной лодке, точнее в одной квартире будут.

Рассмешить Элли всё-таки удалось. Она хохотала, глядя, как он подбирает рассыпавшийся попкорн на выходе из кинотеатра. Ну опрокинулось ведёрко, бывает, не выбрасывать же всё теперь. Он по крайней мере знал цену деньгам.

— Не вздумай это есть. Это отвратительно, правда! — заявила Элли, взмахнув руками.

Светофор цокнул, но всё же выкинул ведёрко в урну.

— Ну, куда пойдём теперь? — улыбнулась Элли, взяв его за руку. — Я угощаю, — задорно добавила она.

— Не стоит, — сдержанно отозвался Светофор. — Я провожу тебя, идёт?

И Элли кивнула, улыбка её тут же потускла.

Так всё же, наказание или шанс? До переезда оставалась пара недель, и вскоре им обоим предстоит это узнать.

Примечания:

*Альбер Камю.

Закат окрасил город в малиновый, алый и горчичный. За плотной зелёной изгородью осталась вечерняя суета, гудки машин и резкий запах бензина. В старом парке среди желтеющей листвы бормотал ветер. Светофор расположился на скамейке, бросив на колени торбу, и уплетал рыбу и чипсы*, вытирая руки о джинсы. Прихлёбывал тёмный Гиннесс из тяжёлой стеклянной бутылки и наслаждался тёплым сентябрьским вечером.

— Славно здесь, правда? — обратился он к полосатому рыжему коту, который примостился на другом краю лавки. — Домой идти неохота, — пробормотал, бросив коту кусочек трески в кляре.

Пушистый собеседник с урчанием принялся за угощение, лишь изредка шевелил ушами в ответ на реплики Светофора.

— Тебе хорошо, ты свободный. Я иногда думаю, может, и лучше без дома? Ни к чему не привязан.

Кот ничего не ответил, покончив с рыбой, принялся умывать мордочку бело-рыжей лапой.

Светофор поглядел на него с грустной улыбкой, скомкал промасленную бумагу и выкинул в урну. Достал пачку из куртки.

— Никому ничего не должен, сам по себе… — протянул он задумчиво, сунув в зубы сигарету и щёлкнув зажигалкой.

Кот боднул его головой, муркул, видно, поблагодарил за угощение, и Светофор провёл ладонью по рыжей спинке. Уличный бродяга долго не нежничал, спрыгнул на землю и, задрав хвост, побежал по своим делам.

Светофор поглядел сквозь тёмное стекло на расплавленный солнечный диск и допил остатки пива, докурил и посидел ещё немного, любуясь закатом. Домой ещё рановато. Можно заскочить в переход, посмотреть есть ли там кто. К тому же завтра выходной и торопиться никуда не надо. Закинув торбу на плечо, он быстрым шагом двинулся в сторону Вестминстерского дворца.

На работу помог отец устроиться, папка у него, что надо — это правда. Хоть образования у Светофора никакого, за исключением одиннадцати классов школы, кое в чём он всё же смыслил. Детали и механизмы привлекали с детства. С отцом они частенько ковырялись в гараже со старым Фордом. И работа в автомастерской оказалась по плечу. Ребята тоже попались нормальные, бухали, правда, как черти, но кто не без греха?

Труднее всего оказалось вставать в одно и то же время, толкаться в автобусе поутру, ложиться пораньше вечером, и быть привязанным к одному и тому же графику, к одному и тому же месту. Иногда он чувствовал себя цепным псом, ограниченным периметром знакомого до каждой песчинки двора. Круг за кругом, день за днём — ничего не менялось, только закаты переходили рассветы. Такая она взрослая жизнь?

С Элли они худо-бедно сосуществовали уже три месяца. Именно, что сосуществовали. Ругались редко, чаще просто смотрели мимо друг друга. Светофор устал играть роль шута при маленькой капризной принцессе. Иногда проводили вместе вечера и ночи, но чаще просто жили в параллельных реальностях, где-то по разные стороны зеркала. «Алиса» вернулась в свою прежнюю жизнь, в которой её оберегают родители, принимают решения за неё, обеспечивают всеми благами. А он остался там — в Зазеркалье, кривом и изломанном, и очень, очень далеком от её уютного маленького мирка.

— Мне не нравятся твои друзья, — дула губы Эллисон за вечерним чаем. — Не хочу, чтобы они постоянно здесь тусовались. Родители эту квартиру сняли для нас, а не для твоих собутыльников.

Светофор молчал. Нельзя же расстраивать беременную. Ладно, что ж, больше он никого не звал.

— Твоя музыка слишком громкая и неприятная, слушай в наушниках, — восклицала она утром, когда он собирался на работу, сунув диск с Sex Pistols в музыкальный центр. Если уж на то пошло, Элли торчала в спальне и давно уже не спала, а музыка играла на кухне и вовсе не так уж громко.

Светофор кивнул:

— Ладно, — и вырубил музыкальный центр. В тишине готовиться к этому новому дню стало и вовсе грустно.

— Мы могли бы сходить куда-то вечером, — предложил он в другой раз. Знал, что ей скучно, ведь учёба давно закончилась, а по вечерам она торчала дома перед теликом.

Элли скривилась, листая очередной журнал.

— В паб? Или к твоим дружкам? Нет уж, спасибо, я как-нибудь обойдусь.

Светофор проглотил и это, просто ушёл один. В чём он опять провинился?

К Элли часто приезжала мать, помогала с готовкой, уборкой и всем прочим. Его предки не встревали, и на самом-то деле было немного обидно. С другой стороны, так всё же легче, когда никто не стоит над душой. Мамка звала в гости, но Элли, побывав у них однажды, больше не приезжала. И с тех пор он навещал их один.

Пожалуй, он мог ещё многое простить Элли, если бы не свадьба брата. Бродяга со Сказкой, конечно, звали их вместе. Они пригласили друзей, родителей и самых близких родственников. После короткой официальной части отправились в летний домик, чтобы повеселиться с друзьями.

Элли не поехала. Когда узнала, где будут праздновать, скорчила такую брезгливую физиономию, что он пожалел уже, что пригласил.

— Я не хочу участвовать в этом балагане. Это твои родственники — не мои, — обыденным холодным тоном произнесла она.

— Ну и чёрт с тобой, — ответил Светофор, напялил куртку и шатался по улицам до рассвета. Зеркало между ними подёрнулось толстой коркой льда.

Свадьбу отпраздновали в августе, а потом Бродяга со Сказкой отправились в свадебное путешествие. Светофор думал уже плюнуть на всё и перебраться в летний домик, но всё же держался из последних сил. Ребёнок у них всё-таки будет, и оставлять Элли одну было бы не по-человечески, не по-мужски, как бы сказал отец.

До рождения ребёнка оставалось всего пару месяцев, но до сих пор не верилось, что всё это произойдёт на самом деле. Как будто кино какое-то, за которым наблюдаешь по телику, но никак не участвуешь.

После очередной дурацкой ссоры снова терзало чувство вины. Светофор ведь не дурак и понимал, что Элли сейчас паршиво во всех смыслах. И он пытался сделать для неё хоть что-то, даже цветы, сорванные в парке, приволок и торт, но её это, похоже, совсем не обрадовало. Он просто устал пытаться и оставил всё как есть.

Сегодня после работы не поехал домой, купил еду в закусочной на углу и отправился в парк, а после к тому самому переходу, где проводил свои счастливые дни. По дороге встретился Феникс — забавный рыжий парнишка, который выделялся в их черно-серой компании своим ярким нарядом. Оранжевый — его любимый цвет. Недавно он появился, смешной, открытый и добрый.

Светофор всегда привечал детишек, вот и с ним быстро нашёл общий язык. Не беда, что Феникс младше почти на пять лет. Детишки — они лучше взрослых, не научились ещё толком врать и притворяться, не стали замороченными и злыми, замотанными повседневной рутиной. Они ещё замечают маленькие чудеса и волшебство, что творится совсем рядом и вокруг нас.

Феникс бодро шагал рядом, поглядывая на него снизу вверх, в оранжевой куртке и апельсиновых джинсах он напоминал солнечный луч, отколовшейся от заката, да так и позабытый на сумрачных улицах.

— Как дела, малой? — Светофор улыбнулся, растрепал его рыжий хаер и приобнял за плечи.

Феникс скорчил забавную гримасу и закатил глаза.

— Да не очень. С матушкой опять погрызлись из-за школы. Она сегодня в ночную, не узнает, что я «по подворотням шляюсь со всякими утырками». Ну, она так считает, — пояснил он, поджав губы.

Светофор рассмеялся.

— Может, это и недалеко от истины…

Феникс виновато засопел, притормозив.

— Да ладно, я не в обиде. Она, наверно, тебе добра желает, — поспешил успокоить Светофор.

— Ага, или хочет, чтобы всё было по её правилам и друзей у меня совсем не осталось, — протянул Феникс грустно.

Светофор пожал плечами.

— Не думай об этом сейчас, когда всё хорошо. Надо уметь радоваться моментам, а то иначе всю жизнь проведёшь в печали. Хочешь, пивом угощу?

Феникс кивнул и, похоже, задумался над его словами. Светофор остановился у маленького магазинчика: приобрёл пару бутылок и сырные шарики. До перехода в тот вечер они так и не добрались, устроились на пустой детской площадке. Забурились в тесную башню пластикового замка, долго болтали, смеялись и слушали музыку в плеере. Давно уже не было так легко и весело.

Ночь пролетела быстро. Мазнула тёмным крылом, рассыпав пригоршню звёзд, вспыхнувших крохотными искрами среди рваных облаков, и тут же истлела, подобно догоревшей свече. Закончилось пиво, иссяк разговор, а предрассветный холодок дёргал пальцы и плечи. Пришлось сделать крюк, чтобы немного согреться, а после завернуть в круглосуточную забегаловку и взять горячий чай.

Когда пошли первые поезда, Светофор проводил Феникса до метро. Сам же раздумывал, куда отправиться. Ехать в Фулхэм, в эту холодную маленькую однушку, где его никто не ждёт, не хотелось. Сегодня воскресенье, и Элли наверняка утащится с подружками бродить по торговому центру. Или матушка её объявится и вновь начнёт читать морали. Нет уж, такого «счастья» и даром не надо. К предкам, что ли податься? Давно их не навещал.

Пока Светофор размышлял, телефон затрезвонил. Болтался где-то на дне торбы, а он, оказывается, и не слышал звонка. Только сейчас, отойдя в сторону от толпы, заметил, что музыка играет. Половина седьмого утра, кому он мог понадобиться в такую рань?

Пока он копался, пытаясь найти телефон среди вороха шмотья, «памятного блокнота», в котором расписались и оставили пожелания друзья, и пары книжек, взятых в мамкиной библиотеке и давно просроченных, вызов оборвался.

Обнаружив пять пропущенных от брата, Светофор помотал головой. Вчера ночью он звонил и сегодня. Тревожное предчувствие царапнуло изнутри. Сунув в зубы сигарету, Светофор набрал номер.

Бродяга ответил сразу, выдохнул сдавленно:

— Приезжай, — не стал даже возникать, что он трубку не брал.

— Куда?

— В летний дом. Срочно, — отозвался брат хрипловатым глухим голосом.

— А что… — узнать, что случилось, что за спешка, Светофор не успел. То ли брат трубку бросил, то ли телефон у него разрядился. Как бы там ни было, перезванивать Светофор не стал. Что-то пугающее чудилось в этих рубленных фразах, что-то, после чего уже невозможно будет «отмотать назад» и сделать вид, что всё в порядке.

Элли он всё-таки позвонил и, прослушав её недовольный сонный бубнёж, сообщил, что сегодня не придёт. Кажется, в голосе её проскользнуло облегчение.

В полупустом пригородном поезде Светофор обнял торбу с жёлтой надписью «Punks not Dead» и изображением скелета с красным ирокезом — эмблемой The Exploited. Прислонился головой к окну и мрачно глядел на проносящиеся за стеклом коричнево-серые высотки. Сказалась бессонная пьяная ночь, и под мерный стук колёс он провалился в тяжёлый и нервный сон.

Светофор шагал по пустынным заводским окраинам совершенно один. Ни звука, ни шороха — гнетущая тишина, лишь тёмные тени ступали следом, мелькали неясными силуэтами в зеркалах луж. Свинцовое небо разрезала белая вспышка, и грянул гром. Застучал бронебойными каплями дождь, смывая городскую пыль. Светофор остановился, огляделся, укрыться негде — сплошной бетонный забор по обе стороны и тёмные одноэтажные домишки далеко впереди. А позади ничего — лишь узкая тропинка, увязшая в густом смоге.

Он ускорил шаг, приблизился к домам и понял, что все они пусты — заброшенные. За спиной вновь клубились тени, и Светофор резко обернулся, надеясь поймать одну из них, прогнать прочь. На асфальте, в серебристом осколке лужи, осталось лишь чёрное перо. Небо вмиг прояснилось. Сквозь сон прорвался механический голос, объявляющий станции.

Светофор встрепенулся, подтянул сползающую с колен торбу и мотнул головой, разгоняя обрывки тумана. Почти приехал, на следующей выходить. А на улице и правда шёл дождь. Барабанил по стеклу холодными каплями, раздувал пузыри в лужах. Значит, скоро пройдёт, такая примета.

Светофор торчал на станции, глядя в грязное окно, минут двадцать, дождь поутих, а после и вовсе сошёл на нет. Серое небо клочьями грязной ваты повисло над землёй, а солнце так и не вышло.

* * *

Бродяга колол дрова во дворе. В старом отцовском свитере и стоптанных башмаках, угрюмый, сосредоточенный и тихий. Светофор обогнул сарайчик, сложенный из разномастных досок, и встал перед братом. Тот лихо вонзил топор в чурбак и поднял глаза.

— Привет.

— Привет.

Они помолчали. Светофор не решился спросить. Бродяга вздохнул и, вынув из кармана пачку, закурил, прислонившись к щелястой стенке сарая. В сизом дыму и тумане промозглого утра терялись очертания его лица.

— Ворон умер. Вчера. Я тебе звонил, но… — брат облизнул потрескавшиеся губы и, низко опустив лохматую голову, сплюнул на землю.

Светофор глядел под ноги, на носки мраморно-зелёных «Мартинсов». Вспомнилось то чёрное перо из сна — вороново перо.

— Нет, это не правда, — он мотнул головой. Просто дурацкий сон.

Бродяга сжал его плечо.

— Он разбился на мотоцикле вчера ночью. Мне его мать звонила… Я бы хотел, чтобы это было неправдой. Больше всего на свете хотел бы!

— Бродяга, он не мог… Он же… Нет, как теперь без него? — пробормотал Светофор потрясённо, не веря, не позволяя себе верить, что это случилось на самом деле. Ворон — хороший человек, один из лучших! Разве он мог умереть? И следом скользнула глупая, безжалостная мысль: ему теперь всегда будет двадцать четыре, они повзрослеют, а он уже не станет старше. Никогда.

Бродяга затоптал окурок, вздохнул и крепко прижал к себе.

— Мне жаль, так жаль! Но мы не можем ничего исправить.

Светофор молчал, неловко переминаясь на месте. Теперь он даже выше брата, чуть-чуть, но отца, наверное, уже не перерастёт.

— Мне тоже жаль, Джимми, — глухо пробормотал он в плечо брата, в потрёпанный зелёный свитер, пахнущий костром, табаком и его этим дурацким сладким одеколоном.

— Пойдём в дом?

Светофор кивнул и разжал руки. Бродяга отступил и оглядел его, будто видел впервые.

— Ты не спал совсем?

— Немного, в поезде.

Бродяга покачал головой. Они подошли к дверям, и брат пропустил его вперёд.

— Сказка завтрак приготовила, поешь, — сказал он. — Медведь приедет вечером. И… похороны послезавтра. Мать Ворона всех позвала.

Светофор покивал, остановившись. Дождался, пока брат скроется в кухне, и прошёл в ванную. От недосыпа и похмелья, накатившего душной волной, закружилась голова, а в горле застыл противный тугой комок. Пришлось постоять немного, прислонившись лбом к прохладному кафелю. Отпустило.

Светофор умылся холодной водой и сел на бортик ванны. Бродяга и Ворон ещё в школе подружились. Ворон учился на класс младше. После, уже в тусовке, появился Медведь, и стало их трое — неразлучная команда. А теперь вот… двое.

Светофор провёл по лицу ладонью, тошнота прошла, но в висках монотонно стучало, и головная боль постепенно нарастала. Он поднялся и толкнул дверь, прошёл на кухню и молча опустился на своё место.

Сказка разливала горячий чай, положила в тарелку пышные блинчики и полила их абрикосовым джемом. С грустной полуулыбкой она то и дело касалась Бродяги, то за руку тронет, то за плечо, то непослушную чёлку поправит. Брат замер, как изваяние, глядя в сторону. И Светофор тоже не знал, что сказать. Словами уже ничего не изменишь. Ничем не изменишь.

— Поешь. Болтался где-то всю ночь, наверняка голодный, — Сказка заботливо подвинула к нему тарелку и мимоходом стиснула запястье. — Соболезную, Светофор, он был хорошим парнем, добрым и отличным другом.

— Да… — вздохнул Светофор.

Сказка, маленькая и юркая, со спутанными разноцветными кудряшками и большими зелёными глазами замерла в центре тесной кухни. Вытирая тонкие пальцы (на безымянном правой руки перстень с кошачьей мордой) клетчатым полотенцем, добавила шёпотом:

— Мать сказала, что он… что он умер сразу, не мучился.

Светофор вновь кивнул, отводя глаза.

— Спасибо за то, что заботишься о брате, обо всех нас.

Сказка растерянно улыбнулась, а он поднялся и на краткий миг прижал её к себе. После ушёл наверх, не оглядываясь. Чай так и не допил, блинчики пахли потрясающе, но в горло теперь и кусок не лез.

Повалившись на матрац, Светофор долго пялился в потолок. В голове было пусто, казалось сам воздух сгустился и обрел плотность свинца, придавив к полу. Где-то под матрацем хранилась заначка на чёрный день — прозрачный пакет с «веселящей травкой». А уж сегодняшний день оказался чернее некуда.

Вскоре густой белый дым заполонил чердак, а все печальные мысли растеклись-разбежались и разлетелись в стороны, будто вспугнутые птицы. Губы сами собой сложились в глупую ухмылку. Так-то проще и легче — не думать о том, что случилось. Забыть хотя бы на время о тревожной, расколотой тёмными трещинами реальности.

* * *

К вечеру Светофор спустился вниз. После сна стало чуть полегче, в голове хотя бы прояснилось. Но печаль не ушла: давила на плечи, душила, будто тесный колючий свитер.

Медведь с Бродягой сидели у камина, распивали какое-то пойло, положив друг другу ладони на плечи. Сказка что-то мастерила у окна, должно быть, очередной пёстрый браслет. Она заметила, что он замер в проходе, и поманила рукой.

Светофор нехотя приблизился, кивнул обернувшимся Бродяге и Медведю.

— Держи-ка, давно уже сделала, но всё не могла тебя поймать, — улыбнулась Сказка, вытащив из кармана вязаной оранжево-белой жилетки сплетённый из ниток браслет. Синий с зелёным и жёлтым.

Светофор смущённо кивнул.

— Спасибо.

— Можешь загадать желание, и оно сбудется, когда браслет порвётся. Только носи, не снимая, — добавила она, завязав фенечку на его запястье.

— Какое желание?

— Не знаю, это тебе решать. Не слишком глобальное, что-то, что может сбыться, — пояснила она печально.

Да, конечно, Ворона оно не вернёт, да и не сделает его снова здоровым. Светофор всё понял, опустил вмиг повлажневшие глаза и сипло пробормотал:

— Пусть просто принесёт мне удачу. Это пойдёт?

Сказка коротко погладила его по плечу.

— В самый раз.

Светофор умылся, привёл себя в порядок и разогрел рыбные стейки с овощами. Без аппетита поковырялся в тарелке. Выпил с Бродягой и Медведем полстакана сладкого портвейна и вышел на крыльцо, закурил. Тошно было и грустно. Хотелось побыть одному, побродить по ночным улицам, чтобы ветер высушил слёзы и унёс все скорбные мысли. Утерев лицо тыльной стороной ладони, он тихо поднялся к себе и собрал вещи.

Сказка присоединилась к Бродяге и Медведю. Втроём они теперь сидели у камина, а он просто не мог, вот и всё.

* * *

Утро, вечер, день и ночь — всё слилось в одну смазанную полосу. Светофор, хоть и дал зарок, но всё же не сдержался. Накуриться, закинуться колёсами и «поглядеть мультики» — забыть о том, что произошло в реальном мире. Он болтался по городу трое суток, обдолбанный и потерявший связь с реальностью. Питался, чем попало, ночевал на чердаках и в парках, а в день похорон заявился к родителям бухой и грязный. Потом-то, конечно, стало стыдно, но в тот момент он ничего не соображал.

Бродяга звонил, наверное, раз двадцать, Медведь и Сказка тоже, но поднять трубку совести не хватило. Вечером, кое-как проспавшись и приведя себя в человеческий вид, Светофор всё же отправился в летний домик. Отец сам привёз на машине, хоть и поругались они крепко. Мамка-то понятно, как обычно стыдила, кошмарила. А отец, распахнув дверцу, сказал:

— Мне жаль, что умер ваш друг. Но ты нас с матерью тоже пожалей. Жизнь одна, а ты её тратишь, будто у тебя есть запасная.

Светофор угрюмо молчал, опустив глаза.

— Прости, папа.

Отец хмуро кивнул.

— Прости-то прости, но… Ричард, подумай, над тем, что ты делаешь со своей жизнью. У тебя девушка есть, ребёнок скоро появится. Ты не один — есть люди, которые от тебя зависят.

Светофор кивал, опустив голову. Отец сидел в машине, а он стоял перед распахнутой дверью и чувствовал себя нашкодившим ребёнком, маленьким, глупым, потерянным.

— Подумай… — сказал напоследок отец, и Светофор ещё долго глядел вслед отъезжающей машине.

* * *

Бродяга торчал в дверях, скрестив на груди руки.

— Явился…

— Ну, — сердито проворчал Светофор.

— Какого хрена! Ты даже на похороны не пришёл! Мелкий Феникс и тот приехал, хотя Ворона-то толком не знал. Я разве о многом просил?

Светофор отступил, покачав головой.

— Сказка и Медведь с тобой были, — обронил он угрюмо.

Бродяга сцепил зубы, и лицо его побелело.

— Ты мой брат, я хотел, чтобы ты был рядом! Ворон… хотел бы этого.

— Да тебе-то откуда знать?! Он уже ничего не мог хотеть! — вспыхнул Светофор. — Я… я не смог, хотел остаться один. Что непонятного?! — тошно было тащиться на кладбище, даже, если бы он был в состоянии. Нет там Ворона, если он где-то и есть, то точно не в сырой земле. Там лишь тело. А душа? Как узнать? Ничего этого Светофор не сказал, но между ним и Бродягой буквально летали искры, того и гляди, разразится гроза.

Сказка появилась за спиной брата и протиснулась между ними, взяла обоих за руки.

— Тише, ребята. В такой день разве можно? — примирительным тоном произнесла она.

Кажется, им обоим стало стыдно, и они отвернулись в стороны.

— Пойдёмте в дом, проводим Ворона по-нашему, как полагается.

И они оба повиновались, понурив головы, словно расшалившиеся дети, которых приструнила мать. Должно быть, забавно глядеть со стороны, как хрупкая девушка, обоим им до плеча, управляется с двумя упрямыми баранами.

Во двор вытащили стол, поставили закуски и выпивку. Призрак развёл костёр, а Бродяга, наполнив пластиковые стаканы, обошёл всех. Большой вышел круг.

Светофор разыскал Орка и сел рядом с ним на расстеленный на траве плед. Тот неловко ему улыбнулся и ободряюще стиснул ладонь.

— Мне кажется, как будто это не по-настоящему, — пробормотал шёпотом.

— Мне тоже, — эхом отозвался Светофор.

Языки пламени бросали оранжевые отблески на лица ребят. Печальные, хмурые, растерянные. Все пришли почтить память Ворона. Проводить его, как принято в тусовке.

Кто и когда придумал «прощание», неизвестно. Может, это случилось в горькие 70-е или ещё раньше, когда рок-идолы уходили один за другим, когда фэны следовали за ними. Теперь-то, конечно, времена иные, спокойнее, чище. Но всё же бывает, что кто-то уходит раньше отмеренного срока. И тогда собирается вся тусовка, разжигают прощальный костёр и поют его любимые песни.

Ворона знали все: кто-то ближе, кто-то едва-едва, но всё же его любили. Много было воспоминаний, тёплых слов и песен.

Светофор глотал горький джин, зажёвывая сахарным лимоном, и слушал. В горле засел всё тот же плотный комок. Говорить красиво он не умел, да и не знал, что.

Прислонившись к плечу Орка, Светофор слушал песни, и картинки сами собой поплыли перед внутренним взором. Вот Ворон учил его, сломанного мальчишку, играть на гармошке. Вот катал его, тринадцатилетнего, на своём байке. А вот прошлое Рождество — они с Вороном наряжают колючую высокую ель.

— Кто споёт для Ворона? — спросил Медведь.

Тоже дань традиции. Любимая песня, та которой будут провожать, записанная на браслете или амулете. У Ворона такая была «Дым над водой»**.

Бродяга поднялся и перехватил гитару у кого-то из девчонок. А Светофора будто кто-то толкнул в бок. Не Ведьма, которая сидела в паре десятков дюймов, обняв колени и глядя вдаль, не Орк, который отвернувшись, передавал бутылку Троллю. Кто-то незримый… Или просто почудилось.

Светофор поднялся и обошёл круг. Остановился за плечом брата и нашарил в карманах куртки гармошку. Бродяга глянул искоса и кивнул. Сейчас не время для обид. И вот они оказались втроём.

Бродяга с Медведем затянули песню, брат негромко перебирал струны, а Светофор подыгрывал на гармошке. Душевно получилось, что надо. Низкий бас Медведя оттенял чуть хрипловатый баритон Бродяги. Гармошка звучала с надрывом, дотягивала там, где гитара не могла.

Вот так, и на краткий миг показалось, что не втроём они стоят, а вчетвером, будто Ворон пришёл спеть свою песню в последний раз. Но стоило оборвать мелодию, как наваждение исчезло. Растаяло волшебство — ушло вместе с последними звёздами. Небо на востоке начало светлеть. Прощай, Ворон…

* * *

Светофор проснулся к обеду на чердаке, пришлось потесниться, народу набралось изрядно. Он уступил матрац девчонкам, а сам устроился на полу, на одеяле.

Они с заспанным Орком глотнули чая с остатками вчерашнего поминального ужина, а после он потихоньку собрался.

— Скажешь Бродяге, что у меня ещё дело есть? Не могу остаться.

Орк кивнул.

— Без проблем. Так ты ещё вернёшься?

Светофор пожал плечами.

— Понятия не имею. Увидимся, ладно?

Они пожали руки, и Орк улыбнулся, коротко обнял.

— Держись.

— Да, спасибо.

Орк проводил, закрыл за ним дверь, и Светофор отправился на станцию. Ехать пришлось долго, и всё это время в голове роились беспокойные мысли. Казалось, что всех он подвёл. Мать, отца, брата и Ворона тоже. А ещё была Элли, о которой он совсем позабыл. Будто картинка из паззла рассыпалась в руках, и он никак не мог собрать все детали вместе.

Отец звонил, сказал, что уладил с работой: дадут отгул на неделю. Светофор скованно поблагодарил. Это уж точно последнее, о чём он сейчас мог думать. Элли… надо сделать что-то хорошее для неё, чтобы она поняла, что ему не плевать. Хотя, сам-то он не знал, как это на самом деле. Не любил её, но жалел порой. А больше, кажется, ничего между ними и не было, кроме физической близости. Хорошенькая, милая и бесчувственная, как фарфоровая кукла. Вот и всё. Но у них ведь будет ребёнок, надо постараться хотя бы ради него.

Светофор и правда пытался всё исправить, но реальность вместе с чувством долга, виной и неудачами ускользала и вновь разбивалась на части. Кажется, он ни с чем не справляется.

Очутившись на нужной станции, Светофор долго озирался по сторонам. Район незнакомый, хорошо хоть адрес вчера узнал у Сказки. Дом нашёл быстро, спросил у местных. Немного волнуясь, вдавил кнопку звонка и затянулся, докурить не успел — дверь распахнулась. Светофор обронил сигарету и втоптал в бело-коричневую плитку. На пороге стояла рослая девочка лет четырнадцати в простом сером платье.

— Привет. Ты Шарлотта?

— Да. А ты кто? Ты друг Тедди? — на её остром личике проскользнул едва заметный интерес, но тут же она снова осунулась. Бледная, под тёмно-карими глазами круги. Видно, что плакала недавно. А они похожи с Вороном, что-то есть в лице и такие же пышные кудри, как и у брата.

Светофор с трудом вспомнил, что Ворона так и звали Тедди — Теодор. Точно!

— Да, я друг… Ворона.

Шарлотта кивнула и посторонилась.

— Я ненадолго, просто хотел кое-что передать, — оказавшись в тёмной прихожей, сказал Светофор. Сунул в её узкую ладонь потрёпанный конверт и коснулся дверной ручки. — Здесь немного, но… в общем, вам с матерью пригодится. Соболезную, — слово это далось нелегко, будто острый гранёный кубик застрял в горле.

Шарлотта вздохнула, взглянула по-взрослому серьёзно, а после взяла его за руку холодными пальцами.

— Мама ушла по делам. А мне… грустно одной и страшно немного. Может, чаю попьём? — с неловкой улыбкой предложила она.

Оставлять её вот так было неудобно, пришлось согласиться. И вышло всё неплохо: чай пили с черничными кексами, смотрели фотки и говорили о Вороне. Хорошая у него сестрёнка оказалась. Теперь они с матерью вдвоём остались. Отец Ворона, кажется, ушёл давным-давно. А у Шарлотты был другой, но и тот испарился, ещё до того, как она в школу пошла. Об этом она поведала без утайки.

Посидели с полчаса, а потом и мать пришла. Светофор поспешил распрощаться, выразив скомканные соболезнования. С детьми всегда как-то проще, чем со взрослыми.

Оставшись без гроша в кармане, он ничуть не жалел. Семье Ворона деньги нужнее. А на душе и правда стало чуточку легче, светлее, и даже этот противный комок в горле растаял. Хоть что-то он сумел сделать правильно.

Примечания:

*"Рыба и чипсы" — традиционное британское блюдо, состоящее из жаренной во фритюре рыбы и картошки фри. Продаётся в закусочных и кафе.

**Deep Purple "Smoke on The Water".

Навестив семью Ворона, Светофор поехал домой, к Элли. Пришлось бы ведь, рано или поздно. В торбе валялась полупустая бутылка мятного ликёра, которую он купил в один из тех дней, когда мотался по городу накуренный. И фляжка, наполненная этим самым ликёром, нашлась, а ещё половинка засохшего шоколадного батончика. «Настоящий пир»… Впрочем, есть пока не хотелось — чая с кексами хватило.

В вагоне метро Светофор брякнулся на свободное место, благо середина дня, и народу немного. Сунул в уши наушники и, периодически прикладываясь к фляжке с серебристым значком анархии на белом фоне, пытался представить предстоящий разговор с Элли. Как всё наладить? Пусть они друг друга не любят, но могли бы хотя бы стать друзьями ради ребёнка.

Элли не хотела знать заранее, и потому он тоже понятия не имел, кто у них родится: сын или дочка. Представлялось иногда, как он будет качать малыша на руках, петь ему песни, рассказывать сказки. А Элли станет наряжать ребёнка в забавные детские шмотки со всякими мультяшными рисунками и фоткать. Она это любит.

Какая-то женщина в цветастом шарфе, сидящая напротив, покосилась на него недовольно. Светофор ухмыльнулся и вскинул ладонь в приветственном жесте, и женщина неохотно отвернулась. Вскоре поезд прибыл на станцию Фулхэм-Бродвей. Светофор вытряс из фляжки остатки ликёра, и по горлу прокатилась обжигающе-освежающая мятная волна. Поднялся рывком и закинул на плечо торбу.

На улице оказалось ясно, солнце припекало плечи и спину, нагревая толстую кожу косухи. Светофор расстегнул куртку и закурил, остановившись в узком переулке. Так дорога короче, через дворы. Устал он за эти дни чертовски.

Элли торчала на кухне: поглядывала телик вполглаза и украшала печенье, только что вынутое из духовки, ломтиками цукатов.

— Привет, — Светофор её обошёл и сел на табурет у окна.

— Куртку бы хотя бы снял и башмаки свои грязные, — буркнула Элли в пространство.

Светофор ничего не ответил, достал из бежево-персикового навесного шкафчика чистый стакан и плеснул туда ликёр, взболтнул, поглядев сквозь стекло на её силуэт. Жёлтый фартук обтягивал круглый живот, светлые волосы завязаны резинкой, а тонкие губы кривятся в недовольной гримасе. Ну, как обычно.

— Ты красивая, — сказал Светофор первое, что пришло в голову, и это было действительно так.

— А ты пьяный. Снова! — вспыхнула Элли со стуком бросив ложку на конторку.

Светофор замолчал, прикусив губу.

— Прости, у меня были плохие времена. Мой друг… умер.

На кухне повисла звенящая тишина. Элли снова взялась за украшение, повернувшись к нему спиной.

— Будто бы тебе нужен повод…

Светофор обомлел, растерянно кивнул, поменяв местами бутылку со стаканом.

— В этом месте обычно говорят «соболезную». Ты не радовалась никогда за меня, не поехала на свадьбу к моему брату и даже посочувствовать не можешь?.. Хотя бы из вежливости, — не так уж много он выпил, чтобы ни черта не соображать. И в этот самый миг всё стало предельно ясно, будто завеса пала. Он её утешал, веселил, делал хоть что-то, чтобы поддержать эту видимость отношений. А она — ничего. — Тебе плевать на меня, да?

Элли вздрогнула, будто он сказал что-то по-настоящему жестокое, но это вовсе не так. Светофор всего лишь озвучил правду.

— Хочешь по-честному, так? — произнесла она твёрдо. Будто давно эту речь готовила да повода подходящего не находила.

Светофор молчал, ждал, что она скажет.

Элли оставила в покое чёртовы цукаты, повернулась и натянула на лицо отрешённую улыбку.

— Ты мне не нравишься, никогда и не нравился. С тобой было весело, я чувствовала себя живой, нужной. И не потому что я оправдала чьи-то ожидания, а просто за то, что я есть. Каждый хочет, чтобы его любили не из чувства долга, а просто так. Ты никогда мне не врал, я это ценю. Но это всё. Мы должны были встретиться и разбежаться, а не вот так, — она с горькой усмешкой указала на свой большой живот.

Светофор облизнул пересохшие губы, дёрнул щекой и поднялся.

— Я пытался, а ты — нет. Это ведь не только нас касается теперь, — медленно подошёл и взял её за плечи. — Ты холодная, бесчувственная, как чёртов айсберг. Ты сама-то кого-то хоть когда-нибудь любила?

Элли прикусила губу, отведя взгляд.

— У меня не было на это времени.

— Да… ты этого просто не умеешь, милая Алиса. Мы с тобой из разных сказок.

То ли она обиделась, то ли огорчилась, щёки её вспыхнули румянцем. Светофор шагнул в коридор, оставив Элли одну. Всё они друг другу сказали, добавить-то и нечего.

В комнате он распахнул шкаф и покидал вещи в серую спортивную сумку. Элли появилась в дверях, когда он уже заканчивал.

— И что, уйдёшь вот так? — похоже, она не могла в это поверить. Казалось, что с её нервно дёргающихся губ вот-вот сорвётся: «Я тебе не разрешала». Но Светофор устал плясать под дудку маленькой избалованной девочки.

— Я больше не твой пёс, не прибегу по свистку. Я хочу увидеть ребёнка и буду помогать, но я не хочу больше видеть тебя.

Элли отошла, кусая губы, в её широко распахнутых глазах читалось искренне недоумение, однако, вместе с тем и облегчение. Не будут они больше друг другу нервы трепать, раздражать. Верно — это единственный выход.

Выйдя из подъезда и, оглянувшись на знакомое окно, Светофор и правда почувствовал, что гора пала с плеч. Он ведь не отказывается от ребёнка, но с Элли им лучше врозь. Зачем друг друга мучить?

Пришлось брату звонить, чтобы забрал, денег-то совсем не осталось. Надо отдать Бродяге честь, приехал он быстро и даже не донимал расспросами. Вздыхал только всю дорогу и бросал многозначительные взгляды. Светофор пялился в окно, делал вид, что не замечает. На подъезде к посёлку, брат всё же произнёс:

— Насовсем?

Светофор кивнул.

— Разве ребёнку будет лучше, если оба его родителя несчастливы?

Бродяга ничего не ответил. Припарковался у магазина.

— Я не знаю, у вас сразу всё пошло как-то… не так.

Светофор усмехнулся, нарочно ёрничая, заметил:

— Не у всех же любовь с первого взгляда. Уродцам и безумцам приходится довольствоваться хоть каким-то вниманием.

— Прекрати, это почти незаметно, — оборвал Бродяга, хлопнув дверцей машины. — И…

Светофор вышел и встал напротив брата.

— Да-а-а… Поэтому ты больше не смотришь мне в глаза.

— Это неправда! — резко ответил Бродяга.

Светофор качнул головой и развернулся, дёрнул на себя дверь поселкового магазинчика. Может, Бродяга и врёт себе, но он ведь не слепой и прекрасно всё видит сам.

* * *

Сначала в летнем домике их было пятеро: Бродяга со Сказкой, Медведь, Орк и Светофор. Потом Медведь уехал: появились у него свои дела, работа. Бродяга торчал за планшетом: рисовал заказ для компьютерной игры. Сказка шила костюмы для театра. Она закончила факультет дизайна — мастерица на все руки. В этой обыденной жизни они пытались укрыться от обрушившегося на них горя. Может, так и проще, ему-то откуда знать?

Светофор вместе с лучшим другом предпочитали проводить время иначе, упали в глубокую синюю яму плечом к плечу. Торчали на чердаке, бухали, смотрели дурацкие мультики и рубились в приставку или шлялись по окрестностям. День за днём.

В один из пасмурных вечеров, когда дождь стучал по крыше, Бродяга заявился на чердак хмурый и злой. Орк спал на его лежанке, а Светофор слушал музыку в плеере, бездумно пролистывая книгу. Не получалось сосредоточиться на пьяную голову, и он со злостью захлопнул переплёт и поднял глаза.

Бродяга выдернул наушник и, бросив взгляд на Орка, качнул головой в сторону.

Светофор нехотя поднялся, и они отошли к противоположной стене.

— Папа звонил, сказал, что больше не может тебя прикрывать. Тебе отгул дали на неделю, а ты тут сколько торчишь?!

Светофор лениво повёл плечом. Две? Он уже потерял счёт времени.

— Не проеби работу. Это твой последний шанс.

— Шанс? И на что же? — дерзко хмыкнул Светофор.

— На нормальную жизнь, — пояснил Бродяга устало. — У тебя ребёнок скоро родится. Ты ведь хотел помогать или как?

Светофор промолчал, опустил голову, а Бродяга хлопнул его по плечу и сказал:

— Соберись! Папа завтра приедет за тобой, — он вновь посмотрел на спящего Орка и качнул головой. — Хочешь, чтобы его с учёбы турнули из-за ваших пьянок?

Светофор отвёл глаза. Конечно, этого он не хотел. Орка дядька устроил в проф. лицей учиться на печатника, и тому вроде нравилось.

Бродяга ушёл, а Светофор примостился на складной деревянный стул в углу, закурил, закинув одну ногу на колено другой, и собрал разбросанную на маленьком круглом столике колоду карт.

Никому он не хотел портить жизнь — пытался лишь разобраться в своей. Но так уж случилось, что то и дело становился эпицентром взрыва, которым зацепляло всех окружающих.

Этой ночью не спалось, и Орка он растолкал на рассвете.

— Надо ехать домой, братец.

Орк потёр глаза, пригладил всклокоченный синий хаер.

— Бродягу мы допекли, да? — виновато спросил он.

— Не, не в этом дело. Тебе правда пора вернуться в эту твою настоящую жизнь.

Орк задумчиво сопел, потом провёл по лицу ладонями и потянулся, долго разглядывал первый солнечный луч, павший на некрашеные доски из круглого оконца.

— А ты как же?

— Я справлюсь, — бодро провозгласил Светофор. — Пошли, пожрём, что ли? Я сделал сэндвичи и кофе.

К обеду приехал отец, отвёз их обоих в город. Орк на прощание пожал руку и крепко обнял.

— Держись!

Светофор улыбнулся.

— И ты. Ну, увидимся? Удачи дома.

Орк торопливо кивнул.

И вновь потекли ленивые скучные будни. Светофор пытался, правда. Жил дома, выполнял работу на совесть и почти не ругался с предками. Даже Элли звонил пару раз, чтобы узнать, как дела. Вот только стал прикладываться к бутылке по вечерам. Чёрная всепоглощающая тоска не растаяла. Душным облаком следовала по пятам, дожидаясь момента, чтобы поглотить целиком. Даже яркие краски середины осени не могли её разогнать.

Вот исполнилось ему девятнадцать: тихо-мирно прошёл день рождения в кругу друзей. После отправились путешествовать по Германии с Медведем, Бродягой и Сказкой. Взяли машину в аренду и катались по разным городам: от Гамбурга до Дрездена. Побывали на фестивале молодых рок-групп в Потсдаме. Попробовали местное пиво, погуляли по ночной Александерплац* в Берлине, увидели памятник «Бременским музыкантам в Бремене» и много чего ещё интересного. И даже на Хэллоуинскую тусу в готик-баре попали в Лейпциге. Хорошо отпуск прошёл, весело. Хоть они с Бродягой и умудрились пару раз крепко повздорить, но всё же впечатления остались светлые.

В ноябре работы навалилось много. Светофор успел уже и привыкнуть, войти в русло. Лондон окутали холодные ветра, смели все листья, оставив лишь голую мерзлую землю. То и дело поливали дожди, застывая осколками луж по утру. Угораздило его простудиться и валяться дома, в постели, целую неделю, слушая причитания мамки. Башка разламывалась на части, горло драло и мир тонул в противном липком тумане.

Однажды вечером, когда за окном заунывно пел ледяной ветер «предзимья», а в тёплой комнате празднично мигали гирлянды, мамка включила настольную лампу и устроилась с вязанием. Любила она это дело. Им, малым, вязала носки и шарфы. Папка свитера удостоился на какое-то давнее Рождество.

Мамка поправила круглые очки, придающие ей сходство с совой из какого-то обучающего мультика, и улыбнулась, заметив, что он проснулся. Отложила вязание и легко коснулась ладонью его лба.

— Как себя чувствуешь?

Светофор закашлялся и мотнул головой.

— Не очень.

Мамка поджала губы, пригладила его растрёпанные волосы и упорхнула на кухню. Слышно было, как звякает всякими пузырьками из аптечки. И правда, через пару минут вернулась с таблетками и сиропом от кашля. Светофор не стал возникать: безропотно всё проглотил.

— Что ты делаешь? — кивнул на клубки и спицы, оставленные на столе.

— Вяжу костюмчик для внука или внучки. Кто у вас будет, так и не знаешь?

Светофор покачал головой.

— Не беда, я свяжу жёлтый — подойдёт и мальчику, и девочке, — воодушевлённо ответила мамка. Кажется, она с новой ролью быстрее свыклась, чем он. — Имена ещё не выбирали? — вновь вернувшись к вязанию, с любопытством взглянула из-под очков.

— Нет. Мам, давай не сейчас.

— А когда же? Малыш скоро родится, а вы…

Светофор сел на кровати и спустил ноги на пол. Он ведь сказал Элли, что купит кроватку, но та опять пронзила его своим холодным насмешливым взглядом. «Ой, не больно-то и нужна твоя помощь, сами справимся», — бросила при последней встрече. Светофор приезжал недели две назад, навещал её. Хотел лишь узнать, что нужно для ребёнка, но, похоже, Элли и вовсе не желала, чтобы он принимал хоть какое-то участие. Рассказывать об этом матери? Ну, его к чёрту!

А мамка снова толкала возмущённо-обеспокоенные речи, да он всё пропустил мимо ушей, оборвал её на полуслове. Растерянную, вмиг погрустневшую и опустившую плечи. Даже спицы отложила, словно обманул её или обидел чем-то снова. И стало её жаль.

— Мама, всё в порядке. Мне не плевать. Я буду заботиться о ребёнке.

Светофор улыбнулся и поднялся с кровати. Опустившись на колени перед креслом, обнял её, вдохнул знакомый с детства аромат цветочных духов.

— Прости меня, ладно? Я уж не такая неблагодарная свинья, как вы все думаете.

— Рик… — мать мягко провела ладонь по его щеке, коснулась отросших тёмных прядей и поцеловала в лоб. — Никто так не думает.

Светофор поднял глаза, взглянул на неё снизу вверх, как в детстве. Было ведь у них и хорошее, а не только нотации и вечное недовольство. Мать водила их с братом в театры, в музеи — просвещала культурно. Читала сказки, учила валлийскому языку и много рассказывала о традициях и легендах Уэльса. Когда в четыре года он поступил в подготовительный класс, мать, забирая из школы, всегда покупала сладости или маленькие игрушки. Медовые леденцы, суфле в шоколаде или очередного солдатика для коллекции. Много было хорошего, правда.

* * *

Семнадцатого ноября после концерта The Exploited шумной толпой завалились к Орку. Дядька его разрешил, пил пиво вместе с ними на кухне и слушал с большим воодушевлением, как они делятся впечатлениями. Хороший мужик, добрый и понимающий.

Вся панк-тусовка была в сборе: Тролль, Сатира и Шут, ну и само собой Светофор и Орк. Веселье затянулось далеко за полночь. Дядька ушёл спать, а они старались вести себя тише. Светофор вытащился на балкон: покурить и охладить разгорячённую голову. Смска пришла, когда он уже собирался возвращаться назад. От Элли.

Сначала он даже не понял, прислонился спиной к кирпичной стенке и провёл ладонью по лбу, перечитал снова. Дочка… У них родилась дочка!

Элли написала рост и вес, и адрес больницы. Значит, разрешала приехать. Да разве он бы стал спрашивать?

В эту ночь Светофор поднял последний тост. Рядом были друзья, которые поздравляли и радовались. В его запутанной, исковерканной жизни случилось настоящее чудо.

Спал он мало, домой заявился на рассвете. Помылся, побрился и даже отыскал чистую одежду. И сразу рванул в больницу. Даже предкам ничего не сказал. После. Купил цветы для Элли, не потому что так надо, а потому что захотел.

Элли встретила заспанная и не слишком счастливая. За цветы поблагодарила, однако тут же нахмурилась и поджала губы.

— Это было ужасно! Честно слово, я тебя ненавижу! — заявила она, поставив цветы в вазу.

Светофор пропустил это мимо ушей.

— Я хочу увидеть дочь.

— Ну подожди, скоро её принесут, — не получив никакой реакции, Элли сразу успокоилась.

Вскоре пришла медсестра и вручила Элли ребёнка. Она была прекрасна, честное слово! Светофор склонился над малышкой и с любопытством разглядывал сморщенное личико, осторожно коснулся крохотного кулачка, и дочка с не меньшим интересом уставилась на него.

— Привет. Я твой папа, — шепотом произнёс Светофор. Боялся её напугать — такую маленькую и хрупкую, будто диковинный цветок или редкую бабочку с прозрачными ломкими крыльями.

Элли передала ему ребёнка и, кажется, глядела с удивлением.

Светофор прогулялся по палате и отошёл с малышкой к окну.

— Хэй, это не самое плохое место, правда, здесь бывает очень здорово. Тебе так много ещё предстоит узнать, что я тебе даже завидую, — он улыбнулся, когда малышка схватила его за палец. — Ты будешь моим солнцем, и я никому не позволю тебя обидеть, — пообещал он, понизив тон.

Элли увлечённо копалась в смартфоне, не обращая больше на них внимания, пока малышка не захныкала.

— Она есть хочет, — отложив телефон в сторону, сухо сообщила Элли.

Светофор нехотя отдал ей ребёнка.

— Мы ведь не выбрали имя, — напомнил он.

Элли поморщилась, приложив малышку к груди.

— Мог бы и отвернуться всё-таки.

Светофор недоуменно моргнул.

— Зачем?

Элли скривила кислую мину.

— У тебя никакого чувства такта. Ладно, — она недовольно дёрнула плечом. — Я выбирала имя для мальчика — Робин. А для девочки ничего не придумала. У тебя есть какие-то варианты?

— Да, — подбирать долго не пришлось.

После той поездки в Германию вспоминалась иногда девочка из готического бара в Лейпциге. Красивая, с густо подведёнными чёрной тушью ясно-голубыми глазами, длинными чёрными волосами и доброй улыбкой. Был у них всего-то один поцелуй — прощальный. И долгий ночной разговор обо всём на свете: о музыке, о жизни и том, что у каждого есть своё место в этом мире, только вот сначала нужно его найти. Не только разговор остался в памяти, но и имя — красивое, милое.

— Гретхен — Гретта, — произнёс Светофор.

Элли удивлённо приподняла брови.

— Немецкое имя? И зачем?

— Мне нравится. Оно славное. Жемчуг.

— Что?

— Означает — «жемчуг», — терпеливо пояснил Светофор.

Элли подумала немного, а потом пожала плечами.

— Ладно, если ты так хочешь, пусть будет Гретхен.

Из больницы он уходил счастливым. Теперь у него появилось своё персональное солнышко, маленькая жемчужина. Гретта.

Примечания:

*Александерплац — центральная площадь в Берлине.

После долгой и хмурой зимы наконец-то пришла весна. Серые городские краски сменились яркими цветами. Даже народ в поезде будто повеселел. Одежда уж точно стала ярче.

Светофор качал малышку на руках и строил ей дурацкие рожи. Время летело неумолимо быстро, со скоростью локомотива. Вот уже Гретте четыре месяца. Из крохотного ворчливого комочка она превратилась в настоящую принцессу. Пора явить его солнце миру.

Элли укатила в Белфаст к своему новому ирландскому дружку. Да и плевать бы, если бы не дочка. До Гретты Элли не было вовсе никакого дела. Днём с ней нянька сидела, а вечером почти всегда Светофор. Он приходил часто и ночевать оставался. А Элли просто жила своей жизнью, где-то в отдалении от них. Тусила с друзьями, по настроению готовилась к поступлению и переписывалась с тем ирландским придурком. Нет, Светофор не ревновал. Глупо. Не было у них ни любви, ни дружбы. Мимолётная симпатия — вот и всё. Если бы не дочка, они бы давно уже забыли друг о друге. Светофор хотел перевезти Гретту в летний дом, как совсем потеплеет. Элли не против, она и рада, что ребёнок не будет орать над ухом и будить по ночам. Может, Элли успеет соскучиться по дочке и проявит к ней хоть какой-то интерес? Было бы здорово, потому что Гретте нужна мама. Но нельзя заставить полюбить кого-то, даже, если это собственная дочь.

В летнем доме он сегодня хозяйничал один. Бродяга и Сказка появятся лишь к вечеру. У всех дела, учёба, работа. А Светофор хотел побыть с дочкой, да и просто среди своих и не наблюдать вечно кислую мину Элли или недовольные рожи её предков. Как-то резко устал за это время и спал мало.

Мерещилось всякое, но Светофор старался не обращать внимания. Здесь будет легче и проще. Мамка сможет чаще навещать. Элли-то от неё не в восторге, но помощь нужна.

Время провели весело. Кружились в танце под Green Day — Гретте, в отличие от её матери, музыка нравилась. Сказки читали, ладно, не совсем сказки — первое, что попалось на глаза — книжка про Misfits — биография группы. Светофор кормил дочку и купал сам. Не так это и сложно, на самом деле. За четыре месяца он научился и, кажется, неплохо. Гретта — не ребёнок, а золото. Плакала редко и спала крепко, а ещё улыбалась ему и, кажется, даже узнавала.

К вечеру, правда, Светофор устал, и башка разболелась сильно. Гретту он сумел укачать, уложил в коляску и наблюдал некоторое время, склонившись над люлькой, как верный страж охранял её сон.

Когда вернулись Бродяга со Сказкой, вышел на крыльцо, чтобы воздухом подышать. Садовые фонарики тёплым огоньками освещали насыпную дорожку, подсвечивая нерастаявший ещё снег оранжевыми всполохами. Светофор закурил, прислонившись спиной к стене, и запрокинул голову к бледно-серому небу. Прикрыл глаза на мгновение. Тяжёлые свинцовые облака рассыпались чёрными хлопьями, будто сажей. Светофор разогнал рукой сизый табачный дым. Недоумённо уставился под ноги. Не сажа — чёрные перья ворохом кружились в воздухе.

«Твою же мать!» — долбанувшись больной головой о стену, он вновь зажмурился и сполз вниз на ступени. Долго сидел, не решаясь открыть глаза. Окурок истлел и обжёг пальцы, Светофор, чертыхнувшись, отбросил его в сторону и втоптал в землю. Обычную мерзлую, грязно-серую, без всяких дурацких перьев. Сложив ладони на затылке, он пялился перед собой. Ветер холодил спину, шептал на ухо едва различимо. Светофор, тяжело сглотнув, пытался игнорировать его зов.

За спиной хлопнула дверь. Бродяга опустился рядом. Кажется, спрашивал о чём-то, но назойливый голос ветра вытеснял все другие звуки. Брат тряхнул за плечо.

— У тебя всё хорошо?

Светофор неловко осклабился.

— Присмотрите за Греттой, ладно?

Бродяга нахмурился, изучая его лицо.

— А ты-то куда собрался?

— Мне нужно… Уйти нужно.

— Ну уж нет! Я-то думал, что ты правда взялся за ум. Ты не можешь просто взять и исчезнуть, как обычно.

Светофор чуть подумал, кивнул сам себе и сказал раздельно и чётко:

— Знаю. Не хочу, чтобы Гретта видела... — проглотил комок в горле. — меня таким.

Бродяга покачал головой и взял его за плечо.

— Сказал бы сразу, что тебе плохо. Я ведь пытаюсь помочь. Мама тебе давала таблетки…

Светофор состроил недовольную рожу.

— Как я мог забыть, что вы все обо мне так печётесь!

Бродяга и это проглотил, лишь недовольно прищурился.

— У меня они с собой на случай, на этот случай.

Светофор рассмеялся зло и коротко.

— Ну, конечно, святой Джеймс, кто бы сомневался.

Брат молчал, не сводя с него глаз.

— Ты сам себе усложняешь жизнь.

— Говоришь, как отец.

Бродяга поднялся и подал руку.

— Не будь таким бараном, пойдём в дом. Я тебе подарок приготовил.

— Ладно, — Светофор встал, опираясь на перила, и последовал за ним.

Подарком оказался портрет в тяжёлой деревянной рамке. Его портрет. Светофор обомлел в первый миг. Не ожидал. Однако приглядевшись, понял в чём прикол. На этой картинке он был не таким, как в жизни. Обе половины лица выглядели нормальными. Светофор истерически расхохотался, упирая руки в бока. Они все его таким бы хотели видеть — нормальным, целым, а не собранным из кусков. Краем глаза он заметил, как улыбка покинула лицо Бродяги, а Сказка смотрела с недоумением.

— Дарю тебе, братец, — сделав театральный поклон, Светофор вручил портрет Бродяге.

— Всё у тебя, не как у людей! Я ведь просто хотел тебя порадовать! — выкрикнул тот в сердцах.

Дочка заплакала в комнате, и Светофор пошёл к ней.

— Я никуда не ухожу, я буду с тобой, — шептал он, целуя её крохотные ручки. Гретта быстро успокоилась, и Светофор бережно положил её в люльку. Долго сидел в кресле и пялился в камин, лениво потягивая пиво. Сказка подходила пару раз, но он вяло отмахивался. Не надо ни ужина, ни тем более задушевных бесед. Братец, видно, обиделся и смотрел мимо него, будто и вовсе его в комнате нет. Да, и правда, не его вина, что Светофор не оправдал ожиданий. Почему-то Бродяга решил, что этот нелепый портрет его порадует, однако это несбывшиеся мечты — их, не его. Он-то уже давно смирился со своей ролью, а вот мамка с отцом и братец, похоже, до сих пор сожалеют и лелеют надежду, что какие-то чудодейственные таблетки его исправят. Нихрена они не исправят! Это уже не починить — ни лицо, ни голову. Они просто хотят, чтобы он был удобным для них — вот и всё.

Злость плескалась огнём в груди, горчила на языке привкусом тёмного лагера, однако утихла вслед за погасшим камином, очертания которого, расплывались перед глазами. Кое-как поднявшись, Светофор отправился в свою берлогу на чердаке, упал на матрац и забылся тяжёлым сном.

* * *

Утро выдалось хмурым и серым. Проснувшись, Светофор поначалу не мог сообразить, что за день сегодня и что было вчера. Однако постепенно память возвращалась обрывками. Вниз он спустился задумчивым и притихшим. Да и сам дом казался сонным, безмолвным. Негромкая гитарная мелодия разливалась по воздуху. Светофор не стал мешать, прислонившись к косяку, слушал. В первый миг показалось, что это Ворон играет, устроившись на полу у кровати и опустив голову. Даже солнце выглянуло из-за туч, расчертив доски пола, будто нотный стан.

Светофор тряхнул головой, и наваждение исчезло.

— Бродяга…

Брат оборвал игру и отложил гитару.

— Сказка с Греттой пошла гулять. Мы тебя будить не стали.

Светофор сухо кивнул. Сказка о малышке позаботится — не стоит сомневаться.

— Я н-не в-всё помню, — он скованно шагнул вперёд, и Бродяга поднялся навстречу.

— Можешь не извиняться — проехали, — бросил брат, не глядя ему в глаза. — Портрет тебе не угодил, жаль, я всего лишь хотел тебя подбодрить.

Светофор почесал висок и задумчиво хмыкнул.

— Оставь себе, тебе это нужно больше.

— Вот уж нет, я повешу здесь.

— Чтобы меня позлить?

— Точно не за этим.

Что ж, больше они к этому разговору не возвращались. Днём приехали Орк с Медведем, Сатира и Шут. Смеялись, дурачились, играли в карты и развели большой костёр во дворе. Сказка всем желающим гадала на картах. Светофор отказался — не было настроения. С Орком они отыскали в сарае крокетные снасти и расчистили «поле». Сшибли парочку мамкиных гортензий неудачным ударом, однако здорово повеселились.

— Кто король поля? Я король поля! — вопил Светофор после очередного успешного удара. Впрочем, команде Медведя удалось всё же быстрее провести мяч через все воротца. Ну и что с того? Главное не победа, а веселье.

Гретта вела себя сегодня, на удивление, смирно и позволила им поиграть. Сказка, конечно, за ней присматривала, однако шум и куча незнакомцев её скорее заинтересовали, чем взволновали. Лишь к вечеру, перезнакомившись со всей тусовкой и побывав на руках почти у всех, Гретта, похоже, утомилась и громогласным рёвом дала понять, что пора бы уже заканчивать вечеринку. Светофор сам уложил дочку, пока ребята сидели у костра.

Сказка на цыпочках вошла в комнату.

— Уснула?

— Ага.

— Если хочешь побыть с ребятами, я за ней присмотрю, — предложила она.

— Да ладно, ты и так с ней целый день возилась, — ради приличия отказался Светофор.

Сказка лишь махнула рукой и улыбнулась.

— Гуляй.

* * *

Утром Бродяга довёз их до дома — не пришлось трястись в поезде. В маленькой квартирке в Фулхэме разгорался скандал, но Светофор застал лишь тлеющие угли. Открыв дверь своими ключами, он обнаружил такую картину: Элли давилась слезами в комнате, а её мамаша надменно цедила чай на кухне. Светофора она окинула холодным взглядом, не удостоив даже приветствием. Внучке бросила дежурную улыбку.

Пожалуй, раньше Светофор бы попытался утешить Элли. Бедная, несчастная, живущая не своей жизнью. И погребённая под тяжёлым сводом запретов и правил. Однако Элли любит только себя, а остальные появляются в её жизни только затем, чтобы удовлетворять её прихоти.

Гретта захныкала, и Светофор вытащил её из коляски, покачал на руках.

— Пока, солнце, мне нужно идти, но я постараюсь вернуться поскорее.

Пришлось оставить дочку в компании этих холодных женщин и тащиться на работу. Вечером Элли позвонила и сообщила, что родители решили отказаться от квартиры и забрать их с Гретой домой.

— Я могу присмотреть за Греттой, пока вы собираетесь, — предложил он.

— Знаешь, лучше не приходи пока, — замявшись, сказала она.

— Вот ещё! Я разве не могу повидаться с дочкой? — не стал ждать, пока Элли придумает какую-нибудь дурацкую причину и бросил трубку. Их проклятая семейка, если честно, уже в печёнках сидела.

Он явился к Джонсам в следующие выходные. Купил погремушки и подгузники и даже оделся в чистую одежду. Однако миссис Джонс встретила его на крыльце с прежней надменной гримасой.

— Эллисон занимается.

Светофор пожал плечами.

— Мне-то что? Я к дочке пришёл.

— Гретта спит, — заявила миссис Джонс, окинув его скучающим взором.

Светофор поставил пакет с покупками на крыльцо.

— Я подожду.

Миссис Джонс покачала головой.

— Это лишнее. У Гретты режим, и твои визиты сейчас некстати. Пусть она привыкнет к новому дому.

Светофор хмыкнул.

— Вот как, хотите сделать её такой же, как Элли? Хрена с два!

— Скажи ещё «спасибо», что тебе вообще сюда позволено приходить, — повысила голос миссис Джонс. — Ты плохо влияешь на ребёнка, твой образ жизни и поведение неприемлемы. Увёз её в какой-то притон тайком от нас и ещё смеешь меня попрекать!

— Притон? — Светофор растерялся на миг. — Это дом моего брата!

Миссис Джонс поджала губы.

— Называй, как хочешь, но сегодня нам точно не до тебя. И вообще было бы неплохо обговорить время твоих визитов заранее.

— Чего-о-о? — Светофор решительно шагнул вперёд, но миссис Джонс загородила дорогу.

— Проваливай, или я вызову полицию.

— Н-нашла, ч-чем напугать, — процедил он сквозь зубы и сплюнул на землю. Однако связываться с фараонами лишний раз не хотелось. — З-завтра п-п-приду, у-устроит т-т-такое время?

— Завтра мы едем по магазинам. В субботу, может быть, — милостиво разрешила миссис Джонс, окинув его презрительным взглядом.

И Светофор побрёл прочь. А что ж было делать? Не драться же с этой надменной дурой.

В субботу они, конечно же, сочинили другую отговорку, якобы Гретта приболела немного, и нечего её беспокоить. На третий раз дверь открыл отец семейства и сообщил, что они теперь сами будут определять дату и время. Ох, Светофор тогда психанул! Напился и расколотил дебильные скульптуры в их любимом саду крокетным молотком. Обещал ребятам поиграть и тащил всю снарягу в торбе. Пригодилась. Казалось, что разбитые рожи гномов и садовых кроликов ухмыляются ехидно и отпускают злорадные комментарии в его адрес. Заслышав вой полицейской сирены, Светофор отбросил молоток и бессильно опустился в траву, перебирал в руках керамические осколки. Порезался ненароком, и алые капли упали в траву.

Конечно же, Джонсы брякнули фараонам, и ночь он провёл в участке. А поутру мамка явилась его вызволять, заладила своё. Надо мол решать проблемы цивилизованно. Светофор уже и не слушал, просто развернулся и пошёл прочь. Причитаний ещё не хватало. И так башка трещала. Лучше бы отец с мамкой такое участие проявили, когда его не пускали к дочке. Но их это будто и вовсе не волновало. Всё обещали поговорить с Джонсами, да так и не договорились.

После полиции Светофор направился прямиком к одному знакомому индусу, приторговывающему разными «волшебными веществами». Пошло оно всё! Пошли они все!

Неделя выпала из жизни, растворившись в густом молочном тумане. Очухался он в квартире у Медведя, заполненной всяким хламом, «украшенной» несостоявшимся ремонтом и кучей пустых бутылок. Со стен свисали клочки засаленных обоев, а кран на кухне тоскливо лил слёзы. На столе, на полу, на подоконнике громоздились грязные тарелки. Та, что ненароком попала под ноги, оказалась полна окурков и куриных костей. А матрац вонял пивом, да и футболка тоже. Хорошо хоть не блевотнёй.

Окинув взглядом сию картину, Светофор со вздохом поднялся и почесал щетину, распахнул окно с остатками отваливающейся старой краски. Кое-как отыскал этом бедламе сигареты и телефон. За окном темнел синий вечер, а ветер слегка отдавал гарью.

Позвонить никому так и не вышло, потому что зарядку он где-то проебал, а телефон окончательно помер. Что ж, Светофор успел допить остатки пива из чьей-то полупустой бутылки и даже помыть пару тарелок, прежде чем Медведь вернулся.

— Неужто кто-то пришёл в себя? — удивлённо бросил он от дверей.

Светофор почесал в затылке, пожал плечами.

— Могу помочь с уборкой и ремонтом.

Медведь вздохнул, поставив звенящий пакет на пол.

— Оставайся, коли не шутишь.

Светофор расплылся в улыбке и хлопнул друга по плечу.

— О, братец, иди-ка ты в душ, — отмахнулся Медведь.

— Ладно-ладно, я понял. Так что, будем делать ремонт?

— От помощи не откажусь. Жратва за мой счёт, но перед Бродягой прикрывать не буду. Он звонил вчера, я сказал, что ты у меня вписываешься.

Светофор махнул рукой. Лишь бы братец не заявился с нотациями и не завёл старую песню на новый лад.

* * *

До лета он и правда жил у Медведя, старался вести себя прилично. И ремонт делали, Светофор не сачковал. Кухню привели в порядок — любо-дорого посмотреть. По случаю окончания этого этапа Медведь расщедрился на вискарь.

Медведь окинул взглядом результаты их трудов и удовлетворённо хмыкнул.

— Слушай, братец, руки у тебя золотые.

Светофор осклабился и хохотнул.

— Ага, зато башка пустая.

Медведь снова хмыкнул.

— Есть работа: платят хорошо, но проёбываться нельзя. На стройке, я могу поговорить насчёт тебя.

Светофор легко согласился. Ну а почему бы и нет? Деньги не помешают, да и то, что у него что-то получается, сам видел. Но через пару дней всё пошло по пизде. Так и бывает, только расслабишься и решишь, что все проблемы позади, как наступает какой-нибудь сокрушительный пиздец.

Тёплым июньским днём Светофор шагал на встречу с Элли. Было у неё какое-то дело, которое она не посчитала нужным озвучивать по телефону. А Светофор лелеял надежду, что сумеет добиться встреч с дочкой.

В темноте подворотен, манящих прохладой летнего дня, звучали голоса и шёпот, едва различимый, переплетаясь с таинственной, волшебной мелодией. Стоило приблизиться, как тени брызнули в стороны и осели чёрными кляксами на стенах. Но силуэт во тьме обрёл знакомые очертания. Светофор затаил дыхание, страшась сделать следующий шаг. Закрыл глаза на мгновение, а после картинка обрела чёткость, будто врубили яркий прожектор. К чёрту! Он ведь, и правда, хотел его увидеть, хотя бы один только раз.

— Ворон…

Мелодия смолкла, а Ворон снял шляпу таким знакомым жестом, отвесил поклон.

— Ну, здравствуй, беспокойный дух.

Светофор заулыбался растерянно, счастливо. Только Ворон так его и называл, а больше никто.

— Т-ты… Т-тебя в-ведь не… не может быть здесь.

Ворон улыбнулся печально.

— А сам-то как думаешь?

Светофор опустил глаза. Тени клубились за спиной и шептали в уши. «Агент 3-17». Светофор горько усмехнулся и упал на колени перед Вороном.

— Забери меня с собой. Устал, я так устал.

Ворон теперь, и в самом деле, творил волшебство. Гитара в его руках растаяла, а сам он опустился на корточки перед ним. Коснулся холодной ладонью разгорячённого лба.

— Что ты, брат, так нельзя. Не понимаешь, о чём просишь. Сыграешь со мной, ну?

Светофор нашарил в кармане потрёпанных тёмно-зелёных джинс гармошку и кивнул.

— Только что-нибудь повеселее.

— Всё для тебя, — прошептал Ворон, и голос его эхом отразился от стен.

Всего пара минут, прежде чем, зов теней оборвёт мелодию, а яркий солнечный день осыплется осколками кирпича. Пара минут на грани яви и сна.

Этим летом Светофор путешествовал не один. За правым плечом следовал спутник. Он так и малым в тусовке рассказывал, что Ворон стал их ангелом-хранителем. А уж ему, кажется, особо решил помогать. Светофор, наверное, только сейчас и осознал, как скучал всё это время.

Нет, Ворон был рядом не всегда, но порой они вели долгие ночные беседы на пустынных улицах, на кухнях чужих квартир и крышах домов. В Кёльне он вновь явился после концерта Die Ärzte. Светофор счастливый и пьяный шагал по краю тротуара, а за спиной темнота соткалась в знакомый силуэт. Светофор мог проследить по стенам, освещённых ночными фонарями, что тени за ним две — его и Ворона. Сперва они брели молча: Светофор всё крутил в голове мелодию — последнюю песню с концерта, насвистывал даже. И хорошо так было молчать и слушать музыку в голове.

— Не нагулялся ещё? — спросил Ворон, забросив чехол с гитарой за спину.

Мельком подумалось, что ведь и гитары-то при нём тогда не было и его любимой шляпы. Казалось, разговор у них всё идёт один и тот же и начинается ровно там, где оборвался в последний раз.

— А куда мне торопиться? — вопросом на вопрос ответил Светофор.

— Возвращаются к тем, кто ждёт, — философски заметил Ворон.

Светофор лениво шевельнул плечом.

— Да уж, ждут не дождутся.

— А Гретта как же?

Светофор тяжело вздохнул, а Ворон, не дожидаясь ответа, спросил снова:

— В чём смысл пути?

Они замедлили шаг и остановились в пустом переулке, освещённом одиноко мигающим фонарём.

Светофор кашлянул и ответил невпопад:

— Бродяга по тебе очень скучает и Медведь. Да все! А по мне бы кто-то скучать стал? — внезапно задумался он.

— Брось, мне эти разговоры не по душе, — строго оборвал Ворон, мотнув головой, и кудри его разлетелись по плечам. — Ты же сам понимаешь, что я — лишь твоя фантазия.

Светофор сунул в зубы сигарету, отсалютовал пивной бутылкой, а Ворон вдруг протянул свою, непонятно откуда взявшуюся.

— Смысл пути в том, чтобы вернуться домой, — пояснил Ворон, легонько стукнув по горлышку его бутылки своей.

Светофор растерянно мигнул и усмехнулся.

— Может, ты и прав, вот только дома у меня нет.

Ворон молча растаял в ночи, будто призрак с немым упрёком на дне карих глаз. Да, впрочем, он и есть призрак — ни больше, ни меньше. Звон разбитого стекла выдернул из оцепенения. Светофор с недоумением уставился под ноги. Это же он выпустил бутылку из рук, а не Ворон?

* * *

Домой Светофор вернулся к осени. Успел поработать на автомойке, пока не турнули за пьянство и всякие другие фокусы. Днюху отмечал неделю и раздарил ребятам значки и сувениры из путешествий. В лес с палатками махнули с Орком и его дядькой. А как-то с Шутом завалились к Орку на работу. Катались на большом колесе — «Оке Лондона». И Светофор заворожённо пялился на город с высоты, прижав ладони к стеклу.

Жил где как — не привыкать. И однажды дорога вновь привела к старому знакомому с «волшебными колёсами». Смысл, едва блеснувший в его раздолбанной жизни оказался лишь миражом, дорогим подарком, который предназначался не ему. Так чего терять?

В какой-то момент он очнулся на больничной койке. И Ворон торчал у окна печальный и хмурый. Качал головой, а словом не удостоил. Кажется, во времена наркотических угара он появился и не раз. Уже ничего и не вспомнить. Дверь отворилась, и братец ввалился в палату.

Светофор, поморщившись, приподнялся на кровати. Всё тело болело, будто в него вонзились сотни ледяных игл.

Бродяга приблизился и заглянул ему в лицо.

— Ты как?

— Да хреново, как! — моментально вспыхнул Светофор. Опять, видно, запихнули его в психушку и рады. — Ты хоть настоящий или тоже мне снишься? — поумерив пыл, добавил он.

Бродяга удивлённо распахнул глаза.

— Настоящий, конечно. Что значит «тоже»?

Светофор перевёл взгляд к окну, но Ворон уже исчез, будто его там и вовсе никогда не было.

Бродяга чуть помолчал и взял его за руку.

— Ты в больнице. Помнишь хоть что-нибудь?

Светофор покачал головой.

— Тебя машина сбила обдолбанного. Этого тоже не помнишь?

— А-а… — какие-то огни, мелькающие во мраке, всплыли в памяти. — Не особо.

Бродяга опустился на стул рядом с кроватью и тяжело вздохнул.

— Дурак ты, когда-нибудь доиграешься. Чего у Медведя-то не жилось?

Светофор поймал осуждающий взгляд брата и скривил губы.

— Пришёл, чтобы морали мне почитать? Тогда проваливай и без тебя тошно.

Бродяга вспыхнул и резко отодвинул стул.

— Пришёл, потому что думал, что ты, придурок, помрёшь! И все так думали! Мама столько ночей не спала, всё сидела рядом с тобой… Да тебе же плевать!

— Ладно-ладно, не кипятись, святой Джеймс. Ты хороший брат, а я уж какой есть, — виновато признался Светофор.

Бродяга бросил на него мимолётный взгляд и покачал головой, отвернулся, словно ему смотреть противно. А Светофор что мог сказать? Давать обещания, которые не в силах выполнить? Вот и молчал.

— Элли тебя приглашала на днюху к Гретте, — произнёс брат вполголоса.

Светофор сразу оживился, вновь попытался приподняться и сцепил зубы от боли, стрельнувшей по рёбрам.

Бродяга обернулся на его сдавленный стон.

— Да не дёргайся, всё равно уже пропустил. Она не могла тебе дозвониться, а я понятия не имел, где ты шаляешься, — развёл руками он. — И вряд ли ты был в состоянии… — с укором добавил брат.

— Да, я всё проебал, — печально кивнул Светофор. Первый день рождения дочки… Пусть она и не вспомнит, но Светофор хотел бы находиться рядом в этот день. Подарить какую-нибудь забавную игрушку и поглядеть, как Гретта задувает свою первую свечку. Вот ведь дурак и как он только мог пропустить звонок Элли!

— Ещё не поздно начать заново, — тоном старшего брата напутствовал Бродяга. — Я говорил с предками и, в общем, мы со Сказкой собираемся квартиру покупать.

— О, ну поздравляю!

— Да, я к тому, что… забирай летний дом. Я помогу с ремонтом, и тебе ведь там нравится. Пусть дом будет твой, живи только, как человек, без всех этих твоих…

— Без наркоты и бухла, — быстро оборвал Светофор. — Ага, понял, хотите меня сплавить подальше.

Бродяга поморщился и резко выдохнул:

— Да что ты заладил! Будто мы враги тебе!

— Ладно-ладно, дай подумать, — в башке всё ещё плавали обрывки тумана, и принять какое-то важное решение не получалось.

Бродяга сразу остыл, состроил ободряющую гримасу.

— Поправляйся. Ребята все передавали тебе привет.

Светофор постарался улыбнуться в ответ, но вышла какая-то кислая мина. Сегодняшний день был тем ещё дерьмом. Хотелось бы, чтобы завтрашний оказался лучше.

* * *

В больнице Светофор провалялся до самого Рождества. Однако Элли своё слово всё же сдержала: привела дочку на встречу в кафе. Похоже, в этой семейке у неё одной хотя бы есть сердце.

Светофор подарил Гретте мягкую игрушку — щенка — бело-серого с голубыми глазами. Дочка его тут же стиснула в руках и принялась бормотать что-то на своём «детском языке». Элли пила кофе и нервно постукивала ногтями по столу. Видно, разговор ей было поддерживать тяжело или просто скучно. Она как-то повзрослела с их последней встречи, посерьёзнела.

— Как у вас дела? — спросил Светофор и подхватил дочку на руки, прижал к себе.

Гретта с любопытством разглядывала его лицо, коснулась тёплой ручонкой той деформированной части. И Светофор прикрыл глаза на миг, боялся её напугать. А когда открыл, Гретта ему улыбнулась, на пухлых её щеках расцвели ямочки.

— Солнце моё, помнишь меня?

— Да она ещё не разговаривает, чего ты от неё хочешь? — отмахнулась Элли. — У Гретты всё хорошо, растёт, с ней няня занимается. А у меня… Хотя тебе ведь это неинтересно, — быстро сообразила она.

Светофор неопределённо хмыкнул. На самом-то деле, она угадала.

— Всё ещё хочешь видеться с ней? — деловито осведомилась Элли.

— Конечно.

— У меня есть идея. Родители, как ты знаешь, против. Особенно после того, как ты разгромил мамин сад.

Светофор закатил глаза и опустил дочку на пол. Помог ей забраться на высокий малиновый диван, куда она так стремилась, увлечённая новой игрушкой.

— Они сами виноваты.

Элли махнула рукой.

— Да неважно, мне-то вообще плевать. Я уезжаю к Патрику, мы решили жить вместе.

— Ух ты, ну поздравляю, — выдал Светофор, глядя как дочка возится со щенком. И тут же спохватился. — А Гретта? Ты хочешь забрать её с собой?

Элли покачала головой.

— Даже, если бы я и хотела, кто бы мне позволил? Да не парься, Патрик не горит желанием воспитывать чужого ребёнка. Я вообще-то ему и не сказала, что у меня есть дочь.

— Значит, Гретта останется с твоими предками? — уточнил он, отхлебнув из кружки уже остывший зелёный чай.

— Ну да, а с кем ещё?

Светофор открыл было рот, но Элли сразу же протестующе взмахнула руками.

— Твоим они не очень-то доверяют, и уж, прости, но мои родители от зарплаты до зарплаты не тянут — могут позволить себе няню, репетиторов и хорошую школу. Всё, что нужно.

— И не со мной, я так понимаю, да? — язвительно почеркнул Светофор.

Элли лишь поморщилась.

— Могу тебе помочь по старой дружбе.

Светофор удивлённо вскинул брови, а Элли перевела взгляд на дочку и покачала головой.

— Она так на тебя похожа — с ума сойти! Глаза, губы и улыбка твоя.

Светофор кивнул, не понимая комплимент ли это или наоборот.

— Я договорилась с няней, дам тебе её номер. Сможешь видеться с Греттой на прогулке. Но только, чтобы родители не узнали.

— О… спасибо, и я даже не знаю, как благодарить, — прижал ладонь к груди он, ещё не веря своему счастью.

Элли кивнула и черкнула на салфетке номер и имя няни, а после предложила прогуляться по парку. Им с Греттой, пока она сама пройдётся по магазинам, чтобы купить что-то из одежды. Она отсутствовала целый час. А Светофор качал дочку на качелях и катал с горки, пытался научить её лепить снеговика. Но Гретта больше заинтересовалась следами, оставленными ими на снегу, и с упоением копалась в свежем сугробе. В конце концов, Элли вернулась, и пришлось им прощаться. Гретта помахала ему ладошкой в красной перчатке, и он помахал в ответ. Вместе с теплом по сердцу разлилась грусть.

После Светофор долго бродил в одиночестве по ночным улицам, музыку слушал и пытался разобраться в том дала ли ему судьба второй шанс или это очередная насмешка. Предложение брата он принял на следующий же день. И, наверное, не считая глубокого детства, настало лучшее время для них всех. Брат с отцом помогали с ремонтом по выходным, в свободное от работы время. Мамка пекла пироги и всякие разные вкусности. Плохо было только то, что с Вороном пришлось попрощаться. Глупо так получилось, но всё же, наверное, к лучшему. Время пришло.

Сказка обустраивала новую квартиру, а Бродяга с ним остался в тот вечер. Выпили пива немного совсем. Бродяга возился на кухне, а Светофор пялился в камин, бездумно покачиваясь в подаренном Орком кресле. Танцующие за стеклом языки пламени напоминали фигурки из бумажного театра: надменные король и королева, красивая несчастная принцесса и печальный шут.

Ворон возник из ниоткуда и занял соседнее кресло.

— Ты всё правильно делаешь, — одобрительно кивнул он, сняв шляпу и устроив на коленях.

Светофор проморгался, отведя взгляд от огня, и зажмурился на секунду, повернул голову и недовольно дёрнул уголком губ.

— Не всё.

Ворон устало вздохнул и пригладил кудри.

— Пришло время прощаться, ты ведь сам понимаешь? Пора.

— Не хочу. Мне с тобой было весело, а тебе разве нет?

— Если бы только со мной… — загадочно протянул Ворон.

Бродяга оборвал их не успевший разгореться спор.

— Ты с кем болтаешь?

Светофор вздрогнул, обернулся и состроил неловкую ухмылку.

— С Вороном.

Бродяга потрясённо хлопал глазами.

Светофор подскочил на ноги и метнулся к брату, опрокинув несчастное кресло-качалку, и оно, конечно, отомстило подножкой. На пол он брякнулся с оглушительным грохотом, аж искры из глаз посыпались.

— Ты живой там?

Бродяга наклонился и подал руку. Светофор, поморщившись, потёр ушибленный бок и проигнорировал ладонь брата, вытянулся на ковре и заложил руки за голову.

— Помнишь, когда мы мелкими были, ты про звёзды рассказывал?

— Ну да, нам читали курс астрономии в шестом классе, — растерянно отозвался Бродяга и сел рядом. Мы с родителями ходили в поход с палаткой. Я думал ты и не помнишь, тебе ведь лет пять было или шесть.

— Ага, и рассказывали страшные сказки у костра. А ещё жарили сэндвичи с сыром и зефир. Здорово, правда? Мы с тобой играли, будто клад ищем.

Бродяга улыбнулся, даже в глазах солнечные искры вспыхнули.

— Да, я иногда об этом вспоминаю. А теперь не заговаривай мне зубы, что ты сказал про Ворона?

Светофор хохотнул, однако тут же брызнули слёзы.

— Мамке звякни, пусть к врачу меня запишет. Буду таблетки пить, как вы все и мечтали.

Бродяга с силой сжал его ладонь, а Светофор, оперевшись на его плечо, поднялся, уселся рядом.

— Ты же знаешь… Знаешь, что его больше нет, — тихо обронил Бродяга.

— Ну, конечно, ты думаешь, раз я псих, то и дурак заодно?! — Светофор прикусил губу и, разозлившись, ударил кулаком по колену. Некоторое время они с братом созерцали друг друга молча.

— Я не знаю, что сказать, — в конце концов, ответил Бродяга.

— О, ты всегда знаешь… — протянул Светофор.

— Это просто воспоминание — ничего больше, — печально отозвался брат.

— Да-да, — кивнул Светофор. С того дня они ведь, и правда, о Вороне не говорили или как-то вскользь. Но тоска в глуховатом голове брата звучала так же резко, как потревоженные ненароком струны. И, кажется, эта идея им пришла в голову одновременно.

— Устроим вечер памяти? — предложил Бродяга, а Светофор расслабленно кивнул.

Они пили Вороновский любимый бренди, хавали пиццу из супермаркета и песни пели, те, что Ворон раньше играл. Пересматривали старые фотки. Хорошо было, тепло и душевно. Ворон — тот призрак больше не появлялся, а настоящий — тот, которого уже нет на Земле, будто бы незримо присутствовал в комнате. Тяжело отпустить того, кого любил, но в памяти он навсегда останется живым. И можно иногда возвращаться в тот миг и перебирать хорошие моменты, словно фотоснимки.

Ворон-призрак встретил его с грустной полуулыбкой, приветственно поднял ладонь, когда Светофор вышел покурить на улицу. Брат уже лёг, а ему всё не спалось.

— Прости и прощай, — шепнул Светофор, сглотнув комок в горле.

— «Не приходи в уныние при расставании. Прощание необходимо для того, чтобы вы встретились вновь. А новая встреча, спустя мгновение или многие жизни, несомненна для тех, кто является друзьями»⁽¹⁾, — произнёс Ворон одну из своих любимых цитат и, нацепив шляпу, растворился в звёздной ночи и сизом табачном дыму.

* * *

Ремонт закончили к лету, и Светофор подрядился работать на стройку. Медведь сказал, что люди всегда нужны. Вообще-то он и правда старался завязать с веществами и бухать, ну хотя бы поменьше. Прямо стал паинькой. Предки аж нарадоваться не могли. Их переговоры с Джонсами закончились ничем. Светофор свой секрет не стал выдавать, а про фотки говорил, что Элли ему отсылает. Хотя она давно уже в Лондоне не бывала. И по дочери, кажется, и вовсе не скучала. Нянька говорила, что она иногда присылает ей подарки и на этом всё.

Гретте исполнилось три, она уже вовсю болтала и гоняла на трёхколёсном велике. Это был прекрасный июльский полдень. Гретту нарядили в голубое платье с белыми мишками, нянька соорудила из тонких детских волос два задорных хвостика. Хорошая тётка, добрая, понимающая. Лет ей, наверное, как мамке — полтинник или около того.

Светофор возился с дочкой в песке, помогал ей строить «самую высокую башню», накормил мороженым и подарил свой браслет с черепами. Точнее, она сама попросила. Долго пялилась и перебирала черепки, словно чёты.

— Держи, только бабушке с дедом не показывай. Пусть будет наш секрет, — Светофор снял браслет и вложил в её ладошку. А Гретта благодарно приникла к нему и обхватила руками за шею. Пахло от неё каким-то сладким шампунем и клубничным мороженым — детством.

— Секрет, — строгим шёпотом повторила Гретта, и он улыбнулся. Дочка, как и он, букву «р» не научилась правильно говорить. А, может, ему подражала? Он больше не боялся напугать её, ведь Гретта, казалось, вовсе не замечала его «покорёженной мимики» и заикания. Она всё воспринимала, как должное, будто в этом ничего плохого нет.

— Ты моё солнце, — шепнул Светофор, когда они прощались, а дочка доверчиво прижалась к нему щекой.

Чёрт бы побрал миссис Джонс, которая возвращалась из магазина и в кои-то веки решила проведать внучку. Посмотреть, что они с нянькой делают на площадке.

— Что здесь происходит? — сразу ринулась в бой она.

Нянька, отложив вязание, поднялась со скамейки и взволновано залепетала, что они встретились случайно.

— Как бы не так! — миссис Джонс вскинула ладонь перед собой. — Я давно подозревала, что вы к нему ребёнка водите.

— Да что же в этом такого? — всплеснула руками нянька. — Он ведь её отец.

Миссис Джонс лишь отмахнулась.

— Дела нашей семьи — не ваши заботы. Можете искать себе другое место, но учтите — хороших рекомендаций не будет.

Дочка испуганно прижалась к нему, и Светофор погладил её по голове.

— Может, пора уже забыть старые обиды? Ну расколотил я пару ваших дурацких гномов… Могу купить новых, — великодушно пообещал он. — Не надо никого увольнять: она тут вообще ни при чём, — заступился он за няньку.

Миссис Джон лишь поморщилась в ответ на его предложение.

— В твоих советах и тем более «возмещении ущерба» я точно не нуждаюсь. Гретта, а ну живо ко мне!

Светофор опустил дочку на землю, однако держал за руку.

— Не-а, пусть сама решит, с кем хочет остаться.

Миссис Джонс наигранно воздела ладони к небу.

— Ты в своём уме? Хотя, о чём это я? Тут и говорить не о чём. Ты не в состоянии дать ребёнку не то, что лучшее — необходимое, — затем обратилась к няньке. — Что вы столбом встали, Дженна? Собирайте девочку и идём.

Нянька виновато развела руками. Светофор нехотя выпустил руку дочки, присел перед ней на колени и поцеловал в лоб.

— Я за тобой вернусь, солнце, обязательно, — шепнул он ей на ухо и погладил по голове.

Конечно же, после столь сокрушительного провала никакой речи о встречах с дочкой больше ни шло. Светофор пытался поймать Гретту с новой нянькой, но так оказалась стервой похлеще самой миссис Джонс и чуть что грозила полицией. Всё ведь шло так хорошо! И, бац, рухнуло в один миг. Поначалу он был просто ошеломлённо. На автомате добрался до вокзала и сел в пригородный поезд. Маршрут настолько знакомый, ноги сами привели. Тишина в ушах звучала слишком громко. Светофор достал плеер и в компании с неутомимыми Die Ärzte пытался придумать, что же теперь делать. Ни в эту неделю, ни в следующую гостей в летнем доме он не принимал. Хотелось побыть в одиночестве. Изобрести какой-то обнадёживающий план. По правде говоря, дальше завтрашнего дня он обычно не загадывал, а тут вот пришлось…

Он дал обещание дочке и не мог его нарушить. В ту пору Светофор часто ходил смотреть на поезда. С детства они успокаивали, вселяли надежду. И вот решение пришло. Обсуждать ни с кем не хотелось. Точно не с братом и предками. Осуждение — вовсе не то, что сейчас нужно. Но так уж вышло, что Орку по пьяни выболтал свой грандиозный план, а, может, ещё кому от отчаяния и злости. Орк отговаривать не стал, даже пообещал подготовить припасы в дорогу.

Денег удалось подкопить, работая на стройке. И вот снова наступила золотая осень, усыпав пёстрыми листьями парки и скверы, проредив густой лес, украсила разноцветным ковром поляны.

Светофору исполнилось двадцать три, а Гретте — четыре стукнет через месяц. Страшно было, что дочка его забудет за эти полгода, что они не могли повидаться. У детей память короткая. Светофор лишь издалека мог поглядеть, как дочка играет на площадке и вот выучил время. Не сразу, но в один из дней повезло. Нянька болтала с кем-то по телефону, а Гретта возилась в песочнице с другими детьми.

Светофор немедля направился к ней, присел на корточки и склонился над песочницей, тронул дочку за рукав розовой куртки.

— Здравствуй, солнце, помнишь меня? — шёпотом произнёс он.

Гретта обернулась, и её треугольное личико озарила улыбка.

— Папа! — звонко воскликнула она, и Светофор приложил палец к губам.

— Помнишь сказку про русалок? Вот мы сейчас поедем с тобой к ним. Только не шуми, а то злая ведьма нас заметит.

Гретта послушно кивнула, умница-дочка! Протянула к нему ладошки, и Светофор её подхватил. За углом ожидало такси.

1) Ричард Бах «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»

Вернуться к тексту

До Кардиффа пришлось добираться сперва на автобусе, а после стопом. Документов-то никаких не было на дочку. Вообще-то Светофор обдумывал этот вопрос, но вариантов особо не нашлось. Разве что Элли привезёт, если осмелится. В любом случае стоит подождать, пока Джонсы слегка успокоятся. В частный сад возьмут и так — лишь бы деньги отстёгивали, а до школы ещё целый год.

Первые пару дней жили у знакомых, а после Светофор снял квартиру — тесную, маленькую, но всё же хоть какой-то свой угол для них двоих. Гретта с интересом изучала новый мир, и всё её приводило в восторг: широкий, как море синий залив, крикливые чайки над пристанью и надписи с двойными буквами, так непохожие на вывески на родном языке. Она уже весь алфавит знала и умела читать немного. Светофор научил её подписывать своё имя. А ещё они рисовали мелками на асфальте забавных зверей и пускали мыльные пузыри с пристани. Давным-давно он не был так счастлив, а, может, и вовсе никогда.

Завели свою собственную семейную традицию. Каждый раз, когда Светофор возвращался с работы и забирал дочку из сада, домой они шли через Русалочью пристань. Глазели на корабли и башню с часами и покупали какие-нибудь безделушки с торговых лотков. Больше всего Гретте нравились фигурки из каштанов, которые продавал седой бородатый старик. Иногда они даже сочиняли сказки про этих человечков вместе. Светофор придумал им большой мир — старый заброшенный парк, заросший колючими кустами. Кроме человечков жили там разные звери: белки, медведи и волки. Вот только все они были «чуть-чуть понарошку», как говорила Гретта. То есть, ненастоящие, а тоже вроде игрушек. Так вот, Гретта помогала придумывать имена и приключения, если Светофор тормозил. В этом уютном плюшевом мирке царили дружба и добро. А злодеи (например, как старый ворчливый лис с надорванным ухом, которого забыл в парке жестокий мальчишка) если и появлялись, то быстро перевоспитывались.

На день рождения дочки, на её четыре года, Светофор повёл её в парк аттракционов. Раньше она почему-то там не бывала. Её всё удивляло и радовало: и карусели, и сладкие карамельные яблоки, и чёртово колесо. А ещё тир с воздушными шариками. И хоть они ничего и не выиграли, зато здорово повеселились. Задорный смех дочери наполнял сердце теплом. Светофор подхватил её на руки и закружил.

— А бабушка с дедушкой, почему не приехали? — спросила Гретта, когда он опустил её на землю.

Врать ей совсем не хотелось — неправильно это, нечестно. Светофор замялся и прикусил губу, раздумывая.

— Ты бы хотела их увидеть? — вместо ответа спросил он.

— Не знаю, иногда да, а иногда нет.

— Но… ты по ним скучаешь? — уточнил Светофор.

— Иногда, но с тобой всё равно лучше. Они всё время кричат и ругаются, и совсем не радуются, — призналась она, сердито дёрнув ленту воздушного шара с изображением мультяшного ослика.

Светофор не стал больше допытываться и взял дочку за свободную руку.

— Пойдём домой? Будем есть торт! — воскликнул он, пощекотав её, а Гретта подпрыгнула и проскандировала:

— Торт! Торт! Торт!

В подарок она получила кукольный замок, о котором все уши ему прожужжала. Пришлось работать без выходных, но всё же денег он наскрёб. Пусть мечты сбываются — правил и запретов с Гретты и так уже хватит. У ребёнка должно быть детство.

Осень в Кардиффе выдалась чудесной — красочной, тёплой. Хотелось бы задержаться здесь на Рождество, но рисковать тоже не стоило. Лучше переезжать постоянно, чтобы полиция не нашла. Что сказать Джонсам, как их убедить, Светофор не знал. Нет у него подходящих слов и не будет. Они его с первого дня возненавидели. А он ведь просто хотел видеться с дочкой и принимать участие в её жизни. Но бегать и прятаться вечно тоже невозможно. Это же не кино, и какого-нибудь околокриминального дружка, который штампует липовые доки, у него точно не было.

Глядя, как Гретта весело скачет по лужам, Светофор решил, что в запасе у них есть неделя-другая, а там будет видно.

* * *

До Рождества дотянуть не успели всего-то два дня. Хмурым декабрьским утром, когда за окном завывал ветер, а по подоконнику ударяли холодные капли, в дверь постучали. Иногда к ним приходили гости — знакомые и приятели из тусовки, но вряд ли они бы заявились так рано. Что-то не так — ясно сразу.

Гретта сидела в комнате и разрисовывала раскраску с тропическими птицами, смотрела мультики по телику, а Светофор пытался приготовить блинчики со смешными медвежьими рожами — вчера только купил формы. Настроение было прекрасное — он даже напевал вполголоса, зажав в зубах сигарету.

Стук повторился, и Светофор, кинув лопатку на кухонную конторку, поплёлся открывать. Дочке велел сидеть в комнате. За дверью оказалась женщина в строгом брючном костюме с какой-то папкой в руках.

— Меня зовут миссис Стоун. Я из опеки, — представилась она.

А Светофор опустил глаза. Твою же мать! Приехали. Однако постарался сохранить равнодушный вид и буркнул, дымя сигаретой:

— И чего надо?

Миссис Стоун строго поджала губы.

— Я знаю, что девочка здесь. Девочка, которую уже два месяца ищет полиция.

— А если и так, то что? Гретта — моя дочь и она будет жить со мной.

— Её опекуны с этим не согласны и намерены подать в суд.

Светофор скупо усмехнулся. Тоже мне, удивила.

— Полиция ждёт внизу, так или иначе вам придётся меня впустить.

Светофор устало вздохнул и глубоко затянулся, стряхнул пепел на затоптанный старый линолеум. Хрен бы с ним — фараоны его не пугали, но вот Гретта… Ни к чему ей этот спектакль.

— Заберёте её перед Рождеством? Я не хочу ей праздник портить.

Миссис Стоун качнула головой и поправила очки на переносице.

— Я всего лишь посмотрю, как вы живёте. И решение принимаю не только я, если уж на то пошло.

Светофор молча посторонился. С кухни потянуло горелым и, выругавшись, он метнулся к двери. Чёртовы блины!

Миссис Стоун расценила это как приглашение войти. Когда Светофор вернулся в комнату, она трепалась с Греттой, сидя на заваленном шмотками кресле. Он вздохнул, прислонившись к косяку, и не стал вмешиваться. Если бы Гретта была в саду, он бы, не раздумывая, выпер эту тётку за дверь. Но теперь не хотел напугать дочь и испортить ей праздник скандалом. Вот же!.. Надо было уезжать раньше. Сам виноват, дурак!

Гретта сделала большие глаза и спросила громким шёпотом:

— Папа, а кто это?

— Соседка. Пришла за солью, — хмуро бросил он.

Миссис Стоун просмотрела детские рисунки, окинула взглядом комнату, хоть и захламлённую, но чистую и, качнув головой, пригласила его на кухню. Светофор там окно открыл, чтобы запах гари выветрился.

Миссис Стоун мимоходом заглянула в холодильник и обнаружила там вчерашнюю кашу и яблоки, хлеб и сыр.

— Негусто, — вынесла вердикт она. Бросила взгляд на стоящую на столе миску с тестом и разлитое молоко. — Я ожидала худшего.

— Чего?

— Бутылки, шприцы и прочее. Обычно меня вызывают к таким родителям, — пояснила она и притворила дверь. — Какие планы на праздник? В магазин собирались?

Светофор изумлённо уставился на неё.

— Зачем душу травите? Я уже понял, что Гретту заберут, — опёрся руками на стол и опустил голову. — Дайте хоть попрощаться по-человечески!

Миссис Стоун вновь поправила очки и задумчиво кивнула.

— Я же не зверь. Вижу, что девочка тебя любит, и ты стараешься, как можешь. Работа есть? — быстро перешла на «ты» она.

— Есть. Ящики в порту разгружаю. А Гретта ходит в садик. У нас всё хорошо! — отчаянно заверил Светофор.

— Хорошо, — повторила миссис Стоун. — Я приду завтра. И не стоит делать глупостей. Ты ведь не хочешь, чтобы её забирали с полицией?

Светофор резко мотнул головой, в горле комок встал, даже слова не вытолкнуть — не поблагодарить.

Миссис Стоун распрощалась, а Светофор, глянув в окно, заметил патрульную машину. На вокзале наверняка тоже проверяю доки, но можно отправиться стопом…

Бессильно упав на стул и обхватив голову руками, он пытался сообразить, что же делать. Бежать снова? Но миссис Стоун права, как ни крути. Рано или поздно их поймают. Ни к чему в жизни Гретты эти драмы. Всё, что он мог сделать — провести последнее Рождество с ней. Взгляд упал на маленькую искусственную ёлку, украшающую подоконник. Бумажные гирлянды они вместе делали. Пусть Гретта запомнит этот праздник, а не то, что будет после.

— Папа, папа, а когда мы пойдём на каток? — воскликнула Гретта, маленьким жёлтым вихрем влетев на кухню. Она уже оделась сама в свой лимонный комбинезон и малиновый свитер и выжидающе топталась на месте.

Светофор попытался состроить улыбку, будто ничего не произошло.

— Сейчас, позавтракаем и пойдём.

— Я могу помыть посуду, — деловито приосанившись, предложила Гретта, а Светофор погладил её по голове. Из оставшегося теста получились не такие уже скверные блины, особенно, если залить кленовым сиропом.

Светофор выполнил обещание, и они отправились на каток. Хотя бы здесь было ощущение настоящей зимы, а не загостившейся осени. Гретта стойко воспринимала неудачи, не ныла, а наоборот веселилась, и Светофора заразила своим задорным смехом. Солнце и есть. Если уж на то пошло, он сам катался едва ли лучше неё.

Пообедали в кафе и в последний раз прогулялись по пристани и центральным улицам, украшенным гирляндами. А когда вернулись домой, смотрели рождественскую сказку про старика Скруджа. В особо стрёмные моменты дочка прижималась к нему, и Светофор её обнимал. Предлагал даже выбрать что-то повеселее, но Гретта упрямо мотала головой. С характером девочка — это хорошо.

После того, как грянули салюты, Светофор уложил дочку. За окном всё ещё расплывались разноцветные всполохи, а Гретта уже мирно сопела, прижав к груди плюшевого щенка. Светофор же полночи уснуть не мог — всё крутил в голове, что ей завтра сказать.

Гретта проснулась раньше: тихонько напевала под нос, глядя на падающий за окном снег. Вот и зима пришла.

— Папа, а я сегодня сделала тосты сама, — похвасталась она, когда Светофор проснулся. — Я и тебе сделала.

Светофор рассеянно потрепал дочку по голове и похвалил. Потёр виски и сел на кровати.

— Гретта, такое дело, придётся нам вернуться домой.

— К дяде Джиму?

Светофор покачал головой, а Гретта запрыгнула на кровать и внимательно уставилась на него.

— Нет, прости. Твои бабушка и дедушка, видно, по тебе соскучились, — постаравшись унять эмоции, произнёс он.

Улыбка Гретты сразу погасла, и Светофор тронул дочку за плечо, прижал к себе.

— Но мне нравится здесь, с тобой! — упрямо воскликнула она.

А что он мог ответить? Была б его воля, так, конечно, они бы остались здесь. Уэльс похож на рай, честное слово, и они были здесь счастливы. Без всех этих нравоучений, бесконечного колеса труда и целей и прочего, прочего, прочего. Только они вдвоём — семья. Что-то должно было случиться: за счастье надо платить.

Светофор гладил дочку по голове, так и не придумав ответ. Гретта доверчиво прижалась к нему, перебирала черепки браслета, который он вчера забыл снять. Он бы хотел укрыть её от всего мира, но, вероятно, самое сложное — просто отступить. С ним у Гретты не будет покоя и уверенности в завтрашнем дне — только маленький кусочек свободы и жизнь в бегах, которая в любой момент может рухнуть, и острыми обломками завалит их обоих.

Звонок требовательно тренькнул, и Светофор, будто очнулся после долгого сна.

— Прости меня, солнце, и помни, чтобы они не говорили, я тебя люблю.

Гретта захныкала, потянув к нему руки, и у Светофора сердце упало. Отступать поздно, да и некуда.

Вчерашняя тётка из опеки разговаривала ласковым тоном, а у Гретты в глазах блестели слёзы.

— Это не навсегда, я к тебе приеду, — пообещал он, чтобы хоть немного утешить дочку, сжал её упрямо стиснутый кулачок в своей ладони.

Гретта всхлипнула и прерывисто вздохнула.

— Я тебя люблю, вот так — раскинув руки в стороны, сипловато выговорила она.

— А я ещё больше, — улыбнулся Светофор и щёлкнул её по носу. — Не грусти.

* * *

Гретту увела миссис Стоун, а строгий и хмурый немолодой констебль напомнил, что опекуны (дед с бабкой) намерены довести дело до суда. Это, на самом деле, не очень-то взволновало. Посадят его, что ли, за то, что свою же дочь увёл? Ну, бред! Такой вариант Светофор даже не рассматривал. Однако с Греттой точно запретят видеться. А больше ведь и смысла-то никакого в жизни нет.

В пустой квартире было тяжко, а на душе скверно. Когда солнце уходит, наступает ночь. И для него она наступила.

Когда дочка была рядом, Светофор старался держать себя в руках. Почти и не пил, не говоря уж обо всём остальном. Но теперь гнетущую пустоту требовалось чем-то заполнить.

Кажется, это случилось на третий день после Рождества. Светофор болтался по округе изрядно навеселе. Зачем его понесло к заливу, чёрт знает. Хотел поглядеть на вид, что ли? Скользкие, едва присыпанные снегом камни разлетались под подошвой ботинок. Он и кидал их в воду, да оступился и полетел вниз. Вода оказалась тягучей, тяжёлой и плотной, словно болотный ил. На миг почудилось, что и впрямь, угодил он в болото. Барахтаясь в обжигающе-ледяных объятьях залива, Светофор зацепил краем глаза силуэт на берегу. Неясный, тёмный. Небо с землёй поменялись местами, и как он выбрался, сам не понял.

На берегу стоял старик-рыбак, задумчивый с покрытыми густой серебристой щетиной впалыми щеками и светлыми голубыми глазами.

— Ну и угораздило тебя, сынок, — покачал головой он. — Чего тебя понесло в воду, не лето ведь?

Светофор дрожал, обняв колени, и обессиленно мотал головой.

— Давай-ка руку, да пойдём.

— Куда?

— Домой, — ответил старик, не уточняя, и Светофор принял протянутую ладонь.

Вместо этого они почему-то очутились на вокзале. Светофор огляделся, но старика и след простыл. На улице стояла глубокая ночь, а зал был пуст, не считая парочки бродяг, дремлющих на куче какого-то тряпья прямо на полу.

В поезде он глотал обжигающий бренди из фляжки и пялился в окно. Нахлынула вязкая до тошноты горечь и свинцово-тяжёлая усталость. Никогда прежде сердце у него болело, а вот сегодня заныло.

Ни сил, ни желания что-либо делать не осталось. Дорога утомила, хотя до дома он ещё не добрался. Впервые за два месяца Светофор включил телефон и набрал номер брата. Было, кажется, раннее утро, даже не рассвело. Бродяга явился на зов и даже не ворчал, по обыкновению. Всю дорогу молчал. Значит, дела совсем худо. Привёз в их со Сказкой квартиру.

«Приведи себя в порядок», — буркнул Бродяга, толкнув его в плечо. — «Утром поговорим».

Светофор не стал спорить. После купания в ледяной воде он мечтал о горячем душе. А после и спать завалился на любезно расправленный диван. Когда проснулся, в доме царила суета и гам. Мамкины причитания слышались даже сквозь закрытую дверь. Светофор поднялся, потёр руками лицо и сделал глубокий вдох. Что ж, пришло время собирать камни. Он отворил дверь и вышел к страждущей публике.

— Что ты натворил, Рик?! — заламывала руки мамка. — Мы ведь пытались с ними договориться по-хорошему! Добиться совместной опеки.

— Ну да, пытались, — сделал акцент Светофор и, прислонился спиной к двери. — Толку от ваших попыток?

— Они хотят, чтобы тебя лишили родительских прав, — хмуро вставил отец.

Светофор прикрыл глаза, покачал головой. Честно, хотелось послать их всех к чертям собачьим, и он едва сдерживался.

— И они настаивают на принудительном лечении, — печально и даже, будто виновато, добавила мамка, отведя глаза.

Отец ободряюще сжал его плечо.

— Мы ещё поборемся, сынок.

Светофор лишь понуро кивнул. Всё это слова, но что им противопоставить Джонсам? Элли во всей этой канители не участвовала. Похоже, она решила откупиться за свою счастливую жизнь и пожертвовала дочерью. От-ка-за-лась. Сама. Светофор сколько не пытался, понять не мог, как это. Без Гретты у него и жизнь не жизнь, так — подобие. А Элли так легко её скинула на предков и позабыла, словно она ей чужая. Джонсы решили вылепить из Гретты лучшую дочь, внучку точнее, чем из неё. А Гретта чего хотела? Кого это волновало, кроме него? И с кем ей будет лучше?

Жертву во имя любви всё же принести пришлось. Светофор согласился на лечение. Обещали, что с Греттой тогда дадут видеться. Но обещания их гроша ломаного не стоили.

Пока он откисал в больнице, в адском круге одного и того же дня, предки пытались добиться совместной опеки. То есть, чтобы Гретта могла и с ними жить и с Джонсами по очереди. Про Светофора, конечно, и речи не шло. Его как-то сразу вынесли за скобки. И жертва оказалась напрасной. К дочке его так и не пустили — всё какие-то выдуманные предлоги изобретали. Светофор нашёл способ, как и в прошлый раз. Приходил иногда к школе, в которой она училась, и ждал большой перемены. Гретта его встречала, они сидели на лавке, болтали, играли немного и выдумывали всякие дурацкие истории с комичным финалом, чтобы не было уж совсем грустно. Светофор её к музыке приучал помаленьку. Слушали, поделив наушники. И вскоре узнал, что сама она записалась в музыкальный класс.

Два года прошло, три и предки добились того, что Джонсы порой отпускали Гретту к ним на выходные. Светофор появлялся так часто, как мог, однако давно уже потерял фарватер и мотался без цели и смысла по миру.

Друзья-приятели давно выросли, завели семьи, работу настоящую заимели и всю эту серьёзную жизнь. А он остался прежним: с пятнадцатилетними ему куда проще, чем с тридцатилетними. В тусовке подрастала новая смена, и был он им проводником и другом. О, если бы жизнь повернулась иначе, Светофор хотел бы стать учителем или воспитателем. С детишками у него всегда ладилось — понимали они друг друга.

У Бродяги со Сказкой малыш родился, и Светофор обожал племянника: игрушки дарил, сидел с ним, когда мог и на руках таскал. Славный у них пацан получился. А предки, кажись, нашли в нём отдушину. Светофор их не винил, ведь Гретту они почти и не знали. Хотя и обидно было чутка. Что ж, зато они есть друг у друга, тайком, урывками, но всё же есть. Вдвоём против целого мира.

После хэллоуинской вечеринки дела как-то не заладились. Нет, отметили круто: ребята нарядились в костюмы, разрисовались гримом всяким дурацким и страшным, развели большой костёр во дворе. Светофор примерил свой любимый образ — монстра Франкенштейна. Попросил девок ему рожу раскрасить, и те постарались на славу. Даже Сказка с Бродягой появились, оставив малого предкам на попечение. Всё, как в старые-добрые времена. Весело и громко.

Однако, когда праздник утих, рассеялся, словно утренний туман, на душе стало тоскливо. Впрочем, не ему одному. Верный друг и соратник Орк поддержал унылый настрой. Так уж вышло, что этой осенью он с девкой своей расплевался. И, кажется, всерьёз и навсегда. Давать советы по поводу семейной жизни, хоть и несостоявшейся, дело неблагодарное и глупое. Если уж на то пошло, то должным опытом Светофор не обладал. Нет, любовь в жизни бывала, но также быстро заканчивалась, как та самая вечеринка или оставалась призраком — миражом — тем, чему случиться не суждено. А грустить о прошлом он не привык. Светофор пытался и Орку это втолковать, но тот лишь хмуро отмахивался. Каждому своё.

Оставалось лишь поддержать друга в его печали, и вылилось это в двухнедельную попойку. Разъебали бродягину гитару в пьяном угаре (хотели подзаработать в поезде и по пути её уронили). Из них двоих играть умел только Орк, да и то три аккорда. На самом деле три — не больше, не меньше. А голоса у них, кажись, на двоих ни одного.

Деньги в конце концов закончились, и Орк подустал от жизни разгульной. Отправился на заработки в какой-то заповедник — подальше от людей и воспоминаний.

Ночью разразилась гроза, дождь грохотал по крыше. Свет вырубило. Светофор разжёг камин и пялился в огонь, баюкая в руках стакан с ромом. Былые приключения всплыли в памяти. Гитара улетела по мокрому склону вниз и, тоскливо звякнув, разбилась о камни. «Так и моя жизнь», — выдал тогда Орк. Светофор лишь махнул рукой: на разбитую гитару его жизнь уж точно не походила, скорее на поезд-экспресс, мчащийся прямиком в никуда. А кто управляет им, пойди угадай. Уж точно не он сам, должно быть, рука судьбы или что-то там такое. На коротких остановках не задержаться, не сойти в тот момент, когда сам этого захочешь. Ворон когда-то сказал, что он фаталист, что ж, так тому и быть.

Светофор так и заснул в кресле-качалке, подаренном Орком, а поутру его разбудил телефон. Гретта звонила вся в слезах и сказала, что с бабкой поссорилась снова. Просила приехать, и Светофор, конечно, помчался на зов. Ну как, сначала пришлось унять гудящую голову банкой холодного пива и ещё одну накинуть в поезде. В условленное место, в кафе, неподалёку от дочкиной школы, он явился часа через два.

Гретта сидела в углу понурая и грустная. Куртка висела на спинке стула, а на синем школьном джемпере красовались значки с Nightwish и Crematory. Поджав губы, Гретта крутила браслет на запястье — кожаный ремешок с серебристыми бусинами. Сказка научила её такие делать. Завидев его, дочка подскочила со стула, заулыбалась такой же щербатой улыбкой, как и у него.

— Папа!

Светофор распахнул руки и подхватил её в объятья, прижал покрепче.

— Что стряслось, солнце?

Гретта сердито выдохнула, и растрёпанные тёмно-русые прядки подскочили на лбу.

— Они всё время ругаются: из-за мамы, про тебя говорят всякое, и что я такая же непутёвая. Я просто у друзей задержалась на полчаса! А они закатили скандал! Да ещё в школе придрались из-за внешнего вида, — проворчала она, скрестив на груди руки. — Браслеты заставили снять и отобрали рисунки! А я ведь всё уже сделала, все задания! Что же мне было сидеть и скучать?!

Светофор покачал головой, едва отобразив всю эту инфу.

— Рисунки мы вернём, хорошо? Вместе в школу пойдём.

Гретта склонила голову и виновато опустила глаза.

— Вообще-то да, бабушку снова в школу вызывали из-за того, что я подралась с одним дураком. Он всех дразнит! А они говорят, что девочка не должна драться! Ну да, а что же мне теперь делать, если слов он не понимает?

Светофор лишь улыбнулся. Дочка-то у него смелая, боевая.

— Вот что, чай попьём и пойдём, — заявил Светофор и подвинул дочке меню. — Выбирай пироженки или что ты хочешь?

Гретта сразу повеселела и уткнулась в меню.

— Знаешь, папа, лучше в школу не надо. Я и так уже прогуляла, всё равно будут ругать, а рисунки я новые нарисую, — заявила она, болтая ногами под столом.

Светофор усмехнулся.

— Как скажешь.

Гретта заулыбалась открыто и ясно, будто солнышко выглянуло на секунду в этот хмурый день. После кафе они отправились в кино. А затем на тусовку, в переход, слушали, как играл юный Демон. Неплохо, правда, хоть и нет у него того волшебства, что у Ворона.

Вечером Светофор проводил дочку почти до дома. Почти, потому что попадаться на глаза Джонсам («мистеру и миссис Д» — как они их называли) не стоило. Гретта рассеяно переплетала растрёпанные косы, стянутые цветными резинками, и дула губы.

— Хочешь поедем в Харлингтон? С бабушкой и дедом тебе общаться не запрещали. Позвонишь от них.

Гретта покачала головой и взяла его за руки.

— Не-а, надо уже принять расплату, а то ещё хуже станет, — обречённо, но в тоже время упрямо произнесла она.

Светофор вздохнул и присел перед ней на корточки, заглянул в орехово-карие глаза.

— Они много чего говорят, но мало что из этого правда. Ты молодец и учишься хорошо, а им всегда будет мало. Такие они… люди. От твоей матери они тоже хотели всего и сразу, и, видишь, она от них сбежала, потому что была несчастна.

Гретта чуть подумала и кивнула.

— Я хочу жить с тобой. Мы ведь друг друга понимаем?

Губы едва заметно дрогнули в улыбке, на сердце потеплело, однако дочке он не привык врать.

— Я бы тоже хотел, но они не отпустят, и тому есть причины. Я бы очень этого хотел, но они, наверное, правы, и тебе лучше с ними, чем со мной.

Гретта усиленно замотала головой.

— Вовсе нет! И как мы с тобой ездили в Уэльс, я помню. Ты не думай, что я такая… Такая… — она сердито топнула ногой, так и не подобрав слов. — Я лучше и стараюсь быть лучше каждый день, и школу больше прогуливать не стану, пусть там все и мерзкие. И буду слушаться и не спорить, и помогать во всём! Только ты меня забери, ладно?

Светофор отчаянно замотал головой. Сердце разрывалось на части от тоски. Если бы он только мог! Но каждый раз это заканчивалось плохо. И дело, конечно, вовсе не в Гретте. Светофор прижал дочку к себе.

— Я тебя и так люблю, и хулиганкой, и задирой и непослушной. Любой. Ты — моё солнце и всегда им будешь.

Гретта обхватила его руками и уткнулась в плечо, печально вздохнула.

— Я постараюсь, хорошо? — пообещал Светофор. — Сделаю всё, что смогу, но это не так просто, и придётся подождать. А ты тоже постарайся их слишком не бесить.

Гретта серьёзно кивнула, отстранившись.

— Хорошо.

Они распрощались, и Светофор долго бродил ещё по мокрым улицам, не зная, куда приткнуться. Думал, как быть. Джонсы упрутся на своём и Гретту ни за что не отпустят. Хотя она достаточно взрослая (одиннадцать лет), и на суде её мнение учтут. Вот только с опекой возникнут проблемы: ни работы, ни жилья нормального — в деревне даже школы нет, не говоря уж обо всём остальном.

Следующие две недели он честно пытался привести дела в порядок, но из тесных объятий зелёного змия вырваться не так-то просто. Один неверный шаг — и бац! Ты снова на дне. А поводов выпить или закинуться колёсами предостаточно. Чтобы успокоить нервы, чтобы не думать о своих прежних провалах, чтобы… Пришлось признать, что без помощи не обойтись. К Бродяге он заявился утром, кажется, в выходной. Было ещё совсем рано. Дни все слились в сплошное серое полотно. Долго трезвонил, пока наконец заспанный брат не открыл дверь.

— За гитару хотел извиниться, — примирительно улыбнулся Светофор и тряхнул звенящим пакетом.

— Правда, что ли, за гитару? А за то, что вы с Орком полночи бесоёбили, и малой из-за вас не спал, не хочешь? Или за то, что травил свои байки про то, какие у нас предки ужасные всем встречным? Или…

— Да хватит! Я половину из этого и не помню, — вспыхнул Светофор и шагнул в прихожую.

— Ты лекарства снова не пьёшь, я так понимаю? — с упрёком посмотрел брат.

— Ух, — Светофор брякнулся на стул и покачал головой. — Они с бухлом не сочетаются.

Бродяга, прислонившись к косяку, сверлил его укоряющим взглядом.

— Сказка дома? Я им с малым подарки принёс: конфеты там и Джону машинку, — виновато пробормотал Светофор.

Бродяга сразу смягчился, и взгляд его стал не таким суровым.

— Нет, они в гости к её предкам поехали.

Светофор прикрыл глаза на мгновение, собираясь с духом.

— Мне жаль, правда. То, что я там н-наговорил… Э-э, даже не п-помню, что.

Бродяга чуть подумал, потёр щетину и вздохнул.

— Ладно, проехали. Жрать хочешь?

— Ещё бы!

* * *

Бродяга чай горячий заварил — настоящий листовой, а не из пакетиков, разогрел вчерашнее жаркое. Светофор вручил ему пакет с подарками и, устроившись за столом, молча обозревал кухню. Белые шкафчики, обои с мелким цветочным рисунком, прилепленные на холодильник записки и рисунки племянника.

— Вискарь тебе, я н-не буду, — заявил Светофор, когда Бродяга стал разбирать гостинцы.

— Так ты и так уже с утра синий.

Светофор нервно хохотнул, оценив шутку, пригладил волосы. Башку недавно в синий покрасил, но Бродяга имел в виду, конечно, не это.

— Я пытался завязать, но, в общем, не выходит нихрена, — признался Светофор. — Сам уже устал.

— Если ты серьёзно решил… В ребцентр поедешь?

— Ещё чего! Я что, торчок какой-то, по-твоему?!

Бродяга стыдливо отвёл глаза. Вот, значит, как? Нет, в другой ситуации Светофор бы психанул и, пожалуй, ушёл, но сейчас… Дело ведь в Гретте, а не только в нём. Ради дочки можно и задвинуть гордость куда подальше.

— Ты… тебе помощь нужна, это правда.

— Я за тем к тебе и прошёл! — напомнил Светофор, чуть успокоившись.

— Вариантов-то немного… — протянул Бродяга. — Частная клиника подойдёт?

Светофор кисло ухмыльнулся.

— Ага, только бабла у меня нет и не предвидится.

— Я заплачу. Не в долг, просто хочу помочь, если ты, и правда, намерен довести дело до конца. Надоело смотреть, как ты свою жизнь гробишь.

— Гретта хочет жить со мной, понимаешь? Я ей пообещал, что постараюсь, — Светофор нервно облизнул пересохшие губы, — постараюсь… И… ради того, чтобы опеке не к чему было придраться, — тихо закончил он.

Бродяга долго думал, расхаживая по кухне, расспрашивал и снова молчал.

Светофор нетерпеливо стучал чайной ложкой по столу.

— Попробуем всё устроить вместе, как семья, идёт?

Светофор сразу заулыбался широко и весело.

— Идёт.

* * *

Сказать, что было трудно — ничего не сказать. Наркологическая клиника вовсе не курорт, как ни крути. Время тут словно застыло, закисло в четырёх стенах, и воздух стал тяжёлым и плотным, вязким, как кисель. Призраки прошлого — все его неудачные попытки привести свою жизнь в порядок, зацепиться за что-то в туманном море реальности, терзали и днём, и ночью.

Брат с отцом приезжали, мамка привозила пирожки и книжки. И это хоть немного помогало скрасить ожидание, отвлечься. Мамка со Сказкой решали вопросы с опекой, а отец пообещал с работой помочь. Светофор не любил загадывать наперёд, но в этот раз действительно надеялся, что всё получится.

Как-то незаметно пришла зима. В тот вечер Светофор торчал у окна и пялился во двор. Тихо падал снег, укрывая мёрзлую землю, скамейки и дорожки. Белый лист — ещё один шанс, хотелось бы верить, что в этот раз удача повернётся к нему лицом.

Звонок дочки застал врасплох: Светофор аж вздрогнул, когда в тишине телефон заиграл знакомой мелодией.

— Привет, солнце, — сказал он, попытавшись изобразить бодрый тон.

— Привет, папа. Я хотела тебя навестить, но дядя Джим сказал, что в больницу детей не пускают, — печально протараторила Гретта.

Светофор выдохнул. Благо, Бродяга сообразил, что сказать. Конечно, Гретте здесь не место.

— Рад тебя слышать.

— Тебе лучше? А помнишь, как мы с тобой делали гирлянды? Давай в этом году тоже сделаем! — оживлённо прощебетала она, и тут же голос её взволнованно дрогнул. — Тебя ведь отпустят на Рождество?

Светофор заулыбался, конечно, он помнил.

— Не знаю, но мне бы этого хотелось. А если и нет, то мы всё равно можем сделать гирлянды. Зима ещё вся впереди, — ободрил он дочку. — И мне, правда, уже лучше. А у тебя-то как дела? — спросил он, прижав ладонь к холодному стеклу.

Гретта слегка замялась и тихонько вздохнула.

— Неплохо, у меня по всем предметам высокие баллы. Мне дали роль в рождественской пьесе: буду играть миссис Крэтчит⁽¹⁾. Было бы здорово, если бы ты смог прийти, — жалобно протянула она. — Но ты лучше выздоравливай поскорее.

— Да, спасибо. Но это ведь не последний спектакль, я ещё посмотрю, как ты играешь, — заверил Светофор. — А как дела дома?

— Ты не беспокойся, всё нормально, — поспешно ответила Гретта. — Я потом позвоню ещё, мне надо идти. Пока.

Светофор не стал допытывать, однако сообразил, что мистер и миссис Д не в восторге от того, что Гретта хочет к нему переехать. А она, видно, его расстраивать не стала. Добрая у него дочка и умная. И чего только этим старым снобам надо?

* * *

До суда дело так и не дошло. Джонсы отступили без боя. Может, и сами устали за эти годы? Невозможно всю жизнь держать человека рядом, если он сам этого не хочет. Элли пыталась следовать их правилам и в итоге у неё просто сорвало крышу. Но Гретта — нет, дочке достался его бунтарский нрав, и её они не смогли сломать.

Рождество Светофор, конечно, пропустил, но они устроили свой праздник дома. И, наверное, впервые за долгие годы он вспомнил, что у него есть семья. Не только обиды и ссоры, а что-то по-настоящему тёплое. Сказка помогла прибраться в летнем доме и вместе с Греттой они обустроили ей комнату. Разгородили большую и получился уютный закуток с письменным столом, кроватью-чердаком и комодом, заклеенным разными смешными стикерами.

В школу Гретта ездила на автобусе. Светофор устроился в автосервис. И вроде как жить стали неплохо. Дочка много помогала с готовкой, уборкой, и всему они учились вместе помаленьку. Случались и плохие дни, но, кажется, справлялись они сносно. К тому же, мамка часто приезжала и помогала с бытовухой. Два года пролетели как один миг. Но однажды летом случилось кое-что стрёмное.

С бухлом Светофор завязал, держался, а со всякими другими веществами и подавно. Однако есть вещи, неподвластные воле. Они вернулись из отпуска, с рок-феста в Уэльсе. Светофор ещё в поезде чувствовал себя больным и уставшим. Хотел отправить Гретту к предкам, но не успел. Тени, дождавшись своего скорбного часа, шагнули к нему. Они всегда рядом, прячутся по углам, и никогда не знаешь, когда наступит тьма. Шум в ушах заглушал звуки реального мира. Гретта весело шагала вприпрыжку по пыльной дороге.

Голоса всё громче шептали в уши, и Светофор остановился, бросил рюкзак в траву и опустился на обочину. Яркий солнечный день померк, отдалился, будто реальность укрыло толстым мутным стеклом. Светофор вцепился руками в траву, пытаясь сохранить эти тонкие нити реальности ещё хотя бы пару минут, окликнул дочку. Та сбила шаг и обернулась. Замерла, недоумённо приоткрыв рот, а в больших глазах скользнула тень страха.

— Папа? — она вмиг подскочила и стиснула его руку. — Тебе плохо? Что мне делать?

Светофор помотал головой.

— Всё нормально, иди домой. Я потом, позже, приду, — с усилием проговорил он.

Гретта растерянно кусала губы.

— Я могу вызвать врача.

— Не надо. Это пройдёт, просто иди домой. Я сам… сам разберусь.

Отчаяние в глазах дочки и упрямо сведённые тёмные брови на её остроугольном лице — последнее что врезалось в память. А дальше радиоволны унесли его в другую реальность. Туда, где спецагент разведки под позывным «3-17» должен отправиться на очередное тайное правительственное задание.

* * *

Очухался он на большом гостевом диване в летнем доме. В их с Греттой доме. Бродяга, уткнувшись в ноут, сидел в кресле и поднял голову, когда он заворочался.

— Привет.

Светофор состроил унылую гримасу.

— Гретта со Сказкой на кухне пирог готовят.

— Да, хорошо.

На пару секунд повисло молчание.

— Я всё испортил, да?

Бродяга отложил ноут, сочувственно поджал губы.

— Никто не виноват в том, что болен. Просто нужно было давно рассказать Гретте, — брат приблизился и сел рядом с ним.

— Ха, ну да, пусть она знает, что у неё отец псих, — резко выдохнул Светофор, и слова болезненным эхом отразились в голове.

— Нет, пусть она знает, как себя вести в подобных ситуациях, — терпеливо поправил Бродяга.

Светофор виновато вздохнул и покачал головой.

— Теперь она меня боится?

— Она за тебя переживала и вообще очень помогла. Не знаю за каким хреном тебя понесло в доки, но Гретта за тобой следила и мне позвонила, сказала, куда ехать.

— Точно, корабли я помню, — отстранённо отозвался Светофор.

— Всё хорошо, но мне пришлось ей объяснить, что с тобой случилось.

Светофор не успел ничего обдумать — Гретта примчалась из кухни и принесла с собой аромат сладкой выпечки, корицы и яблок, с разбегу бухнулась на диван между ними.

— Привет, пап. Тебе уже лучше?

Бродяга погладил её по голове и деликатно ушёл в сторону.

— Помогу Сказке.

Светофор сжал узкую ладошку дочери в своей.

— Лучшем, чем было. Я тебя напугал?

— Ну… сначала да, но я рада, что теперь всё хорошо. И дядя Джим мне всё рассказал про то, что с тобой случилось в детстве. Мне так жаль! Ты лучше всех, правда! И мне всё равно, что бабушка с дедушкой говорят: они тебя совсем не знают.

Светофор заулыбался: золото у него дочка, и прижал её к себе.

— Если ты плохо себя чувствуешь, то я могу завтра сама еду для гостей приготовить и прибраться. Или мы не пойдём на озеро? Это ничего, всё лето ещё впереди.

— Нет, гости будут, но ты мне лучше помоги завтра.

На том и порешили. И вечер провели хорошо: развернули театр теней в большой комнате и на широкой простыне заиграли чёрно-белые сказки. Малыш Джон глядел с интересом и хохотал, и Светофора это воодушевило.

Бродяга со Сказкой остались на ночь. Решили, что завтра все вместе пойдут на озеро, если погода выдастся подходящая.

Погода вышла как по заказу: солнечно и тепло, но не слишком жарко. Орк с женой приехал, и они устроили пикник на озере. В мяч играли, а Гретта с малышом Джоном строили песочную крепость. Она мелькала в своём пёстром лёгком платье, как сказочная птица то тут, то там. И Сказке умудрялась помогать и с двоюродным братцем возиться и мяч гонять. Плескалась в воде и вместе с дядей разводила костёр. Везде и всюду звенел её серебристый смех. А Светофор валялся на солнышке и наблюдал. Выждав момент, подозвал дочку к себе. Она брякнулась рядом на песок и заулыбалась, откинув мокрые косы.

— Ты просила помочь тебе ник придумать для тусовки, — напомнил Светофор.

Дочка оживлённо кивнула, и он схватил её за бока и пощекотал.

— Птица. Нравится тебе? Яркая, светлая…

Гретта захохотала и уткнулась мокрым лбом в его плечо.

— Нравится, пап, в самый раз! — с восторгом одобрила она и вскинула вверх большие пальцы.

— Вот и славно, значит, так тому и быть.

Когда солнце село, отправились домой и устроили маленький семейный концерт. Бродяга на гитаре, как обычно. Светофор всё же собрал денег и подарил брату новую — лучше прежней. Гретта — на скрипке, а он на губной гармошке. Зрители подпевали и хлопали, и Светофор дурашливо раскланялся в конце, увлёк за собой дочку и брата. А что, вышло вроде неплохо, можно и традицию такую завести. Он даже ухмыльнулся, представив: «Сегодня играют Бродяга, Светофор и Птица». Ох, надо предкам показать, вот будет восторг. И встало всё на свои места, словно наконец удалось сойти на нужной станции поезда и очутиться там, где должен быть.

1) Персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь»

Вернуться к тексту

Они познакомились шесть лет назад. В памяти тот день остался урывками, но вот облик её, словно фотоснимок — яркий, чёткий ничуть не потускнел с годами.

В ту пору Светофор часто собирал компании в летнем доме, теперь уже как полноправный хозяин. Однажды заприметил девчонку — новенькую. В футболке с Металликой и серых джинсовых шортах, с завязанными в хвост тёмно-русыми волосами. На лоб ей спадали две длинные фиолетовые пряди, а в левой брови блестела бусинка пирсинга. Девчонка сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, и тихо перебирала струны. На груди в такт движениям качалась тяжёлая подвеска с летучей мышью. Мелодия едва различимая, но будто знакомая. Светофор наблюдал, прислонившись к косяку с бутылкой пива. Не хотел спугнуть робкое вдохновение. Усмехнулся, глядя, как девчонка сосредоточенно морщит лоб и шевелит пухлыми губами. Она вскинула голову: не смутилась, не рассердилась, а ласково улыбнулась. Тогда Светофор перестал таиться и, миновав оживлённую компанию у камина, приблизился к ней.

— Привет, — он присел на корточки и протянул ладонь. — Светофор.

Она чуть заметно кивнула, облизнув губы.

— Ива, — убрав за ухо фиолетовую прядь, с любопытством его оглядела и тут же изобразила смущённую гримасу. — Всего два дня назад разбирала, но всё уже вылетело из головы.

— Может, я помогу? — с готовностью предложил Светофор.

— «Дым над водой» — знаешь такую песню? — Ива протянула гитару, а Светофор вздрогнул: на миг даже голова закружилась, и он сел на пол.

— Д-да, з-знаю, — любимая песня Ворона, его прощальная песня. — Погоди, — он пошарил по карманам джинсовки и отыскал старую губную гармошку. Прикрыл глаза на секунду, собираясь с духом, и приложил гармошку к губам.

Ива легко подхватила мелодию, сперва неуверенно, но после осмелела и перестала стесняться. А когда она запела, Светофор и вовсе забыл обо всём на свете. И комната исчезла, и голоса ребят стихли. Тишина и покой осеннего леса захватили в объятья, принесли с собой звонкие крики птиц и запах мокрой листвы. И они там вдвоём будто оказались — он и Ива. Такое волшебство только Ворон умел. А теперь вот Ива тоже, значит.

Ива заглушила пение струн ладонью и замолчала, но искорки волшебства всё ещё озорно плясали в воздухе.

— Ты здорово поёшь, — улыбнулся ей Светофор и спрятал гармошку в карман.

— Спасибо, — Ива чуть заметно кивнула и снова смущённо опустила глаза, на щеках заалел румянец. — Это твой дом?

— Дом мой, да.

— И тебе не скучно одному? Здесь же так пусто и кругом только лес, то есть нет, прости, я не имела в виду, что здесь плохо, — поспешно прикрыла рот рукой она, и Светофора её смущение позабавило.

— Мне не бывает скучно. Здесь хорошо, когда хочешь остаться один или привести кучу друзей, но вообще я не всегда здесь живу.

— Давай ещё сыграем что-нибудь, по-моему, вышло здорово, — видно, чтобы сгладить неловкость, предложила Ива. В свете догорающего дня она казалась юной феей, пришедшей из какого-то сказочного мира, из мира снов, должно быть. Кроткой, тихой, но в тоже время забавной и нежной, будто весенний цветок.

Светофор кивнул, а Ива вновь одарила его тёплой улыбкой и неожиданно разоткровенничалась:

— Когда мне было пятнадцать, мы с девчонками решили создать группу, чтобы играть всякий тяжеляк. Я вообще по клавишам больше, а гитару только недавно начала осваивать, — призналась она, легко коснувшись струн.

— И как, у вас получилось? — с любопытном изучая её лицо, спросил Светофор. Осторожно тронул подвеску на её шее и ухмыльнулся.

Ива беспечно махнула рукой.

— А, если бы… Мы не нашли барабаны, да и вообще с инструментами вышел напряг. Да и играть было негде, дома-то особенно не разойдёшься. Родители были не в восторге. А песни получились прикольные, такие юмористические. То есть мы хотели создать контраст между музыкой и текстом. Ладно, тогда всё просто делалось для веселья.

— Может, споёшь одну из них? — предложил Светофор, глядя как она воодушевилась.

Ива на миг задумалась, дурашливо покачала головой.

— Ну, ты сам напросился, — чуть помедлив, предупредила она.

А Светофор и рад был. Песни-то, и вправду, оказались забавные — про всякую-разную нечисть, попадающую в различные комические ситуации. Например, про вампира, который пытался выбить себе пенсию.

Светофор не смеялся, просто улыбался, наслаждаясь глубоким голосом Ивы и следил, как её тонкие пальцы ловко зажимаю струны. И стало так хорошо на душе: тепло и спокойно, что уходить никуда не хотелось. Иногда стоит пообщаться с человеком пару минут, чтобы почувствовать солнечный свет, исходящий от него. С Ивой вышло именно так.

Они просидели до глубокой ночи, болтали обо всём подряд. О музыке и книгах, о детстве и путешествиях. Ива стыдливо призналась, что почти нигде не бывала. Приехала из Лидса полгода назад, за бабушкой здесь ухаживала. Отца никогда не было, а мать умерла несколько лет назад. И вот они остались вдвоём.

— Она хорошая, очень начитанная и добрая. Она раньше в музее работала, но теперь с ногами плохо, и из дому почти не выходит, — с ноткой грусти поведала Ива. — Они с мамой давно поссорились и много лет не общались. Так глупо! А теперь уже и не помириться.

Светофор лишь вздохнул и пожал плечами.

— Всякое в жизни бывает, главное, что вы с ней нашли общий язык.

Ночь догорела вместе с дровами в камине. Давно уже все ребята разошлись спать, но к ним сон всё не шёл. На миг даже почудилось, будто знакомы они целую вечность. И Светофор позвал Иву к озеру.

— Там красиво. Когда Бродяга здесь жил, он там рисовал, — Светофор подал ей руку.

— Так это его картины? — шепотом спросила Ива, приняв его ладонь.

— Ага, нравятся?

— Да, они очень… живые, — чуть подумав, ответила Ива.

На озере они устроили небольшой пикник из припасов, собранных дома. От пива Ива отказалась, сказала, что не любит.

Над зеркальной гладью воды стелился молочный туман, витал среди деревьев, словно разорванная простыня, и пугливо жался к мокрой траве. Зябкий ветерок, поднявшийся с первыми лучами солнца, разогнал последние обрывки тумана, а горизонт окрасился в алый и жёлтый.

* * *

После той первой встречи виделись они довольно часто. Легко было с Ивой, весело и просто быть самим собой. И чувство юмора у них совпадало и любовь к музыке объединяла. У Светофора и без того друзей-приятелей навалом, но Ива оказалась особенной. В какой-нибудь другой жизни, может, что бы у них и вышло, вот только не в этой. Хорошие дни остаются яркими мазками на белом листе, а плохие — черными кляксами, которые портят всю картину. А человек, как ни крути, состоит из всей палитры.

Года через полтора со дня знакомства случилась одна история, которая трещинкой разошлась по их дружбе, словно по тонкому фарфору.

Светофор вернулся из очередной поездки и решил заглянуть в гости к Иве. Не виделись они месяца три. У той бабушка умерла недавно, и было ей одиноко и грустно.

— Как-то не привыкла жить в пустой квартире, — печально призналась она, разливая чай. — Если у тебя нет никаких планов, то я была бы рада, если бы ты остался.

— Мне спешить некуда, — с готовностью принял приглашение Светофор. С предками тогда в очередной раз расплевались, уже и не вспомнить причину, да и неважно это. А в летний дом, пустой и унылый зимой, ехать неохота.

В тот вечер они пошли в кино. Ива отпуск взяла, чтобы привести в порядок дела, а Светофор, что ж, редко когда мог похвастаться постоянной работой. Однако осенью успел разжиться деньгами. Братец устроил маляром. Кое-что ещё осталось.

После кинотеатра гуляли по набережной, и колкий ветер сыпал в лицо ледяными искрами, но это их ничуть не расстроило.

— Красиво, будто в сказке, — сказала Ива и, протянув руку, коснулась облепленной снегом ветки.

Светофор любовался издалека. Жаль не сфоткать. Новый телефон он успел разбить да так, что восстановлению тот не подлежал. Ива расценила его задумчивый вид по-своему. Может, решила, что загрустил? Тряхнула ветку, и обоих осыпало снегом. Светофор же в отместку запустил в неё снежком. И они веселились, как дети, хотя давно уже вышли из школьного возраста. Иве было двадцать четыре — на три года младшего него, но детский задор всё ещё искрился в её глазах, равно как и в его.

Домой вернулись усталые и замёрзшие. Светофор купил терпкий ягодный ликёр, чтобы немного согреться. Ива особо-то не пила, но в этот раз не стала отнекиваться.

— Жаль здесь камина нет, — улыбнулась она, передёрнув плечами.

— Хочешь завтра поедем в летний дом? — радушно предложил Светофор.

— Что ты, ещё куча дел. Вещи надо разобрать и вообще… — она тут же как-то потускнела, словно внутренний огонёк заслонила тень, и Светофор поспешно сжал её ладонь.

— Я помогу, не переживай.

— Спасибо, — Ива прикрыла глаза на мгновение и опустила голову, сердито сдула фиолетовые пряди, упавшие на лоб. А после решительно шагнула к нему и, привстав на цыпочки, поцеловала в уголок губ. — Ты классный, ты очень хороший, и я тебя люблю давным-давно, — выпалила она на одном дыхании.

Светофор обалдело хлопал глазами, да так и застыл, не зная, что сказать. Что он там чувствовал на самом деле, разве важно? Иву он слишком любил, чтобы портить ей жизнь.

— Прости, — вытолкнул он через силу. В горле будто комок встал и слова эти дались с трудом. — Я лучше пойду, — не стал слушать возражений или ещё чего, щёлкнул рычажком замка и шагнул в подъезд. Ива лишь растерянно взмахнула рукой, и в зеркале мелькнула её смазанная тень.

Морозились они друг от друга целую неделю. Даже Сказка спросила, чего он такой смурной. Светофор пробормотал в ответ что-то невнятное и решил, что нужно всё-таки им с Ивой поговорить. Наверно, он её обидел и сильно, пусть и не хотел этого вовсе.

Нужно было как-то сгладить, смягчить. Светофор купил пирожные и отправился в гости. Ива книги разбирала, когда он пришёл. Они поздоровались, и она махнула рукой в сторону гостиной. Во всей её хрупкой фигуре чувствовалась скованность и отчуждённость. Светофор решил не тянуть кота за хвост.

— Я хотел извиниться, — сказал он, поставив коробку с пирожными на маленький круглый столик. Оглядел стопки книг на полу и пустые коробки.

— Не нужно, ты ни в чём не виноват. Это я сглупила и теперь чувствую себя дурой, — виновато прикусила губу она.

— Ты замечательная, ты просто чудо и даже лучше, но нам лучше остаться друзьями, — поймав её взгляд, произнёс Светофор. Всё равно в конце будет больно — пусть уж так, сразу. То, чего и не было, забыть легко.

— Конечно, ты прав, — тихо поддержала Ива.

— Значит, никаких обид?

Ива отрешённо качнула головой.

— Никаких обид.

И он вновь предложил свою помощь, Ива, однако сказала, что пора бы уже сделать перерыв и позвала пить чай. Может не сразу, но трещинка между ними заросла, сгладилась, и стало всё как прежде. По крайней мере, так казалось.

Где эта грань между дружбой и чем-то большим, Светофор так и не сумел определить. Жизнь шла своим чередом с горестями и радостями, а они с Ивой по-прежнему оставались друзьями. Бывало, что Светофор заявлялся к ней без звонка и предупреждения, позабыв о том, что пропадал где-то полгода. А Ива что? Ни разу не обругала, не выгнала. Всё сочувствовала и утешала, и пьяного привечала и, в общем, всякого. И секретов они друг от друга не держали. Когда Ива с парнем рассталась, то Светофор её утешал и веселил. Это ему, и правда, удавалось лучше всего. А когда Светофору было хреново, Ива тоже старалась помочь, отвлечь. Про Гретту она, конечно, всё знала и встала на его сторону.

Время шло, и вот они с дочкой обосновались в летнем доме вдвоём. Ива приезжала, как и раньше, когда он один жил. И с Греттой они быстро нашли общий язык.

Однажды Светофор с дочкой готовил ужин. Ива как раз собралась вечером заглянуть в гости. Гретта уже совсем большая стала — тринадцать лет, и многое ей можно говорить без утайки. Не умел Светофор расставлять границы и рамки, даже, если бы и хотел. И с Греттой общался также, как со своими друзьями-приятелями. Не было у них заведено правил и запретных тем.

Светофор мерно стучал ножом по доске, нарезая лук, а Гретта помешивала ложкой фасоль в томатном соусе. Поправила небольшие круглые очки, которыми обзавелась год назад, и обернулась к нему со строгим видом.

— Папа, а почему вы с Ивой не вместе?

Светофор аж поперхнулся и отложил нож.

— Чего это тебе взбрело в голову? Мы просто друзья, вот и всё.

Гретта нахмурилась и покачала головой. Вспыхнули в свете уходящего дня разноцветные ленты в её волосах.

— Все ведь знают, что вы друг другу нравитесь… Это из-за меня, да? — предположила она.

— Глупости! Это не из-за тебя.

— А из-за чего? — недоумённо переспросила Гретта.

Светофор пожал плечами.

— Мне нравится то, что у нас есть, и я не хочу всё испортить.

Гретта задумчиво прикусила губу, а после озорно улыбнулась, поддела:

— Или ты просто боишься!

— Или так, — вздохнул Светофор. — С ужином разберёшься? Я пойду встречать Иву.

Гретта торопливо кивнула.

После ужина они втроём смотрели киношку и лопали мороженое. Чем не семейный вечер? Позже Гретта отправилась в свою комнату, а Светофор вышел на крыльцо покурить. Ива появилась вскоре — куртку ему принесла. Серебряный сентябрь уступал место золотому октябрю, ночи стали холодные и тёмные.

Ива протянула куртку, и Светофор поблагодарил, не за куртку — за всё.

— Ты — золото!

Она лишь печально улыбнулась, задумчиво накрутила прядь волос на палец и коснулась его руки. Светофор сжал её тёплую ладонь.

— Гретта сегодня спросила, почему мы не вместе, — сам не зная зачем, произнёс он. Ладонь Ивы дрогнула, и Светофор обернулся, прижал её к себе, а Ива молча уткнулась ему в плечо. Светофор гладил её по волосам, будто ребёнка. — Ты меня прости, ладно? Не хотел я тебе жизнь портить.

Ива прерывисто вздохнула и, кажется, заплакала.

— У меня, кроме тебя, и нет никого, понимаешь? Ты и Гретта. Разве нам плохо вместе? Разве я никогда тебя не поддерживала? А ты меня всё время отталкивал, — сердито упрекнула она.

Светофор горько усмехнулся, затушил сигарету в старой жестянке, приютившейся на перилах.

— Да зачем я тебе нужен?! Сама же знаешь, что не без греха и больной на голову.

Ива сделала ещё один прерывистый вздох и, утерев слёзы тыльной стороной ладони, подняла глаза на него. В полумраке, в свете садовых фонариков, она казалась бледной, уставшей.

— Потому что я тебя такого люблю.

— Назад пути не будет, — предостерёг Светофор наполовину в шутку, наполовину всерьёз. Он ведь и сам устал. Жизнь-то одна и глупо не провести её с тем, кого любишь.

Ива решительно кивнула.

— Мы и так слишком долго топтались на месте.

Светофор больше не стал искать оправданий, лишь прижал её крепче и поцеловал. Очень долго можно идти друг к другу, даже, если вы, оказывается, так близко. В этот вечер они сделали последний шаг.

Жалел ли Светофор о тех упущенных годах? Нет, потому что не под силу было Иве, да и никому другому вытащить его из тёмного омута, в который он сам себя загнал. Главной женщиной в его жизни всегда была Гретта — его солнцем, а Ива стала опорой, тихой гаванью и домашним уютом. Но сражаться со своими демонами он мог только сам.

* * *

Жизнь шла своим чередом год за годом, и много в ней происходило всякого хорошего и радостного, и совсем чуть горького и плохого. С того вечера они с Ивой больше не расставались. Они и так уже были почти семьёй, но теперь это «почти» вынесли за скобки и стёрли за ненадобностью. И свадьба вышла, хоть и скромная, но весёлая. А уж предки так и вовсе в Иве души не чаяли, словно решили, что вот она и удержит Светофора в рамках нормального мира. Пусть, если им так легче. Светофор-то знал, что стоит сделать шаг в сторону и пойти на поводу у теней и страхов, как реальный мир поплывёт и улетит в пропасть. Но он держался ради Гретты, ради Ивы, а после и ради малыша Фредди. Да и не тянуло, если честно, потому что реальность оказалась намного слаще наркотических снов и алкогольного тумана.

С остальным же он смирился давным-давно. Больную голову не вылечить, не починить, но куда проще пережить бурю, когда знаешь, что тебя ждут на другой стороне — там, где тепло и светит солнце. Там, где жена и дети, тихая мелодия скрипки и ласковый свет гирлянд, словно маяк в беспроглядной тьме.

В тёмных прядях уже мелькнули первые серебряные нити. Гретта выросла, закончила школу и поступила в университет. Без помощи мистера и миссис Д — сама. Светофор ей гордился, всей своей семьёй. И старался, чтобы они могли гордиться им. Но, кажется, никто из них лёгких путей не искал. Гретта выбрала непростую профессию, и его поначалу это покоробило.

— Буду врачом-психиатром, — сообщила дочь уже после того, как подала документы.

Светофор покачал головой, а Гретта, глядя на его недовольное лицо, спросила:

— Пап, что не так? Разве это плохо?

— Это тяжёлая работа, трудная и… — Светофор прикрыл глаза на мгновение, и мрачные картинки воспоминаний всплыли перед внутренним взором, словно старые слайды. Разные ему попадались врачи и далеко не все из них пытались лечить, некоторым просто нравилось мучить.

— Знаю, — тихо согласилась Гретта и взяла его за руку. — Я хочу людям помогать, тем, кто сам себе помочь не может.

Светофор чуть помедлил, отогнав те паршивые дни в дальние уголки памяти.

— Хорошо, если ты твёрдо решила, то я тебя поддержу, — он обнял дочь, и та облегчённо вздохнула.

— Спасибо, ты лучший! — воскликнула она и тут же упорхнула из его объятий. — Обрадую бабушкой с дедушкой.

Светофор хмыкнул.

— А как же мистер и миссис Д?

Гретта равнодушно пожала плечами.

— Им я тоже позвоню, позже. Тебе первому хотела рассказать, и теперь у меня на душе спокойно.

Светофор проводил дочь задумчивым взглядом. Если уж Гретта за что-то взялась, то доведёт до конца. В этом и сила её, и слабость. Её выбор — правильный или нет, первый шаг во взрослую жизнь. И всё, что он мог сделать — подать руку, но этот путь предстоит пройти ей самой. В этом и смысл родительства — держать ребёнка за руку, пока он не научится ходить самостоятельно. А после лишь быть рядом и подхватить, если он упадёт. И, кажется, Светофор со своей ролью справился неплохо, по крайней мере на данный момент.

Время — удивительная штука, когда за ним следишь, оно тянется в час по чайной ложке, а если забываешь, то бежит со скоростью локомотива. Фредди как раз учился разбираться в стрелках, и Светофор пытался ему объяснить, да сам запутался. Часы-то он никогда не носил, да и вообще предпочитал электронные. Ладно, ничего Ива ему растолкует или Гретта. Зато он научил сына кататься на велосипеде и подтягиваться на турнике. Для своих четырёх Фредди был весьма смышлёным и бойким. Сказки любил и истории про рыцарей. Даже выпросил рыцарский щит и меч на день рождения.

Светофор нарадоваться не мог на сына. С Греттой он многое пропустил, не по своей воле, но всё же… Ива хотела малыша, а Светофор… Да тоже, конечно, вот только боялся, что ребёнок его болезнь унаследует. Им повезло, по крайней мере, хотелось в это верить. Никогда ведь не знаешь, что случится в будущем. Нет, Светофор предпочитал жить днём сегодняшним и наслаждаться его дарами.

— Мама! — звонко завопил Фредди, заметив, что Ива приближается к детской площадке, и понёсся ей навстречу. Светофор тоже поднялся, вынырнув из своих мыслей.

Светофор поцеловал жену и взял сына за руку. Разве что-то нужно ещё для счастья? Нет, в дне сегодняшнем он был счастлив, а завтра наступит лишь завтра. И, может быть, тогда снова будет светить солнце.

Примечания:

Спасибо всем, кто читал и всем, кто дошёл до конца!