Тёмная сторона Луны (гет)

Примечания:

Привет! Прошу прощения за долгое отсутствие обновлений — на работе был полный завал, но зато публикую в этот раз сразу две главы, которые закончила переводить за две бессонные ночи :P

Музыкальное сопровождение к главе:

Hinder — "Better Than Me" (для сцены Эдварда в комнате Беллы)

Linkin Park — "What I've Done" (Робин писала, что эта песня для неё всегда будет голосом Эдварда из «Новолуния»)

---

После такой тяжёлой ночи было почти облегчением въехать на парковку школы. Сегодня был последний день — последний день, когда я увижу её, последний день того, что я мог назвать своей жизнью. Но она проживёт гораздо более долгую и счастливую жизнь — без меня. Любая боль, которую мне предстояло пережить, была бы ничтожной платой, если бы это дало ей шанс на человеческую жизнь, которой она по-настоящему заслуживает.

Её пикап подъехал, и я не смог сдержать первую реакцию. Я улыбнулся при мысли о её появлении, предвкушая первые ноты её аромата, электричество от её прикосновения. Затем быстро опустил взгляд, чтобы она не заметила. За последние дни мне удалось отдалиться от неё — я не мог позволить себе подобные мысли, не сегодня. Я приготовился к натиску чувств, который обрушится на меня, когда она припаркуется.

Когда я поднял взгляд, мои глаза снова были пусты. Белла обошла мою машину, лицо её было напряжённым. Она чувствовала надвигающиеся перемены — я видел это — но боролась с ними.

Часть меня хотела, чтобы она сопротивлялась, чтобы не дала мне уйти… но я тщательно запер эти эгоистичные мысли внутри.

Она заслуживает лучшего, чем я.

— Доброе утро, — безжизненно произнесла Белла.

Я снял рюкзак с её плеча и сразу сунул другую руку в карман, не позволяя ей обхватить своими хрупкими пальцами мою ладонь.

Горло внезапно жгло с невыносимой силой — дни, проведённые вдали от Беллы, ослабили то выработанное сопротивление её восхитительному аромату.

В памяти всплыли образы того самого первого, рокового дня… но, к удивлению, чудовище внутри меня оставалось на цепи.

Я сглотнул и кивнул, не осмелившись встретиться с ней взглядом.

Она вздохнула, и мы пошли на урок.

Сегодня в её лице появилась новая решимость, и, как бы я ни пытался не замечать выражения её глаз, удержаться не смог. Всё занятие я украдкой поглядывал на неё, выискивая хоть какие-то намёки на её мысли. Я оправдывал своё любопытство тем, что мне нужно было подготовиться к разговору после школы.

Даже сейчас, сидя рядом, я видел, как в её голове крутятся мысли, как она старается понять, что происходит.

Она пыталась читать мои мысли с такой же настойчивостью, с какой я пытался читать её.

Между нами по-прежнему царила тишина, и я сожалел, что не могу услышать её голос в этот последний день. Каждая секунда, проведённая рядом, была пыткой — ведь их оставалось так мало, — но в то же время и блаженством, которого я не заслуживал.

Наконец, я проводил её до последнего урока, на который мы не ходили вместе.

— Мы увидимся после школы? — спросила она, и я возненавидел себя за страх, мелькнувший в её глазах.

Она должна меня бояться, напомнил я себе.

— Конечно, — небрежно ответил я.

Она нахмурилась и, не сказав больше ни слова, повернулась и вошла в здание. Я тяжело вздохнул, глядя, как она исчезает за дверью.

Оставшаяся часть дня должна была пройти за двумя самыми болезненными задачами: собрать все следы своего присутствия в жизни Беллы… и попрощаться.

Пока по всей школе начались уроки, я свернул в лес. Не задумываясь, пошёл по знакомой тропе — к дому Беллы. Хотя день был хорош для пробежки, в этом пути не было ни капли радости. Больше ничто не принесёт мне счастья. Не без неё.

Горло сжалось, когда я приблизился к её дому.

Вместо того чтобы подойти к окну, я потянулся за ключом под карнизом. Слишком много воспоминаний всплывало при виде этого простого оконного стекла, и я не мог себе позволить увязнуть в них сейчас.

Я стремительно поднялся по лестнице и решил, что чем быстрей я всё сделаю и вернусь, тем лучше. Но стоило переступить порог её комнаты — и я остановился.

Казалось, прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз был здесь, хотя на самом деле — всего несколько дней. Всё было на своих местах, всё оставалось прежним — и от этого становилось только больнее.

«За дело!» — приказал я себе.

Я пришёл сюда только с одной целью — стереть себя из её жизни. Чем меньше у неё останется воспоминаний обо мне, тем лучше.

Наверное, в её настойчивом отказе принимать мои подарки действительно была доля мудрости… В комнате почти не осталось ничего, что нужно было бы забрать. В то немногое входили подарки на её день рождения.

Я без труда нашёл билеты и вынул диск из проигрывателя. На мгновение задумался, не стоит ли снять радио из её пикапа, но тут же отбросил эту мысль. В конце концов, это было не от меня, а оставлять дыру в панели означало только прибавить ей хлопот. То же касалось и одежды, которой Элис наполнила её шкаф, — это не имело отношения ко мне.

Удалить нужно только моё присутствие, чтобы она не стала искать меня. За остальными она не пойдёт.

Я снова огляделся и заметил на полу её фотоальбом. Снимки, которые она сделала вчера…

Глубоко вздохнув, я постарался не думать о кровати, на которой сидел. О тех ночах, когда держал её в объятиях… Не думай…

Осторожно я поднял альбом, открыл его — и меня встретил первый снимок, который она сделала. Я уставился на фотографию, не сразу узнав лицо — своё собственное, — улыбающееся мне с бумаги. Это было «до» — когда я ещё мог быть наивно счастлив. Я выдернул фотографию и перевернул страницу.

Рассматривая школьные снимки, я заметил себя на фоне большинства из них и решил забрать все. Она без труда сделает новые. Затем я перевернул на последнюю страницу.

Моя глупенькая Белла… Я не смог сдержать эту мысль, глядя на сложенную фотографию. Снова передо мной оказалось моё собственное лицо — застывшее, мёртвое. Я вытащил и перевернул снимок, открыв её. Вот она, сторона, которая имеет значение.

Я провёл пальцем по изображению, желая, чтобы у меня был хоть какой-то способ остаться. На секунду даже задумался забрать фотографию с собой, но, раз уж я исчезаю из её жизни, мне нужно стереть её из своей. Такие воспоминания будут только соблазнять меня вернуться.

На страницах осталась только её надпись — моё имя, выведенное под пустой рамкой. Я не мог стереть его, и, хотя подумывал зачеркнуть слова, в итоге решил оставить всё как есть. Это единственное, что я оставлю. Эгоистично, но, скорее всего, она сама потом вырвет эту страницу.

Я положил пустой альбом обратно на пол и приготовился уходить. Собрав всё, что я собирался забрать, я ещё раз окинул комнату взглядом, подбирая плёнки, лежащие на её столе.

Здесь больше нечего искать, нечего забирать. Что мне теперь делать с этими напоминаниями?

Я не могу избавиться от них — в конце концов, они всё ещё принадлежат Белле. Но и взять их с собой тоже не могу… Когда я поднялся, пол подо мной скрипнул, и я опустил взгляд.

Шаткую половицу удалось поднять без труда — под ней оказалась небольшая щель между балками. Почему-то мысль о том, что я оставлю эти воспоминания здесь, рядом с ней, приносила облегчение. Она никогда об этом не узнает. Но я буду знать. Последний акт эгоизма…

Когда доска встала на место, я понял, что моё сердце тоже запечатано здесь. Я больше никогда не буду целым. Поднявшись, я ещё раз огляделся и выбежал из дома.

«Прощай», — подумал я и приготовился к концу.

Уроки почти закончились, и я решил пересидеть оставшиеся минуты в машине на парковке. Я открыл бардачок и начал перебирать лежащие там диски. Один за другим я медленно доставал их, читая каждое слово на обложках. Ни один из них не заинтересовал меня, но, занимаясь этим неспешно, я всё же смог скоротать несколько оставшихся минут до звонка.

Мне оставалось провести с ней считанные мгновения, поэтому я пошёл встретить её у выхода из класса. Стараясь смотреть только вперёд, мы направились к её пикапу. Но я не смог удержаться и украдкой взглянул на неё — на её лице начала появляться решимость. Она готовилась к бою. Как же я её любил…

Но я должен это прекратить.

— Не против, если я зайду сегодня? — спросил я, стараясь сохранить отстранённость. Она удивлённо посмотрела на меня.

— Разумеется, нет.

— Сейчас? — спросил я слишком поспешно, открывая ей дверь пикапа.

Белла насторожилась.

— Конечно. Я только собиралась закинуть письмо для Рене в почтовый ящик по дороге. Встретимся у меня.

Я бросил взгляд на конверт, лежащий на сиденье, — такой переполненный, что едва держался закрытым. Она распечатала каждую фотографию в двух экземплярах. В одно мгновение я схватил письмо.

— Я сам его отвезу — и всё равно окажусь у тебя раньше, — сказал я, выдавив улыбку, но она на неё не ответила.

— Ладно, — сказала Белла, и я закрыл за ней дверь.

Письмо тяжело лежало в моей руке, пока я шёл к своей машине, не оглядываясь назад. Мне нужно действовать быстро, чтобы успеть спрятать его вместе с другими воспоминаниями до её приезда. К счастью, весь поток машин был позади меня, и я помчался к дому Беллы.

Времени почти не оставалось, поэтому я сделал то, чего не смог сделать раньше, — запрыгнул через её окно. Аккуратно раскрыв конверт, я достал фотографии и быстро спрятал их под полом.

Теперь меня манил сам клапан конверта. Он раскрылся довольно легко — Белла плохо его запечатала, — и всё, что мне оставалось, — это просто снова облизать клеевую полоску. Я закрыл глаза, поднося клапан к губам.

В последний раз я позволил себе почувствовать её вкус… и провёл языком по бумаге. В этот миг я вспомнил её поцелуй, но привкус был таким сильным, что вернул гораздо больше. Мой разум заполнился вкусом её крови — тем ужасным воспоминанием из Финикса, когда она лежала, разрываемая между смертью и обращением. Экстаз, который приносила мне её кровь, и чудовище, которое она пробудила во мне, вспыхнули снова. Я и есть это чудовище, и именно поэтому я должен уйти.

Время почти вышло; Белла должна приехать с минуты на минуту. Я закончил запечатывать письмо и укладывать доску пола на место — и на этот раз даже не оглянулся. Скользнув в машину, я спрятал письмо под дорожной сумкой на пассажирском сиденье и включил радио. Прикрыв глаза рукой, я попытался сосредоточиться на том, что должно произойти в эти последние минуты.

Белла вовсе не глупа. Очевидно, она волновалась, чувствуя, что что-то серьёзно не так, но мои истинные намерения, похоже, оставались для неё загадкой. Ясно, что она будет сопротивляться. Она не поймёт, что это единственный правильный путь — единственный способ уберечь её. Мои слова причинят ей боль, и сама мысль о её печали — словно нож в моём сердце.

Как я это сделаю? Где я это сделаю? В своём страхе я даже не задумался о том, где именно мы будем находиться, когда я нанесу этот последний удар. Я предполагал, что это произойдёт здесь, у её дома, но, представив нас на её крыльце, на кухне, возле пикапа, — ни одно из этих мест не казалось правильным. Как я могу осквернить её дом такими отвратительными воспоминаниями? Я хотел стереть все следы своего присутствия, а не оставить несмываемое пятно, мимо которого ей придётся проходить каждый день.

Мой взгляд поднялся и скользнул через лужайку к узкой тропинке, что терялась у края леса. Белла не ходила туда с тех пор, как я предупредил её о скрывающихся в лесу опасностях… и, насколько я знаю, у неё не было никаких хороших воспоминаний, связанных с этим местом. Значит, именно там всё и должно закончиться — у самого начала тропы. Возможно, моё прощание отобьёт у неё охоту когда-либо заходить туда снова, удерживая её ещё чуть дальше от таящихся в лесу угроз.

Я потянулся вниз и выключил радио. Музыка не принесла облегчения — она лишь напоминала о том, от чего я собирался отказаться. Я понял, что даже моё единственное убежище больше не принесёт мне покоя. Боль в груди усилилась, но мои чувства ничего не значили. Имела значение только она — её безопасность. Я попытался сделать вдох, когда услышал, как подъезжает её пикап.

Белла выглядела встревоженной, припарковываясь у обочины. Подходя к ней, я не смог удержаться от того, чтобы запомнить каждую деталь нашей последней встречи. То, как её волосы колыхнулись, когда она повернулась ко мне, очертания её фигуры, гладкость её кожи, тепло её глубоких карих глаз — всё это навсегда отпечаталось в моей памяти.

Её аромат донёсся до меня, и огонь в горле вспыхнул теплее. На этот раз я не стал отгонять жажду крови. Я принял её, напоминая себе, кто я есть на самом деле — почему я здесь и что должен сделать. Этот монстр, как и все ему подобные, должен навсегда исчезнуть из жизни Беллы. Именно этот образ я держал перед глазами, протягивая руку к любви всего своего существования.

Когда я взял у Беллы её рюкзак, она на мгновение расслабилась. Но стоило мне обойти её и закинуть сумку обратно в пикап, как напряжение вернулось. Она такая наблюдательная, такая умная, такая красивая…

«Нет, не смей», — одёрнул я себя. И без того будет непросто, чтобы ещё потакать своим чувствам. Я — чудовище, и она умрёт, если я останусь.

— Пойдём прогуляемся, — сказал я, вдруг вспомнив тот самый первый день, когда жажда крови едва не взяла верх.

Сидя тогда в классе, охваченный небывалой жаждой, я перебрал в голове тысячу способов убить Беллу. Увести её в лес было одной из первых мыслей — какая ирония в том, что именно так я закончу собственную жизнь. Краткий миг жизни, который я обрёл рядом с ней…

Тепло её руки обволакивало мою, пока я вёл её к деревьям. Её сердце билось учащённо, в такт с неровным дыханием. Я сразу узнал эту реакцию — рефлекс бегства. Даже она видела рядом с собой демона. В центре груди медленно начала образовываться трещина, пока мы замедляли шаг, скрываясь под сенью деревьев.

Я остановился, всё ещё в пределах видимости дома, и отпустил её руку, разрывая ещё одну связь между нами. Белла встревоженно нахмурилась, когда я посмотрел на неё, на мгновение отвлекаясь. В голове замелькали заученные фразы, которые я планировал сказать.

— Ладно, давай поговорим, — уверенно сказала она. Она даже не представляла, что я собирался с ней сделать.

Я вздохнул и начал:

— Белла, мы уезжаем.

Она тоже сделала вдох, но её лицо немного расслабилось, и моё сердце сжалось. Всё это будет невыносимо тяжело.

— Почему сейчас? Ещё год… — начала она.

— Пора, Белла. Как долго мы ещё можем оставаться в Форксе? Карлайл и так с трудом выглядит на тридцать, а сейчас приходится говорить всем, что ему тридцать три. В любом случае нам скоро придётся начинать всё с начала, — сказал я, наблюдая, как она нахмурилась.

Я смотрел на неё, давая время осознать, к чему всё идёт… и как сильно я собирался причинить ей боль.

Её взгляд изменился, лицо побледнело.

— Когда ты сказал «мы»… — прошептала она и замерла.

«Нет, не надо, должен быть другой способ», — блажило моё сердце, но я не позволил себе поддаться.

— Я имел в виду себя и свою семью, — безжизненно произнёс я.

Она покачала головой, готовясь к спору, которого я ожидал. Белла молчала, пока мои слова проникали в её существо. К моему удивлению, на её лице появилось облегчение.

— Хорошо, я поеду с вами.

И вот спор начался. С каждым её словом часть меня жаждала остаться или увезти её — быть с ней, только вдвоём. Но именно моё присутствие ставило под удар, раз за разом подвергало опасности — сколько раз она уже едва не погибла? Где бы она ни была, я должен быть где-то далеко.

— Ты не можешь, Белла. Туда, куда мы едем — куда я еду, — тебе не место.

— Моё место — там, где ты, — упрямо ответила она. Как же заставить её понять? Как заставить отпустить меня?

— Я не подхожу тебе, Белла, — сказал я твёрдо.

— Не говори глупостей. Ты — лучшее, что есть в моей жизни.

Нет, всё не так… Она — лучшее. Она — вся моя жизнь. Она всегда всё видела наоборот. В глубине сознания зашевелилось что-то тёмное, лживое.

— Мой мир не для тебя.

И никогда не будет, что бы там ни видела Элис.

— То, что произошло с Джаспером, — это пустяк, Эдвард! Пустяк!

— Ты права, — сказал я. Наконец она увидела то, что было на самом деле. — Именно этого и следовало ожидать.

И это повторится снова, когда её кровь прольётся у меня на глазах. Я содрогнулся от мысли о своих губах на её горле, о том, как не смогу остановиться, если она снова пострадает.

Белла не сдавалась, и даже её гнев, окрасивший щёки румянцем, был не менее притягателен, чем её доводы.

— Ты же обещал! — вскрикнула она. — В Финиксе ты обещал, что останешься!

— Пока для тебя так будет лучше, — напомнил я. Но моё присутствие приносило ей только тревоги и боль.

Она вздрогнула, резко махнув раненой рукой.

— Нет! Это из-за моей души, да?! — крикнула она. — Карлайл мне всё рассказал, и мне всё равно, Эдвард. Всё равно! Забери мою душу, если хочешь. Она не нужна мне без тебя — она уже твоя!

Я оторвал от неё взгляд, опустив голову, но ничего перед собой не видел. Как же она ошибалась — я никогда не смогу забрать её душу, не смогу разрушить такой прекрасный, чистый дух. Если бы я мог отдать ей свою взамен — может быть. Но моя душа давно уже отправилась в ад. И я никогда не позволю её душе присоединиться к моей там, как бы она ни умоляла. Это хуже, чем смотреть, как она умирает.

И снова её логика не поддавалась никакому объяснению. Она готова пожертвовать самым ценным ради меня — ради того… существа… которому нечего предложить взамен. Если бы только она могла увидеть всё таким, какое оно есть на самом деле… но нет. А что, если перевернуть довод, подстроить его под её логику?

Мрак в моих мыслях обрёл форму — превратился в ту самую ложь, которую невозможно выдать даже такой доверчивой, как Белла. «Я не подхожу тебе, Белла», — говорил я, но она не смогла принять этот факт. А вот обратное… невыносимо даже подумать. Ты не подходишь мне…

Но как она вообще могла бы в это поверить? Она была свидетелем моего перерождения — того, как я превратился из замкнутого, одинокого существа в того, кто стремился проводить с ней каждую возможную секунду. Доказательства были не только эмоциональными, но и физическими. Эсме, Карлайл и даже Розали замечали перемены во мне — тот свет, который Белла зажгла в моём лице. Нет, она отвергнет эту ложь ещё до того, как она успеет слететь с моих губ.

Но какой у меня выбор? Спорить с ней, пока она не устанет настолько, что просто уснёт? От одной мысли о том, что её глаза — полные доверия, спокойные — снова закроются рядом со мной, у меня заныли руки от желания обнять её. Даже просто слышать её гневный голос, её крик было невыносимо — уже несколько дней она не говорила со мной так много. Но я должен уйти. Она должна быть свободна, чтобы жить.

Каким-то образом я должен убедить Беллу, что не люблю её. Она видела насквозь всё, её сверхъестественная проницательность не давала мне ни шанса. Как мне продать ей такую ложь? Но что, если перевернуть всё наоборот? Что, если она увидит, что именно я — не тот, кто ей нужен, что она заслуживает гораздо большего? А если не поверит? Что тогда?

Я уставился в землю, собирая каждое чувство, каждую истину, что Белла вложила в меня, и запирая их внутри. Дыра в груди распахнулась, и я позволил всему, что она дала мне, исчезнуть в ней, осознав, что больше ничего не осталось. Меня больше не было — всё, что было Эдвардом Калленом, исчезло вместе с ней; осталась лишь проклятая каменная оболочка.

Пустыми глазами я поднял взгляд на неё и произнёс чудовищные слова — величайшую ложь:

— Белла, — её имя пронзило меня, — я не хочу, чтобы ты шла со мной.

Я посмотрел на её лицо, но не на глаза. Я не смогу вынести того гнева, который, должно быть, в них был.

Но она не пошевелилась. Просто стояла и смотрела на меня пустым взглядом. Её лоб нахмурился, словно она пыталась осмыслить такое простое заявление. Наверное, подбирает следующий аргумент — ведь она знает, что я живу ради неё. Сколько раз за эти месяцы я признавался ей в любви? Мы почти ни на час не расставались. С того момента, как мы вернулись из Финикса, я не отходил от неё не дольше, чем на несколько минут. Как убедить её, что всё это ничего не значило — хотя на самом деле это единственное, что придавало смысл моей жизни?

Её губы дрогнули.

— Ты… не… хочешь, чтобы я была с тобой? — её голос был растерянным — и это ошеломило меня.

— Нет, — только это я и смог сказать.

Я продолжал смотреть на неё, не мигая, пряча все свои мысли. Она должна распознать эту ложь — как она может поверить в такой вымысел? Но её выражение изменилось лишь чуть-чуть, и не к тому гневному недоверию, которого я ожидал.

— Что ж, это меняет дело, — ровно сказала она.

Моё спрятанное от неё сердце разорвалось на части, и я отвёл взгляд. Белла поверила мне, и это ранило куда сильнее. Как легко приняла она ложь о том, что я могу просто отвергнуть её любовь. Казалось, теперь уже она покидает меня.

Заготовленный аргумент немного изменился, и из моих уст полилась другая версия тех же слов:

— …я позволил всему этому затянуться слишком надолго. Мне жаль, — закончил я, вставив в ложь крупицу правды. Я был бесстыдным лжецом и бессердечно уставился на неё.

— Не надо, — прошептала она. — Не делай этого.

Каждое слово пронзало меня. «Нет, не делай этого!» — кричало моё сердце в унисон. Но я оттолкнул эти мысли. Она должна жить.

— Ты не подходишь мне, Белла, — снова солгал я.

Её лицо померкло, она приняла мои слова как истину. Как ты можешь верить мне — без тебя я ничто? Никто никогда не подходил мне больше, чем ты, любовь моя.

«Она должна жить», — твердил я себе.

Она снова попыталась что-то сказать, но запнулась. Я ждал, едва выдерживая эту пытку. Её мысли навсегда останутся для меня тайной, и осознание этого едва не сломило мою решимость.

— Если… если ты этого хочешь… — тихо сказала она.

«То, чего я хочу, не имеет значения… Она должна жить».

Я смог только кивнуть в ответ — боль была невыносимой. Её выражение снова изменилось, стало отстранённым. Руки бессильно повисли вдоль тела, и страх охватил меня: вдруг она упадёт в обморок? Осталось лишь одно, и тогда я уйду.

— Но я хочу попросить об одном одолжении, если это не слишком, — произнёс я.

Её лицо смягчилось, и на мгновение я ясно увидел: она сделает для меня всё. Она по-прежнему так сильно меня любит. Каждая клеточка моего тела молила меня в последний раз остановиться, заключить Беллу в объятия и больше никогда её не отпускать. Всё это — ложь!

Грудную клетку сжало болью, и каждый вдох давался с трудом. Но я продолжал прятать правду от своей единственной любви.

— Что угодно, — ответила она, и в этих словах прозвучала слабая, но ощутимая решимость.

Я уже не мог скрыть свои чувства, произнося последнюю просьбу. Я посмотрел ей прямо в глаза, стараясь, чтобы она увидела, как сильно я её люблю, насколько она дорога мне. Глядя в эти совершенные, тёплые, карие глаза, я едва не забыл, что должен говорить.

— Не делай ничего глупого или безрассудного. Понимаешь, о чём я? — сказал я почти приказом.

Она слабо кивнула, и я понял — она всё поняла. Осторожно я попытался вновь спрятать в себе всю любовь, всё беспокойство, всю свою жизнь. Запереть это внутри. Оттолкнуть.

Без неё я — ничто.

Но она будет жить.

Я усилил ложь:

— Я думаю о Чарли, конечно. Ты ему нужна. Заботься о себе — ради него.

И ради меня.

— Конечно, — прошептала она, снова кивнув.

Я должен дать ей клятву в ответ, хоть она и звучала пусто, смешиваясь со всеми остальными ложными словами:

— И я тоже пообещаю тебе кое-что. Обещаю, что это последний раз, когда ты меня видишь. Я не вернусь. Больше тебе не придётся проходить через подобное. Ты сможешь продолжить свою жизнь без моего вмешательства. Будет так, будто меня никогда и не было.

Произнося эти слова, я пытался выжечь их у себя в сердце. Она заслуживала от меня не меньшего.

Белла покачнулась передо мной. Я снова испугался, что она упадёт в обморок — и, если бы мне пришлось нести её к дому, вряд ли бы моя сила воли выдержала. Мои слова были мягкими, успокаивающими — по крайней мере для неё:

— Не переживай. Ты человек — ваша память не лучше решета. Время лечит все раны для таких, как ты.

Но не для меня…

Словно прочитав мои мысли, она спросила:

— А твои воспоминания?

— Что ж… — начал я.

Как же мне хотелось сказать ей, что я буду помнить каждую её интимную деталь: её запах, её прикосновения, каждое слово, которое она когда-либо сказала мне, каждый взгляд, каждую улыбку, каждую слезу… даже её невыразимо манящий вкус навсегда отпечатался в моей памяти и будет преследовать меня до конца моих дней. Я даже не могу соврать ей — она бы мгновенно поняла.

— …я не забуду. Но такие, как я… мы легко отвлекаемся, — сказал я, пытаясь улыбнуться — убедить её и себя в правдивости этих слов.

В этот момент я не мог представить, как вообще смогу не думать о ней, не возвращаться мыслями к этой минуте. «Виктория», — шепнуло сознание, но имя тут же исчезло, унесённое ветром.

Белла поверила мне. Поверила чудовищной лжи. Всё было кончено. Пришло время уходить. Если бы я задержался ещё хоть немного, я бы уже никогда не смог уйти. Я сделал шаг назад, ощущая, как боль — единственное, что осталось в моей груди — наполняет меня. Боль, с которой мне предстояло жить до конца моего существования.

— Кажется, это всё. Мы больше не побеспокоим тебя.

Я уже собирался повернуться, когда заметил, как её лицо вдруг изменилось — на нём отразилось удивление, и это на мгновение выбило меня из равновесия.

— Элис не вернётся?

Мне снова пришлось продолжить пытку — и для неё, и для себя.

— Нет. Все уехали. Я остался только для того, чтобы попрощаться.

Теперь её лицо стало пустым — совершенно пустым, как и мой дух.

— Элис уехала?..

— Она хотела проститься, но я убедил её, что для тебя будет лучше, если всё обойдётся без лишних прощаний.

Я с трудом удерживал на краю сознания образы из видений Элис, где мы с Беллой были вместе и счастливы. Этому будущему не суждено сбыться.

Белла снова закачалась, лицо побледнело, глаза потухли. Она сделала вдох. Как же мне хотелось обнять её.

Пора… позволить ей жить.

— Прощай, Белла, — тихо сказал я, в последний раз задержав взгляд на её прекрасном лице.

Но прежде чем я успел отступить, она сделала шаг вперёд.

— Подожди! — выдохнула она и протянула руки ко мне.

Я перехватил её руки, аккуратно не давая дотронуться до меня, но, прежде чем успел себя остановить, глупо коснулся губами её лба. Электричество, которое я всегда ощущал при прикосновении к её коже, никуда не исчезло за эти мучительные дни — оно пронзило меня, как удар молнии, в ту краткую секунду, что длился поцелуй. Я жадно впитывал её тепло, её запах, ощущение её пульса под своими руками и губами, и ещё одно мгновение слушал биение её сердца. Все мои чувства были заполнены ею, и моё сердце вновь завопило: «Не уходи! Останься с ней навсегда… она нуждается в тебе, она ЛЮБИТ ТЕБЯ».

С трудом подавляя каждый инстинкт, я отпустил её.

— Береги себя, — прошептал я и отвернулся, прежде чем она открыла глаза.

Она будет жить… Но эти слова звучали пусто, потому что я знал: моя жизнь окончена. Без неё я буду лишь существовать, пока однажды не настанет день её смерти. Тогда исчезну и я — и, возможно, обрету покой. Должен быть покой…

Не оглядываясь, я бросился бежать так быстро, как только мог. Каждый шаг рвал мою плоть, отрывая от сердца ещё один маленький кусочек и оставляя его позади. Спустя три удара её сердца я уже стоял возле своей машины.

Я вслушался, ожидая, что услышу, как её шаги удаляются по лужайке, но вместо этого уловил куда более тревожный звук — шорох листьев, постепенно затихающий вдали. Она пыталась пойти за мной.

«Белла, не ищи меня…»

Мой взгляд вновь метнулся к деревьям, ноги молили меня броситься к ней, но, собрав всю свою волю, я повернулся в другую сторону и рванул в дом. Я нашёл лист бумаги и быстро нацарапал записку, подражая её почерку: несколько слов для Чарли, чтобы он знал, где её искать, если она вдруг заблудится. Бросив взгляд на часы, я поставил записку у телефона. Чарли должен вернуться домой с минуты на минуту, чтобы посмотреть ранний матч; Белла не успеет отойти далеко. Он проследит, чтобы с ней всё было в порядке.

Когда я вернулся к машине, я снова услышал её — она всё ещё шла сквозь заросли. Внутри меня больше ничего не осталось, кроме боли, и с каждым её шагом она лишь усиливалась. Если бы я задержался ещё хоть на секунду — я бы вернулся к ней. А обняв её, уже никогда бы не отпустил.

Я поспешно забрался за руль, почти не видя дороги перед собой, и уехал прочь — в последний раз. Её аромат, впитавшийся в салон «Вольво», словно ожил, вызывая передо мной призрачный образ Беллы на соседнем сиденье, умоляющий меня вернуться. Едва осознав, куда еду, я выехал за пределы города. Мысли водителей вокруг гудели где-то на краю сознания, и я свернул с основной дороги в лес. Не отдавая себе отчёта, где именно нахожусь, я остановился — больше не мог выносить эту пытку.

Последний взгляд на её лицо, с нежно сомкнутыми веками, навсегда отпечатался на внутренней стороне моих глаз — каждый раз, когда я моргал, он возникал передо мной. Нет муки страшнее этой…

«Но могла бы быть», — напомнил я себе. В памяти вспыхнул другой образ — кровь, переплетённая с роскошными волосами Беллы, окружавшая её сломанное тело. Это был не кошмар, а воспоминание. Слишком много раз её жизнь оказывалась под угрозой из-за меня, из-за того, что я впустил её в свой мир. И рано или поздно случилось бы неизбежное — новая опасность, новое ранение… скорее всего, смертельное. Тогда она исчезла бы навсегда. И в этом была бы только моя вина.

Боль от этой мысли заставила меня закрыть лицо руками, пока в груди словно не разрезалась рана, забравшая всё, что у меня было внутри. Если разлука с ней оставила меня пустым, то сама мысль о её смерти полностью стирала моё существование. Я заставил себя дышать, попытался успокоиться, но это чувство стало неотъемлемой частью меня. По крайней мере, без меня она будет жить. Она проживёт человеческую жизнь, и однажды её путь завершится естественной человеческой смертью. И тогда она обретёт рай, который мне никогда не будет доступен.

«Она забудет меня», — подумал я, и боль только усилилась. Взгляд её глаз, лёгкое принятие моего отказа снова разорвали меня на части. Как она могла поверить, что я способен просто уйти от неё? Я был так готов к её борьбе, к её мольбам, к тому, что она сделает мой уход невозможным, что был потрясён, когда она этого не сделала. Её любовь изменила меня бесчисленными способами; я думал, что и для неё всё было так же. Неужели я ошибался всё это время?

Я попытался вдохнуть, но не смог. Каждая мысль, мелькавшая в голове, приносила только новую боль. Даже когда я пытался убедить себя в том, как будет лучше для Беллы без угрозы, которую представлял мой мир, я не находил в этом утешения. Пока она будет жить своей жизнью, моя остановилась. Теперь для меня не существовало ничего, ничего…

Тишину этой мучительной пытки нарушила вибрация телефона, лежавшего в подстаканнике. Я опустил руку и взял его, пытаясь решить, станет ли это отвлечением или только усилит боль. Наконец я посмотрел на экран, ожидая увидеть имя Элис. Я был слегка удивлён, увидев другое имя.

— Да, Карлайл, — тихо ответил я. Голос дрожал: мне едва удавалось набрать воздуха, чтобы говорить.

— Ты уже поговорил с ней, — так же тихо сказал он. Затем замолчал, ожидая.

— Да, — всхлипнул я без слёз.

Как могло одно маленькое слово нести в себе столько печали. Горло сжалось, и я больше не смог произнести ни звука. Я не мог дышать, не мог думать, не мог больше видеть.

— Оставайся на месте, — сказал Карлайл, и связь прервалась.

Элис сказала ему, где я нахожусь. Рука потянулась к ключу зажигания, но я всё ещё не мог прийти в себя. Часть меня жаждала остаться рядом с отцом хотя бы ненадолго, но моя боль была только моей — ему не следовало её разделять.

Я медленно перевёл дыхание. Он заслуживает настоящего прощания. Я выпрямился и провёл ладонями по лицу, стараясь стереть с него хотя бы часть печали. Больше я не мог спрятать свои чувства — Белла забрала с собой единственную часть меня, что позволяла это сделать, — моё сердце.

«Пожалуйста, дождись, Эдвард, мы почти на месте», — прозвучали в голове мысли Карлайла.

«Прошу тебя, Эдвард…» — и мысли Эсме.

Я опустил голову на руль при одной мысли о том, что придётся взглянуть в глаза своей матери — прощание с ней будет почти так же невыносимо, как с Беллой.

Снова я потянулся к ключу, пытаясь найти в себе силы сбежать от них, но в этот момент за моей машиной остановился знакомый чёрный автомобиль. Я заставил себя сделать ещё один неровный вдох, затем схватил стоявшую рядом чёрную кожаную сумку и нарочито спокойно открыл дверцу. Призрак Беллы, словно улыбаясь мне, остался на сиденье рядом с письмом, которое я обещал отправить. Видение не исчезло, даже когда я вышел из машины. Я встал, уставившись в землю.

Первой ко мне подошла Эсме, не дав мне сделать ни шага. Она обхватила меня руками и прижала голову к моей груди.

«Прости, Эдвард… Мы любим тебя… Пожалуйста, не уезжай…» — снова и снова звучало в её мыслях, пока она крепко обнимала меня. Я так сильно любил её — свою мать — и обнял в ответ, прижавшись щекой к её волосам.

— Ты же знаешь, что я должен уехать. Я буду на связи, обещаю, — пошептал я.

Она покачала головой и не двинулась с места.

Наконец я отпустил руки, но она не отпускала, и я испугался, что придётся пережить всё заново — как с Беллой. К счастью, вмешался Карлайл.

— Эсме, мы должны позволить Эдварду выбрать свой путь, — мягко сказал он, разжимая её объятия.

Его мысли полностью совпадали с его словами, хотя… в них было нечто большее.

Эсме наконец отпустила меня, но тут же притянула моё лицо к себе и поцеловала в щёку.

— Помни, что мы тоже любим тебя. Пожалуйста, возвращайся домой как можно скорее, — умоляла она.

— Я люблю тебя, мам, — хрипло сказал я.

На мгновение я заглянул в её глаза, но, почувствовав, как предательски дрогнула губа, отвернулся, уставившись в сгущающуюся тьму между деревьями.

Она отступила назад, и Карлайл обнял её, стараясь утешить, не выдав собственной печали. Эсме медленно пошла к машине, а я с неохотой перевёл взгляд на отца.

«Я должен спросить тебя в последний раз — это действительно единственный путь?» — внимательно изучая моё лицо, подумал он, больше не в силах скрывать свою грусть.

Я попытался проглотить ком в горле. Он произнёс это лишь как подтверждение, но слова ударили в самое сердце, снова искушая меня. Ещё один шанс вернуться назад…

— Да, единственный, — твёрдо сказал я и вновь отвёл взгляд.

Соблазн усилился, когда Карлайл вспомнил, как Элис описывала теперь уже исчезнувшее видение, и в моей памяти всплыл образ, увиденный в её мыслях: я обнимаю Беллу, одетую в белое, наклоняюсь, чтобы поцеловать её. Будущее, в которое Элис всё ещё верит.

В моём воображении белое платье превратилось в мягкий ковёр в комнате, что когда-то был моим домом, а алые губы — в кровавую лужу, обрамлявшую её бледную кожу. Я сжал челюсти при этом видении. Будущее, которое видела Элис, было далеко от совершенства, и я не могу позволить больше ни одной ошибки.

— За это время может случиться многое, — рявкнул я, поднимая глаза. Почти сразу меня охватило сожаление. — Прости, Карлайл. По-другому нельзя. Я слишком её люблю, а опасность слишком велика.

«Пойми меня, умоляю», — добавил я мысленно.

Я снова вдохнул, но воздух не наполнил меня. Вдруг я вспомнил, что моя рука не пуста.

— Но кое-что ты всё-таки можешь сделать для меня, — я протянул ключи. — Можешь отправить открытку, которая лежит на переднем сиденье? Это письмо Беллы… для её матери.

Её имя вспороло мне горло, и я едва выговорил его. Карлайл бережно взял ключи и кивнул. Его взгляд, полный тревоги, встретился с моим.

«Куда ты направишься? Без тебя наша семья — неполная, Эдвард».

Теперь его печаль отражала мою, и это пронзило грудь новой болью. Я не могу остаться и причинять страдания им тоже.

— Я собираюсь убить Викторию.

Это имя сразу же преобразило часть печали в ненависть — я увидел, как лицо рыжеволосой всплыло в мыслях моей матери. Она слушала меня со всем вниманием.

— Она не должна больше представлять угрозу никому. Тем более — Белле.

Карлайл всмотрелся в моё лицо и на мгновение подумывал предложить пойти со мной. Но прежде чем я успел возразить, он подумал об Эсме — и передумал. Он положил руки мне на плечи.

«Будь осторожен, сынок. Я люблю тебя», — подумал он, обняв меня на прощание.

Он отступил назад, а я, не оглядываясь, бросился в лес. В мыслях Карлайла и Эсме звучали только печаль и любовь, пока они наблюдали, как я исчезаю из виду.

Холодный, сырой воздух хлестал по волосам, пока я мчался вперёд, но не приносил ни малейшего утешения. Он лишь напоминал о пустой пропасти в моей груди. Я не мог ни плакать, ни заснуть, ни забыть — теперь я понял, что действительно проклят.

Только одна мысль могла отвлечь меня, и, когда деревья слились в сплошную зелёную пелену, перед моими глазами на мгновение всплыл не образ Беллы, а слова, увиденные на экране компьютера:

«Турист найден разорванным на тропе рядом с Биллингсом» — гласил заголовок. Виктория вышла на охоту…