Проверено на грамотность 
— «Благородный муж не соперничает ни с кем, кроме тех случаев, когда он участвует в стрельбе из лука. Благородный муж не выделяет в Поднебесной одни дела и не пренебрегает другими, он поступает так, как велит долг…»
— Миний дуу(1), обедать пора!
— Сейчас, бабушка! «Благородный муж думает о девяти вещах: о том, чтобы видеть ясно; о том, чтобы слышать четко; о том, чтобы…» — Подняв глаза к потолку, Тал Тал какое-то время пытался вспомнить, о чем же еще должен думать благородный муж. Напрасно: мысль, потревоженная старой нянькой, воробьем улетела в окно. А там, за окном, весна, и так хочется прыгнуть в седло и умчаться из города… Хочется, да нельзя: учитель завтра непременно его спросит по этой части «Лунь Юй»(2). И отчего бабушка вечно обращается к нему как к младенцу?! В четырнадцать лет это, наконец, обидно!
Текст никак не вспоминался, пришлось заглянуть в книгу и начать сначала.
— «Благородный муж думает о девяти вещах, — он честно постарался не подглядывать. — О том, чтобы видеть ясно; о том, чтобы слышать четко; о том, чтобы его лицо было приветливым; о том, чтобы его поступки были почтительными; о том, чтобы его речь была искренней; о том, чтобы его действия были осторожными…»
— Я его через слово понимаю, — в соседней комнате старая Нансалма вполголоса жаловалась Баяну. — Целыми днями не по-нашему лопочет. Даже меня зовет не разберу как…
— Это называется «высокий китайский», на нем при дворе говорят и пишут, — хмуро объяснил Баян. — На базаре ты его не услышишь, потому и не понимаешь.
— Чего только не придумают… — покачала головой старуха. Тут она вспомнила, зачем пришла, и позвала воспитанника уже менее ласково: — Тал Тал, обед стынет!
Второй призыв подействовал: юноша быстрым шагом вышел из комнаты. Увидев дядю, он остановился и с изящным поклоном поприветствовал его на том самом «высоком китайском». Заметив его недовольное лицо, весело улыбнулся и повторил приветствие по-монгольски, а затем на наречии меркитов.
— Ну хитрец, — Баян невольно тоже ответил улыбкой. — Иди ешь, а то вон тощий какой! Не в коня корм, что ли?
Он давно уже перестал радоваться учебе Тал Тала у императорского наставника. На ум все чаще приходили слова Маджартая, высказанные в самом начале обучения: «Это недешевое дело, но Эль-Тэмур не говорил с нами о деньгах. Ты не хуже меня знаешь: он ничего не делает просто так. Чем нам в свое время придется заплатить? И не станут ли наши дети этой платой?»
Прав был брат или нет — покажет будущее, но то, что племянник из-за учебы сделался каким-то чужим, Баян видел уже сейчас. Нет, Тал Тал по-прежнему беспрекословно выполнял любую просьбу, охотно рассказывал обо всем, что узнал от учителя, но с каждым годом в нем все меньше оставалось от вольного жеребенка из стойбища меркитов. Его незаметно, но неуклонно вытеснял юный придворный — сдержанный, подчеркнуто вежливый и церемонный. Он стал очень опрятен, тщательно следил за чистотой и порядком в одежде; приветствуя дядю, кланялся, впрочем весьма ловко, и обращался к нему еще более уважительно, чем раньше: «дайе».
Но хуже всего было то, что племянник почти постоянно говорил по-китайски.
«Кто кого завоевал? — недоумевал и злился про себя Баян. — Не мы должны учить их язык, а они наш! Великий Чингисхан перевернулся бы в могиле, когда бы узнал, что его потомки на троне пренебрегают языком предков!»
С другой стороны, он честно признавал, что Тал Тал воплощает его заветную мечту: идет дальше него. На дороге успеха дети должны обогнать родителей, иначе зачем столько сил вкладывать в них? Чтение и письмо, математика, география, история, каллиграфия, основы государственного устройства и экономики; этикет, поэзия и музыка; стрельба из лука, конная езда, искусство владения мечом… Баяну, умеющему всего лишь сносно читать, кое-как писать и считать, все это, за исключением воинских искусств, казалось темным лесом. Но слушая стихи Ли Бо(3) или игру на гуцине(4), он не сомневался: его сын достигнет самых высоких вершин в жизни. Да, Баян втихомолку называл его своим сыном, тем более что и привязанность Тал Тала к нему была намного крепче и теплее, чем отношение племянника к дяде.
* * *
«Луна похожа на сыр. А еще на поджаристую лепешку с хрустящей корочкой по краям. На пиалу с каймаком… Ну вот, уже есть захотелось… — Тал Тал вздохнул. Вчера вечером У-цзы(5) водил всех к озеру Цаньхай, потому что наступило время любования весенней луной. И предупредил, что утром потребует сочинения на тему «Любуясь весенней луной, сравню ее…» Теперь он стоял у окна, делая вид, что поглощен своими мыслями и не замечает, как семеро его учеников, сидящие за отдельными столами, перешептываются и украдкой заглядывают друг другу в тетради.
— Тал Тал, слышь… — прошипели сзади и ткнули в спину чем-то твердым и узким, похожим на кончик кисточки для письма. — На что луна похожа?
Позади сидел Талахай, один из двух сыновей Эль-Тэмура. В свои четырнадцать он выглядел на восемнадцать, и тычок в спину вышел весьма чувствительным.
— Сам думай! — шепотом огрызнулся Тал Тал, не оборачиваясь.
— Ну скажи-и, — заныл верзила, — ну что тебе, жалко, что ли?
— На лепешку с сыром.
— Эй, а мне подсказать? — встрял его брат Танкиши, уступавший Талахаю в росте и силе, но обогнавший в наглости.
— Обойдешься.
— А по ушам?
Тал Тал обернулся. От резкого движения заболели ребра: одна драка у них уже случилась, и Танкиши тогда неплохо наподдал ему в бок. Впрочем, он тут же улетел от прямого удара в скулу. Конечно, благородному мужу, подвизающемуся на пути самосовершенствования, не пристало рукоприкладство, но в стойбищах меркитов учения Кун Фу-цзы не знали, а кулачные бои любили.
— Луна похожа на лицо красавицы, — поспешил с подсказкой Кама, сидевший от них черед проход. С первых дней обучения этот миловидный тихий мальчик быстро выяснил, у кого из учеников какие отцы, и сделался тенью сыновей Эль-Тэмура. Хотя искать сильных покровителей ему было вроде бы незачем: его родитель служил личным телохранителем императора.
Танкиши снисходительно кивнул.
— Рябая у тебя красавица, — фыркнул Тал Тал, отворачиваясь.
— Сам ты рябой, — не остался в долгу Танкиши.
— Что-то слишком шумно стало, — как бы между прочим заметил от окна учитель. — Тал Тал, советую последовать примеру Есенбуги: пока ты тратишь время на бесполезные пререкания, твой брат уже две страницы исписал.
— Недостойный ученик(6) смиренно просит прощения, У-цзы. — Он встал и поклонился, как предписывалось правилами.
— Садись и не отвлекайся.
Есенбуга не без самодовольства покосился на старшего брата и продолжил аккуратно и быстро выписывать иероглифы.
Тал Талу сделалось стыдно. Он мотнул головой, отгоняя посторонние мысли, и постарался сосредоточиться на вчерашнем вечере.
От воды тянуло холодной сыростью. Мелкие волны с тихим плеском наползали на берег. Казалось, они хотят вытянуть на своих спинах лунную дорожку, но то ли сил не хватает, то ли просто лень… Дорожка шла рябью и обрывалась на середине озера. Полная луна висела высоко в небе, словно стараясь держаться подальше от огней города и монастырей на другом берегу озера.
Перед глазами памяти вода незаметно сменилась травой, густой и высокой. Тал Тал стоял в ночной степи. Он вышел из юрты по нужде и остановился на обратном пути, завороженный голубоватым ярким светом, льющимся с неба.
На земле лежали черные тени, резкие, как от полуденного солнца. Все предметы потеряли дневные цвета, сделались чужими и немного пугающими. Тал Тал запрокинул голову: в середине темно-синего купола неба сияла огромная, слепяще-белая луна. Небо походило на крышу юрты какого-то невообразимо громадного великана, и тогда луна — это отверстие, куда должен выходить дым очага. Мальчик был уверен, что даже увидел легкий дымок, поднимавшийся прямо туда. Наверное, над этой юртой солнечный день, вон как светится дыра! А где же стены? Наверное, далеко-далеко… И что там, за стенами? Вот бы заглянуть, хоть одним глазом!
Кисточка нырнула в плошку с чернилами и заплясала по бумаге. Две, три, семь страниц! Тал Тал довольно хмыкнул: про сыр и лепешку столько не напишешь.
* * *
«Когда я входила в ханьский дворец,
Мне было пятнадцать лет —
И молодое мое лицо
Сияло, как маков цвет.
И восхищался мной государь —
Яшмовой красотой,
Когда я прислуживала ему
За ширмою золотой.
Когда я сбрасывала в ночи
Пену одежд своих, —
Он обнимал меня, государь,
Словно весенний вихрь.»(7)
Эти стихи У-цзы учить не задавал. Их вообще не было в сборнике, который они штудировали уже второй год. Тал Тал разыскал тонкую тетрадку под названием «Цветок граната» в книжной лавке, куда заглядывал, когда у него появлялись личные деньги. В этом смысле Баян его не баловал, поэтому поход за книгами каждый раз был маленьким праздником.
Оказывается, «Бессмертный в поэзии»(8) писал не только о луне, битвах и величии императора!
«Когда я сбрасывала в ночи пену одежд своих…» Почему от этих слов так хорошо, и томительно, и странно? «Он обнимал меня, государь, словно весенний вихрь…» В прошлом году, в стойбище, Тал Тал во время игры случайно столкнулся с девочкой-ровесницей. От толчка оба упали, он оказался сверху. Подружка одним змеиным движением вывернулась из-под него, обозвала «женихом недоделанным» и убежала. А он… Он встал и пожал плечами. Ну да, теплая, упругая, живая. Но и конь под седлом тоже живой и теплый. Никакой разницы.
Но почему сейчас этот случай вспоминается уже по-другому? Выросший в холостяцком доме Баяна, Тал Тал до сегодняшнего дня более или менее близко общался только с одной женщиной — старой нянькой. Конечно, он не раз видел, как на выпасе жеребцы покрывали кобыл, но подозревал, что у людей это должно происходить как-то не так. Иначе зачем молодоженам отдельная юрта, почему взрослые мужчины и женщины иногда уединяются за плотным пологом… И там, должно быть, она сбрасывает «пену одежд», а он… Вообще, как это: «обнимать, словно весенний вихрь»? Бегать вокруг нее, что ли? Тал Тал прыснул, представив себе такую картинку. Нет, Ли Бо определенно подразумевал что-то другое…
Баян, который за прошедшие годы успел перебрать всех «племянниц» тетушки Лю, своего племянника в подробности отношений между мужчиной и женщиной посвящать не спешил. Сначала было рано, потом решил, что нечего отвлекать парня от учебы, вот придет пора жениться, тогда все и узнает. Хотя основное пришлось объяснить, когда по утрам у подростка начали появляться влажные пятна на штанах и то, что обычно вело себя смирно, вдруг встопорщивалось. «Ты взрослеешь, оно у всех мужчин так». — «А зачем это?» — «Ну, ты жеребцов видел? Как они это самое… Вот и нам затем же». Такой ответ не оставлял места для «пены одежд» и «весенних вихрей». Но если о них написал сам Ли Бо, значит, они тоже есть? О боги, как во всем этом разобраться?!
Книжку со стихами Тал Тал прятал на самом дне сундука со своей одеждой — и это стало первой вещью, которую он скрыл от Баяна.
Маджартай недаром подозревал Эль-Тэмура в далеко идущих планах на сыновей монгольской знати: занятия с ними проводились в одном из павильонов на территории дворца, причем иногда из окон можно было наблюдать, как вдалеке император в сопровождении многочисленной свиты прогуливается по саду. В качестве постоянного пропуска ученикам выдали медные жетоны с иероглифами, обозначающими их статус — точь-в-точь пайцзы, особенно если начистить медь до блеска.
Путь в павильон проходил мимо пруда с золотыми карпами, изящных беседок в тени магнолий и платанов, по дорожкам, мощенным цветной плиткой. Вокруг цвели удивительные цветы, к которым слетали большие яркие бабочки. Впервые попав сюда, Тал Тал с Есенбугой забыли обо всем, увлекшись игрой рыб в прозрачной воде, и опоздали на урок. Теперь, идя уже давно знакомой дорогой, Тал Тал все равно замедлял шаг: императорский сад очаровывал любого, кто в нем оказывался. «Наверное, император и его семья — самые счастливые люди на земле, — думал юноша, — ведь они живут здесь все время. А весной уезжают в Шанду; говорят, там еще красивее!»
В этом году торжественный отъезд двора в летнюю резиденцию уже состоялся, и сейчас императорский парк был пуст… если не считать того, что на поляне перед учебным павильоном толпились люди. Тал Тал с удивлением узнал соучеников. Они стояли тесным кольцом вокруг Танкиши, он им что-то показывал. Есенбуга тоже был там и так увлекся чем-то, что обернулся, лишь когда брат дернул его за рукав.
— Уф, это ты! — он подвинулся, давая место Тал Талу, — а я подумал, учитель. Танкиши таки-и-ие рисуночки принес… Смотри!
Старший сын Эль-Тэмура держал в руках несколько небольших листков плотной бумаги и тоном знатока комментировал:
— Ну, с наложницами, когда их несколько, главное — разобраться кого куда…
Увидев Тал Тала, он спрятал рисунки за спину и заявил:
— Ты мне не подсказал, так иди на ослиную задницу смотреть!
Талахай, стоявший рядом, захохотал. Кама, его братья Тинчу и Сюйсюй присоединились. Есенбуга покраснел и сжал кулаки: он не сомневался, что вспыхнет драка, и готовился поддержать брата. Тал Тал уже пригнулся, чтобы броситься на обидчика, но тут послышался чей-то голос:
— Я запрещаю вам драться! В самом деле, не надо, пожалуйста…
От удивления Тал Тал забыл про обиду. Между Камой и Тинчу обнаружился незнакомец. По виду ровесник, на ханьфу вышиты драконы, широкий желтый пояс, желтые отвороты рукавов… Принц?! В их компанию затесался сын императора?!
— Конечно, ваше высочество, как скажете, — мягко ответил Кама. И подчеркнуто вежливо добавил: — Тал Тал, пожалуйста, не мешай нам. Будет лучше, если ты уйдешь.
— Нет, пусть он тоже останется, — попросил принц. Властность в его облике странным образом сочеталась с нерешительностью, он то и дело оглядывался, точно боялся чего-то.
— Это мои рисунки, мне решать, кому их показывать… — заворчал Танкиши, неохотно убирая руку из-за спины.
— Так, что за сборище? Почему вы не на местах? — Этот уверенный и звучный голос был всем знаком. У входа в павильон стоял учитель. Предполагалось, он пойдет по дорожке, но У Чифан, похоже, вышел из-за угла здания и теперь строго смотрел на учеников. Танкиши судорожно пихнул бумажные листы за пазуху и сделал невинное лицо. Все поспешно принялись кланяться, к удивлению Тал Тала — даже принц.
— Заходите, — бросил У-цзы и вошел первым. За ним потянулись Танкиши с Талахаем и остальные. Принц остался на месте.
Тал Тал отстал, придержал за плечо Есенбугу и спросил шепотом, косясь на императорского сына:
— Это еще кто такой?!
— Принц Тогон-Тэмур. Кама говорит, он иногда сбегает от евнухов и приходит слушать У-цзы, — тихой скороговоркой ответил Есенбуга, тревожно поглядывая на вход в павильон, где один за другим скрывались ученики.
— А Кама откуда это знает?
— Он с принцем давно знаком. Говорит, его запрещено учить, вот он и бегает тайком… Пойдем, ну его! Смотри, уже все зашли.
— Как это «запрещено»? Почему?
— Не знаю! — Есенбуга уже бежал, Тал Талу ничего не оставалось, как присоединиться к нему. — У него спроси, если так интересно.
В дверях Тал Тал обернулся, собираясь узнать, ушел ли принц. Но Тогон-Тэмур все еще стоял на поляне. Солнечным весенним днем, среди цветов и пышной зелени, в дорогой красивой одежде, он отчего-то выглядел одиноким и несчастным, словно нищий бродяга в осеннее ненастье.
После окончания занятий У Чифан велел Тал Талу задержаться.
— Мне понравилось твое сочинение. В нем виден самостоятельный и смелый ум. Уверен, тебе не составит труда блестяще сдать итоговый экзамен и поступить в императорскую академию.(9) Там ты сможешь глубже изучить астрономию, чтобы попробовать заглянуть за стены юрты… — Учитель улыбнулся. Он так редко показывал какие-либо эмоции, что каждая его улыбка равнялась в глазах учеников самой лестной похвале. — После окончания академии тебе станут доступны все пути. Но выбирать путь государственной службы я бы тебе не советовал, — неожиданно добавил У-цзы. — Во всяком случае, не при нынешних правителях.
— Но почему, учитель? — удивился Тал Тал, который все это время слушал, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово.
— Как я уже сказал, ты слишком независимо мыслишь. Для чиновника, особенно высокопоставленного, это серьезный недостаток. Нередко смертельный. — У Чифан помрачнел. Глядя на его лицо, не верилось, что этот человек вообще способен улыбаться.
Тал Тал почтительно молчал, ожидая, когда наставник вновь решит заговорить.
— Кун-цзы учил, что благородный муж не подобен вещи.(10) Государственная служба — вовсе не единственный достойный путь… — У Чифан словно размышлял вслух. — А что, ночная степь в самом деле настолько прекрасна?
Тат Тал вдруг растерял все слова и лишь усиленно закивал.
— Я, видишь ли, городской житель… Если и выбираюсь куда, то предпочитаю лес и горы. Но сейчас речь не обо мне. Тебе стоит обуздать свою степную вспыльчивость, Тал Тал. Одна драка с Танкиши уже произошла, сегодня едва не случилась новая. Дело не в том, что он сын канцлера и потому задевает всех, кто менее знатен, а в том, что ты позволил себе принять его злобу. Взял ее от него, как скверный подарок. Если станешь принимать подобные подношения от любого нахала, очень скоро окажешься погребен под ними.
— Простите скудоумного, он смиренно просит о пояснении, учитель.
— О, это древняя притча… Когда-то в Поднебесной жил мастер меча, который прославился мудростью и боевым искусством. Однажды к нему явился некий воин и в присутствии учеников принялся всячески оскорблять и поносить его, чтобы вызвать на поединок. Так он поступал уже со многими мастерами: от незаслуженной брани они теряли душевное равновесие, начинали делать ошибки и проигрывали бой. Мастер меча как ни в чем не бывало продолжал занятие, и воин, исчерпав запас ругательств, вынужден был уйти. Тогда самый любопытный ученик спросил у мастера, отчего тот молча терпел поношения и не ответил на вызов грубияна. «Если тебе хотят вручить подарок, но ты не принял его, кому он принадлежит?» — спросил мастер. Ученик ответил, что, конечно же, подарок принадлежит тому, кто его принес. «Так же и оскорбления, ненависть и зависть, — ответил мастер меча. — Пока ты не принял их, они остаются с тем, кто держит их в руках». Постарайся запомнить его слова.
— Учитель, этот недостойный ученик от всего сердца благодарит за науку!
Тал Тал в самом деле был горд и счастлив: У-цзы еще никогда не говорил с ним так долго и доверительно. Конечно, будет непросто сдержаться, когда Танкиши вновь решит задеть его, но ради учителя он сделает это.
У Чифан подошел к распахнутому окну, где так часто стоял во время уроков. Долго смотрел в глубину сада, тишину которого нарушал лишь птичий щебет.
— Скажи, чем вы все были так поглощены сегодня перед занятиями? Я спокойно приблизился и стоял рядом какое-то время, но никто из вас меня не заметил.
— Танкиши принес какие-то рисунки с наложницами, учитель. Точнее ваш ученик сказать не может, Танкиши не дал посмотреть на них.
— А, правила поведения на яшмовых дворах, — У-цзы вновь улыбнулся, на этот раз понимающе. — В вашем возрасте эта наука кажется особенно притягательной, не так ли?
— Да, учитель…
— Не красней, здесь нет ничего постыдного. Первая женщина и первая смерть — эти события обычно разделяют всю жизнь на «до» и «после».
Тал Тал уже набрался решимости спросить о «весеннем вихре» из стихотворения Ли Бо, но тут в саду рядом с окном мелькнула знакомая фигура в желтом императорском кушаке, и это придало мыслям совсем другое направление.
— Учитель, будет ли позволено смиренному ученику задать вопрос?
— С первого дня нашего знакомства ты задаешь вопросы… Но я рад этому. Любознательный ученик — отрада для учителя.
— Правда ли, что принцу Тогон-Тэмуру запрещают учиться?
У Чифан нахмурился.
— Этому вопросу я отнюдь не рад. Но отвечу, потому что плох тот учитель, который уклоняется от вопросов. Да, это правда. Но не спрашивай, почему его запрещено учить: правдивый ответ может стоить жизни не только мне, это было бы полбеды. Он опасен для тебя. Чем ближе к вершине, тем холоднее воздух и опаснее тропа — это верно не только по отношению к горам.
— Теперь понятно, почему он выглядит таким несчастным…
— Он им не выглядит, он в самом деле несчастен. Ему не повезло родиться в императорской семье, и это главная его беда.
— А я-то думал, что в таком прекрасном месте, как дворец, все должны быть счастливы… — От разочарования Тал Тал забыл о правилах этикета, но учитель не одернул его, а лишь печально вздохнул:
— Увы. Поэтому в будущем держись от него подальше.
1) Очень ласковое обращение к детям в монгольском языке
2) Сборник изречений Конфуция. Выше и ниже приведены цитаты из него
3) один из крупнейших поэтов Китая и мира вообще. Жил в VIII веке н.э.
4) струнный щипковый музыкальный инструмент, известен и почитаем в Китае с глубокой древности
5) «цзы» — почтительное обращение к учителю
6) традиционная форма самоуничижения при общении со старшими: говорить о себе в третьем лице
7) Ли Бо, «Песнь обиженной красавицы», пер. А.И. Гитовича)
8) почетный титул Ли Бо
9) высшее учебное заведение для монгольской знати во время правления династии Юань.
10) толкователи афоризмов Конфуция предполагают, что смысл высказывания состоит в следующем: благородный муж универсален, у него нет, как у неодушевленного предмета, какой-то одной функции.
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу
