Весь не видимый нами свет (гет)

Посвященным давался всего один час перед закатом, которым они могли распоряжаться на свое усмотрение. Разумеется, если не случалось рейда, церемонии или общегосударственного праздника.

Ранним утром, сразу после завтрака, начинались занятия в классах и шли до самого обеда. После студенты отправлялись в подземелья на практические занятия по боевой магии, затем выкраивали полтора часа на библиотеку и ужин; тут кому как нравилось и требовалось — можно было пожертвовать едой ради науки или наоборот. Джеймс с Сириусом чаще выбирали второе, потому что на голодный желудок чувствовали себя полными магглами.

Вечера все они проводили на школьном стадионе под присмотром наставника Макнейра. Раньше Джеймс даже предположить не мог, зачем на самом деле нужно быть в безупречной физической форме но, побывав в рейдах, узнал о случаях, когда простаки толпой набрасывались на мага, отнимали у него палочку и забивали насмерть. Они искренне полагали, что обладание ею делает их неуязвимыми! Бунтарей потом, конечно, находили и казнили, потому что сама по себе палочка не давала никаких безграничных возможностей, но Благодетеля к жизни это вернуть не могло.

— Какая она?

Когда наступало время наслаждаться заслуженной свободой и творить что душе угодно, сил у Джеймса хватало только на то, чтобы добраться до озера и растянуться на траве.

Оказалось, что выражение «валиться с ног» — отнюдь не фигуральное.

Сириус обычно лежал рядом и пялился в испещренное звездами небо.

— Кто? — Джеймс знал, о ком он, но ему нужна была секунда, чтобы собраться с мыслями.

— Сам знаешь. Аномалия.

— Да тише ты, — шикнул он, на всякий случай проверив, нет ли кого поблизости. — Я же рассказывал. Выглядит как девчонка, только глаза ярче, чем у нас, и волосы. Худая, но сильная. Тот дозорный отлетел футов на двадцать. И… Я пробовал руками нагреть оконное стекло, но у меня ничего не вышло. Как она это сделала?

Сириус, лежа, пожал плечами. Смотрелось это так, будто его лукотрус за задницу укусил. Так ему и надо за то, что задает идиотские вопросы, на которые Джеймсу совсем не хочется отвечать.

— Вроде магия у детей так работает: то совсем нет, то — бум! Аномалии ведь у малявок ее воруют, вот и получается… Их же никто не учит ее обуздывать, как нас. Так и останавливаются в развитии на уровне пятилеток. Я бы хотел посмотреть на аномалию живьем, — мечтательно протянул он. — Почему тебе повезло, а не мне? Ты ведь этого даже не хотел!

— Повезло? — выдохнул Джеймс, не поверив своим ушам. Сириус, должно быть, опять издевается над ним. — Ты что, глухой? Розье прикончил дозорного из-за меня. Из-за того, что эта аномалия что-то со мной сделала. И теперь я не могу перестать думать о ней. Мне иногда кажется, что я вижу ее в коридорах. Тоже так хочешь?

— Так, может, найти ее? И заставить отпустить тебя? — быстро предложил Сириус, будто эта тупость пришла ему в голову заранее, а не только что.

— Найти? Как? Думаешь, мне хватит часа, пока за нами не следят наставники, чтобы смотаться до бывшего Лестершира и уговорить ее убраться из моей головы?

— Думаешь, не следят, да? — поддразнил он. — А мне кажется, все равно следят. Вдруг они анимаги, принимающие форму жуков? Аккуратнее, кажется, по тебе ползет Мальсибер, — Сириус тихо заржал и смахнул с Джеймса блестящего скарабея.

— Да пошел ты.

Иногда ему казалось, что Сириус — наместник своего отца в Хогвартсе, ведь тот стоял у истоков существующей системы магического образования. И он говорит все эти вещи, чтобы проверить его на прочность. Убедиться, что Джеймс верен правилам и великому Геллерту. Ну, потому что не может пятнадцатилетний студент говорить столько противозаконных вещей за раз.

С другой стороны, он, доверившись Сириусу, не угодил в Отдел Благомыслия, стало быть, мистер Блэк до сих пор пребывал в неведении. Нет, конечно, нет. Сириус — самый нормальный человек в этом замке. И самый… безумный. Ему можно доверять. Джеймс всегда ему доверял.

— Кстати, а почему тебя аномалия не тронула? Ты же мог ее выдать.

— Не знаю, — хмыкнул Джеймс. — Понравился ей, наверное.

Сириус лениво рассмеялся. Можно подумать, только он девчонкам нравится. Хотя Джеймс был совсем не прочь иметь такую же симпатичную рожу и перенять эту его манеру улыбаться краем рта. Он даже репетировал перед зеркалом, но смотрелось нелепо.

— А она не дурочка, — снисходительно заметил Сириус, закладывая руки за голову. — Я слышал, они иногда соблазняют Благодетелей. У хорошеньких это легко получается. Надеются, что любовник потом про них не забудет. Говорят, кое-кто в самом деле заботится о своих побочных детях от простачек.

— Да вранье это все. За это отправляют в Пристанище, оттуда не очень-то позаботишься о ком бы то ни было.

Иногда Сириус со своими выдумками перегибал палку. Но за четыре года Джеймс научился отличать правду от фантазий.

— Не всех и далеко не всегда останавливает страх перед наказанием. Вот ты, если бы знал, что можешь выбраться из замка незамеченным, попробовал бы? Я бы попробовал. Ты никогда не задумывался, почему нас только на Рождество отпускают?

Нет, над такими элементарными и очевидными вещами Джеймс не задумывался.

Вот над тем, почему в квиддич могут играть только полукровки, — задумывался. В детстве у него была игрушечная метла и игрушечный снитч, и он с ними почти не расставался. А настоящий квиддич оказался всего лишь представлением для Благодетелей. Они наблюдали за матчами с трибун, снисходительно отмечали, что вон тот охотник весьма неплох, далеко пойдет, и делали ставки на победу полюбившейся команды.

Чемпионаты проводились каждый год, как раз в семидневные рождественские каникулы — и да, вот над этим Джеймс не раз задумывался; почему это он не может оседлать метлу сам и показать всем этим неуклюжим черепахам, которые мечутся над полем, как надо играть.

Еще он размышлял над тем, правда ли, что раньше мальчики учились вместе с девочками, и гадал, что было ДО эры Геллерта — ведь что-то же было, правда? Существовал какой-то другой магический мир, где родились и выросли его родители. Да, тот мир был несправедлив к волшебникам, в нем царил хаос и отсутствовало понимание, какое место отведено тебе в жизни, а потому находилась куча дикарей, готовых идти по головам ради собственного благополучия — но ведь он был.

Словом, существовали на свете темы, которые в детстве казались Джеймсу скучными, а сейчас превратились в любопытные, однако заданный Сириусом вопрос к ним не относился.

В том, что студентам Хогвартса позволено покидать замок лишь в Рождество, нет никакой загадки. Во все остальные дни их присутствие необходимо здесь, в школе, а каникулы — одна из привилегий, которая и отличает их от полукровок. Вот и все.

Но Сириус, когда Джеймс озвучил эти прописные истины, помотал головой:

— А мне кажется, не поэтому. Весной чего-то хочется. Думать начинаешь обо всяком. Обо всяком неположенном. Летом тепло, можно укрыться где угодно без помощи чар. Осенью… — Он словно задумался на секунду. — Осенью день Геллерта и, соответственно, возрастает риск бунтов.

— При чем здесь бунты?

— Ну, двадцать шестого сентября в каждом городе, даже в крохотных поселениях, устраивают торжества. Все собираются на центральной площади, из Заповедника полукровок отправляют, чтобы они народ развлекали фокусами. Самый удобный день, чтобы навести шороха. Возбужденная толпа и несколько человек, способных творить магию, в одном месте… Поэтому мы должны быть здесь, а не там.

Они помолчали. Джеймс перевернулся на живот, зажмурился и в очередной раз попытался выдворить аномалию из своей головы. А она, вместо того чтобы подчиниться, начинала смеяться, снимала с себя одежду и льнула к нему, заставляя Джеймса чувствовать стыд, возбуждение и еще раз стыд, потому что не знал, куда себя девать.

— А когда ты говоришь… что весной чего-то хочется… — осторожно начал он, вырывая клочок травы и принимаясь кромсать на мелкие кусочки. — Ты имеешь в виду?..

— Угу, — отозвался Сириус. — Помнишь, Трэверс велел держаться подальше от девчонок, потому что они могут подтолкнуть нас к поступкам, которые навредят нам. Думаю, он был прав. В последнее время мне все сильнее хочется нарушить парочку правил.

— Ты ведь не будешь докладывать о своей слабости? — настороженно уточнил Джеймс. Пожалуй, каждый Благодетель хоть раз в своей жизни отказывался следовать второй мудрости Гриндевальда. Потому что «признание своей неправоты» чаще всего оказывалось не «единственным путем к благомыслию», а прямой дорогой в Нурменгард или в Пристанище.

— Это даже не слабость, — дерзко ухмыльнулся Сириус. — Дядя Альфард сказал, что в нашем возрасте это самое естественное желание из всех, какие могут возникнуть. А наставники делают все, чтобы его подавить и заменить другими, нужными Государству.

— Слушай, а ты уверен, что можно ему доверять? Он никогда не был женат и…

— Веришь, что отсутствие желания заводить семью — признак безумия? — издевательски усмехнулся Сириус, будто Джеймс ляпнул глупость.

— Ну… да. Это всем известно.

— Откуда известно?

— Просто известно, — раздраженно ответил Джеймс. Почему он не допускает, что какие-то вещи не требуют объяснения? Никто ведь не задается вопросом, почему мужчины служат, а женщины воспитывают детей. Потому что иначе быть не может — и все тут.

— Альфард был женат, — тяжело вздохнув, протянул Сириус. — В одиннадцатом году, ну, когда приняли закон, предписывающий всем Благодетелям в возрасте до сорока пяти лет обзавестись семьей, он взял какую-то девицу из остатков. Но через пару лет ее поймали с магглом. Дядя не особо горевал, на самом деле. Он к ней ничего не испытывал.

— С магглом? — опешил Джеймс. Он даже представить не мог, как это вышло. — Он хотел завладеть ее палочкой? Или способностями?

— Почему, блядь, никто не допускает, — горячо воскликнул Сириус, — что эти двое просто влюбились друг в друга?! — Меж его бровями на мгновение появилась складка, но тут же исчезла, и лицо снова превратилось в подобие гипсового слепка.

— Потому что это противоестественно! Мы разные. Наши отцы полюбили волшебниц и наши деды тоже, потому что природа не дает нам испытывать симпатию к магглам и полукровкам. Так мы сохраняем магию и с каждым поколением она становится все более мощной, чтобы в конечном итоге вернуться к первозданному состоянию. Мы можем любить лишь себе подобных, потому что всех остальных наша сила переломит как прутик.

— Это твоя аномалия переломит тебя как прутик, а потом еще и сожжет, — расхохотался Сириус, перекатился на живот и поднялся на ноги. — Ты что, до сих пор не понял, что они врут нам? Нас держат здесь, чтобы у нас не было времени задумываться над словами наставников, чтобы мы не видели, как там на самом деле, за стенами замка. И потому… я хочу выбраться.

— Это тебе тоже дядя Альфард сказал? — съязвил Джеймс. — Он точно сумасшедший! Нас отпускают в рейды, забыл? — он тоже подскочил и поспешил за ним.

— Под присмотром выпускников, — фыркнул Сириус. — Вряд ли Паркинсон любезно позволит мне прошвырнуться до Заповедника, а потом присоединиться к группе.

— Я даже не буду спрашивать тебя, как ты собираешься выбраться из Хогвартса незамеченным, я просто спрошу, зачем тебе в Заповедник? — Джеймс закатил глаза, хотя у Сириуса не было возможности видеть его лицо.

— Надо увидеться кое с кем.

— С девчонкой? — он почувствовал, как по-дурацки открылся рот, и поспешно захлопнул его.

Странно, но названный повод мигом изменил мнение Джеймса о затее Сириуса. Он поставил себя на его место, а аномалию — на место той девчонки из Заповедника, и рискованная авантюра показалась ему… потрясающей. Как он сам до этого не додумался? Можно смотаться в Коукворт, посмотреть на аномалию еще раз трезвым взглядом в тот момент, когда она не будет воздействовать на его разум чарами, убедиться, что она обычная маггла, и освободиться наконец от нее.

Других мест, куда захотелось бы пойти, Джеймс пока не придумал. В Хогвартсе у них было все, что требуется Благодетелю.

— Я уже придумал, как, — не ответив на вопрос, прошептал Сириус. — Но мне нужна твоя помощь. Поможешь?

— Конечно, — не раздумывая, ляпнул Джеймс. Какими бы сомнительными ни казались ему высказывания друга, он всегда был готов подставить ему плечо. Пусть это и грозило наказанием похлеще бдения у портрета великого Геллерта. Ну, не сошлют же их в Нурменгард за это, в конце концов. Сириус ведь его поддержал после провала в Коукворте. И даже сказал, что Джеймс поступил правильно, позволив Пруэтту солгать. — Что ты собрался делать?

— Стану анимагом. Жаль, Уиддершинс не сможет меня похвалить.